Главная

Популярная публикация

Научная публикация

Случайная публикация

Обратная связь

ТОР 5 статей:

Методические подходы к анализу финансового состояния предприятия

Проблема периодизации русской литературы ХХ века. Краткая характеристика второй половины ХХ века

Ценовые и неценовые факторы

Характеристика шлифовальных кругов и ее маркировка

Служебные части речи. Предлог. Союз. Частицы

КАТЕГОРИИ:






Изменение распределения мирового населения 3 страница




Необходимость выглядеть убедительно в данной роли является для США веским доводом в пользу содержания сил, способных под прикрытием американского стра­тегического «зонта» быстро и результативно проводить операции вмешательства в локальные войны, вне зависи­мости от территориальной удаленности очага конфликта от Соединенных Штатов. Ключевыми здесь являются слова «быстро» и «результативно». Действительно, для безопасности США способность к быстрой и решающей интервенции важнее возможности вести одновременно две локальные войны (неопределенной длительности), на которой скорее из теоретических соображений настаи­вают некоторые эксперты по военному планированию.

Способность в краткий срок выиграть одну локальную войну является более эффективным средством против развязывания где бы то ни было другого локального кон­фликта, чем дорогостоящие усилия по поддержанию чис­ленности войск, необходимой для параллельного ведения двух локальных войн.

Основополагающая формула возможности решаю­щего вмешательства заключается в комбинации техноло­гических преимуществ, которые дают революционные инновации в военном деле, в первую очередь в том, что касается точности и подавляющей огневой мощи воору­жений, и авиатранспортных средств, достаточных для быстрого развертывания контингента, способного вести интенсивные боевые действия. Наличие надлежащего потенциала на случай чрезвычайной ситуации было бы весьма целесообразно, поскольку оно обеспечило бы Соединенные Штаты, которые уже контролируют про­странство Мирового~о1сеана, средствами реагирования на почти любой локальный конфликт, потенциально угро­жающий жизненно важным интересам Америки.

О таком потенциале глобального охвата - в пределах досягаемости для Соединенных Штатов - ни одна другая держава мира бесспорно не может даже и мечтать. Этот разрыв между США и остальными странами сам по себе свидетельствует об уникальных масштабах сегодняшнего превосходства Америки. Таким образом, очевидны гео­политические преимущества, вытекающие из обладания Соединенными Штатами возможностями решающего вмешательства.

Вызовы безопасности, с которыми Соединенные Штаты сталкиваются на своей собственной территории, не столь отчетливы и гораздо сложнее. С одной стороны, речь идет о менее бесспорных источниках опасности, нежели вышеописанные угрозы; с другой стороны, плохо поддающиеся выявлению и нейтрализации, эти факторы могут получить дальнейшее распространение. Именно здесь начинается та темная зона, где не так просто прове­сти черту между осторожностью и паранойей и где про­сматриваются более неоднозначные внутриполитические последствия для Америки.

До событий 11 сентября американцы были озабочены главным образом вероятностью ракетного нападения либо угрозы нападения на Соединенные Штаты со сто­роны «государств-изгоев», таких как Иран или Северная Корея5. В конце 2000 года администрация Клинтона даже назвала дату, когда, по ее мнению, опасность подверг­нуться удару северокорейских межконтинентальных бал­листических ракет с ядерными боеголовками должна была стать реальной, - 2005 год, - и объявила о планах строи­тельства радарной установки в рамках предполагаемого развертывания противоракетной оборонительной си­стемы, предназначенной для компенсации этой угрозы. Впоследствии администрация Джорджа У. Буша ясно продемонстрировала решимость продолжать работы по созданию еще более основательного варианта националь­ной системы противоракетной обороны, хотя вопросы ее технических характеристик и радиуса действия подле­жали обсуждению с основными партнерами США, а также с Россией и, предположительно, Китаем.

И администрация Клинтона, и сменившая ее адми­нистрация Буша учитывали искреннюю обеспокоенность общественности тем, что враждебные Америке страны однажды получат в свое распоряжение оружие массового поражения и средства его доставки. Обе администрации были небезразличны и к политическим дивидендам, кото­рые сулил любой проект, обещавший восстановить тра­диционное для Америки чувство особой защищенности. Технически инновационные оборонительные системы, призванные скрасить жестокую реальность взаимной уязвимости, выглядели по определению привлекатель­ным решением. К тому же, достоинства противоракетной обороны отстаивали отдельные заинтересованные группы американского общества, от кругов, связанных с аэро­космической промышленностью, до определенной части электората, озабоченной тем, что Ирак или Иран получат возможность угрожать разрушительным ракетным уда­ром Израилю. Таким образом, идея противоракетной обороны пришлась весьма ко времени.

Однако потенциальные выгоды любой системы про­тиворакетной обороны с точки зрения безопасности надо

сопоставить с преимуществами противодействия другим аспектам уязвимости. Каждый доллар, потраченный на противоракетную оборону, означает, что остается меньше средств на борьбу с иными опасностями, угрожающими Соединенным Штатам. Само по себе это не является аргу­ментом против разработки и последующего разверты­вания противоракетных комплексов, учитывая наличие синергической взаимосвязи между наступательными и оборонительными вооружениями. Тем не менее нельзя не отметить, что развертыванию любой системы проти­воракетной обороны должна предшествовать тщательная оценка альтернативных потребностей США в сфере без­опасности. Это тем более важно, что некоторые другие угрозы могут доставить куда больше хлопот.

Например, чрезвычайно трудно поддаются отраже­нию и политически дезориентируют внезапные нападе­ния, источник которых неизвестен. Вызывает сомнения, что даже среди так"" называемых «государств-изгоев», обладающих ракетным потенциалом, найдется настолько безрассудное правительство, чтобы ударить по Америке средствами, раскрывающими обратный адрес атакую­щего, как это, безусловно, случится при запуске ракеты. Ракетное нападение почти наверняка спровоцировало бы сокрушительную акцию возмездия со стороны США, которая, ко всему прочему, уменьшила бы вероятность второго удара по Соединенным Штатам.

Напротив, внезапный ядерный взрыв на борту непри­метного судна в каком-то американском порту - воз­можно, на одном из тех кораблей, более тысячи которых ежедневно бороздят Атлантику, - мог бы стереть с лица Земли прилегающий город. И не оказалось бы никого, кто поставил бы себе это в заслугу и кого можно было бы по­карать за содеянное. Совершить подобную акцию проще, чем оснастить межконтинентальную баллистическую ракету надежной боеголовкой точного наведения, а про исшедшее гораздо тяжелее сказалось бы на моральном духе американцев. Притом выбрать объект для возмез­дия было бы отнюдь нелегко, а страх перед повторением трагедии мог бы мгновенно охватить все американские города, вызвав там панику.

То же можно сказать и о террористическом акте со стороны организации, полной решимости причинить вред американскому обществу, дезорганизовать и за­пугать его. Особенно заманчивую цель для нападения представляют собой густонаселенные крупные города. Анонимное нападение посеяло бы там панику и могло бы спровоцировать неадекватно жесткие ответные дей­ствия против других государств или религиозных и этнических групп; нависла бы угроза над гражданскими свободами в США. Как ярко показала паника по поводу возможной эпидемии сибирской язвы вскоре после собы­тий 11 сентября, широкомасштабное применение бакте­риологических веществ могло бы дать толчок цепной реакции летальных эпидемий и массовой истерии, для борьбы с которыми ресурсы имеющихся в США служб здравоохранения недостаточны. Аналогичным образом, всеобъемлющая атака на компьютеризированные энер­гетические сети, системы связи и авиалинии США спо­собна буквально парализовать американское общество и привести его к социальному и экономическому краху. Короче говоря, присущие современному обществу высо­кая степень концентрированное™ и техническая взаимо­зависимость делают его удобной мишенью для аноним­ных актов громадной разрушительной силы, которые чрезвычайно трудно предвосхитить.

Все эти угрозы - от стратегически известных до самых нетрадиционных - должны быть предметом самого при­стального внимания при составлении планов на случай чрезвычайных ситуаций, а возможно, и основанием для превентивных акций. Готовность системы национальной безопасности должна перекрывать все реальные потреб­ности, и было бы заблуждением чрезмерно драматизиро­вать одну угрозу в ущерб остальным. К безотлагательно необходимым мерам в целях укрепления безопасности относятся, среди прочего, повышение уровня готовности внутренних служб страны к преодолению чрезвычайных последствий ударов по городским центрам, повышение эффективности пограничного контроля для предотвра­щения ввоза в Соединенные Штаты компонентов оружия массового уничтожения и совершенствование защиты

жизненно важных с экономической и военной точек зре­ния национальных компьютерных систем6.

Но если мы хотим по-настоящему поднять уровень обороны национальной территории, вместо того чтобы заниматься перетасовкой бюрократических ведомств, то первейшим приоритетом должно стать получение на­дежной разведывательной информации. В конце концов невозможно обезопасить от террористической атаки каж­дое сооружение, каждую футбольную площадку, каждый торговый центр в стране. Неизбежно настанет момент, когда все попытки сделать это рухнут под грузом обре­менительных правил надзора и чрезмерных затрат. А террористы могут ликовать, всего лишь организуя раз за разом ложные сообщения о готовящихся терактах. Возможно, именно это они и делают, вынуждая Америку поспешно вывешивать вызывающие смятение цветные ленты — сигналы тревоги.

Гораздо более продуктивным для укрепления без­опасности был бы подход, предполагающий масштабные организационные и финансовые меры, расширяющие возможности национальных разведывательных служб. Главными направлениями этих усилий должны стать обновление технических средств наблюдения, немед­ленное выявление подозрительной деятельности, более эффективная и повсеместная работа по вербовке агентуры для проникновения в правительственные структуры не­дружественных стран и в террористические организации, а также тайные наступательные операции с целью сорвать направленные против Америки заговоры, положив им конец на ранней стадии. Каждый доллар, потраченный на активную превентивную разведывательную деятель­ность, стоит, пожалуй, десяти долларов, истраченных по сути вслепую в рамках общего ужесточения мер безопас­ности на потенциально привлекательных для террори­стов объектах.

Кроме того, при наличии подлинной готовности на­ции к отражению вызовов безопасности общественность должна осознать, что определенная степень уязвимости является принадлежностью современной жизни. Нагне­тание в стране паники некоторыми заинтересованными

кругами американского общества, периодические кампа­нии в средствах массовой информации против той или иной «страны-изгоя», избранной на роль очередного «врага года» для Америки, — Ливии, Ирака, Ирана, Север­ной Кореи и даже Китая — рискуют сформировать пара­ноидальное видение места Америки в мире и вряд ли отвечают потребностям широкомасштабной националь­ной стратегии, призванной направить глобальное проти­воборство в более стабильное и контролируемое русло.

Определение новой угрозы

Дилеммы, проистекающие из нового для Америки небла­гополучия в сфере безопасности, позволяют утверждать, что Соединенные Штаты находятся на пике третьей в своей истории большой волны судьбоносных дебатов о национальной обороне. В первый раз вскоре после за­воевания независимости споры разгорелись вокруг того, пристало ли только что добившемуся свободы американ­скому государству иметь в мирное время регулярную армию и какие меры предосторожности надлежит при­нять, чтобы ее наличие не привело страну к деспотизму. Конгресс США первоначально был не склонен дать согла­сие на создание постоянной армии, и Александру Гамиль­тону пришлось обратиться к нему с предостережением на страницах «Федералиста», предупреждая, что без такой армии «Соединенные Штаты будут являть собой самое необычайное зрелище, какое только наблюдал мир, -зрелище страны, которую ее Конституция лишает возмож­ности готовиться к обороне прежде, чем она окажется захвачена неприятелем»7.

Вторая волна продолжительной полемики, имевшей столь же фундаментальные последствия, поднялась после Первой мировой войны из-за отказа Америки от членства в Лиге Наций. Дискуссия увенчалась достигнутым почти 30 лет спустя, уже после Второй мировой войны, реше­нием Соединенных Штатов взять на себя бессрочные обязательства в отношении безопасности Европы в соот­ветствии со статьей 5 Североатлантического договора.

Одобрение Договора Конгрессом предполагало коренной пересмотр смысла и границ национальной безопасности США: оборона Европы отныне должна была рассматри­ваться в качестве передовой линии обороны самой Аме­рики. Атлантический альянс стал краеугольным камнем американской оборонной политики.

Третья волна дебатов тоже, по-видимому, схлынет нескоро и вызовет жестокие раздоры как внутри страны, так и за рубежом. В сущности, предстоит ответить на вопрос, насколько далеко могут зайти Соединенные Штаты в стремлении максимизировать собственную без­опасность, какие финансовые и политические издержки при этом допустимы и в какой мере дозволительно рис­ковать стратегическими связями с союзниками Америки. Хотя открытые баталии разразились после событий 11 сен­тября, признаки, предвещавшие третью «великую дис­куссию», забрезжили еще в середине 1980-х годов, когда предложенная президентом Рейганом «стратегическая оборонная инициатива» (СОИ) тут же вызвала вспышку острых внутриполитических и международных разно­гласий. Проект СОИ отражал своевременное осознание того факта, что динамика технологического развития меняет соотношение между наступательными и оборо­нительными вооружениями, а периметр системы нацио­нальной безопасности перемещается в космическое про­странство. СОИ, однако, концентрировалась в основном на одной, отдельно взятой угрозе, исходившей от Совет­ского Союза. С исчезновением угрозы лишился смысла и сам проект.

Десятилетие спустя в процессе третьего в истории США принципиального пересмотра приоритетов нацио­нальной безопасности в фокусе внимания постепенно ока­зывается более широкая проблема - способность общества к выживанию на фоне почти неизбежного распростране­ния и диверсификации оружия массового уничтожения, непрерывных волнений в мире и растущего страха перед терроризмом. Совокупное воздействие этих факторов делает гораздо более тесной взаимозависимость между безопасностью американской территории и общим со­стоянием дел на планете.

Хотя роль Америки в обеспечении безопасности ее союзников и - в более широком плане - в поддержа­нии глобальной стабильности оправдывает ее притяза­ния на большую степень национальной безопасности по сравнению с реальными возможностями других госу­дарств, все-таки - и это непреложный факт - времена абсолютной безопасности миновали. Оборона террито­рии заокеанских союзников США перестала служить дальним щитом для самой Америки. Но если военные специалисты уже давно встревожены складывающимся положением, то широким общественным слоям истина открылась лишь 11 сентября.

Безопасность Америки впредь должна рассматри­ваться в неразрывной связи с глобальной обстановкой. Неудивительно, что после событий 11 сентября очеред­ность волнующих общественность вопросов изменилась: отчетливо снизилась значимость идеалистических целей, тогда как озабоченность собственной безопасностью заметно усилилась. Тем не менее планирование на одно­сторонней основе и готовность к единоличному отстаи­ванию внутренней и международной безопасности не обеспечат долговременной безопасности. Поддержание не имеющего аналогов всеобъемлющего военного потен­циала США и повышенной способности американского общества к выживанию обязательно следует подкрепить систематическими усилиями, направленными на расши­рение зон глобальной стабильности, устранение некото­рых наиболее вопиющих причин политического насилия и поддержку политических систем, признающих осново­полагающую ценность прав человека и конституционных механизмов. Отныне уязвимость Америки будет возра­стать всегда, когда демократия за ее пределами окажется под угрозой отступления, а такая демократия, в свою очередь, будет более уязвимой, если Америка позволит себя запугать.

Центральный вопрос третьей «великой дискуссии» о национальной безопасности Америки - как определить угрозу? От истолкования вызова во многом зависит ответ. Следовательно, его интерпретация представляет собой не просто интеллектуальное упражнение, а стратегически

важное действие, имеющее несколько аспектов. Опреде­ление угрозы должно стать трамплином для мобили­зации национальных усилий. С его помощью предстоит выявить, что именно поставлено на карту, а также не только обнаружить сущность угрозы, но и хотя бы отча­сти уловить ее сложную природу. Оно должно позволить провести грань между неотложными и более долгосроч­ными задачами. И наконец, такое определение поможет разграничить долговременных союзников, временных партнеров, скрытых оппонентов и открытых врагов.

Коль скоро Америка является демократией, опреде­ление угрозы должно быть понятным общественности, чтобы та могла выдержать материальные лишения, необ­ходимые для отражения опасности. Для этого нужны ясность и конкретность, но вместе с тем возникает соблазн прибегнуть к демагогии. Мобилизовать общество на дли­тельное напряжение сил проще, если угрозу персонифи­цировать, идентифицировать как зло и тем более создать ее визуальный стереотип. В человеческом бытии и осо­бенно в международной жизни ненависть и предубеж­дение обладают гораздо более мощным эмоциональным зарядом, чем сочувствие или привязанность. К тому же, эти отрицательные чувства легче поддаются выражению, нежели куда более близкая к истине картина неизбежно сложных исторических и политических мотивов, кото­рые влияют на поведение государств и даже террористи­ческих группировок.

Публичные дискуссии, развернувшиеся в Соединен­ных Штатах после 11 сентября, подтверждают эти сооб­ражения. Реакция общественности в той мере, в какой ее отражают выступления политических лидеров и редак­ционные статьи в ведущих изданиях, в основном сосре­доточилась на терроризме как таковом, на его природе, неустанно ассоциируемой со злом, и на пресловутой лич­ности Усамы бен Ладена, приковавшей к себе всеобщее внимание. Президент Буш (вероятно, в силу своей рели­гиозности) проявил склонность трактовать угрозу едва ли не в богословских терминах, рассматривая ее как схватку между «добром и злом». Он даже воспользовался ленин­ской формулой «кто не с нами - тот против нас» -

принцип, который всегда импонирует возбужденной об­щественности, но несет в себе черно-белое видение мира, игнорирующее все те оттенки серого, в которые окра­шено большинство глобальных дилемм.

В претендующих на более высокий интеллектуаль­ный уровень размышлениях о событиях 11 сентября чаще всего указывалось в неопределенно-обобщенной форме на исламский образ мышления, который изображался религиозно и культурно враждебным западным (и осо­бенно американским) представлениям о современности. Конечно, администрация США благоразумно избегала отождествления терроризма с исламом в целом, всячески стараясь подчеркнуть, что на ислам как таковой вина не возлагается. Однако некоторые сторонники администра­ции оказались не столь щепетильны в отношении подоб­ных нюансов. Они сразу инициировали кампанию, в ходе которой обществу внушалось: вся исламская культура настолько враждебна Западу, что она неизбежно создает питательную почву для террористических нападений на Америку. Подобные рассуждения старательно обходили стороной проблему выявления каких-либо реальных поли­тических мотивов, стоящих за феноменом терроризма.

Теологический по большей части подход прези­дента Буша имел, помимо политически-мобилизующего эффекта, дополнительное тактическое преимущество, позволив объединить в одной простой формуле несколько источников угрозы, независимо от того, связаны они друг с другом или нет. Произнеся в начале 2002 года свои знаменитые слова об «оси зла», президент риторически смешал воедино самостоятельные проблемы, создаваемые Северной Кореей для стабильности в Северо-Восточной Азии, Ираном с его еще более широкомасштабными амби­циями в районе Персидского залива, а также наследием незавершенной кампании 1991 года против иракского правителя Саддама Хусейна. Таким образом, зловещие дилеммы, порождаемые стремлением этих государств обзавестись ядерным оружием, оказались скрыты за общей ширмой морального осуждения трех конкретных, но не объединенных союзом режимов (два из которых на самом деле считают друг друга врагами) и были

привязаны к болезненному и только что пережитому аме­риканским народом опыту непосредственного столкно­вения с терроризмом.

Что касается американского народа, то он, пожалуй, на какое-то время удовольствовался бы и «осью зла» в качестве приблизительного определения нависшей угрозы. Но встают две другие проблемы. Во-первых, коль скоро безопасность Америки связана теперь с глобальной без­опасностью и кампания против терроризма нуждается во всемирной поддержке, важно, чтобы другие народы за пределами Америки согласились с таким определением. Произойдет ли это? Во-вторых, содержит ли выдвинутое определение адекватный диагноз и закладывает ли оно надлежащий фундамент для долговременной успешной стратегии ответа на вызов, который бросают как по отдель­ности, так и в сочетании друг с другом терроризм и рас­пространение оружия массового поражения?

Трудность заключается в том, что предложенное администрацией определение того явления или тех сил, с которыми американцев призывают сражаться в ходе «войны с терроризмом», сформулировано крайне туманно. Ясности не прибавилось и после того, как президент низ­вел (либо возвысил, в зависимости от критериев оценки) террористов до «творцов зла», о которых больше будто бы ничего неизвестно и чьи мотивации, оказывается, просто внушены сатаной. Называть в качестве врага тер­роризм - значит расписаться в блаженном неведении относительно того, что терроризм является используе­мым индивидуумами, группами и государствами смерто­носным методом устрашения. Войны не ведут против метода или тактики действий. К примеру, никто не стал бы провозглашать в начале Второй мировой войны, что она ведется против «блицкрига».

Терроризм в качестве метода борьбы применяется конкретными людьми, как правило, в политических целях, вполне поддающихся расшифровке. И следовательно, почти за каждым террористическим актом скрывается политическая проблема. Террористы намеренно при­бегают к жестоким и не совместимым с моралью атакам на гражданское население, на символизирующих те или

иные институты отдельных лиц или материальные объ­екты, рассчитывая на политический эффект8. Чем слабее и фанатичнее политические экстремисты, тем больше они склонны предпочесть другим методам борьбы самые бесчеловечные формы терроризма. Их безжалостный расчет состоит в том, чтобы спровоцировать возмездие со стороны более сильного противника в таких масшта­бах, которые обеспечат террористам дополнительную поддержку и даже легитимность. Перефразируя Клаузе­вица, можно сказать, что терроризм есть продолжение политики иными средствами.

Соответственно, имея дело с терроризмом, необходимо противопоставить ему продуманную кампанию, в рам­ках которой требуется не только ликвидировать самих террористов, но также выявлять их и учитывать (в любой подходящей форме) лежащие в основе их действий поли­тические побуждения. Настаивать на этом - не значит оправдывать террористов или призывать к их умиротво­рению. Деятельность почти всех террористических сил вырастает на почве политических конфликтов: конфликты ее порождают, и они же служат ее питательной средой. Так обстоит дело с действующей в Северной Ирландии Ирландской республиканской армией (ИРА), испанскими басками, палестинцами Западного берега и Газы, россий­скими чеченцами и всеми остальными подобными дви­жениями9.

Будучи внове для Америки, терроризм - отнюдь не новое явление в других частях планеты. Начиная с сере­дины XIX века и примерно до Первой мировой войны он был широко распространен в Европе и царской России. Происходили тысячи вооруженных нападений, в том числе убийства высокопоставленных особ и взрывы зда­ний. Пожалуй, в одной только России от рук террористов погибли не менее 7000 государственных лиц и полицей­ских чинов, включая царя. Что касается других стран, то самый впечатляющий из совершенных там актов терро­ризма - убийство в Сараево австро-венгерского (австрий­ского. - Прим, пер.) эрцгерцога Франца Фердинанда -оказался той самой искрой, из-за которой заполыхал пожар Первой мировой войны.

В недавнем прошлом британцам довелось на протя­жении нескольких десятилетий страдать от терроризма ИРА: потери среди гражданского населения, которыми сопровождались взрывы, организованные активистами ИРА в Британии, исчисляются сотнями людей, не избе­жали гибели даже представители высшей ветви королев­ской семьи. Убийства официальных лиц высокого ранга произошли за последние годы в нескольких европейских государствах, прежде всего в Испании, Италии, Германии, и перечень подобных событий можно продолжать еще очень долго10. Отнюдь не пассивно ведут себя террористи­ческие группировки как левого, так и правого направле­ния в Латинской Америке, где их жертвами стали десятки тысяч человек.

Терроризм, вырастающий на почве этнического, на­ционального или религиозного протеста, особенно живуч и менее всего поддается искоренению путем уничтожения террористов. Терр*0ризм, истоки которого заключаются в социальном недовольстве, пусть даже подкрепляемом идеологическими догмами в духе радикального марксизма, в целом имеет тенденцию к спаду, если дело террористов не встречает сочувствия в данном обществе. Социальная изолированность в конечном счете деморализует часть террористов, облегчая поимку остальных. Несколько боль­шей устойчивостью (как свидетельствует опыт Китая и Латинской Америки) обладает терроризм, располагаю­щий специфической опорой в лице отчужденного и гео­графически отделенного социального класса, например крестьянства, особенно когда он поддерживается парти­занским движением. Но максимальную сопротивляемость физическому подавлению выказал терроризм, черпающий вдохновение в подкрепляемом историческими мифами общем этническом происхождении и подогреваемый религиозным рвением.

Сами террористы, скорее всего, неисправимы, но с по­рождающими их условиями дело не обязательно обстоит так же. Об этом различии важно помнить. Террористам свойственно жить в собственном мире, заслонившись от реальности патологической верой в свою правоту. Насилие становится для них не просто средством достижения

определенной цели, но raison d'etre, смыслом существо­вания. Вот почему без устранения террористов не обой­тись. Но чтобы их ряды не пополнялись вновь, требуется взвешенная политическая стратегия, призванная осла­бить весь комплекс благоприятствующих терроризму политических и культурных факторов. Корни всего, что питает террористические движения, должны быть поли­тически подрублены.

Очевидно, что неистовость совершенных 11 сентября актов террора и особенно выбор Америки в качестве объ­екта этих вопиющих преступлений во многом объясня­ются политической историей Ближнего Востока. Вдаваться в ее детальный анализ необязательно, ведь и террористы явно не углубляются в изучение исторических текстов, прежде чем встать на путь насилия. Ненависть, толкаю­щая их в конечном итоге к террору, формируется скорее общим эмоциональным контекстом недовольства и обид, которые они ощущают, наблюдают или знают из расска­зов окружающих.

Политические настроения арабского населения Ближ­него Востока являются продуктом столкновения стран региона с французским и британским колониализмом, провала попыток арабского сообщества предотвратить возникновение Израиля, соответствующего обращения Израиля с палестинцами, а также установления пря­мого и косвенного контроля Америки над регионом. Ее присутствие рассматривается наиболее экстремист­скими политическими и религиозными силами региона как оскверняющее священную чистоту исламских свя­тынь святотатство (совершенное вначале в Саудовской Аравии, а теперь в Ираке), как препятствие к благо­денствию арабского народа и инструмент пристрастной поддержки Израиля в его конфликте с палестинцами. Хотя политическое рвение экстремистов возбуждается религиозным пылом, примечательно, что часть терро­ристов, причастных к событиям 11 сентября, вела явно нерелигиозный образ жизни. Таким образом, нападе­ние на Всемирный торговый центр во второй раз на протяжении пяти лет имело очевидный политический подтекст.

От исторической реальности не уйти: главной при­чиной, по которой острие терроризма оказалось направ­лено на Америку, стала, несомненно, вовлеченность США в ближневосточные дела, точно так же как английское при­сутствие в Ирландии спровоцировало многочисленные акции ИРА против объектов в Лондоне и самой королев­ской семьи. Британцы признали этот основополагающий факт и постарались учесть его в своих ответных шагах как на силовом, так и на политическом уровне. Америка же, напротив, продемонстрировала поразительное неже­лание задуматься над политическими измерениями тер­роризма и идентифицировать его политический контекст.

Чтобы одержать победу в войне с ближневосточными террористами, требуются усилия сразу по двум главным направлениям: уничтожая террористов, необходимо одно­временно налаживать политический процесс, направлен­ный на преодоление тех условий, в которых они появ­ляются. Именно так, а не иначе, ведут себя британцы в Ольстере и испанцы в Стране Басков. Именно так рус­ских призывают действовать в Чечне. Внимание к поли­тической подоплеке возникновения терроризма является не уступкой террористам, а непременной составной частью стратегии ликвидации и изоляции террористического подполья.






Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском:

vikidalka.ru - 2015-2024 год. Все права принадлежат их авторам! Нарушение авторских прав | Нарушение персональных данных