Программы с Джеймсом Твайманом 1 страница

Джеймс Твайман – Эмиссары любви: Новые Дети говорят с миром

Emissary of Love

JAMES F. TWYMAN

Foreword by Neale Donald Walsch

Перевод с английского Е. Бондаренко

Т26 Твайман Джеймс

Эмиссары Любви: Новые Дети говорят с миром / Перев. с англ. — М.: ООО Издательство «София», 2006. — 240 с.

ISBN 5-91250-011-Х

Хотя эта книга читается как увлекательный роман, его содержание — необычный личный опыт Джеймса Тваймана, сопровождавший его знакомство с Детьми Оз — детьми с необычайными психическими способностями. Объединяет столь непохожих между собой детей вопрос, который они хотят задать каждому из нас. Приключение, которое разворачивается перед нами, оказывается не просто увлекательным — вдохновляющим. И вопрос этот способен круто повернуть жизнь каждого человека на этой планете.

О чем же спрашивают нас эти дети?

«Как бы выглядел наш мир, если бы мы все немедленно, прямо сейчас осознали, что все мы — Эмиссары Любви!

Такую книгу вы захотите подарить вашим друзьям — не только взрослым, но и детям тоже. Словно из сильного зерна, из таких книг вырастет новый мир, основанный на любви.

УДК 130.123.4 ББК 88.6

Содержание

Предисловие.....................................................

Глава 1. Марко..................................................

Глава 2. Чужой в чужом краю.........................

Глава 3. Монастырь..........................................

Глава 4. Интервью............................................

Глава 5. Тенсин.................................................

Глава 6. Послание Анджелы...........................

Об авторе...........................................................

© 2002 by James F. Twyman

Emissary of Love. The Psychic Children Speak to the World

«Это книга издана с разрешения Литературного Агенства Синопсис и Hampton Roads Publishing Company, Inc. Charlottesville, Virginia, USA»

Все права зарезервированы, включая право на полное или частичное воспроизведение в какой бы то ни было форме.

© «София», 2006 ISBN 5-91250-011-Х © ООО Издательство «София», 2006

Посвящается моей дочери Анджеле,

которая помогла мне в этой жизни усвоить

несколько по-настоящему важных уроков

Предисловие

Нередко бывает так: открываешь хорошую книгу или слушаешь классного рассказчика — и понимаешь, что это не просто интересный рассказ. Под видом занимательной истории перед нами предстает великая истина.

Но порой так и хочется спросить, а действительно ли все так было, и было ли вообще? И иногда задумываешься: насколько интересная подача важна для того, чтобы слушателям полнее открылась суть того, чем хотел поделиться рассказчик? И вообще, стоит ли рассказывать интересно или достаточно того, чтобы сам рассказ был умным и поучительным?

«Эмиссары Любви» — это, прежде всего, увлекательная история. Однако в ней вы найдете и урок, без которого невозможно по-настоящему умное повествование. И я нисколько этому не удивлюсь, ведь человек, рассказавший эту историю, наделен и глубокой интуицией, и великим даром сопереживания. Находясь в его присутствии, не можешь не чувствовать, как начинают затягиваться твои душевные раны, ибо само его существо излучает любовь.

И все же мало сказать, что Джеймс Твайман — замечательный рассказчик. Пожалуй, я бы назвал его мудрецом в изначальном смысле этого слова, повествователем, в устах которого непреходящие истины обретают свою первозданную новизну. Как мудрец-сказитель былых времен, он обращается к нам со своими песнями и историями. И это, поверьте, воистину откровения о чуде и свете — послания тем, кому так недостает в жизни и того, и другого. И поэтому самого Джеймса Тваймана с полным правом можно назвать и светочем, и посланником любви.

Уже много лет Джеймс странствует по свету, и всегда с ним его неразлучные спутники, музыкальные инструменты, а еще — его песня, звучащая там, где сейчас неспокойно и люди вот-вот возьмут оружие, чтобы встать друг против друга. Не удивительно, что во многих уголках планеты его знают как Трубадура Мира и постоянно приглашают (а нередко просто-таки зазывают) к себе люди из тех краев, где идет война. Зовут приехать, поделиться своей целительной энергией, петь во времена скорби, славить жизнь и силу духа, провозглашать Великую Истину вопреки кажущемуся торжеству всякого рода лжи о том, кто такой человек и каково его место в этом мире.

Я не раз видел Джеймса на сцене, и меня всегда поражали и восхищали его энергия и самоотдача. Мне и самому доводилось выступать бок о бок с ним перед зрителями, и я был свидетелем того, как чудесным образом меняется духовный настрой его аудитории. Как никто другой, Джеймс умеет так работать с энергетикой зала, чтобы в душе слушателя проснулись и запели его собственные струны мира и любви.

Я даже придумал особое прозвище для Джимми Тваймана, которое никому и никогда прежде не раскрывал. Про себя я зову его Аббара — потому что он сам как волшебное заклинание, как «аббара-кад-аббра», — а это особое волшебство — превращать печаль в любовь. И если наш мир, погрязший в неверии и равнодушии, и нуждается в каком-то волшебстве, то именно в таком, и никаком ином.

Так вот, перед вами — одна из таких необыкновенных историй, рассказанная этим необыкновенным человеком. И, конечно же, случилось это не с кем иным, как с самим Джимми Твайманом... вроде бы случилась... или нет? А может, он что-то присочинил... или приукрасил?

Или все это вымысел, от начала и до конца?

Так, спрашивается, как же на самом деле все было?

Но скажите мне — разве женщину, которая вам нравится, вы спрашиваете, сколько ей лет? Умный человек, понятное дело, не станет задавать бестактных вопросов. И разве умный человек спросит Великого Рассказчика, как все было на самом деле? Думаю, ответ вы и сами знаете.

Вопрос на самом деле не в том, как было дело и было ли вообще. «Что я могу взять для себя полезного из этой истории?» — вот о чем спросит себя умный человек. Чем именно рассказчик решил поделиться со мной?

Тем более что история о Посланце Любви и рассказана для того, чтобы ею поделиться с вами — можете в этом не сомневаться. Просто теперь пришел ваш час прочитать ее. Ведь не надо же объяснять вам, что каждое событие, каждая случайность в нашей жизни — это на самом деле наставление. И руководство — тому, кто умеет читать между строк. Каждое мгновение, подаренное Жизнью, приходит для того, чтобы мы могли что-то вспомнить. Что-то такое, что мы и так знаем, да вот никак не можем припомнить.

И поэтому мир раз за разом посылает нам Благословенных — напомнить. Такие же люди, как мы с вами, они чуточку больше помнят о том или об этом. И становится такой человек Напоминающим как раз для того, чтобы и мы тоже научились вспоминать. Внимая им, мы на самом деле слушаем себя, чтобы заново открыть себя же.

Вот такой человек и Джеймс Твайман.

Знающий. Помнящий. Все понимающий. Человек, который тратит массу энергии, делясь своим даром с душами, для которых эта жизнь — прежде всего поиск самих себя.

Эта книга — приглашение. Подходите, присоединяйтесь к этому празднику, к этому духовному пиршеству. Рассаживайтесь за Столом Чудесного — ведь это место по праву ваше. Не откажите себе в этой завораживающей, мистической, удивительной истории и напитайте ею свой Дух.

Ваша жизнь станет полнее, шире и богаче — вот увидите!

Нил Доналд Уолш*

Необычное часто прилетает к нам на крыльях самых заурядных событий, словно диковинная птица, что невесть откуда залетит в наш мир, а мы и не замечаем, что ей не место здесь, в городе, или среди гор — да где угодно, где нам случится быть в тот момент. Вместо того чтобы спросить: «А ты откуда здесь взялась?», мы упрямо продолжаем заниматься чем-то своим. Но потом одна такая птица мягко сядет на окно нашей комнаты, и мы увидим нечто такое, о чем раньше и помыслить не могли. Облегченный вздох — и ключ к головоломке уже в наших руках, и планируются такие вещи, что раньше казались невероятными. То, что приносят нам эти замечательные крылышки, — подлинный дар, неприметный на первый взгляд, но способный навсегда изменить нашу жизнь. Птица как птица, а перед вашими глазами внезапно раскрывается новый мир. В такие мгновенья мы готовы развернуть нашу жизнь, да так круто, что все вокруг только ахнут.

Так вот, все началось одним январским днем 2001 года, точнее, даже утром. Я сидел за столом в своей кухне и собирался позавтракать — так начинается каждое мое утро, которое я встречаю в родных стенах, что бывает на самом деле не так уж и часто, не более трети всего моего времени, а то и реже. Я только что вернулся домой после месячного тура по Западному побережью. От Сиэтла до Калифорнии — концерты, выступления, лекции. Двадцать три шоу, двадцать пять дней в пути — обычный расклад для рок-звезды, но никак не для автора-исполнителя, популярного разве что среди немногочисленных поклонников Нью-Эйджа. Словом, я вернулся домой отдохнуть и был несказанно удивлен тому, что смог проснуться в девять утра. Даже не концертный тур — был это, скорее, самый настоящий изматывающий марафон. Хватало всего: приходилось и книги подписывать, и выступать на шумных митингах в защиту мира, да и вечерами тоже доводилось быть на людях.

Но наконец-то, сказал я себе, наконец-то я дома — притом чувствую себя вовсе не таким уж разбитым, как казалось под конец выступлений.

Откуда мне было знать, что именно этим утром все в моей жизни начнет бесповоротно меняться?

Передо мной на столе уже стояла миска с хлопьями и йогуртом. Но я засмотрелся на птиц за окном кухни, что стайкой слетелись на зернышки, которые щедрой рукой насыпал кто-то в кормушку, сделанную в виде чаши в руках статуи св. Франциска. Левой рукой я в задумчивости покачивал ложкой — в тот момент я даже не смотрел на нее. По крайней мере, тогда не смотрел. Все, что на самом деле было у меня перед глазами, — воробьи, скакавшие по кормушке, которую святой Франциск держал в терракотовых руках, и еще кофеварка, как всегда неожиданно засвистевшая на кухонной стойке. Вот и все, что могло на тот момент вместить мое сознание. Я не думал о завершившемся туре и уж точно не вспоминал о том, что случилось в тот вечер в Сосалито (три дня кряду я прокручивал в голове обстоятельства того сумасшедшего вечера, чтобы тут же приказывать себе забыть о нем раз и навсегда).

Словом, я спокойно сидел себе дома, на своей кухне, смотрел на птиц и ни о чем таком не думал. В голове у меня были только птицы, и еще завтрак. И уж меньше всего я был готов к тому, что произошло в следующее мгновение.

Вспомнив про завтрак, я наконец решил заняться хлопьями и уже было собрался погрузить ложку в йогурт, как моим глазам открылось нечто странное. Ложка, ее верхняя часть, была согнута под прямым углом, словно, пока я смотрел в окно, по металлу прошлись автогеном. Мало того — я даже глазом не успел моргнуть, как эта самая верхняя часть оторвалась от ручки, плюхнулась в миску и утонула в йогурте.

Не сразу я сообразил, что такое происходит перед моими глазами. Но как, как совершенно нормальная твердая ложка могла согнуться, притом прямо у меня в руке?

Это был первый вопрос, который я задал себе. И, как оказалось, далеко не последний.

Какое-то время я так и сидел и тупо смотрел на покореженный металл, который продолжал сжимать в руке. Я даже не решался положить на стол то, что осталось от ложки. А вдруг это какое-то наваждение и сейчас моя ложка снова предстанет предо мной целой и невредимой — в том виде, в каком порядочные ложки являются на глаза порядочным людям в порядочном мире?

Медленно отодвинувшись от стола, я так и сидел, словно загипнотизированный, продолжая беспомощно разглядывать то, что еще мгновение назад было моей ложкой.

Все это можно объяснить, уговаривал я себя, стараясь настроиться на логический лад. Есть даже два объяснения.

Во-первых, я мог сам согнуть ложку пальцами, нечаянно, и это значит, что мои нервы напряжены сильнее, чем я предполагал. Или же... или же все произошло само собой. Но о таком даже думать не хотелось. Легче было поверить, что я сошел с ума или, на крайний случай, действительно заработался. Может, лучше прямо сейчас вернуться в постель и проспать двое суток кряду, чем раздумывать о том, что я могу гнуть ложки силой мысли?

— Ну и ну, — нервный смешок невольно сорвался с моих губ — но мне сразу полегчало.

— Вот так дела! — сказал я себе уже достаточно громко, чтобы самому слышать звук своих слов. — Сижу себе, птичек разглядываю и попутно ложки сгибаю.

Ну не зря же я это сказал. Раз уж об этом можно говорить — значит, стоит попробовать еще! Сама мысль, что у меня может получиться еще раз нечто подобное, настолько впечатлила меня, что я наконец встал со стула. Ну-ка, попробуем еще разок! — что-то скрытое во мне словно раззадоривало меня. А если это просто какой-то дефект в металле? «Такое может случиться с каждым» — ведь так говорят в подобных случаях? Например, с теми, кому попадется бракованная ложка.

Словом, я подошел к ящику кухонного стола и, сдерживая волнение, открыл его.

То, что потом у меня получилось, было не просто потрясающим. Пугающим, если хотите. Такое с трудом укладывается в привычный ход вещей.

Итак, я выдвинул ящик и взял новую ложку. Но вместо того, чтобы вернуться к столу, где уже успели раскиснуть мои хлопья, я сделал решительный вдох. Правой рукой медленно задвинул ящик, держа ложку левой — так, таким точно образом, слегка покачивая ее за ручку, как было еще пару минут назад. Нельзя даже сказать, что я ее держал — так, покачивал, легонько удерживая между указательным и большим пальцами. Затравленным взглядом я смотрел на эту ложку, откровенно побаиваясь той силы, что могла в любой момент выстрелить без предупреждения. Ни о чем особом я в тот момент не думал — в голове был только тупой страх того, что это возможно.

И «это» случилось.

А заодно ко мне приплыла незваная мысль, словно облачко, что неожиданно появляется на чистом до того небе, — мысль, очевидно, не моя, приплывшая из места, которое до поры до времени оставалось неведомым. Можно сказать, что я словно забросил ведро в колодец, у которого не было дна, и теперь тревожно прислушивался к приглушенному всплеску — лучшему доказательству, что дно это все-таки есть. Мало того, я еще и вытащил ведро на поверхность и своими глазами убедился, что в нем — не вода, а непонятно что за жидкость, которую я, можно сказать, украл из самых недр земли.

Ответом было одно только слово, сорвавшееся с моих губ, скорей даже не слово как набор букв или звуков, а ощущение, — но в этом слове, словно в зародыше, заключалась вся та новая вселенная, о существовании которой я даже не подозревал.

ЕСТЬ!

Она согнулась! Согнулась — сама по себе, прямо у меня в руке.

Или, может, это просто обман зрения? Ведь бывает так, что ложка или любой другой — но, главное, чтоб прямой — предмет может казаться согнутым, когда смотришь на него под определенным углом. Или, если покачивать его в мягком пульсирующем ритме, он становится все равно что резиновый — по крайней мере, глазам он видится именно таким.

Но то обман зрения. А у меня в руках была ложка, верхняя часть которой в полном соответствии с законом притяжения согнулась и поплыла вниз в сторону земли — точно как тогда, в первый раз. Я продолжал сжимать пальцами ручку, но вся остальная часть... хм, как будто она уже слушалась сама себя и согнулась без всякого физического воздействия.

Впрочем, физическая сторона этого дела как раз меня меньше всего интересовала. He-физическая — вот в чем был весь фокус. Мне пока хватало ума понять, чего со мной не произошло. А вот то, что произошло, — это было по-настоящему интересно.

Я положил ложку на стойку и теперь уже взял вилку — вилка потолще будет, сказал я себе. Ну-ка посмотрим, как ты себя поведешь? И снова я несильно сжал ее между двух пальцев и почувствовал — именно почувствовал, а не что-то другое, как она пошла на изгиб. Если хотите, это единственный способ как можно более точно передать, почему она «тронулась с места», — словно я инстинктивно понимал, что все дело в моих ощущениях, а не в мысленном усилии. Как будто все предваряло именно мое ощущение, тот восторг, который бы я ощутил, если бы вилка — в полном противоречии с законами реального мира — взаправду согнулась, как травинка под каплей росы.

С каждым мигом ожидания мое нетерпение нарастало. Может, говорил я себе, есть прямая зависимость между весом этой железки и количеством энергии, которого не хватает сейчас, но хватило на ложку? В самом деле, ложка была куда легче и гнуться, соответственно, должна значительно легче, чем вилка. Тем лучше, сказал я себе, — так будет надежнее сам опыт.

Минута — никакого движения.

Но мое разочарование было недолгим.

Я чувствовал, уже чувствовал, как греется металл в месте соединения зубцов с ручкой, — я даже потер это место пальцами другой руки, пока оно не оказалось слишком горячим. Еще пара секунд... «Это действительно нечто»,—прошептал я. Металл поплыл, и вот уже зубцы, как до того верх ложки, медленно качнулись в сторону земли. Правда, они не оторвались от ручки, как было с первой ложкой, но результат был налицо — вилка заметно согнулась.

Следующим на очереди оказался нож для масла — но, сколько я ни бился, сколько ни фокусировался, он оказался упрямым малым и упорно не хотел уступать моим психическим пассам. Тогда я снова взялся за более покорных «подопытных» — за ложки, и через пару минут еще три, покореженные, валялись на стойке.

В самом деле, вокруг творилось что-то необыкновенное. Я готов был поверить, что в воздухе бьют электрические разряды. Осталось только понять: то ли изменился я сам, то ли мир вокруг стал другим?

Мое состояние в тот миг можно было сравнить с восторгом ребенка, который взялся опробовать подаренный накануне набор для фокусов «Душа Компании. Удиви друзей— 101 волшебный трюк для тебя!». И не просто попробовал — получилось! Я вспомнил, что совсем рядом, в другой комнате, уже взялись за работу мои соседки по дому Джоан и Шерон. В нетерпении я окликнул их — должно быть, таким голосом, что через мгновение Джоан уже стояла в дверях кухни.

— Ты чего? — спросила она. — С тобой все в порядке?

— В порядке-то в порядке, — ответил я. — Но только вот смотри.

Я взял еще одну ложку, из тех, что еще оставались целы, привычным движением большого и указательного пальца стал тереть в самом тонком месте. Джоан с недоумением уставилась на ложку, затем усмехнулась:

— Все понятно, сейчас ложки будем сгибать, угадала? Только скорей у меня крыша съедет, чем она...

И в этот момент ложка, уже в который раз сегодня, двинулась под моими пальцами, а заодно чуть не рухнула на пол Джоан — мне пришлось ее подхватить, чтобы она и в самом деле не упала.

Тут появилась Шерон.

— Что у вас тут интересненького?

— Веришь, совсем ничего, — язвительным тоном произнесла Джоан, — просто Джимми резвится... ложки гнет... как это... силой мысли, вот. Только и всего... нет, пожалуй, я пойду прилягу...

— Еще, еще одну секундочку! — уже в полном восторге воскликнул я и с той же легкостью согнул еще одну ложку на глазах у моих потрясенных соседок. Это уже была седьмая ложка — шесть их в нерабочем состоянии плюс одна вилка уже лежали на стойке.

Нет, определенно, мне это начинало нравиться. А ведь, сказал я себе, похоже, что это только начало.

Я едва держался на ногах от усталости к тому времени, когда мы наконец подъехали к дому в Сосалито, пригороде Сан-Франциско, где нас ожидал «Вечер в неформальной обстановке с Джеймсом Твайманом» — так, по крайней мере, это называлось у Шерон. Это был первый настоящий тур, который Шерон помогала мне организовать, и сказать, что вся она была сплошной энтузиазм, — значит, ничего не сказать. Она работала со мной всего пару месяцев, сама выбрав это поприще после двадцати пяти лет учительской карьеры, и уже успела стать незаменимой. Вначале мне казалось, что у нее получится организовать для меня где-то десять-двенадцать выступлений на протяжении месяца. Но уже в январе у нас до конца месяца было запланировано двадцать три концерта и беседы, и это было только начало марафона.

«Неформальный вечер» — полностью ее задумка, и таких вечеров-бесед у нас было уже забито в графике выступлений примерно пять из двадцати пяти на этот месяц. Какой смысл, утверждала она, оставлять пустой вечер для отдыха, когда вокруг столько людей, горевших желанием пригласить в свой дом сорок-пятьдесят человек для беседы. Что касается меня, то я тоже был рад возможности немного сбросить напряжение и выступить в спокойной, действительно домашней атмосфере, вместо того чтобы полдня беспокоиться, как идет настройка концертной аппаратуры и хорошо ли продаются билеты. А так... комната как комната, собирается народ, который просто пришел что-то послушать и при случае чему-то научиться. Словом, идея была отличная, ничего не скажешь, но к тому времени, когда мы оказались в Сан-Франциско, я чувствовал, что мне необходим настоящий отдых.

Но о чем-то подобном нечего было даже мечтать. Планы Шерон охватывали весь район Залива, а «неформальный вечер» ожидался под занавес всего этого насыщенного воскресного дня. Утром я пел на службе в Окленде, в Церкви Христианской Науки, и это выступление перед афроаме-риканским по преимуществу приходом дало мощный энергетический заряд на весь день. Далее следовало ток-шоу на местной радиостанции — еще час мы проговорили с Джудит Конрад, ведущей этого шоу. Оба этих мероприятия были безукоризненно организованы и прошли на высокой волне — однако ближе к вечеру мне скорее хотелось прилечь и отдохнуть, чем беседовать еще с кем-то.

Мы прибыли в Сосалито примерно в шесть сорок пять вечера, за пятнадцать минут до начала нашей встречи. У меня уже вошло в привычку побыть несколько минут в одиночестве перед тем, как выходить к людям. Во-первых, нужно собраться и настроиться как следует. Но самое главное, нужно время подумать, о чем именно я поведу разговор. Правда, это относится главным образом к крупным мероприятиям наподобие этих «неформальных вечеров» Шерон, поскольку у меня, вообще-то, нет такой привычки — наперед загадывать, как и о чем я буду говорить.

На собственном опыте я уже не раз убеждался — чем меньше планируешь, тем лучше все выходит. Мне сложно сказать, почему все так получается, но «чем меньше меня» будет во всем этом, тем больше мудрости окажется на выходе. То есть, я не хочу сказать, что служу своего рода медиумом (разве что только в самом высшем смысле этого слова), но, с другой стороны, кто я такой, чтобы решать наперед, что ей захочется услышать, моей аудитории? Так что лучше позволить, чтобы все шло своим ходом, чем пытаться вырулить все в заранее назначенном направлении.

Я прогуливался взад-вперед по улице, неподалеку от дома, с безопасного расстояния наблюдая, как начинают подтягиваться машины. Всем хороша эта идея Шерон с вечерами на дому, кроме одного — обычный дом просто не рассчитан на то, чтобы устраивать в нем подобное многолюдное собрание. Например, пробраться в комнату, отведенную под раздевалку, всегда оказывается очень непросто. Остается только тихонечко сидеть в спальне какого-нибудь девятилетнего мальчика и медитировать, пока собирается народ, — или же выйти на такую вот прогулку. Мне всегда становится как-то не по себе, когда детей, не спрашивая, хотят они того или нет, выдворяют из их же комнаты, чтобы освободить место для меня. Так что, как правило, я выбираю прогулку по кварталу.

В этот раз устроителями вечера были мои давние знакомые Уилл и Грейс. За последние два года они уже не раз спонсировали мои концерты и творческие мастерские в районе Залива, так что можно было не сомневаться, что о сегодняшнем вечере уже известно всей округе... впрочем, зови не зови, все равно народу, как правило, набирается полон дом. К тому времени когда я решил, что пора возвращаться, в гостиной яблоку негде было упасть, так что я едва протиснулся к моему месту перед аудиторией. Шерон уже успела занять свое место у двери, вся в своих организаторских заботах — сверяться со списком гостей, рассаживать пришедших и так далее. Увидев меня, она кивнула, давая понять, что берет на себя тылы, если в двери начнут рваться опоздавшие.

Ну а я устроился на полу, в гостиной дома, принадлежавшего кому-то, с кем мы никогда прежде не встречались, лицом к лицу с пятьюдесятью или около того людей, и наш вечер начался. Теперь уже и не вспомнишь, о чем именно тогда я говорил, да это и не так, в общем-то, важно. Мне больше запомнилось, как в высокое венецианское окно за моей спиной лился свет восходящей луны и лица гостей светились каким-то эфирным, поистине неземным светом. И, конечно, мне запомнилось мое чувство, когда я видел перед собой эти сиявшие глаза и открытые лица, и понимание, что мы собрались здесь ради какого-то важного урока, хотя никто из нас не знал пока, какого именно. Словом, получился один из тех редких вечеров, когда словно сама собой замыкается цепь, и энергетический контакт, установившийся между нами, был просто потрясающим.

Где-то спустя час мы сделали перерыв. Люди стали подходить ко мне, и я, в свою очередь, знакомился с теми, кого не знал, и приветствовал тех, с кем уже встречался раньше. Незаметно я просто забыл, каким уставшим чувствовал себя еще перед самым началом, так увлек меня поток этого вечера. Совершенно неожиданно для меня у этого вечера оказалась своя особая эмоциональная нагрузка. Какая именно, в тот момент я не мог определить, но чувствовал — пусть даже и не мог выразить это чувство словами, — что нам открывается нечто, электризовавшее собой весь этот вечер.

Но вот перерыв закончился, гостиная снова стала заполняться людьми, а я вернулся к своему месту перед собравшимися. Кто-то устроился на полу, другим повезло, и они теперь расслабленно откинулись на огромных диванах или креслах вдоль стены, хватало народу и возле самого выхода. Шерон все так же озабоченно продолжала сидеть за своим столиком, хотя уже давным-давно никто из опоздавших не пытался с виноватым видом прошмыгнуть в комнату. Словом, типичный вечер для Мэрин-Каунти, этой Мекки современной чувственной духовности, где нередко происходит что-то вроде сегодняшней встречи.

Вот тогда-то я впервые и заметил его. Он сидел на полу, в переднем ряду, спокойно сложив руки перед собой. Его не было здесь до перерыва, но главное даже не в этом, а в том, как он вообще тут оказался, — вот что меня заинтересовало. Мне были знакомы люди, что сидели по обе стороны от этого мальчика, и было ясно, что он пришел не с ними. Скорее всего, где-то здесь в комнате и его родители, хотя по виду он был сам по себе и притом явно чувствовал себя вполне комфортно. Он словно ловил каждое сказанное мной слово — по крайней мере, у меня было такое впечатление, — не ерзал и не вертел головой по сторонам, чего вполне можно было ожидать от мальчишки лет десяти. Темные волосы падали ему на глаза, на лице была широкая и ясная улыбка. За все то время, пока я продолжал говорить, эта улыбка не сходила с его лица.

Но было что-то еще в его глазах, совсем не мальчишеских. Я бы сказал, такие глаза, наверное, должны быть у мудреца, который выбрался на белый свет из своей гималайской пещеры, глубокие и таинственные. Но, как бы то ни было и что бы там я ни чувствовал, передо мной сидел мальчик, очень внимательный, и эта внимательность сразу же заворожила меня.

Хотя я старался не терять чувства аудитории, вскоре я поймал себя на том, что обращаюсь непосредственно к нему, словно он единственный сидел в комнате. Мой взгляд время от времени пробегал по лицам собравшихся, но всякий раз останавливался на нем, и мне почему-то было очень приятно, что он здесь. Его одежда, кстати сказать, была странноватой, даже учитывая то, как были одеты все остальные. Джинсовая рубашка на кнопках была явно неглаженой, а штаны определенно коротковаты для его роста. Тот факт, что обуви не было вообще, можно и опустить — в конце-концов, это Мэрин-Каунти, а тут принято обувь оставлять у входа. Его присутствие делало атмосферу происходящего еще более фантастичной — учитывая же все остальное, это было просто замечательно.

Так что, когда вечер закончился, я поспешно стал протискиваться к выходу. Мне совсем не хотелось, чтобы он ушел, а мы так и не познакомились, и я не успею спросить у него... я и сам толком не знал, о чем таком хотелось его спросить. Дело даже было не в вопросах, мне просто хотелось еще раз заглянуть в его глаза и увидеть в них... Может быть, увидеть то, зачем все-таки он пришел на мой вечер. Неплохо было бы увидеть и его родителей — не то чтобы это было особенно важно, но все-таки, что ни говори, ситуация была необычной. Впрочем, не более необычной, чем мой необъяснимый интерес к какому-то незнакомому мальчишке, которому случилось усесться на переднем ряду во время одного из моих вечеров. Может, на самом деле и не было ничего такого, просто у меня разыгралось воображение? А вдруг что-то было, и его глаза действительно говорили о чем-то глубоком и подлинном на языке, который иначе как глазами и не поймешь?

Подходили люди, благодарили меня за вечер. Я старался сосредоточиться на их словах, чтобы не ответить невпопад, но слова эти казались такими далекими, словно вчерашний сон, почти забытый и вообще не интересный. Мне нужен был тот мальчик, пусть даже я сам не мог понять, почему так важно было поговорить с ним.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: