Особенности личных дневников XVIII — первой половины XIX вв.

Имея единые корни и некоторые общие формальные призна­ки, официальный журнал и личный дневник в то же время прин­ципиально различались.

В любом государственном учреждении производство журнала было непрерывным процессом. Однажды запущенная законом го­сударственная машина воспроизводила эту разновидность дело­производственной документации на протяжении нескольких сто­летий. Приостановить составление официального журнала мог только закон. Закон определял также содержание и формуляр журнала.

К числу таких официальных журналов относится, например, вахтенный журнал корабля, обязательное ведение которого пред­писывал Морской устав Петра I (1720 г.). Вахтенный журнал представлял собой книгу установленной формы, прошнурованную и пронумерованную, скрепленную сургучной печатью. В нее зано­сились сведения о местонахождении, обстоятельствах плавания и состояния корабля, метеорологические, гидрографические и дру­гие наблюдения. В военное время в вахтенном журнале отмеча­лось участие корабля в боевых действиях.

Личные дневники обычно начинали писать в юношеском воз­расте. Однако не каждый из числа тех, кто заводил дневник в юности, продолжал это дело на протяжении всей своей жизни. Ведение частного дневника зависело от воли автора, который мог в любой момент начать дневник, в любой момент прервать свои записи, в любой момент их возобновить. Так, А.С.Пушкин оста­вил свидетельство о своих неоднократных попытках вести дневни-

ки' «Несколько раз принимался я за свои ежедневные записки и всегда отступал из лености». Однако неудачи поэта в этом деле были связаны, скорее всего, с его темпераментом, неусидчивос­тью, разнообразием увлечений, жизненными обстоятельствами и т.д. Среди пушкинских бумаг сохранилось два дневника за раз­ные годы: дневник путешествия поэта в Арзрум, охватывавший период с 15 мая по начало августа 1829 г., и дневник, ^начатый 24 ноября 1833 г. и завершившийся записями за февраль 1835 г. Есть предположение о существовании еще одного дневника, поис­ком которого занимается ни одно поколение пушкинистов.

На примере пушкинских материалов видно, что записи в лич­ных дневниках могли вестись на протяжении разных временных отрезков: от нескольких месяцев до нескольких лет. Небольшими по хронологии и по объему самих подневных записей часто были заметки, которые велись во время непродолжительных путешест­вий. Например, подробную «Дневную записку пешеходца саратов­ского церковника из Саратова до Киева по разным городам и селам, бытие в Киеве и обратно из Киева до Саратова» Г.А.Ско-пин вел с 11 мая до 11 августа 1787 г. Никита Акинфиевич Деми­дов путешествовал по Европе более двух с половиной лет и оста­вил «журнал путешествия» с 17 марта 1771 г. по 22 ноября 1773 г Таким образом, протяженность путевых дневниковых записей иногда определялась продолжительностью самого путешествия.

XVIII — первая половина XIX вв. оставили образцы хроноло­гически весьма длительных дневников. Таковым был «Журнал или записка жизни и приключений Ивана Алексеевича Толчено-ва», включавший подневные записи с 1769 г. до лета 1812 г., когда автор вынужден был выехать из Москвы в связи с прибли­жением наполеоновской армии. Еще более значительным по вре­менному охвату был дневник крепостного крестьянина по проис­хождению, впоследствии чиновника Цензурного комитета, литера­тора, профессора Петербургского университета, академика Алек­сандра Васильевича Никитенко (1804 — 1877). Свой дневник он вел на протяжении всей сознательной жизни — с 1818 г. до 1877 г. Никитенко делал записи ежедневно, обращаясь к дневни­ку по нескольку раз в день. Он записывал состояние погоды, встречи и беседы с различными людьми, свои впечатления об этих людях и их поступках, события семейной жизни и т.д. Если учесть, что автор дневника, с одной стороны, принадлежал к выс­шему кругу российского чиновничества, а с другой — был свиде­телем значительных событий в истории России (восстания декаб­ристов, отмены крепостного права, проведения буржуазных ре­форм и т.д.), то можно высоко оценить информативные возмож­ности этого источника. На протяжении многих десятилетий — с 1836 г. до 1908 г. — вел дневник известный историк Иван Евгра-фович Забелин (1820 — 1908). С некоторыми пробелами, вызван­ными, возможно, лишь частичной сохранностью дневника, дошли

до наших дней подневные записи П.Д.Дурново за период с 1835 по 1861 гг. Его родной брат флигель-адъютант и генерал-майор Николай Дмитриевич Дурново (1792 — 1828), погибший под Вар­ной во время русско-персидской войны, оставил 17 книжек днев­ника с 9 ноября 1811 г. по 14 сентября 1828 г.

В официальных журналах каждодневные записи ведутся по определенному формуляру.

Интересно посмотреть формуляр официального учебного днев­ника, который существовал для описания каждодневных занятий великого князя, цесаревича, будущего императора Александра II. Этот дневник представлял собой типографским способом издан­ную книгу со следующими графами, расположенными на обороте листов: «Часы»; «Чем занимались»; «Номера (А, В, П)»¹⁵; «При­мечания». К разработке формы рабочего дневника был причастен наставник наследника престола — поэт В.А.Жуковский. Он со­ставил специальный «План учения» Александра, рассчитанный на 12 лет и одобренный императором Николаем I. Рабочий дневник занимал важное место в воспитательном и учебном процессе. Вместе с тем заметим, что Жуковский многократно писал о роли личных дневников в развитии человеческой личности.

Пропуски записей в те дни, которые должны быть освещены в официальных журналах, невозможны, а если они все же случа­лись, то это специально оговаривалось. Например, в журнале се­натского департамента могло быть сделано такое замечание: «1765 года апреля с 23-го майя по 2-е собрания не было, а 2-го числа, понедельник, в собрание Правительствующего Сената прибыли по полуночи...»¹⁶.

Для личных дневников допустимы нерегулярность записей, т.е. пробелы за какие-то числа и даже месяцы, а также повество­вание о событиях разных дней под одной календарной датой. Иногда под более ранней датой помещены события, произошед­шие позднее. Последняя запись за 1824 год в дневнике Н.Г.Ско-пина свидетельствует о том, что она была внесена в текст позднее: «По 31-е [декабря]. Стояли все мокрота, сырость и грязь. Нака­нуне нового года приехал преосвященный в Саратов для выборов судей и прожил по 13-е генваря 1825 года»¹⁷.

В личных дневниках возможны самые разнообразные способы датирования записей. Первую запись было принято датировать подробно — указывать год, число, месяц. В дальнейшем автор дневника мог использовать разные варианты датировки своих за­писей: указывать только число («12») или день недели («Пятни­ца»); увязывать день недели с церковным календарем («Середа на Святой неделе» или «Месяц март. 1-го.Чистый понедельник или [день] первыя недели поста»). Порядковый номер года ме­нялся при наступлении нового года.

Для записей в официальных журналах требовалось докумен­тальное обоснование или подтверждение. Текст документов, слу-

живших основанием для записи в журнале, либо вносился в под­невную запись, либо прикладывался на отдельных листах к жур­налу. Такая система существовала, например, при оформлении журналов А.Д.Меншикова.

Журналы Сената XVIII в. составлялись из протоколов заседа­ний общего собрания сенаторов или заседаний присутствующих в отдельных структурных подразделениях Сената. Принятые на за­седаниях и записанные в журналах решения документировались приговорами и указами Сената, докладами императрице.

Записи в личном дневнике были свободны от этого требова­ния. Однако некоторые важные или интересные официальные до­кументы (указы, манифесты и т.д.), а также корреспонденции, напечатанные в газетах, и личные письма могли быть внесены ав­тором в текст дневника по своему выбору.

Официальные журналы как разновидность делопроизводствен­ной документации преследовали внутриведомственные цели. Од­нако государственные интересы диктовали иногда необходимость сделать содержание некоторых журналов достоянием широкой публики. В XVIII в. для обнародования подобных официальных материалов использовались приложения к газете «Санкт-Петер­бургские ведомости». На их страницах издавались, например, вы­держки из журналов, которые составлялись походными канцеля­риями командующих войсками в ходе военных кампаний, журна­лы путешествий членов императорской семьи и т.д. Так, в годы Семилетней войны регулярно публиковались «Журнал Россий­ской императорской армии из главной квартиры» и журналы от­дельных воинских подразделений (корпусов). О работе знамени­той екатерининской законодательной комиссии за период с июля 1767 г. до января 1769 г. читателей газеты информировала «Дневная записка Комиссии о сочинении проекта Нового уложе­ния». Некоторые официальные журналы выходили отдельными изданиями. Так, с поездкой Екатерины II в июне —июле 1769 г. в Прибалтику познакомил публику «Журнал путешествию Ея Им­ператорского Величества в Эстляндию и Лифляндию», изданный типографией Сухопутного кадетского корпуса в том же 1769 г.

Что касается автора личного дневника, то он, как правило, не предполагал копирование и издание своего текста. Дневник созда­вался в единственном экземпляре, предназначался либо только для автора, либо для узкого круга родственников и друзей и со­хранялся среди бумаг в домашнем архиве.

О том, что частные лица не предусматривали обнародование своих записей говорит ряд содержательных моментов. Во-первых, некоторые имена упоминавшихся в тексте лиц передавались толь­ко инициалами. Сокращения имен встречаются, например, в запи­сях Н.Г.Скопина: «Посланы письма к о. И., к С., к пр. Ф.И. и к Мал.С.» (запись 8 марта 1815 г.)¹⁸. Подобное сокращение имен есть и в дневнике опочецкого купеческого сына Ивана Игнатьеви-

ча Лапина, который вел записи с 1817 по 1837 г. На страницах его дневника встречаются записи такого рода: «30 марта [1817 г.]. Я был именинник, и были у меня любезные друзья [далее вместо имен следуют заглавные буквы], и я сей день так провел весело, что еще первой по начатии весны. Играл на той стороне [на Завелицкой стороне г. Опочки] с девушками в холос­тые, т.е. с П..., и получил поцелуй»¹⁹.

Автор дневника иногда скрывал информацию, записывая свои размышления на иностранном языке, особенно в тех случаях, когда они содержали критику в адрес верховной власти, началь­ников. Подобное назначение записей на иностранных языках ста­новится очевидным тогда, когда весь дневник составлялся на рус­ском языке. Так, зная многие иностранные языки, Н.Г.Скопин вел свои подневные записи на русском. Однако 24 июля 1801 г. он записал: «Было очень жарко, хотя ветерок маленькой и дул. Nihil novi ex Petropoli, nisi quod imperator protectorem sese pro-mmciavit ordinis ioannitarum maltiensium; sed probe notandum, Magni Magistri titulum non accepit» («Из Петербурга ничего но­вого, кроме того, что император объявил себя покровителем Мальтийского ордена иоаннитов, но следует хорошо заметить — титул Великого Магистра не принял»)²⁰. Сообщение из Петербур­га было явно неожиданным для саратовского жителя, а для пред­ставителя православного духовенства и огорчительным. В записи усматривается оттенок неодобрения поступка императора Павла Петровича. Запись на латинском языке, которым не владели лица из служебного окружения Н.Г.Скопина, становилась закрытой для случайного читателя дневника.

Во-вторых, впервые упоминаемые автором лица включаются в повествование без каких-либо комментариев: отсутствуют указа­ния на их титулы, социальное и профессиональное положение, связи людей между собой. Автор не думал о возможных читате­лях своего дневника, поэтому обходился без комментария к тому, что лично для него было данностью: его родственные, дружеские, служебные, соседские связи. Но для постороннего человека, не включенного в систему связей автора дневника, безусловно, тре­бовался определенный контекст.

В-третьих, текст некоторых дневников состоял из минималь­ных единиц сообщения, своего рода «ключевых слов». Подобная стилистика была присуща в первую очередь путевым дневникам. Этот стиль диктовался условиями, в которых дневник создавался. Задачей составителя каждодневных записей в дороге было удер­жание на бумаге хронологии событий, названий населенных пунк­тов, через которые пролегал маршрут, достопримечательностей того или иного города, имен новых знакомых и т.д. Краткость за­писей оправдана тем, что, читая позднее собственную запись об увиденном или услышанном событии, человек способен восстано­вить в памяти многие его детали и свои эмоции. Лаконичные за-

писи являются своего рода «подсказкой» для памяти. Поэт Петр Александрович Вяземский их характеризовал так: «Дневник его [В.А.Жуковского] не систематический и не подробный. Часто от­метки его просто колья, которые путешественник втыкает в землю, чтобы обозначить пройденный путь, если придется на него возвратиться, или заголовки, которые он записывает для памяти, чтобы после на досуге развить и пополнить».

В качестве образца кратких записей приведем фрагмент из дневника Александра Семеновича Корсакова (1831 — 1862) — флигель-адъютанта императора Александра II. Весной 1861 г. Корсаков был командирован в Курскую губернию в связи с вве­дением в жизнь Положения 19 февраля 1861 г. Во время поездки (с конца зимы до конца лета 1861 г.) он и вел свои записи. В одной из подневных записей читаем: «16 апреля. Вербное воскре­сенье. Обедня. Краткий разговор со старшинами. Отъезд на Обо-янь. Первая станция в Казе <...> селе. Ямщик малоросс не знает дороги; ищем подставы. Красивые места, вид на Обоянь. Приезд к Лукину. Ден еще здесь; у него вечер, ревизия его. Воскресенье в городе. Ночью в Курск»²¹. Совершенно очевидно, что для по­стороннего человека содержание подобного дневника требовало расшифровки.

Однако известны случаи, когда составители подневных запи­сей знакомили с фрагментами своего рукописного текста опреде­ленный круг читателей. К числу таких авторов принадлежал Семен Андреевич Порошин — учитель и воспитатель великого князя и наследника престола Павла Петровича. Со своими запи­сями он ознакомил ряд лиц, о которых рассказывал дневник (Н.И.Панина, Павла Петровича, о. Платона), своих знакомых из числа военных, а также показывал «сии записки некоторым из любопытных купцов, особливо такие в них места, кои о его Вы­сочестве могут подать высокое мнение»²². Однако распростране­ние в обществе неофициальной информации о «закулисной» жизни двора принижало в глазах подданных облик правительни­цы и членов императорского дома, что было крайне нежелатель­но. По всей видимости, именно это обстоятельство послужило причиной отставки в 1766 г. Пврошина, вынесшего эту информа­цию за пределы Дворца.

Дружеские и доверительные отношения между людьми допус­кали обмен личными дневниками для ознакомления с мыслями, чувствами, поступками друг друга. Особенно в тех случаях, когда друзья не имели возможности общаться устно. В.А.Жуковский предлагал М.А.Протасовой, с которой поэт был разлучен жизнен­ными обстоятельствами, обмениваться дневниками, чтобы каждый из них мог все знать о жизни любимого человека.

В 1859 г. фрейлина Антонина Дмитриевна Блудова (1812 — 1891) послала поэту Ф.И.Тютчеву фрагмент своих дневниковых записей с размышлениями о грядущей в России крестьянской ре-

форме. Тютчев отвечал ей письмом, где делился своими мыслями о неспособности власти провести справедливые преобразования: «Возвращаю вам ваш дневник, дорогая графиня. Если бы я не опасался пышных слов, то сказал бы вам, что прочел его не толь­ко с восхищением и интересом, но с благоговейным умилением... Да, конечно, если бы дух, которым проникнуты эти несколько листков, мог каким-либо чудом переселиться во всех нас, сделать­ся душой власти, администрации, высших классов, — одним сло­вом, всей официальной России, — тогда, быть может, нам и уда­лось бы спастись, то есть Святая Русь смогла бы осуществить пре­образования, ставшие неизбежными, не проходя через все испыта­ния, столь ею заслуженные»²³.

Однако уже в XVIII в. были исключения. Спустя 15 лет после самого путешествия, в 1786 г., был опубликован дневник путеше­ствия Н.А.Демидова в Западную Европу. Не случайно то, что именно путевые дневники стали публиковаться еще в XVIII в. Именно они расширяли кругозор читающей публики, удовлетво­ряли познавательный интерес русских людей, принадлежавших к разным сословиям. По мере развития системы периодических из­даний в XVIII — первой половине XIX вв. на их страницах по­мещались тексты различного содержания, имевшие форму путе­вых дневников.

Составители журнала как разновидности делопроизводствен­ной документации демонстрировали свою беспристрастность к объекту описания. Это ярко видно на примере так называемых камер-фурьерских журналов, которые велись при императорском дворе со времени правления Петра I и до февраля 1917 г. Приве­дем фрагмент из «Церемониального, банкетного и путевого жур­налов 1764 г.», которые составлялись при Дворе императрицы Екатерины II:

«8-го числа [8 января 1764 г.], в четверток, при Дворе Ея Им­ператорского Величества ничего особливого не происходило.

9-го числа, в пятницу, по утру, в 10-м часу, Ея Императорское Величество изволила иметь выход в Сенат, откуда изволила воз­вратиться во Дворец по полудни в 1-м часу. Обеденное кушанье изволила кушать с кавалерами и фрейлинами за ординарным сто­лом, поставленным в боковой от галереи комнате. А ввечеру Ея Величество и Его Высочество покоями изволили проходить в Оперный дом смотреть игранной там французской комедии при одном балете; по окончании изволили возвратиться в свои апарта­менты»²⁴.

Как видим, в последней дневной записи зафиксирована только последовательность некоторых действий императрицы без каких-либо комментариев о причинах и существе этих действий. Для по­добных журналов такой характер записей оправдан, поскольку записи делали люди, которые только наблюдали внешнюю сторо­ну жизни членов императорского дома. Отстраненность авторов

официальных журналов от духовной и эмоциональной жизни лиц, о которых они делали записи, приводила к появлению тра­фаретных формул в описании событий.

Для того чтобы еще ярче показать различие характера записей официального журнала и личного дневника, сравним описания одного события, произошедшего 10 января 1765 г., в двух источ­никах. Это событие — поход в театр великого князя цесаревича Павла Петровича и его воспитателя Семена Андреевича Пороши-на. В камер-фурьерском журнале сухо и без подробностей конста­тировано: «10-го числа, в понедельник, ввечеру, в начале 7-го часа по полудни, Его Императорское Высочество покоями изво­лил проходить в Оперный дом смотреть представленной там французской комедии при одном балете; по окончании изволил возвратиться в свои апартаменты»²⁵.

В личном дневнике Порошина это же событие изложено с по­дробностями, которые оправданы той задачей, которую он поста­вил перед собой — фиксировать «каждый день упражнения и разговоры вселюбезнейшего наследника российского престолу»: «10 [января 1765 г.]...Часов в шесть пошли мы в театр. Комедия сего дня была французская, сочинения комедианта Л'Анжа: «Le bienfait rendu»; балет Нейвилев «La jalousie villageoise»; малень­кая пиеса «Le deuil». Ея Величество быть не изволила.

Великой князь напросился сам сего дня, чтоб ийтить в коме­дию, более для угождения Никите Ивановичу [Панину], нежели по собственной охоте. Вообще сказать, Его Высочество театраль­ные позорища не весьма изволит жаловать, частию от того, что они иногда долго продолжаются и он принужден сидеть все на одном месте, что живости его почти несносно; також, что в таком случае и опочивать лечь против обыкновеннаго опоздает, что нам всего тяжело; частию жив самых оных (позорищах), по собст­венному Его Высочества уверению, не изволит он находить боль­шого веселья и удовольствия. Великой князь несказанно похвалял автора выбранных историй из светских писателей («Histoires choisies des auteurs profanes») за то, что в артикуле о позорищах, которой мы с Его Высочеством некогда читали, рассуждает, что театральные позорища развращают нравы, отвлекают от дел и че­ловека в некоторое тунеядство приводят.

Возвращаясь из комедии, изволил он войти к государыне во внутренние покои. Мы дожидались в билиардной. Более четверти часа быть там не изволил. Пришед к себе, сели мы за стол. Раз­говаривали по большей части о актерах. Опочивать изволил госу­дарь лечь, было три четверти десятого»²⁶.

Эта запись многое рассказывает о наследнике: раскрывает ха­рактер 10-летнего мальчика, его интересы, взаимоотношения с не­которыми людьми, обозначает круг чтения и т.д. В то же время записи в дневнике Порошина раскрывают и его личность как це­леустремленного, внимательного и вдумчивого воспитателя.

Авторы дневников записывали и анализировали свои и чужие ошибки с тем, чтобы избежать их в будущем. Особенно часто такие записи встречаются в дневниках духовных лиц, которые в своих проповедях часто обращались к примерам из жизни. На­пример, Н.Г.Скопин, рассуждая о достоинствах и недостатках одного из умерших знакомых, записал: «Сие длинное примечание отнюдь не во осуждение его пишу, но в наставление свое и собст­венное, ибо из всего надобно научаться» (запись 8 января 1803 г.)²⁷.

Официальные журналы использовали своеобразный канцеляр­ский стиль, сформировавшийся в недрах государственных учреж­дений XVIII в. В таких текстах авторская манера никак не про­сматривается, поскольку они оформлялись по определенному тра­фарету или были результатом обработки записей многих лиц по заданному шаблону. К числу последних относятся камер-фурьер-ские журналы. Например, в течение 1765 г. частями журнал сда­вался в Придворную контору камер-фурьером Герасимом Крашен­инниковым-Журавлевым. Его, по-видимому, можно считать ре­дактором окончательного текста журнала, который оформлялся из записей многих держурных камер-фурьеров.

В журнале секунд-майора Матвея Миронова просматривается стилистическая особенность, характерная для некоторых офици­альных документов. Она заключается в том, что в тексте, состав­ленном, несомненно, Мироновым и им подписанном, автор упоми­нался в третьем лице: «В Козлеве на пристани лежат больших медных новых пушек десять, видел их сам секунд-майор»; «Да он же грек Янакий секунд-майору объявил: ежели де хана не пере­менят, то намерены войну с ханом иметь бахтигиреевы сыны». В официальном журнале, как видим, личность автора отодвигалась на второй план, а на первый выходила собранная им и его под­ручными информация, ее источники. Подобная стилистика отра­жала генезис данной разновидности делопроизводственной доку­ментации. Задание, которое получил Миронов, было сродни дип­ломатическому, поэтому его журнал имел черты отчета о выпол­нении задания и восходил к древнерусским статейным спискам, которые также оформлялись от 3-го лица.

Личный дневник велся автором собственноручно, и это обсто­ятельство определяло стиль записей, отбор фактов для внесения в дневник. Так, записи делались, как правило, от первого лица. Для примера возьмем отрывок из дневника А.В.Никитенко: «Май 1 [1826 г.]. Был на гулянье в Екатерингофе. Пыль, холод, ветер, шумные толпы народа, болото, усаженное жидкими елями и со­снами — вот и все достопримечательности его.

23 [мая]. Несколько дней тому назад г-жа Штерич празднова­ла свои именины. У ней было много гостей и в том числе новое лицо, которое, должен сознаться, произвело на меня довольно

сильное впечатление. Когда я вечером спустился в гостиную, оно мгновенно приковало к себе мое внимание. То было лицо молодой женщины поразительной красоты. Но меня всего больше привле­кала в ней трогательная томность в выражении глаз, улыбки, в звуках голоса.

Молодая женщина эта — генеральша Анна Петровна Керн, рожденная Полторацкая. [...]

Сегодня я целый вечер провел с ней [А.П.Керн] у г-жи Ште-рич. Мы говорили о литературе, о чувствах, о жизни, о свете. Мы на несколько минут остались одни, и она просила меня посе­щать ее. [...]»²⁸.

Эта и последующие дневниковые записи передают многообра­зие переживаний и мыслей молодого человека, которые возникали у него при общении с А.П.Керн.

Сами записи в тексте дневника отражают разные состояния, в которых пребывал автор. Среди изо дня в День однообразно по­вторявшихся сюжетов (например, записей о погоде) могут по­явиться такие, которые говорят о глубоких переживаниях автора, вызванных недовольством собой, сомнениями, надеждами и т.д. Например, Н.Г.Скопин записал в дневнике 1—2 ноября 1803 г.: «Нынешний день испытал, что не должно о вещах скороспешно судить, ибо я грубо ошибся и мне стыдно... Как быть! Я человек! Вреда от сей ошибки никакого не последовало. Так-то иногда мы других осуждаем!... Впредь наука!»²⁹.

Создатель личного дневника имел две основные задачи. Одна из них была очевидной для всех авторов — записать те каждо­дневные события, которые он хотел сохранить в памяти. Своими записями автор связывал себя с прошлым, поскольку вчера сде­ланная запись сегодня становилась записью об уже неповторимом дне.

Некоторые авторы личных дневников ставили перед собой и вопрос: для чего ими накапливался огромный фактический мате­риал о прошедших событиях и о себе.

С.А.Порошин сознательно избрал объектом своего наблюдения повседневную жизнь наследника престола. «Повседневные запис­ки» о Павле Петровиче должны были стать пособием для «состав­ления его истории». Порошин видел ценность своего «журнала» в мелочах, на которых он сосредотачивал внимание. Он подчерки­вал, что «иногда, по-видимому, и не важные бы вещи лучше, не­жели прямые дела, изображают нрав и склонности человеческие, особливо в нежной младости»³⁰. Итак, Порошин фиксировал ин­формацию для будущего.

Усиление личностного начала в дневниках приходится на пос­леднюю треть XVIII в. В этот период на содержание личных дневников повлияла художественная литература, где с 60-х гг. XVIII в. шел процесс становления сентиментализма. Для произ-

ведений этого литературного направления характерно внимание к личности обыкновенного человека и его частной жизни, к его внутреннему миру, сфере личных чувств и взаимоотношений. Под влиянием русских авторов, а также произведений западного сен­тиментализма читатели приходили к осознанию того, что истин­ная жизнь — это способность чувствовать, умение сопереживать.

В результате внимания к «движениям сердца» каждого чело­века независимо от его социального положения содержание днев­ников обогатилось новой информацией — собственными автор­скими переживаниями. Теперь наряду с событийной канвой во многих дневниках фиксировалась внутренняя жизнь автора. Если раньше автор бесхитростно записывал в дневнике для памяти: «22 [сентября 1762 г.]. Гром был, и коронование императрицы Екатерины Второй было»³¹, то в начале XIX в. В.А.Жуковский рекомендовал своей возлюбленной М.А.Протасовой «записывать свой день» — вести дневник: «Знаешь ли, как это утешительно, особливо тогда, когда бы желал и не можешь кому-нибудь пере­дать сердце. Пусть этот кто-нибудь будет бумага» — писал он М.А.Протасовой 14 апреля 1815 года³².

Наполнение личных дневников новым содержанием превраща­ло их в средство самопознания и познания действительности. К середине XIX в. такое назначение дневников было усвоено даже гимназистами. Характерна запись в дневнике петербургского гим­назиста, затем студента Санкт-Петербургской медико-хирургичес­кой академии В.Н.Чемезова. Делая в своем дневнике записи о конкретном событии — студенческом волнении в Санкт-Петер­бургском университете в 1861 г. — он раскрывает свое понимание назначения дневниковых записей: «Я решил записывать реши­тельно все, что говорят об университете; конечно, большая часть из этого неправда или преувеличение, но это важно с той сторо­ны, что изо всех рассказов, ходящих по городу, я могу вынести взгляд общества на дело студентов и понятие его об университете. По крайней мере лет через десяток на досуге я прочитаю это и обсужу, правы ли были студенты в своих требованиях или нет, и наконец, самый мой образ мыслей. Может быть, мне даже захо­чется написать историю этого происшествия, конечно для себя и знакомых, а не для публики, потому что печатать историю, в ко­торой высказано много правды касательно правительства, не по­зволяют»³³. Как видим, гимназист предполагал в будущем на ос­нове своих записей выработать объективный взгляд на требования студентов в 1861 г., отношение общества к ним и, наконец, собст­венную оценку событий. Таким образом, заполняя сегодня свой дневник, автор связывал настоящее с будущим.

Автор личного дневника мог использовать его для написания мемуаров. Известно, что на основе дневниковых записей в XVIII в. создавались мемуары. Например, в основе знаменитых мемуаров Андрея Тимофеевича Болотова, как считают исследова-

тели, лежат его дневниковые записи. Во многих мемуарах об Оте­чественной войне 1812 года, написанных спустя многие годы после военной кампании, также просматривается дневниковая ос­нова. Таковы мемуары участников войны Ф.Н.Глинки, А.Ф.Раев­ского, И.И.Лажечникова, И.Т.Радожицкого, Н.А.Дуровой.

Личный дневник автор мог использовать в профессиональных и служебных целях. А.С.Пушкин написал «Путешествие в Арз­рум», опираясь на свой путевой дневник. Отправляясь на Кавказ, поэт не имел еще замысла создать литературное произведение, он появился по возвращении с Кавказа. При подготовке текста для публикации поэт переработал текст дневника.

В ряде случаев на основе личных дневниковых записей могли создаваться и определенные разновидности делопроизводственной документации. Без сомнения, А.С.Корсаков вел в 1861 г. личный путевой дневник для того, чтобы по возвращении в столицу напи­сать подробный и точный отчет об исполнении данного ему слу­жебного поручения.

Источники

Грамотки XVII — начала XVIII в. М., 1969.

Дневник А.С.Корсакова (1861) // Река времен. Книга вторая. М., 1995.

Дневник А.С.Пушкина 1833—1835. М., 1997.

Дневник Ивана Игнатьевича Лапина // Труды Псковского археологичес­кого общества. 1914—1915 г. Вып. 11. Псков, 1915.

Журнал или записка жизни и приключений Ивана Алексеевича Толчено-ва. М., 1974.

Журнал, содержанкой Киевского гарнизона Стародубского полку се­кунд-майором Матвеем Мироновым во время посылки его в Крым до Бак-цысарая к хану крымскому Арслан-Гирею с письмами, а что им, секунд-майором, в бытность его в Бакцысарае и в проезде в оба пути о тамошних обращениях разведано и присмотрено, явствует ниже» // Киевская старина. 1885. Т. 11. №2.

Камер-фурьерский журнал, 1764 г. Без м. и г. издания.

Камер-фурьерские журналы, 1765 г. Без м. и г. издания.

Никитенко А.В. Дневник в трех томах. М., 1955—1956.

Новгородские грамоты на бересте: Из раскопок 1951 г. [...1952, 1953— 1954, 1955, 1956-1957, 1958-1961, 1962-1976, 1977-1983, 1984-1989 гг.]. М., 1953-1993.

Переписка Ивана Грозного с Андреем Курбским. Л., 1979.

Письма русских писателей XVIII века. М., 1980.

Пушкин А.С. Поли. собр. соч. В 10 т. Изд. третье. Т. 10. М., 1966.

Семена Порошина записки, служащие к истории Его Императорского Высочества благоверного государя цесаревича великого князя Павла Петро­вича. СПб, 1881.

Саратовский исторический сборник, издаваемый Саратовской ученой комиссией в память 300-летия города Саратова. Т. 1. Саратов, 1891.

1812 год... Военные дневники. М., 1990.

Тютчев Ф.И. Сочинения в 2 т. М., 1980.

Литература

Аксенов А.И. Из эпистолярного наследия А.И.Мусина-Пушкина // Ар­хеографический ежегодник за 1969 год. М, 1971.

Бакланова Н.А. Торгово-промышленная деятельность Калмыковых во второй половине XVII в.; К истории формирования русской буржуазии. М 1959.

Буланин Д.М. Письмовники // Словарь книжников и книжности Древ­ней Руси. Вып. 2: (Вторая половина XIV—XVI в.). Часть 2: Л-Я. Л., 1989.

Глаголева А.П. Повседневные записки князя А.Д.Меншикова (к изуче­нию материалов Меншиковского архива) // Проблемы источниковедения Вып. 5. М., 1956.

Демин А.С. Впоросы изучения русских письмовников XV—XVII вв.: (Из истории взаимодействия литературы и документальной письменности) // Труды Отдела древнерусской литературы. Т. 20. М.; Л., 1964.

Зимин А.А. Рукописи Евфимия Туркова и письмо Марины Турковой // Лингвистическое источниковедение. М., 1963.

Иезуитова Р.В. Пушкин и «Дневник» В.А.Жуковского 1834 г. // Пушкин. Исследования и материалы. Т. VIII. Л., 1978.

Каргаполова Н.А. И.Е.Забелин в дневниках 1840—1879-х годов / Труды ГИМ. М., 1992. Вып. 81 / И.Е.Забелин. 170 лет со дня рождения (Материалы научных чтений ГИМ 29—31 октября 1990 года). Ч. 1.

Примечания

¹ Турилов А.А., Плигузов А.И. Древнейший южнославянский письмовник
третьей четверти XIV в. // Русский феодальный архив XIV — первой
трети XVI века. М., 1987. С. 563.

² Там же.

³ Янин В.Л., Рыбина Е.А. Открытие древнего Новгорода // Путешествия в
древность. М., 1983. С. 161.

⁴ Грамотки XVII — начала XVIII века. М., 1969. С. 60. № 99.

⁵ Там же. С. 65. № 111.

⁶ Там же. С. 25. № 21.

⁷ Там же. С. 181. № 340.

⁸ Там же. С. 99-100. № 173.

⁹ Штейнгель В.И. Сочинения и письма. Т. 1. Иркутск, 1985. С. 184.

¹⁰ Пушкин А.С. Поли. собр. соч. В 10 т. Изд. третье. Т. 10. М., 1966. С. 77.

¹¹ Тютчев Ф.И. Сочинения в 2 т. Т. 2. М., 1980. С. 129.

¹² Там же. С. 188.

¹³ Андр[иевский] А. К истории пограничных наших сношений с Крымским
ханством. Путевой журнал секунд-майора Матвея Миронова, в команди­
ровку его к крымскому хану, 1755 года // Киевская старина. 1885. Т. 11.
№ 2. С. 339-356.

¹⁴ Там же. С. 353.

¹⁵ Так обозначались имена будущего императора и его соучеников: Виель-
горского и Паткуля.

¹⁶ РГАДА. Ф- 248. Кн. 5521. Л. 1.

¹⁷ Саратовский исторический сборник, издаваемый Саратовской ученой
комиссией в память трехсотлетия города Саратова. Т. 1. Саратов, 1891.
С. 575.

18 Там же. С. 493.

19 Дневник Ивана Игнатьевича Лапина // Труды Псковского археологичес­
кого общества. 1914—1915 г. Вып. 11. Псков, 1915. С. 27.

2" Саратовский исторический сборник. С. 256.

21 Дневник А.С.Корсакова (1861) // Река времен. Книга вторая. М., 1995.
С. 64.

22 Семена Порошина записки, служащие к истории Его Императорского
Высочества благоверного государя цесаревича великого князя Павла
Петровича. СПб., 1881. Стл. 565.

23 Тютчев Ф.И. Сочинения в 2 т. Т. 2. М., 1980. С. 183.

²⁴ Журналы камер-фурьерские, 1764 года. Без м. и г. издания. С. 9-10.

²⁵ Камер-фурьерский журнал, 1765 г. Без м. и г. издания. С. 8.

²⁶ Семена Порошина записки. Стл. 230-231.

²⁷ Саратовский исторический сборник. С. 292.

²⁸ Никитенко А.В. Дневник в трех томах. Т. 1. М., 1955. С. 46-47.

²⁹ Саратовский исторический сборник. С. 315.

³⁰ Семена Порошина записки. Стл. 2.

³¹ Саратовский исторический сборник. С. 1.

³² Письма-дневники ВАЖуковского 1814 и 1815 гг. I—V. СПб., 1907. С. 60.

33 Цит. по: Эйдельман Н.Я. Дневник гимназиста 1860-х гг. // Археография
и источниковедение Сибири. Новосибирск, 1975. С. 53-54.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: