Письмовники как своды эпистолярных образцов

Древнерусский человек знакомился с античной и византийской традицией эпистолографии (так в средние века называлось учение о написании писем) на примере апостольских посланий, включен­ных в Новый Завет. Книга Апостол, куда входят апостольские послания, одной из первых была переведена на старославянский язык, а с принятием Русью христианства была востребована и здесь. В начальной формуле апостольского послания читается имя его автора, указывается адресат, имеется приветствие. Таков, на­пример, зачин послания апостола Павла ефесянам: «Павел, волею Божиею Апостол Иисуса Христа, находящимся в Ефесе святым и верным во Христе Иисусе: благодать вам и мир от Бога Отца на­шего и Господа Иисуса Христа» (Ефес. 1, 1-2).

Позднее на Руси использовались специальные своды эписто­лярных образцов — так называемые письмовники. Они играли важную роль в распространении культуры написания писем, спо­собствовали специализации эпистолярных текстов, закрепляя их наиболее характерные черты, предлагали разнообразные вариан­ты эпистолярного этикета в зависимости от социального положе­ния адресата, а также причин, заставивших автора взяться за перо.

Два самых старых русских списка письмовника, известных в настоящее время, датируются первой четвертью XV в. Архетип (т.е. предполагаемый список, от которого пошли все сохранив­шиеся списки) данного письмовника был создан в третьей четвер­ти XIV в. южнославянскими книжниками, усвоившими византий­скую традицию написания церковных посланий. При митрополи­тах «киевских и всея Руси» Киприане (1381 — 1382, 1389 — 1406 гг.) или Фотии (1408 — 1431 гг.) один из южнославянских списков эпистолярного справочника попал на Русь, где был ско­пирован в митрополичьей канцелярии и в скриптории одного из монастырей Северо-Восточной Руси. Оба списка включают тексты начальных и конечных формул посланий к митрополиту и еписко­пу (приведено два варианта), «царю или ко князю», «властели­ну», «властелю калугером» (калугер — инок), «старцу велику». Зачины и заключения посланий пронизаны витиеватыми книжны­ми оборотами, библейскими цитатами. Фрагмент зачина «посла-нья к святителю: митрополиту, епискупу» демонстрирует извест­ный литературный стиль «плетения словес»: «Иже по божестве­нен благодати облагодающему и изъ чрева материя освященьному и изъбранному от божественыя благодати и въ еже быти настав­нику и учителю, реку же и пастырю преславнаго и Богом покры-ваемаго града того имярекъ, въ еже проповедати евангелье божие и въ еже благовестити нищимъ от добродетели и спасенье и плен-никомь, иже от бесовъ свобоженье, яко да сподобишися и ты самъ паствы ради твоея услышати сладкаго класа оного...»¹. В то же время образец концовки данного послания предельно краток: «Конецъ. Всеблагии иже въ благихъ бъ да створить молитвы свя­того ти владычества деиствены иже о насъ. Аминь»².

Не случайно древнейшие русские списки эпистолярия являют­ся сводом образцов посланий, предназначенных в основном для переписки в церковных и монастырских кругах. Сохранение в пе­риод феодальной раздробленности единого для всех русских епар­хий церковного руководителя в лице митрополита «киевского и всея Руси» способствовало росту письменных обращений к нему глав епархий, игуменов, светских властей. Сам факт использова­ния эпистолярного справочника в церковных кругах свидетельст­вовал о потребности внедрить здесь определенную специализацию и унификацию переписки, возникавшей в тот период на террито­рии ряда государств и адресованной одному лицу. Послания ста-

новились способом разрешения многих вопросов церковной жизни, средством управления церковными структурами.

Помимо письмовников, которые включали образчики частных литературно украшенных писем, на Руси существовали так назы­ваемые формулярники — образцы документов делового и офици­ального характера. Как своды образцов двух самостоятельных групп переписки формулярники и письмовники появились при­мерно в одно время. Размежевание письмовников и формулярни-ков обусловлено, с одной стороны, усложнением государственного и церковного аппаратов, функционирование которых требовало упорядочения служебной переписки, а с другой — распростране­нием практики обмена письменной информацией между частными лицами. Об интересе древнерусских людей к эпистолярным руко­водствам свидетельствует значительное количество выявленных к настоящему времени рукописных письмовников — около 170 текс­тов различных редакций.

Разнообразие образцов частной переписки между людьми, на­ходившимися в деловых, дружеских, родственных отношениях, возросло тогда, когда русская письменность окончательно пере­шла на бумажную основу. Бумага стала использоваться на Руси с середины XIV в., а к концу XV в. она повсеместно вытеснила и пергамен, и бересту. Самый древний русский письмовник был создан в Новгородской боярской республике в 1475 — 1477 гг. Впоследствии он неоднократно переделывался, дополнялся новы­ми образцами посланий. В 1539—1541 гг. появился письмовник с заглавием «Послание начало, егда хощеши кому послати: к вельможам или ко властным людям, — кому ся ни есть имярек». В последней трети XVI в. была создана еще одна редакция пись­мовника — «Сказание начертанию епистолиям, предисловиям и посланиям ко всякому человеку». По сравнению с ранними сво­дами она содержала наибольшее число образцов — до 70 при­меров. Это самый популярный древнерусский письмовник, кото­рый переписывался представителями различных общественных слоев. Его особенностью было расположение посланий по алфа­виту, независимо от иерархического положения адресатов. Отсю­да второе название свода — Азбучный письмовник. В него были включены образцы посланий, отражавших разные человеческие взаимоотношения. Например, помимо дружеских посланий, здесь приведены образцы ругательных писем: «недругу», «непостоян­ному другу с посмехом», «к другу преждебывшему», «к другу с лаею» и т.д. В конце XVII в. «Сказание начертанию епистолиям» было переработано в новый вариант письмовника — «Каким об­разом писати и х кому письма».

В XVIII — первой половине XIX вв. потребность в эписто­лярных шаблонах возросла. В этот период все большее число людей, принадлежавших разным социальным категориям, вклю-

чалось в информационные потоки и становилось участниками письменной формы передачи информации.

Особенностью письмовников XVIII — первой половины XIX вв. было то, что они существовали по преимуществу в печат­ном виде. В отличие от рукописного способа распространения книги, типографский позволял единовременно создавать книгу в большом количестве экземпляров. О повышенном интересе к эпистолярным справочникам и удовлетворении общественной по­требности в них с помощью печатного станка свидетельствуют многократные переиздания письмовников. Например, «Кабинет­ский и купеческий секретарь, или Собрание наилучших и употре­бительных писем» Ивана Сокольского впервые был издан в 1788 г., а вторично — в 1795 г. Опубликованный в 1793 г. ижди­вением московского купца Семена Никифорова «Всеобщий секре­тарь, или Новый и полный письмовник, содержащий письма из-вестительные, совет подающие, обличительные, повелительные, просительные, рекомендательные, представляющие услугу, жало­бу содержащие, выговорные, извинительные, содружественные, поздравительные, утешительные, благодарственные, издевочные, любовные, нравоучительные, коммерческие, с присовокуплением разных объявлений, контрактов, духовных завещаний, записей свидетельств, верющих (т.е. доверенностей), формы векселей, росписок, пашпортов и просьб, принадлежащих до присутствен­ных мест, состоящий в двух частях или пяти отделениях» четвер­тым изданием вышел в Петербурге в 1808 г.

«Всеобщий секретарь...» сочетал черты письмовника и форму-лярника, где включены образцы не только частной переписки, но также актов и некоторых разновидностей делопроизводственной документации. В XVIII — первой половине XIX вв. по такому принципу строились многие издания подобного рода справочни­ков, что говорит о разнообразии официальных и личных письмен­ных контактов, осуществлявшихся частным лицом.

В XVIII в. письмо было фактом не только повседневной дело­вой и личной жизни. С середины столетия оно становится и фак­том литературы. На письмо как литературный жанр обратили внимание ученые. В 1757 г. в сочинении «Предисловие о пользе книг церковных в российском языке» М.В.Ломоносов представил основанную на античной традиции теорию «трех штилей». Со­гласно этой теории, художественные произведения делятся на три стилистические группы — высокую, среднюю и низкую. Проза­ическое письмо отнесено к группе сочинений низкого стиля, по­скольку для его создания, так же как для создания комедии, эпи­граммы и песни, должен служить живой разговорный русский язык. Это разделение литературных жанров с точки зрения их языка, безусловно, оказало влияние на стилистику повседневной частной переписки. В то же время в XVIII — первой половине XIX вв. многие представители дворянства следовали западноеро-

пейской эпистолярной практике и переписывались на француз­ском языке. Некоторые из письмовников целиком основывались на западной традиции. Таковым было пособие Ивана Соколовско­го, которое внедряло в купеческую среду западные образцы писем.

Отечественная практика написания писем, сложившаяся к 20-м годам XIX в., была обобщена писателем и журналистом Никола­ем Ивановичем Гречем (1787—1867). В 1819 г. вышло в свет его пособие «Учебная книга русской словесности, или Избранные места из русских сочинений и переводов в прозе», ставшее впос­ледствии очень популярным. Здесь автор отвел значительное место характеристике переписки как самостоятельного разряда словесности. Прежде всего Греч дал определение письма: «Пись­ма в точном значении слова суть разговоры или беседы с отсутст­вующими. Они заступают место изустного разговора, но заключа­ют в себе речи одного только лица». Многообразные варианты писем, существовавшие в начале XIX в., автором пособия были разбиты на две большие группы: а) «по предметам общежития» и б) литературные. В свою очередь письма «по предметам общежи­тия», которые определены Гречем как собственно письма, дели­лись на деловые письма; письма «по требованию благопристой­ности» (посвятительные, поздравительные, соболезновательные, благодарственные и т.д.); дружеские; забавные или шутливые; поучительные. Греч отделял от писем записки, которые причис­лял к самостоятельной группе текстов, возникавших в результате общения.

В пособии Греча не акцентировались специфика переписки между людьми, находившимися на разных ступеньках социальной лестницы, как это нередко делалось в древнерусских письмовни­ках. По Гречу, письма «к высшим, равным и низшим» особам должны различаться только общим тоном. Пособие рекомендова­ло некоторые правила сочинения писем «по предметам общежи­тия». Они должны строиться логично, по определенному плану.

2. Частная переписка XI—XV вв.

Древнейшие русские частные послания представлены новго­родскими берестяными грамотами XI —XV вв. К настоящему вре­мени корпус берестяных грамот насчитывает около 1000 единиц, и значительная доля его текстов относится к переписке. Авторы посланий информировали адресатов о различных происшествиях, направляли распоряжения, жалобы и отчеты, рассказывали о своих бедах, признавались в любви и т.д.

В качестве писчего материала береста использовалась жителя­ми и других древнерусских городов. Об этом говорят как единич­ные тексты, найденные археологами в ряде населенных пунктов, так и косвенные свидетельства — писала, которыми процарапы­вался текст на бересте. Орудия письма на бересте найдены также

в тех населенных пунктах, где сами грамоты не обнаружены. Од­нако этого материала недостаточно для того, чтобы говорить о развитой и там переписке между частными лицами.

По мнению ученых, условия для существования интенсивного письменного обмена информацией были только в Новгородской республике. Возникновению большого объема новгородской част­ной переписки способствовала особая политическая ситуация, ко­торая заключалась в том, что в Новгороде ежегодно проходили выборы магистратских органов управления. Новгородский боярин имел шанс быть избранным как на высокую должность в государ­стве, так и на пост руководителя республики — посадника. Это обстоятельство заставляло новгородского вотчинника постоянно находиться в центре политических событий, которые здесь разво­рачивались. Оторванные от своих хозяйств землевладельцы вы­нуждены были руководить деятельностью приказчиков с помо­щью письменных распоряжений. В.Л.Янин и Е.А.Рыбина резю­мируют: «Это разделение землевладельца и его землевладения и стало главной причиной активизации переписки, вызвав к жизни постоянную необходимость в берестяном письме»³. Преобладав­шая в период феодальной раздробленности другая — княжес­кая — форма государственности не создавала предпосылок для развития частной переписки, поскольку вассал, в отличие от нов­городского боярина, стремился удалиться от своего сеньора и об­рести самостоятельность в своем владении. Постоянное пребыва­ние его в своем владении не вызывало необходимости в деловой переписке с управляющим (все распоряжения передавались устно), а также и в личной переписке.

Частная переписка на бересте возникла в то время, когда на Руси еще не знали письмовников, поэтому авторы посланий на бе­ресте не испытывали влияния эпистолярных справочников. Фор­муляр писем XI —XV вв. и их стилистика складывались постепен­но, с учетом практической целесообразности и возможностей дан­ного писчего материала.

В посланиях на бересте слабо развиты композиционные части текста: в зачине дана предельно краткая информация о коррес­пондентах, отсутствуют, как правило, заключения, использован минимум этикетных формул. Лаконичность изложения информа­ции обусловлена небольшими размерами площади для послания. Авторы писем стремились заполнять текстом только одну сторону бересты, но если места здесь не хватало, послание продолжали на обороте. Из-за плохой сохранности большой части грамот сейчас нельзя утверждать, что для одного послания могли использовать­ся несколько кусков бересты. Во всяком случае, послание на не­скольких кусках бересты порождало ряд неудобств для его пере­сылки и хранения, если последнее было необходимым. Неболь­шая площадь для текста была постоянным фактором, действовав­шим на протяжении всего периода использования бересты как

писчего материала, поэтому новгородцы выработали предельно лаконичный стиль эпистолярных текстов.

В то же время несмотря на краткость повествования и фраг­ментарность большинства найденных грамот, отдельные стороны процесса специализации переписки и ее размежевания на деловую и личную удается уловить. Этот длительный процесс обнаружива­ется в появлении, во-первых, устойчивых формул, закреплявших­ся за определенными разновидностями переписки; во-вторых, самоназваний текстов.

Значительное большинство грамот XI—XIII вв. начиналось устойчивым начальным оборотом «От... к...». Подобный зачин сразу выделял послание одного лица к другому из массы разнооб­разных текстов на бересте.

Такую же краткую формулировку, обозначавшую лицо, от ко­торого исходил документ, содержали свинцовые буллы (печати, подвешиваемые к документам) второй половины XI — начала XII в. с надписью «От Ратибора». Ратибор — тмутараканский на­местник, а затем киевский тысяцкий. Как государственный дея­тель он известен по летописям, литературным сочинениям и зако­нодательным источникам.

Начальная формула, называвшая только личные имена кор­респондентов, не отражает ни сути послания, ни взаимоотношений корреспондентов, ни их социального положения.

Развитие начальной адресной формулы шло путем включения в нее слова «поклон». При встрече люди поклоном головы демон­стрируют уважение друг к другу. В текстах берестяных грамот слово «поклон» первоначально передавало именно такое почти­тельное приветствие автора. Позднее оно стало этикетным. Со второй половины XIII в. многие послания на бересте начинались словами: «Поклон от... к...»: «Поклонъ от Онцифора к бабе к Маремьяне.Что есми, г[оспоже], тобе далъ полтину, дати биричю, а грамота взять. Ажь будешь грамоту взяла, дай Онтану...» (№ 578, начало XV в.).

У данной формулы был вариант, где вместо просторечного слова «поклон» употреблялось книжное «поклоняние». Оно чаще всего встречается в посланиях чернецов. Так, формула «Покланя-ние от... к...» характерна для переписки монахинь новгородско­го монастыря святой Варвары (№ 657 и № 682, вторая половина XII в.). Приведем текст одного из иноческих посланий на бересте (№ 605, вторая четверть XII в.): «Поклоняние от Ефрема к брату моему Исухие. Не распрашав, розгневася. Мене игумене не пус-тиле, а я прашалъся; нъ посълалъ съ Асафъмь к посадьнику меду деля. А пришла есве оли звонили. А чемоу ся гневаеши. А я вьсьгда оу тебе. А сором ми, оже ми лихо мълвляше: «И покла-няю ти ся, братьче, мои». То си хотя мълви: «Ты еси мои, а я твои» (перевод: Поклон от Ефрема к брату моему Исихию. Не расспросив, ты разгневался. Меня игумен не пустил, а я отпраыга-

вался. Но он послал меня с Асафом к посаднику за медом. А вер­нулись мы, когда звонили. Зачем ты гневаешься? Я ведь всегда твой. Для меня оскорбительно, что ты так плохо мне сказал: «И кланяюсь тебе, братец мой!» Ты бы хотя бы сказал: «Ты мой, а я — твой»).

Из приведенных выше двух грамот с зачинами, в которых ис­пользованы синонимы «поклон» и «поклоняние», первая грамота может быть определена по содержанию как деловое письмо, по­скольку она содержит распоряжение одного лица к другому, а вто­рая грамота — как личное письмо, автор которого высказывал ад­ресату обиду, оправдывался в нарушении своего обещания и т.д.

В берестяных грамотах, адресованных близким людям, изред­ка встречаются заключительные формулы, подчеркивавшие осо­бые родственные, дружеские и побратимские отношения. В конце некоторых грамот читается, например, фраза: «И цьлоую тя» (№ 549, рубеж XII-XIII вв.).

В основной текст иногда включались формулы вежливости. Одной из них был оборот «добре (добро) сотворя» = «пожалуйс­та»: «Поклонянье от Мирслава ко Жирошьке. Сътворя добре възмя...» (Старая Русса, Mb 17, первая половина XII в.). Другим этикетным словом был глагол «кланяться». Помещенный в опре­деленный контекст он передавал формулу вежливости «пожалуйс­та», «прошу тебя»: «Поклоняние от Ляха к Флареви. Исправил ли еси десять гривенъ на Русиле, с Микулою поели семо. Или еси не исправилъ, а исправи, и кланяются, а дьцьскии приима» (МЬ 615, середина - 80-е гг. XIII в.).

Процесс размежевания личной и деловой переписки отражает­ся в самоназваниях текстов. Особые наименования текстов появ­лялись в первую очередь для обозначения разновидностей дело­вой переписки.

Так, ранняя формула «От... к...» расширялась путем добавле­ния слова «приказ». Например, грамота конца XIV в. (Mb 275 + Mb 266) начинается словами «Приказ о[т] Сидора к Григории...». Аналогичную начальную формулу имеет грамота Mb 622, датируемая второй половиной XIV в. — началом XV в.: «Приказе от Матфея ко Марку и ко Саве...». Встречаются ком­позиционные варианты формулы, что свидетельствует о неустой­чивости этой части текста. Так, в начальной формуле могла быть изменена последовательность имен получателя грамоты и распоря­дителя: «Приказ ко Остафии от Сидора...» (Mb 260, XIV в.).

В отличие от нейтрального «Поклон от... к...» зачин со словом «приказ» подчеркивал деловые отношения корреспондентов, а не родственные или дружеские. Послания с таким началом содержа­ли распоряжения хозяина, которые обязан выполнять адресат гра­моты. Неравное положение корреспондентов отражает и стиль текста: здесь используется повелительное наклонение глаголов.

⁶* 163

Позднее на основе аналогичных материалов сформируется одна из разновидностей поместно-вотчинной переписки.

В корпусе берестяных грамот есть также тексты, которые можно считать прообразом позднейших челобитных — одной из разновидностей официального делопроизводства и частного по-местно-вотчинного делопроизводства. Тексты этой группы грамот содержат фразеологизм «бьет (бьют) челом...», расположение ко­торого в грамотах не было строго закреплено. В грамоте № 248 конца XIV — начала XV вв. оборот помещен в начале «Беют челом (кто) (кому)». В грамоте № 694 того же времени оборот встречается в конце: «...[г]осподину, твои сироте бьют цолом». В грамоте № 297 первой четверти XV в. содержится самоназвание такого документа: «Целобитье от Сергия з братье и из Рагуилово г[осподи]ну Михаили Юрьевицу...».

Изначально выражение «бить челом» было этикетным и пере­давало приветствие, благожелательство. В дальнейшем оно дало наименование сначала частному деловому посланию, а позднее официальному документу, поступавшему от частного лица в госу­дарственные учреждения с каким-либо прошением.В то же время фразеологизм «бить челом» сохранился в личной переписке пос­ледующих столетий, причем здесь имел много семантических зна­чений в зависимости от контекста.

Постепенное размежевание переписки протекало на фоне ис­пользования названия «грамота» для обозначения разнообразных посланий на бересте: «От Иванока ко Хотеславоку грамота...» (№ 654, 50-х гг. XII — начало 10-х гг. XIII в.). В текстах неко­торых берестяных грамот встречается такое же наименование письменных сообщений других людей. Это слово обозначало любой текст и не передавало специфику конкретного содержания послания.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: