Главная

Популярная публикация

Научная публикация

Случайная публикация

Обратная связь

ТОР 5 статей:

Методические подходы к анализу финансового состояния предприятия

Проблема периодизации русской литературы ХХ века. Краткая характеристика второй половины ХХ века

Ценовые и неценовые факторы

Характеристика шлифовальных кругов и ее маркировка

Служебные части речи. Предлог. Союз. Частицы

КАТЕГОРИИ:






ЧЕРЕЗ ТЕРНИИ - К ЗВЕЗДАМ




 

 

Товарищи! Дело, которое мы теперь начинаем, -

великое дело. Не пощадим же ни сил, ни здоровья,

ни самой жизни, если то потребуется, чтобы

выполнить нашу громкую задачу и сослужить тем

службу как для науки, так и для славы дорогого

Отечества.

Н.Пржевальский

 

Кошурникову никогда в жизни так сильно не хотелось спать, как сейчас.

Он разулся. Ноги за день распухли еще больше. Потер снегом лодыжку. Кожа

была какого-то лилового оттенка.

Изыскатели стали лагерем под тощей елкой: у них не было сил подняться

на приверху, к кедрам. Снег вокруг костра обтаял. Порывы ветра заносили

сюда острые мелкие снежинки. Балагана изыскатели в этот раз не ставили,

дров заготовили мало.

Костер гас. Сырые сучья горели плохо. Желтое дымное пламя с каждой

минутой укорачивалось и уже перестало греть.

Кошурников пересилил себя, обулся без портянок, полез по снегу к

валежнику. Он мог нести две-три палки, не больше. Пока таскал дрова,

костер совсем погас. Кошурников добрался до молодой березки, раскрыл

зубами нож, надрал бересты. Превозмогая легкое головокружение, огляделся.

В тайге царила ночь. Елки стояли чинно и строго - их рисунок угадывался

по белым шапкам кухты. Иногда ветер сбрасывал с высоты слежавшийся ком

снега. Он не рассыпался в воздухе, а долетал до земли и падал с мягким

хлопком. С ледяного перехвата доносились всплески Казыра. А в глубине леса

стояла враждебная тишина. Оттуда, как из могилы, несло холодом.

Костер разгорался медленно. У Кошурникова совсем зашлись руки. Он сунул

пальцы в огонь. Костер сейчас был у изыскателей единственной защитой. Если

раньше они грелись работой и ели мясо, то сейчас у них не было ни того, ни

другого. Только костер. Кошурников попробовал закрыть нож. Лезвие в форме

финки было на тугой защелке. И он не мог сейчас вдавить в ручку сильную

пластинчатую пружину. Попросить бы Алешку, но тот спал, подрагивая от

озноба.

Кошурников еще подложил дров. Костер зашелестел, запыхал. Закрыв глаза,

Кошурников грелся. Он думал о том, что точно так будут шуршать и

полоскаться под ветром его рубахи-косоворотки, когда он возвратится из

тайги и жена перестирает все и вывесит на дворе - от телеграфного столба

до сарайчика...

...Однако скоро Алешке дежурить. А какое сегодня число? Совсем память

отшибло, что ли? Ах да!..

 

 

"31 октября. Суббота.

Ночуем на пикете 1516. Дело плохо, очень плохо, даже скверно, можно

сказать. Продовольствие кончилось, осталось мяса каких-то два жалких

кусочка - сварить два раза, и все.

Идти нельзя. По бурелому, по колоднику, без дороги и при наличии слоя

снега в 70-80 см, да вдобавок еще мокрого, идти - безумие. Единственный

выход - плыть по реке от перехвата, пока она еще не замерзла совсем.

Так вчера и сделали. Прошли пешком от Базыбая три километра, потом

сделали плот и проплыли сегодня на нем до пикета 1520. Здесь, на

перехвате, по колено забило снегом, и... плот пришлось бросить. Это уже

пятый наш плот! Завтра будем делать новый. Какая-то просто насмешка -

осталось до жилья всего 52 км, и настолько они непреодолимы, что не

исключена возможность, что совсем не выйдем.

Заметно слабеем. Это выражается в чрезмерной сонливости. Стоит только

остановиться и сесть, как сейчас же начинаешь засыпать. От небольшого

усилия кружится голова. К тому же все совершенно мокрые уже трое суток.

Просушиться нет никакой возможности.

Сейчас пишу, руку жжет от костра до волдырей, а на листе вода. Но самое

страшное наступит тогда, когда мы не в состоянии будем заготовить себе

дров".

 

 

Утром Кошурников долго не мог прийти в себя. Он слышал, что ребята уже

встали, сложили в костер остатки дров, сходили на речку за водой, о чем-то

заговорили. Их голоса были смутными, будто все это происходило во сне.

Костя говорил что-то о бане, которая их ждет через два-три дня на

погранзаставе, о "любительском" табаке, что появился в Новосибирске перед

их отъездом, о жене и ребенке. Потом Журавлев завел речь о каких-то

рельсах.

- Михалыч! - Алеша пробовал повысить голос, но сорвался на шепот. -

Оказывается, Костя не видел, как стыкуют серебряные рельсы...

Кошурников окончательно очнулся.

Говорил Костя:

- А вы, Михалыч, когда-нибудь серебряные рельсы пришивали? Интересно,

где их проложат на этой дороге? Посмотреть бы, Михалыч! Слышите? Почему вы

не встаете?

- Идите, ребята, за перехват, начинайте плот делать. Я попозже пойду. В

голове какая-то карусель...

Ребята ушли, захватив топор и пилу. Было тепло. Шел снег. Но не такой,

как вечером. Крупный и мягкий, он погасил костер и неторопливо застилал

пихтовые лежаки, с которых поднялись ребята. Кошурников откинулся назад,

долго лежал с закрытыми глазами. Потом с усилием открыл их. Вершины елей

едва различались. Зыбкая снежная кисея создавала иллюзию, будто деревья

падают, падают и не могут упасть. Невесомые снежинки опускались на

ресницы. Они были лохматыми, огромными. "Снова кидь, - подумал Кошурников

и закрыл глаза. - Сейчас начну вставать, понесу ребятам кастрюлю".

Однако пролежал он до полудня, прислушиваясь к своему сердцу и к

отдаленному потюкиванию топора.

- Михалы-ы-ыч! - услышал он тонкий голос Кости. Алеша, наверно, не мог

кричать.

Он поднялся, долго-долго всовывал ноги в голенища сапог, которые стали

очень узкими. Пошел к ребятам, присаживаясь на кастрюлю через каждые

десять шагов. "Нет, эту ночь надо выспаться, отдохнуть как следует -

завтра плыть. Балаган надо делать. А кидь все идет..."

 

 

"1 ноября. Воскресенье.

Перенесли лагерь к месту постройки плота на пикет 1512, против впадения

реки Базыбай. Все ослабели настолько, что за день не смогли сделать плот.

Я совсем не работал. Утром не мог встать, тошнило и кружилась голова.

Встал в 12 часов и к двум дошел до товарищей. Заготовили лес на плот и

таскали его к реке. Заготовили на ночь дров - вот и вся работа двух

человек за день. Я расчистил в снегу место под лагерь площадью 18

квадратных метров и поставил балаган - тоже все, что сделал за день.

Все погорели. Буквально нет ни одной несожженной одежды, и все равно

все мокрые до нитки.

Снег не перестает, идет все время, однако тепло, летит мокрый, садится,

на него падает новый, и таким образом поддерживается ровный слой

сантиметров 80 мокрого тяжелого снега.

У всех опухли лица, руки и, главное, ноги. Я с громадным трудом утром

надел сапоги и решил их больше не снимать, так как еще раз мне их уже не

надеть".

 

 

Над тайгой снова сгущалась тьма. Каким все-таки стал коротким день!

Изыскатели давно уже не видели солнышка. Низкие белые тучи, сеявшие сырой

снег, плотно закрывали его с рассвета до сумерек.

В балагане было относительно сухо - снег не падал сверху. Костер горел

хорошо. Изыскатели окружили его сушилами и развесили на них одежду, от

которой шел пар. Черная кастрюля валялась в снегу - друзья сварили сейчас

кусочек оленины величиной со спичечный коробок, разрезали его на три

равные части, выпили соленую воду.

 

 

"Продовольствие кончилось, остался маленький кусочек мяса, от которого

понемногу отрезаем и варим два раза в день. Табаку нет, курим древесный

мох".

 

 

Бесчувственные обожженные пальцы не держали карандаша. Кошурников

достал брезентовую сумочку с документами. Там были паспорт, пропуск,

охотничье удостоверение, деньги, письма. Он перечитал последние письма

жены, хотя помнил каждое слово. Потом зачем-то внимательно стал

разглядывать деньги - две тридцатки. Он прочел надпись с обозначением

купюры по-украински и по-белорусски. На других языках он читать не умел и,

перевернув бумажку, увидел портрет Ленина. Долго рассматривал его.

Подкладывал дрова, подвинулся совсем близко к костру. Закрыл глаза, но

красный портрет в красном овале не исчезал, а стал даже четче, объемнее.

...В конце концов кому будет интересно, как мы тут шли? Важны ведь

сведения, которые мы принесем из тайги...

Он стиснул зубы, низко наклонился над блокнотом.

 

 

"Базыбай - большая река, впадает в Казыр справа в одном уровне. Воды

несет много".

 

 

Всю ночь шла кидь. Большие мокрые снежные хлопья совсем закидали плот.

Его очистили, кое-как столкнули в воду.

Плот был короче прежних, и став его состоял всего из четырех бревен. Но

этого было вполне достаточно - груза на салике не было, да и плыли на нем

только двое.

Берегом снова пошел Алеша, с трудом передвигая тяжелые валенки. Главным

препятствием на берегу был в этом месте не ветровал, а снег. На первой

террасе, ровной и низкой, росли осины и березы. А эти деревья, имея жидкую

крону, пропускают ветер и обычно сгнивают еще на корню. Хоть ненавистная

древесная падаль не преграждала уже путь, однако в разбухших валенках идти

было очень трудно по мокрому и глубокому снегу.

Кошурников с Костей дважды подбивали плот к берегу, чтобы Алеша ушел

вперед. Начальника мучили дьявольские противоречия. Ослабевшие донельзя

люди сильнее, когда они вместе, а изыскатели вынуждены разделиться,

уменьшить тем самым силу каждого. Они могли бы сейчас спокойно ждать

помощи на берегу, однако у них не было продуктов. Им оставалось лишь

несколько десятков километров, но они не могли полностью использовать

быстроту Казыра, потому что отставал Алеша. Посадить на салик Алешу -

можно застрять на камнях, и тогда они ни за что уже не столкнут плот, так

и застынут на нем. Самая большая скорость в середине реки, а они вынуждены

плыть под берегом. Но здесь грозит другая беда - шивера наиболее опасна у

берегов, где громоздятся крупные камни, а течение слабее...

Но вот салик благополучно миновал одну шиверу, потом небольшой

перекатик. Днем собрались все вместе, сварили чай, прокипятив в нем

малиновые прутики да чагу - коричневый окаменевший нарост на березе.

- Устал, Алеша? - спросил Кошурников. - Может, сменимся? Ты на гребь

встанешь, а я - берегом. Отдохнешь на плоту немного. Алеша! О чем это ты

думаешь?

Алеша рассеянно кивнул и просипел:

- Все! Начхал я на нее.

- На кого? На кого ты начхал, Алексей?

- На бронь вашу. - Алеша громко высморкался. - Выйдем отсюда - я сразу

на фронт. И не уговаривайте меня, Михалыч. Если я решил - бесполезно...

Кошурников погрузился в глубокую задумчивость. Он думал о ребятах, о

том, что полюбил их всей душой за это время. И неизвестно сейчас было, он

им нужнее или они ему.

Костя сказал:

- Скорей бы закончить эти изыскания.

- Да? - спросил Кошурников, думая о своем.

- Закончить, говорю, скорей бы их, Михалыч!

- Да? О чем ты?

- Изыскания. Закончить бы побыстрее.

- А они на этом не кончаются. Это только начало, Костя. Там пойдут

технические, предпостроечные...

- А я, Михалыч, мечтаю! - с надеждой в голосе сказал Костя и

отвернулся. - Мечтаю на этой дороге проект организации строительства

сделать. Только вы мне не поручите - вы же меня узнали...

- Узнал, - качнул головой Кошурников. - Поручу.

Костя встал, молча пошел к плоту, занял место на передней греби. А

когда Кошурников помог им оттолкнуться, Алеша спросил с воды:

- Михалыч, а что это по-латыни ваш отец говорил? Как перевести?

- О чем это ты? - Начальник экспедиции не сразу понял, сощурил

воспаленные глаза. - А! Per aspera ad astra? Это значит: через тернии - к

звездам...

Он выбрался на террасу и побрел вперед, не сводя глаз с реки. Ведь

стоило сейчас посадить плот на ерундовской шивере, и конец. Замерзнут на

плоту ребята, погибнет на берегу он без ружья и неоценимой поддержки

Алеши...

"...Алешка, Алешка! Спасибо тебе, что про отца напомнил. Отец помогал

мне весь этот трудный поход, и сейчас он будто бы со мной рядом шагает. Он

учил меня не распускать нюни, когда я был мальчишкой, и рано выпустил из

гнезда. Через тернии... Отец - человек дела и знает цену словам. Как он

еще говорил? "Мысль - драгоценное цветение материи. Нет мысли - и человек

становится скотом". Через тернии... Без обуви и без хлеба. Выдюжу! Война

идет, многим еще тяжелее. Сколько сейчас людей без хлеба и без крова! И

как жалки те, что позалезали в щели, в теплые комнаты. Я счастлив, что не

задерживался никогда в щелях, что всю жизнь топтал сапогами земной шар...

Через тернии..."

Кошурников шел, увязая в снегу. Лоскуты сопревшей кожи, которые были у

него на ногах, уже не защищали от снега. Полушубок, прокопченный у костра,

был весь в дырах и желтых подпалинах. Но все это ерунда. Лишь бы сердце

билось нормально, а то появились какие-то задержки и торопливые толчки.

С террасы было видно, как медленно ребята бьют гребями. Но и этого

хватало, чтобы держать плот поближе к берегу. Кошурников видел, что Алеша

все время наблюдает за ним с задней гребя. "Все в порядке, Алеша, ничего

такого не предвидится".

Но вот показался впереди остров, покрытый высокими и мощными кедрами.

Он резал реку на две части: протока - справа, матера - слева. Плот шел

вблизи левого берега. За кедрами не было видно, как ведет себя матера,

однако Кошурников заметил, что река тут берет легкий разгон.

- К берегу! - крикнул он, махнув рукой. - Быстрина!

Ребята захлюпали гребями. Однако река подхватила легкий салик, потянула

к острову, понесла вниз.

- Бей лево! - закричал он. - Перехват!

Этот тихий плес под островом, наверно, давно уже забило шугой, затянуло

льдом, засыпало снегом. Туда, к рыхлой кромке, мягко подпрыгивая на

быстрине, мчался плот. Ничего нельзя было сделать. Реку стянуло прямо под

островом, и она с разгона, плескаясь и бурля, уходила под белое поле.

- Прыгай!

Он с ужасом увидел, что плот вдруг нырнул под лед, а с ним - Костя.

Журавлев, который стоял на задней греби, метнулся за товарищем, провалился

по шею, но стремительный Казыр уже поглотил Костю, жадно тащил под лед и

Алешу. Еще секунда, и откажут его немеющие руки, еще мгновение, и ледяная

вода остановит сердце.

- Держись, Алеша-а-а!

Кошурников ухнул в реку, пополз навстречу товарищу, разгребая эту

дьявольскую кашу из снега, воды и льда. Потянул Алешу за воротник

полушубка, а тот почему-то едва передвигался, неестественно скрючив

сведенные судорогой руки. Кошурников лихорадочно, рывками подвигал друга к

берегу, не замечая, что Алеша - наверное, он ударился о плот - уже

перестал бороться, обмяк, завел стекленеющие глаза. До берега было не

больше метра. Начальник экспедиции не мог поверить, что остался один. Силы

его были на исходе. Под самым берегом он долго и безрезультатно дергал

Алешу, который уже не подавал никаких признаков жизни. Казыр намертво

схватил тяжелые валенки товарища, всасывал все глубже.

Кошурников медленно пополз вверх, к кедрам. Кое-как достал из

нагрудного кармана кителя спички, но головки их превратились в коричневую

кашицу.

С него текла вода. Едва передвигаясь, побрел вдоль берега на запад,

туда, куда бежал Казыр. Часто останавливался отдыхать. Голова кружилась.

Что-то шумело вокруг, он не мог понять, уши ли ему залило водой, или кедры

ходят под ветром.

Кошурников добыл бы огонь, будь с ним ружье. Но оно вместе с патронами

осталось на плоту. И Костя там же, под этой ледяной перемычкой. А еще

вчера Кошурников передал ему непромокаемый резиновый мешочек со спичками,

чтоб Костя чувствовал себя более нужным товарищам. Как разжечь костер?

Погреться, хоть немного обсохнуть. Мозжили кости, мокрая одежда прилипла к

спине, тяжким грузом давила на плечи. Если б знал все это Володька Козлов!

Он бы уже давно пробивался сюда на лыжах...

...Нашел! У него сейчас будет огонь! Ведь с ним нож! Друг один подарил.

Говорил, что лезвие отковано из наружной обоймы роликоподшипника и

закалено в масле...

Кошурников собрал под снегом с десяток разных камней, снес их под кедр.

Еще разгреб снег и снова набрал камешков. Неужели ни один из них не даст

искры? Ударил по камню вскользь тупой стороной лезвия. Неудачно.

Трясущиеся руки не держали ножа. Еще раз. Брызнули искры. Подумал: "Ты

хорошо роешь, старый крот! - вот что скажет Европа".

Кресало и огниво у него были. Теперь трут. Он вспорол ватные брюки в

том месте, где, как ему казалось, было посуше. Но нет, вата была влажной

даже на ощупь. Он положил кусочек ваты под меховую шапку, в густые волосы.

Нет, едва ли высохнет - там потно и сыро.

Быстро темнело. Кошурников отломил от березы чагу, думая сделать трут.

Но чага была насквозь пропитана водой. Он остановился под кедром, отложил

два сухих сучка и тер их до рассвета обожженными, грязными, опухшими

руками. Утром кинул в снег почерневшие теплые палочки. Попробовал вату -

она была влажной. Выбросил ненужный нож. Сверху падали все те же огромные,

будто из ваты, снежинки.

Ни на что уже не надеясь, пошел дальше. На ноги он избегал смотреть, он

их давно уже не чувствовал. Каждый шаг требовал чудовищного напряжения

воли. Сердце тяжелело, росло, подступало к горлу и ни капельки не грело.

Хотелось сесть и заснуть. Однако он шел вперед - Кошурников знал, что не

должен садиться. Снег тут же заметал его след...

За островом река снова соединилась, сузилась. Льда на ней не было.

Серая вода тут опять ускоряла свой бег. Даже на глаз было заметно, что

река идет под гору. Впереди на воде пузырились белые барашки.

Кошурников все же присел на плотный, забитый снегом куст ольшаника.

Нет, спать он не будет. Он затем присел, чтобы обдумать свое положение.

Кошурников достал карандаш и блокнот. Развернул влажные страницы. Опять

долго не мог вспомнить, какое число. Пролистал блокнот назад.

...Последняя запись первого числа, в воскресенье. Про речку Базыбай

записал - для строителей. Это лишний аргумент за левобережную трассу. А то

мост пришлось бы строить через Базыбай. Это, значит, я писал позавчера.

Катастрофа произошла вчера. Сегодня, стало быть, вторник...

 

 

Подступающий к сердцу холод путал мысли.

...Совсем не слушаются меня руки, будто не мои, а ног словно и нету. А

надо идти. Тут быстрина. Длинная. Меня же весной снесет в нее, записки

пропадут. Пойду назад. Вон на той приверхе отдохну...

Что еще не доделал? Многое. Эта дорога и другие. В море теплом не

покупался. Надо было перед войной бросить курить, сейчас бы не так

страдал. Любовь матери и жены принимал как должное, и некогда было

отблагодарить - в тайге все время. Детям унты не привезу тофаларские. Хотя

ведь на эти деньги мы наши гнилые мешки купили...

...Золотые ребята были, хорошо в общем шли. Какими бы изыскателями

стали, мужиками! А трасса все время левым берегом, все левым.

Дятел, что ли? Или часы отцовские? Алешка, чудак такой, говорил: "Не

часы у вас, Михалыч, а трактор". Вот чудак! Нет, это не часы, а дятел

долбит. Всю жизнь долбит. Вот работяга! И лезет только вверх. Все вверх и

вверх...

...Ветер подул - хиус. Тучи гонит. Значит, кидь кончится. С ветром

холод, а мне тепло...

...Стемнеет скоро. Вызвездит. Большие звезды, близкие.

Если присяду сейчас в снег, то легко и сладостно станет. Но так нельзя.

Пойду, пока не разорвется сердце.

Эх, Казыр, Казыр - злая, непутевая река!

 

ОДИН

 

 

...Заходит солнце, и сумерки быстро ложатся.

Н.Пржевальский

 

"3 ноября. Вторник.

Пишу, вероятно, последний раз. Замерзаю. Вчера, 2.XI, произошла

катастрофа. Погибли Костя и Алеша. Плот задернуло под лед, и Костя сразу

ушел вместе с плотом. Алеша выскочил на лед и полз метров 25 по льду с

водой. К берегу добиться помог я ему, но на берег вытащить не мог, так он

и закоченел наполовину в воде. Я иду пешком. Очень тяжело. Голодный,

мокрый, без огня и без пищи. Вероятно, сегодня замерзну".

 






Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском:

vikidalka.ru - 2015-2024 год. Все права принадлежат их авторам! Нарушение авторских прав | Нарушение персональных данных