Бывает истинная вера, поддельная вера и лицемерная вера

378. Христианская церковь с пеленок стала подвергаться нападкам и расколам со стороны схизм и ересей, а с течением времени была разодрана на части и рассечена хуже того человека, который шёл из Иерусалима в Иерихон, как мы читаем у Луки, и был окружён разбойниками, которые, раздев и избив, бросили его полумёртвым (Лука 10:30). Последствия оказались подобными описанию этой церкви у Даниила:

Наконец, на птице мерзостей запустение, до самого конца и истребления, прольется капля за каплей на опустошенное.

Дан. 9:27

И в словах Господа:

Тогда придёт конец, когда увидите мерзость запустения, предречённую пророком Даниилом.

Матф. 24:14, 15

Её судьбу можно сравнить с кораблем, нагруженным слишком тяжёлым грузом, который немедленно по выходе из гавани застревает в штормах и скоро терпит крушение, затонув в море, и груз частично портится водой, а частично съедается рыбами.

Христианскую церковь с младенчества раскачивали и раскалывали, что ясно из церковной истории, как, например, даже во времена апостолов, Симон из самарийского народа, занимавшийся колдовством, о чём рассказывается в Деяниях апостолов (8:9сл.). Ещё Гименей и Филит, упоминаемые Павлом в его письме Тимофею (2 Тим. 2:17); а также Николай, давший своё имя николаитам (упоминаются в Откр. 2:6 и Деян. 6:5), то же и керинф. Со времен апостолов возникло ещё много еретических сект, таких как маркиониты, ноэтиане, валентиниане, энкратиты, катафригиане, четыредесятники, алоги, катаренство, оригенисты, или адамантинцы, савеллиане, самосатинцы, манихейство, милетиане и, наконец, ариане. Начиная с их времени уже целые полки еретических вождей напали на церковь, среди них донатисты, фотиниане, акатиане, или полуариане, евномиане, македониане, несториане, предестинариане, паписты, цвинглиане, анабаптисты, швенкфелдиане, синергисты, социниане, антитринитарии, квакеры, гернгутеры и ещё многие^[69]. Наконец, они уступили место Лютеру, Меланхтону и Кальвину, чьи учения теперь занимают уверенные позиции.

Есть три основные причины размежевания и раскольнических движений в церкви; первая — непонимание Божественной Троицы; вторая — отсутствие хоть какого-нибудь правильного знания о Господе; третья — исходное допущение, что страдание на кресте и было, собственно, искуплением. Невежество в этих трёх вопросах, которые между тем являются самыми существенными вопросам веры, и именно той веры, на которой основана церковь, почему она и называется церковью, неизбежно приводит к тому, что всё, касающееся церкви, подвергают злостному искажению и уводят с правильного пути, пока не направят назад, думая при этом, что в этих условиях у них есть истинная вера в Бога и убежденность в Его истинах. У этих людей всё так, как если бы они завязали себе глаза и, думая, что ходят по прямой линии, на самом деле отклонялись бы от неё шаг за шагом, пока не пойдут уже совсем в другом направлении, попадая во все встречные ямы. Напротив, человек церкви направляется от своих блужданий на путь истины только посредством знания, что такое истинная вера, что такое поддельная вера и что такое лицемерная вера. Поэтому необходимо доказать следующие утверждения:

(I) Есть лишь одна истинная вера — в Господа Бога Спасителя Иисуса Христа, и ею обладают те, кто верит, что Он — Сын Божий, Бог небес и земли и един с Отцом.

(II) Поддельная вера — это любая вера, которая отклоняется от истинной и единственной веры, и ею обладают те, кто проникает иным путём и не считает Господа за Бога, а лишь за человека.

(III) Лицемерная вера — это вообще не вера.

379. (I) Есть лишь одна истинная вера — в Господа Бога Спасителя Иисуса Христа, и ею обладают те, кто верит, что Он — Сын Божий, Бог небес и земли и един с Отцом.

Есть только одна истинная вера, потому что вера — это истина, а истину нельзя раскалывать и разрезать на части, чтобы какая-то часть склонялась вправо, другая — влево, но чтобы при этом она оставалась сама в себе истиной. Вера в общепринятом понимании состоит из огромного числа истин, ибо она есть совокупность истин. Однако же все эти бесчисленные истины составляют как бы единое тело, части которого — истины. Какие-то из них составляют части, соединённые с грудной клеткой, например, плечи и руки, какие-то соединены с бедрами, как ноги и ступни. Но самые внутренние истины составляют голову, а те, что наиболее зависимы от них, составляют органы чувств лица. Самые внутренние истины составляют голову по причине того, что, когда упоминается более внутреннее, под этим понимают более высокое, ибо в духовном мире всё более внутреннее также более высоко. То же самое и с тремя небесами. Душа же и жизнь этого тела и всех его частей — Господь Бог Спаситель. Вот почему Павел называл церковь телом Христовым, люди же церкви составляют его части в зависимости от их состояния относительно веры и милосердия. Павел учит также, что есть только одна вера, следующими словами:

Одно тело и один дух, один Господь, одна вера, одно крещение, один Бог. Он дал задание служить для созидания тела Христова, пока мы все не придем к единству веры и познанию Сына Божьего, совершённого человека, в полный рост Христа.

Еф. 4:4—6, 12, 13

Выше (337—339) было во всей полноте показано, что есть одна истинная вера — в Господа Бога Спасителя Иисуса Христа.

Между тем причина, по которой истинной верой обладают те, кто верит, что Господь — Сын Божий, в том, что они при этом верят, что Он — Бог, а вера не в Бога — это вообще не вера. В этом состоит главный принцип всех входящих в веру истин, что ясно из слов Господа в ответ Петру, когда тот сказал:

Ты — Христос, Сын Бога живого.

— Блажен ты, Симон; говорю тебе: на этой скале Я построю Мою церковь, и врата ада не одолеют её.

Матф. 16:16, 17, 18

Здесь, как и в других частях Слова, скала означает Господа относительно Божественной истины, а также Божественную истину, полученную от Господа. Эта истина выше всех других, она как корона на голове и скипетр в руке тела Христа, что ясно из высказывания Господа о том, что на этой скале Он построит Свою церковь, которую не одолеют врата ада. Следующий отрывок из Иоанна доказывает, что такова природа данного принципа:

Кто исповедует, что Иисус — Сын Божий, в том пребывает Бог, и он в Боге.

1 Иоанн 4:15

Помимо этого признака, у обладающих истинной и единственной верой есть ещё и другой — их убеждение, что Господь — Бог небес и земли; это следует из предыдущего, что Он — Сын Божий, и из данных отрывков:

В Нём вся полнота Божества. Кол. 2:9. Он — Бог небес и земли. Матф. 28:18. Всё, что имеет Отец, принадлежит Ему. Иоанн 3:35, 16:15.

Третий признак того, что верящие в Господа внутренне обладают верой в Него, и поэтому единственно истинной верой, это их убеждение, что Господь — одно с Богом Отцом. То, что Он — одно с Богом Отцом и является Самим Отцом, присутствующим в человеческом, было полностью показано в главе о Господе и искуплении, и очевидно из высказываний Самого Господа, что Он с Отцом — одно (Иоанн 10:30); что Отец в Нём и Он в Отце (Иоанн 10:38; 14:10, 11); что, как он сказал ученикам, с того времени они видели и знают Отца; и когда Он ­посмотрел на Филиппа и сказал, что тот видит и знает Отца (Иоанн 14:7 сл.).

Эти три особенности являются отличительными признаками обладания верой в Господа, единственной истиной верой, по той причине, что отнюдь не все обращающиеся к Господу имеют веру в Него; ибо истинная вера одновременно внутренняя и внешняя. Те, кто обладает этими тремя сокровищами веры, обладает и её внутренним и её внеш­ним, так что она образует не только сокровище их сердец, но и драгоценность в их устах. Не так у тех, которые не признают Его ни Богом небес и земли, ни единым с Отцом. Такие люди внутренне считают, что и другие боги обладают таким же могуществом, которое, однако, дано проявлять Сыну, который считается либо заместителем, либо тем, кто за совершённое Им искупление удостоен царствования над теми, кого Он искупил. Но эти люди разбивают истинную веру, деля на части единство Бога; будучи разбита, она уже не истинная вера, а лишь призрак веры, который с природной точки зрения может быть в некотором роде образом веры, но с духовной точки зрения — это химера. Может ли кто отрицать, что истинная вера состоит в том, чтобы верить в одного Бога, Бога небес и земли и, следовательно, в Бога Отца в человеческой форме, то есть Господа?

Эти три признака, свидетельства и показателя, что вера в Господа и есть, собственно, вера, подобны пробным камням, которыми проверяют золото и серебро; или камням и указателям по краям дороги, показывающим направление к церкви, где поклоняются одному, истинному Богу; или маякам на скалах в море, благодаря которым моряки ночью знают своё местонахождение и какой им выбрать курс. Первый признак веры, что Господь есть Сын Бога живого, для каждого, кто приходит в Его церковь, — как утренняя звезда.

380. (II) Поддельная вера — это любая вера, которая отклоняется от истинной и единственной веры, и ею обладают те, кто проникает иным путём и не считает Господа за Бога, а лишь за человека.

Само собой разумеется, что поддельная вера — это любая вера, которая отклоняется от истинной и единственной веры; ведь если одна вера — это истина, то всё, что отклоняется от неё, — это не истина. Все добро и вся истина в церкви порождаются супружеством Господа и церкви. Таким образом всё, что по существу является милосердием или по существу является верой, есть произведение этого супружества. Но всё, что в милосердии и вере не порождается этим супружеством, — это не от законного союза, но от незаконного. Поэтому это порождение либо многоженства, либо прелюбодеяния. Любая вера — порождение многоженства, если она признает Господа и поддерживает ложь, заключенную в ересях; вера — порождение прелюбодеяния, если она признает, что есть три Господа у одной церкви. Ибо она подобна женщине-проститутке или той, которая замужем за одним мужчиной, но отдается на ночь двум другим, каждого из которых она называет своим мужем, когда спит с ним. Вот почему эти виды веры называются поддельными.

Господь во многих местах называет таких верующих прелюбодеями, и то же самое подразумевает Он под «ворами» и «разбойниками» у Иоанна:

Истинно говорю вам, кто не через дверь входит во двор овчий, а проникает иным путём, тот вор и разбойник. Я — дверь, кто через Меня войдёт, спасён будет.

Иоанн 10:1, 9

Входить в овчарню, значит входить в церковь, а также в небеса. Вхождение также и в небеса следует за этим потому, что они составляют одно целое, и именно присутствие церкви образует небеса. Поэтому точно так же, как Господь является женихом и мужем церкви, Он является женихом и мужем небес.

Разузнать и исследовать, является ли вера законным или незаконным потомком, можно с помощью трёх признаков, описанных выше. Это признание Господа Сыном Божьим, признание Его Богом небес и земли и признание того, что Он с Отцом — одно. Поэтому, насколько вера отклоняется от этих существенных составляющих, настолько это поддельная вера. Поддельная и прелюбодейная вера бывает у тех, кто смотрит на Господа не как на Бога, а только как на человека. Истинность этого очевидна на примере двух отвратительных ересей, ариан и социниан, которые были преданы анафеме христианской церковью и отлучены от неё. Это произошло из-за того, что они отрицали Божественность Господа и проникали иным путём. Но, боюсь, эти мерзости притаились, скрытые в общей позиции людей церкви наших дней. Вот что поразительно: чем больше человек думает, что он превосходит других учёностью и рассудительностью, тем более склонен он подхватывать и усваивать понятия о том, что Господь был человеком, а не Богом, объясняя это тем, что раз Он был человеком, то не может быть Богом. Каждый, кто усваивает подобные понятия, отправляется к обществу ариан и социниан, которое в духовном мире находится в аду.

Причина такой всеобщей позиции людей современной церкви в том, что у каждого человека есть сопровождающий его дух. Без него человек не мог бы мыслить аналитически, разумно и духовно и был бы уже не человеком, а животным. И каждый привлекает к себе духа, который похож на него склонностью своей воли, а потому и восприятием своего разума. Тому, кто приводит себя в состояние добрых склонностей посредством истин, полученных из Слова, и жизнью по ним, назначается в спутники небесный ангел. Но если человек приходит к злым наклонностям, убеждая себя в неправде и живя дурной жизнью, то спутником, назначенным ему, будет дух из ада. Стоит только этому произойти, как человек начинает всё больше и больше входить как бы в собратья сатанам и затем все больше укрепляется в вере в ложь против истин Слова и в отвратительные нападки ариан и социниан на Господа. Дело в том, что сатаны не переносят никакой истины из Слова, и даже одного имени Иисуса; если же они слышат их, они начинают неистово носиться и богохульствовать. А если при этом всё наполняется небесным светом, то они бросаются очертя голову в пещеры и в кромешную тьму, которые они любят; там у них есть нечто вроде света, которым пользуются совы в темноте и кошки, охотясь на мышей в погребах. Такова посмертная судьба тех, кто своим сердцем и своей верой отрицает Божественность Господа и святость Слова; и такова природа их внутреннего человека, как бы внешний ни рядился в одежду и ни играл роль христианина. Я знаю точно, что это так, из того, что я видел и слышал.

Все, почитающие Господа как Искупителя и Спасителя лишь губами да языком, смотря при этом в сердце и духе на Него, как на обычного человека, когда вещают и учат о подобных понятиях, устами подобны меху, полному меда, а сердцем — меху, полному желчи. Их слова, как обсахаренные лепешки, а их мысли, как глотки отравленного вина или как узоры и завитки на торте, содержащие летучих змеев^[70]. А если они — священники, то они как морские пираты, над которыми развивается флаг дружественной страны, но когда проплывающий корабль приближается к ним, как к друзьям, они поднимают пиратский флаг взамен прежнего и захватывают судно, а тех, кто на борту, берут в плен. А ещё они подобны змеям с дерева познания добра и зла, которые подходят к вам под видом ангелов света, держа в руках яблоки с этого дерева, отливающие золотом, будто сорванные с дерева жизни, и предлагают их со словами:

Бог знает, что в тот день, когда вы вкусите их, откроются глаза ваши, и вы будете как Бог, знающими добро и зло.

Бытие 3:5

Тот, кто ест, спускается вслед за змеем в преисподнюю и живёт у него. И повсюду в преисподней те сатаны, которые ели яблоки Ария и Социна. Они же подразумеваются и под теми, кто вошёл, не надев свадебных одежд, и был брошен во тьму внешнюю (Матф. 22:11—13). Свадебные одежды — это вера в Господа, как Сына Божьего, Бога небес и земли и единого с Отцом. Почитающие Господа лишь губами да языком, смотря в сердце и духе на Него, как на обычного человека, если открывают свои мысли и убеждают других, становятся духовными убийцами, а худшие из них — духовными людоедами. Жизнь человека происходит от его любви и веры в Господа; а если существо веры и любви, то есть убеждение, что Господь — Богочеловек и Человекобог, отнять у него, то его жизнь превратится в смерть. Вот так человека убивают и пожирают, как волк ягнёнка.

381. (III) Лицемерная вера — это вообще не вера.

Лицемерами становятся, когда думают по большей части о себе и ставят себя выше других. Ибо при этом направляют и сводят все мысли и привязанности своего ума к своему телу, привязывая их к телесным чувствам. Вследствие этого человек становится природным, чувственным и плотским, и его дух не может быть отнят от плоти, к которой пристал, и вознесен к Богу, равно как не может видеть ничего из того, что от Бога, в небесном свете, то есть ничего духовного. Из-за того, что он — человек плотский, духовные понятия, входящие в его дух, попадая через слушание в разум, кажутся ему ничем иным, как призраками или пылинками в воздухе, или скорее, мухами вокруг головы лошади, вспотевшей от бега. Поэтому он в душе смеётся над ними; ведь всем известно, что природный человек считает всё, связанное с духом, то есть всё духовное, галлюцинациями.

Лицемер — нижайший из природных людей, поскольку он чувст­венный; ибо его дух накрепко привязан к телесным чувствам, так что ему не хочется видеть ничего иного, кроме того, о чём ему говорят чувства. Поскольку чувства обитают в царстве природы, они заставляют ум думать на любые темы на природном языке, причём это относится и ко всем предметам веры тоже. Когда такой лицемер становится проповедником, у него ещё сохраняется в памяти нечто, сказанное ему о вере, когда он был мальчиком и юношей. Но из-за того, что в этом не содержится внутренне ничего духовного, а только то, что совсем уж природно, когда он выступает с этим перед слушателями, он не произносит ничего, кроме лишенных жизни звуков. А звучат они как живые потому, что происходят от удовольствия самолюбия и любви к миру. Оттого и кажутся они такими красноречивыми и пленительными на слух, точно стройное пение.

Лицемерный проповедник, придя домой с проповеди, усмехается тому, что сказал и объяснил по Слову своим слушателям по поводу веры; и быть может, говорит про себя: «Забросил я сеть в озеро и наловил камбалы да устриц». Вот так-то смотрят имеющие истинную веру на подобных людей с их заблуждениями. Лицемер подобен резному истукану с двумя головами, одна внутри другой; внутренняя прикреплена к туловищу, или телу, а у внешней, которая может на шарнирах вертеться вокруг внутренней, лицо раскрашено красками, так что похоже на человеческое, и она напоминает те деревянные головы, что можно увидеть в витринах парикмахерских. Лицемер подобен лодке, которую моряк может, подставляя как нужно парус, направить по ветру или против ветра. И плавает он так, что его лодка клонится ко всему ублажающему плоть и чувства.

Лицемерные священнослужители — превосходные комедианты, мимы и актёры, которые могу сыграть роли королей, герцогов, примасов и епископов; но чуть позже они, сняв свои костюмы, идут в публичный дом и развлекаются с проститутками. Они также подобны дверям, поворачивающимся на петлях туда-сюда; вот что из себя представляет их дух, поскольку он может открываться и со стороны ада и со стороны небес. Когда он открыт в одном направлении, в другом закрыт. И вот что удивительно: пока они занимаются своими священными обязанностями и учат истинам Слова, они и не знают ничего, кроме веры в них; ибо в это время дверь закрыта для ада. Но немного погодя, вернувшись домой, они не верят уже ничему, потому что дверь закрыта для небес.

Худшие из лицемеров испытывают непримиримую враждебность по отношению к истинным верующим, совсем как у сатаны к ангелам небес. Они не чувствуют, что это так, пока живут в мире, но это проявляется после смерти, когда у них отбирается внешнее, позволяющее им притворяться духовными людьми, потому что тот сатана — это их внутренний человек. Я расскажу, однако, как ангелы небесные видят таких духовных лицемеров, которые приходят к вам в овечьей одежде, а внутри суть волки хищные (Матф. 7:15). Они выглядят клоунами, которые ходят на руках и молятся; они взывают от всего сердца своими устами к демонам и обнимаются с ними; а ногами они хлопают в воздухе, создавая шум для Бога. Но когда они становятся на ноги, в их глазах появляется взгляд леопарда, их походка выглядит волчьей, уста подобны лисьим, зубы — крокодильим; а в отношении веры они подобны стервятникам.

X

У злых нет веры

382. Все отрицающие, что мир создан Богом, а значит, отрицающие Бога, злы, ибо это безбожные почитатели природы. А злые они потому, что всё добро, если оно добро не только природное, но и духовное, — от Бога. Поэтому все отрицающие Бога не хотят, а значит, и не могут, воспринять ничего доброго из другого источника, нежели их собственное. Собственное человека — это вожделения его плоти, а всё, что исходит от неё, является духовно злым, каким бы добрым ни казалось природно. Такие люди злы теоретически; люди, злые практически, — это те, кто не придает значения Божьим повелениям, изложенным в Десяти заповедях, и живёт вне этого закона. Они тоже в сердце отрицают бога, хотя многие из них и исповедуют Бога на словах, по той причине, что Бог и Его повеления едины. Поэтому-то к Десяти заповедям и обращались, как к присутствию Иеговы (Числа 10:35, 36; Пс. 131:7, 8). Но, чтобы было более понятно, что у злых нет веры, нужно прийти к выводу по двум вопросам:

(I) У злых нет веры, потому что зло принадлежит аду, а вера — небесам.

(II) В христианском мире нет веры у всех тех, кто отвергает Господа и Слово, несмотря на то, что они живут нравственной жизнью, говорят, учат и пишут разумно, даже о вере.

Разберём эти вопросы один за другим.

383. (I) У злых нет веры, потому что зло принадлежит аду, а вера — небесам.

Зло принадлежит аду, потому что он — источник всякого зла; вера принадлежит небесам, потому что каждая истина, составляющая веру, — с небес. Пока человек живёт в мире, он поддерживается на пути между небесами и адом и находится в духовном равновесии, дающем ему свободу выбора. Ад находится у него под ногами, небеса — над его головой; и всё, что поднимается из ада, есть зло и ложь, а всё, что нисходит с небес, есть добро и истина. Находясь посередине между этими двумя противоположностями и в то же время в духовном равновесии, он может свободно выбирать, принимать и усваивать или то, или другое. Если он выбирает зло и ложь, он соединяется с адом; если добро и истину — то с небесами. Из всего этого становится понятно не только то, что зло принадлежит аду, а вера — небесам, но и что зло и вера не могут сосуществовать в одном предмете, или в одной личности. Ибо если бы они присутствовали вместе, человека разорвало бы на две части, как если бы он был привязан двумя канатами, один из которых тянул бы его вверх, а другой — вниз, чтобы он раскачивался в воздухе. Он был бы, как дрозд, летающий то вниз, то вверх. Взлетая вверх, он поклонялся бы Богу, слетая вниз — дьяволу. Каждому ясно, что это нечестиво. Никто не может служить двум господам, но обязательно одного ненавидит, а другого любит, как учит Господь у Матфея 6:24.

Есть множество разных сравнений, чтобы пояснить, что где зло, там веры нет. Например, зло подобно огню (адский огонь — это не что иное, как любовь зла), пожирающему веру, как солому, обращая в пепел её и всё, что с ней связано. Зло обитает в кромешной тьме, вера — в свете; и зло ложью гасит веру, как непроницаемая тьма — свет. Зло черно, как чернила, вера бела, как снег, и чиста, как вода; зло же чернит веру, как чернила — снег или воду. Далее, зло и истину веры можно соединить не иначе, как зловоние и благоухание, или как мочу с добрым вином. Они не дольше будут вместе, чем смердящий труп и живой человек в одной постели. Они смогут жить бок о бок не лучше, чем волк в овчарне, или ястреб в голубятне, или лиса на птичьем дворе.

384. В христианском мире нет веры у всех тех, кто отвергает Господа и Слово, несмотря на то, что они живут нравственной жизнью, говорят, учат и пишут разумно, даже о вере.

Это следует, как вывод, из всего сказанного ранее. Ведь было же показано, что истинная и единственная вера — в Господа и исходит от Господа, и если вера не в Него и не от Него, то это не духовная вера, а природная; а чисто природная вера не содержит в себе сущности веры. Кроме того, вера берётся из Слова и не из какого-то другого источника. Это потому, что Слово — от Господа, а значит в Слове — Сам Господь; почему Он и говорит, что Он есть Слово (Иоанн 1:1, 2). Отсюда следует, что тот, кто отвергает Слово, отвергает также и Господа, ибо они связаны воедино. Отсюда следует также, что тот, кто отвергает или то, или другое, отвергает также и церковь, потому что церковь — от Господа посредством Слова; и далее, что отвергающие церковь оказываются вне небес, среди проклятых, а у них нет веры вообще.

Причиной того что у отвергающих Господа и Слово нет веры, хотя они живут нравственной жизнью, говорят, учат и пишут разумно, даже о вере, является наличие у них только природной веры, но не духовной, и не духовного, а только природного рассудочного ума; а нравственность и разумность, если они целиком природны, в сущности своей мертвы. Таким образом, у этих людей, раз они мертвы, не может быть никакой веры. Целиком природный человек, мёртвый в том, что касается веры, может, конечно, говорить и учить о вере, милосердии и Боге, но побуждается к этому не верой, не милосердием и не Богом.

Следующие отрывки доказывают, что верой обладают только те, кто верит в Господа, а остальные — нисколько:

Тот, кто верит в Сына, не судится, а кто не верит, уже осуждён, потому что не уверовал в имя единородного Сына Божьего. Иоанн 3:18. Тот, кто верит в Сына, имеет жизнь вечную; а тот, кто не верит в Сына, не увидит жизни, но гнев Божий пребывает на нём. Иоанн 3:36. Иисус сказал: когда придёт Дух истины, Он будет судить мир за грехи, что не веруют в Меня. Иоанн 16:8, 9.

И обращаясь к Иудеям:

Если не уверуете, что это Я, то умрете в грехах ваших. Иоанн 8:24.

Потому и Давид говорит:

Я возвещу повеление, сказал Иегова. Ты Сын Мой, Я ныне родил Тебя. Поцелуйте Сына, чтобы не прогневался, и чтобы вам не погибнуть в пути. Блаженны все, уповающие на Него. Пс. 2:7, 12.

Господь в Евангелиях предсказывает, что при окончании века веры не будет, потому что не будет веры в Господа, ни как в Сына Божьего, ни как в Бога небес и земли, ни как в Единого с Отцом. Окончание века означает последний период церкви, когда, как Он сказал, настанет мерзость запустения и горе, которого никогда не было, и никогда потом не будет; и солнце померкнет, и луна не даст своего света, и звёзды упадут с неба (Матф. 24:15, 21, 29). А также в Откровении, что сатана, освобожденный из темницы, выйдет вводить в заблуждение народы со всех четырёх сторон света, которых столько, сколько песку в море (Откр. 20:7, 8). Господь предвидел это, поэтому сказал:

Но Сын Человеческий, придя, найдёт ли веру на земле? Лука 18:8.

* * *

385. Здесь я приведу несколько воспоминаний, вот первое.

Как-то раз ангел сказал мне: «Ты хочешь ясно представлять себе, что такое вера и милосердие, а также что такое вера, отделённая от милосердия, и что такое вера, соединённая с милосердием; я дам тебе наглядное объяснение».

«Пожалуйста, объясни», — ответил я.

«Вместо веры и милосердия, — сказал он, — думай о свете и тепле, и тебе будет ясно. Вера, в своей сущности, есть истина, принадлежащая мудрости, а милосердие, в своей сущности, есть склонность, принадлежащая любви. В небесах истина, принадлежащая мудрости, — это свет, а склонность, принадлежащая любви, — это тепло. Свет и тепло, в которых живут ангелы, по существу именно такие и не какие-то иные. Отсюда ты можешь ясно видеть, что представляет собой вера, отделённая от милосердия, и что собой представляет вера, соединённая с милосердием. Вера, отделённая от милосердия, подобна свету зимой, а вера, соединённая с милосердием, подобна свету весной. Зимний свет лишён тепла и сопровождается холодом; он обрывает всю листву с деревьев, уничтожает траву, делает землю твёрдой и замораживает воду. А от весеннего света, соединённого с теплом, растут деревья, давая сначала листья, затем цветы и, наконец, плоды; он открывает и делает мягкой землю, дабы рождала траву, деревья, цветы и кусты, а также растапливает лед, чтобы из родников полилась вода.

В точности то же самое с верой и милосердием, от веры, разлученной с милосердием, всё вокруг вымирает, а от веры, соединенной с милосердием, всё оживает. Как происходит это оживание, да и вымирание тоже, на самом деле можно увидеть в нашем, духовном мире, потому что здесь вера — это свет, а милосердие — это тепло. Поэтому, где вера объединена с милосердием, там парки, цветники и кустистые аллеи, тем красивее, чем ближе они объединены. Но там, где вера отделена от милосердия, даже трава не растёт; и любой клочок зелени состоит лишь из терновника да колючек».

Неподалеку находились несколько церковников, которых ангел называл верующими в оправдание и освящение человека одной верой, а также мастерами таинств. Мы пересказали им всё это и показали наглядно, чтобы они могли видеть, что это действительно так. Когда же мы спросили, не так ли это, они отвернулись от нас, и сказали: «Мы не слышим». Но мы крикнули им: «Тогда послушайте ещё раз!» Однако они, закрыв руками уши, закричали: «Мы не хотим слушать!»

Затем мы с ангелом говорили о вере самой по себе, и я сказал, что мне на собственном опыте дано было узнать, что вера такого рода подобна зимнему свету. Я рассказал ему, как несколько лет назад через меня проходили духи, у которых была вера разных видов, и как только ко мне приближался тот, у кого вера была отделена от милосердия, такой холод пронизывал мои ноги, а затем добирался постепенно до поясницы и, в конце концов, до груди, что я уже не чаял ничего, кроме того, что вот-вот всякая жизнь во мне угаснет. Так бы и случилось, если бы Господь не изгнал этих духов и не освободил меня.

Мне казалось удивительным, что духи эти сами не чувствуют того холода, которым они наполняют. Поэтому я сравнил их с рыбами подо льдом, потому что они тоже не чувствуют никакого холода, поскольку их жизнь, а значит, и природа, так холодны по сущности. Тогда я понял, что такой холод распространяется от обманчивого света их веры, как от болотистых и сернистых почв зимой, после заката. Тот, кто странствовал, видел этот обманчивый, холодный свет.

Их можно сравнить с айсбергами, сорванными со своих мест на арк­тических землях и плавающими туда-сюда по океану. Я слышал, что при приближении к ним, как говорят, вся команда корабля дрожит от холода. Общества тех духов, чья вера отделена от милосердия, можно поэтому уподобить тем айсбергам и, если угодно, можете их так и называть.

Из Слова хорошо известно, что вера без милосердия мертва; но я скажу, почему она умирает. Она умирает от холода, который убивает веру, как птицу — суровая зима. Сначала она лишается зрения, потом способности летать; наконец, дыхание её останавливается, и она сваливается с ветки головой вниз в снежную могилу.

386. Второе воспоминание.

Проснувшись однажды утром, я увидел двух ангелов, сходящих с небес, один с юга, другой с востока; оба они были на колесницах, запряжённых белыми лошадьми. Колесница, в которой ехал ангел с юга небес, сверкала, как серебряная, а та, в которой ехал ангел с востока небес, блестела, как золотая; поводья же, которые они держали в руках, сияли будто пламенным отсветом зари. Вот как эти два ангела показались мне издали; но когда они приблизились, оказалось, что они вовсе не в колесницах, а в образе ангелов, то есть в образе людей. Тот, что прибыл с востока небес, был одет в блестящий пурпурный наряд; а тот, что прибыл с юга небес, — в фиолетовый. Когда ангелы спустились в нижние области под небесами, они бросились друг другу навстречу, будто состязаясь, кто придёт первым, обнялись и расцеловались.

Мне было сказано, что эти два ангела были на протяжении своей жизни в мире очень близкими друзьями, однако теперь один живёт в восточных небесах, а другой — в южных. В восточных небесах живут те, кто обладает любовью от Господа, а в южных небесах — те, кто обладает мудростью от Господа. После того как они некоторое время говорили о великолепии их небес, разговор зашёл вот о чём: состоит ли сущность небес в любви, или же она в мудрости. Они тут же согласились, что одна зависит от другой, но заспорили, которая из них служит источником другой.

Ангел из небес мудрости спросил другого: «Что такое любовь?» Тот ответил, что любовь, исходящая от Господа, как солнца, это тепло, дающее жизнь ангелам и людям, которое поэтому составляет бытие их жизни; а то, что исходит от любви, называется склонностями, которые и дают начало восприятиям, а значит, и мыслям. «Отсюда вытекает следствие, что мудрость имеет своим началом любовь, а значит, мысль имеет своим источником склонность, принадлежащую этой любви. Из рассмотрения в надлежащей последовательности, из чего что происходит, можно понять, что мысль — это не что иное, как форма, которую принимает склонность. Это неизвестно, потому что мысли находятся под воздействием света, а склонности — под воздействие тепла, поэтому люди размышляют о мыслях, а не о склонностях. Что мысль есть форма, принимаемая склонностью, принадлежащей той или иной любви, можно пояснить на примере речи, которая является не чем иным, как формой звука; одинаково в них то, что звук соответствует склонности, а речь — мысли, поэтому склонность создаёт звук, а мысль расчленяет его на слова. Это становится очевидно, если сказать: «Уберите из речи звук — что останется тогда от речи? Уберите подобным же образом из мысли склонность — что останется от мысли?» Итак, отсюда ясно, что вся мудрость состоит в любви, а следовательно, сущность небес — любовь, а их проявление — это мудрость; или, что то же самое, небеса были от Божественной любви и произошли от Божественной любви посредством Божественной мудрости. Поэтому, как я уже сказал, одно зависит от другого».

В это время со мной был только что прибывший дух, который, услышав это, спросил, не то же ли с милосердием и верой, ведь милосердие принадлежит склонности, а вера — мысли.

«Да, совершенно то же самое, — ответил ангел. — Вера — не что иное, как форма милосердия, точно так же, как речь — форма звука. Милосердие так же образует веру, как звук — речь. Мы в небесах знаем, как это происходит, однако у меня нет времени сейчас это объяснять. Под верой, — добавил он, — я подразумеваю духовную веру, в которую жизнь и дух приходят исключительно от Господа посредством милосердия, ибо оно — духовно и служит тем средством, с помощью которого приобретают веру. Поэтому вера без милосердия — это чисто природная вера, а такая вера безжизненна; кроме того, она соединяется с природной склонностью, а это не что иное, как похоть».

Ангелы говорили на эту тему духовно, а духовная речь включает тысячи вещей, недоступных выражению средствами природной речи, и что довольно удивительно, понятия природного мышления тоже не могут вместить их. Поговорив на эти две темы, ангелы расстались, а когда они возвращались каждый в свои небеса, вокруг их голов появились звёзды; когда же они оказались на некотором удалении от меня, я увидел их в колесницах, как вначале.

387. Третье воспоминание.

Когда те два ангела скрылись из вида, я заметил справа сад, в котором росли маслины, смоковницы, лавры и пальмы, посаженые в порядке своих соответствий. Взглянув в этом направлении, я увидел ангелов и духов, которые гуляли, беседуя, среди деревьев. При этом один из ангельских духов обернулся и увидел меня. (Ангельскими духами называют тех в мире духов, кто приготавливается в небеса.) Он вышел ко мне из сада и сказал: «Хочешь пойти со мной в наш рай? Ты увидишь и услышишь нечто удивительное!»

Я пошёл за ним, и тогда он сказал мне: «Все те, кого ты видишь
(а их было много), обладают любовью к истине, а значит, пребывают в свете мудрости. А ещё здесь есть дворец, который мы называет Храмом Мудрости; но он невидим никому из тех, кто думает, что он очень мудр, тем более тому, кто думает, что он мудр в достаточной степени, и уж конечно тому, кто думает, что он мудр благодаря самому себе. Это потому, что у таких людей нет любви к подлинной мудрости, которая позволяла бы им принимать небесный свет. Подлинная мудрость — это когда человек видит в небесном свете, что всё воспринимаемое его знанием, умом и мудростью, по сравнению со всем остальным, как капля воды по сравнению с океаном, следовательно, на самом деле — ничто. В этом райском саду каждый, кто благодаря постижению и зрению признается себе, что его мудрость относительно мала, может видеть Храм Мудрости. Ибо его можно видеть только благодаря внутреннему свету разума, а не внешнему, который лишен внутреннего».

И вот, поскольку я часто думал об этом, знание, затем постижение и, наконец, внутренний свет привели меня к признанию того, что мудрость человека так скудна, Храм вдруг открылся мне. Его вид был изумителен. Он возносился высоко над землёй, четырёхугольный, с хрустальными стенами, крышей из полупрозрачной яшмы с изящными сводами и основанием из различных драгоценных камней. Ступени, ведущие к нему, были из полированного гипса, а по бокам ступеней стояли статуи львов с детёнышами. На мой вопрос, можно ли мне войти, мне ответили, что можно. Тогда я поднялся и, когда попал внутрь, увидел нечто вроде херувимов, которые летали под самой крышей, но затем быстро исчезли. Пол, по которому я шёл, был сделан из кедровых досок, а весь храм с его прозрачной крышей и стенами был построен так, чтобы свет играл в нём.

Со мной вместе вошёл ангельский дух, и я пересказал ему, что я слышал от тех двух ангелов о любви и мудрости и о милосердии и вере. На это он сказал: «Разве они не говорили о третьем?» «О чем третьем?» — спросил я.

«Это добро пользы, — ответил он. — Любовь и мудрость без добра пользы — ничто; это только отвлеченные умственные понятия, которые осуществляются только тогда, когда употребляются для пользы. Любовь, мудрость и польза составляют нераздельную троицу. Если их разделить, каждая превратится в ничто. Любовь — ничто без мудрости, но в мудрости она приобретает форму, в соответствии с какой-либо задачей; а задача, для которой она оформляется, и есть польза. Поэтому, когда любовь с помощью мудрости находит применение, тогда она действительно существует, потому что осуществляется на деле. Эти три в точности подобны цели, средствам и произведенному действию; цель — ничто, если с помощью средств не осуществлена в произведённом действии. Уберите одно из этих трёх, и всё развалится на куски, будто ничего и не было.

То же самое и с милосердием, верой и делами. Милосердие без веры — ничто, вера без милосердия тоже, и вера, и милосердие — ничто без дел; но в делах они уже нечто составляют, и природа этого нечто определяется той пользой, которой служат эти дела. То же самое и со склонностью, мыслью и поступком; и то же самое с волей, разумом и деятельностью. Ведь воля без разума — как глаз без зрения, а и то, и другое без деятельности — как дух без тела. Истину сказанного можно ясно видеть в этом Храме, ибо свет здесь у нас — это тот свет, который освещает внутренние области духа.

Геометрия тоже доказывает, что ничто не бывает законченным и совершенным, если оно не тройственно. Ведь прямая — ничто, пока не станет фигурой, а фигура — ничто, пока не станет телом. Поэтому одно должно дополняться другим, чтобы возможно было им существовать; и их существование начинается совместно в третьем. Точно так же, как в этом случае, и у каждого отдельного создания; оно достигает своей конечной цели в третьем элементе. Вот почему в Слове „три“ означает „полностью“ и „окончательно“. В свете этого я не могу не удивляться некоторым людям, которые исповедуют веру в одну веру, или в одно милосердие, или в одни дела, тогда как в действительности одно без другого — ничто, и то же самое одно с другим без третьего».

Но тогда я задал вопрос: «Не может ли человек, имея веру и милосердие, не делать дел? Может он любить нечто и думать об этом, однако не делать этого?» Ангельский дух ответил мне: «Это невозможно, разве только в отвлеченных мысленных представлениях; на самом деле так не происходит. Всё равно он будет стремиться и хотеть сделать это; желание, или стремление, уже и есть само в себе действие, потому что это — постоянное побуждение действовать, которое становится действием, когда овеществляется, будучи направлено на определённый объект. Поэтому стремление и желание, как внутреннее действие, рассматривается каждым мудрым человеком, поскольку рассматривается и Богом, точно так же, как если бы это было внешнее действие, в том случае, если при этом не воздерживаются от действия, когда для него представляется удобный случай».

388. Четвёртое воспоминание.

Я беседовал с некоторыми из упомянутых в Откровении под именем дракона, и один из них сказал: «Пойдём со мной, и я покажу тебе, что услаждает наши глаза и сердца».

Он повёл меня через тёмный лес на гору, с которой я мог видеть удовольствия драконов. Я увидел амфитеатр, построенный в виде арены, по окружности которой ярусами возвышались скамьи, на которых сидели зрители. Сидевшие на нижних скамьях казались мне издали сатирами и приапами; на некоторых была одежда, прикрывавшая интимные части тела, на некоторых — не было, они были совершенно голы. На скамейках повыше них сидели прелюбодеи и проститутки, это я понял по их телодвижениям.

Затем дракон сказал мне: «Сейчас ты увидишь наши забавы». Я увидел, как на арену выпустили кого-то вроде телят, баранов, овец, козлят и ягнят; и когда их выпустили, открылись ворота, внутрь бросились звери, подобные молодым львам, пантерам, тиграм и волкам. Они яростно накинулись на скотину, разодрали её в клочья и забили насмерть. После этой кровавой бойни сатиры посыпали песком место, где произошло убийство.

Затем дракон сказал мне: «Вот такие забавы тешат наш дух». «Прочь, демон! — сказал я. — Ты увидишь немного погодя, как этот амфитеатр превратится в море огня и серы». Он рассмеялся над этим и удалился. Впоследствии я стал задумываться, почему Господь дозволяет такое. И вот какой ответ пришёлся мне по сердцу: это дозволено, пока те люди находятся в мире духов; когда же в этом мире время их подходит к концу, такие театральные сцены превращаются в адские муки.

Все, что я видел, было плодом воображения драконов. То есть это были не настоящие телята, бараны, овцы, козлята и ягнята, но в такой форме драконы представляли подлинные виды добра и истины церкви, которые они ненавидели. Львы, пантеры, тигры и волки были формами, которые принимали желания людей, выглядевших сатирами и приапами. Не имевшие одежды на интимных частях тела — это были те, кто думал, что Богу не видно зло; одетые же были те, кто думал, что оно видно, но не приводит к проклятию того, у кого есть вера. Прелюбодеями и проститутками были те, которые искажали истины Слова, ибо прелюбодейство означает искажение истины. В духовном мире на расстоянии всё выглядит как то, чему оно соответствует, и когда оно принимает такую видимую форму, то называется изображением духовных предметов в форме объектов, подобных предметам природного мира.

Позже я увидел, как они вышли из леса, дракон и окружавшие его сатиры и приапы, со слугами и работниками — прелюбодеями и проститутками, идущим вслед за ними. Колонна, которую они образовали, росла по мере продвижения вперёд, и вскоре я услышал, что они обсуждали.

Они говорили о том, что на лугу видели стадо овец с ягнятами, а это было знаком, что недалеко был один из городов Иерусалима, где милосердие было главным качеством. «Пойдём, — говорили они, — захватим этот город, прогоним жителей и разграбим их добро». Однако когда они подступились, оказалось, что город окружён стеной, и ангелы на стене охраняют его. Тогда они сказали: «Возьмём его хитростью. Пошлём к ним кого-нибудь, кто силен в софистике и может чёрное выдать за белое, а белое — за чёрное, и всё, что угодно, приукрасить как надо».

Они нашли того, кто был знатоком метафизики и умел превратить настоящие понятия в терминологические, скрыть факты под внешностью слов и благодаря этому упорхнуть, подобно соколу с добычей под крыльями. Ему сказали, чтобы передал людям в городе, что они одной веры, и чтобы те впустили их внутрь. Он подошёл к воротам и постучал, и когда ему открыли, сказал, что хочет поговорить с самым мудрым в городе. Его впустили и проводили к некоему человеку, к которому он обратился со следующими словами: «Мои собратья за стенами города просят их принять. Они — ваши единоверцы, потому что и вы, и мы считаем веру и милосердие двумя сущностными составляющими религии. Одно только различие есть у нас, что вы первым ставите милосердие и от него производите веру, а мы ставим первой веру, а от неё производим милосердие. Какая разница, что первое, если мы верим и в то, и в другое?»

Мудрый горожанин ответил: «Давайте обсудим этот предмет не между собой, а в присутствии многих слушателей, которые будут судить и решать. Иначе мы не придём ни к какому решению». Поэтому собрали ещё людей, к которым посланник дракона обратился с теми же словами.

После этого мудрый горожанин держал такой ответ: «Ты сказал, что безразлично, милосердие или вера рассматривается как главный предмет в церкви, поскольку мы согласились, что и то, и другое составляет церковь и её религию. Тем не менее различие есть, как между предыдущим и последующим, причиной и следствием, изначальным и посредствующим, сущностным и явлённым. Я пользуюсь такими терминами, видя, что ты знаток метафизики, которую мы называем просто софистикой, а некоторые называют волшебными формулами. Однако давайте оставим эти термины. Различие, как между тем, что вверху, и тем, что внизу. Или точнее, если вы мне верите, таково различие между умами тех, кто в этом мире живёт в более высоких областях, и тех, кто в более низких. Ибо главное составляет голову и грудь, а производное от него — ноги и ступни. Но сначала давайте договоримся об определениях милосердия и веры. Милосердие есть склонность любви к добрым делам для ближнего ради Бога, спасения и вечной жизни; а вера есть мышление в надежде на Бога, спасение и вечную жизнь.

Но посланник сказал: «Я согласен, что таково определение веры, и согласен, что милосердие есть та склонность ради Бога, потому что ради Его заповедей, однако не ради спасения и вечной жизни». После такого частичного согласия и частичного несогласия мудрый горожанин сказал: «Разве не склонность или любовь к чему-либо является главной, и не происходит ли мысль от неё?» Посланник дракона сказал: «С этим я не согласен».

На это последовал вопрос: «Ты не можешь отрицать этого. Каждый думает вследствие какой-либо любви; убери эту любовь — будет ли он думать вообще? Это всё равно, что убрать звук из речи; если ты лишишь её звука, разве ты сможешь что-нибудь сказать? Звук — тоже следствие той или иной любви, а речь — мысли, ведь любовь производит звук, а мысль облекает её словами. Это как пламя и свет; если убрать пламя, не погаснет ли и свет? То же самое и с милосердием, потому что оно — порождение любви, и с верой, потому что она — порождение мысли. Неужели и теперь тебе не понятно, что главное крайне важно для производного, как пламя для света? Отсюда очевидно, что если не поставить главное первым, то и второго не получится. Поэтому, если ты поставишь веру, которая на втором месте, на первое, то на небесах ты непременно окажешься в перевернутом виде, ногами вверх и головой вниз, или вроде клоуна, который ходит вверх ногами на руках. Если таким ты будешь выглядеть на небесах, то на что же будут похожи твои добрые дела, которые есть милосердие в действии? Они могут быть только чем-то вроде того, что этот клоун выделывает своими ногами, поскольку не может сделать руками. Вот поэтому-то твоё милосердие скорее природное, нежели духовное, ведь оно — вверх ногами».

Посланник понял это, потому что каждый дьявол может понять истину, когда слышит её; но он не может сохранить её в памяти, так как его склонность ко злу, то есть по существу, вожделение плоти, по возвращении изгоняет мысли об истине. Вслед за этим мудрый горожанин подробно показал, какова сущность веры, когда её принимают за главное, а именно, что она чисто природна, это — убеждение, лишённое какой бы то ни было духовной жизни, а значит, вообще не вера. «Я бы даже сказал, что в вашей вере не больше духовности, чем в мыслях о монгольской империи, о её алмазной копи и о сокровищнице двора её императора». Услышав это, человек дракона в гневе удалился и рассказал обо всем своим товарищам за стенами города. Когда те услышали, что, как было сказано, милосердие есть склонность любви к добрым делам для ближнего ради Бога, спасения и вечной жизни, они закричали: «Это ложь!», а сам дракон воскликнул: «Какое злодеяние! Да разве те дела милосердия, что делаются ради спасения и вечной жизни, не являются стремлением к заслуге?»

Тогда они стали договариваться между собой: «Давайте соберём побольше наших людей и осадим город, дабы эти образцы милосердия удалились вон». Однако, как только они сделали такую попытку, внезапная вспышка огня с небес истребила их. Но этот огонь с небес был лишь проявлением их гнева и ненависти, направленных против людей того города, которые сбросили веру с первого места на второе, или, точнее, на более низкое место относительно милосердия, заявив, что это не вера. А показалось, что их истребил огонь потому, что ад разверзся у них под ногами и поглотил их. Подобные события происходили во многих местах в день Последнего суда; об этом же говорится и в следующем отрывке из Откровения:

Дракон выйдет обольщать народы со всех четырёх сторон земли, чтобы собрать их на войну; и вышли они на поверхность земли, и окружили стан святых и возлюбленный город. И ниспал огонь от Бога с небес и пожрал их.

Откр. 20:8, 9

389. Пятое воспоминание.

Мне довелось однажды видеть документ, посланный с небес одному обществу в мире духов, в котором было два главных церковника со свитой каноников и пресвитеров. В документе содержался призыв признать Господа Иисуса Христа Богом небес и земли, как он учил (Матф. 28:18), и отказаться от учения, что вера оправдывает без дел закона, как от ошибочного. Многие люди читали и переписывали этот документ, а о его содержании многие из них разумно рассуждали и беседовали. Однако, приняв его, сказали друг другу: «Послушаем мнения наших руководителей».

Они выслушали их, но высказались против документа и отвергли его. Оказалось, что руководители этого общества жестокосердны из-за лжи, которой они набрались, живя в прежнем мире. Поэтому, после краткого совещания, они отправили документ назад в те небеса, откуда он был прислан. Когда это было сделано, большинство мирян, поворчав немного, отказались от своего прежнего признания и тогда свет их суждений на духовные темы, тот, что раньше был ярким, вдруг потух. После повторного, но тщетного, предостережения, я увидел, как это общество провалилось вниз, однако, я не смог увидеть, как глубоко; но оно исчезло из поля зрения тех, кто поклонялся одному Господу, повернувшись спиной к оправданию одной верой.

Несколькими днями позже я увидел, наверное, до сотни поднявшихся с нижней земли, на которую провалилось это небольшое общество; они приблизились ко мне, и один из них сказал: «Послушай, какое необычное происшествие. Когда мы свалились вниз, я увидел неч­то, похожее на озеро, а немного погодя — сушу; затем, через некоторое время, небольшой городок, где многие нашли себе дом. На следующий день мы собрались обсудить, что нам делать. Многие говорили, что нужно обратиться к тем двум руководителям церкви и осторожно сделать им выговор за то, что послали документ обратно в те небеса, откуда он получен, потому что оттого-то всё и случилось. Кроме того, они избрали несколько человек (тот, который говорил со мной, сказал, что он был одним из них), которые сходили к тем руководителям, где один из них, отличавшийся мудростью, обратился к ним следующим образом: „Мы думали, что превосходим других в обладании церковью и религией, потому что, как нам говорили, у нас самый сильный свет Евангелия. Но кое-кому из нас было дано озарение с небес, и это озарение сопровождалось сознанием того, что в настоящее время в христианском мире нет уже церкви, потому что нет религии“.

Руководители сказали: „Что ты такое говоришь? Как это нет церкви, когда в ней есть Слово, Христос Спаситель в ней известен и обряды совершаются?“ Наш представитель ответил на это: „Всё это — части церкви, потому что они создают церковь; но создают внутри, а не снаружи человека“. Он продолжал: „Может ли быть церковь там, где поклоняются трём Богам? Может ли быть церковь там, где всё учение пост­роено на одном-единственном да ещё неправильно истолкованном высказывании Павла, а значит, вовсе не на Слове? Может ли быть церковь, когда не обращаются к Спасителю мира, который и есть Сам Бог церкви? Кто может отрицать, что религия состоит в том, чтобы избегать зла и делать добро? Есть ли хоть одна религия, которая учит, что вера одна спасает, а не вместе с милосердием? Есть ли хоть одна религия, которая учит, что милосердие, проявляемое человеком, — это лишь нравственное и гражданское милосердие? Кто же не видит, что такого рода милосердие не содержит ничего религиозного? Разве одна вера влечёт за собой какое-либо действие или поступок, тогда как религия состоит в деятельности? И есть ли хоть один народ во всём мире, который не наделяет спасительной силой добро милосердия, то есть добрые дела? Да и вся религия заключается в добре, и вся церковь заключается в обучении истинам, а при помощи истин — в обучении разного рода добру. Как чудесна была бы наша участь, если бы мы одобрили учение, составляющее суть того документа, что был послан нам с небес!“

Тогда руководители сказали: „Твоя критика метит слишком высоко. Вера в действии, то есть вера, которая полностью оправдывает и спасает, — это церковь, так ведь? Вера в покое, то есть вера, которая идёт дальше и приводит к совершенству, — это религия, так ведь? Вам следует уяснить это, дети мои“. Но наш посланник сказал тогда: „Слушайте, отцы. В соответствии с вашим догматом, человек подобен деревянному чурбану в постижении веры в действии, так ведь? Можно ли оживить чурбан так, чтобы он стал церковью? В соответствии с вашим замечанием, вера в покое есть продолжение и развитие веры в действии, так ведь? А если, как утверждает ваш догмат, вся спасающая сила сосредоточена в вере, и добро милосердия со стороны человека не дает ничего, то где же тогда религия?“ Тогда прелаты сказали: „Друг мой, ты говоришь так, потому что не знаешь тайн оправдания одной верой; а кто незнаком с ними, тот внутренне не может знать пути к спасению. Твой путь — внешний и годится лишь для простых людей. Иди этим путём, если хочешь. Но тебе следовало бы знать, что всё добро — от Бога, и ничего в нём — от человека, так что в духовных делах человек сам ничего достигнуть не может. Как же тогда может человек сам по себе делать добро, если это духовное добро?“

На это наш представитель отвечал с великим возмущением: „Я знаю о ваших тайнах оправдания больше, чем вы, и я скажу вам прямо, что я не увидел внутренне в ваших тайнах ничего, кроме призраков. Разве религия состоит не в том, чтобы признавать и любить Бога, а дьявола избегать и ненавидеть? Разве Бог не само добро, а дьявол не само зло? Есть ли хоть кто-нибудь в мире, кто обладает религией и не знает этого? Признавать и любить Бога не значит ли делать добро, потому что оно Божье и от Бога, а избегать и ненавидеть дьявола — не значит ли не делать зла, потому что оно дьявольское и от дьявола? Или, если изложить это по-другому, разве ваша вера в действии, которую вы называете той верой, что полностью оправдывает и спасает, или, другими словами, ваше оправдание одной верой, учит вас делать какое-нибудь доброе дело, потому что оно Божье и от Бога, или избегать какого-нибудь зла, потому что оно дьявольское и от дьявола? Ничуть нет, поскольку вы полагаете, что ни в том, ни в другом спасения нет. Что такое ваша вера в покое, которую вы называете той верой, что идёт дальше и приводит к совершенству, как не то же самое, что и вера в действии?“ Как же можно её совершенствовать, если вы исключаете всякое добро, которое делает человек как бы от себя, говоря в своих тайных учениях: „Как может спастись хоть кто-нибудь каким-то добром, сделанным им самим, когда спасение — это свободный дар?“ Или: „Что доброе может сделать человек, иначе как с целью заслуги, при том, что заслуги Христа совершенно достаточно? Поэтому делать добро для достижения спасения означало бы приписывать себе то, что принадлежит одному Христу, а также надеяться оправдать и спасти себя самому“. Или: „Как может кто-то делать доброе дело, когда Святой Дух выполняет всё без всякой помощи человека? Какой толк тогда от какого-то добра от человека сверх того, если всё добро от человека по сути своей — вовсе не добро?“

Есть ещё много других вопросов; так это и есть ваши тайны? Но на мой взгляд, это только игра слов да уловки, придуманные, чтобы избавиться от добрых дел, добрых дел милосердия, и таким образом надежно утвердить ваше учение об одной вере. И делая это, вы считаете человека относительно веры и, вообще, относительно всего духовного, деревянным чурбаном, или неживой статуей, а не человеческим существом, созданным по образу Бога, которому дана и даётся постоянно способность разуметь и желать, верить и любить, говорить и действовать, точно так же, как если бы он это делал сам по себе, в особенности в делах духовных, поскольку именно они делают человека человеком. Если бы человеку не надо было думать и действовать в духовной области как бы самому по себе, к чему было бы тогда Слово? К чему были бы церковь и религия? И к чему богослужение? Вы знаете, что делать добро ближнему от любви — это милосердие; но вы не знаете, что такое милосердие. А между тем это душа и сущность веры. И поскольку милосердие служит и тем, и другим, то как же может вера, оторванная от милосердия, не быть мёртвой? Мёртвая вера — это не что иное, как привидение. Я назвал её привидением, потому что Иаков (2:17) называет веру без добрых дел не только мёртвой, но и дьявольской“.

Тут один из руководителей, слыша, что его веру называют мёртвой, дьявольской, да ещё привидением, так разъярился, что сорвал митру со своей головы и бросил её на стол со словами: „Я не надену её до тех пор, пока не отомщу врагам веры нашей церкви“. И качая головой, забормотал: „Ох уж этот Иаков! Ну Иаков!“ На митре спереди была табличка, на которой было выгравировано: „Одна вера спасает“. И вдруг, вырастая из земли, появилось чудовище с семью головами, с ногами медведя, телом леопарда и пастью льва, точно как чудовище, описанное в Откровении (13:1, 2), изображению которого поклонялись (13:14, 15). Это привидение взяло митру со стола, разорвало её нижний край на части и надело их на свои семь голов. При этом земля разверзлась у него под ногами, и оно провалилось вниз. При виде этого руководитель вскричал: „В атаку! В атаку!“ На этом мы покинули его, и нашему взору открылись ступени, по которым мы и поднялись; вот так мы возвратились назад на землю, под небеса, где мы были раньше».

Вот какую историю рассказал мне дух, который с сотней собратьев поднялся с нижней земли.

390. Шестое воспоминание.

Я услышал с северной стороны духовного мира нечто похожее по звучанию на водопад. Я пошёл в том направлении, и, когда я подошёл ближе, звук прекратился и послышался гомон, как от большого сборища. Затем я увидел здание со множеством отверстий, окружённое стеной, которое и было источником того гомона, что я слышал. Я поднялся и спросил у привратника, стоявшего там, что за люди здесь находятся. Он сказал, что это мудрейшие из мудрых обсуждают вопросы сверхъестественного. Он сказал так по своей простой вере.

«Нельзя ли мне войти?»

«Да, — сказал он, — но ты не должен ничего говорить. Мне разрешено пускать язычников постоять со мной у дверей».

Я вошёл и обнаружил арену с помостом посреди неё и группу так называемых мудрецов, обсуждавших таинства их веры. В этот момент обсуждаемым предметом, или утверждением, было: является ли то добро, которое человек делает в состоянии оправдания верой, или в его дальнейшем развитии, когда оно совершилось, религиозным добром или нет. Они единодушно признали религиозным добром то добро, которое способствует спасению.

Прения были свирепыми; но преобладала точка зрения тех, кто говорил, что добрые дела, которые человек делает в состоянии веры, или при её развитии, представляют собой лишь нравственное добро, способствующее только мирскому преуспеванию и ничего не дающее для его спасения. Только вера может способствовать этому. В доказательство тому они приводили следующее: «Как может добро, зависящее от воли человека, соединяться со свободным даром? Разве спасение — не свободный дар? Как можно соединять какое бы то ни было добро, исходящее от человека, с заслугой Христа? Разве не одна только она является средством спасения? И как можно уподобить то, что делает человек, тому, что делает Святой Дух? Разве не делает Святой Дух всё без всякой помощи человека? Ведь всё это — единственно действенные средства спасения в осуществлении оправдания одной верой, и все эти три средства спасения остаются в состоянии веры и его развитии, не так ли? Таким образом, какое-либо ещё добро, сверх того делаемое человеком, ни в коем случае нельзя называть религиозным добром, то есть как было сказано, добром, способствующим спасению. А если кто делает это для того, чтобы спастись, то, поскольку воля человека замешана в этом, а она неизбежно смотрит на это, как на заслуживающее награды, дела эти скорее нужно назвать религиозным злом».

В преддверии, рядом с привратником, стояли двое язычников, которые тоже слушали эту речь. Один сказал другому: «У этих людей нет религии. Всякий может видеть, что делать добро ближнему ради Бога, то есть с Богом и от Бога, — вот что называется религией». «Их вера, — сказал второй, — свела их с ума». При этом они спросили у привратника, кто они такие. «Христианские мудрецы», — ответил привратник. «Чепуха, — сказали они, — ты лжёшь. Если судить по их речам, так они — комедианты».

С тем я удалился. То, что я пришёл в то здание, и что в тот момент они обсуждали эту тему, и что я описал случившееся, — всё это — следствие Божественного руководства Господа.

391. Седьмое воспоминание.

В результате бесед в духовном мире со многими мирянами и многими духовниками, мне стало известно, что в настоящее время в христианском мире имеет место опустошенность относительно истин и богословская нищета. Среди его духовенства такой духовный голод, что они едва ли знают хоть что-нибудь, кроме существования Троицы — Отца, Сына и Святого Духа и того, что одна только вера спасает. О Господе Христе они знают лишь те исторические факты, которые рассказываются о нём в Евангелиях. При том остальное, чему учат оба Завета, а именно, что Он в Отце, и Отец в Нём, что у Него вся власть на небесах и на земле, что воля Отца, чтобы люди верили в Сына, и что тот, кто верит в Него имеет жизнь вечную и многое другое — всё это им так же неизвестно и далеко от них, как то, что лежит на дне океана, или, скорее, в центре Земли. Когда эти утверждения извлекаются из Слова и читаются, они стоят и как будто слушают, однако не слышат ничего. Слова проникают в их уши не глубже, чем дыхание ветра или бой барабана. Те ангелы, которых Господь время от времени посылает навестить христианские общества мира духов, то есть поднебесной, горестно жалуются. Они говорят, что их глупость, а значит, и тьма, в которой они продвигаются в духовных делах, таковы, что слушать их — почти то же самое, что слушать попугая. Даже их учёные говорят, что в духовных предметах, и в том, что относится к Богу, статуи — и те соображают больше них.

Один ангел как-то рассказал мне о своём разговоре с двумя духовными лицами, из которых у одного была вера, отделенная от милосердия, а у другого — не отделённая. С тем, чья вера была отделена от милосердия, разговор был таким.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: