ЛОНДОН, ДЕКАБРЬ 1884

На стене в кабинете между высокими книжными шкафами весит, покачиваясь, мишень для дротиков и, написанные маслом, картины в рамах. Дартц почти скрыт в тени, несмотря на яркую раскраску, но брошенный нож каждый раз достигает своей цели, попадая практически в яблочко, которое закрыто газетной вырезкой.

Вырезка - это театральный обзор, статья, аккуратно вырезанная из лондонской Таймс. Некоторые могли бы назвать этот обзор блестящим. Тем не менее, вырезка заняла свое место для экзекуции, и в нее бросают серебряный нож. Он рассекает бумагу и впивается в пробковую поверхность. Его извлекают лишь для того, чтобы повторить процедуру.

Полет ножа изящен; пока он летит, его рукоять переворачивается многократно до тех пор, пока острие не находит свою цель. Нож брошен рукой Чандреша Кристофа Лефевра, чье имя напечатано четкими типографскими буквами на последней строке вышеупомянутой газетной вырезки.

Предложение, которое содержит его имя, вот единственное, что раздражает М.Лефевра и заставляет его бросать нож. Единственное предложение, которое гласит следующее: «М. Чандреш Кристоф Лефевр продолжает расширять границы современной сцены, ослепляя свою аудиторию таким зрелищем, почти необыкновенным».

Большинство театральных постановщиков было бы польщено таким высказыванием. Они бы вклеили заметку в альбом для обзоров, цитировали бы ее в дальнейшем.

Но только не этот театральный постановщик. Нет, М. Чандреш Кристоф Лефевр, вместо этого фокусируется на одном из последних слов. Почти. Почти.

Нож вновь летит через комнату, мимо мебели из бархата с замысловатой резьбой, пролетая опасно близко от графина с бренди. Он быстро вращается, рукоять потом лезвие, и оказывается опять в мишени для дротиков. На этот раз он проникает в почти измельченную бумагу между словами "аудитория" и "зрелище", скрывая слово "таким".

Чандреш идет за ножом, вытягивая лезвие из мишени осторожно, но с изрядным усилием. Он идет обратно через комнату, нож в одной руке, стакан с бренди - в другой, резко поворачивается на каблуках, бросает нож еще раз, целясь в это ужасное слово. Почти.

Очевидно, он делает что-то не так. Если его постановка просто «почти необыкновенна», значит где-то рядом существует во истину необыкновенное зрелище, которого можно достичь, и ему необходимо делать что-то еще.

Он размышлял над этим с тех пор, как заметка, аккуратно обведенная и помеченная, была положена на стол ассистентом. Дополнительные экземпляры были отданы в другие места на хранение для потомков, в то время как копия, лежащая на столе, встретила свою ужасную судьбу, пока Чандреш агонизировал над каждым словом.

Чандреш смакует реакцию. Искреннюю реакцию, а не вежливые аплодисменты. Он часто оценивает реакцию на само представление. В конечном счете, шоу без зрителей - ничто. В откликах аудитории, вот где живет истинная сила представления.

Он вырос в театре, на балетных коробках. Будучи непоседливым ребенком, ему быстро наскучило смотреть на танцы, и он перенес свое внимание на зрителей. Чтобы видеть, когда они улыбаются или охают, когда женщины вздыхают или когда мужчины начинают клевать носом.

Поэтому, возможно, нет ничего удивительного в том, что сейчас, спустя много лет, ему по-прежнему больше интересна аудитория, чем представление само по себе. Безусловно, спектакль должен быть впечатляющим, чтобы вызвать соответствующую реакцию.

И лишь потому, что он не в состоянии наблюдать за лицом каждого зрителя на каждом представлении (представления, которые бывают то убедительной драмой, то экзотическими танцами девушек или такими, что сочетают в себе и то, и другое), он полагается на отзывы.

Впрочем, никогда раньше не было таких отзывов, которые приводили его в такое состояние, как эта. И, несомненно, ни один из отзывов за все года не приводил к метанию ножа.

Нож летит вновь, пронзая на этот раз слово «сцена».

Чандреш идет, чтобы забрать его, потягивая по пути бренди. Он на мгновение сосредоточенно рассматривает почти уничтоженную статью, вглядываясь в неразборчивые слова. Потом, он посылает за Марко.

Тьма и Звезды

С билетом, зажатым в руке ты следуешь за непрерывно очередью будущих зрителей, наблюдая за ритмичным тиканьем черно-белых часов, пока ждешь своей очереди.

Пройдя кассу, твой путь лежит только в единственном направлении - вперед, через тяжелый полосатый занавес. Один за другим, люди проходят за занавес, исчезая из виду.

Когда подходит твоя очередь, ты отдергиваешь занавес и делаешь шаг вперед, только для того, чтобы стать поглощенным тьмой, когда занавес снова опускается.

Твоим глазам требуется несколько мгновений, чтобы привыкнуть, а затем начинают появляться крошечные точки света, словно загорающиеся звезды, стелющиеся по темным стенам, словно небу, перед тобой.

И хотя еще минуту назад ты находился так близко к своему близстоящему собрату циркоману, что едва не касался его, теперь ты остался в полном одиночестве, проделывая с опаской свой путь вперед по коридору, напоминающему лабиринт.

Проход петляет изгибами и поворотами, крошечные огоньки предназначены только для освещения. У тебя нет возможности разобраться, как далеко ты ушел вперед или куда ты движешься.

Наконец ты добираешься еще до одного занавеса. Ткань, на ощупь такая мягкая, словно ты касаешься невесомого бархата.

И свет по другую сторону ослепляет.

Правда или Желание

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: