Вот что по этому поводу говорит честный историк Ричард Косолапов! 3 страница

«О.Алексей только что вернулся из церкви и сразу же принял меня. После условной фразы, которая мне была сообщена А.А.Вырубовой, о.Алексей понял, что я действительно приехал от нее и что ему меня бояться нечего. Но все же он был как-то обезпокоен моим появлением и я из дальнейшего разговора понял, в чем дело. Положение Царской Семьи ухудшается с каждым днем ввиду того, что большевики из центра все более начинают обращать внимание на Тобольск.

С начала этого месяца на каждого члена Императорской Семьи отпускается по 800 р. в месяц, что, конечно, совершенно недостаточно для мало-мальски приличного Ее содержания.

Пробел в питании пополняется добровольной помощью населения и окрестных жителей.

Отношение жителей Тобольска к Их Величествам в огромном большинстве прекрасное, окрестных крестьян тоже. Отношение охраны изменилось к худшему ввиду того, что большая часть ее после начавшейся демобилизации уехала домой и была пополнена новыми солдатами, приехавшими из Петербурга и из Царского Села.

Все же среди охраны есть большое количество солдат, безусловно преданных Их Величествам, благодаря длительной совместной жизни, и на которых, в случае чего, можно положиться.

В городе большевицкой власти до сих пор официально не существует.

Совет рабочих депутатов особых затруднений Царской Семье не делает.

О Седове у о. Васильева никаких сведений не было. По его мнению, он в Тобольск не приезжал, в противном случае он знал бы об этом от Их Величеств, так как имел свободный доступ в их дом.

Об организации Маркова 2-го также не было ничего известно, и он не имеет с ней никакой связи.

Б.Н. Соловьев был неделю тому назад в Тобольске, привез белье и теплые вещи для Их Величеств, после чего он уехал в Покровское.

Их Величества и Их Высочества находятся в добром здравии и с истинно христианским смирением переносят все тяготы заточения.

Лично он, о. Васильев, был одно время арестован за то, что провозгласил многолетие Их Величествам, но вскоре выпущен и с того времени находится под подозрением и наблюдением.

После этого сообщения я понял причину волнения о. Алексея при моем появлении...

В заключении он сказал, что долго в таком положении Их Величества оставаться не могут. Необходимо приступить к решительным действиям, о чем он уже сообщил А. Вырубовой.

Необходимо, чтобы в Тобольск приехало небольшое количество верных людей, но главная остановка за материальными средствами, которых вовсе не было, а не имея денежных средств, все предприятие становилось рискованным.

Я заверил о. Васильева, что остановки за верными людьми не будет, что за мной по одиночке и группами в самом непродолжительном времени прибудет в Тобольск и окрестности более, чем нужное количество офицеров…

Я просил о. Васильева передать принесенный пакет Их Величествам вместе с моими верноподданническими чувствами горячей любви и преданности, а также непременном желании, во что бы то ни стало, остаться вблизи Их Величеств…

В конце нашего разговора в комнату вошел сын о. Васильева, с которым он меня и познакомил.

Он произвел на меня очень симпатичное впечатление. Я вышел на улицу, пройдя несколько боковых улиц, очутился неподалеку от губернаторского дома… В одном из крайних левых окон второго этажа я заметил Великую Княжну Ольгу и Марию Николаевну. Они разговаривали между собой.

Я на несколько секунд остановился, но больше никого увидеть не пришлось, и я отправился домой.

Весь вечер я провел в писании письма Ее Величеству, в котором описывал происходившее в России, гибель нашего полка в Крыму с перечислением убитых однополчан, о жизни с Ю.А. Ден в Белецковке, последние известия о А. Вырубовой, а также о своем свидании с графом Келлером.

Кроме того я умолял Ее Величество мужаться и не безпокоиться, Их не забыли и не забывают, “тант Ивет”, под каким наименованием знала Ее Величество о Маркове-2-м как о главе организации, еще с лета 1917 г., лихорадочно работает, все налаживается, и скоро Их Величества увидят в Тобольске не только меня». /Марков С./

«Вечером я не выдержал и отправился еще раз к о. Васильеву и передал его сыну письмо, написанное мной Ее Величеству. Когда я вернулся домой, часы потянулись томительно долго.

Ночь была невыносима, и только когда настало утро, я почувствовал себя окрепшим.

С трудом я дождался конца длинной великопостной службы. Когда публика вышла из церкви, я увидел о. Васильева, знаком приглашавшего меня войти в алтарь. Когда мы поздоровались, он дрогнувшим голосом в самых теплых и сердечных выражениях передал мне глубокую благодарность Их Величеств за мой приезд и при этом передал мне от имени Ее Величества благословение в виде иконки св. Иоанна Тобольского с одной стороны, а с другой – с изображением Абалацкой Божией Матери, молитвенник с собственноручной надписью Ее Величества: Маленькому М. благословение от Ш., и в подарок от Их Величеств большой мундштук мамонтовой кости.

Передавая его мне, о. Алексей прибавил: “Ее Величество не знала, что вам подарить, но потом, достав мундштук, сказала: Он наверное, курит, я ему вот его и подарю…

Когда будет курить, будет чаще меня вспоминать…”

Кроме того, о. Васильев передал мне еще один маленький мундштук мамонтовой кости и открытку собственной Ее Величества работы: наверху ангел, исполненный акварелью, а в середине церковнославянскими буквами надпись: “Господи, пошли благодать Твою в помощь мне, да прославлю Имя Твое Святое”, - с просьбой передать эти вещи А. Вырубовой.

Совместно с вещами он передал мне также письмо Ее Величества ко мне.

Я был до того безумно счастлив, что не мог и слова благодарности сказать.

О. Васильев дал мне успокоиться и продолжал:

- Ее Величество считает, что вам не безопасно оставаться в Тобольске, потому что вас легко могут опознать, как, например, полковник Кобылинский, так и его знакомая, Битнер.

- Ведь они вас знают по Царскому Селу еще. Неправда ли? Я ответил утвердительно.

- И потому Ее Величество вас просит как можно скорее уехать из Тобольска в Покровское к Борису Николаевичу Соловьеву и временно остаться у него…

В этот момент в церковь пришел камердинер Их Величеств Волков /это был служитель Кирпичников, как я впоследствии узнал/, который вошел в алтарь и еще раз со слезами на глазах передал мне благодарность Их Величеств и Их Высочеств за приезд и за привезенные подарки.

Он же передал мне, что Государыня заплакала, когда узнала о несчастии, случившемся с Ее полком.

Затем он передал мне, что Их Величества обязательно желают меня видеть, хотя бы из окон, что он за этим и послан в церковь, чтобы идти впереди меня, так как Их Величества могут меня не узнать в штатском.

Попрощавшись и получив благословение от о. Алексея и передав Кирпичникову пакет, в который были завернуты оставшиеся еще у меня книги, я следом за ним вышел из церкви.

Еще издали я увидел Их Величеств и Их Высочеств в находившихся рядом с балконом окнах второго этажа. Государь стоял рядом с балконной дверью, рядом в окне на подоконнике сидел Наследник.

За ним, обняв Его за талию стояла Ее Величество.

Рядом с Наследником сидела Великая Княжна Анастасия Николаевна.

Рядом с Государыней стояла Великая Княжна Мария Николаевна, а за Государыней и Великой Княжной Марией стояли, вероятно, на чем-то высоком Великие Княжны Ольга и Татьяна.

Не доходя шагов двадцать до угла дома, я остановился и для того, чтобы выждать время, сначала достал только что полученный мундштук, потом стал искать в карманах портсигар и спички.

Их Величества и Их Высочества сразу узнали меня, и я заметил, что они с трудом сдерживались от смеха, до того я был комичен в своем долгополом штатском осеннем пальто и в своей шапке петербургского лабазника.

Когда я после долгих усилий, затягивая время, пристроил свою папиросу к мундштуку, а потом поднял голову и закурил, я увидел, как Ее Величество едва заметно кивнула мне головой, а Наследник с видимым любопытством оглядывал меня с головы до ног и что-то говорил Государыне.

Во мне все клокотало и нервные спазмы сжимали горло». /Марков С./

«Мне стоило огромных усилий, чтобы не показать своего волнения и сдержать готовые сорваться рыдания. Постояв еще немного на углу, я медленно-медленно пошел вдоль фасада.

Их Величества и Их Высочества стали переходить от окна к окну.

Дойдя до конца дома, я повернул обратно, все время не спуская глаз с окон.

Когда я дошел снова до угла, навстречу мне попался извозчик. Я остановил его, сел в санки и снова проехал мимо дома. Я приказал ему ехать в конец улицы, где находился колбасный магазин.

Сделавши закупки в магазине, я демонстративно положил большой пакет себе на колени, приказал извозчику ехать прямо мимо дома к себе в гостиницу.

Их Величества, видимо, поняли мой маневр и, когда я проезжал, Они все еще были в окнах.

Но это уже был один только миг. Я успел уловить еще легкий кивок головы Государыни, и губернаторский дом скрылся за поворотом из моих глаз.

Я был безумно счастлив, что увидел Их Величества, что заветное мое желание исполнилось, что я сдержал данную себе в ту достопамятную ночь, когда Их перевозили из Царского Села в эти края, клятву в том, что я доеду, во что бы то ни стало, до Их нового местопребывания, но в то же время я был до глубины души потрясен безпомощностью Их и своего положения…

Этого дня я никогда не забуду.

Это был день когда я последний раз видел Их Величества, Людей, Которых я боготворил, Которым верно служил и ради Которых когда угодно, не задумываясь, готов отдать свою жизнь! Через два часа готовая тройка, исполняя волю Ее Величества, увозила меня в Покровское. 10-го марта в 11 часов 5 минут вечера приехал я в Тобольск, и в 4 часа дня 12 марта пришлось мне его покинуть.

Не думал я тогда, что более не суждено мне будет в него вернуться…

“Сердечно тронуты Вашим приездом и очень благодарны за подарки.

Большой мундштук Вам, маленький Ю.А., открытка А.А.

Еще раз спасибо, что Нас не забыли. Храни Господь! Искренний привет от Ш”.

В сотый раз перечитывал я эти священные для меня строки, полученные от Государыни, сидя в санях, мчавших меня по знакомой дороге.

На этот раз я не обращал уже внимания на красоты природы, мелькавшие перед моими глазами.

Я весь находился под впечатлением только что пережитого и только одна мысль упорно сверлила мозг: - А что же будет дальше?

Ответа ясного я не находил. Оставалось верить, что Соловьев, как более меня ориентированный в создавшейся обстановке, должен найти какой-либо выход…».

Соловьев обрисовал мне положение Царской Семьи в следующем виде.

С октября месяца прошлого года, когда он впервые приехал в Тобольск и передал Их Величествам первые вещи, полученные от А. Вырубовой, положение Их сильно изменилось.

После увольнения комиссара Макарова, несмотря на революционный стаж, благожелательно настроенного к Царской Семье, а случилось это из-за опрометчивости и легкомыслия М.С. Хитрово, задержанной в Тобольске сразу же после ее приезда, на его место был прислан некто Панкратов, бывший политический ссыльный, который сразу же стушевался перед «отрядным комитетом», который не преминул зажать всю власть над Царственными Узниками в свои лапы.

Его помощником стал Никольский, типичный прапорщик революционного времени, с ухватками митингового оратора, хам по манерам и по происхождению. Касательства к жизни заключенных он не имел никакого, а проводил время среди солдат отряда, найдя в них достойное себе общество.

О Кобылинском Борис Николаевич был неопределенного мнения.

Трудно себе представить, чтобы кадровый гвардейский офицер мог занять, благодаря своим революционным убеждениям, должность подобную той, которую он занимал.

С другой же стороны, не было никаких данных, которые давали бы возможность думать, что он занял таковуюпо поручению одной из правых организаций.

По отношению Их Величеств Кобылинский держал себя корректно и весьма сдержанно. Отношение к нему Их Величеств было недоверчивым и тоже сдержанным». /Марков С./

«Достаточной силы воли в нем не замечалось и никакого особого влияния на комитет, не говоря даже о власти над ним, он не имел. Битнер была принята Их Величествами, имела доступ в дом и давала даже уроки Великим Княжнам и Наследнику.

Держала она себя так же, как и Кобылинский, замкнуто и неопределенно.

Во всяком случае, убеждением Бориса Николаевича было то, что если наступит момент освобождения Царской Семьи, то Кобылинский препятствий к этому чинить не будет, но сам для этого ничего не сделает.

Отряд состоял из 150 человек при пулеметах и 8-ми офицерах, не считая Кобылинского.

Солдаты были набраны из запасного батальона 1-го, 2-го и 4-го гв. Стрелковых полков;

все это были старые солдаты, побывавшие на фронте, георгиевские кавалеры.

Среди них сразу же обнаружились солдаты, вполне лояльно относившиеся к Их Величествам, а глядя на них, и другие солдаты, вследствие долгой и близкой жизни при Их Величествах, переменили свою ухарски-революционную физиономию.

Из восьми офицеров надежными можно было считать двух.

Словом, коньюнктура для создания побега Их Величеств до большевицкого переворота, если и не была блестящей, то, во всяком случае, более или менее благоприятной.

С момента же перехода власти в руки большевиков положение резко изменилось к худшему.

В Тобольск стали проскакивать телеграммы из Петербурга, которыми советские власти стали корректировать жизнь Их Величеств, а «отряд» переизбрал председателя комитета, которого и послал в Петербург. Избран был подпрапорщик Матвеев, полуграмотный субъект, вернувшийся из «красной столицы», исполненный большевицкой благодати и уже в чине прапорщика!

По его заявлению он был произведен в офицеры самим Лениным. Лучше он от этого не сделался, а напротив, перевел всю свиту в губернаторский дом, где и без того Их Величества жили в страшной тесноте, и, что хуже всего, ограничил питание Их Величеств до крайности.

Вопрос питания вообще стал очень острым.

Борис Николаевич до сего дня различными способами передал Их Величествам 50.000 руб., из коих часть была из личных его денег и денег его жены, а другая была передана ему А. Вырубовой.

Кроме этого, некоторые тобольские купцы материально помогали Их Величествам.

Население относилось к нужде Их Величеств крайне отзывчиво и помогало, как могло, продуктами.

Епископ Гермоген и монастыри тоже посильно приходили на помощь Заключенным, стараясь, как можно, больше облегчить жизнь несчастным Страдальцам.

Очень повредило Их Величествам неожиданное выступление во время Рождественских праздников в Благовещенской церкви о. Васильева. Его арестовали, но вскоре выпустили, и для него из этого большой беды не вышло, говорил мне Борис Николаевич, но Их Величествам он безусловно, повредил так же, как напортила своей легкомысленностью М. Хитрово в августе.

Их перестали пускать в церковь, стали относиться подозрительно…

Матвеев и приехавшие на смену уехавшим старым солдатам, распущенные солдаты более молодых сроков стали видеть в этом необдуманном выступлении скрытую контрреволюцию!

Несмотря на то, что охрана Их Величеств, благодаря приезду новых солдат, потерпела существенные изменения, Борис Николаевич сообщил мне, что среди них наберется 30 человек, на которых можно положиться и быть уверенными, что они окажут содействие при освобождении Царской Семьи из заключения.

После ознакомления меня со создавшейся обстановкой Соловьев перешел к изложению плана возможного спасения Заключенных. По всем имеющимся у Соловьева данным, никакой концентрации верных Их Величествам людей в районе Тобольска не было.

Наиболее реальную помощь путем присылки необходимых вещей и облегчения безконтрольного сообщения с внешним миром, оказала Их Величествам А. Вырубова. Связь между Тобольском и Петербургом она поддерживала как через Соловьева лично, так еще через несколько других лиц.

Лично Соловьеву удалось на месте сделать следующее:» /Сонин Л./

«1) Твердо установить тайную связь с Заключенными.

2) Образовать в Тобольске и в ближайшем к нему районе группу верных людей.

3) По всей линии от Тобольска до Тюмени на расстоянии, равном перегонам ямщиков, установить ряд определенных пунктов с верными и надежными людьми, через которых пересылается корреспонденция и мелкие вещи из Тобольска до Тюмени.

4) Удалось установить после больших трудов постоянный и верный контроль над почтово-телеграфными сообщениями как «отряда», так и Совдепа.

Кроме того, и Тюменская почтово-телеграфная станция была у него под наблюдением, так что даже шифрованные телеграммы Тюменского совета не были для него тайной.

5) Наконец, посильная материальная помощь Бориса Николаевича.

Моими рассказами о положении Петербургской организации, возглавляемой Марковым-2, и о ее безденежьи Соловьев был поражен. Когда я рассказал ему, что тот требовал денег у А.Вырубовой, открыто говоря ей, что денег организация не имеет. Он мне резонно ответил:

“Я этого никак понять не могу… Из ваших слов следует, что организация зародилась с мая месяца прошлого года, то есть почти год, и за этот промежуток времени Марков 2-й не смог собрать достаточных средств и мог, по вашим словам, выслать в эти места только одного Седова!

Какое же он имел право бросать обвинения А. Вырубовой в ее ничегонеделании в этом направлении?

Я могу удостоверить, что она сделала все. Что было в ее силах и возможности”!

На это я ответил Борису Николаевичу, что откровенно говоря мне самому не особенно понятно, как Марков 2-й не мог до сего дня обезпечить организацию необходимыми деньгами принимая во внимание, что в его распоряжении было целое лето и осень, вплоть до октября, когда банки работали еще исправно. Единственно, остается предположить, это то, что имя его не популярно в тех кругах, которые желали бы материально помочь Императорской Семье.

Не найдя средств для исполнения своей заветной цели, поездки в эти края, в своей организации, я нашел их у А. Вырубовой, за что ей до конца своих дней буду благодарен.

Я приехал сюда и готов голову сложить ради пользы Их Величеств.

Из разговора с Борисом Николаевичем я понял, что он сильно рассчитывал на помощь некоторых московских кругов, для связи с которыми в ближайшие дни поедет сын о.Васильева». /Марков С./

А вот рассказ Соловьева о Тобольске:

«…Рано утром нас разбудил колокольный звон, так как было воскресенье, и, приведя себя в порядок мы отправились к обедне в соборе, где как раз Литургию служил Епископ Гермоген, злой враг моего покойного тестя. Епископ Гермоген отлично знал меня с детства и очень любил меня.*

Мой отец был тоже всегда в хороших отношениях с Владыкой, и даже когда его постановлением Синода выслали из Петербурга, мой отец снабдил опального Епископа необходимыми на дорогу деньгами. Владыка Гермоген был настоящим безсеребренником, все, что имел, всегда раздавал нищим, а потому всегда нуждался в деньгах…

Я отошел в сторону и стал ждать, пока собор опустеет и епископ удалится в алтарь.

Ко мне вскоре подошел старик монах и торопливым шепотом попросил прийти в Митрополичий дом после вечерни. Довольный удачным началом, вышел я из собора и в сопровождении шурина Димитрия отправился на постоялый двор, где нас ожидал кипящий самовар и различная сибирская снедь. Как водится, хозяева вступили с нами в разговор: зачем и надолго ли мы приехали?

Удовлетворив их любопытство и сообщив, что останемся до первого базарного дня, мы из дальнейшего разговора выяснили подробности из жизни Царской Семьи в Тобольске. Обычно массы народа заполняли улицу перед губернаторским домом, где жила Царская Семья, и народ приветствовал появлявшихся в окнах Ее Членов. Исключения были редки.

А местные татары, собравшись в один из своих праздничных дней во главе с муллой, перед домом отслужили под открытым небом молебствие о здравии Их Величеств…» /Соловьёв Б./

----------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------

*Епископ Саратовский Гермоген /Долганов Георгий Ефремович 1858+1918/.

«Был также случай, когда, при прохождении Их Величеств в церковь, один рабочий крикнул по Их адресу обидное оскорбление, за что народ его чуть не разорвал на части!..

Простояв в соборе до конца вечерни, я подождал, пока разошлись все молящиеся, вышел из церкви и через несколько минут оказался около Митрополичьего дома.

Открывший мне массивную дубовую дверь монах сказал, что Владыка уже меня ожидает.

Епископа Гермогена я нашел в большом кабинете. Увидев меня, он торопливо пошел мне навстречу и после благословения воскликнул:-“Какими судьбами?! Вот уж не ожидал!”

Я давно не видел Владыку, и мне понадобилось много времени, чтобы рассказать ему о своей жизни за последние годы. Когда я дошел до рассказа о женитьбе, Владыка вскочил со свего места и сказал:

-“Я знаю, что великий крест ты на себя взял, женившись на дочери Григория в такое время, но верю, что ты будешь для нее верной и крепкой защитой! Совершишь великий подвиг, и Господь не оставит тебя за твою любовь к гонимым и обездоленным!

Слушай! Ты отлично знаешь историю моих отношений с покойным Григорием!

Я его любил и верил в него, вернее, в его миссию внести что-то новое в жизнь России, что должно было укрепить ослабевшие связи между Царем и народом на пользу и благо последнего!

Но его самовольное отступление от нашей программы, противоположный моему путь, по которому он пошел, его нападки на аристократию и на таких людей, как Великий Князь Николай Николаевич, которых я всегда считал опорою Трона, заставило вначале отвернуться от него, а затем, видя его усилившееся влияние при Дворе и учитывая, что при этом условии его идеи будут еще вредоноснее, я начал энергичную кампанию против него. В азарте этой борьбы я многого не замечал. Я не видел, например, что моя борьба усиливает вредные элементы среди оппозиции Государственной Думы. Я не видел, что, словно сатана, искушавший Христа, вокруг меня вертится, неустанно внушая мне ненависть, упорство и злобу, это подлинно презренное существо, Илиодор!

Результаты ты помнишь? Громкий скандал: я побежден и отправлен в ссылку в Жировицкий монастырь, где, когда волнения души улеглись и я обрел возможность спокойно размышлять, я с ужасом увидел итог моего выступления:

борясь за Трон, я своей борьбой только скомпрометировал его лишний раз!

Сколько мук и терзаний пережил я потом! И вот,1916-й год, декабрь месяц, и Григорий убит!..

Тебе расскажу, как я узнал эту новость. Я служил обедню в монастыре.

Богомольцев было мало, и службу я окончил сравнительно рано. Благословив присутствовавших, я разоблачился, надел шубу и в сопровождении своего келейника пошел к себе в келью.

На пути, как обычно, меня встретил о. гостинник с отобранной для меня корреспонденцией, немногими письмами и газетами, которые я регулярно выписывал.

Поблагодарив о. гостинника, я прошел к себе, где келейник раздел меня, дал домашний подрясник и туфли. Время близилось к обеду, и я тут же благословил его идти на монастырскую кухню, что он и исполнил. Я остался один. Надев туфли, вооружившись очками, я принялся за чтение газет.

Первое, что мне бросилось в глаза, это было сообщение о смерти Григория Распутина…

Я невольно подумал: вот, он гнал меня, и за него я нахожусь сейчас на положении ссыльного, но возмездие было близко, кара Божия обрушилась на него, и он убит!

Вдруг, я никогда не забуду этого момента, я ясно услышал громкий голос Григория за спиной:

- Чему радовался?.. Не радоваться надо, а плакать надо! Посмотри, что надвигается!

Я обомлел в первую минуту от ужаса…

Уронив газету и очки, я боялся повернуться, да и не мог сделать этого… Словно остолбенел.

Наконец, перекрестившись, я быстро встал, оглядел келью – никого!

В прихожей тоже никого!.. Опустившись на кресло, я не знал, что предпринять!

В это время раздался стук в дверь и обычная молитва:- Господи Исусе!

Аминь! – с трудом ответил я; вошел с едой мой келейник. Не успел он переступить порога, как я его осыпал вопросами, не встречал ли он кого-либо по дороге и в коридоре и не разговаривал ли он с кем-нибудь, на что получил отрицательный ответ!”». /Соловьев Б./

«“Чей голос слышал я? Пришлось ответить: Григория!.. Я не мог в этом ошибиться!

Не мне тебе рассказывать, ты это не хуже меня знаешь, что Григорий был особенным человеком, и много чудесного связано с его личностью. Одно скажу, я с трудом дождался вечерни, после которой я отслужил по нем панихиду, давно примирившись с ним”…

Владыка стал мне много рассказывать о Григории Ефимовиче, но так как я торопился, то он, благословив, отпустил меня, условившись, что во время моего пребывания в Тобольске мы будем видеться после вечерни.

Выйдя из Митрополичьего дома, я быстро пошел к дому, где жила молодая девушка Х., 23-х лет, придворная служащая при Государыне. Во время отъезда Их Величеств из Царского Села она была больна, и было решено, что она приедет позже.

Но когда она, поправившись от болезни, приехала в Тобольск, охрана не допустила ее в губернаторский дом, и она была принуждена остаться в городе.

Меня она никогда раньше не видела, чем и объясняется ее недоумение и страх при виде меня.

Я ей объяснил, что приехал по поручению А. Вырубовой и передал ей ее письмо.

Когда она кончила его читать, ее испуг сменился радостью, и она была безконечно благодарна мне за сообщенные ей последние петербургские новости о ее родных и знакомых. Я передал ей, что имею несколько посылок для Их Величеств, которые нужно передать, не возбуждая ничьих подозрений.

Она с радостью согласилась исполнить мою просьбу через камердинера Государыни Волкова, который имел свободный доступ в дом и у которого она часто бывала.

Деньги и целый ряд писем для Их Величеств я оставил у Х., и она завтра же обещала передать их Волкову. Условившись прийти к ней на следующий день вечером, я в радужном настроении покинул ее. Все складывалось, как нельзя лучше.

Господь не оставлял меня Своими милостями! На другой день вечером я снова был у Владыки…

Я подробно рассказал Владыке, зачем приехал, рассказал и о А. Вырубовой и о ее мытарствах и о хлопотах по приисканию денег…

Владыка молча, не прерывая меня, слушал, изредка покачивая головой. Когда я кончил, Владыка сказал, что я сделал благородный поступок, взяв на себя миссию помочь Несчастным.

-“Бог наградит тебя за это…

А люди, - ну, да что о них говорить, будь ответчиком перед своей совестью, будет она покойна, ничьи суждения тебя не потревожат, и помни всегда, что добро и любовь должны светиться в человеке независимо от его политических убеждений”.

Затем Владыка поделился своими впечатлениями о поездке к Святейшему Патриарху Тихону.

- “Много мы беседовали со Святейшим и о судьбе России, и о Царской Семье.

Он убежден, да и меня убедил, что царство большевиков на Руси неизбежно и продлится долго, несколько лет, по всей вероятности, а если вспыхнет, не дай Бог, гражданская война, то затянется еще дольше. Его стремление отделить Церковь от политики и сохранить тем ее в тяжелое время.

Что касается Царской Семьи, Святейший очень скорбел о Их судьбе, говорил мне, что он хоть бы морально помогал Узникам, но лично для Них ничего сделать не может, а монархистов, которые могли бы помочь, как организации, в Москве не существует.

Все рассыпались, все заняты спасением своих животов.

На прощание Святейший дал мне большую просфору, просил передать Государю вместе с его Патриаршим благословением.

Радость, которую я имел по случаю вступления на Патриарший престол Святейшего Тихона, возрождения Патриаршества на Руси, омрачилась беседами со Святейшим и многими лицами, собравшимися тогда в Москве”.

“Эта поездка нанесла сильный удар моему оптимизму. Я стал внимательно приглядываться к настроению различных слоев общества, особенно его низов.

Я почуял большую силу, которая мне не без основания казалась вредной, с которой надо бороться, хотя бы и без надежды на успех». /Соловьёв Б./

«С тяжелым сердцем я выехал из Москвы и, доехав с трудом до Тобольска, отдался здесь целиком борьбе с большевизмом. И должен тебе признаться, что последний сильнее моей проповеди.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: