ВОСПИТАННИК ВЕЛИКАНА

Жили однажды бездетные муж и жена. Много лет прошло, а детей у них все не было. Вот муж и говорит однажды жене:

— К чему мне такая безрадостная жизнь, пойду, поищу погибели на свою голову...

Созвал он себе двенадцать товарищей и говорит им:

— Собирайтесь в дорогу, пойдем по белу свету странствовать!

Отправился он в путь со своими двенадцатью спутниками. Долго ли они шли, мало ли, но как-то полдень застал их в Черном поле. День выдался знойный. Земля в Черном поле вся от жары потрескалась. Стала мучить их жара, захотелось им воды испить, а ее нигде не было. Подошли они к опушке леса, сели и призадумались: как быть им дальше? Тогда тот из мужчин, у которого детей не было, предложил своим товарищам:

— Пусть каждый из нас пойдет вдоль какого-нибудь оврага, авось набредет на воду, а кто первый ее сыщет, пусть выстрелом даст знать, мы и соберемся все туда.

Согласились они, двинулся каждый в путь. Бездетный тоже пошел вдоль оврага и вдруг видит: в одном месте бьет из-под большого бука холодный ключ. Подъехал мужчина к нему, снял шапку, присел на корточки. Выпил он воды, утолил жажду, потом выстрелил из ружья, чтоб собрались все товарищи.

На выстрел вдруг дерево свалилось, и из-под него выскочил семиголовый великан.

— Какой осел, какая собака мой покой нарушает? Кто здесь смеет стрелять, когда около моего жилища и пикнуть никто не отваживался?!

Тогда пришелец повернулся в его сторону и сказал:

— Бог проклял меня и до старости не дал мне потомства, бот я и уехал из дому с двенадцатью своими товарищами, чтобы сложить где-нибудь свою несчастливую головушку. В дороге нас стала мучить жажда, и мы решили пойти каждый в разную сторону, чтобы найти воду. Я вот набрел на нее, потому и выстрелил, чтобы собрались сюда мои спутники. Вот тебе и все мои хабары!

— Ну, теперь о смерти не думай больше! — сказал ему великан. — Ступай домой, к возвращению своему найдешь дома три дара, но один из них отдашь мне!

— Появился бы у меня наследник, а там хоть и все три дара пусть твоими будут!

Сказав это, великан исчез под землей, а дерево поднялось и на прежнее место стало, как будто и не падало.

Собрались тут все двенадцать всадников, выпили воды, затем их бездетный товарищ и говорит им:

— Пойдем теперь по домам, хватит скитаться.

А к его возвращению родилось у его жены три сына. Как было ему не обрадоваться?! Устроил он пир великий, созвал народ со всех окрестных сел, и целую неделю веселье в доме стояло.

Прошло с того дня несколько лет. Сыновья тем временем подросли. Однажды отец позвал старшего и сказал ему:

— За мною есть долг, не расплатишься ли ты за меня?

— Если ты задолжал, сам и расплачивайся, я тут ни причем, — ответил старший сын.

Позвал тогда отец среднего, и тот также отказался. Тогда позвал отец младшего сына, а тот сказал:

— Разве, баба[44], я смогу тебе отказать в чем-нибудь?

На другой день отец позвал своих двенадцать товарищей, с которыми некогда ходил в дальние края, и сказал им:

— Отведите этого мальчика туда, где мы с вами под деревом воду пили. Как придете к этому месту, крикните: «Великан, вот тебе твою долю прислали!» Мальчика оставьте в лесу, а сами возвращайтесь обратно.

Отвели они мальчика под то самое дерево и крикнули великану:

— Прислали тебе долг твой! — потом вернулись домой. Дерево повалилось набок. Выскочил оттуда семиголовый великан, увидел мальчика, обрадовался и унес его к себе.

Стал растить его великан: вскармливал его звериными мозгами, умывал студеной лесной водою; и не нашлось бы теперь среди сверстников равных ему по силе и сложению.

Кто знает, сколько времени они так прожили, но великан не мог налюбоваться на своего питомца, а мальчик все рос и мужал. Великан же старел день ото дня. Вот однажды позвал он юношу и сказал:

— Долго я жил на свете и не было для меня ничего недоступного, неисполнимого, только одного не удалось совершить!

— Что же это такое может быть, чтобы не удалось тебе совершить? — подивился юноша.

— Далеко-далеко, за двумя горами, которые, смыкаясь, ударяются друг о друга вершинами, подобно круторогим баранам, осталось у меня одно сокровище. Постарел я, уж не надеюсь на свои силы, а то сейчас бы за ним отправился.

— Баба, поеду я вместо тебя, может, удастся мне исполнить то, что ты не успел. Ведь не даром ты меня столько лет вскармливал звериными мозгами!

— А вдруг, дитя мое, с тобой что-нибудь случится, ты ведь у меня еще ребенок!

— Большей силы, баба, чем сейчас, у меня никогда не будет, отпусти меня, не то жизнь отныне станет для меня не мила.

Великан не соглашался, а юноша все настаивал на своем. Наконец, великану пришлось покориться, отпустил он юношу, сказав ему на прощанье:

— Пусть будет по-твоему, да сопутствует тебе удача в делах, и добудешь ты то, чего я не добыл. Возьми эти семь ключей и слушай меня внимательно: там, за горами, что встречаются вершинами, как два круторогих барана, в ущелье стоит замок. Семь его комнат крепко заперты, Ты одну за другой отомкни все двери и тотчас закрой их за собой! Когда будешь открывать двери, то увидишь в каждой из комнат множество народу: все они будут тебя называть, кто сыном, кто другом, кто родственником, а ты слова никому не скажи, ни доброго, ни худого. И вот, когда дойдешь до седьмой комнаты, то увидишь и поймешь, зачем ты приехал.

Выслушав пеликана, отправился юноша в путь, как могло быть иначе? Миновал он благополучно то место, где две горы, как два дерущихся барана, стукались друг о друга своими вершинами, и увидел замок, о котором говорил великан. Выполнил он наказ своего названного отца, дошел до седьмой комнаты. В комнате был цырахдаран[45] в двести сорок ручек, и сияли они все подобно звездам. Взял питомец великана этот драгоценный светильник и пошел с ним обратно, прикрывая за собой двери, ни с кем по дороге не обмолвился словом. И вот в самой последней комнате видит он девушку, протягивает она ему такой же цырахдаран и говорит:

— Юноша, возьми с собой и этот, пусть оба они принесут тебе счастье, нам они больше не нужны.

Как только протянул он руку к девушке, так сразу и замок, и люди, и цырахдараны эти прекрасные — все сразу исчезло, остался юноша один. Смотрит, а дороги перед ним нет. Две горы, которые то сходились, то расходились, вершинами сомкнулись и преградили ему путь!

«Положение не из завидных, — сказал себе юноша, — но кому пожалуешься? Ни единой живой души кругом не видно! Надо самому искать выход». — Оглянулся и видит: бегут со всех сторон горные ключи, стекаются все в одно место и исчезают под землей.

«Не остаются ж эти воды под горами, — думает юноша, — выходят же они где-то на равнину, может быть, и я с ними найду дорогу, но как?» — И вдруг смотрит, стоят перед ним два горца, буйвола держат. Зарезали они его, освежевали под бурдюк. Юноша и говорит:

— Я влезу в бурдюк, а вы его сверху крепко завяжите и бросьте в воду.

Как сказал он, так и сделали горцы. Пять дней и ночей плыл он в бурдюке под горами, где река себе подземный путь проложила, потом почувствовал вдруг, что движение воды стало менее стремительным. Достал он нож, прорезал отверстие в бурдюке и увидел свет. Но до равнины было еще далеко. Целые сутки, день и ночь, пришлось ему плыть, подталкивая бурдюк. Солнце уже склонилось к закату, когда он вылез из бурдюка и ступил на землю. Пошел он берегом реки и встретил вдруг рыболовов: убирали они сети и складывали наловленную рыбу в арбы.

— Благополучного вам пути! Поздравляю с богатым уловом!

— Да исполнятся твои желания! — отвечали рыбаки. — Но так тебя дальше с пустыми руками не отпустим. Давай на твое счастье еще раз забросим сети в воду.

Забросили они сети в воду, а как же иначе? Достали ему большую рыбу, длиною в двенадцать локтей, шириною в три локтя.

— Пусть тебе, гость, и дальше посчастливится! Вот тебе трут, вот кремень, а тут и соль, угощайся себе на здоровье!

Поблагодарил их юноша, и рыболовы отправились восвояси.

Развел он на берегу реки огонь, взял рыбу, провел лезвием ножа по животу, разрезал ее. Стал выбрасывать рыбьи потроха и... о, чудо! Видит: в животе у нее тот же прекрасный цырахдаран, что нашел он за двумя горами. Как было ему не обрадоваться?

Зажарил он рыбу на огне, приступил к еде, но не было у него ни хлеба, ни питья.

«Не плохо бы хоть корку хлеба иметь! — думает юноша про себя, разглядывая цырахдаран. Только хотел он поставить его, как выскользнул цырахдаран из рук его, ударился о землю, и появился вдруг перед юношей фынг-самокат, а на нем еда и напитки разные. Выпил юноша, покушал, и фынг исчез неведомо куда. Взял юноша цырахдаран и отправился в путь. Уже стемнело, когда добрался он до одного селения. На краю его стоял дом бедной вдовы. Зашел юноша туда, попросился пере«ночевать. Забеспокоилась женщина — чем накормить гостя.

Оставила она его дома одного, а сама побежала к соседям раздобыть чего-нибудь, чтоб не остался гость голодным.

Догадался юноша из-за чего обеспокоилась хозяйка, стукнул он о землю цырахдараном своим диковинным и сказал:

— Появись на этом месте дом в четыре этажа, а ворота пусть старые останутся!

И вырос вдруг во дворе бедной вдовы четырехэтажный дом. А женщина к этому времени вернулась от соседей, не узнала она нового дома, прошла мимо своего двора.

— Вернись! — закричал ей юноша. — Это твой дом, разве не узнаешь ты своих ворот?

Вошла вдова в новый дом свой, а как же иначе? А когда настало время ужина, ударил юноша снова цырахдараном о земь — и встал перед ними фынг с едой и напитками. Выпили они, поели, юноша за баркад[46] поднял тост, и фынг исчез...

Когда настало время ложиться спать, гость сказал хозяйке!

— Не беспокойся, я поднимусь на четвертый этаж и там переночую.

Под утро проснулся он, лежит, думает. Смотрит, вдруг все кругом осветилось, засияло, а затем вновь погрузилось в темноту, и на небе опять зажглись звезды.

Утром гость и спрашивает хозяйку:

— Что это за диво? Незадолго до рассвета все вдруг озарилось, а потом снова потемнело.

— Это, вероятно, дочь алдара проснулась и потянулась в своей кровати, — объяснила женщина.

— А нельзя ли ее увидеть?

— Алдар никуда не пускает ее, никому не показывает. Призадумался юноша.

Пристало ли ему мужчиной называться, коль не сможет он этой девушки увидеть?! Но как это сделать, если держит алдар свою дочь на самом верху башни, а башня в небо упирается? Думал он, думал, и, наконец, на вторую ночь, когда все село и и сам алдар заснул крепким сном, взял свой цырахдаран, ударил им о землю, и вырос вдруг от дома вдовы до самого верха башни железный мост.

С вечера до утра пробыл юноша в комнате девушки, а когда стемнело, вернулся опять в дом своей хозяйки. Ударил цы-рахдараном о землю, и мост исчез. С того дня каждую ночь в одно и то же время гость вдовы навещал башню алдара.

Но тайное всегда становится явным, и скоро все открылось. Алдар призвал двух слуг своих и приказал им:

— Вот вам бутылка! Возьмите ее, отведите дочь мою единственную в далекие края, убейте там и наполните бутылку кровью моего дитяти, принесите сюда, утолю я жажду кровью ее, успокою свое горе. Опозорила она мою голову.

Повели слуги с собой дочку алдара. А юноша места себе не находит.

— Пропадает из-за меня во цвете лет своих девица-красавица, и алдар по вине моей тяжкий грех возьмет себе на душу.

Должен спасти я и дочь, и отца.

В одно мгновение очутился юноша перед слугами алдара. Стукнул цырахдараном и воздвиг на пути их дом, а в доме том стол ломится от яств и напитков. Стал у порога и приглашает:

— Заходите, гости, отдохните с дороги, а затем свой путь продолжите!

Зашли гости, сели за стол, едят, пьют, и дочь алдара с ними рядом сидит. Юноша и виду не показывает, что узнал их, спрашивает, кто они, откуда, куда путь держат.

И рассказали ему тут оба слуги откровенно обо всем, что наказал им алдар.

— Не свершите такого злодейства, не возьмите себе на душу греха тяжкого!

— Тогда не сносить нам голов наших; правда твоя, большой это грех — загубить девушку, но не оставит иначе алдар нас в живых.

— Послушайте меня и разбогатеете, и живыми останетесь.

— Расскажи нам, что ты надумал, а мы посмотрим, обернется ли это для нас к хорошему, — сказали гости.

— Ну так вот вам мой совет: наполните бутылку куриной кровью и отнесите алдару, а за девушку дам я вам столько скота, чтоб никогда вы больше в жизни своей бедности не знали.

Вернулись работники домой, пригнали несметные стада, а алдару принесли в бутылке куриную кровь.

— Не многим столь счастливая дорога выпадает! — говорили они друг другу.

А юноша, спустя некоторое время, вернулся к знакомой вдове вместе с женой. Обрадовалась женщина гостью и дочери алдара, а та тотчас, как подобает невестке, принялась за дело, начала по дому хлопотать, хозяйничать.

Кто знает, сколько времени прошло с тех пор, как поселился в доме вдовы воспитанник великана с дочерью алдара, но вот однажды говорит он:

— Разве можно сыскать в мире красивее моей хозяйки?

— Да проживите вы всю свою жизнь в любви и согласии, да будут долгими вачни дни!

А он снова смотрит на свою жену, не нахвалится:

— Не найдется в целом свете стройней и красивее ее. Однажды вдова и сказала ему:

— Спору нет, всем хороша твоя жена: и умом, и нравом, и красотою, но клянусь, пусть не в обиду тебе будет сказано, ведь на свете всегда найдется красивее самой красивой, прекраснее самой прекрасной.

— Нет, не найдется нигде такой! — сказал юноша.

— Прости меня, гость мой, заменивший мне сына, благодаря тебе невестку имею, радость жизни нашла. Мало ты еще живешь на белом свете, о многом не слыхал, а как проживешь столько же, сколько я, так увидишь и тех, кто красивее самых красивых.

— Так назови хоть одну, коль ты такую видела.

— Лучше б не просил ты меня об этом, — ответила женщина, — будь доволен тем, что выпало тебе на долю, и проживешь счастливо до конца своих дней.

— Не найду я себе покоя, коль не скажешь мне.

— Ну, если уж говоришь о красавицах, то нет равной жене Курдалагона. По всему небесному простору не сыщешь краше ее, да и не было никогда еще такой на белом свете, — сказала вдова.

Не мог в эту ночь юноша сомкнуть своих глаз. А утром собрался и отправился на небо к Курдалагону.

Долго ли шел он, нет ли, кто знает, но, наконец, добрался он до неба. Переоделся он бедняком, и проходит он мимо кузницы Курдалагона.

— Кому каменщик требуется? За качество кладки ручаюсь. Оставил Курдалагон свою работу, пошел к нему и говорит:

— Мне нужно стену сложить. Подожди меня здесь, я пойду, с хозяйкой посоветуюсь, а о плате сговоримся.

Вскоре Курдалагон вернулся, и договорились они об условиях работы.

Приготовили камень, известь, песок — все, что для кладки стен требовалось.

Начал юноша работать. Не успел он несколько рядов камней уложить, как солнце уже за горы спряталось. Наступил вечер. Курдалагон оставил кузницу и направился в свои хоромы. А воспитанник великана ночью достал свой цырахдаран, ударил им о землю, и выросла перед ним стена до половины.

Утром Курдалагон вышел на стену посмотреть, удивился, — никогда еще с такой быстротой и так искусно не работал ни один каменщик.

Уж как было Курдалагону ни расхвалить его работы жене своей.

Приготовила тогда хозяйка хорошее угощение, отправила работнику, а на пироге начертала слова благодарности.

На вторую ночь опять ударил юноша цырахдараном о землю, и осталась только небольшая часть стены несложенной. Утром Курдалагон застал его уже за работой.

— Ничего здесь особенного нет! — сказал юноша удивившемуся Курдалагону. — Пока у меня работа не закончена, не знаю я ни отдыха, ни усталости, а ночью работа у меня лучше спорится.

Хозяйка на этот раз приготовила угощение еще богаче, а сама призадумалась:

«Непростой это, вероятно, работник! Неужели такая работа под силу земному человеку?»

А юноша велел поблагодарить хозяйку и написал, что мечтает взглянуть на нее хоть разок.

Жена небесного кузнеца Курдалагона жила за закрытыми Ширями, в седьмой комнате, между двух гор. Никто не видел ещё лица ее, ее плавной походки.

И вот однажды ночью явились перед юношей двенадцать арб, запряженных буйволами, и двенадцать работников с лопатами. Взялись двенадцать работников за дело и прорыли подземную дорогу прямо под пол комнаты жены Курдалагона.

А на утро Курдалагон застал юношу опять за кладкой стены. Зашел он в свою кузницу и приступил к работе. Раздулись кузнечные меха, взмахнул он молотом; и как посыпались искры из раскаленного железа на небесной наковальне, в это самое время каменщик постучался в пол комнаты, где жила жена Курдалагона. Впустила его женщина к себе, и стали они советоваться, как им скрыться от Курдалагона. А у него были три сокровища: арчита[47], кусок воловьей кожи и шуба. И имели они такие чудесные свойства: оденешь арчита на ноги — очутишься там, где захочешь; на кусок воловьей кожи можешь уместить хоть целое село, и лети, куда вздумается; а у шубы воротник песни поет, рукава прихлопывают, а полы танцуют.

Захотелось юноше иметь эти чудесные вещи, и стали они придумывать, как бы ими завладеть. Думали, думали и надумали: взял однажды каменщик арчита Курдалагона и передал их одному из работников.

— Возьми, пройдись с ними по улице мимо кузницы, предложи их, может быть, кто купит.

Отправился работник продавать арчита. Каменщик продолжал класть стены, а Курдалагон ковал в небесной кузнице. В это время с улицы послышалось:

— Арчита, арчита, кому нужны арчита, кто купит? Дешево отдам! Хороший товар! — кричал работник.

Каменщик стал рассматривать арчита, потом зашел в кузницу к Курдалагону и говорит ему:

— Купи для меня в счет платы за работу, я скоро в обратный путь собираюсь, понадобятся они мне.

Взглянул на них Курдалагон и остолбенел: если только это не его арчита, то до того похожие, что можно их спутать! Но как могли сюда попасть его арчита? Ведь они хранятся за семью замками, между двух гор.

— Подожди меня здесь, я только сбегаю домой.

Как только Курдалагон отправился к себе, каменщик подземным ходом опередил его, передал жене его арчита, и она положила их на прежнее место. Увидел их Курдалагон, изумился. А жена спрашивает его:

— Что случилось, хозяин мой, никогда ты так рано с работы не приходил?

— Продаются на улице арчита, спутать можно с моими. Наш каменщик и говорит: «Купи мне в счет платы!» А я задумался: купить ли их? А вдруг они окажутся моими! Но как это возможно, думаю, ведь муха не пролетит сюда, в наши покои.

— О горе мне! С ума сошел хозяин мой! Разве тот, кто их сделал, других таких не сможет сделать, как ты думаешь?

Сконфуженный, вышел Курдалагон из дому. А жена его тотчас передала каменщику арчита под пол. Когда Курдалагон подошел к кузнице, то продавец с арчита дожидался его уже там.

Купил их Курдалагон и отдал каменщику, а как же могло быть иначе? Таким же способом купил Курдалагон каменщику и кусок воловьей кожи и свою собственную шубу.

А на четвертый день снова донеслось с улицы:

— Продается женщина! Женщина продается! Кто купит женщину!?

— Курдалагон, — говорит каменщик, — на улице женщину продают, ни одна не родит больше такой красавицы. Купи мне ко всему остальному и ее, на днях я кончаю работать и отправлюсь домой.

Поспешил Курдалагон опять в свои покои, но все застал на своих местах — и женщину, и чудесные вещи.

— Отчего ты так запыхался, хозяин мой, что с тобой?

— Да провалится твой очаг! Чуть дух я ни испустил, так спешил.

— А что же случилось?

— Не видывал я большего сходства: на улице продают женщину, на тебя похожа, как две капли воды. Просит меня каменщик, чтоб для него купил я и ее тоже. Не скрою от тебя, как взглянул я на нее, стал сам не свой и бросился сюда, чтобы убедиться, дома ли ты.

— О, чтоб покинул тебя твой ангел-хранитель, видать, совсем ты ума лишился! Мать, что меня родила, разве не сможет родить еще такой, как по-твоему, каким ты глупцом оказался. А я еще умным тебя называла. Каменщик ведь бедный человек, купи ему эту женщину, пусть себе живет на здоровье с хорошей женой, он же работой своей не обидел тебя?

Купил тогда Курдалагон каменщику и жену свою.

Сели тут каменщик с женой Курдалагона на кусок воловьей кожи, взяли они с собой арчита и шубу и покинули хоромы небесного кузнеца.

Пусть с врагом вашим так случится, как было с Курдалаго-ном, когда понял он, что так обманулся. Бросился он тотчас в погоню. Долго ли, мало ли он гнал я за ними, кто ведает, но в одном месте он настиг их.

— Почему ты украл чужое добро, чужую жену похитил? — спросил Курдалагон юношу, воспитанника великана.

— Не чужие, мои они! Правда, когда-то принадлежали они Курдалагону, но теперь я единственный их хозяин.

— Каким это образом? — допытывался Курдалагон.

— Воздвигал я стены вокруг твоего двора. Не ты ли сам купил мне эту женщину и эти вещи в счет моей работы? Или, по-твоему, кто-нибудь другой должен был их подарить мне за работу, выполненную Курдалагону?

— Это правда, но поддался я обману...

— Это меня не касается, работал я на совесть; что положено мне за работу, то и беру с собой, не виноват я. Была б тогда вина моя, коль нарушил бы я условия и не выполнил работы в срок.

— В работе твоей нет изъяна!

— Ну и пускай тогда каждый из нас идет своей дорогой!

Понурив голову, сгорбившись, вернулся Курдалагон на небо. С той поры без устали работает он в небесной кузнице. Все сильнее раздуваются кузнечные меха, далеко разносятся удары его молота, не утихает их стук. Не щадит своих сил Курдалагон, в работе позабыться старается, боль сердца унять...

А воспитанник великана вернулся в селение алдара и снова стал жить в доме вдовы и по сей день живет в счастье и благополучии.

АЦЫРУХС

Алдар и его жена были владельцами несметных богатств.

Скота у них было так много, что некуда было его поместить.

Если бы вам вздумалось объехать их земли, то прежде все-то вам бы встретились птичницы алдара, выхаживающие несметное количество кур, потом бы вы увидели женщин, смотревших за гусями, а за ними множество индюков. Затем вы подъехали бы к бессчетным отарам овец: овец было так много, что чабаны не в силах были иной раз повернуть в сторону это живое волнующееся море. Далее повстречались бы вам стада коров, табуны лошадей. И все это, начиная с птиц и кончая четвероногими, принадлежало алдару.

Множество селений было расположено на землях алдара, и жители ежегодно платили ему большую дань.

Многие, равные по происхождению, завидовали его богатству.

Но сердце алдара ничему не радовалось.

Он переступил уже возраст силы и мужества, и скоро к нему и его жене уже подкрадется старость, а детей у них нет.

Черные думы завладели алдаром: «Пойдет все мое достояние по рукам! Как волки жадные грызутся над добычей, так чужие люди разорвут на части, растащат то, что осталось мне от моих отцов. За мои несметные богатства на поминках не скажет никто даже рухсаг!»

И решил алдар передать огню все свое достояние, и сам погибнуть вместе с ним.

Горит поместье алдара, далеко видны отблески пожара, дым к самым небесам поднимается.

Тогда призвал бог ворону и приказал ей:

— Лети, узнай, кто мне дымом досаждает?

Полетела ворона, но увидела по дороге навоз, присела и задержалась там.

Не дождавшись вороны, бог послал вслед за нею ласточку. Полетела ласточка, посмотрела на жизнь алдара с женой, на< их одинокое горе, вернулась к богу и сказала:

— Алдар остался без потомства, горе переполнило его сердце, и потому поджег он свое достояние.

— Вот тебе шкатулка, — сказал бог, — в ней сидят три воробья. Отнеси ее алдару и скажи, чтобы прежде всего он потушил пожар; затем отдай шкатулку и предупреди его — пусть жена его съест трех воробьев с потрохами поджаренными, и к. концу года у нее родится сын.

Отнесла ласточка шкатулку алдару и поведала ему о велении бога.

Алдар приказал слугам потушить огонь, а жена его села у очага, стала на вертеле жарить воробьев и есть их.

Съела она двух воробьев, потом надела на вертел третьего и стала держать над огнем. В это время вбежала в дом сука и села около очага.

Держала, держала женщина воробья на огне, вдруг брюшко его лопнуло и выпали потрошки. Сука схватила их и съела. А воробья алдаров жена скушала.

Не прошло года, как ахсин[48] родила мальчика, и сука тоже ощенилась мальчиком.

— Оба эти мальчика — дар бога, — сказал алдар и в честь такого торжества устроил великий пир.

Как было алдару с женой не растить этих мальчиков?!

Начали мальчики жить, есть, пить. Быстро летели дни, также быстро росли и мальчики. Стали в игры играть разные. Алдар наточил им стрелы и с тех пор до позднего вечера домой их: было не дозваться.

С некоторых пор сын алдара начал шалить: не могли из-за него девушки пройти ни на мельницу, ни к источнику за водой — разбивал он стрелами их кувшины, разрывал их кожаные мешки.

Однажды дочь кулбадагус вернулась домой с плачем и сказала:

— Не могу я больше терпеть шуток сына алдара! Что ни лень, разбивает он у меня по кувшину.

Мать приласкала ее и утешила:

— Не плачь, доченька, свет моих глаз! Стерпи еще на этот раз. Но если еще он обидит тебя, ты скажи ему: «Что это ты разошелся? Чем так возгордился? Или любовь к Ацырухс, сестре семи великанов, так сильно тебе сердце поранила?! Пусть с этого времени, как ты узнал о ней, покинет тебя покой, да не захочешь ты ни пищи, ни воды!»

Выпала стрела из рук сына алдара, когда наслала дочь кулбадагус на него это проклятие. Вернулся он домой мрачный, «пустив голову. Не вышел сын алдара и на второй день на улицу, не взял больше стрел в руки.

— Что с тобой? Отчего ты такой грустный? — спросил рожденный сукой.

Ничего не сказал ему в ответ сын алдара. Но тот не оставил его в покое, пока сын алдара не поведал ему о проклятии дочери кулбадагус и не рассказал об Ацырухс, сестре семи великанов.

— Отправимся на поиски Ацырухс, — сказал сын суки. — Если великаны считают кого-нибудь достойным своей сестры Ацырухс, неужели они не окажут этой чести тебе, кого они мо-тут найти лучше тебя?

Собрались они в дорогу и поехали свататься к Ацырухс.

Долго они ехали и вдруг видят — дорога исчезла: куда дальше ехать, не знают. Тогда сын суки достал из своего кол-чана стрелу, натянула ее на тетиву и сказал:

— Лети, стрела, вонзись в дом семи великанов, и пусть развернется следом за тобою проезжая дорога до самого их дома.

Стрела полетела и вонзилась у самого порога дома великанов. Задрожал весь дом снизу до верху, ружья со стен попадали.

— Недобрые гости к нам жалуют, — говорят великаны, — когда в ненастные дни земля с небом сходится, то и тогда наш дом так не трясется!

Вскоре по широкой проезжей дороге прибыли к великану «оба брата.

Волей-неволей пришлось великанам гостей приветствовать, «как же иначе? Посидев для приличия немного, старший из вели-канов обратился к гостям:

— Каким ветром занесло вас в наши края?

— Хотим мы породниться с вами, — ответил сын суки. —

Если кого-нибудь из земных людей вы сочтете достойным сестры своей Ацырухс, то тогда приехали мы свататься. Если станем рассказывать, из какого дома мы, из какой семьи, то, может быть, покажется вам это некрасивым, подумаете, что похваляемся, но об алдаре, наверно, вы и сами слышали — люди вы бывалые, в какие только края не ездите, в какие походы не пускаетесь!

— Много женихов приезжало к нашей сестре Ацырухс, не скроем, никому из сватавшихся не ответили мы отказом и впредь никого не вернем мы из храбрых людей. Сестра наша Ацырухс живет в той высокой башне, целый день она там девичьими делами занимается — кроит и шьет. Открыта дорога к ней жениху в течение трех дней. Если заговорит она с ним за это время, и мы возражать не станем. Знать, сам бог судил Ацырухс судьбу такую! Если же не заговорит она с женихом за эти три дня, то снимем ему мы голову с плеч. Если вы, гости наши, надеетесь на себя и согласны на наши условия, то попытайте свое счастье!

На второй день утром семь великанов и гость их, сын суки, отправились на охоту. А сын алдара направился к башне Ацырухс. Смело вошел он в башню, но, как взглянул на девушку, сразу утратил всю свою решимость, такая робость на него напала, что слова не может вымолвить, точно язык проглотил. Стал он у света, чтобы девушка его приметила, затем обошел вокруг красавицу, но она даже не взглянула на него. Наконец, вернулся к нему дар речи. Начал он с Ацырухс заговаривать, о том, о другом спрашивать, но она в ответ и рта не приоткрыла.

Наступил вечер. Юноша покинул башню. Чуть позже и великаны с охоты в обратный путь направились. Едут они с убитыми оленями, и гость их тоже с добычей возвращается. Из окна башни светится лицо Ацырухс, дорогу им освещает к дому.

Вошли они, приготовили ужин, угостились на славу, а когда от сына алдара узнали его хабары, стало у них на сердце весело.

На следующий день великаны и сын суки снова на охоту отправились, а сын алдара опять в башню к Ацырухс поднялся. Но и в этот день ничего не смог он поделать — не заговорила с ним Ацырухс.

Вернулись опять из лесу семь великанов с оленьими тушами, с громадными, в несколько обхватов, деревьями, с корнями вырванными, сын суки тоже принес на спине убитого оленя. Вдруг подул ветер, подхватил перо, лежавшее возле башни, и коснулось оно оленя, убитого юношей. И олень вдруг ожил, соскочил со спины юноши, бросился бежать и скрылся в темном лесу. Сын суки, пораженный, застыл на месте: такого дива до сих пор никогда не случилось. Поднял он это перо и положил в газырный карманчик своей черкески. Узнав о неудаче сына ал-дара, великаны обрадовались пуще прежнего. А сын суки, глядя на них, думает:

— Рано вы зубы скалите, ослы слюнявые! Прежде времени развеселились!

А сам повернулся к сыну алдара, стал его подбадривать и дал совет:

— Во дворе рваная шубенка валяется, как встанешь утром, одень ее, лицо себе разноцветными красками вымажь и поднимись в таком виде в башню к Ацырухс. Я уверен, как увидит сна тебя размалеванным, сразу заговорит с тобой!

На третий день явился сын алдара к Ацырухс в этой старой шубенке, вымазал себе лицо разноцветной краской.

Не устояла Ацырухс, улыбнулась и говорит ему:

— Что ты меня не оставляешь в покое. Уж третий раз по твоей вине остаются мои дела невыполненными.

Вечером вернулись великаны домой, принесли оленьи туши и деревья, с корнями вывороченные. Шли дорогой, веселились — снимут, мол, они гостю голову, отведают мяса человечьего.

«Посмотрим, придется ли вам радоваться!» — подумал про себя сын суки.

Недобрая весть ожидала великанов: дома они узнали, что Ацырухс заговорила с сыном алдара.

Поутру великаны обратились к гостям:

— Сестра наша заговорила, это правда, но если зять наш не выполнит еще одного поручения, то нам он в зятья не годится, и сестра наша Ацырухс не выйдет за него замуж.

— Когда мы вначале договорились, то, верно, вы еще малыми детьми были, за три дня у вас, я вижу, ума прибавилось! А еще через несколько дней, пожалуй, умнее вас и не сыщешь! Теперь Ацырухс приходится мне невесткой, и вы уж никаких прав на нее не имеете, — сказал сын суки. А великаны не соглашаются.

— Во дворе растет у нас высокое дерево, если зять наш донесет до его верхушки чашку с растопленным маслом и принесет ее обратно, не расплескав ни капли, слова лишнего не скажем, а иначе невестку вам отсюда не забрать! — сказали они.

Стал с ними товарищ сына алдара препираться. А молодой зять тем временем дал знать Ацырухс о новой затее великанов.

— Возьми один волосок с головы моей, влезая на дерево, опусти один конец его в чашку, и станет масло твердым, как лед, а когда сойдешь с дерева, опусти другой конец его в чашку, и растопится масло снова. А теперь иди и пусть прекратятся споры между вами.

Взял юноша чашку с растопленным маслом, опустил в нее кончик волоска, и масло затвердело. Тотчас юноша оказался на верхушке дерева, кто знает, какой высоты было оно? Но когда кинул взгляд с вершины его вдаль, то увидел отчий край, где вырос он сам. Сжалось у него сердце, вспомнил он родительский дом и вдруг, на дереве сидя, заплакал.

— Пролил он масло, — обрадовались великаны, — не напрасно же он слезы льет. Теперь не уйти ему от нас!

— Пусть слезет пока с дерева, а там видно будет, как с ним поступить! — возразил им сын суки.

Сошел сын алдара с дерева, сунул в чашку с маслом другой конец волоса, растопилось масло снова.

— Видно, бог предназначил ее для тебя, — сказали великаны, — пусть будет единственная сестра наша Ацырухс тебе доброй подругой!

Начали молодые готовиться в дорогу. А великаны с сыном суки отправились на охоту.

— Повелитель мой, вручаю тебе семь ключей, — обратилась Ацырухс к сыну алдара, — отомкни вон ту дверь, а за нею увидишь другие шесть дверей. Как зайдешь ты в шестую комнату, увидишь там все наши сокровища: найдешь золото, серебро, бусы цыкура, алмазы, бриллианты и, помимо того, доспехи всякие, снаряжение для коня и мужскую одежду. Что тебе придется по душе, сколько ни пожелаешь, можешь взять. Не отворяй только, зарекаю тебя, дверей седьмой комнаты, отомкнешь ее — погибли мы тогда оба!

Взял у нее сын алдара семь ключей, открыл одну за другой шесть дверей, окинул взором все сокровища. Затем подошел к двери седьмой комнаты, призадумался: отомкнуть ее, да вдруг с ним беда лихая приключится, не открывать дверей, так не подобает ему, зятю великанов, не знать, что у них в седьмой комнате находится.

«Да и пристало разве мне, мужчине, женщину слушаться?!» — сказал он про себя и открыл двери седьмой комнаты.

Открыл он ее, а как же иначе? Смотрит — посередине громадной комнаты вырыта глубокая яма, а в ней закованный в железные цепи семиголовый великан пламенем полыхает.

— Бедняга, тяжело тебе приходится! — пожалел юноша великана.

— Если сердце твое так сильно болит, так помоги мне. За дверью, которая из этой комнаты ведет, есть молочный пруд, зачерпни в нем немного молока и меня этим молоком обрызгай. — Это нетрудно, — сказал юноша и обрызгал великана молоком.

Разорвал тогда великан железные цепи, выскочил из ямы, схватил юношу, поломал его между пальцами и забросил за притолок над дверью. Затем кинулся в башню и похитил сестру семи великанов — Ацырухс. Унес он ее, а куда, неведомо...

Не светилось теперь в башне лицо Ацырухс, не освещало, как всегда, братьям обратную дорогу. Когда они с охоты возвращались, добрались они впотьмах до дому.

Смотрят — а двери их дома настежь распахнуты. Бросились к башне. Не оказалось там больше сестры их Ацырухс, и седьмая дверь заповедная тоже была открыта: исчез их пленник — семиголовый великан, закованный в железные цепи.

Поняли тут великаны, что случилось, и стали горевать. А сын суки тоже опечалился: тревожился он о своей молодой невесте Ацырухс и о сыне алдара — нигде не видно было его названного брата.

«Куда же он подевался?» — подумал он, разыскивая его повсюду. Вдруг взгляд его устремился вверх, и видит он: над притолком бездыханное тело юноши лежит. Снял он его, достал перо, вернувшее жизнь оленю, провел им по юноше, и тот сразу ожил.

А великаны в гневе набросились на сына алдара.

— Это по твоей вине стала добычей нашего злейшего врага единственная сестра, украшение нашей жизни. И пока не отомстим за нее, не уйти тебя отсюда!

— Да мы и сами не уйдем, — ответил названный брат сына алдара, — разве допустим мы, чтобы какой-то осел похитил нашу невестку! Пока наверняка не узнаю, куда, в какое место унес семиголовый великан Ацырухс, до тех пор не успокоюсь Я иду на поиски.

— Доброго пути тебе! — сказали великаны. — Но знай, если не вернешься ты к условленному часу, то не застанешь больше в живых сына алдара.

Попрощался сын суки и отправился искать Ацырухс.

Каких только народов не встречал он на своем пути! Не осталось места на равнине, не было горной вершины, где бы он об Ацырухс не спрашивал. Наконец, дошел он до Белых гор.

Поднялся на них, смотрит и видит: в одном месте дом стоит.

«Пойду осмотрю еще и этот дом напоследок», — сказал себе юноша и залез на¹ крышу. Заглянул он внутрь дома, смотрит, а у очага сидит женщина, золу чашкой отмеряет и приговаривает:

— Это на сегодня мне! Это — на завтра!

Вгляделся в нее юноша и с трудом узнал Ацырухс: так похудела она и совсем стала на себя непохожа. Оказалось, что это дом семиголового великана.

«Нечего сказать, в хорошее место я угодил!» — подумал юноша, а затем спрашивает:

— Ацырухс, ты ли это?

Подскочила Ацырухс на месте от удивления, узнала она юношу по голосу и говорит:

— Не довольно разве вам моей погибели?! Скорей беги отсюда, не то вернется великан и съест нас обоих.

— Нет, не уйду я отсюда, — ответил ей юноша, — не длятого столько краев исходил, чтобы убежать от страха тогда, когда нашел я ту, которую искал! Не может быть, чтоб не было от чего-либо погибели этому семиголавому ослу.

— Если бы я знала, где он смерть найдет, так чего б еще-лучшего и желать мне, — сказала Ацырухс.

— А ты будь с ним поласковей, тогда и узнаешь, где его. смерть, — учил ее юноша. — Знай, если не выведаешь его тайну, не вернуться мне домой.

— Хорошо, — сказал девушка, — попытаюсь сделать так, как ты говоришь, но ты должен спрятаться: скоро великан придет.

Тогда юноша вышел из дому. Только он успел спрятаться, как окутанный клубами дыма в комнату ворвался великан. — Гыкыни[49], ой Гыкыни, аллон-биллоном от тебя пахнет.

— Повсюду ты скитаешься, в дальних краях пропадаешь, а аллон-биллоном от меня пахнет? — притворилась удивленной Ацырухс.

— Я не шутки ради говорю: пахнет от тебя аллон-биллоном!

Сделав обиженный вид, Ацырухс сказала голосом, полным слез:

— Сюда и ворона косточки не занесет, кому же жизнь надоела, чтоб тебе на глаза показаться, найдется разве такой храбрец? Говоришь ты все напрасно! Возгордился ты от сытости и смеешься надо мной. С раннего утра до заката солнца домой не показываешься, а я целыми днями одна дома сижу в печали и тоске.

— Не сидеть же мне сложа руки возле очага: ведь дела мои ног не имеют и сами сюда не придут.

— Мне скучно без тебя, — сказала Ацырухс, — если можешь, не оставляй меня одну.

— Гыкыни, а, Гыкыни, что же мне поделать с тобою?

— Хорошо б, — просит Ацырухс, — если б душа твоя здесь оставалась, тогда б не тосковала я так сильно, тебя вспоминая. Где душа твоя?

— Хорошо ты сказала, Гыкыни, очень хорошо! Душа моя «вон там в очажном камне спрятана.

Подбежала Ацырухс к очажному камню, обмыла его и яичным желтком обмазала.

— Ха, ха, ха! Гыкыни! Ну что там моей душе делать? Не «сошла ли ты с ума?

— А где же она?

— Вот под потолком, на конце даландыгона[50] висит. Подскочила Ацырухс, обмыла даландыгон и обмазала его яичным желтком.

— Ха, ха, ха, — смеется великан, — ну что моя душа там потеряла?

— А где же она?

— Хочешь знать, где? Далеко отсюда, в темной роще, живет кабан по имени Бузнаг, у Бузнага в животе сидит заяц, а у зайца внутри шкатулочка находится, три ласточки в этой шкатулочке сидят: в одной из них — надежда моя, в другой — моя сила, а в третьей — моя душа.

— Ой, погибла я теперь, — запричитала Ацырухс.

— Что с тобой? Отчего ты погибнешь?

— Множество охотников повсюду скитается — и в роще, и в поле, и в лесу — убьет кто-нибудь из них твоего Бузнага, станет тогда моя жизнь бесприютной, погаснет огонь в моем очаге.

— Ха, ха, ха! — расхохотался великан. — Такой охотник, Гыкыни, еще на свет не родился, чтоб Бузнага убить!

— А что, Бузнаг твой до скончания веков жить будет? Не постигнет разве смерть его?

— У Бузнага на лбу три белых волоса, кто попадет в них стрелой Курдалагона, в небесной кузнице скованной да моей слюною смоченной, тот только и убьет Бузнага. Не бойся за меня. Не так-то легко великана твоего сразить, Гыкыни!

На другой день Ацырухс вместе со своим гостем, сыном суки, сидят, думают-гадают, как им убить семиголового великана, как добыть глоток воды с его слюной смешанный.

— Этой ночью ты должна как-нибудь с ним расправиться, — сказал юноша.

Вечером великан вернулся домой навеселе, упал в постель и захрапел тотчас. Захотел он ночью пить, пошел на гору к источнику — пьет, а вода вместе со слюной из его рта с высокого утеса в глубокое ущелье выливается. А Ацырухс только этого и ждала: стояла она в ущелье с бурдюком наготове и наполнила его водой, со слюной великана смешанной. Отправился сын суки с этим бурдюком на небеса к Курдалагону, как же было б иначе?

Сковал ему Курдалагон булатный меч, закалил на огне три стрелы и смочил их слюной великана.

Поблагодарил его юноша, взял стрелы и пошел искать Бузнага.

Кабан Бузнаг был владельцем многих земель, а на землях этих было расположено множество селений. Бесчисленные отары овец, стада коров и табуны лошадей принадлежали Бузнагу.

Сын суки попал на его луга в день праздника Атынаг[51]. Стояла горячая пора покоса. Работники Бузнага косили и сгребали сено. Трудно им приходилось у Бузнага. Поручал он им тяжелую работу, и если не выполняли в срок, то денег им не выплачивал.

Пошел юноша к косцам, поздоровался, но они даже не взглянули на него. Тогда он начал с ними о том, о сем заговаривать, о жизни в других краях рассказывать; понравились косарям его речи, положили они косы, окружили его и слушают.

Заслушались они и о работе своей забыли, и даже никто не вспомнил, что оставит их Бузнаг без денег.

А тут вдруг показался Бузнаг.

— Что за осел, что за собака мешает моим людям работать? — захрюкал кабан, приближаясь к ним.

— Сам ты осел и собака! — ответил юноша. — Это я разговаривал с твоими работниками. А теперь, пожалуйста, если хочешь силой помериться, я готов. А ну-ка, покажи, на что ты способен, о пощаде не прошу, пусть и гнев твоих родителей падает на меня! — закричал юноша и вскочил на копну сена.

Разбежался кабан и обрушился со всей силою на копну. А юноша в этот миг стрелу опустил, оторвала она белый волосок на морде Бузнага.

— Этот волос на мне лишний был! — рявкнул громоподобно кабан.

— И моя стрела тоже лишняя, — ответил юноша.

Тогда разбежался кабан с другой стороны копны, бросился на нее и проткнул насквозь клыком своим.

А юноша спустил вторую стрелу, и снова выхватила она белый волос на морде Бузнага.

—

— Ох! Этот волос тоже бесполезный! — хрюкнул грозно кабан.

— И стрела эта тоже не нужна мне была, — заметил юноша.

В третий раз разбежался кабан, хотел разнести копну, разорвать на куски юношу, как вдруг и третий белый волос исчез с головы Бузнага. Мечом Курдалагона снес юноша кабанью голову.

Повалился кабан замертво, иначе и быть не могло. Рассек ему юноша брюхо, вынул оттуда зайца, а из зайца достал шкатулочку. Сбежался народ, окружили юношу со всех сторон, кричит, и радостные крики их до неба долетают: «Спаситель наш! Избавитель!» Ликуют люди, что не стало кабана Бузнага.

Отправился затем сын суки в дом семиголового великана. Далеко еще было до дому, как достал он из шкатулки одну ласточку, надежда семиголового великана, и оторвал ей голову.

Великан и Ацырухс сидели в это время дома. Вдруг как крикнул великан:

— Гыкыни, что это со мной делается! Страх мне в средце закрался.

— Ничего с тобой не случится! Не бойся! Мало ли чего в жизни не бывает!

Подошел уже юноша к дому близко, достал из шкатулки вторую ласточку, силу великана, и оторвал ей голову.

— Гыкыни, а, Гыкыни, не ладно со мной, — сказал великан и рухнул на пол посреди комнаты. — Ноги меня больше не держат, сила сломилась! Что такое со мной?! Гыкыни, положи мне на голову твою руку, плохо мне.

— Как бы не так, ненасытная утроба, и без моей руки дух испустишь.

Переступил тут юноша через порог, оторвал третьей ласточке голову. И перестал в тот миг семиголовый великан дышать.

— Нельзя нам медлить ни минуты, — говорит юноша Ацырухс, — если к положенному сроку не явимся, тогда братья твои погубят сына алдара, твоего жениха.

Покинули тут названный брат и Ацырухс дом семиголового великана и Белые горы. Как долго они шли, кто знает, но час, назначенный великанами, наступил, а они еще не добрались до места.

— Убьют, не пощадят великаны моего брата, время истекает, а мы еще далеко.

Выхватил он тогда из колчана стрелу, натянул ее на тетиву и вознес молитву богу всех богов: «Пусть летит стрела моя к великанам, возвестит, что мы близко уже и идем невредимыми».

А великаны, когда истек положенный срок, положили сына алдара на фынг и только собрались отсечь ему голову, как стрела пробила стену их дома. Разбежались великаны с перепугу, кто куда. «Хорошо еще, — говорят, — что никого из нас не поразил этой стрелой гость наш злосчастный». А алдаров сын тем временем распрямился, встряхнулся и встал на ноги.

А тут и Ацырухс с его названным братом прибыла. Провели они несколько дней еще в доме великанов, в путь снарядились и однажды утром отправились на арбе в дом алдара.

Долго ли, мало ли они ехали, кто знает, но вот решили они отдохнуть: покушали, выпили и, утомленные дорогою, Ацырухс и сын алдара задремали. Не до сна было только названному брату.

Смотрит он, прилетели три голубя, опустились на арбы. Поворковали немного, а потом один из голубей говорит:

— Жаль отдавать Ацырухс сыну алдара.

— Если жаль, так придумаем что-нибудь, — заметил другой голубь.

— Я обернусь таким конем, таким, — сказал третий, — что, как проснется он, не устоит его аллон-биллоново сердце, вскочит он на меня, и умчу я его в такие края, что всем светом искать будут, не найдут его.

— Если коня побоится, так превращусь я в золотой мяч. Как только он дотронется до меня, сам не узнает, куда денется.

— А если случится так, — сказал первый голубь, — что ускользнет он от вас, тогда я стану кроватью из слоновой кости и буду стоять на пути. Понравится ему кровать, — устало ляжет он на нее, и да случится так с твоим врагом: глазом моргнуть не успеете, как он исчезнет.

Кончили голуби и произнесли заклятие:

— Кто нас слышал и расскажет об этом, пусть в лежачий камень обратится, чтоб не было ему исцеления! Единственное спасение для него будет: как родится у Ацырухс сын, пусть мать разрежет своими руками его грудь и кровью сердца своего ребенка окропит лежачий камень..., а другого чтобы не было ему избавления!

Улетели три голубя, иначе и быть не могло. А Ацырухс, алдаров сын и названный брат его свой путь продолжают. Вдруг конь перед ними появился. То с одной стороны подскачет к ним, то с другой, а коня такого никогда еще видеть им не доводилось: и стать у него красы необычной, и летит стрелой, и убранство на нем богатое — смотришь, не налюбуешься!

— Из всех четвероногих нет более совершенного создания на земле! — сказал восхищенный сын алдара. — Попади он в руки мне, цены ему нет.

— Лучше подумаем о нашей дороге! — сказал сын суки. — Был бы добрый конь, не носился бы здесь по заброшенным полям, как нечистый дух. Да и в конях ты не нуждаешься. Табуны твоего отца и загнать некуда.

Двинулись они дальше. Смотрят — на дороге золотой мяч то вверх взлетает, то вперед катится.

Сошел с арбы сын алдара, направился к мячу.

— Пригодится отцу в подарок, — сказал юноша.

— Не такая уж это находка, — заметил названный брат, — иначе давно бы кто-нибудь поднял его, не подходи к нему, наведет этот мяч на тебя беду! В доме твоего отца нет числа золотым шарам.

Отправились они дальше, едут, едут, видят — на пути кровать из слоновой кости стоит. Красивее и прекраснее вещи и сыскать трудно.

— Не стану тебя больше слушать, — сказал сын алдара, — остался я без коня статного и без меча золотого, отдохну я на этой кровати, а затем увезу ее домой.

— Не мало бед на наши головы обрушилось в этих дальних странствиях, грозит тебе беда, лишь только ты прикоснешься к этой кровати! — предостерегал его названный брат.

— Нет, на этот раз будет по-моему. Никогда еще не было такого случая, чтобы кто-нибудь умер от того, что лег на кровать из слоновой кости, — сказал сын алдара и пошел к кровати.

«Ох! Не послушает он меня больше. Придется открыть ему тайну трех голубей, не то случится с ним неладное, как покажусь тогда я на глаза его родителям».

И рассказал юноша Ацырухс и сыну алдара весь разговор голубей от начала до конца. Не успел он кончить, как упал он под деревом у самой дороги и превратился в лежачий камень.

Конечно, теперь сын алдара и близко бы не подошел к кровати из слоновой кости, да и кровать вдруг исчезла, будто и не бывало ее.

Долго горевали Ацырухс и алдаров сын над лежачим камнем, но слезами горю не поможешь. Бессилен человек перед смертью!

Тогда сын алдара говорит Ацырухс:

— Что случилось, того не изменить, со смертью ничего не поделаешь, поедем дальше.

— Если хочешь, поезжай сам, — ответила ему Ацырухс, — а я до дня годовщины не покину этого места! А там будет видно. Ради тебя и моего избавления он не пожалел себя, а теперь разве можно его покинуть, оставить в этом забытом людьми месте только потому, что мы в нем не нуждаемся.

И стала с того дня Ацырухс жить рядом с лежачим камнем. Кто знает, как и сколько времени прожила она здесь, но в один из дней родился у Ацырухс сын.

«Теперь Ацырухс, — говорит она себе, — должна ты быть сильной и мужественной! Из-за нас верный и преданный друг обращен в камень лежачий на дороге. Не должна ты разве все сделать для его спасения? Ведь средство в твоих руках!»

Взяла она свое новорожденное дитя, рассекла ему грудь, кровью его сердца окропила камень у дороги. А как же иначе...

Ожил юноша и стал в семь раз краше, чем был.

Посмотрел он вокруг себя, понял, что с ним случилось, а как узнал он, что Ацырухс в печали сидела возле камня лежачего целый год и кровью сыновьего сердца вернула ему жизнь, затрепетало его сердце.

— Не пропадет, Ацырухс, твоя праведная жертва! — и с этими словами выхватил он перо из газырного карманчика, провел им по ребенку, и мальчик ожил в объятиях матери.

— Все это хорошо, — сказал юноша, — но где же сын алдара, твой повелитель, Ацырухс?

— Давно уж мои глаза не видят его, — ответила Ацырухс.

— Не отправился ли он домой? Истомился он здесь. Пошли они дальше. Идут и видят: катится перед ними бычий помет по дороге.

— Не видал я еще никогда такого дива, — сказал сын суки, — не оказался бы он тем, о ком мы беспокоимся. Давай проверим!

Достал он свое перо, провел им по помету, и предстал перед ними сын алдара.

Прибыли они домой живы, здоровы, а с ними Ацырухс — сестра семи великанов.

А алдар и ахсин совсем с горя высохли, в щепки превратились. Взял сын суки свое перо, провел по ним, и стали алдар и ахсин снова молодыми и здоровыми.

Живы они до сих пор, живите и вы, не ведая горя и печали до тех самых пор, пока с ними не повстречаетесь!

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: