Новое в газетно-публицистическом стиле

Изучение газетных текстов советского времени позволяет обнаружить, что в них нарушался тот принцип общения, который, вслед за Г.П. Грайсом, можно назвать «Принципом Кооперации, или Сотрудничества»; он гласит: «Твой вклад на данном шаге диалога должен быть таким, какого требует совместно принятая цель (направление) этого диалога» (Грайс 1985:217—237). Этот постулат конкретизируется автором в 4-х категориях: Количества (передавать столько информации, сколько требуется для успеха коммуникации); Качества (стараться, чтобы высказывание было истинным); Отношения (не отклоняться от темы) и Способа (выражаться ясно). В период «застоя» Принцип Кооперации вообще не выдвигался, так как взаимодействие адресанта (публициста, журналиста) и адресата (широких масс) не предполагалось, вследствие чего многие газетные тексты оказывались квази информативными: некоторые темы были просто под запретом (например, отдельные стороны деятельности и жизни членов ЦК КПСС или Политбюро), а другие раскрывались так, что создавалась лишь иллюзия передачи знаний. Например, следующая газетная статья, на первый взгляд, выполняет информационно-содержательную функцию: «Уборочная страда идет сейчас в одиннадцати Союзных республиках. Фронт жатвы продвигается все дальше на север. В последние дни к косовице и обмолоту валков приступили хлеборобы Воронежской, Саратовской, Львовской, Винницкой, Ворошиловградской, Актюбинской и Восточно-Казахстанской областей, а также Хабаровского и Приморского краев. На нивах трудятся около 100000 уборочно-транспортных комбайнов и отрядов. Всего их в стране создано более 130 тысяч.» Однако при внимательном ее анализе обнаруживается, что нарушен Постулат Количества: если 11 Союзных республик приступили к жатве, то зачем перечисляются отдельные области в их составе (например, Воронежская — в РСФСР, Львовская — на Украине)? Приведенные данные, таким образом, избыточны, а с другой стороны, их недостаточно, чтобы понять, какие республики еще не включились в «борьбу за урожай». Нарушение Постулата Качества можно усмотреть в том, что остается неясным: если создано 130 тысяч уборочно-транспортных комп­лексов, то почему работает только 100 тысяч? Кроме того, может быть и 130 тысяч недостаточно? Сколько на самом деле их должно быть для успешной уборки урожая? Такие сведения отсутствуют, а без них статья (и многие аналогичные газетные материалы) оказывались лишь приблизительно, неточно соотнесенными едействи-тельностью. Эта квази информативность, или «квазиреференцированность», была явным нарушением стилевой нормы, требовавшей, чтобы газетно-публицистический стиль выполнял информационно-содержательную функцию (Какорина 1992). Главным инструментом воздействия тогда являлась не фактологическая, а концептуальная информация особого рода: политический миф, или, как его называют исследователи, идеологема: «Мы построили развитой социализм; наша страна — самая передовая, мы переходим к строительству реального социализма» и т. п.. Если газетный материал не отвечал этой идеологеме, он не мог быть напечатан, т. е. эта идеологема была как бы «фильтром», через который пропускался газетный материал; «фильтр» проявлялся и в виде цензуры, и в виде установки на пропаганду коммунистической идеологии, и в виде самой идеологии. Результатом отмены цензуры и явилась ситуация очень активного влияния внеязыковых, социальных факторов на употребление языка вообще и в средствах массовой информации в частности. Этим и объясняются те изменения, которые произошли в газетных текстах в постперестроечное время.

Эти изменения сводятся к следующему.

Во-первых, тексты из квазиинформативных становятся информативными или более информативными, в них достигается большее равновесие между концептуальной и фактологической информацией.

Во-вторых, изменилась шкала ценностей, так что на пути информации стоит не одна преграда, не один закрытый «фильтр», как было ранее, а несколько различных, открытых «фильтров» (Какорина, там же), которыми являются самые разные системы оценок, отражающих различные обществено-политические взгляды отдельных газет и самих пишущих. В-третьих, информационно-воздействующая функция газеты осуществляется теперь не через политический миф, а через фактологическую информацию.

В-четвертых, изменяется и обогащается концепция адресата. Если для прежней публицистики адресат был безликой идейно однородной массой, то сегодня публицисты отдают себе отчет в том, что адресат газетно-публицистических текстов — это люди с весьма различными интересами и информационными запросами. Это име­ет следствием применение более разнообразных коммуникативных тактик. В частности, стремясь не только представить результаты своего анализа ситуации, но и убедить в их правильности свою аудиторию, журналист нередко прибегает к воспроизведению других точек зрения, пытается сделать вид, что эту точку зрения он вырабатывает не единолично, но вместе со своим адресатом, поэтому и чужую речь он передает не только цитированием, но и пересказом, а также включением в свой материал целых текстов, в которых излагается иная точка зрения. Тем самым в полемику вступают целые тексты. Поэтому многие исследователи газетно-публицистического стиля (Майданова, Соболева, Чепкина 1997: 219) рассматривают как фундаментальное качество современной публицистической речи диалогичность.

Наконец, в-пятых (и это связано с диалогичностью газетно-публицистической речи), следует отметить изменения в системе жанров: из-за присущей ей директивности, категоричности и лозунговости, менторско-назидательного дидактизма и полного отсутствия информативности исчезла передовая статья, постепенно исчезают и такие жанры, как очерк и фельетон — тоже в силу их явного агитационно-пропагандистского характера. Шире распространяются такие жанры, в основе которых лежит диалог: интервью, беседа, экспресс-опросы. С усилением информационной функции газеты большее распространение получили жанры журналистского расследо­вания, эссе, прогноза, исповеди.

Перечисленные изменения различным образом отразились в языке газет.

Во-первых, расширился арсенал средств русского языка, используемых в газетных текстах, причем в зависимости от ориентации газеты этот арсенал может включать не только разговорные, но иногда просторечные и даже жаргонные и бранные языковые единицы, как например: подсиживать, понарошку, пахать (в значении «работать»), отмазаться, откосить, облапошить, пришпандоривать, обстебывать, облом, качок, наличка, наехать, башли, бабки («деньги»), баксы, грины («доллары»), жрачка, клевый, крутой и мн. др.: «Он стал пить неделями, благо, пока деньги были. Уже потом, значительно позже, я выяснила, что на него рэкет наехал, чтобы он с прибыли отстегивал, а он голо­ву в стакан и ну пить»( Изв.); У входа кучковались телохранители (Л Г); Пока предприятие можно доить (КП); Здесь нам вешают лапшу на уши (ЛГ); Стукач на крыше (о дятле); Это разборки конкурентов, скажет милиция; Глубокий пофигизм, выдаваемый за нейтралитет (Изв.); Спектакль на букуву «х» (о спектакле «Хлестаков» (Изв.)

Расширение арсенала лексических средств осуществляется и за счет оживления устаревшей лексики, бывшей долгое время в пассивном словарном запасе: губерния, губернатор, мэр, мэрия, префект, Дума, храм, городничий, наместник, милосердие. Причина их активизации состоит в отмене тематических запретов и в ориентации на частичное возрождение ранее утраченных ценностей. Фактически произошло расширение лексической базы газетной речи до всего национального языка, так что ограничения сведены к минимуму, а в некоторых газетах (например, в «Московском комсомольце») их вообще нет. Результатом такого расширения являются многочислен­ные стилистические смешения, часто неоправданные (спикера Думе; мэр поселка) — явление, которое можно, вслед за В.Г. Костомаровым, назвать лингвистической эклектикой (Костомаров 1999).

Во-вторых, в язык газеты очень активно вторгаются иноязычные заимствования: Объявлен тендер на право освоения крупнейшего в мире месторождения меди, расположенного в 650 километрах к северо-востоку от Читы.

Заимствуется лексика из самых различных тематических сфер: 1) общественно-политическая лексика (брифинг, саммит, спикер, лоббировать, инаугурация, импичмент, электорат, мониторинг, экстрадикция); 2) компьютерная лексика (интернет, сайт, интерфейс, чат, он-лайн, дисплей, провайдер); 3) экономическая лексика (диви­денды, ваучер, аудиторский, маркетинг, менеджер, клиринг, консалтинг, тендер, спонсор); 4) спортивная лексика (айсинг, трейнинг, серфинг, дриблинг, фол, кикбоксинг, фитнес, шейпинг, офсайд); 5) лексика, связанная с современным поп-искусством (сингл, перформанс, шоу, поп, рок, мьюзикл, клип, плейер, хит, поп-арт); 6) лексика, связанная с обиходно-бытовой тематикой (бутик, шоппинг, бой-френд, секонд-хэнд, паркинг, топ).

Если одни из заимствований оправданны, поскольку обозначают реалии, отсутствовавшие ранее в нашем обществе {аэробика, рэкет, бизнес, интернет, сервер и т. п.), то другие избыточны и могли бы быть заменены русскими эквивалентами, а если включены в тексты, то с пояснениями, так как многие из них широкому читателю неизвестны и непонятны. Без таких комментариев тексты перестают отвечать тому требованию, которое предписывалось Категорией Способа: «Говори ясно». Неумеренное использование иноязычной лексики журналистами свидетельствует о том, что это лишь следование моде, а не насущная необходимость; но слепое подражание моде неизбежно ведет к ошибкам. Они весьма многочисленны; ограничимся лишь одним примером: неверно употреблено слово презентовать (означающее «подарить») в следующем тексте: Вчера презентовали фирму. Автор имел в виду, что состоялась презентация фирмы (т. е. ее представление).

Распространение заимствований (особенно из английского языка в его американском варианте) приводит к тому, что многие более ранние и уже освоенные заимствования из других языков заменяются американизмами; например, слово жаргон — словом сленг; инструктаж — словом брифинг; экран — дисплей; макияж — мейк-ап; манекенщица — топ-модель; шлягер — хит; бутерброд — сэндвич (в другой орфографии — сандвич) — гамбургер.

В-третьих, обновляется арсенал экспрессивных средств, расширяются источники газетной экспрессии.

Так, происходит расширение лексической сочетаемости за счет активного освоения различных пластов лексики, в результате чего возникают экспрессивные сочетания, например: обвальная приватизация, стагнация общественной жизни, политическая дихотомия, несанкционированная тусовка, фанаты вождя, парламентская трескотня, партийный храм. Отчетливо прослеживается стремление к смысловому и стилистическому контрасту и иронии, и это также проявляется в случаях необычной сочетаемости: совковый бизнес, несанкционированная свалка, сановные чурки, ходоки к Горбачеву, серьезные деньги; шикарно вооружены; грозить ему тощим хвостом и орать от ужаса.

Метафорические ресурсы газетной речи черпаются теперь не из сферы военной лексики, как раньше (борьба за мир, фронт жатвы, битва за урожай и т. п.), а из сферы экономики и религии: потребительская корзина, колбасное сознание, инфляция нравственности, неконвертируемая некомпетентность, политическое евангелие и др.

В качестве экспрессем широко используются прецедентные тексты; например: Свинья — лучший друг человека (о возможности пересадки сердца свиньи человеку); Через академию — к звездам (об астрологической академии); Ловись, рыбка, большая и маленькая (о браконьерстве).

Таким образом, если прежде лозунгово-призывная экспрессия в газете реализовалась через императивную модальность, то современная газета избегает агитации «в лоб», поэтому модальность в отношении адресата изменяется: она становится рекомендательной. Ср.: К новым трудовым подвигам, дорогие товарищи!; Пусть крепнет великая дружба между нашими народами/ Теперь: При этом надо учесть, что за тот же период затраты были значительно ниже (Изв.); Мы обязаны помнить, что гуманный смысл нашей жизни не должен при этом обедняться (Сел.ж.).

Экстралингвистические изменения в сфере политико-идеологической общественной деятельности привели к тому, что на печатном российском рынке появились «желтые» коммерческие средства массовой информации. Конкурентная борьба за читателя приводит к тому, что такие издания используют речь читательской аудитории, близкой к криминальным кругам, которые, не владея литературной нормой, продуцируют лишь разговорную, просторечную и жаргонную речь. Здесь тоже накапливается немало экспрессивных и образных средств, однако в процессе словотворчества, в своем желании приблизить свою речь к речи своей аудитории, журналисты в бульварной прессе стали вырабатывать агрессивно-эпатирующий стиль, активно прибегая к вульгаризмам, жаргонизмам и бранной лексике: Бен Гур покорил московских дур (Экспресс-газета); Медвежья болезнь. Штрихи к портрету Сергея Шойгу; В очередь, сукины дети!» (МК). В таких газетах ирония переходит в стёб (это профессионализм журналистов, означающий такой стиль, когда автор высмеивает всё и вся, когда авторское ерничанье заменяет содержание.)

Из сказанного следует, что в сфере газетной речи наблюдается ситуация нестабильности: старая норма расшатана, а новая только складывается. Преодолеваются одни недостатки газетной речи (в частности, нарушение Категории Качества), но появляются новые (нарушение Категории Способа).

Возникает вопрос: а правомерно ли в такой ситуации говорить о наличии в современном русском языке газетно-публицистического функционального стиля? Может быть, то обстоятельство, что стилевая норма нарушена, означает, что исчез газетно-публицистический стиль как таковой? Думается, что этого все же не произошло и о на­личии в составе современного русского литературного языка газетно-публицистического стиля как определенной подсистемы говорить правомерно даже на современном этапе — этапе нестабильности, как мы его определили выше. Тому есть несколько доказательств.

Первое. Стилевые нормы, как вообще нормы литературного языка, постепенно меняются, и факт изменения стилевой нормы сам по себе не есть доказательство того, что стиль перестал существовать. Вспомним изменение и становление норм официально-делового стиля, происходившие в 20 годы XX в., когда официально-деловые документы (первые декреты советской власти) имели много черт публицистического стиля.

Второе. Остается неизменным наличие особой сферы общественной деятельности (полити ко-идеологической) как главного стилеобразуюшего фактора, и разновидность литературного языка, обслуживающая его, по определению должна выполнять информационно-содержательную и воздействующую функцию в единстве, так что объективные основания для существования газетно-публицистического стиля сохраняются.

Сохраняются и основания для отнесения «языка газеты» к газетно-публицистическому функциональному стилю. Совершенно очевидно, что «язык газеты» — явление по жанровому разнообразию, по типам речи — довольно многоплановое. Однако язык публицистики, к которому мы отнесли и язык газеты, рассматривается как самостоятельный функциональный стиль не случайно. Как уже было отмечено, публицистический стиль — один из книжных стилей, но, по справедливому замечанию А.К. Панфилова, «в кругу книжных стилей стиль публицистический резко противопоставлен всем другим (...) Так, всем книжным стилям, кроме публицистического, свойственно: 1) отсутствие слов и выражений переносного употребления, являющихся материалом для создания «подтекста»; 2) отсутствие лексико-фразеологических единиц, имеющих двуплановую стилистическую окрашенность; 3) терминологический характер основной части лексики и фразеологии; 4) отсутствие синтаксических конструкций, рассчитанных на особую интонацию» (Панфилов 1972:38).

Публицистический стиль обладает противоположными свойствами, наличие которых и организует все языковые средства, принадлежащие этому стилю, в определенную систему. Как было отмечено, ей свойственны эмоционально-экспрессивная окрашенность, присущая (из книжных стилей) еще только церковно-религиозному

Третье. Сохраняется и жанрово -речевое разнообразие текстов, воплощающих этот стиль, и к ним относятся отнюдь не только газетные тексты, но и публицистические статьи в журналах, и выступления политиков на митингах, в Думе, на телевидении и т. д. И не все они в одинаковой степени демонстрируют те изменения, которые были отмечены выше, да и сами газеты не являются в этом плане одинаковыми. При этом стиль тех газет, в которых нарушения сложившихся стилевых норм допускаются очень часто, регулярно (как, например, газеты «Московский комсомолец») воспринимается читателями как слишком необычный (со знаком «плюс» или «минус» — это зависит от языкового вкуса различных читателей), т. е. пока еще сохраняется представление о некоей стандартной норме, об «обычном» газетно-публицистическом стиле, от которого эти издания отступают.

Четвертое. Обновление арсенала языковых средств газеты, в том числе экспрессивных средств, не отменяет того конструктивного принципа, который действует в газетно-публицистическом стиле — принципа чередования, сочетания стандарта и экспрессии.

Таким образом, выполняя названную двуединую функцию, обслуживая сферу политико-идеологической общественной деятельности, определенная система языковых средств (пусть и обновленная в том или ином отношении), организованная принципом сочетания экспрессии и стандарта, представляет собой особый функци­ональный стиль языка — газетно-публицистический.

Глава 4.

ЦЕРКОВНО-РЕЛИГИОЗНЫЙ ФУНКЦИО­НАЛЬНЫЙ СТИЛЬ

§1.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: