Информация к уроку для учителя

Может быть использовано для подготовки ученика к третьему уроку по лирике Тютчева.

Вещая муза - лирика [26]

В тяжёлую для России годину поражения в Крымской войне (1854) один из величайших лириков Ф. И. Тютчев написал пронизанное болью стихотворение, которое, на мой взгляд, необыкновенно созвучно и дням сегодняшним.

Теперь тебе не до стихов.

О слово русское, родное!

Созрела жатва, жнец готов,

Настало время неземное...

Ложь воплотилася в булат;

Каким-то Божьим попущеньем

Не целый мир, но целый ад

Тебе грозит ниспроверженьем...

Все богохульные умы.

Все богомерзкие народы

Со дна воздвиглись царства тьмы

Во имя света и свободы!

Тебе они готовят плен.

Тебе пророчат посрамленье, —

Ты – лучших, будущих времен

Глагол, и жизнь, и просвещенье!

О, в этом испытанье строгом,

В последней, в роковой борьбе,

Не измени же ты себе

И оправдайся перед Богом...

Это поистине пророчески вещее стихотворение поэта. И хотя нынешнему смутному деляческому времени зачастую вовсе, наверное, не до поэзии, я всё же рискну высказать такую “крамольную” мысль: и теперь трудно представить русского человека, равнодушного к искрящимся, жизнелюбивым строчкам из “Весенней грозы” или из “Весенних вод”, строчкам, запавшим в наши сердца чуть ли не с младенческих лет. Смею также утверждать, что и те, кто не воспринимает “грозу в начале мая” и “румяный, светлый хоровод”, майских дней, не останутся безразличны к завораживающей силе пробуждения жизни, излучаемой тютчевской поэзией.

Удивительное дело: Тютчев прожил большую жизнь, чуть-чуть “не дотянув” до своего семидесятилетия (родился 5 декабря 1803 года, скончался 28 июля 1873 года), но мы воспринимаем его, несмотря на мудрость и как бы “изначальную” зрелость духа его поэзии, всегда страстно влюблённым и, значит, вечно молодым. Читая пронзительно-гениальную любовную лирику поэта, особенно стихи так называемого “денисьевского цикла”, воспевающие “последнюю” четырнадцатилетнюю любовь поэта к Е. А. Денисьевой, невольно попадаешь в положение, когда неотразимо вступает в действие “закон заразительности” наших чувств. Любовь у Тютчева всегда наполнена драматическими, а нередко и мучительно неразрешимыми коллизиями, но она в то же время олицетворяет высшую радость жизни.

И кто, например, может остаться безучастным, безразличным к восторгу опять же весеннего и молодого пробуждения в душе, которое запечатлел поэт в знаменитом “Я встретил вас – и всё былое...”? А ведь между “Весенней грозой” и “Я встретил вас...” более чем сорокалетний временной “коридор”, но впечатление такое, что весенние ветры всегда сопровождали творца этих двух стихотворений, и упоминание об “отжившем сердце” воспринимается всего лишь как стилистическая фигура. Подлинное же сердце поэта, видимо, до последнего мига сохраняло энергию молодости, что и влекло его музу в грозовые разряды стихийного буйства.

Ты, вода моя морская.

Своенравная волна.

Как, покоясь иль играя.

Чудной жизни ты полна!..

Нынче общепризнанно, что Тютчев — один из величайших лирических поэтов мира и крупнейший представитель русской философской лирики. Но в ряду “величайших и крупнейших” Тютчев дорог и близок вам не только как творец, создавший поэтические жемчужины, но и как детеныши участник современного литературного процесса, оказывающий громадное влияние на развитие русской поэзии; дорог и близок нам Тютчев направленностью свое лирической реактивности — тем самым неоднократно отмечаемых критикой “тяготением к изображению бурь и гроз в природе и человеческой душе”, которое в конечном итоге определяет психологическую прочность познания истины.

О, вещая душа моя!

О, сердце, полное тревоги,

О, как ты бьёшься на пороге

Как бы двойного бытия!..

Скептически относящийся к пророческой мысли поэта (хотя сам-то оказался воистину Пророком милостью Божьей!), необычайно строго, даже жестко оценивавший собственное творчество Тютчев в максималистском “самосуде” очень близок другим крупнейшим русским художникам слова от Аввакума и Державина до Толстого и Блока, ощущавшим социально-нравственные катаклизмы эпохи с пристрастным личным трагическим накалом.

Всю свою жизнь Ф. И. Тютчев трудился на государственном поприще: долгие годы на дипломатической службе за пределами России, потом старшим цензором и председателем Комитета иностранной цензуры. Он честно служил интересам России, как подсказывали ему убеждения, был патриотом и гражданином своей Родины, страстно желавшим блага и процветания своему народу. И нынче, читая горделивые тютчевские слова (“Умом Россию не понять, // Аршином общим не измерить: // У ней особенная стать - // В Россию можно только верить”), мы как-то яснее и осязаемее видим “тайну” непокорённости нашего народа в прошлом, проникаемся, несмотря на определённые сомнения и разочарования, верой в нашу необоримость в будущем.

Ф. И. Тютчев — крупнейший поэт-философ, но в его высокоинтеллектуальной лирике приоритет “сердца горестных замет” перед холодными наблюдениями ума очевиден. Вероятно, именно этот приоритет и имел в виду поэт, когда говорил о себе: “Не было, может быть, человеческой организации, лучше устроенной, чем моя, для полнейшего восприятия известного рода ощущений”.

Есть в осени первоначальной

Короткая, но дивная пора —

Весь день стоит как бы хрустальный,

И лучезарны вечера...

Пустеет воздух, птиц не слышно боле.

Но далеко ещё до первых зимних бурь —

И льётся чистая и тёплая лазурь

На отдыхающее поле...

Согласимся и признаем: перед нами та одухотворённая природа, которая потрясает нас прежде всего подлинностью состояния, той подлинностью, с которой имеют дело все, кто не просто созерцает природу, но живёт в ней, чувствует, что “в ней есть душа, в ней есть свобода, // В ней есть любовь, в ней есть язык”.

Мы дивимся и восхищаемся тому, как мог аристократ, преимущественно проживавший в городе и довольно долго в заграничье, почувствовать душу земли подобно истинному земледельцу-труженику, ибо предзимнее “отдыхающее поле” можно только почувствовать, а не увидеть.

В народном сознании живёт благоговейное и таинственно трепетное отношение к стихийным силам природы. И чем сильнее загадочность этих сил, тем большее к ним притяжение человека, большая родственная связь и большее желание продлить такую “загадочность”, ибо всякая чрезмерная ясность притупляет жажду жизни. Для Тютчева роковая активность сил природы как бы аккумулирует очарованную напряжённость бытия, и загадка её для поэта — тоже необходимо желаемое, хотя и “может статься, никакой от века Загадки нет и не было у ней”.

И конечно же, ощущение вековых трагичных противоречий между человеком и природой (уравновешенность и гармония в природе не нарушаются даже стихийными силами, чего нельзя сказать о людях, испытавших душевные бури и грозы) тоже имеет много общего с народными представлениями об этих противоречиях, запечатленных в тех же произведениях русского фольклора – не говорю уже о подлинно народных образах в лексике поэта: “чародейкою Зимою околдован лес стоит”, “взбесилась ведьма злая” (снова о зиме), “что ты клонишь над водами, ива, макушку свою”, “ночь хмурая, как зверь стоокий”... А вот прямое признание словотворческого дара народа:

Как верно здравый смысл народа

Значенье слов определил:

Недаром, видно, от “ухода”

Он вывел слово “уходил”.

Среди своих современников Тютчев, пожалуй, наиболее глобально и наиболее взрывчато предчувствовал необратимость надвигающихся новых сотрясений в мире. Будучи по натуре всегдашним приверженцем духовных “бурь и тревог” (“...Ты — жизнь, назначенная к бою, // Ты — сердце, жаждущее бурь...”), поэт, постоянно стремившийся к свету непрестанного обновления бытия, невольно затрагивал в своих стихах и общественно-политические “бури” и как верный сын России страстно откликался на те или иные события повседневности, проявляя, однако, поразительную провидческую прозорливость. Потому-то и звучат с неотразимой актуальностью его стихи, написанные, казалось бы, на злобу тогдашнего, более чем столетней давности дня (в поддержку восстания христианского населения острова Крит против турецкого владычества):

Ты долго ль будешь за туманом

Скрываться, Русская звезда,

Или оптическим обманом

Ты обличишься навсегда?

Ужель навстречу жадным взорам,

К тебе стремящимся в ночи,

Пустым и ложным метеором

Твои рассыплются лучи?

Всё гуще мрак, всё пуще горе,

Всё неминуемей беда —

Взгляни, чей флаг там гибнет в море,

Проснись — теперь иль никогда...

Как это тревожно для дней сегодняшних, для нашей «зомбированной» Отчизны, которой, повторяю, нынче, наверное, «не до стихов», но которая ещё может «проснуться».

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: