Судья Верховного Суда Республики Беларусь И.Н.Минец 11 страница

5. Галлюцинации и иллюзии. При галлюцинациях субъективные чувственные образы возникают помимо всяких соответствующих им явлений реального мира, получают как бы объективное бытие, при иллюзиях же больной делает ложное объяснение действительно существующих явлений. По большей части эти обманы чувств представляются спутниками уже развившихся душевных болезней; но иногда они возникают самостоятельно, вследствие страданий органов восприятия или других ненормальных состояний организма, например чрезмерного физического истощения, умственной усталости; в особенности, например, при суеверных галлюцинациях. Для определения их юридического значения необходимо обращать внимание: во-первых, на их силу, так как очевидно, что существует большое различие, например при галлюцинации зрения - между появлениями несуществующих светлых точек, кругов и возникновением целых образов, картин, сцен; при галлюцинации слуха - между слуховыми обманами в виде неясных звуков, тонов и слышанием слов, фраз, целых речей и т.п.; во-вторых, на отношение сознания к этим ложным представлениям; необходимо различать те случаи, когда их ненормальность сознается самим больным, от тех, когда он утрачивает критерий для их оценки, так что думает, что действительно видит и слышит все это, верит этому и подчиняется влиянию ложных представлений *(797).

Уложение о наказаниях 1845 г. объединяло все эти случаи в ст.96 (по изд. 1885 г.), на основании которой не вменялись в вину преступления и проступки, учиненные больными в точно доказанном припадке умоисступления или беспамятства *(798). В действующем Уложении все эти состояния подходят под понятие болезненного расстройства душевной деятельности.

111. Престарелость *(799). К группе болезненных состояний, исключающих вменяемость, можно причислить и ослабление умственных способностей, происходящее от дряхлости или старости.

Общеизвестен тот факт, что за периодом человеческой возмужалости и зрелости наступает, и иногда без всяких болезненных условий, а вследствие естественного хода органической жизни, эпоха упадка и падения сил как физических, так и психических. Мозг, вследствие расстройства кровообращения и питания, жирового перерождения сердца, подвергается регрессивному перерождению; изменяется мыслительная деятельность, главным образом вследствие ослабления памяти, особенно относительно вновь воспринимаемых впечатлений, а в силу этого круг идей становится ограниченнее, ослабляется возможность всестороннего обсуждения впечатлений и правильной их оценки. Еще более изменений является в характере и наклонностях. Притупленная впечатлительность, ослабление нервной деятельности влекут прекращение участия в горе и радостях современной жизни, а в силу того все заманчивее и радужные становятся картины жизни прошлой, и чем полнее и разнообразнее было прошедшее, тем сильнее контраст и тем нетерпимее, брюзгливее, раздражительнее становится престарелый. К этому бессердечию, жестокости иногда присоединяются и другие проявления падения нравственных сил - похотливость, алчность, а все вместе, соединяясь с прогрессирующим упадком умственных сил, переходит в старческое слабоумие - insania senilis.

Но можно ли какими-либо цифрами определить срок, с которого начинается такое психическое одряхление? И наука, и жизненный опыт отказываются от такого определения, так как такой срок зависит не только от индивидуальных условий организма, но и от среды, к которой он принадлежит. История сохранила нам память о лицах, достигших 80 лет и сохранивших полную ясность ума, отчетливую память, способных руководить трудным делом государственного управления: стоит вспомнить Тьера, Гладстона, Горчакова, Бисмарка; в обыденной жизни мы встречаем, хотя и в виде исключения, лиц престарелых, не утративших способности сочувствовать молодому поколению, жить, хотя и отчасти, одной с ним жизнью. А с другой стороны, мы встречаем субъектов, у которых период одряхления появляется к 40, 50 годам, которые, благодаря преимущественно безумно истраченным молодым силам, эксцессам всякого рода, столь преждевременно оказываются и умственной, и нравственной развалиной.

Очевидно, что установление какого-либо точного предела представляется невозможным, а потому и наше Уложение не упоминает особо о старческом одряхлении, а усматривает в этом состоянии лишь особенную форму болезненного расстройства душевной деятельности.

Кроме того, престарелость даже в тех случаях, когда она не устраняет вменяемости, может влиять на наказуемость. Преступник, убеленный сединами, конечно, не имеет уже права ссылаться в свое оправдание ни на избыток сил, ни на заблуждение неопытности: порывы страстей, выбивающихся по временам наружу даже в самых холодных натурах, замолкают там, где леденящая сила времени изменяет даже свойство физиологических процессов; длинная вереница прожитых годов не позволяет говорить о незнании жизни; поэтому оснований для снисхождения к престарелым нужно искать не в преступном деянии, а в характере большинства наших карательных мер; то, что легко перенесет преступник, обладающий всеми физическими силами, окажется страшно суровым, иногда даже невыносимым для престарелого, а потому справедливость, интересы правосудия требуют для них уменьшения ответственности или даже замены некоторых наказаний.

Так, по нашему Уложению для престарелых, достигших 70 лет, смертная казнь и каторга заменяются поселением, но с последствиями, для каторги установленными *(800). Кроме того, некоторые специальные правила о снисхождении для дряхлых и престарелых указаны в Уставе о ссыльных (ст. 149, 150, 311, 313 и др.) *(801).

Так как в этом случае речь идет о замене наказания, то так же, как и для малолетних, суд должен сначала вычислить с точностью наказание, коему подлежит преступник, а потом это наказание заменить ввиду возраста; но так как в то же время основание замены заключается в тяжести исполнения наказаний, то престарелость влияет на такую замену одинаково, исполнился ли указанный в законе предельный срок в момент учинения преступного деяния или в момент постановления приговора, или даже по отношению, например, к смертной казни в момент исполнения приговора.

112. Опьянение. Последнюю группу составляют ненормальные состояния организма, исключающие вменяемость *(802), и между ними прежде всего опьянение, имеющее особенно важное значение в нашей судебной практике, почему и заслуживающее серьезного внимания *(803), причем здесь необходимо различать болезненные изменения душевной жизни, происходящие от пьянства, - запой, белая горячка и простое опьянение.

Запой (dipsomania ebriosa), или в известное время наступающее неодолимое влечение к спиртным напиткам, является в двух видах: как непрерывно продолжающийся и периодический. При первой форме каждый день запойного является повторением предыдущего: с раннего утра представляется уже полная картина опьянения или тяжкого похмелья, с отсутствием сна, нервным и желудочным расстройством, и так продолжается несколько недель, месяцев, пока смерть или, еще чаще, душевная болезнь или особенно сильное телесное страдание не остановит этого нравственного разложения. Запой периодический представляет приступы, отделенные более или менее правильными промежутками времени. Наступлению запоя предшествует иногда весьма характерный период заболевания: глаза загораются особенным блеском, зрачки расширяются, лицо начинает рдеть, появляется отсутствие аппетита, бессонница, приливы крови к голове, лихорадочное состояние и т. п.; этот период продолжается иногда несколько дней. Затем, когда выпивается первый прием водки, организм начинает успокаиваться, но зато прогрессивно возрастает стремление к вину; это влечение так сильно, что внезапный перерыв или насильственное отнятие водки влекут за собой взрывы бешенства или полное сумасшествие; такое состояние продолжается также определенный срок, смотря по индивидууму, - критические дни. Наконец, наступает перелом и начинается период поправления, отличающийся упадком сил, страшной рвотой, холодным потом, трясением членов, лихорадкой, а в психическом отношении - страхом, боязнью, галлюцинациями, принимающими особые запойные формы - видения жуков, мышей, чертиков и т.п.

Неоднократно повторяясь, периодический запой производит полное и уже постоянное изменение психического и физического организма. Таково состояние запойного вырождения (inhumanitas ebriosa), особенно часто встречающееся в том случае, когда запоем страдает лицо полуобразованное или подвергшееся запойным приступам с ранней молодости; проявляется это вырождение в огрубелости нрава, сварливости, буйстве или, наоборот, в унылости, слабости воли, отуплении; еще чаще запой оканчивается полной душевной болезнью (vesania ebriosa) в ее разнообразных формах: бешенства, меланхолии, белой горячки (delirium tremens), с ее характеристическими признаками - бессонницей, своеобразными галлюцинациями, трясением членов и т.п. Запой, несомненно, составляет болезненное состояние организма, имеет свои самостоятельные клинические признаки. Поэтому если запой сам по себе не может иметь влияния на вменяемость и ответственность, так же как горячка, эпилепсия, то несомненно, что такое влияние должно иметь психическое расстройство, сопровождающее запой: нельзя вменять, в смысле уголовного права, деяния, учиненного под влиянием запойных галлюцинаций или запойного неистовства критических дней.

Переходя к опьянению простому, не имеющему характера болезни, мы должны прежде всего различать его по степени и силе *(804).

Уже незначительный прием алкоголя производит весьма часто заметное влияние на человека, и притом первоначально весьма приятное. Кровь обращается свободнее, жизненные процессы совершаются быстрее, по организму распространяется приятное чувство теплоты. При незатемненном еще сознании психическая деятельность человека получает большее развитие: разгоряченная фантазия усиливает и разнообразит творческую деятельность мысли, человек становится красноречивее, понятливее, быстрее схватывает впечатление. Вместе с этим изменяется и душевное настроение: является откровенность, увлечение; веселое направление ощущений выражается в наклонности к пению, танцам; симпатии проявляются в уверениях в дружбе, в любви, антипатии - в откровенном выражении неуважения, презрения.

Но мало-помалу это возбужденное состояние переходит пределы: впечатлительность получает такую быстроту, что начинает затемнять сознание; устраняется вдумчивость и способность анализировать окружающее; ощущения, настроения, вырвавшись из-под контроля рассудка, становятся необузданными, животные инстинкты, не сдерживаемые разумом, занимают первое место и при малейшем возбуждении делаются исключительными источниками действий. Изменяется и сама физиономия опьяневшего, и вместо человека одухотворенного, вследствие усиленной нервной деятельности, является картина полуживотного: глаза, блестевшие огнем, начинают тускнеть, черты лица опускаются и утрачивают свою осмысленность. Чем далее развивается опьянение, тем рельефнее выступают эти признаки; за вдумчивостью утрачивается способность понимать причинную связь явлений, память изменяет. Отправления органов чувств становятся неправильными: все кружится, наравне с действительными предметами являются субъективные образы, галлюцинации и иллюзии; вкус утрачивается, ухо слышит с трудом, язык перестает повиноваться, пьяный произносит слова с запинкой, отрывочная речь утрачивает свою вразумительность; походка перестает быть твердой, человек постоянно теряет равновесие, иногда лишается всякой способности ходить. Затем еще шаг - и наступает полная бессознательность или тяжелый сон, подобный апоплексическому *(805). Понятно, что этот ход развития опьянения может весьма часто представлять значительные отклонения, в особенности относительно быстроты, с которой развивается это состояние, и степени влияния его на психическую деятельность. Это зависит, во-первых, от организма лица, его возраста, пола; во-вторых, от состояния его организма, предшествовавшего опьянению: так, например, иначе будет развиваться опьянение во время аффекта, при нервных болезнях; в-третьих, от свойства напитка: так, например, проявления опьянения будут различны при опьянении от водки, вина или пива; в-четвертых, от места и времени опьянения, как, например, опьянение в душной атмосфере, в жаркий день.

Во всяком случае, в интересах юридического вменения необходимо различать две степени опьянения-полное и неполное. К опьянению полному нужно отнести не только наступление полной бессознательности и сна, но и ту стадию, когда опьяневший утрачивает способность распознавать зависимость и причинную связь явлений, когда под влиянием ненормального состояния органов чувств сфера его представлений получает субъективную окраску и рассудок утрачивает способность управлять действиями. Такое психическое состояние несомненно устраняет вменяемость. Опьянение неполное будет обнимать все предшествовавшие, первичные стадии; причем вменяемость несомненно существует, и возбужденное состояние обвиняемого может только, смотря по обстоятельствам, влиять на выбор меры ответственности. Установление степени опьянения, и притом именно в момент учинения преступного деяния, может быть, конечно, сделано на основании обстоятельств каждого отдельного дела, хотя в этом отношении может иногда встретиться большое затруднение, когда, например, опьянение прогрессирует и притом без нового принятия спиртных напитков.

Опьянение простое может повторяться весьма часто, человек может напиваться почти каждый день, но опьянение не переходит в запой, т.е. не делается болезненным состоянием организма, хотя, с другой стороны, психиатрия указывает нам, что и простое, но частое злоупотребление алкоголем может повести к психическим расстройствам и вырождению организма *(806), к так называемому хроническому алкоголизму, типическими формами которого являются белая горячка (delirium tremens), алкогольная мания (mania gravis potatorum) и даже паралитическое слабоумие.

При этом, так как опьянение с судебно-медицинской точки зрения является только специальным видом отравления, то указанные выше положения применяются и к другим случаям отравления *(807), производящего психическое расстройство, как, например, к случаям отравления опиумом, гашишем, беленой, хлороформом, морфием, кокаином; они отличаются от обыкновенного опьянения только характером припадков, их силой, степенью и последствиями для организма.

Указанное выше решение вопроса о влиянии опьянения на вменяемость и ответственность основывается исключительно на психопатологических данных; но в теории и в законодательствах встречаются попытки и иного решения этого вопроса преимущественно в связи с условиями возникновения опьянения *(808). С этой точки зрения можно различать следующие виды опьянения: 1) опьянение вынужденное, когда данное лицо напоили против его воли, влили ему в рот стакан водки или заставили выпить посредством обмана, подсунув ему стакан водки вместо воды; 2) опьянение добровольное, но не злонамеренное, когда лицо пришло в состояние опьянения без всякой преступной мысли, в компании, на празднике, а затем в пьяном виде учинило преступное деяние; 3) опьянение неосмотрительное, когда лицо хотя привело себя в состояние опьянения не ради учинения преступного деяния, но, однако, при таких обстоятельствах, когда оно могло или даже должно было предвидеть, что, будучи в пьяном виде, оно совершит преступное деяние, например, зная свою наклонность в пьяном виде к буйству, напилось и произвело побоище; 4) опьянение злонамеренное, учиненное в видах преступления, когда преступник прибег к этому средству для возбуждения решимости действовать, для храбрости; 5) опьянение, устроенное не только с целью совершить преступление, но и с тем, чтобы впоследствии сослаться на это состояние как на причину, оправдывающую преступное деяние.

Но внимательное рассмотрение этого деления приводит к убеждению в его несостоятельности. С одной стороны, учинение преступного деяния лицом, хотя бы насильно напоенным, но не утратившим способности распоряжаться своими действиями, например нанесение побоев опоившему, не может подходить под понятие невменяемого деяния; с другой - и при злонамеренном опьянении, достигшем полного развития, учиненное, по общему правилу, не может быть вменяемо, так как разве в исключительных случаях можно утверждать, что выполненное есть действительно осуществление задуманного, что между ними существует причинное соотношение *(809).

Также и при опьянении неосмотрительном трудно всегда признавать наличность условий, необходимых для ответственности за неосторожность: далеко не всегда человек может с точностью определить ту степень, с которой опьянение становится для него опасным, а, установив таковую, еще реже может удержаться на этой ступени. Если данное лицо знает, что он во хмелю буен, что всякое опьянение сопровождается у него побоищем, разрушением вещей и т.п., то для ответственности этого недостаточно, так как необходима возможность предвидения последствий опьянения от приема определенного количества алкоголя при известных условиях места и времени, состояния его организма, например натощак, с похмелья и т.п. С другой стороны, для ответственности за неосторожность необходима возможность предвидения не преступной деятельности вообще, а определенного преступного деяния, а этого условия не существует при разбираемом типе опьянения.

Большинство новых европейских кодексов не содержит никаких особых постановлений об опьянении, предоставляя решение этого вопроса практике; но ответы на это оказываются весьма различными. Так, французская кассационная практика, находя, что понятие опьянения не подходит под понятие demence *"Безумие (фр.).", не признавала такое состояние ни за fait justificatif, ни за excuse legale *"Оправдательный фактор, обстоятельство, устраняющее или смягчающее вину по закону (фр.).", допуская только, что присяжные и суд могут признать это обстоятельством, уменьшающим вину, или даже, если опьянение в данном случае совершенно лишило обладания умственными способностями, могут отрицательно разрешить сам вопрос о виновности *(810). Германская практика и комментаторы применяют к деяниям, учиненным в состоянии опьянения, общие правила о вменяемости - следовательно, допускают освобождение от ответственности, как скоро пьяный был лишен свободы волеопределяемости. Напротив того, Итальянское уложение специально говорит об опьянении (ст.48). Если опьянение было случайное, то к нему применяются общие правила о вменении; если опьянение было умышленное, то виновный подлежит наказанию безотносительно к тому, вызвало ли оно полную потерю сознания и управления своими поступками (ст.46) или неполную (ст.47); это различие влияет только на меру смягчения ответственности; если притом опьянение было привычное, то наказание лишением свободы отбывается в особых учреждениях; если, наконец, обвиняемый напился с целью учинить преступление или воспользоваться ссылкой на опьянение как обстоятельством, устраняющим ответственность, то наказание применяется к нему без всякого снисхождения. Швейцарский проект (ст.27 и 28) предоставляет суду привычных пьяниц, приговоренных к заключению в тюрьме на срок не свыше 1 года, по выслушании эксперта поместить, независимо от наказания, в заведения для алкоголиков до излечения и во всяком случае на срок не свыше двух лет; туда же могут быть помещаемы признанные невменяемыми вследствие привычного пьянства. Учинившим преступление вследствие чрезмерного злоупотребления спиртными напитками может быть воспрещено посещение трактирных и питейных заведений на срок от 1 до 5 лет.

В нашем праве сменились два взгляда на влияние опьянения: старорусский, высказавшийся в новоуказных статьях к Судебнику и в Уложении Алексея Михайловича, относился к опьянению снисходительно, противополагая, например, умышленное убийство - совершенному пьяным делом, неумышленно *(811), и позднейший, более строгий, нашедший выражение в законодательстве Петра Великого, несмотря на господство в жизни того времени безмерного пьянства. Воинский устав в артикуле 43 говорил: когда кто пьян напьется и в пьянстве своем что злого учинит, тогда тот не токмо чтобы в том извинение получил, но по вине (т.е. по преступлению) вящшею жестокостью наказан имеет быть. А в толкованиях объяснялся и мотив этой суровости: "А особливо, ежели такое дело приключится, которое покаянием одним отпущено быть не может, яко смертное убийство и тому подобное, ибо в таком случае пьянство никого не извиняет, понеже он уже в пьянстве непристойное дело учинил".

В Уставе благочиния 1782 г. было сделано различие между умышленным совершением преступления в пьянстве и неумышленным, а Проект 1813 г. довольствовался (_9) кратким правилом: никакое преступление пьянством не извиняется.

Свод законов, следуя Уставу благочиния, говорил только о простом опьянении и установлял различие между учинением в пьянстве преступления ненамеренного, когда опьянение хотя и не служило к оправданию подсудимого, но влияло на уменьшение наказания, и учинением в пьяном виде намеренного преступления, когда опьянение усиливало ответственность.

Уложение 1845 г. не упоминало о запое, но такое состояние подходило под ст.96 как состояние, производящее умоисступление или беспамятство, тем более что в мнении Медицинского совета 1838 г., на котором основана ст.96, прямо был назван в числе этих болезней запой. Старая наша практика, впрочем, относилась к случаям этого рода весьма сурово и признавала вменяемыми деяния, учиненные под несомненным влиянием запойных галлюцинаций *(812). Напротив того, Кассационный департамент Сената (в особенности решения по делу Виноградова, 68/86, и Федорова, 69/877) признавал, что болезнь, приводящая в умоисступление или беспамятство, происшедшая от пьянства, составляет причину невменяемости, но что так как эта причина заключается не в самом запое, а в его последствиях, то в случае решения такого дела с участием присяжных, им должен быть предложен вопрос не о том, учинено ли деяние в период запоя, а о том, находился ли обвиняемый в момент деяния в болезненном состоянии, от запоя происшедшем.

Относительно простого опьянения Уложение содержало специальное постановление в ст.106, причем закон различал опьянение намеренное и ненамеренное. Под опьянением намеренным закон понимал тот случай, когда виновный привел себя в состояние опьянения именно с намерением совершить преступление. В этом случае всегда назначалась высшая мера, за это преступление назначенная. Закон ничего не говорил при этом о степени опьянения, и Сенат в целом ряде своих решений признал, что такое опьянение само по себе, хотя бы и приведшее в состояние беспамятства, не только не может быть основанием невменяемости, но и не может служить поводом к смягченно наказания. Однако нельзя не прибавить, что текст ст.106 не устранял права присяжных или суда ответить отрицательно на вопрос о виновности, как скоро они находили, что виновный в момент учинения преступного деяния не обладал сознанием; равным образом этот текст не исключал и применения ст.828 Устава уголовного судопроизводства, как скоро присяжные признавали подсудимого заслуживающим снисхождения, хотя бы основой снисхождения было именно учинение преступного деяния в пьяном виде. Сам принцип обязательного увеличения наказания за намеренное опьянение, который принимала ст.106, вызывал сильные сомнения. В самом деле, если взять двух преступников, из которых один выполнил задуманное преступление совершенно спокойно, без всяких колебаний, а другой, для того чтобы решиться на преступление, должен был искусственно подогреть себя, то трудно сказать, который из них представляется более опасным для общества.

Относительно опьянения ненамеренного закон говорил только, что мера наказания назначается по другим сопровождавшим преступление обстоятельствам; редакторы Уложения полагали даже наказывать деяния, в таком состоянии учиненные, как неосторожные; но затем это предположение было отвергнуто. Закон требовал определения ответственности по другим обстоятельствам дела, очевидно, не исключая и тех обстоятельств, которые созданы самим актом опьянения. Если мы представим себе, что пьяный по ошибке убил или побил одно лицо вместо другого, то к нему должны быть применены общие правила об ошибке в объекте, хотя бы причиной такой ошибки было именно опьянение; человек, не предвидевший преступных последствий своего деяния благодаря тому, что был в то время пьян, должен все-таки отвечать за неосторожное, а не за умышленное преступление. Наконец, если подсудимый в момент учинения деяния находился в ненормальном психическом состоянии, если его органы чувств функционировали неправильно, рисуя перед ним фантастические образы, его мышление утратило способность комбинировать представления, его действия оказались вовсе неподчиненными рассудку, то можно ли его было, тем не менее, признавать вменяемым и ответственным, как скоро оказалось, что все эти аномалии вызваны опьянением? Следовательно, согласно ч.2 ст.106, суд, определяя существо, свойства и наказуемость совершившегося правонарушения, должен принять в расчет все обстоятельства, его сопровождавшие, а в том числе и те патологические изменения организма, которые произошли от опьянения; но сам факт опьянения, по мысли закона, не мог ни усилить наказания, ни уменьшить его.

Но в Особенной части Уложение неоднократно отступало от своей системы и признавало опьянение обстоятельством, смягчающим ответственность, и притом не только в степени, но даже в виде и роде наказания. Такое начало проводилось в постановлениях о религиозных преступлениях, при заочных оскорблениях императора и членов царствующего дома, при преступлениях против порядка управления.

Устав о наказаниях вовсе не упоминал об опьянении; но, по общему характеру Устава, мировые судьи должны в этих случаях руководствоваться Уложением; точно так же и в "Журнале Государственного Совета" по рассмотрению Устава было выражено, что опьянение само по себе не должно служить основанием для уничтожения вменения.

Также не упоминает об опьянении Воинский уголовный устав, так что военные суды в этом отношении должны руководствоваться Уложением.

Действующее Уголовное уложение вовсе не упоминает об опьянении, предполагая применение и в этих случаях общих правил о вменяемости... По этому поводу в объяснительной записке указано: "Как ни прискорбно наблюдать увеличивающееся пьянство в народе, как ни опасны его последствия для общества, но все эти соображения, сами по себе взятые, не могут изменить существа и условий уголовной ответственности. Если лицо находилось в бессознательном состоянии, не могло сознавать совершаемого и руководить собой, то оно не может и отвечать за свой поступок, все равно, произошло ли это состояние от горячки, тифа, захлороформирования или было следствием опьянения, предполагая, что опьянение достигло такой высокой степени развития уже в момент совершения проступка, а не после оного, так как, разумеется, явившийся на место преступления, например на место кражи, трезвым или полупьяным, но опьяневший во время совершения кражи или по ее окончании, не может уже ссылаться в свое оправдание на опьянение. Если виновный привел себя в состояние опьянения с преступной целью, ради выполнения преступного деяния, которое затем и совершил, то естественно предположить, что его ссылка на опьянение неосновательна, что цельность сознания не была нарушена в период опьянения; но если бы тем не менее оказалось, что он действительно был в момент учинения деяния в бессознательном от опьянения виде, то совпадение умысла, возникшего в трезвом состоянии, с деянием, выполненным в состоянии бессознательном, может быть только случайным, и вменение учиненного в вину не должно иметь места". При этом опьянение полное будет подводиться под понятие бессознательного состояния, а запой или психические болезни, от пьянства происходящие, - под понятие болезненного расстройства душевной деятельности.

Голод. Подобно опьянению, и голод, в высшей своей степени, производит не только упадок сил физических, сопровождающийся бессилием, обмороками, но отражается и на психической деятельности, выражаясь в галлюцинациях, бреде и иногда доводя до полного помешательства. Очевидно, что преступное деяние, учиненное в подобном состоянии, не может быть вменяемо. Причем это влияние голода должно быть отличаемо от понятия голодной нужды как причины, устраняющей преступность содеянного; последний случай подходит под понятие крайней необходимости.

113. Аффекты *(813). Вопрос о влиянии и значении аффектов в уголовном праве представляется весьма спорным как со стороны теоретической, так и практической.

Преступление есть продукт не только одних внешних обстоятельств, но и характера, темперамента человека, результат отсутствия в нем привычек к правомерной жизни; борьба с этими внутренними элементами преступления составляет один из моментов наказания. Там, где ненормальность психической деятельности была продуктом болезненных страданий организма, наказание заменяется лечением, надзором, роль тюрьмы исполняет больница, убежище. Но допустима ли безнаказанность деяний, учиненных в аффекте, в порыве страсти? Не придется ли тогда открыть свободный путь всякой необузданности, животным инстинктам, возможно ли будет охранять государство, общественный порядок и спокойствие?

Но есть и другая сторона вопроса. Эти внезапные, порывистые возбуждения организма сопровождаются целым рядом соматических и психических изменений. Кровь приливает к сердцу: лицо бледнеет, волосы поднимаются дыбом; или, наоборот, кровь отливает от полости сердца и переполняет артериальную систему: щеки горят, глаза сверкают и искрятся. Подобно тому изменяется и психическая жизнь: действующий под влиянием аффекта охватывается всецело одной идеей, желанием, теряет всякую возможность оценки побуждений, возможность борьбы и выбора, иногда даже само восприятие впечатлений благодаря аффекту получает фантастический характер, настроение проявляет все признаки бешенства; или же, наоборот, жизнь психическая притупляется, настроение принимает характер унылый, в умственной сфере наступает бессознательность. Очевидно, что при таких условиях вменяемость и ответственность существовать не могут. Поэтому необходимо принять такое начало, что если обыкновенные, так сказать, физиологические аффекты не устраняют вменяемости, а могут только влиять на меру ответственности, то аффекты, переходящие грань обычного нервного возбуждения и получающие характер патологический *(814), устраняют вменяемость, как и преходящее безумие.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: