Изменение распределения мирового населения 9 страница

Но что, если Европа перестанет быть ею? Разбогатеет ли от этого Америка? Станут ли отношения атлантических союзников здоровее и ближе? Чтобы получить ответы на эти вопросы, надо вообразить, какие обстоятельства должны возобладать, чтобы Европа обрела политическую волю, которая позволит ей удвоить расходы на оборону и обзавестись военным потенциалом под стать американ­ской мощи. Для военных усилий такого масштаба по­надобятся радикальный прорыв в деле политического объединения различных европейских государств и непоко­лебимая решимость большинства европейского населения сделать Европу, по примеру Америки, самодостаточной в оборонительном плане. Коль скоро советской угрозы больше нет, а Россия низведена до уровня державы сред­него ранга, импульс к складыванию обоих условий могут дать лишь единодушное заключение о том, что проводи­мая Америкой политика безопасности подвергает евро­пейские страны серьезной угрозе, и страстное желание европейской общественности избавить Европу от зави­симости в этой области.

Учитывая, что но экономическому потенциалу ЕС уже сравнялся с Америкой и что два эти субъекта нередко

сталкиваются на финансовой и торговой почве, Европа с возрождением военной мощи может превратиться в грозного соперника для Америки. Она не преминет бро­сить вызов американской гегемонии. Установить подлинно равноправное партнерство между двумя сверхдержавами будет отнюдь не просто, поскольку такая корректировка отношений потребует радикального сокращения преоб­ладающей роли Америки и столь же радикального расши­рения функций Европы. НАТО перестанет быть союзом, руководимым Америкой, а может быть, и вовсе прекра­тит свое существование. И если потуги Франции выгля­деть великой державой время от времени вызывают у Америки замешательство, притом что она в состоянии отклонять французские претензии как экстравагант­ные, но бесполезные демонстрации пустых амбиций, то Европа, предпринимающая-таки «достаточные» обо­ронные усилия, неизбежно заставит Америку испытать острое чувство дискомфорта, естественное в положении бывшего гегемона.

Европа, полагающаяся в военном отношении на саму себя, ставшая, подобно Америке, политической и эконо­мической державой глобального масштаба, поставила бы Соединенные Штаты перед мучительным выбором: либо расторгнуть союз с Европой, либо разделить с ней ответ­ственность за осуществление мировой политики. Уход могущественной Америки с западной периферии Евра­зийского континента был бы равнозначен согласию на превращение Евразии в арену новых непредсказуемых конфликтов между главными евразийскими соперни­ками. Но и разделение власти в рамках симметричного глобального партнерства было бы нелегким и небез­болезненным.

Политически мощная Европа, способная конкури­ровать с Соединенными Штатами на экономическом поприще и притом не зависящая от них в военном отно­шении, неотвратимо принялась бы оспаривать верхо­венство Америки в двух регионах, имеющих для США жизненно важное стратегическое значение, - на Ближнем Востоке и в Латинской Америке. Сперва евро-американ­ское соперничество дало бы о себе знать на Ближнем

Востоке, не только по причине географической близости этого региона к Европе, но и прежде всего ввиду ее боль­шей зависимости от добываемой там нефти. Принимая во внимание неприятие арабами американской политики, авансы со стороны Европы имели бы все шансы встретить здесь сочувствие, тогда как Израиль наверняка ожидала бы потеря привилегированного положения, которым он пользуется в качестве главного фаворита США.

За этим, вероятно, не замедлил бы последовать евро­пейский вызов позициям США в Латинской Америке. Испанцы, португальцы и французы имеют давние исто­рические и культурные связи с латиноамериканскими обществами. Националистические силы Латинской Аме­рики приветствовали бы укрепление политических, эко­номических и культурных уз с уверенной в себе Европой, в результате чего пострадало бы традиционное господ­ство США в этом регионе. Следовательно, стань Европа экономическим гигантом и крупной военной силой в одном лице, сфера главенства США, возможно, ограни­чилась бы в основном пространством Тихого океана.

Очевидно, что серьезное соперничество между Аме­рикой и Европой было бы пагубно для них обеих. Однако на настоящем этапе у европейцев отсутствуют мотивы и сплоченность, необходимые для создания мощной воен­ной державы. А пока это так, стычки между Америкой и Европой вряд ли выльются в масштабное геополити­ческое состязание. Жалобами и беззубой критикой не­заживающих ран не нанести. Тем не менее, памятуя о взаимных обидах, причиненных трансатлантическими разногласиями вокруг Ирака, для американцев было бы, пожалуй, благоразумнее поменьше укорять Европу в «недостаточности» ее военных усилий.

Европейцам тоже стоит аккуратнее взвешивать слова, изливая свое недовольство Америкой. Помимо тради­ционно присущих европейской элите претензий куль­турного характера (которые сейчас стремительно теряют почву в связи с широкой популярностью в Европе аме­риканской массовой культуры), излюбленной темой для европейских критиков Америки является ее усилившееся стремление действовать на международной арене без

оглядки на союзников. Упреки такого рода не новы: во времена «холодной войны» Америке часто пеняли на ее будто бы примитивный антикоммунизм, нежелание идти на компромиссы с Советским Союзом и чрезмерное внимание к вопросам военной готовности. Двадцать с лишним лет тому назад канцлер ФРГ Гельмут Шмидт пре­небрежительно отзывался о политике США в области прав человека, благосклонно взирая на подавление дисси­дентов коммунистическими режимами. Ему не уступали французский президент Жискар д'Эстен, который позже с неменьшим высокомерием оценивал воинственность Рейгана, и его преемник Франсуа Миттеран, не сомне­вавшийся в тщетности усилий Буша по воссоединению Германии.

По окончании «холодной войны» критические выпады Европы в адрес Америки, именуемой мировым слоном в международной посудной лавке, участились и приобрели более изощренньйРхарактер. Исчезновение советской угрозы сделало антиамериканскую критику менее риско­ванной, а достижения европейской экономической инте­грации выдвинули на передний план трансатлантические конфликты на экономическом фронте. Принятые Кон­грессом США непродуманные законодательные акты, новые дотации фермерам и введение тарифов на импорт стали заметно укрепили уверенность европейцев в том, что приверженность Америки идее открытой глобальной экономики неискренна.

К этой точке зрения добавилось еще одно широко распространенное в Европе убеждение: Америка занимает удручающе несостоятельную позицию по глобальным вопросам, которые затрагивают принципиально значи­мые долгосрочные перспективы человечества и посему требуют разработки общепринятых наднациональных правил поведения. Особую ярость европейцев вызвал не­ожиданный категорический отказ США подписать Рамоч­ную конвенцию ООН об изменении климата (Киотский протокол) - решение, которое на данном этапе похоро­нило надежды на сколько-нибудь эффективные шаги в связи с болезненной для международного сообщества и политически взрывоопасной проблемой глобального

потепления. Отказ Америки признать Международный уголовный суд также был воспринят как поступок, несо­вместимый с постоянно провозглашаемой Соединенными Штатами приверженностью правам человека, не говоря уже о том сильном давлении, которое сами США оказы­вали на Европу, настаивая по завершении нескольких конфликтов в бывшей Югославии на международных процессах по обвинениям в военных преступлениях. Аналогичным свидетельством американского своенравия и произвола европейцы посчитали введение Соединен­ными Штатами экономических санкций против Ирана, Ирака, Ливии и Кубы, тем более что соответствующие администрации США вопреки собственной более здравой позиции пошли на поводу у определенных политических групп давления внутри страны.

Критика односторонней линии Америки и ее безраз­личия к заботам европейцев звучала в полный голос еще до появления иракской проблемы. Даже обычно проаме­рикански настроенная Германия время от времени отда­вала дань поднимающейся волне отношения к Америке как к стране, ведущей себя по своему усмотрению и не гнушающейся произволом, причем это мнение возникло еще до избрания президентом Джорджа У. Буша. Как пра­вило, умеренная «Франкфуртер альгемайне цайтунг» (в опубликованной 2 марта 2000 г. статье под названием «Американский кулак») безоговорочно осудила Америку за непризнание «политического веса Европы». Причина, по утверждению газеты, заключается в следующем: «Два эти континента функционируют в соответствии с разными системами политических ценностей, законы же глобализации написаны державой-гегемоном. Только Америка может мириться с нарастающими противоре­чиями в обществе и зияющим разрывом между бедными и богатыми. Политический разум нашего континента, напротив, требует большего контроля и регулирования, примирения конфликтующих интересов и ограничения власти. В основе европейской политической жизни лежат уважение и взаимная поддержка партнеров». Неделей позже ведущий немецкий еженедельник либерального направления «Цайт» обвинил американцев в том, что они

отдают предпочтение «закону джунглей» и, к тому же, «с головой ушли в поиски новых врагов».

Возросшая озабоченность глобальными проблемами, контрастирующая с эгоистической самонадеянностью американцев, была не единственной причиной нелест­ных суждений об Америке, как это порой пытались дать понять европейцы. В условиях военной слабости и поли­тической разобщенности Европы порицание Америки выполняло роль столь нужной европейцам компенсации за асимметричное распределение могущества между двумя сторонами Атлантики. Вынуждая Америку обороняться в нравственном и правовом отношениях, европейцы рас­считывали создать несколько более ровное игровое поле и вооружиться вселяющим уверенность сознанием собст­венной правоты.

Однако дальше этого их претензии не идут. Европейцы лучше американцев знают, что по-настоящему серьезный разлад в атлантических отношениях был бы гибельным для новой Европы. Он не только повлек бы возобновле­ние внутриевропейских раздоров и возрождение угроз извне, но и, вполне вероятно, создал бы опасность кру­шения всей сложившейся европейской архитектуры. Пробуждение традиционных страхов перед германской мощью и исторических межнациональных антагонизмов не заставило бы себя долго ждать. Без американского присутствия Европа, вне всякого сомнения, вновь стала бы Европой, но только не в том смысле, в каком это видится европейским мечтателям.

В конце концов стратегически мыслящие европейцы, даже несмотря на открытую полемику вокруг самовласт­ного решения США свергнуть Саддама Хусейна, прекрасно понимают, что односторонний характер американской политики отчасти обусловлен исключительной ролью Америки в сфере безопасности и что вынужденное согла­сие с такой политикой есть та цена, которую другим странам приходится платить за сохранение готовности Америки к действиям в мире, где не столь просто прове­сти грань между отдельными мотивациями, касающимися экономики, права, морали и безопасности. Это состояние готовности проистекает из исторически свойственного

Америке представления о себе как мировом образце во­площения свободы. Если бы Америка скрупулезно соблю­дала международные правила, если бы она старательно избегала демонстраций силы при решении экономи­ческих вопросов, представляющих особый интерес для серьезных категорий американских избирателей, или проявляла покорную готовность ограничить собственный суверенитет и подчинить свои вооруженные силы юрис­дикции международного права, то она, возможно, не была бы державой, действия которой способны стать последним спасительным средством предотвращения глобальной анархии. Короче говоря, стоило бы посовето­вать европейцам тщательно взвесить все те последствия, которые имело бы (как для них, так и для остального мира) превращение Америки в сговорчивого партнера, склонного легко жертвовать своим руководящим стату­сом ради достижения минимального коллективного кон­сенсуса.

Однако полемика 2003 года вокруг Ирака, столкнув­шая Вашингтон с Парижем и Берлином, преподнесла еще более тревожный урок. Эта размолвка должна послужить сигналом, предупреждающим об уязвимости трансатлан­тических отношений, которая вполне может напомнить о себе, если взаимные укоры и недостаток обоюдного понимания когда-нибудь подтолкнут европейцев к анти­американским позициям, дав им мотив всерьез взяться за создание независимой военной мощи. Европа, поло­жившая в основу своего политического объединения откровенное самоопределение в качестве «противовеса» Соединенным Штатам (т.е. де-факто антиамериканской силы), разрушит Атлантический союз.

Пока ни мечты, ни кошмары обеих сторон не имеют больших шансов стать явью. Ни одна из них не станет удовлетворять все чаяния другой, но и худшие опасения каждого из партнеров едва ли оправдаются. В течение по меньшей мере десяти лет, а может быть, и дольше у Европы не будет достаточного политического единства и стимулов, чтобы пойти на финансовые жертвы, необхо­димые для превращения в военную державу глобального уровня¹. Европа не создаст угрозы первенству Америки

хотя бы потому, что процесс становления европейского политического единства будет в самом лучшем случае очень медленным и постепенным. Увеличение числа чле­нов ЕС до 27 еще более усложнит и без того чрезмерно громоздкие и весьма бюрократизированные структуры европейской интеграции, напоминающие гигантский эко­номический конгломерат.

У конгломератов не бывает исторических мечтаний -у них есть материальные интересы. Безликие бюрократи­ческие институты Европейского союза бессильны пробу­дить народные чувства, необходимые для политического признания. Как язвительно выразился один французский комментатор, «первородный грех Европы, от которого она еще не очистилась, состоит в том, что ее зачали в служебных кабинетах; да еще в том, что именно там про­исходил ее расцвет. Построить общую судьбу на таком фундаменте так же невозможно, как влюбиться в коэф­фициент роста илй~в квоты на молоко»². Превыше всего для Европы - ее заинтересованность в глобальной ста­бильности, в отсутствие которой европейское здание ожидает обвал. Поэтому со временем Европейский союз обзаведется атрибутами военно-политической державы, точь-в-точь как многие гигантские многонациональные корпорации заводят для охраны своих жизненно важ­ных интересов собственную вооруженную службу без­опасности. Но даже после этого военные усилия Европы будут в течение какого-то периода в основном дополнять военные возможности Америки, не составляя им кон­куренции.

Не исключаемые в перспективе военные доблести Европы едва ли станут вдохновляться транснациональ­ным европейским шовинизмом, что тоже вселяет надежду. Это означает, что даже более могучая в политическом и военном отношении Европа будет выказывать в между­народных делах сдержанность, продиктованную огра­ничениями, которые органически вытекают из сложной природы ее континентального единства и нечеткости ее политического профиля. Лишенная миссионерского пыла и самоуверенного фанатизма, будущая Европа могла бы явить вдохновляющий пример политики ответственного

многостороннего взаимодействия, в которой в конечном счете и нуждается человечество.

Выплеснувшиеся наружу в связи с проблемой Ирака острые трансатлантические разногласия не должны за­слонять того, что Европа, по своей природе ориентиро­ванная на многостороннее сотрудничество, и Америка, тяготеющая к самостоятельной линии, идеально подхо­дят для глобального брака по расчету. Действуя в одиночку, Америка может первенствовать, но ей не достичь всемо­гущества; Европа, действуя аналогичным образом, может наслаждаться богатством, но ей не преодолеть своего бес­силия. Эта истина осознается по обе стороны Атлантики. Америка, даже несмотря на ее однобокую сосредоточен­ность на терроризме, нетерпеливость в отношении союз­ников, уникальную роль в сфере глобальной безопас­ности и представление о своей исторической миссии, понемногу все же приспосабливается к постепенному развитию региональных и других международных кон­сультативных механизмов. Ни Америка, ни Европа не до­бились бы столь внушительных успехов друг без друга. Вместе они образуют ядро системы глобальной стабиль­ности.

Жизнеспособность этого ядра зависит от соответству­ющей повестки дня американо-европейского взаимодей­ствия, которая не должна исчерпываться разделяющими стороны вопросами. И такая повестка дня имеется, вопреки печальному опыту весны 2003 года. Ее самым неотложным пунктом является остро необходимое транс­атлантическое сотрудничество в стабилизации ситуации на Ближнем Востоке. Как утверждается в главе 2, если такое совместное стратегическое начинание не будет пред­принято, интересы безопасности и Америки, и Европы в Ближневосточном регионе пострадают. А объединенные усилия позволят привнести в атлантические отношения общую геополитическую цель.

В более долгосрочной перспективе единой магист­ральной задачей останется расширение Европы, которому более всего способствовала бы политическая и геогра­фическая взаимодополняемость структур ЕС и НАТО. Расширение есть наилучшая гарантия таких неуклонных

изменений в ландшафте европейской безопасности, которые позволят раздвинуть периметр центральной зоны мира на планете, облегчить поглощение России рас­ширяющимся Западом и вовлечь Европу в совместные с Америкой усилия во имя упрочения глобальной без­опасности.

Расширение ЕС и НАТО является логическим и не­избежным результатом благоприятного исхода «холодной войны». После исчезновения советской угрозы и осво­бождения Центральной Европы от советского господства сохранение НАТО в качестве оборонительного союза против уже несуществующей советской угрозы не имело бы никакого смысла. Кроме того, отказаться от продви­жения в Центральную Европу - значило бы бросить на произвол судьбы по-настоящему нестабильный пояс не очень благополучных и плохо защищенных европейских государств, зажатых между процветающим Западом и охваченной смутой постсоветской Россией, со всеми вытекающими отсюда потенциально разрушительными последствиями для всех сторон.

Итак, у Европейского союза и НАТО нет выбора: чтобы не утерять приобретенные в «холодной войне» лавры, они вынуждены расширяться, даже если с вступ­лением каждого нового члена нарушается политическая сплоченность Евросоюза и осложняется военно-опера­тивное взаимодействие в рамках атлантической органи­зации. Что касается ЕС, то раскол между так называемой «старой Европой», в большинстве своем воспротивив­шейся лихорадочному стремлению администрации Буша к войне с Ираком, и поддержавшей Вашингтон «новой Европой» рельефно выявил возросшие трудности станов­ления общей европейской внешней политики. В ответ Франция и Германия могут попытаться сколотить внутри ЕС неофициальную группу, призванную говорить и дей­ствовать от имени Европы, однако в ближайший период Европейскому союзу как таковому предстоит оставаться в гораздо большей степени экономической, нежели поли­тической реальностью.

В рамках НАТО усилия в области военно-оператив­ной взаимодополняемости и интеграции также получат

иное направление. Интеграция регулярных национальных армий в целях территориальной обороны была оправ­данна, когда Западной Европе угрожало потенциальное нападение со стороны СССР. Теперь, когда задачи терри­ториальной обороны потеряли первостепенное значение, интегрировать 26 национальных армий бессмысленно. Поэтому НАТО сосредоточит внимание на уточнении конкретного вклада каждого союзника, а также на разви­тии и укреплении по-настоящему боеспособных инте­грированных сил быстрого реагирования для проведения операций за пределами территории членов альянса.

Расширение как ЕС, так и НАТО будет продолжаться. С очередной его волной по мере отступления Востока и наступления Запада опасности, порождаемые наличием геополитически «ничейной земли», просто отодвигаются в восточном направлении. В то же время прогресс в отно­шениях Запада с Россией и ясно выраженное желание Украины примкнуть со временем к евроатлантическому сообществу не оставляют места сомнениям в преимуще­ствах дальнейшей экспансии. Посему увеличение числа членов ЕС, который объединит к 2005 году 27 государств (после предполагаемого присоединения новых канди­датов), и НАТО, куда должны войти 26 стран (согласно постановлениям, принятым в конце 2002 г. на Пражском саммите), вряд ли ограничится этими цифрами.

Экспансия, тем не менее, не обязательно означает бес­конечный процесс механического приема все новых и новых членов, вплоть до китайских границ. В сфере без­опасности могут потребоваться гораздо более длительные периоды развития сотрудничества между НАТО и вероят­ными кандидатами на вступление в эту организацию, углубления военно-политических связей и усиливающейся вовлеченности альянса в укрепление региональных дого­воренностей по вопросам безопасности. В каких-то слу­чаях эти процессы могут завершиться присоединением к НАТО, в других случаях речь пойдет о совместном уча­стии отдельных членов этой организации и стран, не входящих в ее состав, но тесно ассоциированных с альян­сом, в проводимых под эгидой НАТО операциях безопас­ности. Хорошим примером является развертывание в

2003 году в польском оккупационном секторе на терри­тории Ирака украинских подразделений, тыловую под­держку которых осуществляет НАТО.

В любом случае с завершением второго крупного расширения состава Атлантического союза подвести окончательную черту под этим процессом не удастся. Развивающееся между НАТО и Россией сотрудничество, получившее мощный импульс благодаря образованию Совета Россия - НАТО, мешает Москве выдвигать воз­ражения против желания Украины примкнуть к альянсу. В мае 2002 года, вскоре после того, как было реализовано решение об учреждении Совета, Украина объявила о своем твердом намерении добиваться в будущем членства в НАТО (а также на определенном этапе - приема в ЕС). Хотя она вряд ли сумеет в скором времени удовлетворить установленным критериям, очевидно, что со стороны альянса было бы стратегически неразумно пренебрегать чаяниями УкраиныГрискуя разжечь тем самым имперские амбиции России. Соответственно, процесс целенаправ­ленного поощрения Украины к подготовке к вступлению в НАТО (которое могло бы состояться до окончания теку­щего десятилетия) станет следующим логичным шагом.

Сходные соображения применимы и к неустойчи­вому Кавказскому региону. Прежде входивший в орбиту исключительного имперского контроля России, он в на­стоящее время насчитывает три независимых, но плохо защищенных государства (Грузию, Армению и Азербай­джан), а также множество мелких этнических анклавов Северного Кавказа, все еще находящегося под властью России. Терзаемый изнутри острыми этническими и религиозными противоречиями, регион, к тому же, тра­диционно является центром борьбы за влияние между Россией, Турцией и Ираном. В постсоветский период к этим давним конфликтам примешалось интенсивное соперничество вокруг раздела энергетических ресурсов Каспийского моря. Кроме того, не исключено, что весьма многочисленное азербайджанское население северо­западного Ирана подольет масло в огонь региональных пожаров, потребовав воссоединения со своей недавно получившей независимость и имеющей лучшие шансы

на процветание родиной: вопрос, вероятно, лишь в том, когда это случится.

Никто из трех традиционных претендентов на главен­ствующую роль в этом пространстве, то есть ни Россия, ни Турция, ни Иран, не обладает сейчас такой мощью, чтобы в одиночку навязать свою волю региону в целом. Даже совместного выступления двоих из них против третьего игрока, скажем России и Ирана против Турции, было бы недостаточно, поскольку в глубине сцены про­ступают силуэты еще двух фигур - Соединенных Штатов (присутствующих здесь через посредство НАТО, одним из ведущих членов которой является Турция) и Европей­ского союза (вступления в который Турция добивается). Между тем без энергичного вмешательства извне тлею­щее на Кавказе пламя внутренних социальных, полити­ческих, этнических и религиозных конфликтов не только не угаснет, но и, судя по всему, будет приводить к перио­дическим вспышкам насилия, как это уже неоднократно случалось после 1990 года.

Все большая очевидность этого положения может даже заставить Россию признать, пусть и скрепя сердце, что ее интересам скорее соответствовала бы та или иная форма взаимодействия с евроатлантическим сообщест­вом, направленного на превращение Кавказа в более стабильный, приверженный сотрудничеству и процвета­ющий регион. За десять лет, истекших после распада ее исторической империи, Россия испытала две кровопро­литные войны, которые она с жестокостью вела против рвущейся к независимости Чечни, и они не только нане­сли огромный урон моральной репутации России, но и продемонстрировали физические пределы ее способ­ности вести имперскую войну в послеимперскую эпоху.

В 90-х годах XX века НАТО выступила в новой роли, установив стабильность на охваченном волнениями и на­сильственными конфликтами Балканском полуострове. К началу следующего десятилетия стало ясно, что не удастся обойтись без своего рода Пакта стабильности для Кавказа - программы по образцу Пакта стабильности для Юго-Восточной Европы. И коль скоро шансы заручиться со временем поддержкой России возросли, учитывая ее

общую заинтересованность в координации с возглавляе­мым Америкой альянсом, а также расширение ее эконо­мических и политических связей с Турцией, стабилизация Кавказа может - и должна — во все большей степени считаться в том числе обязанностью НАТО.

В данных обстоятельствах как Грузия, так и Азербай­джан, чьи руководители уже открыто выразили интерес к перспективе вступления в Атлантический союз, скорее всего, активизируют усилия, добиваясь официального членства в этой организации. Тогда вряд ли останется в стороне и Армения; с удвоенной энергией возобновится поиск формулы урегулирования армяно-азербайджан­ского этнотерриториального конфликта, а это, в свою очередь, облегчит нормализацию турецко-армянских отно­шений и в итоге откроет дверь для приобщения Армении к НАТО. Дополнительный импульс такому раздвижению географических пределов стабилизирующей миссии НАТО дает, как уже отмечалось, принятое Россией ее соб­ственное стратегическое решение признать верховенство атлантического сообщества в структуре глобальной без­опасности. Как только Россия смирилась с неизбежно­стью, если не с желательностью, дальнейшего расширения НАТО и предпочла подсластить горькую реальность, заявив о своем дружественном равенстве с альянсом в рамках Совета Россия - НАТО, все преграды на пути про­грессирующего проникновения НАТО внутрь бывшего советского пространства рухнули.

К тому же, совершенный после 11 сентября прорыв американских военных в бывшие советские республики Центральной Азии - Узбекистан, Казахстан и Кыргыз­стан — и первоначально неохотное решение Москвы за­крыть глаза на этот факт облегчили разным постсоветским государствам выяснение возможностей установления более тесных военно-политических связей с евроатланти-ческим сообществом во имя совместной борьбы против терроризма. Государства региона, несомненно, обратили внимание на то, что российское правительство, пожалуй, не без затаенного недовольства, но проявляя немалый реализм, не только молчаливо согласилось с участием Америки в обеспечении безопасности своего доселе

священного и неприкосновенного «ближнего зарубежья», но и даже признало ее участие в Совместной декларации Президента В.В. Путина и Президента Дж. Буша о новых стратегических отношениях между Российской Феде­рацией и Соединенными Штатами Америки от 24 мая 2002 г. Язык документа не оставлял места для двусмыс­ленных толкований: «В Центральной Азии и на Южном Кавказе мы признаем наш общий интерес в содействии стабильности, суверенитету и территориальной целост­ности всех государств этого региона». Важные геострате­гические последствия такого заключения очевидны.

Хотя сам Кремль выказывал расположение к Западу еще до 11 сентября, события этого дня помогли оправ­дать его позицию в обстановке критики со стороны тех представителей российской политической элиты, которые считали правительство чересчур уступчивым по отно­шению к напористой Америке. Стратегическое решение президента Путина проистекало из реалистичных геопо­литических расчетов: в условиях возвышения Китая на Востоке (по объему производства Китай превосходит Рос­сию уже в пять, а по численности населения - в девять раз), нарастающей враждебности со стороны 300 с лишним миллионов мусульман на Юге (чья численность за два десятилетия вполне может превысить 400 миллионов), экономической слабости самой России и переживаемого ею демографического кризиса (российское население уже сократилось до 145 миллионов человек и продолжает уменьшаться) у России в буквальном смысле слова нет выбора. Соперничать с Америкой было бы бесполезно, а заключить союз с Китаем означало бы подчиниться ему.

Разумеется, совершенно невероятно, чтобы в ближай­шем будущем, например в течение десяти лет, Россия стала членом НАТО. Ей потребуется время, чтобы по­строить общество, отвечающее предъявляемым к членам организации демократическим критериям, но есть и дру­гие препятствия: свойственная России ностальгическая гордыня и ее традиционная склонность к секретности. Нынешнюю политическую элиту страны слишком больно -задевает мысль о том, что прием России в НАТО зависит теперь от голосования ее прежних вассалов - балтийских

государств. А российским генералам было бы тяжело стерпеть необходимость допускать натовских контроле­ров и экспертов к изучению российских военных бюдже­тов и инспекции вооружений.

И все же в более отдаленной перспективе Россия, возможно, уразумеет, что присоединение к НАТО упро­чит безопасность ее границ, в особенности на Дальнем Востоке, где российское население стремительно редеет. Не исключено, что в конце концов это соображение ока­жется самым убедительным. А в какой-то момент, в зави­симости от эволюции Китая, крепнущее сотрудничество России с НАТО по вопросам, касающимся различных конкретных угроз глобальной безопасности (как преду­смотрено Советом Россия - НАТО), могло бы заложить фундамент для построения трансъевразийской системы безопасности, которая простиралась бы на значительную часть континента, охватывая даже Китай (подробнее эта тема рассматривается ниже).

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: