Статью рекомендует к публикации канд. филол. наук, проф. М. Б. Ворошилова

Политический дискурс как специфическая сфера коммуникации, его структура и особенности стали объектом подробного лингвистического анализа относительно недавно [Чудинов 2006; Wilson 2003; Joseph 2006]. Тем не менее основные характеристики политической коммуникации описаны достаточно хорошо [Демьянков 2002; Шейгал 2004; Чудинов 2006]. Лингвистический анализ языка политики — это, по сути, выявление способов манипуляции языковыми знаками для достижения определенных политических целей. Неудивительно, что среди языковых средств организации политической коммуникации особое место занимает метафора — особенностям ее использования и методам ее описания посвящены многочисленные исследования [Lakoff 2002; Будаев, Чудинов 2007; Кобозева 2010]. Ирония в этом смысле — менее популярный объект исследования в политической лингвистике, хотя ее прагматический потенциал в плане воздействия и манипулирования собеседником/читателем давно отмечается исследователями: «То, что ирония может использоваться в качестве оружия, было известно всегда: публичное унижение и сатирическая острота имеют свои естественные следствия даже в том, как критики укрепляют свою власть над текстами (и особенно над невосприимчивыми читателями) через приписывание текстам иронии» [Hutcheon 1995: 9—10; перевод мой — К. Ш.].

Возможность использования иронии для воздействия на оппонентов и аудиторию определяется в первую очередь состязательностью (агональностью) политического дискурса. Именноэ то свойство в значительной степени диктует выбор языковых средств для наиболее эффективного воздействия на аудиторию. Ср. мнение В. З. Демьянкова: «…политический дискурс, чтобы быть эффективным, должен строиться в соответствии с определенными требованиями военных действий» [Демьянков 2002: 41]. Военная метафора характеризует политический дискурс самым оптимальным образом: коммуникативные действия описываются в терминах стратегий и тактик, а язык приобретает статус достаточно специфического инструмента — оружия.

Вербальная ирония получила статус инструмента воздействия на собеседника в рамках риторики: традиция выражения иронического отношения к оппоненту и его мнению в споре была заложена еще в античности. Как правило, исследователи связывают искусство использования иронии в политических целях с фигурой Сократа [Mar­ko­vits 2004].

Во 2-й пол. ХХ в. «инструментальное» отношение к иронии стало объектом критики, поскольку многие случаи иронической коммуникации при таком подходе не попадают под традиционное определение, остаются «за бортом». Недостаточная объяснительная сила традиционной риторической трактовки иронии стала толчком к развитию многочисленных теорий вербальной иронии [Verbal Irony 2007], однако до сих пор исследователям не удалось выработать общепризнанного определения этого явления. Лингвисты и философы языка обращают внимание на невозможность однозначной дефиниции иронии, поскольку ее проявления в дискурсе весьма разнообразны.

Решением проблемы определения иронии может стать ее более широкая трактовка как дискурсивной практики, т. е. целенаправленного использования языковых средств не только для передачи смысла, но и для трансляции определенных социальных отношений (ср. сосредоточенное на лингвистической составляющей определение дискурсивной практики у А. Н. Ба­ранова: «Под дискурсивной практикой понимаются тенденции в использовании близких по функции, альтернативных языковых средств выражения определенного смысла» [Баранов 2001: 246]). Понятие дискурсивная практика используется по аналогии с термином социальная практика, обозначающим регулярные действиям, которые осуществляются в соответствии с существующими социальными нормами [Bloor & Bloor 2007]. Дискурсивная практика — это частный случай практики социальной, поскольку состоит только в речевых действиях. При этом дискурсивная практика обладает несколькими важными свойствами: во-первых, она не зависит от сферы коммуникации, т. е. потенциально может использоваться не только в политическом дискурсе, но и в других сферах деятельности человека; во-вторых, дискурсивная практика предполагает наличие определенных ролей у участников общения. Применительно к иронии обязательны роли инициатора иронии, адресата иронического высказывания/текста, а также объекта (жертвы) иронического отношения [Шилихина 2011]. Есть еще одна причина считать иронию не риторическим тропом, а дискурсивной практикой, — невозможность «привязать» иронию к конкретному уровню языка, поскольку создать иронию в дискурсе можно самыми разными способами — от интонации до специфической синтаксической организации высказывания и, шире, логико-семант­ических отношений между клаузами внутри текста. Таким образом, понятие дискурсивной практики оказывается удобным по нескольким причинам: оно позволяет описывать разнородные по форме проявления иронии как речевые действия, направленные на создание сходных семантических и прагматических смыслов.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: