Долгожданная встреча

– Андрей, а ведь меня чуть не поймали, – сказал Сергей, глядя ему прямо в глаза.

– Не всё так просто, Серёжа. Ещё твой врач предупреждал Гришу, т. е. твоего следователя Григория Михайловича, что если тебя перегрузить переживаниями, может быть непоправимый срыв. Именно это их удерживало от более активных действий. Поэтому и я не хотел тебя напрасно пугать. А реальность такова. В регионе идёт тотальный "шмон"[5]. Проверяется абсолютно всё. Против нас работают вместе коррумпированные государственные силы и бандитское сообщество. Ты знаешь, у меня тоже проверили документы. Вообще, мой расчёт был на то, что проверить полностью весь выезжающий транспорт невозможно. И слава богу, что они проверяли лишь тех, кто приблизительно по внешности и возрасту похож на тебя. Но если б они тебя захватили, то только за отсутствие документов. Тогда я бы обязательно вмешался. В милиции всё сейчас продаётся. За хорошие деньги тебя можно было бы вызволить. А нет – так терять мне нечего. Дороже отца и родных у меня никого нет. Тебя я считаю своим другом. Понимаешь… – Андрей сделал паузу, – в общем, как и у других адвокатов, у меня широкий круг знакомств. Сейчас в городе наготове группа, которая в случае чего готова тебя освободить. Они ждут моей команды. Вот так-то.

– А когда ты меня ждал у больницы, группа тоже была наготове? – спросил Сергей.

– Да, а ты как думаешь? – переспросил Андрей.

Сергей настолько был потрясён услышанным, что не сразу смог ответить. Придя в себя, он тихо спросил:

– Андрей, неужели ты пошёл бы даже на это?

– К сожалению, да. Пойми, мы в волчьей стае. Покалечивших тебя негодяев никто всерьёз судить не будет. А для этого им надо ликвидировать тебя и отца. А также, как ты теперь понял, меня и мою семью. Так что ставки очень высоки. Они ни перед чем не остановятся. К тому же оба сынка находятся в неадекватном состоянии. Лечатся до сих пор. Папа тебе расскажет подробности.

– Андрей, я обязан своим спасением не только твоему отцу, но и тебе.

– Не говори под руку. Давай благополучно доедем, вот тогда и отметим всё это.

Наступило молчание.

– Скажи, Андрей, а не могут ли они вычислить Учителя, т.е. папу твоего, по фотороботу.

– В том то и дело, что никогда. Но об этом он сам тебе расскажет.

Сергей вдруг представил, сколько переживаний выпало на долю Андрея и его родных: жены, матери и, конечно, Учителя. Раньше ему казалось, что только он выбит из колеи, что только он вынужден унизительно подчиняться сложившимся обстоятельствам. Машина свернула с асфальта на просёлочную дорогу. Машину стало сильно трясти. Сергей вдруг почувствовал себя очень неуютно. Он начал всматриваться в открывшийся перед ним пейзаж.

Они ехали мимо небольшого озера, которое наполовину было затянуто лёгким ледком. На фоне вечернего неба силуэты чёрных облетевших деревьев, крючковато обрамлявших водную гладь, казались фантастическими чудовищами. Красно-багровые облака, причудливо и зловеще плыли между тёмными чудовищами, готовясь низвергнуть на землю накопившийся в них огонь. На какое-то мгновение ему стало страшно. Но он отогнал страх. Успокоившись, вспомнил, что он это уже где-то видел. Да, точно. В прошлом году он начал продвигать в магазине китайский чай. Для этого объездил много китайских торговых представительств. В приёмной одного из них залюбовался большой роскошной вазой, расписанной в бело-чёрных и красно-голубых тонах. Пейзаж, изображённый китайским мастером, очень напоминал развернувшуюся перед ним картину родной природы. Почему, думал он, даже знакомая с детства природа вызывает у него страх, а в другой стране то же самое превращается в прекрасное произведение искусства? Как же так получилось, что мир, в котором он жил, стал для него зловещим и чуждым? Ведь он никому плохого не желал и не делал. Откуда взялось такое количество зла, конца и края которому пока не видно? Сергей стал гнать от себя эти мысли. Надо серьёзно поговорить с Учителем. Он должен знать причины происходящего.

– Что-то ты погрустнел. Потерпи, через десять минут будем на месте, – Андрей усиленно крутил руль, стараясь объехать дорожные колдобины.

– Андрей, а папа наукой занимается или переключился полностью на искусство?

– Нет, конечно. Он в курсе всех событий. Много читает. Всё анализирует. Изменился он только внешне, а в остальном – от тот же Учитель, тот же Дмитрий Николаевич Твердохлебов. Я же говорю: иногда мне кажется, что я не из рода Твердохлебовых, а какой-то… колобок. Надо это делать – качусь туда, другое – верчусь сюда. В общем, куда ветер дует, туда и я. А отец всегда выясняет, откуда ветер дует. Иногда ставит парус и идёт ему наперекор. Не даёт себя катать туда-сюда. Вот так вот. Да, возьми в "бардачке" бутылочку и губку и смой с себя грим. А то ещё напугаем родителей. Гляди, подъезжаем. Вон, деревню видишь?

– Деревню вижу. А относительно себя – ты преувеличиваешь. По-моему твой характер похож на отцовский, – сказал Сергей, усиленно протирая губкой лицо.

– Спасибо. Для меня слова эти – как бальзам на душу. Кстати, сейчас могу тебе сказать, что все опасности остались позади. – Андрей набрал номер телефона и через несколько секунд паузы кому-то сказал: – "Все нормально. Отбой", – и отключил телефон.

Минут через пять они подъехали к дому. Уже начало темнеть, да и разглядеть какие-то подробности за оградой было трудно. На своей линии дом был последним. Судя по крыше, на которой возвышались две трубы, в нём должно было быть просторно. Невдалеке виднелся какой-то пропеллер. За домом чернел лес. Не успели подъехать, как ворота раскрылись. Им навстречу вышел человек с окладистой бородой и усами. Рядом с ним, усиленно виляя хвостом и подпрыгивая, кружил шоколадно-рыжий ирландский сеттер.

У Учителя

– Вот и отец, – сказал Андрей, – а собаку зовут по-есенински – Джим.

Когда машина заехала во двор, Учитель закрыл ворота, прошёл к дому и поднял дверь пристроенного гаража, к которому был пристроен ещё и навес. Машина подкатила к нему. Сергей вышел из машины и растерянно, не зная, что говорить и делать, подошёл к Учителю. Джим первым подбежал к нему, обнюхал, не облаял, а вежливо потявкал и побежал здороваться с Андреем.

– Здравствуйте, Учитель, – только и смог сказать Сергей и к его горлу подкатил комок.

– Здравствуй, дорогой мой, здравствуй, родной, – Учитель шагнул навстречу, пожал руку и крепко его обнял. Сергей почувствовал, как из глаз потекли слезы.

– Ну вот, отец, – сказал, поглаживая повизгивающего Джима, Андрей, – мы сделали это. Они с отцом крепко ударили друг друга по рукам. Учитель положил руку на плечо сына и потряс его. Несмотря на сумерки, было видно, что лицо Андрея от радости раскраснелось.

На крыльце, сложив руки на поясе, их встретила поседевшая, но бодро выглядевшая, Дарья Георгиевна. Она тоже обняла Сергея, а увидев слезы в его глазах, шрамы на лице и седину в волосах, прослезилась сама. Все гурьбой зашли в сени.

– Да что ж это такое, – вскричал Андрей, – не плакать надо, а кричать "ура"! Ну-ка, давайте вместе.

Дом огласился звуками ликования. Джим поддержал их звонким лаем.

– Всё, хватит, а то всю деревню всполошите, – осаживала мужчин Дарья Георгиевна, вытирая слезы. – Проходите в дом, проходите.

– Мам, я же забыл. Дима и Даша велели тебя поцеловать, деду кланяться, а Джиму передать гостинец – сказал Андрей, целуя мать.

– Как они там, любушки мои, не обижаете? – улыбаясь и с ревностью в голосе спросила Дарья Георгиевна.

– Да разве их обидишь? Они сами кого хочешь из себя выведут. Все ждут, когда я их сюда погостить привезу. Смотри, послали Джиму по конфете. Джим, лови!

– Джим, фу! – приказал вдогонку Учитель.

Сеттер ловко поймал на лету конфету, выплюнул на пол, обнюхал и, аккуратно взяв в зубы, понёс и положил к ногам Учителя.

– Где ж ты видел, чтоб натасканная охотничья собака конфеты ела, – сказал Учитель, забирая конфету. – Не давай больше, а то испортишь её.

Сени вели в большую комнату с камином в углу. Стены и потолок были обшиты сосновой доской. Посреди комнаты стоял большой стол со стульями, покрытый белоснежной скатертью с бахромой. В центре стола возвышалась желто-белая фаянсовая ваза с ветками красноплодной рябины. Под противоположными стенами стояли резной буфет, старинной работы и диван с двумя креслами. На стенах висели написанные маслом картины. В основном пейзажи. В доме было тепло, стоял аромат хвойного дерева и еле ощутимого дымка. Сергей почувствовал как легко ему стало дышаться. Слегка осмотревшись, он подошёл к двум детским портретам, висящим рядом с камином. Мальчик в матроске был нарисован во весь рост, а голубоглазая девочка с большими бантами сидела за столиком, подперев щеку рукой.

– Учитель, это ваши внуки?

– Да. Года три назад попытался их изобразить. В основном по памяти. Они же на месте стоять больше трёх секунд не могут. Вот когда их увидишь, скажешь, получилось или нет.

– Пап, как же Серёжа скажет, ведь больше трёх лет прошло. Они уже сильно изменились.

– Изменились, конечно. Только характер остался такой же. Тут главное не столько сходство, сколько, "коего духа человек перед вами", как в старину говорили. Да ладно, чего уж там, сам знаю, что я – не Серов[6]. Пошли, лучше, руки мыть и к столу садиться. После всех приключений аппетит должен быть хороший.

В ванной стояло всё необходимое оборудование. Стены были аккуратно обшиты голубым пластиком. Из крана над умывальником пошла горячая вода.

– Ух ты, вода горячая, – обрадовался Сергей, – вот это здорово. Наверное газом греете?

– Как мы греем воду – покажу завтра, сказал Учитель. – А газа у нас нет. Мы же глубинка.

– Какая же вы глубинка? – удивился Сергей, – два часа езды до столицы.

– Тут магистраль недалеко проходит, – вмешался Андрей, – только за газификацию власть большие деньги просит. Но отец выход нашёл.

– Всё, технические разговоры потом. Руки помыли, вперёд к столу. – Учитель, улыбаясь в усы, обнял обоих и повёл в большую комнату.

На столе уже стояли сдвоенные тарелки с приборами и дымился только вынутый из печи глиняный горшок. Учитель, велел Сергею пока отдохнуть в кресле, а сам пошёл с Андреем на кухню помогать жене. Джим, виляя хвостом, опять подошёл к Сергею, обнюхал и положил сначала лапу, а потом и голову ему на колено. Сергей погладил собаку и почесал ему за ушами.

– Пап, иди сюда, посмотри что делается, – закричал вошедший в гостиную с тарелками в руках Андрей.

– Сергей, голова на колене – это серьёзно. Тебя признали и приглашают подружиться, – подтвердил, вошедший с большим блюдом в руках, Учитель.

Через несколько минут стол был накрыт. Последней из кухни вышла Дарья Георгиевна с солениями и половником в руках. Она хозяйским взглядом окинула стол, переставила в центр две поллитровки темно-рубинового и ярко-красного цветов и пригласила мужчин садиться. Взяв у Сергея тарелку, приподняла крышку глиняного горшка и стала наливать ему суп. От кулинарных ароматов, заполнивших помещение, у Сергея закружилась голова.

– Тебе какую налить, тёмненькой или светленькой? – Учитель взял в руки рюмку Сергея.

– Они обе хороши, я у Андрея уже попробовал. Для начала налейте светлой.

– Ну, что же, с приездом тебя, Сергей, – Учитель встал и чокнулся со всеми.

– Я больше "ура" кричать не буду, но честно скажу: до сих пор украдкой дёргаю себя за ухо – не сон ли всё это, – Андрей выпил и зацепил вилкой прозрачный зелёный огурчик.

– Дарья Георгиевна, суп изумительный, – Сергей благодарно посмотрел на неё.

– Мама у нас великий кулинар. Всё, что Лара умеет, всё – от мамы.

– Ладно тебе, Адя, смотри, перехвалишь меня. На самом деле всё это очень просто. Лара сейчас даже лучше меня готовит. – Но было видно, что похвала ей пришлась по душе.

– Почему вы называете его Адя? – спросил Сергей.

– А это он сам себя так в детстве называл. Вместо я, говорил "Адя". "Адя хочет гулять, Адя хочет кушать". Ну, а я до сих пор не могу это забыть. Андрей, извини, что выдаю твои секреты.

– Мам, какие это секреты. Я для тебя всегда был, есть и буду "Адя". У нас ведь тоже. Лара Дашу зовёт так, как она себя начала называть, когда только заговорила: Дая. И я иногда её так называю. Хотя раньше ласкательных имён не любил.

– Это возрастной парадокс, - сказал Учитель.

- Что вы имеете в виду? – спросил Сергей.

- Дело в том, что многие простые вещи мы начинаем по-настоящему понимать, лишь достигнув определённого возраста и положения. Сейчас, как отцу, Андрею всё понятно и ясно. А помнишь, - обратился он к сыну, - на твой день рождения пришли одноклассники. Мама, как всегда, назвала тебя Адей. И кто-то потом в школе начал тебя поддразнивать. Ты обиделся и полез драться. А дома дулся на мать целый день. Я пытался тебе всё это объяснить, но безрезультатно. Не забыл? – Учитель внимательно посмотрел на Андрея.

– Нет, папа, не забыл. Но разве я с тех пор не стал большим мальчиком?

– Стал, стал, – вмешалась Дарья Георгиевна, – и не мальчиком, а мужчиной. А ты, Дима, отстань от ребёнка.

– Но ты же, мам, – искренне удивился Андрей, – только что сказала, что я мужчина, а не ребёнок.

Все дружно рассмеялись.

– Да ну вас, пойду, лучше, мясо принесу, – Дарья Георгиевна улыбаясь, махнула рукой на мужа с сыном и встала.

Застолье продолжалось часа полтора. Никто из присутствующих не спрашивал Сергея о подробностях пребывания в больнице. С наслаждением слушал он простые домашние разговоры и бесхитростные тосты. Ему казалось, что всегда жил в этом доме и никогда не расставался с его обитателями. На душе стало радостно и спокойно. Впервые перестал чувствовать постоянный гнев и душевную боль, мучавшие его многие месяцы. Бурлившие в душе чувства заставили его взять рюмку и подняться.

– Мне трудно говорить о том, что я сейчас чувствую… Сейчас нет у меня никого, кроме матери и вас. Семья, в которой я жил… – комок поднялся к горлу и Сергею трудно стало говорить, – отвернулась от меня. Мне одному было непросто в больнице. Но вы спасли и дали мне надежду. Я никогда этого не забуду. Пусть ваша семья будет здорова и счастлива.

Его волнение передалось всем, особенно Дарье Георгиевне. Она тоже подняла рюмку.

– Сергей, знай, что ещё в студенческие годы Дмитрий Николаевич сильно тебя хвалил, да и все мы очень тебя полюбили. Я думаю, не случайно так получилось, что жизнь нас снова свела вместе. Живи с нами. Не пропадём. Хозяйство у нас своё. Места в доме много. Воздух и вода у нас целебные. А тебе надо окрепнуть, подлечиться. Буду тебе настои из трав готовить. И хорошо, что мама твоя тебя сейчас не видит. Но вот увидишь, всё заживёт и пройдёт. Здоровья тебе и удачи.

Наливка оказалась напитком серьёзным, а тостов было выпито достаточно. Сергею много не наливали, но он опять почувствовал неодолимую тягу ко сну. С помощью Андрея вскоре оказался в комнате на втором этаже и уснул безмятежным сном.

Новая жизнь

Проснулся он утром в благостном настроении. Быстро оделся, подошёл к окну и оттащил в сторону штору. Стёкла окна по краям были покрыты морозными узорами. Небо затянуло светло-серыми облаками. Видневшаяся часть участка, примерно с полгектара, была огорожена забором. В углах стояли два высоких "ветряка", большие лопасти которых усиленно вращались. Сергей увидел также белые силуэты остеклённых парников и хозяйственные постройки. Всё было покрыто слоем густого снега. Лишь вздыбленные от ветра края какого-то чёрного материала выдавали заботливо укрытые участки земли. Сразу за огороженным участком начинался высокий лес. Верхушки могучих тридцатиметровых берёз и сосен волнообразно покачивались под давлением ветра, который сильными порывами вздымал с их вершин снежную седину. Перед домом Джим лениво отгонял от своей миски двух ворон, круживших вокруг него. Вышла Дарья Георгиевна и позвала собаку к себе. Пёс подбежал и начал ласкаться и прыгать, пытаясь лизнуть хозяйку в нос. Вдруг, видно что-то почуяв, он взглянул вверх, на окно, за которым стоял Сергей. Дарья Георгиевна тоже подняла голову и увидев его, улыбнулась и приветливо махнула рукой. Сергей в ответ тоже помахал рукой. "Пора спускаться", – подумал он, – "наверное, все уже встали".

Он начал убирать постель на кровати и осматривать комнату. В ней было два двустворчатых окна – одно с видом на участок и лес, а из другого по обе стороны просёлочной дороги виднелись дымящие трубами настоящие деревенские дома. На стенах висели пейзажи всех времён года и натюрморты с полевыми цветами в вазах. Противоположная стена почти до потолка была заставлена ровными рядами книг за стёклами книжных шкафов. У другой стены расположились вместительный гардероб с тремя дверями и шкаф-секретер. Кроме откидной панели, в нём были выдвижные ящички, дверцы и две книжные полки со стеклянными дверцами в верхней части. Рядом стояло рабочее кресло. У окна – столик с голубой скатертью, бело-синяя фарфоровая ваза с живыми ветками рябины и два гнутых стула. У кровати – небольшой телевизор на подставке. На стене, у изголовья кровати висел светильник, похожий на раскрывшуюся лилию. С потолка, в форме стилизованной виноградной лозы с гроздями и листьями, свисала латунная люстра с тремя разновысокими тёмно-зелёными плафонами. В углу комнаты Сергей увидел свой рюкзак, а рядом – упакованные коробки с покупками. "Как же я забыл о них", – мелькнуло в голове. Осмотревшись и приведя в порядок постель, он захотел спуститься. Но тепло и уют комнаты его не отпускали. Он опять обратил внимание на то, как легко ему стало дышаться. В дверь постучали. Вошёл Андрей.

– С добрым утром. Ну, старик, как спалось? Голова не болит? Тебе потом надо будет её помыть, чтоб смыть седину.

– Ну что ты, стариком себя не чувствую. Наоборот, – Сергей поднял руки, глубоко вздохнул и потянулся, – дышу, Андрюш, как в барокамере. И голова лёгкая, аж светится.

– У меня, Серёжа, такие же ощущения. А как в город приеду, задыхаюсь. Скажи, как тебе комната, понравилась? Теперь ты в ней будешь жить.

– Она напомнила мне моё детство в родном доме. Также уютно и легко.

– Мужчины, – послышался снизу голос Дарьи Георгиевны, – всем умываться и к столу!

– Мам, мы сейчас, – откликнулся Андрей, – ну что, пошли вниз? Я-то уже умылся и проголодался, – обратился он к Сергею.

– Я тоже готов, только вот помоги мне коробки спустить вниз.

Они спустились на первый этаж. В гостиной Дарья Георгиевна накрывала на стол. В кресле с книгой в руках сидел Учитель.

– Как спалось на новом месте, Серёжа? – спросил он.

– Спасибо, выспался я отлично. Здесь, у вас, иначе и невозможно.

Сказав это, Сергей начал разворачивать упаковки. Он не заметил, что муж с женой переглянулись и как-то напряглись. Но Андрей это заметил и попытался сострить.

– Пап, сейчас будет раздача слонов.

– Зачем ещё слоны какие-то? – серьёзно спросила Дарья Георгиевна.

Вопрос повис в воздухе. Сергей не ожидал, что подарки вызовут такую реакцию у хозяйки. Да и по выражению лица Учителя трудно было что-то понять. Почувствовал, что возникает неловкость: его спасли от верной гибели и предложили надёжное убежище. А он как бы пытается тут какими-то подарками… Надо было объяснить свой эмоциональный порыв. Иначе вручение подарков могло быть неправильно понято. Тишину нарушил Андрей.

– Мам, Сергей попросил, чтобы я перед выездом отвёз его в какой-нибудь большой магазин. Видит бог – я сопротивлялся, но он почти силой настоял на своём, так что… да чего уж там… Пусть Серёжа сам всё расскажет. Я тут ни при чём.

– Не знаю, как правильно выразить, то есть сказать… Мне очень хочется… я чувствую… – Сергей смутился и укоризненно посмотрел на Андрея. Он не знал, как сказать о своих чувствах, чтобы его поняли. Учитель заметил его смущение и пришёл на помощь.

– Скажи так, как чувствуешь, и всё будет правильно.

– Я… то есть вы… в общем, поймите меня, я очень благодарен, что вчера вы все меня пощадили: не стали расспрашивать о том, что я пережил в больнице. Вспоминать об этом очень тяжело… Ведь меня не только лечили. Это был одновременно и арест. За мной следили и подслушивали… угрожали убить… Я был абсолютно один со всем этим… Да чего уж там… два раза спасся от верной смерти. И в первый, на рынке, и во второй раз спасли меня вы, Учитель, и ваша семья. Низкий вам всем поклон. Вот уже два дня как я вырвался на свободу. Для меня они особенные. Знаю, что забыть это будет невозможно. Поэтому в память о моем спасении прошу вас принять от меня эти подарки. От чистого сердца.

– Серёж! – воскликнул Андрей, – ну ты прямо оратор.

– Так бывает часто, – сказал Учитель. – Страдания дают мудрость. А мудрость – умение сказать главное.

– Всё ясно, – вмешалась Дарья Георгиевна, – давайте сделаем так: сначала позавтракаем, а потом посмотрим подарки. Тут же какая-то сложная техника, да? Пока будете подключать, испытывать, то да сё, на столе всё остынет. Так что Адя, веди-ка Сергея умываться и – за стол. Хотя и мне интересно подарки посмотреть.

Сергей почувствовал облегчение от того, что его слова были приняты и щекотливая ситуация разрешилась.

– Слово хозяйки закон. Андрей, я сам всё найду. Через пять минут буду готов.

За столом у Сергея разыгрался аппетит. Хозяйка следила, чтоб его тарелка не пустовала. По её просьбе он с удовольствием пробовал всё, что стояло на столе: домашний творог, варёные яйца и сыр, маринованный перец и баклажанная икра, блинчики со сметаной и малиновым вареньем. Всё это запивалось парным молоком. Завтрак прошёл в оживлённых разговорах. Дарья Георгиевна рассказывала о своей технологии домашнего консервирования, Учитель – о смешных ситуациях общения с Джимом, Андрей – о своих клиентах. Дарья Георгиевна дала Сергею бутылку с настоями из трав и велела каждое утро пить натощак по две чайные ложки. Когда убрали со стола, приступили к подаркам.

Сначала Сергей вручил Дарье Георгиевне шаль. Она её развернула, подошла к зеркалу и как-то особенно повернувшись, накинула её на себя. Внимательно на себя посмотрела, немного наклонила голову и сделала несколько шагов перед зеркалом. Учитель подошёл к ней и обнял за плечи.

– Какая ж ты у меня красавица!

– Эх, мне бы годочков двадцать сбросить, вот тогда б поверила. Но шаль, Серёжа, мне нравится. Спасибо тебе.

– Мам, что-то рано ты себя списываешь со счетов! – воскликнул Андрей.

– Да хватит вам, и так уже в краску вогнали, – смутилась Дарья Георгиевна. Глаза у неё блестели, щеки разрумянились.

– А это – чтоб звонить, – Сергей протянул ей сотовый телефон. Хоть сейчас можете внукам позвонить.

– Вот это да! Серёженька! Спасибо тебе! Андрюша им недавно телефон подарил. Теперь у нас с Дашуткой и Димкой личная спецсвязь будет. Как же верно ты всё угадал!

– Дарья Георгиевна, тут и гадать нечего. Я же знаю, как вы Андрея любите, а внуки – это же как…

– Серёж, ты что, – перебил его Андрей, – когда Дайка и Димка приезжают, меня здесь никто и не замечает. Между ними такая любовь – не передать. Им тут всё можно. А вот когда я был в их возрасте…

– Адя, ну ты совсем не прав. Я с ними душой молодею, а перед глазами всё равно ты, только в их возрасте. Мы с тобой об этом уже говорили, и ты сам…

– Мам, да я всё понимаю и не обижаюсь. Это так, просто к слову сказал, что внуков вы с отцом…

– Андрей, ты наш единственный сын, и этим всё сказано, – Учитель подошёл к сыну и положил ему руку на плечо, – давайте прекратим эту тему.

– А это, Андрей, тебе, – Сергей раскрыл коробочку с часами и вручил их ему.

– Серёж, так ты и мне подарок купил?! Ничего про это не сказал, хитрюга, да ещё какой подарок, – Андрей начал примеривать часы с браслетом к руке, – спасибо тебе, дружище!

– Я прошу тебя носить их как память об этих днях, – Сергей помог Андрею застегнуть тугой браслет. – Мы с тобой ведь жизнью рисковали, пока ехали в машине.

Сергей раскрыл ещё одну упаковку и подойдя к Учителю, сказал:

– Я не большой знаток охоты, но, может быть, вот это вам пригодится, Учитель. Возьмите на память.

Учитель аккуратно разрезал клейкую ленту и вытащил из коробки большой, весь в зазубринах, охотничий нож в кожаных ножнах. Внимательно осмотрел, взял за рукоятку двумя пальцами, щёлкнул по лезвию ногтем, прислушался. Потом вырвал из бороды длинный волосок и быстрым движением полоснул по нему ножом.

– Сергей, это настоящий "Золинген".[7] Сделан в форме "Рэмбо". Особый сплав, заточка и всё такое. На охоте будет верным помощником. Спасибо.

– Вот здорово, – обрадовался Сергей, – у меня от сердца отлегло. Всё думал, а вдруг – китайская подделка. Их сейчас полно в Москве.

– Когда окрепнешь, пойдём на охоту. Увидишь, что можно этим ножом делать.

– Пап, не забудь и мне сказать. Я всё брошу и примчусь!

Андрей тоже взял в руки нож и стал им размахивать, со свистом разрезая воздух.

– Осторожно, Адя, не порежься! Отдай нож отцу!

– Мам, не бойся, всё под контролем! А мы на зайца или на кабана пойдём, хорошо, пап?

– Да уж не меньше, только вот лицензию надо будет оформить, – улыбаясь, отвечал Учитель.

Наконец очередь дошла до музыкального центра.

– Давайте перенесём его к тебе в кабинет, пап, – предложил Андрей.

Кабинет оказался просторным и вместительным. Рядом с большим, с видом на лес, окном стоял небольшой раздвижной диван, обитый темно-ореховой тканью. У другой стены расположились письменный стол с рабочим креслом и компьютерная стойка. На стене, по обе стороны стойки, висели узкие и длинные блоки подставок для компакт-дисков, высотой в человеческий рост. Над стойкой были закреплены два динамика, по всей видимости, соединённые со стоящим на ней компьютером. В противоположном углу стояло пианино светло-коричневого цвета. Остальная площадь стен, насколько возможно, заставлена была книжными шкафами, доходящими почти до потолка. Всё было сделано из какого-то светлого, с розоватым оттенком, дерева и покрыто матовым прозрачным лаком. На свободных островках стен висели картины: два пейзажа и большой портрет Дарьи Георгиевны в сарафане. В глаза бросалась люстра, похожая на уже виденную Сергеем в своей комнате: по размеру она была больше, в виде какого-то экзотического растения, витые стебли и листья которого завершались пятью бежевыми плафонами в форме кувшинок. Но вдруг Сергей увидел нечто, что поглотило всё его внимание. Это была красиво выгравированная на металлической дощечке надпись: DUM SPIRO SPERO. Она висела над динамиками под большими кварцевыми часами. Сергей буквально впился в неё глазами.

– А если б я не вспомнил эту надпись, что было бы со мной? – он повернулся к наблюдавшему за ним Учителю.

– Сергей, двумя словами об этом не скажешь. Мы должны с тобой подробно обо всём поговорить. Но чуть позже. Не возражаешь?

– Да, да, конечно. Я всё понимаю. Мне тоже хочется многое вам рассказать. Просто эта надпись мне очень дорога, и я… – Сергей махнул рукой и осекся.

– Верно, – поддакнул Андрей. – Давайте пока сосредоточимся на этом непростом агрегате. Я люблю всякую такую технику, хотя ни черта в ней не понимаю. Помогите лучше вытащить всё из ящика. Смотрите, сколько тут всего, – с этими словами он вытащил из большого ящика очередную коробку и вскрыл её.

Как и предсказывала Дарья Георгиевна, возня с музыкальным центром заняла немало времени. Учитель изучал инструкцию, а Андрей с Сергеем выполняли его указания. Самым трудоёмким оказалось расположение семи динамиков. Надо было установить их так, чтобы звук равномерно распространялся по всему помещению. К центру прилагался специальный компакт-диск. Он попеременно издавал звуки различной высоты, силы и тембра. После нескольких экспериментов с диском, наконец, было найдено оптимальное расположение. Запустили тест с летящим вертолётом. Звуки, как на карусели, стали кружить по комнате.

– А вот сейчас послушаем что-нибудь настоящее. Что бы вы хотели услышать? – Учитель подошёл к подставкам для компакт-дисков.

– "Миллион алых роз"[8], – смеясь, сказал Андрей.

– Увы, дорогой мой сын, такие "шедевры" в нашей фонотеке не хранятся. Неужели после стольких трудов мы будем слушать потёртые шлягеры? Смотри, здесь вот, в инструкции, японцы пишут, что, цитирую: "лучшим способом тестирования музыкальной аппаратуры является прослушивание симфонической музыки". Но пусть Сергей скажет, что он хотел бы послушать.

– В больнице я каждый день слушал классическую музыку. Сначала как лекарство. Но потом почувствовал, что она помогает мне выжить. Сейчас другой музыки себе не представляю. Кстати, музыка Скарлатти у вас есть?

– Скарлатти? – Учитель внимательно посмотрел на него, – Скарлатти есть. И Алессандро, и Доменико. Которого ты хочешь послушать, отца или сына?

– Ну того, кто концерты для оркестра писал.

– Понятно. Писали и тот, и другой. Но я думаю, что ты слушал Алессандро.

Зазвучала музыка. Комната наполнилась звуками оркестра. Сергей как будто впервые услышал его звучание. Он даже на минуту закрыл глаза. Каждый инструмент чётко прослушивался. Система давала полный эффект присутствия на концерте. Когда музыка закончилась, наступила тишина. Её нарушил голос Учителя:

– Мас-те-ра, – раздельно сказал он, – ничего не скажешь… мастера.

Сергей увидел, что выражение лица Учителя изменилось. Оно как-то посветлело, на губах появилась лёгкая отстранённая улыбка. Брови чуть-чуть приподнялись. Глаза округлились, смотрели куда-то вверх и сияли.

– Пап, кого это ты мастерами назвал? – спросил Андрей, – я что-то не понял.

– Всех. И композитора, и исполнителей, и изготовителей этого музыкального центра. Я такого качества звучания не ожидал услышать. Сергей, более дорогого подарка для меня и нельзя было придумать. Спасибо тебе большое. – Учитель подошёл, пожал ему руку и обнял.

– Всё, пропал человек, – сказала незаметно вошедшая Дарья Георгиевна, – теперь тебя, Дима, силком отсюда не вытащишь.

– Жена, – сказал Учитель, – она и в Африке жена, – всегда что-нибудь да эдакое ввернёт. А ты что, музыку не любишь?

– Конечно, люблю. Я тут давно стою, заслушалась. Музыка красивая.

– Вот именно. А красоте служить надо. Иначе одно уродство вокруг расцветёт.

– Учитель, а что это звучало? Я у Скарлатти много чего переслушал, а эту вещь не знаю.

– Это были две части концерта для оркестра № 6 ре минор.

– Серёж, а как тебе удалось за несколько минут так здорово подобрать систему, ума не приложу? Ведь я ждал-то тебя у супермаркета недолго. – Андрей даже рукой взмахнул.

– Я когда магазин держал, кое-чему научился. Подошёл к продавцу, попросил как надо, и мне помогли в выборе.

– Понятно, понятно. Так-то они вроде всем помогают, но ты, видно, эксперта там успел нанять.

– Адя, что ты к человеку пристал. Вы бы, мужчины, лучше на воздух вышли, прогулялись. Пусть Серёжа осмотрится в нашей деревне, – сказала Дарья Георгиевна.

– Дашенька, в первое время мы особенно на людях показываться не будем, – с особой интонацией сказал Учитель. – Пусть пока вся эта "всероссийская охота" немного поутихнет. А так, постепенно…

– Да, Дмитрий Николаевич, ты прав. Я, наверное, погорячилась. Но гулять всё же надо.

– Пап, а когда мы Серёже наш дом и хозяйство покажем?

– Да прямо сейчас и покажем. Я как раз собирался это предложить. Сергей, хочешь с хозяйством ознакомиться?

– А как же. У меня уже вопросы накопились.

– Решено. Всем одеваться и на выход. Дашенька, ты Сергею тёплую одежду присмотрела?

– Присмотрела, присмотрела. У нас, Серёжа, тут много разной одежды. Не знаю, правда, понравится ли. Она, ведь, не модная и не совсем новая, зато чистая, удобная и тёплая. Зима ведь на дворе.

– Мам, не волнуйся, в следующий раз я всё, что нужно Сергею, привезу. Мы же с ним одного размера, да и рост почти тот же.

– Дарья Георгиевна, вы же знаете – я по дискотекам и тусовкам бегать не собираюсь. Не до того мне. Так что всё подойдёт, было бы лишь впору. Эх, как же я не сообразил купить себе кое-что из одежды. Совсем память потерял, – огорчился Сергей.

– Ты не память потерял, – улыбнулся Учитель, – ты просто в тот момент о себе не думал.

– Давайте сделаем так, – взяла инициативу в свои руки Дарья Георгиевна. – Ты, Адя, ведь не скоро приедешь опять, правильно?

– Если честно, мам, то да. Дел накопилось – невпроворот. Клиенты "кипятком писают".

– Я так и думала. На самом деле Сергею необходима не столько одежда, сколько бельё и тёплая обувь. Ну, а этого добра у нас в соседнем сельмаге полно. Так что завтра Дима съездит и всё решит.

– Ладно, ладно. Договорились. Одеваемся, – скомандовал Учитель.

Обморок

Сергея этот разговор немного смутил. Он быстро одел толстую куртку, меховую шапку, валенки с прорезиненным низом и первым вышел во двор. Ноги проваливались в снегу. Лицо сразу же обдало обжигающе-холодным воздухом. Сильно толкнуло порывом холодного ветра с колючими льдинками и чуть не сорвало шапку с головы. Метель начала трепать воротник куртки, пытаясь пробраться за шиворот. Атака была столь стремительна и сильна, что от неожиданности он вздрогнул и чуть не опрокинулся навзничь. Чувствовалось, что за ночь температура резко упала. По спине поползли мурашки, нет, не мурашки, а целые полчища муравьёв. "Неужели я даже от мороза отвык", – подумалось ему. Но нет, это было что-то другое, нехорошее. Он повернулся к ветру спиной, поднял воротник и закрепил его молнией на куртке до отказа. Шапку натянул так, чтобы полностью прикрыть уши. Всё это он сделал быстро и рефлекторно. Ветер как бы поутих. Но испытанное им неприятное чувство не проходило. Он не сразу разобрался в своих ощущениях Почему так напрягается тело, а в душе опять начинает закипать ярость!? Новый порыв ветра опять сильно толкнул его в спину и мурашки полчищами поползли по спине. Только тут он понял, что для него неприятен внезапный толчок в спину, и тело, не забывшее страшного избиения, реагирует независимо от его воли. Он сделала ещё два шага. И вдруг его стало подташнивать. Всё потемнело и поплыло перед глазами. Начала сильно кружиться голова… Чувствуя, что падает, Сергей взмахнул руками, пытаясь ухватиться за что-нибудь, но тут же рухнул на снег. Сознание покинуло его…

Очнулся он на кровати в своей комнате наверху. Рядом сидела Дарья Георгиевна и плакала, утирая концом шали слёзы на глазах. Сергей перевёл взгляд вправо и увидел, что Джим сидит на полу рядом с кроватью, положив голову ему на руку. Почувствовав взгляд Сергея, он слегка тявкнул.

– Замолчи, басурман, – грозно прошептала Дарья Георгиевна, – нельзя лаять!

– Не ругайте его… он… хороший, – медленно и тихо проговорил Сергей.

– Ой, Серёженька, милый, ты очнулся, боже мой, боже мой…

– Не волнуйтесь, со мной всё в порядке. А где Учитель и Андрей?

– Они скоро будут, вот звонили, что едут с врачом для тебя.

Ему показалось, что он опять попадёт в больницу, и всё повториться сначала.

– А что за врач, он ведь может… а я долго был без сознания?

– Серёженька, не беспокойся, Андрей сказал, что врач самый лучший и он болтать не будет. А ты… да, ты… ну, вот уже несколько часов, как тут лежишь. Миленький, ты только держись, скоро помощь прибудет. Как ты себя чувствуешь, голова не болит?

– Нет, не болит, только чуть-чуть кружится.

– Лежи спокойно миленький, тебе нельзя много разговаривать. Скоро они приедут.

Наступила долгая томительная тишина. Голова, действительно, не болела, однако предметы казались ему немного расплывчатыми, как бы "не в фокусе". При одной мысли, что он может стать обузой для хозяев дома, у Сергея похолодела спина. А тут ещё Джим навострил уши, опять тявкнул и лизнул в руку. А потом попытался просунуть голову ему под ладонь. Больной погладил его.

– Серёженька, он тебя не беспокоит? – взволновалась Дарья Георгиевна озабоченно глядя на собаку.

– Наоборот, мне даже приятно… а вы не могли бы дать мне попить? – медленно, через паузу попросил он.

– Конечно, миленький. Вообще тут водичка есть, но я сейчас тебе малинового компота принесу, выпьешь?

– Да, пить охота, – тихо произнёс он.

Дарья Георгиевна встала и поспешными шагами вышла из комнаты. Появилось желание закрыть глаза. Ему показалось, что кровать под ним сдвинулась к окну и какие-то бестелесные существа начали нависать над ним. "Мать вашу за ногу! Неужели опять все мои мучения возвращаются?!" – закричал он про себя. От возникшего напряжения вдруг начали болеть рёбра и сразу же возникла мысль: – "Всё, мне конец. Я опять заболел." – Но неожиданно для себя он сжал кулаки и громко проговорил:

– Ты, Джим, не переживай, всё равно я добьюсь правды, – его рука медленно погладила пса по голове. Тот довольно громко подал голос и активно завилял хвостом, потом навострил уши, принюхался и выбежал из комнаты.

Внизу скрипнула дверь, послышались голоса и громкое лаянье Джима. Слов было не разобрать. Видимо, все говорили одновременно. Чей-то бас перекрывал тембры голосов хозяев дома. Потом голоса стихли.

Комок подкатился к его горлу. Опять вопрос о судьбе, о причудах его жизни начал томить и мучить его. Ну почему? почему его судьба так круто повернулась? почему он должен терпеть своё чудовищно болящее тело, изуродованное лицо и ещё более тяжёлые моральные унижения? Почему он потерял всё, что имел: родных, друзей и знакомых? почему он не может ни с кем общаться? Почему он должен от всех скрываться? Что это за жизнь, когда он в своей родной стране, не сделав ничего плохого, должен прятаться и скрываться? Кто за это должен отвечать? Кто, кто именно виноват в его бедах? Он не считал себя верующим, но в тысячный раз мысленно обращался к какой-то силе. Силе разумной, справедливой и доброй. Но ничего не ощущал в ответ. Из глаз потекли слёзы. На лестнице послышались шаги. Надо было брать себя в руки.

Дверь тихо приоткрылась и в комнату вошли Дарья Георгиевна со стаканом компота в руках, а за ней Андрей, с каким-то большим баулом, Учитель и высокий дородный мужчина, в котором он узнал Афанасия Христофоровича. Академик широко улыбался, в одной руке держал увесистый портфель, а другую поднял и произнёс:

– Скорую принимаете?

Сергей невольно напрягся и попытался присесть в постели.

– Лежи, батенька, лежи. Ещё успеешь и походить, и побегать. Так вот куда ты от нас сбежал. Это я не в укор, а от удивления. Там весь город на ушах, а ты оказывается два дня подряд в гостях гуляешь. Всё знаю: и про грим, и про автобусный десант, и про выпитую водку. Ну здравствуй, герой.

– Здравствуйте, Афанасий Христофорович, – немного смущённо произнёс больной.

Академик включил лампу в изголовье, положил свою большую тёплую ладонь ему на руку. По предплечью и позвоночнику Сергея побежала расслабляющая приятная волна и растаяла в теле. Все расположились вокруг него, а Джим присел у стены и внимательно за всем наблюдал.

– Вижу, что расстроен, вижу. Ничего, ты, главное, брось-ка хандрить. Смотри, даже собаку расстроил. Всё у нас будет хо-ро-шо, – с расстановкой сказал академик, – Понятно? Та-ак, пульс в норме, сейчас измерим давление. Ну-ка…

Лицо академика как-то напряглось и приняло сосредоточенное выражение. Он выпрямил его руку, обмотал её лентой прибора и послушал видавшим виды фонендоскопом давление. Привычным движением надел на лоб зеркало, приподнял ему веки, направил отражённый свет на зрачки и проверил дно на обоих глазах. Простучал рефлексы и послушал с обеих сторон грудную клетку. Велел высунуть язык, подвигать конечностями. При этом он как-то особенно хмыкал в нос, на что Джим реагировал резким поднятием ушей и движением хвоста. По просьбе академика, Андрей вынул из баула портативный энцефалограф и подключил к розетке. Доктор велел Сергею сесть поудобнее, подключил датчики к его голове и нажал какую-то клавишу в корпусе энцефалографа. Что-то загудело, и из щели прибора поплыла змейкой бумажная лента. Через пару минут лента остановилась. Академик внимательно перебирал длинную депешу энцефалографа, иногда возвращаясь к уже просмотренному. В комнате стояла почтительная тишина.

– Ну что ж, – наконец сказал доктор, – ситуация не так уж и плоха, как можно было ожидать. Скажи-ка мне Серёжа, ты что чувствовал, когда сознание начал терять?

– Точно сказать не смогу, но… мне показалось, что кто-то ударил сзади. Ну и голова закружилась, потемнело в глазах, начало подташнивать.

– Так, так, так, …, а вот боли… не почувствовал? – чуть наклоняясь к нему, спросил академик.

– Боль?.. Вроде как не болело ничего… Был сильный ветер. Прямо с ног сбивало. Не помню, хотя… да, да, была боль. Мне даже показалось, что начали болеть рёбра. Да, а вот сейчас, пока вы меня осматривали, голова перестала кружиться. А то всё плыло перед глазами.

– Насчёт этого поговорим чуть позже, а вот насчёт боли – это важно.

Академик призадумался. Потом поднял голову, оглядел всех. Вздохнул.

– В медицине это называется псевдореминисценция, т.е. синдром воспоминания о боли, а точнее – о сильном стрессе. Мне отец рассказывал, что в госпитале, солдат без ноги вдруг ночью вскрикивал от боли в несуществующей ступне. А ему, оказывается, приснилось, что в ампутированную ногу попал осколок.

– Я тоже, – вдруг зло сказал Сергей, – кое-что вспомнил. Даже сейчас рёбра ноют.

Академик внимательно на него посмотрел, сделал небольшую паузу и обратился ко всем.

– В целом, никаких существенных патологических изменений я у Сергея не вижу. Последние анализы у тебя в норме, я их специально перед приездом ещё раз посмотрел, сердце, лёгкие, все рефлексы функционируют и реагируют нормально. А вообще, всё то, что пережил Серёжа за эти два-три дня, всё происшедшее с ним вполне объяснимо. Причины всего – сильные эмоции. И радость спасения, и страх не быть пойманным, и… в общем, из огня да в полымя. К тому же, ты головой ударился о землю. Хорошо ещё, что снегу намело, а то картина была бы другая. В общем, повезло, тебе, Серёженька, очень повезло. Да, кстати, а водочки, часом, он не перепил?

– Что вы, доктор, – вмешалась Дарья Георгиевна, – я сама следила, чтоб не очень…

– За то, что следили, спасибо, но вы же знаете: что русскому "не очень", то немцу – смерть. Я и сам… стыдно сказать… да чего уж там… грешен. Всяко бывало… – Академик покачал головой, саркастически улыбнулся и на мгновение прикрыл глаза. – Но тут дело другое. Наш больной поступил с серьёзной травмой мозга, а этот человеческий орган мы знаем хуже всего. Тут матушка природа такое наворотила, что ещё не одно поколение учёных голову над мозговыми загадками ломать будет. Вот и мы в клинике нашей мучаемся, ищем, пытаемся помочь людям вернуться к нормальной жизни. И Серёжа – наш первый большой успех. На моём веку не было ещё, чтоб после таких травм человек практически полностью восстанавливался. И операции, а их было три, прошли успешно, и процедуры, и придуманные нами лекарства пошли на пользу. Сергей не знает, что он мне дорог как родной человек. Ведь подумать только, какую силу духа надо иметь, чтоб пройти через всё это, не сдаться, не сломаться и врагов обыграть, окунуть мордой прямо в…

Тут он вовремя осекся, приложил руку ко рту и виновато посмотрел на хозяйку. Она с серьёзным видом кивала вслед его словам, но Сергей и все остальные рассмеялись, а Джим довольно громко тявкнул.

– Не поверите, но обычно больные с травмами головы быстро скисают, а Сергей никогда не показывал свои переживания, боролся и боролся. Динамика выздоровления была такая, что даже я удивлялся. Так что благодаря ему, мне стало ясно: путь наших исследований выбран правильно: и операционный, и фармакологический, и физиологический.

– Скажите, Афанасий Христофорович, а таких лекарств, как ваши, в мире больше нет? – спросила Дарья Георгиевна.

– Ну, если честно, то близкие нам попытки делаются и в других странах, особенно в Великобритании, Японии и США. Но чтоб были такие результаты? Нет, во всяком случае я об этом ничего не знаю. И это при том, что пока лекарства нам приходится готовить самим. Да, да, у нас. В провизорской нашей клиники. И, как говорится, "на коленке", на старом советском оборудовании, которое чудом удалось спасти. Но ничего, оно лучше любого заводского, а даст бог, и на нашей улице будет праздник.

Академик вытащил из своего портфеля несколько упаковок и положил их на тумбочку.

– Ну вот, на первое время тебе хватит. А потом я через Андрея ещё передам. Да и сам приеду, если хозяева не против.

– Афанасий Христофорович, мы только мечтать можем об этом. Как только скажете, так я вас мигом доставлю, – сказал Андрей.

– А как вы насчёт охоты, доктор? – вдруг спросил Учитель.

– Охоты? – удивлённо переспросил академик. – Ну, я же сибиряк и в тайгу с отцом ходил с младых ногтей, но в последнее время никак не удаётся выбраться.

– Тогда давайте сделаем так, – сказал Учитель, – вы когда между собой договоритесь о приезде, сообщите, а я и Серёжа здесь тоже подготовимся к вашему приезду. Пойдёте с нами охотиться, Афанасий Христофорович?

– Вы, Дмитрий Николаевич, серьёзно говорите об охоте? – академик с Учителем как-то особенно переглянулись.

– Конечно.

– О настоящей? На лыжах?

– Да, и на лыжах тоже, и с собакой.

– Вот этого я не ожидал! А на зайца можем? Только я долго на лыжах уже не могу, возраст не тот. Но стрелять ещё не разучился. Эх! Сто лет на охоте не был.

– Да мы вам зверя прямо на мушку выгоним, и не думайте. Джим у нас мастер зверюшек искать, – сказал Андрей.

Ну, Джим, пойдём с тобой на охоту? – академик повернулся к собаке.

Услышав знакомые слова, Джим громко подал голос.

– Ну вот, согласие получено, – сказал академик, – значит мне суждено поохотиться в ваших краях. Они ещё в старину славились обильной дичью. А как сейчас?

– Тут озёра есть, но на птицу сезон уже закрыли, а вот на зайца или кабана – даже не сомневайтесь.

– А можно, я тоже с вами пойду, когда выздоровлю? – спросил Сергей.

– Вот это я понимаю, – сказал академик, – вот это по-мужски. К тому времени как я приеду, ты, Серёженька, уже должен полностью выздороветь. Так что старайся, режим не нарушай… – И он, чуть повернув голову, слегка погрозил ему пальцем.

– Ну, вчетвером, это уже приличная охота получается, – сказал Учитель.

В процессе разговора Сергей вдруг почувствовал, что от сердца у него отлегло. На душе стало легче и спокойнее. Ушло чувство одиночества и заброшенности. Эти люди, собравшиеся вокруг его постели, это его друзья, настоящие друзья. Ведь каждый по-своему спас ему жизнь. Он медленно начал улыбаться. Академик тут же заметил перемену его настроения, широко улыбнулся и оглядел всех.

– В доме этом, друзья мои, надо жить и только радоваться. В последнее время я всё чаще начал задумываться о том, что была б моя воля – уехал бы к чёрту из центра. Открыл бы, например, здесь поликлинику и работал, как раньше, после института, сельским врачом. Ушёл бы подальше от всех этих… гадостей нашей жизни. Но мы затеяли такое, что бросать никак нельзя. Если наши идеи ещё несколько раз подтвердятся, то в дальнейшем будут спасены тысячи, десятки тысяч жизней. Одних смертельных автокатастроф у нас в стране – сорок пять тысяч в год. И я не имею морального права останавливаться, когда результаты обнадёживают, очень обнадёживают.

– Афанасий Христофорович, а сколько человек уже спаслось таким лечением? – спросила Дарья Георгиевна.

– Ну, в общей сложности семнадцать человек. Я хочу сказать, благодаря новой методике к жизни и к труду в той или иной мере вернулось уже семнадцать человек. Раньше спасти их практически было невозможно.

– Дарьюшка, – сказал Учитель, – а не пора ли нам поужинать? А то доктор устал с дороги, да и мы весь день… вы меня простите, Афанасий Христофорович, сам не знаю, почему вас доктором называю. Мы вас на ужин приглашаем. Не откажете?

– От ужина не откажусь. Сегодня день был, как вы знаете, непростой. Я даже перекусить днём не успел. Ваш друг, Викентий Васильевич, предлагал остановится по дороге, но, сами понимаете, было недосуг. А что касается слова "доктор", наоборот, нет ничего приятнее, чем времена, когда меня только так и называли. Я ведь, как до революции говорили, бывший земский врач. Работал в сельской больнице. Именно это время сделало из меня и человека, и специалиста. Эх, какие были годы, вроде и жизнь была не столь комфортной, но вспоминается с радостью.

– Вот что, дорогие мужчины, я иду вниз накрывать на стол, а вы пока с Сергеем пообщайтесь. Через десять минут – всем к столу.

– И мне тоже? – спросил Сергей.

– Нет, – сказал академик. Тебе дня два-три надо полежать. Принимай лекарство. Ты знаешь как и сколько. Здесь тебе на месяц хватит.

– Серёж, – сказал Андрей, – я тебе поесть сюда принесу, ты только лежи спокойно, отдыхай.

– Вот именно, – подтвердил академик, – лежи и радуйся, что хорошо отделался. Можешь музыку послушать или недолго телевизор посмотреть. Дмитрий Николаевич, а где у вас тут службы, проводите меня.

Учитель и академик вышли.

– Серёж, папа попросил меня пока подробности не рассказывать. Он сам поднимется и вы обстоятельно обо всём поговорите. А мне надо доктора домой везти. Могу сказать только, что всё получилось отлично, никаких хвостов и прочее. Ты же видишь, он очень хороший человек и никогда никому не расскажет. А кроме него тебе никто нормально не смог бы помочь. Всё, бегу вниз. Чего тебе принести?

– Ты не беспокойся, я есть не хочу. Только вот пить очень хочется.

– Пить сейчас принесём, а насчёт еды я у доктора спрошу. Как скажет, так и сделаю. Оставляю тебе Джима. Он от тебя прямо не отходит.

Застолье

Андрей спустился на первый этаж. Учитель и академик уже садились за стол. Дарья Георгиевна сновала между кухней и столовой. Андрей помог матери закончить сервировку стола и присоединился к сидящим за столом и что-то обсуждавшим мужчинам. Чувствовалось, что академик находился в отличном расположении духа. Его голос так и звенел. В руках он держал какую-то книгу.

– Андрей, это же "Происхождение видов" в переводе Тимирязева. 1896 год. Я и не знал, что Климент Аркадьевич переводил Дарвина. Скажите на милость, Дмитрий Николаевич, как вам удалось её достать?

– Она куплена была совершенно случайно. В букинистическом, на Пушечной. Я тогда охотился совсем за другими книгами. И вот, на тебе. – Усы Учителя радостно топорщились от улыбки.

– И много у вас таких "случайностей" в библиотеке?

– Афанасий Христофорович, мы называем папину библиотеку филиалом Ленинки. Чего только тут нет, – вмешался Андрей.

– Андрей, ну какая это Ленинская библиотека. Всего около тридцати тысяч томов. А там миллионы. Ну ты и сравнил, – запротестовал Учитель.

– Дмитрий Николаевич, я где-то прочитал, что больше шестисот книг прочитать невозможно. А у вас аж тридцать тысяч. Хотя да… если вспомнить, сколько я прочитал, то это будет явно больше шестисот. Я же вхожу в состав нескольких неврологических Учёных советов. Председательствую. Ну и приходится кроме научной и художественной литературы всё время читать всякие там разные диссертации.

– Вот, вот, – поддержал Учитель, – признавайтесь, сколько их через вас прошло.

– Ну, если прибавить оппонирование и научное руководство, то несколько сотен наберётся. Я ведь с двадцати восьми лет начал оппонировать. А ещё рецензии, введения и разные там заключения к научным работам. Я же всё сам делаю, референтов не держу.

– По-моему, Афанасий Христофорович, секрет в том, что нельзя всё читать как рассказ Тургенева или стихи Пушкина, где каждое слово на вес золота. В гуманитарной литературе…

– Мужчины, всё стынет, – вмешалась в разговор Дарья Георгиевна, – прошу вас, отведайте чего-нибудь.

– Дарья Георгиевна, простите, простите нас. Это всё я виноват, опять со своими бзиками по поводу книг…

– Да я же не против разговоров, – любезно сказала хозяйка, – можно ведь и есть, и разговаривать. А то я и Серёже всё успела отнести, а вы ещё не начали.

Академик присмотрелся к столу повнимательнее.

– По габитусу[9] вижу, что это не курятина и, тем более, не баранина, неужели – заяц?

– Нет, всего лишь кролик. Мы их разводим в хозяйстве. Но иному зайцу по вкусу не уступит. Попробуйте, прошу вас.

Академик начал дегустацию.

– Вы правы, дорогая хозяйка, мясо приготовлено чудесно, прямо тает во рту. Но одного не хватает.

– Неужели недосолила? – забеспокоилась Дарья Георгиевна.

– Нет, нет, мясо чудесное.

– Ой, значит картошку пересолила, – махнула рукой хозяйка.

– И картошечка получилась прямо деликатесная. Вот только не хватает отмены сухого закона, который введён, насколько я понимаю, сегодня.

– Доктор, что вы, какой ещё сухой закон. Это наша хозяйка буквально поняла ваши слова при осмотре Сергея, и решила лишить нас возможности расслабиться…

– Дима, прекрати, – Дарья Георгиевна покраснела, – я просто сильно… ну да… испугалась, ну и решила от греха подальше…

– Ладно, раз так, то принеси нам, родная, и малиновой, и сливовой.

– Пап, я сам схожу, – вызвался Андрей.

Через пять минут на столе стояли два графина с красным и жёлтым напитками.

– Уважаемые хозяева, разрешите мне слово держать, – сказал академик, когда бокалы были наполнены.

– Конечно, доктор, вы наш уважаемый гость, так что можно и без разрешения, – отозвалась Дарья Георгиевна.

– Сегодня, друзья мои, – начал академик, - для меня счастливый день. Во-первых, от общения с вами. Я убедился, что в наше жестокое время для вас человеколюбие, гуманность и сострадание не пустые слова. А во-вторых, я сегодня убедился ещё и в том, что наша научная школа вышла на магистральное направление не только спасения человеческой жизни, но и её продления. А к этому медицина шла также долго и трудно, как и человечество к своим великим обычаям, ну как, скажем… например, к культуре гостеприимства и радостной трапезы. Давайте выпьем за вас, за ваш очаг, за вашу семью. Счастья вам и процветания.

После того, как все чокнулись и выпили, наступила тишина. Мужчины отдавали дань кухне хозяйки.

– Еда у вас – пальчики оближешь, а напиток крепкий, но пьётся как чистая вода. – От удовольствия академик даже зажмурил глаза и покачал головой.

– Афанасий Христофорович, что вы имели в виду под радостной трапезой? Я не очень-то поняла. Это что, какая-то особая форма поведения?

– Нет, нет, Дарья Георгиевна, просто в последнее время я начал задумываться над проблемой застолья как врач, как естествоиспытатель. Смотрите. Ведь наши предки, простые крестьяне, соблюдали особый ритуал приёма пищи. Молитва, очерёдность, дети ведут себя чинно, никакого баловства. Иначе ложкой по лбу. А на Кавказе? Сидит человек двести. Они выбирают командира и добровольно ему подчиняются. Вино льётся рекой, а пьяных нет. На самом деле их просто увозят домой. Одно движение руки тамады и друзья незаметно их выводят изо стола.

– Я это видел своими глазами, – сказал Учитель, – очень интересно и участвовать, и наблюдать за кавказским застольем. Но сейчас предлагается тост за нашего уважаемого гостя, за Афанасия Христофоровича. Не часто приходилось мне, да и моим родным, общаться с великим врачом и учёным.

– Дмитрий Николаевич, вы прямо-таки смутили меня, разрешите возразить…

– Не разрешаю, – улыбаясь, настоял на своём Учитель, – поскольку против вашего возражения выступают факты. Я свидетель избиения Серёжи и сам отнёс его в машину неотложки. Вы его буквально воскресили. А это под силу только великим врачам. А то, что вы сейчас рассказали о результатах вашей работы, только подтверждают мои слова. Так что мой тост за вас, за великого врача!

– Я тоже присоединяюсь к словам Димы, – сказала Дарья Георгиевна, – и хочу вдобавок пожелать вашей семье счастья, а вам и вашей жене здоровья и долгих лет жизни.

– Афанасий Христофорович, папа с мамой уже всё, что я хотел, сказали. Я присоединяюсь к ним. – Андрей тоже чокнулся с академиком.

– Друзья мои, не будем торопиться, подождём ещё, спасибо, спасибо большое, – бормотал действительно смущённый академик.

Опять наступила тишина, прерываемая стуком приборов о тарелку.

– Доктор, простите нас, что не дали вам договорить по поводу застолья. Мы просим вас продолжить ваши рассуждения. Очень интересно, – попросил Учитель.

– Да, да, конечно. Так вот… Ну, скажу вам, эта вкуснотища совсем из колеи выбивает… Так о чём это я…

– Вы говорили о порядке за столом.

– Вот, вот, о порядке. Спрашивается, зачем так повелось? Дело в том, что народная мудрость интуитивно пришла к выводу, что, выражаясь медицинским языком, стресс во время еды подавляет инстинкт самосохранения и сокращает жизнь. Я сам не сторонник особых церемоний или королевского этикета. Но дело в том, что порядок позволяет сохранять во время трапезы уверенность в нашем существовании и радость общения. Я думаю, что человек продлил себе срок жизни ещё и тем, что может вкушать пищу в условиях безопасности и спокойствия. Процесс еды напрямую связан с инстинктом самосохранения. Мы как бы убеждаем свой организм, своё подсознание в том, что "все нормально, нет угрозы умереть от голода". Поэтому всякие чрезмерные эмоции за столом опускают нас до уровня жизни первобытных людей в дикой природе. Есть много фильмов о животных. И что мы видим? Даже тигры и львы должны охранять свою пищу во время еды от посягательств. Что же говорить о более слабых существах. Представляете, что бы было с современным человеком, если б он несколько раз в день испытывал страх остаться голодным или быть съеденным более сильным соседом? Кстати, животные в зоопарке живут дольше, чем на воле. Говорят, их лучше кормят, лечат. Чепуха! Не это важно. Главное, что животное перестаёт испытывать страх уничтожения. А точнее – просто страх.

– Доктор, а есть ли связь между вашими словами и болезнью Сергея? – спросил Учитель.

– Вы, Дмитрий Николаевич, угадали. Я не случайно начал этот разговор. Сейчас мы уже научились восстанавливать повреждённые участки мозга. Но всё дело в том, что клетки (назовём их так, хотя на самом деле там всё сложнее) повреждённых участков восстанавливаются как некая tabula rasa[10], как говорили древние. Я заметил, что в зависимости от того, какая информация и какой эмоциональный фон сопровождают, выражаясь компьютерным языком, их загрузку, таким и становится характер и манера поведения реабилитированного больного. Конечно, речь идёт о больших участках регенерации. У Сергея как раз так и было.

– Эти негодяи, ему что, полчерепа снесли?! – воскликнул Андрей.

– Ну, пол – не пол, но повреждения были множественные.

– Верно, – подтвердил Учитель, – раны были ужасные. Лица не видно. Сплошная кровища. И рёбра перебиты.

– Боже мой, какой ужас, как только таких земля носит, – возмущённо сказала Дарья Георгиевна.

– Доктор, а каковы будут ваши рекомендации на период восстановления Серёжи? – спросил Учитель.

– Рекомендации несложные. Он, конечно же, сформировавшийся умный и волевой человек. Но реабилитированные участки могут войти в переченье с его профилем личности. Поэтому. Во-первых, никаких стрессов. Вы уже видели реакцию на метель. Во-вторых, по возможности оградите его от современного телевидения. Оно вполне может его деградировать. Ну и, главное – это общение. Лекарство, которое мы применяем, кроме прочего возбуждает, так сказать, чувство познания, любопытство. Насколько возможно. Пусть Сергей читает сколько хочет. Он в больнице увлекался русской классической литературой. Кстати, есть ли возможность слушать хорошую музыку?

– У нас большая фонотека классической музыки, – сказал Учитель.

– Отлично. Просто отлично. Ничто ему так не поможет как музыка. Её для лечения применяли ещё древние греки. А у нас накопилась масса статистических данных о её могучем реабилитационном потенциале. Но нет пока глубоких исследований. Каждая клиника, каждая школа движется вслепую своим путём. Эх, объединить бы все наблюдения! Здесь, я чувствую, горы можно свернуть. Ведь музыка напрямую общается с тем, что нам пока не под силу понять – с человеческой душой. Предлагаю тост: за музыку!

После того, как выпили за музыку, академик начал рассказывать разные интересные и смешные случаи из своей жизни. Даже самые обычные вещи его пытливый ум схватывал и рассматривал в самых неожиданных ракурсах, а врождённое чувство юмора превращало его рассказы в яркие искромётные новеллы. Андрей тоже кое-что вспомнил из своей адвокатской практики. Было весело и собеседники буквально покатывались со смеху. Сливянка кончилась, а от малиновки осталось всего ничего.

– Друзья, – неожиданно сказал академик, – а который уже час?

– Я когда последний раз поднялась к Серёже, – сказала Дарья Георгиевна, – было одиннадцать. Он, кстати, уже уснул, а вам спокойной ночи пожелал.

– Ну и коллизия, – ведь уже первый час, как же мы домой доберёмся? – академик растерянно посмотрел на хозяев.

– Лучше переночевать, а завтра с утра и поедете, – предложил Учитель.

– Да, вы правы, – согласился академик, – Андрюша, ты ведь совсем забыл о ГАИ. Пил с нами наравне.

– Так ведь завтра воскресенье, я и подумал, что хорошо бы ночью нашим целебным воздухом подышать. Да и с утра на Серёжу посмотреть было бы неплохо, как он будет себя чувствовать. Мало ли что? Но если вы скажете, я готов. ГАИ я не боюсь, у меня от них волшебные слова и нужный документ есть. Я же адвокат: в этих кругах успел наладить нужные связи.

– Андрюша, какой документ, какие ещё слова, – забеспокоилась мать.

– Он прав, Дарья Георгиевна, на Сергея хорошо бы и утром посмотреть. Хотя я ничего опасного не ожидаю. Вот только попадёт мне по полной программе. Это гарантировано. Впрочем, посмотрим.

Академик вытащил из кармана сотовый телефон.

– Афанасий Христофорович, – сказал Андрей, – в целях безопасности разговор должен быть коротким.

– Андрюша, я всё понимаю и помню, – сказал академик, – не волнуйся, под монастырь никого не подведу. Я старый конспиратор.

– Маша, – сказал он в трубку, – добрый вечер, любимая, это я. Ну где, где? Понимаешь, я тут в гостях, у хороших людей. И скорее всего останусь здесь ночевать. Что? Нет, конечно. Мы может пулечку ещё распишем. Что? Нет, дорогая, беса нет, а ребро на месте. Кстати, из него кроме тебя уже никого не получится. Вот именно. Да, да. Не волнуйся, дорогая. Я тебя крепко целую и желаю спокойной ночи. Спасибо. Всё, пока.

– Ну, как, пронесло? – озабоченно спросил Учитель.

– Да, слава богу обошлось без угроз и разводов. Их высокопревосходительство даже пожелали мне спокойной ночи.

– Видишь, Дарьюшка, как порою бывает в жизни? – обратился муж к жене, намекая, видимо, на нечто, известное лишь им обоим.

– Ты, дедуля, зубы мне не заговаривай. Знаю я тебя, хитрована старого, – строго сказала Дарья Георгиевна. Но глаза её смеялись.

– С твоими изящными эпитетами "старый" и "дедуля" я ещё могу согласиться, – живо отреагировал Учитель, – а вот насчёт "хитрована" – это уже перебор, и я не помню…

– Всё, всё, друзья, – вмешался академик, – давайте на этом и остановимся, эта слишком завлекательная тема, и может…

– Димуля, ну я же пошутила, – тут же отозвалась хозяйка, – ты же самый единственный…

– Дарья Георгиевна, – Учитель подошёл к жене, и не дав договорить, обнял её, – я вас понял и предлагаю подписать мирное соглашение.

– Дмитрий Николаевич, вы настоящий рыцарь, – поспешно сказал академик, – а посему, раскройте-ка мне секрет жёлтой настойки, уж больно она хороша.

– Пойдёмте, я вам всё покажу и расскажу, – и Учитель вместе с академиком направились к выходу из гостиной.

– Андрюша, – сказала Дарья Георгиевна, – пока я буду посуду мыть, ты займись постелью для Афанасия Христофоровича. Постели ему в угловой комнате, а себе в папином кабинете.

– Мамулечка, я тебя люблю, – Андрей поцеловал мать в щёку и тоже вышел из комнаты.

Непонятный сон

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: