Главная

Популярная публикация

Научная публикация

Случайная публикация

Обратная связь

ТОР 5 статей:

Методические подходы к анализу финансового состояния предприятия

Проблема периодизации русской литературы ХХ века. Краткая характеристика второй половины ХХ века

Ценовые и неценовые факторы

Характеристика шлифовальных кругов и ее маркировка

Служебные части речи. Предлог. Союз. Частицы

КАТЕГОРИИ:






Изменение распределения мирового населения 18 страница




Этот тон был одновременно паническим и самоуверен­ным. На фоне естественной реакции на жестокое преступ­ление администрация подчеркивала общую враждебность обстановки в мире после 11 сентября, где неуловимые силы зла создавали смертельную угрозу для националь­ной безопасности. Сам президент рисовал черно-белую картину мира, четко разделенного на силы добра и зла. Не поддерживать Америку - означало относиться к ней враждебно.

Компьютерная обработка высказываний президента после 11 сентября показывает, что к февралю 2003 года, то есть примерно на протяжении 15 месяцев, он публично не менее 99 раз использовал различные варианты мани-хейской фразы «кто не с нами - тот против нас» (особую популярность ей придал Ленин!). Американский народ призвали ни мало ни много, как защищать саму цивили­зацию от апокалиптической угрозы глобального терро­ризма. Новая миссия неизбежно увеличила давление на американскую демократию, которое уже и так было зало­жено в самой идее глобальной гегемонии Америки.

Даже в самых благоприятных условиях трения между традициями внутренней американской демократии и

требованиями глобальной гегемонии были бы неизбеж­ными. В прошлом имперская мотивация была по своей природе элитарной, и имперское лидерство требовало наличия элиты, проникнутой духом особой миссии, осо­бой судьбы и даже особых прав. Это, безусловно, было справедливо в отношении Британской империи, а также ее великих предшественников - римской и китайской, не говоря уже о других менее ярких имперских наследиях. Ответственность периода «холодной войны» и после­дующая гегемонистская роль произвели на свет некий эквивалент подобной элиты. Это наиболее ярко симво­лизируют власть и статус нескольких региональных аме­риканских главнокомандующих, фактически играющих роль вице-королей в некоторых ключевых внешних зонах безопасности, и находящаяся за рубежом огромная профессиональная американская бюрократия. Самым последним примером является американская оккупация Ирака и назначение~а~мериканца главой Временного совета в Багдаде.

Появление американской гегемонистской элиты явля­ется неизбежным следствием роста американской мощи в последние полвека. В то время как США в период «холодной войны» и после ее окончания выполняли свои глобальные обязательства, постепенно складывалась соот­ветствующая всемирная военно-политическая структура, управляемая исполнительной властью и обеспечивавшая реализацию постоянно усложнявшейся роли Америки в мире. Со временем колоссальный дипломатический аппарат, военные инфраструктуры, системы сбора разве­дывательной информации и бюрократические интересы объединились для управления этим всеобъемлющим при­сутствием Америки в мире. Воодушевленные концентра­цией знания, интересов, власти и ответственности, импер­ские бюрократы стали смотреть на себя как на людей, обладающих всем необходимым для того, чтобы опреде­лять поведение Америки в этом сложном и опасном мире.

Влияние новой гегемонистской элиты на националь­ную политику, однако, ограничивается сохраняющимся контролем - особенно через «власть кошелька» - со сто­роны Конгресса, весьма чувствительного к настроениям

американского общества. Комитеты Конгресса, наблю­дающие за осуществлением дипломатического курса, за системой приоритетов и организацией военного истеб­лишмента, деятельностью разведывательного сообщества, оказались мощным препятствием на пути формирования полуавтономной имперской бюрократии в сфере испол­нительной власти. Без таких законодательных сдержек и свободной прессы гегемонистские настроения, отражаю­щие гегемонистские интересы относительно однородной бюрократической элиты, могли стать преобладающими в обширных бюрократиях Министерства обороны, Гос­департамента, ЦРУ и других зависящих от них правитель­ственных учреждениях и получастных организациях, которые они финансируют.

Тем не менее реализация военно-политической мощи США несет в себе присущие ей огромные возможности использования накопленного опыта и информации, свя­занной с зарубежными интересами. Сам масштаб этой деятельности приводит к появлению многогранного сооб­щества, способного в любой момент мобилизовать обшир­ную комбинацию фактов и аргументов в обоснование какого-то особого политического курса. Тонко сбаланси­рованная система разделения властей применительно к сфере внешней политики отдает некоторое предпочтение исполнительной власти. Этот дисбаланс становится еще более очевидным, если речь идет об эмоционально окра­шенной проблеме и сам президент непосредственно включается в процесс обработки общественного мнения.

Отчасти так и должно быть. Президент является тем институтом, который определяет национальные интересы в неспокойном мире. Конгрессу бесполезно пытаться выработать основы внешней политики США, учитывая противоречивые интересы различных этнических и ком­мерческих групп. Только исполнительная власть, бюро­кратически организованная и подчиненная президенту, может это сделать. И она должна делать это в интересах национальной безопасности.

Однако для того, чтобы такая политика имела под­держку в обществе и соответствовала основополагающим демократическим ценностям, необходимо участие в этом

процессе Конгресса. Иначе американская политика обре­тет откровенно грубый имперский облик. Поэтому все более актуальным становится вопрос повышения роли Конгресса в процессе формирования, а не только после­дующего рассмотрения политики, чтобы его функции не сводились лишь к автоматическому утверждению неожи­данно представленных ему стратегических решений.

Именно так и случилось, когда в 2002 году Конгресс США решил предоставить президенту полную свободу в отношении военных действий против Ирака — с манда­том или без мандата ООН - и без обязательного после­дующего одобрения этих действий Конгрессом. Лидеры Конгресса не справились с неожиданно возникшей ситуа­цией, в то время как президент вел весьма эмоциональную общественную кампанию, связав вопрос о терроризме с отказом иракского режима подчиниться ряду принятых ранее резолюций ООН, обвинявших его в обладании оружием массовог&уничтожения. Но каковы бы ни были аргументы, итог - отказ Конгресса от своего конституцион­ного права объявлять войну - продемонстрировал мас­штабы, до которых требования и динамика гегемонистской власти изменили тонко отлаженное конституционное равновесие двух главных ветвей власти, определяющих политику.

Эта тенденция является неизбежным следствием гло­бальной роли Америки, и ее трудно сгладить. Проблема усугубляется также отсутствием в госаппарате США цент­рального органа стратегического планирования, который бы вел постоянный диалог с соответствующими лиде­рами Конгресса. Бюро по планированию политики в Гос­департаменте вполне оправданно занимается в основном вопросами дипломатии, которые он склонен рассмат­ривать как главную составляющую внешней политики. Министерство обороны имеет свой внушительный меха­низм планирования, но результаты его деятельности неизбежно сильно милитаризированы. Совет националь­ной безопасности в Белом доме пытается интегрировать мнения военных и дипломатов, но его главная ответст­венность связана с оперативной координацией политики. У него не хватает времени и ресурсов для систематического

стратегического планирования, и его ориентация, безус­ловно, отражает влияние политических интересов прези­дента. Результаты этого довольно спонтанного процесса в конечном счете и составляют политику президента, которую Конгресс может поддержать или не поддержать.

Положение может быть улучшено путем установле­ния более строгого порядка официальных консультаций с руководством комитетов Конгресса, занимающихся вопросами внешней политики, и создания четко структу­рированного органа глобального планирования в аппа­рате Совета национальной безопасности. Авторитетная и хорошо известная группа стратегического планирования в Белом доме, возглавляемая ответственным представи­телем, на которого замыкались бы ответственные за пла­нирование в Госдепартаменте и Министерстве обороны, могла бы служить форумом для периодических консуль­таций с соответствующими лидерами Конгресса в отноше­нии долгосрочных планов, возникающих новых проблем и необходимых инициатив. Это могло бы в какой-то мере снизить существующий риск того, что осуществление полуимперской власти может постепенно выйти из-под демократического общественного контроля.

После 11 сентября этот риск возрос. Упреждающий характер решения администрации о войне против Ирака, принятого в середине 2002 года, показал, насколько воз­никновение угрозы глобального масштаба в виде между­народного терроризма подстегнуло ее стремление при­нимать далеко идущие стратегические решения узким кругом лиц, подлинные мотивы которых скрыты от общественности. Личные причины, особые групповые интересы и политический расчет, публично оправдывае­мые драматической, но подчас демагогической риторикой, привели к появлению скрытого, но существенного поли­тического крена, чреватого серьезными международными последствиями. Неожиданное и почти одновременное появление новой стратегической доктрины «превентив­ной войны», противоречащей проверенным временем международным конвенциям, лишь укрепило подозре­ния, что находящаяся в осаде гегемонистская бюрокра­тия, отягощенная проблемами внутренней безопасности,

не может быть совместима с открытым и демократиче­ским процессом выработки внешней политики11.

После 11 сентября взаимодействие глобальной геге­монии и внутренней демократической реальности вызы­вает особую обеспокоенность. Сердцевину американской демократии составляют гражданские права американцев. События 11 сентября запустили цепь событий, когда исполнительная и законодательная власти в чрезвычай­ном порядке должны были реагировать на воображаемую угрозу, а также на вполне реальную тревогу общества. Но действия в отношении первого лишь усугубляли вто­рое. Возникшей угрозе было не просто дать точное опре­деление, но она представлялась столь серьезной, что было трудно соблюсти баланс между предусмотрительностью и паникой. И хотя такого намерения не было, возник определенный риск нарушения гражданских прав.

Положение осложнялось весьма эмоциональной рито­рикой высокопоставленных деятелей, кричавших о возник­шей угрозе12, и опасениями бюрократов, что повторение инцидента подобного тому, что произошел 11 сентября, может сделать их мишенью для обвинений в некомпетент­ности. Периодически объявлявшаяся национальная тре­вога в связи с совершенно неконкретными угрозами лишь нагнетала обстановку, в которой забота о личной безопас­ности перевешивала традицию соблюдения гражданских прав. В истории Америки это уже случалось. Принятие в 1878 году во время конфликта с Францией Закона об иностранцах и подстрекательстве к мятежу, приостанов­ление действия положений акта «Хабеас корпус» в период Гражданской войны, принятие в 1918 году Закона о шпионаже, гонения на радикалов и пацифистов во время Первой и Второй мировых войн, интернирование около 120 тысяч японцев и прочих иностранцев - это такие моменты в истории, которыми Америка не может гор­диться. Хотя эти меры и пользовались поддержкой обще­ства, их в конечном счете рассматривали как чрезмерные.

Нынешняя реакция на события 11 сентября может оказаться более стойкой в связи с вызовами, которые ставит перед Америкой ее новая глобальная роль. Даже если бы Америка после 11 сентября использовала свою

мощь с большим учетом мирового общественного мне­ния, сам факт американской гегемонии неизбежно должен был вызывать недовольство, а затем и сопротивление, и, как следствие этого, усилить сознание грозящей амери­канцам опасности. Таким образом, ужесточение режима безопасности становится долгосрочной реальностью, а вытекающий из этого риск для гражданских прав амери­канцев не просто преходящим явлением.

Результатом принятия в 2001 году, после событий 11 сентября (под сильным давлением президента), за­кона - Акта об усилении и объединении Америки средст­вами, необходимыми для борьбы с терроризмом (Patriot Act) - стало ограничение юрисдикции судов по таким важным вопросам, как негласное прослушивание, ущем­ление привилегированного характера отношений между адвокатом и клиентом, расширение доступа правитель­ственных органов к частной информации, касающейся медицинских вопросов, кредитной истории и путеше­ствий, - все во имя национальной безопасности. Этот Акт также расширил полномочия правительственных орга­нов в области негласного наблюдения, понизив требова­ния, необходимые для получения санкций на эти меры. Хочется надеяться, что некоторые из принятых после 11 сентября мер по борьбе с терроризмом окажутся вре­менными, как это случалось с другими крайностями в американской истории. Закон о патриотизме предусмат­ривает некоторые предельные сроки действия отдельных его статей, требуя нового голосования по нему каждые четыре года, в противном случае они автоматически теряют силу.

Тем не менее наметилась четкая тенденция ограниче­ния гражданских прав, особенно в отношении прожива­ющих в США иностранцев, не являющихся американ­скими гражданами. Сейчас министру юстиции достаточно прийти к выводу, что у него есть «разумные основания считать», что подозреваемый «занимается деятельностью, создающей угрозу Соединенным Штатам», и этого подо­зреваемого можно арестовать на неопределенный срок. Более того, исполнительная власть установила правила, позволяющие на длительный срок задерживать лиц, не

являющихся гражданами США, даже если иммиграцион­ный судья принял решение об их освобождении. Она также создала военные трибуналы для рассмотрения дел ино­странцев без права обжалования приговоров в граждан­ских судах. Дополнительные предложения в этом плане включали расширение одностороннего и произвольного доступа правительственных ведомств к частной электрон­ной почте и коммерческим базам данных, всем этим сужая сферу частной жизни граждан, особенно иностранцев13.

Учитывая взбудораженность политической атмосферы после 11 сентября, некоторые крайности и даже наруше­ния законов были неизбежны. Основной удар пришелся на проживающих в США иностранных граждан; некото­рые из них были подвергнуты произвольным арестам и продолжительное время содержались в заключении без предъявления обвинений, в то время как других просто выдворили в административном порядке (в некоторых случаях после продолжительного периода проживания в Америке) без учета их прав, интересов семьи или материального положения. Предвзятые и унизительные иммиграционные процедуры были навязаны представи­телям некоторых национальностей, пытавшихся посетить Соединенные Штаты.

Эти перегибы нельзя сравнивать с тем, что было на более ранних стадиях американской социальной истерии. Тем не менее они способствуют дискредитации имиджа Америки и дают пищу для зарубежных критиков, всегда ищущих повод для клеветы на демократический строй этой страны. Если эти представления получат широкое распространение, они усилят чувство враждебности к Соединенным Штатам. Даже друзья Америки задаются вопросом: не затмевает ли ее гегемонистская роль, осо­бенно после 11 сентября, внутренние демократические устои?

Более долгосрочная проблема заключается в том, не приведет ли вполне понятная, острая реакция США после 11 сентября к пересмотру традиционного, очень тонкого баланса между индивидуальными свободами и национальной безопасностью. Подобный фундаменталь­ный пересмотр, особенно в сочетании с современными

техническими возможностями в области безопасности, может со временем превратить США в некий изолиро­ванный, сосредоточенный на собственной безопасности ксенофобский гибрид демократии и автократии, может быть, даже с признаками государства-крепости14.

Уже существуют два государства, которые, возможно, являются провозвестниками такого будущего: Израиль и Сингапур. Оба, в принципе, являются демократиями, но в обоих есть сильные автократические элементы, обуслов­ленные требованиями безопасности и ставшие возмож­ными в силу имеющегося в этих странах интеллектуаль­ного и технологического потенциала. В каждом из них используются весьма изощренные методы для защиты собственного населения от внешних угроз, дающие госу­дарству возможность быстро реагировать на такие угрозы. А гражданские права их жителей в какой-то мере ограни­чиваются, особенно это касается 1,2 миллиона израиль­ских граждан палестинской национальности и в еще большей степени палестинцев на оккупированных Израи­лем территориях.

Учитывая уязвимость к террористическим нападе­ниям, Израилю ничего не оставалось, как пойти по пути создания государства-крепости. Для наблюдения за подо­зрительной активностью используются самые последние достижения техники, доступ в общественные (в том числе правительственные) учреждения тщательно контроли­руется, граждане и транспортные средства подвергаются обыскам и многие жители в целях обороны носят оружие. Видеонаблюдение, радиационный и биологический мони­торинг, электронные и инфракрасные системы выявле­ния даже надувных резиновых плотов вдоль побережья, оснащенные сложными техническими устройствами зоны вокруг важных промышленных и инфраструктурных объектов, личные идентификационные карты, упрежда­ющее разведывательное проникновение во враждебные группы и жесткая техника допросов задержанных - все это помогает предвидеть и предотвращать большую часть террористических актов.

Географическое положение Израиля несравненно более уязвимо, чем положение Соединенных Штатов, но

у американцев более низкий порог терпимости к тер­рористическим нападениям. Кроме того, обеспечение внутренней безопасности США осложняется вследствие одновременной вовлеченности Америки в различные национальные, этнические и религиозные конфликты в мире, каждый из которых может вызывать враждебную реакцию. Вероятность этого возрастает, если Америка будет использовать свою глобальную мощь в односто­роннем порядке, без коллективного одобрения и, следо­вательно, без глобальной легитимности. Таким образом, всеобщая враждебность в мире может представлять такую же угрозу для США, какой региональная враждебность оказалась для Израиля.

В более отдаленном будущем помимо непосредствен­ных проблем обеспечения безопасности следует ожидать возникновения совершенно новой дилеммы. Она связана с возможностью возникновения действительно широкой дифференциации условий жизни людей. В нынешнем веке достижения науки в таких областях, как геномное профилирование, биомедицинская инженерия и генети­ческое модифицирование, могут не только существенно продлить продолжительность жизни человека, но и решительно улучшить условия его жизни и даже интел­лектуальные качества. Более богатые страны и их более богатые граждане станут первыми, кто воспользуется этими новыми возможностями. Страны и люди победнее будут следовать за ними, если это вообще когда-либо произойдет. Америка, как самая богатая и социально продвинутая страна, скорее всего, окажется среди тех, где преимущества передовой человеческой инженерии будут использоваться в социально значимых масштабах. Для тех, кто будет в состоянии себе это позволить, перс­пектива экстраординарного улучшения личного здоровья, продления жизни и расширения интеллекта и (на более тривиальном уровне) улучшения внешности станет иску­шением, перед которым трудно устоять.

В результате существующие в глобальном масштабе проявления неравенства будут обостряться и приобре­тать все более явные и потенциально опасные политиче­ские черты. Такое развитие событий может стать вызовом

Америке как ведущей демократии мира и даже самому понятию демократии.

В глобальной реакции на любое проявление новых форм неравенства людей, без сомнения, будет использо­ваться и дальше углубляться существующее недоволь­ство более привычными формами неравенства. По мере увеличения разрыва в условиях жизни различных наро­дов правительства более бедных стран будут испытывать все большее давление в плане проведения политики, направленной на устранение нового неравенства и выхода на какие-то альтернативные концепции глобального раз­вития. И здесь антиглобалистское контркредо приобре­тет дополнительную и исключительно мощную привле­кательность. Как показал опыт марксизма в XX веке, массовое недовольство проявлениями социального не­равенства особенно поддается потенциальной мобили­зации, если оно фокусируется на ненависти. В условиях, когда контридеологи представляют американское госу­дарство связанным с жестким курсом глобализации как его универсальной доктрины, антиамериканизм получает дополнительную легитимность.

Потенциальное появление нового неравенства в усло­виях жизни людей будет иметь важные последствия не только для американской гегемонии, но и для американ­ской демократии. Когда в августе 2001 года президент Буш объявил, что правительство США не будет поддержи­вать прямой запрет на исследования в области изучения стволовых клеток — за такой запрет весьма принципиаль­но высказывались его консервативные сторонники, - он сделал заявление исторической важности. Фактически он признал неизбежность наступления новой эры в эволюции человека. Это решение символизировало вынужденное согласие человечества с развертывающейся революцией в области человеческого бытия, движимой растущим научным потенциалом, который со временем может по-новому определить значение и даже суть человеческой жизни. Куда это в конечном счете приведет человече­ство - никто пока сказать не может, но мы знаем, что открылись двери, которые через десятилетия могут серьезно изменить самого человека.

Поэтому существует серьезный риск, что по мере про­движения вперед XXI века революция в биотехнологии поставит перед нами целый ряд совершенно неожидан­ных психологических, интеллектуальных и религиозно-философских дилемм. Это будет очень серьезный вызов традиционным великим религиям, так же как и тради­ционным демократическим принципам.

В плане демократии могут возникнуть новые вопросы в отношении политического определения самого чело­веческого существа. Традиционная связь политической свободы и политического равенства - основополагающая правовая концепция, на которой строится демократия, -была выведена из идеи о том, что «все люди созданы равными», и убежденности в том, что процесс развития человека по своей сути эгалитарен. Но выборочное улуч­шение человека путем манипуляции кодом, определяю­щим человеческие параметры и возможности, может поставить эту идею под сомнение, а вслед за этим и все основанные на ней политические и правовые конструк­ции. Что останется от аксиомы о равенстве, если интел­лектуальные и даже моральные качества некоторых индивидуумов будут многократно искусственно усилены по сравнению с тем, чем наделены другие?

Существует опасность, что некоторые государства будут испытывать искушение проводить курс на улучше­ние человеческой породы как государственную политику. В прошлом эгоцентричное представление о врожденном превосходстве некоторых народов служило оправданием для колониальной эксплуатации, рабства и — в самом экс­тремальном случае - для чудовищной расовой доктрины нацизма. Что если подобное превосходство не останется простым самообольщением, а станет реальностью? Ощу­тимые различия в интеллекте, здоровье и продолжитель­ности жизни между различными народами могут бросить вызов единству человечества, которое, как говорят, должна укреплять глобализация, и демократии, которую Америка хочет распространять.

Следует еще раз повторить, что появление такого рода нового неравенства людей, по всей видимости, будет процессом медленным, и он может контролироваться и

ограничиваться по многим аспектам. Лучшее понимание этой проблемы обществом может само по себе заставить более глубоко задуматься над будущим человечества и приглушить демагогию относительно существующей в настоящее время угрозы. У американцев еще есть время подумать более серьезно, чем они это делали раньше, о сложной и хрупкой взаимосвязи между традиционными демократическими ценностями и требованиями нацио­нальной безопасности и о влиянии научной революции на использование Америкой своей новой глобальной геге­монии. Однако они уже больше не могут позволить себе роскоши совсем не думать об этом.

1 Весьма показательна в этом плане судьба французского магната Жана-Мари Месьера, возглавлявшего конгломерат развлекательных компаний «Vivendi Universal». Его попытки приобрести киностудию в Голливуде и расширить американские активы компании и, наконец, его решение перевести штаб-квартиру из Парижа в Нью-Йорк вызвали крупный конфликт и, в конечном счете, вынудили его уйти в отставку. Его публичное заявление в том духе, что «франко-французская куль­турная исключительность мертва», вызвало отповедь со стороны самого президента Жака Ширака, осудившего «психическое расстрой­ство» Месьера. Министр культуры Франции признал, что был «шоки­рован», а ведущий французский журнал вынес на обложку заголовок: «Месьер спятил?».

2 По данным Института международного образования «Open Doors». 2002, доступен по адресу: http://opendoors.iienetwork.org/.

3 Joffe ]. Who's Afraid of Mr. Big? // The National Interest. - Summer 2001.

4 Notably: «What the World Thinks in 2002», released December 4, 2002, by the Pew Research Center for the People and the Press, as well as «Worldviews 2002» polls released in September 2002 jointly by the Chicago Council'on Foreign Relations and the German Marshall Fund of the United States. See specially pp. 63-69 of the Pew polling data.

5 Из проекта прощального обращения Джорджа Вашингтона, датированного маем 1796 года и цитируемого в: Smith T. Foreign Attachments: The Power of Ethnic Groups in the Making of American Foreign Policy. - Cambr., MA: Harvard University Press, 2000. - P. 23.

6 Особенно захватывающей и красноречивой в этом плане явля­ется история службы Генри Моргентау в качестве первого еврея -министра финансов в кабинете Франклина Д. Рузвельта, в частности открытое и частое использование антисемитской риторики конфлик­товавшими членами кабинета. См. Beschloss M. The Conquerors. - N.Y., Simon & Schuster, 2002.

7 Отчасти это наследие рабовладения: многие темнокожие амери­канцы не знают африканских реалий и даже не знают, из какой части Африки пришли их предки.

8 Американцы арабского происхождения часто жалуются на то, что в последние годы американские евреи занимали высшие посты в тех звеньях аппарата Совета национальной безопасности, Госдепарта­мента и Министерства обороны, которые связаны с Ближним Восто­ком, а доступ туда лицам арабского происхождения практически был закрыт.

9 Согласно опросам «PIPA» в октябре 1999-го и в марте 2000 года.

10 Pew. - 2002. - Dec.

1' Куда подобная риторика и создаваемая ею атмосфера могут при­вести американскую внешнюю политику, показывает статья, опублико­ванная в научном журнале бывшим помощником главного юрискон­сульта ЦРУ и адъюнкт-профессором Джорджтаунского университета. В статье говорится: «Убийства иностранных лидеров как средство достижения внешнеполитических целей в борьбе с распространением оружия массового поражения и в порядке самообороны являются при определенных условиях не только вполне приемлемой, но и наиболее предпочтительной альтернативой... В отсутствие эффективно дейст­вующей системы коллективной безопасности в мире, где все более опасные виды вооружений оказываются в руках тех, кто готов пустить их в ход, убийство лидеров таких режимов, как это ни прискорбно, может быть вполне приемлемым вариантом политики». См.: Lotrionte С. When to Target Leaders // The Washington Quarterly. - Summer 2003. -P. 73, 84. Как считает автор, решение об убийстве будет приниматься на «политическом уровне». О том, что подобное решение может иметь далеко идущие внешнеполитические последствия или послужить примером для подражания, автор не говорит.

12 К сожалению, пример был подан самим президентом, который слишком часто прибегал к откровенной демагогии, чтобы настроить общественное мнение лично против Саддама Хусейна и иракского режима, используя в этих целях угрозу терроризма. За 15 месяцев после 11 сентября президент 224 раза публично упоминал о неких неконкретных «убийцах» (killers), 53 раза - о «душегубах» (murderers) и т.п., заявляя: «Они ненавидят все, что нам дорого» (2 августа 2002 г.). Его горячо поддержал министр юстиции: «В нашем мире появилось расчетливое и разрушительное зло» (Robert F. Worth. Truth, Right and the American Way // The New York Times. - 2002. - Febr. 24. Здесь тоже не было сделано никакой попытки как-то конкретизировать в практи­ческом плане источник зла.

13 Пока еще рано говорить, какими могут быть долгосрочные последствия для гражданских прав Закона о внутренней безопасности 2002 года. По этому закону Министерство внутренней безопасности должно создать специальное подразделение, куда будут стекаться све­дения о террористических угрозах, добываемые разведывательными службами и правоохранительными органами. Предложенный законо­проект об обеспечении безопасности киберпространства должен дать

этому министерству возможность быстро получать необходимую информацию от провайдеров сети Интернет относительно их клиен­туры. Одновременно по предложению Министерства обороны, кото­рое первоначально было сформулировано в виде законопроекта о «полном раскрытии информации», но после протестов общественно­сти было изменено на «раскрытие информации о терроризме», команда специалистов по разведке этого ведомства будет «иметь возможность получать информацию из баз данных, исследовать связи между кон­кретными лицами и группами лиц, реагировать на автоматические сигналы тревоги и обмениваться информацией со своих персональных компьютеров. Они смогут обрабатывать различные виды информации: видеосигналы с камер слежения в аэропортах, операции по кредитным картам, резервацию авиабилетов и разговоры с мобильных телефонов». См.: Clymer A. Congress Agrees to Bar Pentagon from Terror Watch of Americans // The New York Times. - 2003. - Febr. 12.






Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском:

vikidalka.ru - 2015-2024 год. Все права принадлежат их авторам! Нарушение авторских прав | Нарушение персональных данных