Глава 1. Идеология как стиль мышления и практики 1 страница

Лекция 1. Особенности социо-гуманитарного познания с. 15-33

Лекция 2. Идеология и наука с. 33-49

Лекция 3. Об идеологизированности российского доктринального правосознания с. 49-64

Глава 2. Естественное право

Лекция 4. Естественный человек и естественный миропорядок с. 66-90

Лекция 5. О соотношении традиционной (античной и христианской) и новоевропейской трактовок естественного права с. 90-118

Глава 3. Является ли человек ценностью?

Лекция 6. Традиционное понимание высшего блага с. 122-137

Лекция 7. Высшая ценность в новоевропейском

антропоцентризме с.138-158

Лекция 8. Об антиномиях «индивидуальное-социальное», «свобода-ответственность» с. 158-180

Глава 4. О ценности права и государства

Лекция 9. Об основной функции права с.181-200

Лекция 10. Способы институционализации права с.200-218

Лекция 11. Об этатизме формулировки ст. 2

Конституции РФ 1993 г. с. 218- 240

Лекция 12. О противоречивой природе государства с. 240-255

Лекция 13. О принципе народного суверенитета с. 255-270

Глава 5. О ценности истории. с. 271

Лекция 14. Имеет ли Россия право на собственный

исторический опыт? с. 271-296

Лекция 15. Метрополии и державы: к вопросу о типологии цивилизаций и

государств с. 296-320

Лекция 16. Об адекватном восприятии зарубежной и

отечественной истории с.320-339

Вместо заключения с. 340-343

ВВЕДЕНИЕ

В статье 2 Конституции РФ 1993 г. торжественно провозглашается: «Человек, его права и свободы являются высшей ценностью. Признание, соблюдение и защита прав и свобод человека и гражданина – обязанность государства»[2]. В многочисленных комментариях содержатся, как правило, схожие и формальные толкования этой законодательной формулировки. По-видимому, это объясняется предположением, что содержание указанной статьи является безусловно истинным и не допускает каких-либо существенных разногласий в трактовке её смысла. Действительно, невозможно отрицать гуманистический пафос слов о человеке, его правах и свободах как высшей ценности. Несомненно, что авторы этой формулировки искренне стремились раз и навсегда утвердить «суперпринцип», следование которому наконец-то позволит России завершить период социальных катастроф. Тогда стоит ли такую безупречную, на первый взгляд, законодательную декларацию делать предметом целого монографического исследования?

В статье 2 Конституции воплощена абсолютная гуманистическая манифестация. Постановка же вопроса о критическом восприятии этой формулировки может вызвать подозрение в стремлении принизить филантропическую направленность ст. 2. Поэтому, прежде всего, необходимо констатировать, что истинность высказывания, в том числе (и тем более) законодательного, не определятся только его пафосом. Методология данного исследования основывается на признании до сих пор непривычного факта, что истинность тезиса в гуманитарных науках и социальной практике определяется не только его содержанием, а зависит от социального контекста и реального результата. И в советский период провозглашалось «Все во имя человека, все для блага человека», а ст. 6 Конституции РСФСР 1978 г. закрепляла «КПСС существует для народа и служит народу». Несоответствие лозунга реалиям является фактом не только по отношению к советскому прошлому, но и либеральному настоящему.

В праве, как и в политике, необходимо судить по делам и результатам, а не только благим намерениям. Ощущение, затем ставшее уверенностью, что наша страна в конце ХХ в. вновь втянула себя в сомнительный социальный эксперимент, требует ясного осознания. Ст. 2 Конституции РФ 1993 г. содержит основополагающую декларацию, которая не может быть нейтральной по отношению к ситуации, возникшей в новой России. Эта реальность установилась не вопреки, а благодаря выраженной в ст. 2 определенной идеологии. Легко упрекнуть автора этих слов в сгущении красок, но в самом стиле восприятия катаклизмов новой России проглядывает знакомый тезис о закономерных и неизбежных издержках переходного периода. А это свидетельствует о том, что, несмотря на решительную смену идеологии, мы мало чему научились, ибо истинный гуманизм проявляется не просто в знании и осуществлении новой догмы, а в конкретном видении человека – каждого и всех, здесь и сейчас. Коммунизм извратил эту цель, механистически смешав личность и общество, а либерализм столь же механистически рассматривает общество как объединение «атомизированных» граждан. Абсолютизация индивидуализма (как было обоснованно в русской философии В. Соловьевым, С. Франком, И. Ильиным и др. еще в начале прошлого века) является такой же ложной, как и абсолютизация коллективизма. По большому счету не произошло смены идеологического стиля осмысления и конструирования социальной реальности. Поэтому в данной работе с целью показать идеологизированность ст. 2 и предпринята попытка рассмотреть идеологию как стиль мышления и соответствующей социальной практики.

Идеология характеризуется утилитарно-политическим использованием самых возвышенных идей и концепций. Ст. 2 Конституции РФ 1993 г. воплощает в себе сформулированную в эпоху модерна теорию естественных прав человека, которая воспринимается как единственно возможная[3]. Но концепт «естественное право» имеет универсальный характер, он присущ всем цивилизациям и культурам. Более того, фундаментальные (интенциональные) основы мировоззрения восточных культур по духу соответствуют восприятию естественного закона в античной философии и христианском богословии. Новоевропейская же трактовка естественных прав является не открытием ранее неизвестного, а результатом утилитаризации и идеологизации прежних традиционных представлений о естественном праве. Отказ от принципиальной установки на «участное» и гармоничное представительство человека в мироздании и культивирование потребительского отношения к окружающему природному и социальному миру, по мнению многих светских и религиозных мыслителей, создает опасность самому существованию человека.

Законодатель использовал в ст. 2 Конституции РФ 1993 г. словосочетание «высшая ценность», соответствующее фундаментальному концепту «высшее благо», и тем самым «вторгся» в сферу философии, в частности аксиологии. Философская трактовка ценности позволяет сделать вывод, что в отношении человека термин «ценность» допустимо употреблять лишь в аспекте отдельных качеств человека или того, чем сам человек в процессе непосредственной коммуникации наполняет социальное пространство. Сущностной и истинно гуманистической характеристикой человека является его определение как самоценности, то есть субъекта оценивания. Между концептами «высшая ценность» и «самоценность» смысловая пропасть. Речь не идет только о том, что в ст. 2 допущена оговорка или неудачная законодательная формулировка. Сама возможность постановки вопроса об «оценивании» человека отражает дух современной эпохи утилитаризма и невольно раскрывает глубинные основы и цели идеологии и технологии власти.

Остро в настоящее время стоит вопрос о реальной, а не мнимой (манипулируемой) демократии и свободе. Поэтому в работе выделен вопрос о соотношении персоно- и социоцентризмов и обоснован тезис о неразрывном единстве свободы и ответственности. Свобода рассматривается амбивалентно: как единство процесса и пространства реализации свободы. Выбор пространства свободы осуществляется через возложение человеком на себя ответственности. Позитивное право не воплощает и даже не гарантирует свободу, а лишь создает внешние условия для её проявления. Негативная трактовка свободы как права делать все, что не запрещено законом, является определением не свободы, а ее формальной предпосылки. Таким образом, возникает необходимость определить назначение самого права и его ценность. Предпринята попытка определить место права в общественной жизни, соответствующее его возможностям, и отграничить право от иных социальных явлений. Такие фундаментальные ценности как свобода, нравственность, гуманизм, социальный мир, справедливость реализуются в процессе реального социального диалога. Позитивное право призвано обеспечивать саму возможность этого диалога, его форму и процедуру.

Статья 2 Конституции РФ 1993 г. несмотря на ее краткость, закрепляет не просто принцип, а определенную модель общественного устройства, в которой выделены два субъекта - человек (как индивид) и государство. Общество рассматривается как объединение «атомизированных» граждан, свободу и автономию которых охраняет государство. Высшая ценность без государства существовать не может¸ человек является объектом заботы государства. Поэтому второе предложение ст. 2 имеет ярко выраженный этатистский характер. По сути, воспроизводится, с использованием иных слов, статья 6 советской конституции: КПСС, как фактически государственная структура, называла себя «ядром политической системы», так как она «существует для народа и служит народу». Государство возлагает на себя основополагающую позитивную (функциональную) ответственность, которая предполагает и соответствующие широкие полномочия по её реализации. Но соблюдаться и защищаться высшая социальная ценность должна не только государством, но и самим человеком и обществом. В основе социального мира - диалог и согласование особых интересов индивидов, социальных групп, государства. В пространстве этого диалога и возникает высшая ценность как состояние социального мира. Государство, как и право, призвано создавать условия социального диалога, обеспечивать его целостность и всеобщность, то есть не допускать игнорирования права личности и той или иной социальной группы быть реальным участником социального диалога.

Важным является осознание, что «конституционные ценности могут быть хорошо защищены самим обществом только в том случае, если уже достигнут консенсус относительно этих ценностей; если общество уже впитало их; если без таких ценностей оно не мыслит своего существования; если есть потенциал гражданской солидарности»[4]. В последние годы в российском обществе происходят некоторые позитивные изменения, но они являются результатом действия ценностных установок, не нашедших отражение в ст. 2. Конституции РФ 1993 г. Эти позитивные изменения можно будет признать фундаментальными по своим последствиям, если в их основе лежит не только стремление государства реализовать закрепленную в ст. 2 свою обязанность перед человеком, но и социальная ответственность большинства участников общественной жизни.

Данное исследование завершается главой, посвященной анализу скорее самого стиля изложения и оценки фактов зарубежной и отечественной социально-экономической и политико-правовой истории. Как указывается обычно в комментариях, ст. 2 претендует воплотить в своей формулировке трагический опыт российской истории и позитивный опыт развития западных стран. Но подбор исторических фактов и их оценка носят крайне идеологизированный характер. Автор попытался показать необходимость хотя бы не столь однозначно и пропагандистки «плакатно» оценивать историю идей и фактов. Так, в российском общественном сознании до сих пор господствует ложное мнение, что в советский период Россия в отличие от Запада пошла по особому пути развития. Хотя в действительности большевики по своим идеологическим взглядам и стилю политического поведения были представителями одного из течений западников, а огромные жертвы советского периода оказались платой за реализацию западного варианта модернизации. До сих пор не признается право России на собственное осмысление своего же исторического опыта и его воплощение не во взятых «со стороны» идеологиях и концепциях, а в идеях, отражающих специфику цивилизационного облика России.

Обычно во введении определяется и методология исследования. Важно показать возможность столь широкого и многоаспектного толкования лишь одной статьи Конституции, состоящей из полутора десятка слов. Принцип всеединства означает, что любое социальное явление связано со всей целостностью общественного бытия. И учредительную норму Конституции можно рассматривать, образно говоря, в качестве кристалла, в гранях которого отражаются самые различные социальные явления. Правомерен вопрос об адекватном или деформированном отражении в законодательном суждении реального социального бытия. Взаимосвязь и взаимопроникнутость социальных явлений носит многообразный и противоречивый в своих проявлениях характер. Поэтому стремление выбрать четкую формулировку высшей социальной ценности, действие которой как бы автоматически приводило бы только к положительному результату, является нереализуемым. Целесообразнее закреплять лишь принципиальную установку, учитывающую противоречивость и многогранность общественного бытия и ориентирующую на постоянное воспроизводство социального мира.

Объем данной работы предопределен стремлением следовать принципу всестороннего (междисциплинарного) исследования. Особое положение ст. 2 Конституции РФ 1993 г. как основополагающей учредительной нормы Конституции предопределило, что данный комментарий носит не только юридический характер. Законодатель в этой статье основного закона однозначно решает фундаментальную проблему социального бытия, обсуждаемую всеми гуманитариями. Поэтому в работе содержится большое число цитат из произведений известных философов, социологов, историков, психологов и даже богословов. Это сделано намеренно, с целью ввести в юридический дискурс эти источники, недооценка которых в теоретических правовых исследованиях становится просто недопустимой. Жесткий упрек С.Л. Честнова в адрес отечественных правоведов в том, что методология их исследований находится на уровне ХIХ в.,[5] имеет под собой основу.

В современном сознании идеологемы понимаются без должного глубокого анализа исторических условий их происхождения; это приводит к тому, что особенное принимается за универсальное. Методологический принцип историзма позволяет преодолеть поверхностное и потому легкомысленное отношение к смене идеологических и ценностных ориентиров развития общества и человека. Одним из проявлений истинности фундаментальных идей и соответствующих им формулировок является не их раз и навсегда определенное статичное содержание, а постоянно воспроизводимое напряжение смысла. У автора данного комментария нет претензий на обоснование необходимости изменения ст.2. Конституции РФ 1993 г. Будем надеяться, что в нашей стране «перевороты» в законодательстве, связанные с заменой одной идеологии другой, уже в прошлом. Конституция – правовой акт и поэтому её изменение должно быть связано с развитием и совершенствованием собственно юридических и государственных конструкций. В.Б. Исаков точно заметил, что «итог конституционного процесса на десять процентов зависит от Конституции и на девяносто – от практики её реализации»[6]. Именно в процессе реализации Конституции необходимо предотвратить столь частые в 90-х годах демагогические ссылки на ст. 2.[7] Представленный историко-теоретический комментарий намеренно носит полемический характер и лишь выражает стремление сделать это положение Конституции предметом более содержательного толкования.

Глава 1. ИДЕОЛОГИЯ КАК СТИЛЬ МЫШЛЕНИЯ И ПРАКТИКИ

В науке конституционного права наряду с другими обычно выделяется идеологическая функция основного закона[8], что подтверждается определением конституции как не только юридического, но и политического акта. Однако политический характер конституции, как внутригосударственного правового акта, должен проявляться лишь в установлении, условно говоря, «правил игры», которые в принципе не должны давать приоритета ни одной из политических сил и соответственно ни одной идеологии. Поэтому непосредственное идеологическое содержание той или иной учредительной конституционной нормы означает, что в основном законе не реализуется требование политической нейтральности. Но формулировка ст.2 недвусмысленно воплощает в себе идеологию классического либерализма, что прямо указывается в комментариях Конституции[9]. Признание этого означает выявление противоречия данной конституционной декларации с положением ст. 13, закрепляющей принцип идеологического многообразия и отказ от признания какой-либо идеологии официальной. Данная коллизия не является очевидной, так как возвышенно-гуманистический стиль изложения ст.2, на первый взгляд, выводит это конституционное суждение за рамки идеологии вообще. И в этом распространенном мнении проявляется поверхностное понимание идеологии в целом. Поэтому комментарий ст. 2 Конституции РФ требует обоснования идеологизированности этой законодательной формулировки.

Лекция 1. Особенности социо-гуманитарного познания

Если рассматривать первое предложение ст. 2 Конституции РФ 1993 г. как аксиологическое (оценочное) суждение, то бросается в глаза стремление законодателя провозгласить высшую ценность как некий объект, каковым и выступает человек как статическая (само собой разумеющаяся, несомненная) высшая ценность. Но Л.С. Мамут, которому принадлежит заслуга в обосновании значимости вопросов аксиологии для современной теории государства и права, свой краткий анализ подходов к общему определению ценности завершает констатацией «отношенческой», реляционной природы ценности, которая всегда одновременно объективна и субъективна[10]. Исходя из этого, высшей социальной ценностью целесообразно называть то, что возникает в пространстве взаимодействия субъектов социальной коммуникации, например, само состояние социального мира, одним из аспектов которого и выступает правопорядок. Указанием на это можно было бы и завершить критику формулировки ст. 2 Конституции, если бы отношение к человеку в целом как к объекту не соответствовало глубинным основам современного научного мировоззрения и технологии власти. Поэтому имеет смысл хотя бы кратко остановиться на особенностях и пределах научного (объектного) познания человека и общества и соответствующего (объектного) отношения к ним.

Современная юриспруденция носит теоретический характер. И закрепление в законах, тем более в конституции как основном законе, тех или иных нормативных положений предполагает их доктринальное обоснование. Осмыслить необходимо не только содержание ст. 2, но и само стремление найти и выбрать такую формулировку, которая была бы безусловно (безконтекстно) истинной. Для данной работы принципиальное значение имеет методологическая установка, выраженная в следующих словах А. Сена: «Главное значение представлений о справедливости заключается в разработке идеи справедливости путем взвешенных общественных дискуссий и согласований, а не в составлении конечной формулы, призванной навести порядок в мире»[11]. В этом же направлении размышляет и К. Манхейм, когда ставит вопрос: «…Следует ли вообще направлять свои усилия на то, чтобы искать в этом потоке незыблемые идеи или так называемые «абсолютные» ценности […] Быть может более высокая задача заключается именно в том, чтобы научиться мыслить не статически, а динамически и реляционно»[12].

Но уверенность в наличии научных и законодательных формулировок, реализация которых сама по себе гарантирует достижение положительных результатов, и является характерной чертой идеологизированного сознания. И обосновывается эта уверенность ссылками на науку как источник объективных и истинных знаний. Яркой иллюстрацией сказанного являются известные слова В.И. Ленина - «Учение Маркса всесильно, потому что оно верно». Но и в современном политико-правовом дискурсе ссылки на новые идеологемы (права человека, рынок и т.д.) часто имеют характер «магических заклинаний». Поэтому критику идеологии как ложного сознания допустимо осуществлять в двух направлениях – не только разоблачать утилитарно-политическое использование в идеологии научных знаний, но и показывать возможности и пределы самой науки, особенно в исследовании таких явлений как человек и общество.

Для юриста в Конституции нет лишних слов, и несомненно, что в ст. 2 речь идет не только о формально-юридической стороне бытия человека, а о человеке вообще, который однозначно охарактеризован как ценность. Определение человека как не просто ценности, а высшей ценности не устраняет того факта, что авторы этой законодательной формулировки осуществляют оценку человека в целом и относятся к нему как к объекту оценки. Такого рода теоретическая и законодательная конструкция предполагается вполне допустимой, так как эта конституционная декларация не только воплощает гуманистический пафос, но и соответствует самому стилю научно-объектного познания и оценки социального мира, в том числе и человека. Но допустимость отношения к человеку в целом как к объекту оценивания, пусть даже из благих и гуманистических побуждений, не является очевидной и бесспорной.

В самом высказывании «наука – источник объективных знаний» слово «объективный» характеризует методологию науки – исследованию явления предшествует его объективация, опредмечивание. Известный российский науковед В.С. Степин удачно сравнил науку с царем Мидасом: «К чему бы он ни прикасался, все обращалось в золото, так и наука, к чему бы она ни прикоснулась, все для нее предмет, который живет, функционирует и развивается по объективным законам».[13] Истоки этого стиля познания в экспериментальном естествознании Нового времени, когда сформировалось проективно-конструктивное отношение к окружающему миру, в том числе обществу и человеку. Философы фиксируют важную для методологии данного исследования связь механистического научного мировоззрения эпохи модерна с абстрактным гуманизмом: «Объективистская позиция, то есть отношение к миру познаваемых предметов и процессов как к чему-то внешне противопоставленному субъекту, отъединенному от него, является оборотной стороной антропоцентризма, точки зрения субъективности. Это просто две проекции одной и той же проективно-конструктивной установки»[14].

В отношении человека и общества использование таких терминов, как «объект» или «предмет» должно быть осторожным и ограниченным. В противном случае резко проявится та черта классической научной методологии, которую Г. Башляр определил как «дух упрощения»: «По существу научный дух состоит не столько в наблюдении за детерминированностью явлений, сколько в детерминировании явлений, в принятии предосторожностей, чтобы подлежащий определению феномен производился без излишних деформаций».[15] Это означает, что в научном исследовании решающее значение придается тем признакам изучаемого явления, которые возможно «ухватить» научным методом. Само русское слово «понятие» раскрывает этот присущий научному мышлению стиль отношения к исследуемому явлению - древнерусское слово «пояти» означает «схватить», то есть в содержание понятия включаются те признаки явления, которые исследователь смог «ухватить». Но есть опасность, что те признаки, от которых ученый абстрагируется, так как они «ускользают» от прямого рационального «схватывания», и являются сущностными для данного явления. Наука всегда предполагает обобщения, что создает угрозу игнорирования жизненно важного содержания социальных явлений. Поэтому в гуманитарных (социальных) науках выводы и соответствующие рекомендации практике всегда носят общий и потому условный характер. К. Манхейм пишет о классической (механистической) модели мышления: «Целью этой модели является не адекватное понимание качественных особенностей и неповторимых констелляций, но установление наиболее явных закономерностей и принципов упорядочения, связывающих формализованные элементы в их наиболее простой форме»[16].

Человека и общество целесообразнее называть не объектом или предметом, а явлениями. В чем же принципиальное отличие? Г. Башляр пишет: «Явление – это узел отношений. Нет простого начала, простой субстанции – это взаимопереплетение атрибутов. Нет простой идеи, так как простая идея […] должна быть включена (чтобы быть понятой) в сложную систему мысли и опыта».[17] Об этом же размышляет и Р. Арон, когда в отношении социальных явлений фиксирует несоответствие претензий науки на истину её возможностям. Французский философ и социолог, с одной стороны, констатирует, что реальная жизнь человека «диалектична, то есть, драматична, поскольку она протекает в неустойчивом мире», а с другой, - признает, что истина жизни во всей ее целостности «ускользает» и не имеет другой гарантии, кроме фрагментарной науки и формальной логики».[18] Так, предваряя последующие рассуждения, можно указать, что в ст. 2 нашло отражение сложившееся в эпоху Просвещения упрощенное и далекое от реальности представление об обществе как объединении «атомизированных» индивидов, обеспечение автономии и свободы которых якобы и является основной проблемой социального бытия.

Социальные явления не укладываются в классические представления о научном методе, «поскольку эти явления уникальны и поскольку в основе социальных процессов лежат действия человека, обладающего внутренней активностью, свободой воли».[19] В естествознании встреча с уникальным и доселе неизвестным фактом является результатом неполноты знания о предмете исследования и вызывает необходимость пересмотреть теорию - за уникальным скрывается типичное. Гуманитарий же, в том числе и юрист, всегда должен иметь в виду, что за пределами его предмета исследования есть уникальное, которое отражает специфику самой общественной жизни. Эта установка должна быть принципиальной, ибо стремление охватить «теоретическим оком» всего человека и всю общественную жизнь приводит лишь к упрощению и расщеплению самого исследуемого явления. Разумеется, недопустимо на основании этого отрицать значение теоретического познания в целом. Как пишет С. Булгаков, разум «сам должен знать свои границы, чтобы не останавливаться там, где он еще может идти на своих ногах»[20]. Но важным является сам факт наличия границ научного познания. Так, судья, будучи знатоком догмы права и применяя норму закона, содержащую оценочные понятия, должен вынести решение на основе внутреннего убеждения, возникновение которого в сознании судьи является результатом не только теоретического отражения юридической и фактической сторон дела. Невозможны адекватные и исчерпывающие научные дефиниции справедливости, гуманизма, цинизма, искреннего раскаяния и т.п.

Еще раз повторим, что указанная ограниченность науки в своих претензиях на познание и определение абсолютных истин и ценностей предполагается самой методикой научного познания, то есть эта ограниченность не может быть преодолена в рамках самой науки. М. Хайдеггер отмечает, что в современной науке «решающее первенство принадлежит способу смотрения, т.е. характеру прослеживающе-устанавливающего подхода, т.е. методу». И далее философ делает вывод, что «теория действительного – обязательно специализированная наука»[21]. Поэтому стремление представителя той или иной гуманитарной науки на раскрытие в своих предметных формулировках содержания абсолютных (высших) ценностей не может быть реализовано. Часто в духе картезианской методологии научная проблема предварительно упрощается и формализуется, а уже затем исследуется и регулируется полученный в результате этой мыслительной операции предмет. С помощью такой познавательной процедуры осуществляется упрощение проблемы до мнимой ясности. К. Манхейм в связи с этим пишет о классической науке: «…Ёе размеренное спокойствие скрывает именно то, что является проблематичным»[22]. Так, отсутствие в правовой науке необходимого и принципиального акцента на ограниченности возможностей формально-правового регулирования становится основой безграничной юридизации всех сторон общественной жизни и уменьшению роли фундаментальных неправовых регуляторов общественных отношений. Соответственно и само социальное и индивидуальное бытие утрачивает качественное многообразие и приобретает одномерный характер, что характерно, например, для доминирующей в настоящее время культуры массового потребления, которую юридически и «обслуживает» современная концепция естественных прав человека.

Вышесказанным обосновывается скорее не наличие у гуманитарных наук, в том числе и у юриспруденции, принципиально иной по сравнению с естествознанием методологии, а то, что научный метод познания способен рационально исследовать лишь отдельные аспекты общественной жизни. Ю.В. Сачков утверждает, что «познание уникальности в обществе основано на том, что в его развитии есть устойчивые компоненты, познание которых и выражает закономерности этого развития»[23]. Но восприятие социального явления сквозь призму «устойчивых компонентов» и «закономерностей развития» и означает абстрагирование (отвлечение) от уникальных черт этого явления, составляющих саму ткань общественного и индивидуального бытия. Выходом из этой методологической трудности является признание условности гуманитарного научного познания. Термин «условность» необходимо понимать в прямом смысле этого слова – общественные науки изучают социальные условия и предпосылки индивидуальной и общественной жизни. Эти науки дают адекватные своему предмету суждения о ценностях, имеющих относительный и инструментальный характер.

Так, высшей ценностью является человеческая жизнь во всем её многообразии, глубине и непостижимости для рационально-научного анализа. Г.Б. Романовский отмечает, что «жизнь должна рассматриваться правом не только как форма биологического существования, но и как способ самореализации конкретной личности»[24]. Но содержание этого процесса «самореализации конкретной личности» не является непосредственно предметом правового регулирования. Н.А. Бердяев утверждает: «… Моя индивидуальность неуловима для законов природы и законов общества, не говоря уже о законах государства»[25]. Поэтому формально выраженное и обеспеченное субъективное право на жизнь адекватно отражается в научном юридическом дискурсе лишь как формальное условие и предпосылка реализации этой высшей ценности. Имея в виду формулировку ст. 2, можно заметить, что спорной является характеристика условия и предпосылки, то есть юридически выраженных и обеспеченных прав и свобод, как высшей ценности. В целом необходимо избегать смешения цели со средством и условием её достижения – личность с индивидом, гуманизм с индивидуализмом, культуру с цивилизованностью (технологичностью), свободу с эмансипацией, социальный мир с формализованным порядком и т.д.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: