Судья Верховного Суда Республики Беларусь И.Н.Минец 12 страница

Степень влияния аффектов может зависеть от разнообразных причин, помимо их силы и энергии. Таково различие аффектов по их содержанию: возбуждающие - радость, удовольствие; притупляющие - горе, тоска; смешанные - гнев, месть, злоба, зависть, ревность, страх, ужас; по их направлению - вызванные стремлением доставить себе удовольствие и обусловленные желанием отвратить какое-либо зло; по причине, их вызвавшей, - беспричинные и вызванные, особенно вызванные действиями того, над кем они разразились: аффект страха, вызванный противозаконным нападением на личность, аффект гнева у страстной, легко воспламеняющейся особы, вызванный незаслуженными оскорблениями; по их течению - развивающиеся быстро и быстро достигающие высшего предела и аффекты, медленно охватывающие человека.

Уложение 1845 г. ничего не говорило об аффектах патологических, относительно же влияния аффекта физиологического на степень ответственности содержались особые постановления в п.5 ст.134 Уложения и в п.2 ст.13 Устава о наказаниях. В обоих этих случаях закон указывал как на условие смягчения ответственности только на одну группу аффектов - на сильное раздражение, и притом по Уложению - если этот аффект был вызван обидами, оскорблениями или иными поступками лица, которому виновный сделал или покусился сделать зло, а по Уставу о наказаниях - если аффект произошел не от вины самого подсудимого *(815). Более значения придавала аффектам Особенная часть Уложения в большинстве личных преступлений, например при убийстве, при детоубийстве, при оставлении без помощи.

По действующему Уложению патологические аффекты подходят под общее понятие причин, устраняющих сознательность, а оценка влияния аффектов физиологических предоставлена вполне усмотрению судьи сообразно с обстоятельствами отдельного случая.

Сонные состояния. Наконец, к этой же группе нужно отнести сонные состояния в их различных формах (dormiens furioso aequiparatur *"Безумие в сонном состоянии приравнивается к безумию (лат.).") *(816).

Психическая жизнь не прекращается вполне во время сна, а получает только особую форму, иногда ярко отражающуюся в разных фантастических картинах - сновидениях, возникающих частью под влиянием впечатлений, производимых предметами внешнего мира и во время сна на наши органы чувств, частью под влиянием процессов, совершающихся в организме. Представления, вызываемые подобными впечатлениями, не подлежащими контролю рассудка, проверке действительностью, получают большей частью несообразную окраску, являются фантастическими образами. С другой стороны, состояние сна не уничтожает психических влияний на мышцы движения, а иногда сохраняет его в полном объеме. Под влиянием сильных ощущений, испытанных в течение дня, под влиянием лихорадочного состояния, температуры комнаты, раздражения нервной системы и т.п. начинаются приливы крови к голове, вызывающие тяжелые, давящие сновидения, сопровождающиеся стоном, криком, вскакиванием, бросанием предметов, хождением по комнате и т.д. и приводящие иногда сонного к страшным кровавым злодеяниям, которые, конечно, не могут быть вменяемы учинившему их. То же нужно сказать и о том переходном состоянии от сна к бодрствованию, которое мы называем просонками *(817). "Иногда оно бывает внезапное; у проснувшегося, - говорит Крафт-Эбинг, - как будто повязка спадает с глаз и ему вдруг делается ясно, что он спал или бредил; но чаще сознание наступает медленно, и только мало-помалу просоночные грезы бледнеют перед выступающими на первый план образами ясного сознания, так что просыпающийся только путем трудного и тягостного процесса самоуяснения, путем борьбы между фантастическим и реальным мирами представлений доходит до сознания действительности". Эта пестрая смесь объективного и субъективного, являясь мотивом действия, часто приводит к нарушениям закона. Влияние просонок зависит от темперамента, нервозности, возраста, физиологического состояния, от глубины сна, от времени пробуждения; в особенности часто такое состояние в молодом возрасте и в первые часы сна. Сам же вопрос о существовании просонок и о влиянии их на вменение разрешается по обстоятельствам отдельного случая.

К этой же группе относятся деяния, совершенные в состоянии сомнамбулизма (лунатизм, сонноходство, im somno ambulare), нервной болезни, встречающейся в юности, в особенности в эпоху развития половой зрелости. Состояние ночного блуждания, по замечанию Крафт-Эбинга, характеризуется тем, что при полной потере самосознания, вследствие самопочинной деятельности мозга, воспроизводятся как бы во сне представления и чувственные картины, переход которых в движение нисколько не затруднен, так что вполне возможно соответствующее цели и сообразное с сонными представлениями движение. О прожитом в таком сне и, конечно, о всех реальных событиях, совершавшихся во время такого сна, по пробуждении не сохраняется никаких воспоминаний, или же действительные события представляются лунатику виденными во сне. Действия, совершенные в припадке лунатизма, очевидно, сами по себе не могут вызвать уголовной ответственности.

Наконец, к этой же группе должны быть отнесены случаи учинения преступных деяний в состоянии искусственного гипнотического сна, случаи, получающие ныне все более и более практического значения и с точки зрения уголовного права *(818).

Коренясь в науке таинственного (scientia occulta) средних веков, гипнотизм имел своим ближайшим предшественником теорию магнетизма *(819), получившую громкую известность еще в XVI веке в лице великого чароведца Теофраста Парацельса (1529), представителя идеи звездного магнетизма, а затем в XVIII веке в месмеризме, или учении о животном магнетизме, приложенном широко к лечению больных Месмером, прогремевшем в начале второй половины XVIII века в Париже. Эта доктрина магнетического усыпления и исцеления больных была построена на предположении об истечении врачующей магнитной неосязаемой и незримой жидкости (fluide magnetique) к больному непосредственно от обладающего таинственной силой магнетизера или от лиц и вещей (boquet magnetique Месмера), которым он предварительно сообщал таковую. Но учение о передаче целительной силы продержалось, особенно в смысле научной теории, недолго. На смену ей еще в начале XIX века явилось учение аббата Фариа (de la cause du someil lucide 1819 г., родом португальца, но жившего в Париже) - учение, признававшее, что причина усыпления и его последствий заключается в мозговых функциях самого усыпляемого, почему это усыпление и может быть названо искусственным сном - гипнозом, что гипнотизер только возбуждает такие функции своим приказанием, воздействием. В 40-х годах это учение было воскрешено в Англии под именем бредизма (по имени манчестерского хирурга Braid, 1841), объяснявшего явления гипнотизма влиянием усыпляющего на нервную систему усыпляемого. Теория Бреда и послужила основанием современного учения о гипнотизме, получившего, благодаря работам Mesnet и Liebault (в 1866 г.) и целого ряда последующих, преимущественно французских ученых, большое значение и в медицине, и в правоведении. Еще в 70-х годах на теорию гипнотизма смотрели так же, как и на ее предшественников, как на science occulte, и юристы, в частности криминалисты, ни в учебниках, ни в монографиях о вменяемости о гипнозе даже не упоминали. Но в восьмидесятых годах положение изменилось. Знаменитый Шарко принял гипнотизм под свою защиту, и его Сальпетриер сделался рассадником парижской школы (Жиль де Турет, Рише, Бруардель, Дельбеф, Крок). Она рассматривала гипнотический сон как вид невроза, развивающегося только у истерических больных и проявляющегося в трех различных стадиях: каталепсии, летаргии и сомнамбулизма, из которых каждый может возникать или примитивно, или в последовательном развитии, причем эта школа оспаривала возможность терапевтического лечения гипнозом и допускала возможность вовлечения в преступление путем гипнотического внушения лишь для некоторых, особенно податливых, автоматически усыпляемых субъектов.

В отличие от парижской школы, в 1884 г. Бернгейм выступил в защиту воззрений Liebault, основателя школы в Нанси, которая, не признавая в гипнотических явлениях невроза, допускала проявление гипнотического сна и у людей здоровых, считая его исключительным продуктом внушения и широко пользуясь им в интересах лечения. Сами виды гипнотического сна, установленные Шарко, эта школа признавала возникающими не самостоятельно, в силу условий гипнотизируемого, а исключительно по воле внушающего, почему и придавала им небольшое значение. Эти оба воззрения послужили отправной точкой нынешней огромной литературе вопрос, а затем, благодаря трудам Льежуа (Liegeois, 1884) во Франции, Лилиенталя (1887 в L. Z.) в Германии, Фореля (1889 в L. Z.) в Швейцарии, получили и право гражданства в области уголовного права *(821).

Прежде всего, представляется несомненной возможность искусственного усыпления: при этом с точки зрения юридической безразлично, существует ли такая возможность только для лиц, болезненно к тому предрасположенных, - неврастеников, истеричных, эпилептичных и т.п., как учит парижская школа, или же, как доказывает школа Нанси, возможно усыпление и лиц здоровых *(822), так как для юристов важна не возможность усыпления, а действительно наступившее усыпление и его последствия. Равным образом, для юристов по той же причине, в сущности, безразлично, достигается ли такое усыпление путем внушения, приказания, прямо обращенного к усыпляемым, или же попутного, подразумеваемого (suggestion inconsciente) внушения, достигаемого жестами, положением рук или даже словами, присутствием (школа Нанси), или же усыпление достигается сосредоточением внимания объекта путем психического усвоения идеи о необходимости уснуть, или физического, фиксацией зрения на предмет, находящийся перед глазами, в особенности блестящий (например ритмически вращающееся зеркало), или тоническими эффектами, однообразными усыпляющими звуками, или же зрительными и слуховыми воздействиями вместе; безразлично, наконец, возникает ли этот сон при содействии другого лица или же только действиями самого усыпленного (самовнушение). Этот искусственно вызванный сон получает в уголовном праве сам по себе троякое значение. Во-первых, по отношению к ответственности лиц, производящих гипнотическое усыпление; при этом такая ответственность может определяться за само употребление гипнотизма и в особенности за публичные опыты этого рода, как вредно действующие на присутствующих *(823), или же за последствия его, как скоро они оказались вредны для усыпленного, в особенности при злоупотреблении гипнотизированием отдельного субъекта, могущим вызвать нервное расстройство и даже психическую болезнь. В этих случаях к виновному могут быть, конечно, применимы общие постановления об умышленном или неосторожном причинении телесных повреждений *(824). Во-вторых, по отношению к ответственности за учинение преступного деяния над приведенным в такое бессознательное состояние, когда усыпленный является непосредственным объектом преступления, как, например, учинения над ним изнасилования, кражи, лишения свободы и т.п. *(825) К этой же категории нужно отнести и те случаи, когда нарушение закона заключалось в самом нахождении данного лица в состоянии сна: усыпление караульного, стражи, стрелочника, лица, долженствующего явиться в данное время свидетелем, и т.п. Ответственность в этих случаях определяется по тем же правилам, как и ответственность за всякое иное приведение в бессознательное состояние посредством усыпляющих или наркотических веществ, а в соответствующих случаях и за принуждение. В-третьих, по отношению к самому усыпленному, приведшему себя самоусыплением или через третье лицо в состояние сна и тем учинившему нарушение закона *(826). Эти случаи подходят под изложенное далее учение об actiones liberae in causa *"Приведение себя в состояние недееспособности (лат.).", и стрелочник, загипнотизировавший себя и не переведший вовремя стрелки, будет отвечать так же, как и принявший достаточную дозу морфия или опиума или напившийся пьяным до бесчувствия.

Но несравненно важнее вопрос об ответственности за то, что учинено загипнотизированным под влиянием гипноза, гипнотического внушения в тесном смысле. Опыт показывает нам, что гипнотизер - владыка над психической и физической личностью усыпленного, будет ли это усыпление каталепсией, летаргией, а в особенности состоянием сомнамбулизма, так как, по справедливому замечанию Фореля, сомнамбул так же не способен к сопротивлению воле гипнотизера, как и находящийся в летаргии; загипнотизированный усваивает галлюцинации и иллюзии, ему внушаемые, он видит, слышит, обоняет, осязает, смакует то, о чем говорит ему гипнотизер, он по воле гипнотизера переносится из тропических стран в вечные льды севера, подымается на горные вершины и спускается в океан, встречается с дикими зверями, отвращает опасности; он ощущает по его приказанию холод и жар, голод и насыщение, боль и облегчение, страдание и удовольствие; он может отрешиться от своей личности, воплотиться в то, во что ему приказывают, по предложенным или навязанным ему посылкам он делает выводы, заключения, суждения. Мало того, он действует по подсказанному или приказанному, и притом не только во время искусственного сна, но и по пробуждении, даже через известный промежуток, на расстоянии (suggestion б l'echeance) не только дней, месяцев, но даже года (Крок); гипноз проявляет влияние, когда загипнотизированный, по-видимому, пользовался полнотой своих психических сил, он, тем не менее, может действовать роковым образом под влиянием привитых ему во время сна мыслей и идей. При этом, как ни важно, с точки зрения общественной безопасности, различие, существующее во взглядах парижской и нансийской школ на силу и степень подчиненности усыпленного воле гипнотизера *(827), но и это различие не существенно для юриста по отношению к вменению содеянного. Признаем ли мы, вместе со школою Нанси, безусловную подчиненность загипнотизированного, его автоматичность, возможность заставить его совершить всякое действие, как бы ни нарушало оно его воззрения на требования нравственности, религии и закона, как бы ни противоречило оно его личным занятиям и вкусам, привычкам, убеждениям и т.п.; или же вместе с последователями Шарко признаем и у большинства усыпленных возможность противодействия, борьбы и даже и неподчинения внушениям, как скоро таковые идут вразрез с их нравственной личностью *(828), - повторяю, это различие не изменит условий уголовной вменяемости и ответственности загипнотизированного, так как вопрос идет не о том, согласно или не согласно учиненное с характером или убеждениями данного субъекта, а лишь о том, подлежит ли он ответственности за учиненное. Пока карательная деятельность государства имеет своим объектом не преступность, не преступные идеи, склонности, пожелания, а виновные деяния, указываемое соотношение не может иметь решающего значения. Может ли отвечать в уголовном порядке мясник, который вследствие внушения зарезал соседскую корову, или хирург, под влиянием гипноза ампутировавший кому-нибудь здоровую руку? Отвечает ли учинивший кражу под несомненным влиянием гипноза, если он неоднократно судился за таковые или даже во время загипнотизирования отсиживал в тюрьме наказание за таковую? Может ли гипнотизер по своему усмотрению посадить в тюрьму или сослать на каторгу всякого рецидивиста, заставив его проделать то, за что он был уже судим? Хотя бы вместе с парижской школой мы и признавали, что эти лица потому только подчинились внушению, что оно соответствовало усвоенным ими привычкам, их наклонностям, нравственному складу, я полагаю, что нет, если только действительно доказано, что это лицо действовало под влиянием гипнотического внушения, так как очевидно, что и подобные деяния должны быть рассматриваемы как учиненные во временном потемнении психической деятельности, во временно бессознательном состоянии и, следовательно, должны быть признаваемы невменяемыми *(829). Конечно, в этих случаях отвечает загипнотизировавший за умысел или неосторожность, смотря по условиям его действия, так же как отвечал бы он за преступление, учиненное по его внушению сумасшедшим, ребенком, приведенным в состояние полного опьянения. Конечно, можно представить себе такие случаи, когда преступное внушение сделано по инициативе самого загипнотизированного, для того чтобы создать преступную решимость, создать ссылку на невменяемость, но тогда, если это будет установлено, к такому лицу будут опять-таки применены положения об actiones liberae in causa *"В пользу независимых действий (лат.).".

Наше действующее Уложение не содержит никаких особых постановлений ни о сонных состояниях, ни о гипнотическом сне, но очевидно, что все случаи этого рода могут быть подводимы под понятие "состояния бессознательности" *(830).

114. Окончив обзор состояний, исключающих вменяемость, я в заключение остановлюсь на некоторых общих вопросах, относящихся ко всем этим состояниям.

Первый вопрос: устраняют ли эти состояния вменяемость при всех преступных деяниях, независимо от их тяжести? В этом отношении все современные кодексы дают безусловно утвердительный ответ. Идиот, умалишенный и т.д. одинаково не отвечают за убийство, за кражу, за нарушение полицейского предписания, по крайней мере, одинаково не отвечают в порядке уголовного суда.

Так, по нашему действующему праву постановления ст.39 относятся не только безусловно ко всем преступным деяниям, в нем предусмотренным, но и к деяниям, указанным в специальных уставах акцизных и др.

Из этого общего правила существуют исключения лишь по отношению к некоторым отдельным преступным деяниям, при которых ссылка виновного на то, что он находился в состоянии невменяемости, не всегда освобождает от ответственности.

1) Прежде всего к этой группе относится воспрещенное под страхом наказания приведение себя в состояние, устраняющее вменяемость. Очевидно, что такие запреты могут иметь место только относительно таких состояний, воспроизведение которых зависит от самого лица: несомненно, что современное право не может допустить наказуемости душевнобольных и идиотов за то, что они находятся в таком ненормальном состоянии; в современных законодательствах к таким состояниям относится только одно опьянение. Как говорил еще Воинский артикул Петра Великого, "пьянство никого не извиняет, понеже он в пьянстве уже непристойное дело учинил". При этом наказуемость может быть двоякая. Во-первых, наказывается пьянство само по себе, когда оно повторяется неоднократно или когда его последствием является разорение семейства, необходимость пьяницы прибегать к общественной благотворительности. Так, Сельско-судебный устав повторяет еще и ныне постановления Устава благочиния о наказуемости тех, кто злообычен в пьянстве или более времени в году бывает пьян, чем трезв; по Закону 12 июня 1889 г. волостными судами ведаются мотовство и пьянство, если пороки эти влекут за собой расстройство хозяйства, за что виновные подвергаются или аресту от 7 до 15 дней, или телесному наказанию (для лиц, не изъятых от такового) до 20 ударов, или, в особенно важных случаях, аресту и наказанию розгами; наконец, сюда же нужно отнести постановления о наказуемости за пьянство военнослужащих. Во-вторых, когда состояние опьянения входит как необходимый элемент в состав какого-либо преступного деяния: так, ст.254 подвергает ответственности за появление в публичном месте пьяным до беспамятства или в безобразном от опьянения виде. Очевидно, что в подобных случаях лицо не может ссылаться в свое оправдание на состояние полного опьянения, так как оно и наказывается именно за то, что было пьяно, хотя этим, разумеется, не исключается ссылка на другие причины, уничтожающие вменяемость или вменение, например на принуждение.

2) Сюда же относятся так называемые actiones liberae in causa *(831), т. е. поставление себя в состояние недееспособности или ввиду осуществления в этом состоянии какого-нибудь преступного деяния, или при таких обстоятельствах, когда виновный мог и должен был предвидеть, что в таком состоянии он может учинить что-либо преступное или не исполнить требования закона: вызванный в суд свидетелем, зная, что через полчаса ему надо явиться в суд, ложится спать, не приняв никаких мер, чтобы его вовремя разбудили, и просыпает время явки; стрелочник перед проходом поезда сознательно напивается пьян, не передвигает стрелку, и поезд сходит с рельсов *(832).

Очевидно, что эти случаи относятся также только к таким условиям, устраняющим вменяемость, возникновение или невозникновение которых в данное время может зависеть от воли деятеля: таковы именно состояния опьянения и сна.

Далее, необходимо, чтобы это лицо привело себя в состояние невменяемости добровольно; всякая ответственность исчезает, как скоро будет доказано, что виновного насильственно привели в состояние опьянения или что ему дали усыпительного. Но, с другой стороны, для ответственности безразлично, привело ли себя в такое состояние лицо само или воспользовалось для этого другим лицом заведомо или незаведомо для сего последнего; таким образом, безразлично, выпил ли обвиняемый стакан водки сам или попросил, чтобы ему поднесли другие, было ли самоусыпление или усыпление при помощи специалиста.

Ответственность в этих случаях может быть или как за умышленное деяние, если, приводя себя в состояние невменяемости, виновный желал, чтобы через это произошло известное преступное деяние, или, по крайней мере, безразлично относился к тому, что подобное деяние произойдет вследствие его бессознательности; или же как за неосторожное деяние, как скоро виновный мог или должен был предвидеть, что от его бессознательности произойдет нарушение закона, хотя этого и не предвидел или думал предотвратить таковое.

Такая ответственность возможна главным образом при преступном упущении, при неисполнении возложенных на виновного обязанностей, причем в тех случаях, где закон наказывает одинаково умысел и неосторожность, это приравнение будет распространено и на разбираемые случаи. Объективным основанием ответственности будет факт неисполнения закона; субъективным - сознаваемое и волимое поставление себя в невозможность исполнить требование закона или же небрежное отношение к исполнению или неисполнению того, что он должен был учинить.

Но ответственность может быть и при преступном содеянии, как скоро с объективной стороны лицо, находящееся в бессознательном состоянии, именно в силу этого своего положения сделалось причиной вреда или опасности для какого-либо правоохраненного интереса, и когда с субъективной стороны это причинение было продуктом умысла или неосторожности обвиняемого. При этих условиях пьяный или спящий, причиняющий вред, как инертное тело, как предмет внешней природы, является, как и последний, орудием преступной воли; все различие состоит только в том, что здесь орудием человека является он сам, обращенный как бы в неодухотворенный предмет *(833). Отсюда понятно, что далеко не всякое преступное деяние, учиненное в полном опьянении или сне, может быть подводимо под разбираемое понятие, а только такое, для которого бессознательность деятеля была выбрана как средство деятельности. Только при этом условии мы можем вменить деятелю не голый умысел, а виновную причинность по отношению к преступному деянию, проявившуюся еще в то время, когда он находился в состоянии вменяемости. Виновный был причиной своего бессознательного состояния, и это состояние вызвало преступное деяние; такое причинное отношение совершенно аналогично с действием лица, бросившего с горы камень, который, скатившись, убил человека, аналогично с действием дееспособного, направившего сумасшедшего на убийство: действующий стал причиной причины, a causa cauasae est causa causati *"Причина причин есть первопричина (лат.).". Всего чаще такие условия могут наступить при неисполнении специальной обязанности, причинившем вред: опьянение сторожа, кондуктора или машиниста на железной дороге, кучера в экипаже и т.п., а иногда эти условия могут встретиться и при общих преступных деяниях: женщина, зная, что она спит крайне беспокойно, кладет возле себя новорожденного ребенка, предполагая и надеясь во сне задушить его, и ее предположение действительно сбывается *(834).

Против такого решения вопроса делают обыкновенно два возражения: с одной стороны, говорят, что таким образом мы делаем виновным и ответственным лицо, которое в момент преступного деяния находилось в состоянии невменяемости; но это замечание заключает в себе очевидное недоразумение. Вменяемость есть субъективный момент состава преступного деяния; поэтому его бытие должно существовать не всегда в тот момент, когда объективно совершается событие, а в тот, когда в событие вкладывается виновный, становясь причиной нарушения или неисполнения правовой нормы; если преступник устроил машину с часовым приводом, которая через 12 часов должна произвести взрыв, то он отвечает за последствия взрыва, хотя бы в сам момент взрыва он спал непробудным сном; лицо дееспособное приготовило отраву - оно отвечает за отравление, хотя бы жертва выпила эту отраву через два дня, в то время, когда отравитель находился в припадке эпилепсии, временного душевного расстройства.

Далее, возражают, что при таком решении само объективное вменение преступного деяния становится гадательным, шатким. Может ли кто-либо, напиваясь, с точностью определить силу опьянения, время отрезвления и всего более ту деятельность, которую придется исполнять в бессознательном состоянии? Но, как мы увидим далее, для объективного вменения вовсе не требуется, чтобы вменяемый результат был неизбежный или вероятный; возможно вменение и результатов случайных: человек, на сравнительно далеком расстоянии стреляющий, не целясь, с разбега, в другого и, тем не менее, убивший его наповал, отвечает за лишение жизни. С другой стороны, при actiones liberae in causa *"В пользу независимых действий (лат.)." расчет на наступление преступных последствий может быть вполне вероятный: человек, который ложится спать за полчаса до явки в суд, с большой вероятностью может ожидать, что он не явится вовремя; сторож, который за несколько минут до прохода поезда напивается пьян, с достоверностью может предсказать, что он не переведет стрелки, и т.п. В особенности степень этой достоверности безразлична там, где человек хотел нарушить свою обязанность умышленно; там же, где речь идет о вменении причиненного вреда в неосторожную вину, степень вероятности наступления преступного результата должна быть принята в расчет по общим правилам вменения неосторожности.

При этом нельзя не прибавить, что такое решение этого вопроса вполне возможно и по тем законодательствам, которые не содержат никаких особых по этому вопросу постановлений *(835), так как это решение вытекает из общего учения о составе и элементах преступных деяний.

115. Не менее серьезным представляется вопрос о мерах, которые государство может и должно принимать против лиц, учинивших преступное деяние в состоянии невменяемости, так как, освобождая их от наказания, государство не может, однако, допустить, чтобы, оставаясь на свободе, они грозили злом и бедой окружающим, и чем более растет число психически больных преступников, тем важнее становится этот вопрос: признание субъекта нравственно помешанным, нравственным выродком, психопатом не может дать этому лицу патента на совершение краж, изнасилований, убийств. Там, где причины невменяемости излечимы, устранимы, конечно, такой мерой должна быть отдача в больницы для душевнобольных; там, где эти состояния оказываются неизлечимыми пороками организма, больные должны быть помещаемы в убежища, достаточно предохраняющие от них общество, или должны быть отдаваемы под надежную частную охрану.

Из западноевропейских законодательств французское не содержит никаких специальных постановлений по этому предмету, но французские криминалисты признают это существенным пробелом (Garraud), и проект Французского уголовного уложения допускает (ст.55) такое помещение в случае учинения подсудимым преступления; также умалчивают об этом Кодексы германский и венгерский; Кодекс голландский (ст.37) дает право суду подсудимого, признанного невменяемым, поместить на испытание в больницу, но на срок не свыше 1 года; по Кодексу итальянскому (ст.46) судья уполномочен в этих случаях передать такое лицо компетентным властям, которые поступают согласно Закону 1889 г. Наиболее своеобразны, но совершенно несостоятельны постановления Швейцарского уложения, которое в _13 постановляет: если общественная безопасность требует содержания (Verwahrung), не обладающего вменяемостью или обладающего вменяемостью уменьшенной (verminderte Zurechnugsfahigkeit) в больницах или домах призрения, то суд делает о том распоряжение, от него же зависит и освобождение из заведения по миновании в том надобности. Если же такого помещения требуют интересы самого подсудимого, то для лечения и присмотра (seiner Behandlung oder Versorgung) за ним в таких заведениях суд передает его административным учреждениям. Если признанный учинившим деяние в состоянии неполной вменяемости был приговорен к лишению свободы и срок его не истек ко времени освобождения из больницы, то он отбывает оставшуюся часть наказания. Таким образом, положение признанных обладающими неполной вменяемостью весьма грустное. Они признаются и преступниками, и больными; их и наказывают, и лечат.

Уложение 1845 г. содержало по этому предмету крайне разнообразные постановления *(836). Так, безумные и сумасшедшие (ст.95) в случае учинения ими смертоубийства или покушения на жизнь другого или свою собственную, или посягнувшие на зажигательство заключались в дом умалишенных, и притом даже в том случае, когда бы их родители или родственники пожелали взять на себя обязанность смотреть за ними и лечить их.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: