Игра Эльмана перевернула мне душу

Я вырос на скрипичной фабрике, и каждый раз, устраивая детскую возню с братьями и се­страми, мы лупили друг друга скрипками — в то время они были для нас не более чем игрушками.

Когда я уже ходил в начальную школу, рабо­та на фабрике шла и в ночную смену. В это время пятьдесят или шестьдесят рабочих полировали верхние и нижние деки скрипок. Шла Русско-японская война 1904-1905 годов. У каждого рабо-

чего над головой висела керосинка, освещавшая рабочее место. Вечером после ужина я заходил в мастерскую и слушал затаив дыхание истории, которые рассказывали рабочие, чьи имена я пом­ню до сих пор. Среди них были прекрасные рас­сказчики. Они рассказывали о подвигах Ивами Дзютаро и Кимуры Сигенари. У меня до сих пор стоит перед глазами эта картина, как рабочие в свете керосиновых ламп рассказывают что-то, не прерывая своего труда, а я, маленький мальчик, завороженно их слушаю. Подходя к самому ин­тересному месту истории, рассказчик обычно го­ворил: «А неплохо бы сейчас и рисового пирога отведать». Боясь, что он потеряет нить рассказа, я стремглав мчался домой, который находился совсем рядом с мастерской, хватал несколько ку­сков пирога из бочонка, стоявшего на кухне, и бегом возвращался обратно. Рассказчик подогре­вал пирог на жаровне и продолжал свою удиви­тельную историю.

Учась в коммерческом училище, во время летних каникул я работал на фабрике. Я узнал все о том, как делаются скрипки, как работают станки, как покрываются лаком готовые инстру­менты. Многое я умел уже делать своими рука­ми, и это доставляло мне огромную радость.

Еще во время учебы в училище у нас появил­ся первый граммофон — не электрический, как

в более поздние времена, а с заводной ручкой и большим раструбом. Раструб был такой боль­шой, что я без труда мог засунуть в него голову. Первой пластинкой, которую я услышал, была «Аве Мария» Шуберта в исполнении Миши Эль-мана. Бархатистая нежность звуков его скрип­ки буквально потрясла меня. Я чувствовал себя словно во сне. Я и подумать не мог, что скрипка, которую я считал всего лишь игрушкой, может издавать такие звуки!

«Аве Мария» открыла мне глаза на музыку. Я не понимал, почему она так трогает мою душу, но, очевидно, во мне уже тогда жила способ­ность ощущать красоту. Избыток эмоций стал первым шагом в поисках подлинного значения искусства. С фабрики я принес домой скрипку и попытался подражать Эльману, играя менуэт Гайдна. У меня не было нот, и я просто водил смычком, стараясь играть то, что слышу. Я про­водил день за днем, пытаясь освоить эту пьесу. Техника игры, которую я освоил самостоятельно, была никудышной, но все же я осилил эту вещь.

Менуэт Гайдна стал первым музыкальным произведением, которое я сыграл. Я чувство­вал необычайный душевный комфорт, играя на скрипке. Я полюбил этот инструмент и музыку в целом.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: