ШОТЛАНДСКИЙ МУДРЕЦ: АДАМ СМИТ 3 страница

Разделение труда

Смит начинает свою книгу с разделения труда, изображая его как главный фактор роста производительности общественного тру­да. Само изобретение и совершенствование орудий и машин он связывает с разделением труда. Смит приводит свой знаменитый пример с булавочной мануфактурой, где спе­циализация рабочих и разделение операций между ними позволяют во много раз увеличить производство. Далее во
всей книге, как отмечает автор предисловия к последнему русскому изданию «Богатства народов» В. С. Афанасьев, «разделение труда является своего рода исторической призмой, сквозь которую А. Смит рассматривает экономические процессы». Мы уже видели, что с разделением
труда у Смита связано представление об «экономическом
человеке» и мотивах хозяйственной деятельности. Отсюда же он исходит, трактуя проблему стоимости, функции денег и многое другое.

Чтобы лучше понять это, надо еще раз вспомнить исто­рические условия тогдашней эпохи и общее направление работы Смита. Центральная идея Смита, венчающая собой столетнее развитие английской политической экономии, состоит в том, что источником всякого богатства в нату­ральной и стоимостной форме является труд. Капитал ва­жен лишь в той мере, в какой он дает занятие труду. Он говорит, что «богатство» общества, т. е. объем производ­ства и потребления продуктов зависит от двух факторов:

1) доли населения, занятого производительным трудом, и

2) производительности труда. Смит дальновидно заметил, что несравненно большее значение имеет второй фактор. Поставив вопрос, что определяет производительность тру­да, он дал вполне закономерный для своего времени ответ: разделение труда. Действительно, на мануфактурной ста­дии развития капитализма, когда машины еще были ред­костью и преобладал ручной труд, именно разделение тру­да было главным фактором роста его производительности.

Разделение труда бывает двоякого рода. Рабочие, заня­тые на одной мануфактуре, специализируются на разных операциях и совместно производят готовый продукт, к при­меру те же булавки. Это один вид. Совсем другой — раз­деление труда в обществе, между отдельными предприя­тиями и отраслями. Скотовод выращивает скот и продает его на бойню, мясник забивает скот и продает шкуру ко­жевнику, последний выделывает кожу и продает ее сапож­нику...

Смит смешивал оба эти вида разделения труда и не видел принципиального различия: в первом случае нет купли-продажи товара, во втором — есть. Все общество представлялось ему как бы гигантской мануфактурой, а разделение труда — всеобщей формой экономического сотрудничества людей в интересах «богатства народов». Это связано с общим его взглядом на буржуазное общество, которое он считал единственно возможным, естественным и вечным. В действительности разделение труда, которое видел Смит, было специфически капиталистическим, что и определяло его основные черты и следствия. Оно не просто способствовало прогрессу общества, но развивало и усили­вало вместе с тем подчинение труда капиталу.

Двойственный в этом вопросе, как и во многих других, Смит, воспев в начале книги хвалу капиталистическому разделению труда, изображает в другом месте, как бы между прочим, его отрицательное влияние на рабочего: «С раз­витием разделения труда занятие подавляющего большин­ства тех, кто живет своим трудом, т. е. главной массы народа, сводится к очень небольшому числу простых опе­раций, чаще всего к одной или двум... Его (рабочего.— А. А.) ловкость и умение в его специальной профессии представляются, таким образом, приобретенными за счет его умственных, социальных и военных качеств. Но в каж­дом развитом цивилизованном обществе в такое именно состояние должны неизбежно впадать трудящиеся бедня­ки, т. е. главная масса народа, если только правительство не прилагает усилий для предотвращения этого»[129]. Рабочий превращается в беспомощный придаток капитала, капита­листического производства, в то самое, что Маркс назвал частичным рабочим.

Обращает на себя внимание последняя фраза цитаты из Смита. Она звучит довольно неожиданно в устах безусловного сторонника laissez faire. Дело в том, что Смит чувствует здесь опасную тенденцию капитализма: если предоставить все естественному ходу дел, то возни­кает угроза вырождения значительной части населения. Он не видит иной силы, кроме государства, которая могла бы воспрепятствовать этому.

Изобразив разделение труда и процесс обмена товаров, Смит ставит вопрос о деньгах, без которых регулярный обмен невозможен. В небольшой четвертой главе он доб­росовестно рассказывает о природе денег и истории их выделения из всего мира товаров как особого товара — всеобщего эквивалента. К деньгам и кредиту Смит затем возвращается неоднократно, но в целом эти экономические категории играют у него скромную роль. В деньгах Смит видел лишь техническое орудие, облегчающее ход экономических процессов, и называл их «колесом обращения». Кредит он рассматривал лишь как средство активизации капитала и уделял ему довольно мало внимания. Достоин­ством взглядов Смита было то, что он выводил деньги и кредит из производства и видел их подчиненную роль по отношению к производству. Но эти взгляды были вместе с тем односторонними и ограниченными. Он недооценивал самостоятельность, которую приобретают денежно-кредитные факторы, и их большое обратное влияние на произ­водство.

Первые четыре главы «Богатства народов», довольно легкие и немного развлекательные по своему содержанию, служат своего рода введением к центральной части учения Смита — теории стоимости. Смит переходит к ней, забот­ливо попросив у читателя «внимания и терпения» ввиду «чрезвычайно абстрактного характера» вопроса.

Трудовая стоимость

Первые критики Смита пользовались чаще всего его же методами и идея­ми. Поэтому влияние Смита, в особенности сплавленное с влиянием Рикардо, было огромно вплоть до 60-х годов XIX в. Затем положение изменилось. С одной стороны, возник марксизм. С другой стороны, в 70-х годах появи­лась и скоро стала в буржуазной науке господствующей субъективная школа в политической экономии.

К Смиту стали относиться «строго», и первой жертвой стала, естественно, его теория стоимости. Это произошло, разумеется, не сразу. Еще Альфред Маршалл, крупней­ший английский буржуазный ученый второй половины XIX в., сохранивший связи с рикардианством и пытав­шийся как-то примирить его с новыми субъективными идеями, писал о Смите, что его «главный труд состоял в том, чтобы собрать воедино и развить соображения его французских и английских современников и предшествен­ников о стоимости»[130].

Позиция видного американского ученого Пола Дугла­са, писавшего через 40 лет, уже иная. Он обвиняет Смита в том, что тот якобы отбросил у предшественников именно самое ценное и своей теорией стоимости толкнул англий­скую политическую экономию в тупик, из которого она не могла выйти целое столетие. Шумпетер в своей «Истории экономического анализа» закрепляет внешне почтитель­ное, но, по существу, весьма скептическое отношение к Смиту. Он вообще сомневается, можно ли сказать, что Смит придерживается трудовой теории стоимости. Нако­нец, в заурядном американском учебнике истории экономической мысли (Дж. Ф. Белла) говорится: «Вклад Смита в теорию стоимости больше запутал дело, чем прояснил. Ошибки, неточности и противоречия — вот бич его рас­суждений»[131].

Из всего этого безусловно верно одно: теория стоимо­сти Смита действительно страдает серьезными недостат­ками. Но, как показал Маркс, эти недостатки и противо­речия были закономерны и по-своему плодотворны для экономической теории. Смит пытался сделать шаг от исходной, простейшей формулировки трудовой теории стоимости, в которой она может показаться лишь общим местом, к реальной системе товарно-денежного обмена и ценообразования при капитализме в условиях свободной конкуренции. В этом исследовании он натолкнулся на неразрешимые противоречия. Маркс считал, что конечной, глубинной причиной этого было отсутствие у Смита (и у Рикардо) исторического взгляда на капитализм, понимание ими отношений капитала и наемного труда как вечных и единственно возможных. Кроме них Смит знал лишь «первобытное состояние общества», представлявшееся ему почти мифом. Тем не менее он с большой научной глуби­ной подошел к проблеме стоимости.

Смит с большей четкостью, чем кто-либо до него, опре­делил и разграничил понятия потребительной и меновой стоимости. Отвергнув догму физиократов и опираясь на V» свое учение о разделении труда, он признал равнозначность всех видов производительного труда с точки зрения созда­ния стоимости. Тем самым он уловил, что в основе мено­вой стоимости лежит, по выражению Маркса, субстанция стоимости, т. е. труд как любая производственная деятель­ность человека. Это расчищало дорогу к открытию Марк­сом двойственного характера труда как абстрактного и конкретного труда. Смит имел понятие о том, что квали­фицированный и сложный труд создает в единицу времени больше стоимости, чем неквалифицированный и простой, и может быть сведен к последнему с помощью каких-то коэффициентов. Он также в известной мере понимал, что величина стоимости товара определяется не фактическими затратами труда отдельного производителя, а теми затра­тами, которые в среднем необходимы при данном состоя­нии общества. Поэтому Маркс писал, что «у А. Смита стоимость создается всеобщим общественным трудом,— в каких бы потребительных стоимостях он ни был пред­ставлен,— создается исключительно только количеством необходимого труда»[132]. Это было серьезным вкладом в развитие трудовой теории стоимости.

Плодотворной была концепция Смита о естественной и рыночной цене товаров. Под естественной ценой он, в сущности, понимал денежное выражение меновой стоимо­сти и считал, что в длительной тенденции фактические рыночные цены стремятся к ней как к некоему центру колебаний. При уравновешивании спроса и предложения в условиях свободной конкуренции рыночные цены совпа­дают с естественными. Он положил также начало анализу факторов, способных вызывать длительные отклонения цен от стоимости; важнейшим из них он считал моно­полию.

Глубокое чутье Смита проявилось в том, что он по меньшей мере поставил проблему, которая оставалась в центре теории стоимости и ценообразования на протяже­нии всего следующего столетия. В категориях Маркса речь идет о превращении стоимостей в цены производства. Смит знал, что прибыль должна быть в тенденции пропор­циональна капиталу, и понимал природу средней нормы прибыли, которую и клал в основу своей естественной цены. Слабость его заключалась в том, что он не мог свя­зать и совместить это явление с трудовой теорией стои­мости.

Трудно с какой-либо степенью уверенности судить те­перь о внутренних умственных Процессах, происходивших в мозгу Смита и приводивших его к выводам, которые он делал, и к противоречиям, которых, очевидно, не замечал. Действительно, как писал Маркс, мы находим у Смита «не только два, но целых три, а говоря совсем точно — даже четыре резко противоположных взгляда на стои­мость, которые мирно располагаются у него рядом или переплетаются друг с другом»[133]. По-видимому, основная причина этого заключается в том, что Смит не мог найти удовлетворительных с точки зрения научной логики свя­зей между трудовой теорией стоимости, как она сложилась в то время и как она была им зафиксирована, и сложностью конкретных процессов капиталистической экономики. Не находя этих связей, он стал варьировать и приспосабли­вать исходную концепцию.

Прежде всего, наряду со стоимостью, определяемой ко­личеством заключенного в товаре необходимого труда (первый и основной взгляд), он ввел второе понятие, где стоимость определяется количеством труда, которое мож­но купить на данный товар. В условиях простого товар­ного хозяйства, когда нет наемного труда и производители товаров работают на принадлежащих им средствах про­изводства, это по величине одно и то же. Ткач, скажем, обменивает кусок сукна на сапоги. Можно сказать, что кусок сукна стоит пары сапог, а можно — что он стоит труда сапожника за то время, пока он изготовлял эти са­поги. Но количественное совпадение не служит доказа­тельством тождества, так как стоимость данного товара может быть количественно определена, только одним-единственным способом — в известном количестве другого товара.

Смит совсем потерял почву под ногами, когда попытал­ся применить это свое второе толкование стоимости к ка­питалистическому производству. Если сапожник работает на капиталиста, то стоимость произведенных им сапог и «стоимость его труда», то, что он получает за свой труд,— совершенно разные вещи. Выходит, что наниматель, купив труд рабочего (как показал Маркс, в действительности покупается рабочая сила, способность к труду), получает большую стоимость, чем платит за этот труд.

Смит не смог объяснить это явление с позиций трудо­вой теории стоимости и сделал неверный вывод, что стои­мость определялась трудом только в «первобытном состоя­нии общества», когда не было капиталистов и наемных рабочих, т. е., в терминах Маркса, при простом товарном производстве. Для условий капитализма Смит сконструи­ровал третий вариант[134] теории стоимости: он решил, что стоимость товара просто складывается из издержек, вклю­чая заработную плату рабочих и прибыль капиталиста (в определенных отраслях — также земельную ренту). Его ободряло и то, что эта теория стоимости, казалось, объяс­няла явление средней прибыли на капитал, «естественную норму прибыли», как он выражался. Смит просто отож­дествил стоимость с ценой производства, не видя между ними сложных посредствующих звеньев.

Это была «теория издержек производства», которой суждено было играть важную роль в течение следующего столетия. Смит встал здесь на практическую точку зрения капиталиста, которому действительно представляется, что цена его товара в основном определяется издержками и средней прибылью, а в каждый данный момент также спросом и предложением. Такая концепция стоимости от­крывала простор для того, чтобы изображать труд, капи­тал и земельную собственность как равноправных созда­телей стоимости. Этот вывод из Смита скоро и сделали Сэй и другие экономисты, стремившиеся использовать политическую экономию для защиты интересов капитали­стов и землевладельцев.

Классы и доходы

Мы уже знаем, что теория стоимости должна дать ответ на два взаимосвязанных вопроса: о конечном основании цен и о конечном
источнике доходов. Смит дал отчасти правильный ответ на первый вопрос, но, не сумев примирить его с реальностью, перешел на вульгарную позицию. Развивая трудовую тео­рию стоимости, он сделал вклад и в научное решение
второго вопроса, но опять-таки оказался непоследова­телен.

Что понимал Смит под «первобытным состоянием об­щества»? Хотя оно казалось ему почти мифом, это был миф с большим смыслом. Имел ли он в виду общество без частной собственности? Едва ли. Такого «золотого века» Смит не видел ни в прошлом, ни в будущем человечества. Скорее он представлял себе общество с частной собствен­ностью, но без классов. Возможно ли это и было ли это в истории,— совсем другой вопрос.

Представим себе общество, где имеется миллион фер­меров, из которых каждый имеет ровно столько земли и орудий труда и производит столько продукции для соб­ственного потребления и для обмена, чтобы могла существовать его семья. Кроме того, в этом обществе имеется миллион независимых ремесленников, каждый из которых работает со своими орудиями труда и сырьем. Наемного труда в этом обществе нет.

С точки зрения Кенэ, в этом обществе два класса, с точки зрения Смита — один. И подход Смита правильнее, так как классы отличаются не по отрасли хозяйства, в ко­торой заняты составляющие их люди, а по отношению этих людей к средствам производства. В этих условиях, говорит Смит, обмен товаров производится по трудовой стоимости и весь продукт труда (или его стоимость) принадлежит работнику: делиться ему, на его счастье, еще не с кем. Но такие времена давно прошли. Земля стала частной соб­ственностью землевладельцев, а мастерские и фабрики в результате накопления капитала оказались в руках хо­зяев-капиталистов. Таково современное общество. Оно состоит из трех классов: наемных рабочих, капиталистов и землевладельцев. Смит достаточно реалистичен, чтобы видеть также разные промежуточные слои и группы. Но в принципиальном экономическом анализе от этого можно отвлечься и исходить из трехклассовой модели.

Итак, рабочий ныне, как правило, работает на чужой земле и с помощью чужого капитала. И потому весь про­дукт его труда уже не принадлежит ему. Рента землевла­дельца — первый вычет из этого продукта или из его стои­мости. Второй вычет составляет прибыль хозяина-капиталиста, который нанимает рабочих и предоставляет им орудия и материалы для работы.

В этом рассуждении Смит близко подходил к понятию прибавочной стоимости как выражения эксплуатации тру­да капиталистами и землевладельцами. Однако, как и все экономисты до Маркса, он не выделял прибавочную стои­мость в качестве особой категории и рассматривал ее лишь в тех конкретных формах, которые она принимает на по­верхности буржуазного общества: прибыли, ренты, ссуд­ного процента. Эта струя в мышлении Смита, связанная с трудовой теорией стоимости, представляет собой прогрес­сивный элемент его учения.

Другая струя вытекала из трактовки стоимости как суммы доходов: заработной платы, прибыли и ренты. В са­мом деле, прибыль и рента не могут быть вычетами из полной стоимости товара, если они сами эту стоимость образуют. Здесь получается совсем иная картина распре­деления доходов: каждый фактор производства (этот тер­мин возник позже), т. е. труд, капитал и земля, участвует в создании стоимости товара и, естественно, претендует на свою долю. Отсюда недалеко до «божественного права капитала», провозглашенного в XIX в. экономистами-апо­логетами.

Сложив стоимость из доходов, Смит решил исследо­вать, как определяется естественная норма каждого дохо­да, т. е. по каким законам стоимость отдельного товара, а также всего совокупного продукта распределяется между классами общества.

Когда Смит рассматривает каждый из трех основных доходов, он в известной мере вновь возвращается к своей теории прибавочной стоимости. Его взгляд на заработную плату сохраняет интерес и в настоящее время. Конечно, теория заработной платы у Смита во многом неудовлетво­рительна, поскольку он не понимал подлинного характера отношений, связанных с продажей работником своей рабо­чей силы капиталисту. Он полагал, что товаром является сам труд, что он, следовательно, имеет естественную цену. Но эту естественную цену он в принципе определял так же, как Маркс определял стоимость рабочей силы,— стои­мостью необходимых средств существования рабочего и его семьи. К этому Смит делал ряд реалистических и важ­ных дополнений.

Во-первых, он уже понимал, что стоимость рабочей силы («естественная заработная плата» в его терминоло­гии) определяется не только физическим минимумом средств существования, но зависит от условий места и времени, включает исторический и культурный элемент. Смит приводил пример с кожаной обувью, которая в Англии уже стала предметом необходимости и для мужчин и для женщин, в Шотландии — только для мужчин, а во Франции не была таковым ни для того, ни для другого пола. Напрашивается вывод, что с развитием хозяйства круг потребностей расширяется и стоимость рабочей силы в реальном товарном выражении скорее всего должна по­вышаться.

Во-вторых, Смит ясно видел, что одна из главных при­чин низкой заработной платы, ее близости к физическому минимуму — слабые позиции рабочих по отношению к капиталистам. Об этом он писал очень остро. Вывод, кото­рый нетрудно сделать, состоит в том, что организованность и сплоченность рабочих, их сопротивление могут ограни­чить жадность предпринимателей.

Наконец, в-третьих, он связывал тенденцию заработной платы с состоянием хозяйства страны, различая три слу­чая: экономический прогресс, экономический регресс, не­изменное состояние. Он считал, что в первом случае зара­ботная плата должна повышаться, поскольку в растущей экономике имеет место большой спрос на труд. Последую­щее развитие капиталистического хозяйства показало, что условия экономического подъема действительно облегчают борьбу рабочих за повышение заработной платы.

Смитом завершается выделение в политической эконо­мии прибыли как особой экономической категории. Смит категорически отвергает утверждение, что прибыль — это только заработная плата за особый вид труда «по надзору и управлению». Размер прибыли, показывает он, определяется только размерами капитала и никак не связан с предполагаемой тяжестью этого труда. Здесь и в несколь­ких других местах Смит фактически толкует прибыль как эксплуататорский доход, как основную форму прибавочной стоимости.

С этим взглядом опять-таки мирно соседствует поверх­ностный буржуазный взгляд на прибыль как на естествен­ное вознаграждение капиталиста за риск, за авансирование рабочему средств существования, за так называемое «воз­держание». К таким противоречиям у Смита читатель дол­жен уже привыкнуть.

Капитал

Экономисты домарксова периода, в том числе и классики буржуазной политической экономии, рассматривали капитал просто как
накопленный запас орудий, сырья, средств существования и денег. Получалось, что капитал существовал всегда и будет существовать вечно, ибо без такого запаса невозмож­но любое производство. Этому Маркс противопоставил по­нимание капитала как исторической категории, возникающей только в тех условиях, когда рабочая сила становится товаром, когда главными фигурами в обществе становятся капиталист, владеющий средствами производства, и наем­ный рабочий, не имеющий ничего, кроме способности к труду. Капитал выражает собой это общественное отношение. Он не всегда существовал и отнюдь не вечен. Если
капитал и можно рассматривать как массу товаров и денег, то лишь в том смысле, что в них воплощается присвоенный капиталистом неоплаченный (прибавочный) труд наемных рабочих и что они используются для присвоения новых порций такого труда.

В тех строках, о которых Маркс сказал, что Смит здесь уловил истинное происхождение прибавочной стоимо­сти, последний пишет: «Лишь только в руках частных лиц начинают накопляться капиталы, некоторые из них, естественно, стремятся использовать их для того, чтобы занять работой трудолюбивых людей, которых они снаб­жают материалами и средствами существования в расчете получить выгоду на продаже продуктов их труда или на том, что эти работники прибавили к стоимости обрабаты­ваемых материалов»[135]. Смит отмечает здесь исторический процесс возникновения капитала и эксплуататорскую сущ­ность общественных отношений, которые он порождает. Но, переходя во второй книге к специальному анализу ка­питала, Смит почти полностью оставляет эту глубокую точку зрения. «Технический» анализ капитала у Смита близок к Тюрго. Но Смит более систематически и подроб­но, чем Тюрго или кто-либо другой, рассматривает такие вопросы, как основной и оборотный капитал, различные сферы приложения капитала, ссудный капитал и ссудный процент.

Что отличает Смита и придает всему изложению опре­деленную тональность, это упор на накопление капитала как решающий фактор экономического прогресса. Адам Смит с большой последовательностью и упорством стре­мится доказать, что накопление — ключ к богатству нации, что каждый, кто сберегает,— благодетель нации, а каж­дый расточитель — ее враг. Это указывает на глубокое понимание Смитом коренной экономической проблемы про­мышленного переворота. По подсчетам современных ан­глийских ученых, норма накопления (накопляемая доля национального дохода) в Англии второй половины XVIII в. в среднем не превышала 5%. Вероятно, она начала повышаться лишь примерно с 1790 г., когда промышленная революция вступила в самый бурный период. Конечно, 5 % — это очень мало. В наше время развивающаяся стра­на (а этот недавно появившийся термин, очевидно, подхо­дит к Англии времен Смита) считает положение более или менее благополучным, если норма накопления составляет не менее 12—15%; 10% — сигнал тревоги, а 5% — сигнал бедствия. Любой ценой поднять норму накопления! Так на нынешнем языке звучит лозунг Смита.

Кто может и должен накоплять? Конечно, капитали­сты — состоятельные фермеры, промышленники, купцы. В этом Смит видел, в сущности, их важнейшую социаль­ную функцию. Он еще в глазговских лекциях с удовольствием отмечал «аскетизм» тамошних рыцарей капитала: во всем городе трудно было найти богача, который бы дер­жал более одного человека мужской прислуги. Нанимая производительных работников, человек богатеет, нанимая слуг — беднеет, писал Смит. Это же применимо ко всей нации: надо стремиться свести к минимуму часть населе­ния, не занимающуюся производительным трудом. Смитова концепция производительного труда была остро на­правлена против феодальных элементов в обществе и всего связанного с ними: государственной бюрократии, военщи­ны, церкви. Как заметил Маркс, критическое отношение ко всей этой публике, обременяющей производство и ме­шающей накоплению, выражает точку зрения как буржуа­зии той эпохи, так и рабочего класса.

Смит писал: «...государь со всеми своими судебными чи­новниками и офицерами, вся армия и флот представляют собою непроизводительных работников. Они являются слу­гами общества и содержатся на часть годового продукта труда остального населения... К одному и тому же классу должны быть отнесены как некоторые из самых серьезных и важных, так и некоторые из самых легкомысленных профессий — священники, юристы, врачи, писатели вся­кого рода, актеры, паяцы, музыканты, оперные певцы, танцовщики и пр.»[136].

Итак, король и паяцы — в одной компании! Офицеры и священники — в сущности паразиты! «Писателей всякого рода», к которым относится и сам автор, научная добросо­вестность заставляет его тоже признать с экономической точки зрения непроизводительными работниками. В этих фразах несомненно есть ирония, довольно смелая и злая, но она глубоко запрятана под профессорской серьезностью и объективностью. Таков Адам Смит.

Наибольшее влияние учение Смита имело в Англии и во Франции —
странах, где промышленное развитие в конце XVIII и на­чале XIX в. шло наиболее интенсивно и где буржуазия в значительной мере овладела государственной властью.

В Англии, однако, среди последователей Смита не было, вплоть до Рикардо, сколько-нибудь крупных и само­стоятельных мыслителей. Первыми критиками Смита вы­ступили люди, выражавшие экономические интересы зем­левладельцев. В Англии виднейшими из них были Маль­тус и граф Лодердейл.

Во Франции учение Смита сначала натолкнулось на прохладный прием со стороны поздних физиократов. Затем революция отвлекла внимание от экономической теории. Перелом произошел в первые годы XIX в. В 1802 г. был издан первый полноценный перевод «Богатства народов», сделанный Жерменом Гарнье и снабженный его коммен­тариями. В 1803 г. вышли книги Сэя и Сисмонди, в кото­рых оба экономиста выступают в основном последователя­ми Смита. Сэй интерпретировал шотландца в духе, кото­рый больше устраивал буржуазию, чем «чистый» Смит. Однако в том мере, в какой Сэй энергично выступал за капиталистическое промышленное развитие, многие его идеи были близки к взглядам Смита.

Если смитианство было прогрессивно в Англии и во Франции, то в еще большей мере это было ощутимо в странах, где господствовала феодальная реакция и бур­жуазное развитие только начиналось,— в Германии, Авст­рии, Италии, Испании и, конечно, в России. Есть сведения, что в Испании книга Смита была первоначально запреще­на инквизицией. В Германии реакционные профессора, которые читали свои лекции в духе особой германской разновидности меркантилизма — камералистики, долгое время не хотели признавать Смита. И тем не менее именно в Пруссии — крупнейшем германском государстве — идеи Смита оказали определенное влияние на ход дел: люди, которые в период наполеоновских войн проводили там ли­берально-буржуазные реформы, были его последователями.

Говоря о смитианстве и влиянии Смита, надо иметь в виду, что непоследовательность Смита, наличие в его книге разнородных и прямо противоположных концепций позво­ляли людям совершенно различных взглядов и принципов черпать у него и считать его своим учителем и предше­ственником. Английские социалисты 20—40-х годов XIX в., стремившиеся повернуть учение Рикардо против буржуа­зии, считали себя вместе с тем и действительно являлись духовными наследниками Адама Смита. Эти люди опира­лись в основном на положения Смита о полном продукте труда и вычетах из него в пользу капиталиста и земле­владельца. С другой стороны, последователями Смита счи­тала себя «школа Сэя» во Франции, в которой воплоти­лось вульгарно-апологетическое направление буржуазной политэкономии. Она опиралась на другой поток в мышле­нии Смита: сотрудничество факторов производства в создании продукта и его стоимости. Они брали также у Смита его фритредерство, но придавали ему грубо торга­шеский характер.

Исторически важнейшая линия теоретических влияний от Смита идет к Рикардо и Марксу.

Смитианство имело различные аспекты с точки зрения теории и с точки зрения конкретной экономической и со­циальной политики. Были смитианцы, которые брали у Смита, в сущности, только одно: свободу внешней торгов­ли, борьбу против протекционизма. В зависимости от конкретной ситуации эти выступления объективно могли иметь и прогрессивный и достаточно реакционный харак­тер. Например, в Пруссии за свободу торговли выступали консервативные юнкерские круги: они были заинтересо­ваны во ввозе дешевых иностранных промышленных товаров и в беспрепятственном вывозе своего зерна.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: