НИЦШЕ ПО-АМЕРИКАНСКИ

Hицше как философ

Артур Данто

СОДЕРЖАНИЕ

Лаврова А. А. НИЦШЕ ПО-АМЕРИКАНСКИ

Предисловие

Предварительные замечания

Глава 1. ФИЛОСОФСКИЙ НИГИЛИЗМ

Глава 2. ИСКУССТВО И ИРРАЦИОНАЛЬНОЕ

Глава 3. ПЕРСПЕКТИВИЗМ

Глава 4. ФИЛОСОФСКАЯ ПСИХОЛОГИЯ

Глава 5. МОРАЛЬ

Глава 6. РЕЛИГИОЗНАЯ ПСИХОЛОГИЯ

Глава 7. СВЕРХЧЕЛОВЕК И ВЕЧНОЕ ВОЗВРАЩЕНИЕ.

Глава 8. ВОЛЯ К ВЛАСТИ

Послесловие

НИЦШЕ ПО-АМЕРИКАНСКИ

Современному российскому читателю предстоит познакомиться с книгой, которая во многих отношениях окажется для него неожиданной. Если он станет ориентироваться на одно лишь название, то неизбежно будет предполагать, что автор более или менее полно изложит основные философские идеи многогранного творчества Ницше. И в самом деле, как хорошо было бы получить удобный комментарий к непростым текстам немецкого мыслителя, которые у нас теперь издаются повсеместно! Однако таким ожиданиям вряд ли суждено сбыться.

В случае с книгой Артура Данто мы имеем дело с весьма специфической позицией автора. Она существенно отличается от во многом привычного для нас германоязычного типа историко-философского исследования, лучшими образцами которого для современных исследователей до сих пор являются труды К.Фишера и В.Виндельбанда, содержащие подробное изложение взглядов того или иного философа, сопровождающееся детальным воспроизведением культурно-исторического фона и взаимосвязей с другими философами эпохи.

Англосаксонская философская традиция, к которой принадлежит автор настоящей книги, совсем иная. А.Данто задумывал и писал свою книгу о Ницше как философ-аналитик. Помимо других поставленных в книге задач он даже попытался выявить определенные идейные связи между ницшеанскими проектами и установками философов, входящих в аналитическое движение. ("В широком смысле слова аналитическую философию можно квалифицировать как определенный стиль философского мышления. Он характеризуется такими, например, качествами, как строгость, точность используемой терминологии, осторожное отношение к широким философским обобщениям, всевозможным абстракциям и спекулятивным рассуждениям. Для философов аналитической ориентации сам процесс аргументации подчас не менее важен, чем достигаемый с его помощью результат" (Грязное А. Ф. Аналитическая философия: становление и развитие // Аналитическая философия: становление и развитие. М.: Дом интеллектуальной книги, Прогресс-Традиция, 1998,)

Американская академическая философия мало занимается историей философии в том смысле, как ее понимают в Европе и у нас. Анализируя идеи и аргументы того или иного философа прошлого, американцы и другие англоязычные философы в основном сосредоточиваются на логической стороне дела, придавая минимальное значение историко-культурному фону и биографическим подробностям; они предпочитают полемизировать со всеми философами как с современниками.

Сам Данто вполне определенно обозначает свою позицию:

"Я - аналитический философ. Я считаю это правильным стилем философствования и продолжаю его практиковать. Этот стиль дал мне четкое представление о структуре мысли, в которой элементы соединены почти как части анатомического строения организма, и для меня это прекрасный образ мышления".

И дальше поясняет:

"Мне нравится, что можно расчленять предметы на части, а затем складывать вновь, мне нравится наблюдать, как взаимосвязаны между собой и как функционируют различные элементы... Мне нравится разбивать проблемы на части, а затем решать их".

Все это, разумеется, не означает, что мы имеем дело с эдаким сухарем, замкнувшемся в башне из слоновой кости. Артур Данто - личность очень разносторонняя.

Он родился в городе Энн Арбор вблизи Детройта в 1924 г. В молодости увлекался живописью и его ученые занятия поначалу были связаны с эстетикой. Во время второй мировой войны он, будучи солдатом американской армии, он служил в Южной Италии. После окончания войны Данто переезжает в Нью-Йорк и изучает философию в Колумбийском университете. Хотя формально свою преподавательскую Деятельность Данто начал в университете Колорадо, вся последующая его карьера до недавнего выхода в отставку была связана именно с Колумбийским университетом, профессором которого он являлся. Кроме того, он постоянно выступал в прессе как художественный критик и обозреватель. Его перу принадлежит целый ряд книг, таких, например, как "Аналитическая философия истории" (The Analytical Philosophy of History),"Аналитическая философия знания"(The Analytical Philosohy of Knowledge), "Мистицизм и мораль: восточная мысль и философия морали"(Mysticism and Morality: Oriental Thought and Moral Philosophy), "Преображение обычного" (The Transfiguration of the Commonplace), "Аналитическая философия действия" (The Analitical Philosophy of Action), "Лишение искусства его философских привилегий"(The Philosophical Disenfranchisemeht of tne Art) и др. И все-таки первой книгой Данто была книга "Ницше как философ". Принимая во внимание вышесказанное, нетрудно понять, почему творчество именно этого немецкого мыслителя XIX в. привлекло внимание Данто. Вряд ли можно найти в истории другой пример философствования, в котором логика идей так тесно сплетена с образностью стиля, с драматургией фрагментов текста, с поэзией эмоционального напряжения. Мысль и ее многоликая оболочка, их отношения друг с другом, - вот что прежде всего привлекает в Ницше американского профессора.

Вместе с тем данная книга имеет ценность не только как детальное теоретическое исследование, но и как Сочинение полемическое. Дело в том, что к 50-м гг. в США уже сложилась своеобразная парадигма восприятия и толкования философии Ф.Ницше, а также его личности. Эта парадигма была создана стараниями немецкого эмигранта, профессора Принстонского университета Уолтера Кауфмана, который пропагандировал европейскую экзистенциалистскую философию среди американцев. В подобном ключе и была выдержана его знаменитая книга "Ницше: философ, психолог, антихрист" (Nietzsche: Philosopher, Psychoplogist, Antichrist), впервые вышедшая в издательстве Принстонского университета в 1950 г. и пережившая четыре издания (последнее в 1974 г.). Кроме того Кауфман активно работал как переводчик текстов Ницше на английский язык, наконец, он составил антологию главных, с его точки зрения, отрывков из произведений Ницше (The Portable Nietzsche), которая и поныне является основной книгой для чтения среди студентов тех философских отделений университетов, где философия Ницше преподается. Разумеется, нельзя не оценить тот гуманистический порыв, который двигал Кауфманом в деле денацификации наследия Ницше. Ибо до 40-х гг. в американской философии интерес к философии Ницше не наблюдался по причине отсутствия приемлемых переводов его сочинений на английский язык, а в период второй мировой войны и в послевоенные годы он воспринимался как протоидеолог фашизма и вдохновитель немецкого милитаризма. Однако усилия профессора Кауфмана довольно скоро увенчались успехом, и надо сказать, что новый образ Ницше, философа экзистенциалистского склада и тонкого психолога, блестящего писателя и поэта, довольно плавно вошел в сознание американцев, во всяком случае несравненно легче, чем его денацификация происходила в Европе и уж тем более в отечественной литературе. Возможно, это было связано с тем, что американцы наименее пострадали во второй мировой войне, чем все другие втянутые в эту бойню народы.

Кратко позицию У. Кауфмана можно свести к нескольким тезисам. Главной идеей Ницше он считал идею самопреодоления человека, то есть изживания своего животного начала и развития начала духовного, творческого. В связи с этим он трактовал знаменитую ницшеанскую идею воли к власти не как метафизический, или онтологический принцип, а как философско-психологическое понятие, обозначающее универсальную черту человека как живого существа. Далее. Кауфман настаивал на том, что в нашем стремлении понять Ницше, мы должны руководствоваться лишь законченными и доведенными до публикации самим философом текстами. Так что все его огромное рукописное наследие, именуемое "Nachlass", не должно приниматься во внимание. И, наконец, Кауфман был убежден, что проблемы и решения философии Ницше следует рассматривать отдельно от канвы его жизни, ибо в противном случае мы неизбежно придем к неправильным умозаключениям относительно взаимоотношения жизни и философии. Однако, как это нередко бывает, стремясь создать законченный образ философа, Кауфман недооценивал важность некоторых текстов Ницше, в которых либо ничего не говорится о "главной" теме, либо сам этот тезис в них опровергается. Помимо "Nachlass", которые сейчас приобретают все большую актуальность для исследователей, Кауфман практически игнорировал такие сочинения Ницше, как эссе "Об истине и лжи во внеморальном смысле", цикл статей "Несвоевременные размышления", книги "Человеческое, слишком человеческое", "Утренняя заря" и ранние работы по филологии "Philologica".

Итак, систематическая и многоплановая книга Кауфмана была безусловным лидером в англоязычной литературе о Ницше в течение почти что четверти века и по-прежнему вызывает уважение. Однако постепенно число критических стрел в ее адрес стало нарастать. Помимо отмеченных особенностей его подхода, с целью создания обобщенного образа Ницше он старался не замечать явные противоречия в его сочинениях, а также сознательно избегал заострять внимание на политически окрашенных суждениях немецкого философа, представляя его сторонником антропологического абстрактного гуманизма. Хотя точка зрения Кауфмана - заметная страница в истории американского ницшеведения, она, как оказалось позднее, вызывала возражения практически по каждому пункту. Возражения следовали с двух сторон и вполне независимо друг от друга. Во главу угла выдвигался вопрос, который с подачи французского философа Ж.Деррида был назван "вопросом стиля". Он заключался в следующем: основываются ли тексты Ницше, демонстрирующие различную манеру письма, на неких общих принципах и, взятые все вместе, составляют ли они некоторую систему?

В зависимости от общей философской ориентации авторов можно выделить три типа работ, дающих такие ответы на данный вопрос: (1) да, (2) нет, (3) ни то, ни другое. А. Данто, безусловно, принадлежит к первой группе (В компанию к нему мы могли бы записать Ричарда Шахта, возглавляющего "Североамериканское общество Ницше", с его внушительной по объему книгой "Ницше" ("Nietzsche", 1983), а также раннего (более поздние его публикации скорее попадают во вторую группу) Берндта Магнуса с его книгой "Экзистенциальный императив Ницше" ("Nietzsche`s Existential Imperative", 1985). Что касается второй и третьей группы, то их здесь мы не будем рассматривать, намереваясь сделать это в других публикациях).

Как он сам заявляет в названии книги, он стремится представить Ницше именно философом, у которого имеются очень серьезные корни в европейской классической традиции. Главная цель книги - реконструировать философскую систему Ницше, показать логику развития его мысли, не лежащей на поверхности сильно различающихся по форме текстов его сочинений. В качестве центральной и, как это ни удивительно, системообразующей темы он выбирает его философский нигилизм. Вот что он пишет:

"Я буду исходить из того, что нигилизм является центральным понятием его философии, и через него попытаюсь показать, что существуют связи - вполне систематические - между названными экзотическими учениями (Так Данто именует учения о вечном возвращении, Сверхчеловеке и воле к власти), которые, в противном случае, кажутся совершенно случайно возникшими из сопутствующих афоризмов и безумных obiter dicta (Сказанное по случаю, сказанное вскользь (лат.). Я даже попытаюсь показать, что эти obiter dicta не являются ни внешним проявлением, ни сутью того, что он должен был сказать; они скорее являются иллюстрациями и приложениями определенных общих принципов к конкретным случаям. Наконец, я надеюсь найти место этим общим принципам в рамках доминирующей философской традиции, поскольку они содержат ответы на те же самые проблемы, которые привлекали внимание философов в течение многих веков".

Иначе говоря, речь идет о совершенно ином стержне философии Ницше, чем его видел Кауфман. И коль скоро философский нигилизм Ницше, согласно Данто, является некоей протофилософией, скрытой за той, что выражена в словах и одновременно замаскированной ими, то все известные ее сюжеты как, например, искусство и иррациональное, перспективизм, психология (философская и религиозная), проблемы морали, Сверхчеловек и воля к власти, все они оказываются своеобразными и направленными во вне проекциями этой скрытой и разрушительной нигилизирующей энергии. Тот образ Ницше, который рисует Данто весьма далек от гуманистического благообразия, предложенного Кауфманом.

Книга А. Данто обозначила очень важный поворотный момент в восприятии философии Ницше в США. В противовес кауфмановской психологической и даже религиозной трактовке, Данто предпринял характерное для англо-американской философии аналитическое исследование аргументов Ницше. Он открыто показал как сильные стороны этого философа, так и слабые, указал на нестыковки и противоречия в его аргументации. На этом основании некоторые сторонники иного подхода к философии Ницше сочли эту книгу "неконструктивной". Вопреки подобной позиции книга в целом имела очень хорошую прессу, она до сих пор влиятельна, на что указывает ее переиздание в 1980 г. Надо надеяться, что современный российский читатель оценит ее по достоинству.

А.А. Лаврова

МОИМ РОДИТЕЛЯМ СЭМЮЭЛУ Б. И СИЛЬВИИ ДАНТО

ПРЕДИСЛОВИЕ

Словарь философии куда менее специфичен, чем это мог бы предположить неспециалист: многие из его слов взяты из общего лексикона повседневной, обыденной речи. Поэтому расстояния, отделяющие философское употребление этих терминов от их обычного применения в повседневном общении, могло бы показаться совершенно незначительным не философу, который, вероятно, ожидал слов более темных или экзотических. И исходя из этого, он мог бы решиться на применение предложений, в которых слова употребляются философски, в ситуациях, когда требуется всего лишь обычное употребление тех же слов. Однако, когда это происходит, всегда возникают разные неувязки. Зачастую философское предложение представляется чем-то крайне неуместным в контекстах, в которых слова применятся просто, в своем точном значении; и, наоборот, обычные предложения становятся комически нелепыми, будучи включенными в философскую дискуссию. Представим, к примеру, что человек придавлен бревном и жалуется на то, что не может освободиться. Ведь абсурдно было бы ответить ему, что и никто из нас не может этого, поскольку мы живем в детерминистском мире. В равной мере было бы абсурдно со стороны зубного врача призывать нас искать нирвану, то есть общее исцеление от страдания в мире, когда мы просто жалуемся на зубную боль. Или же для архисоблазнителя напоминать сопротивляющейся девице, что Библия предписывает нам возлюбить нашего ближнего. Очень трудно каким-то образом гармонично согласовать оба этих вида словоупотреблений. Вероятно, это вообще невозможно.

Философия Ницше часто находит свое выражение в предложениях, которые звучат подобным диссонансом, ибо их воспринимают буквально, как в обыденном языке, а некоторые из его наиболее знаменитых высказываний приобрели свою остроту именно благодаря ударениям и тональностям за счет употребления одного и того же слова одновременно в широком и узком контексте. Стиль его письма и философствования отчасти заключался в том, чтобы расширить, а затем внезапно ограничить значение слова, хотя, похоже, он не всегда делал это сознательно и временами был столь же подвержен магии текста, как и его озадаченные читатели. Он обычно брал слово, имеющее ограниченное употребление, и придавал ему значительно более широкое значение, используя его для описания таких вещей, которые никогда ранее не рассматривались как подпадающие под значение данного термина. Затем, неимоверно расширив объем этого слова, он заставлял его возвращаться обратно в тот контекст, из которого оно было извлечено. И тогда контекст оказывался перегруженным подобной концептуальной энергией и не был способен ее выдержать. Однако эффект от данной процедуры не всегда оказывался приемлемым. Старьте слова, использованные по-новому в старых контекстах, производили впечатление абсурда или глупости. Но иногда то или иное предложение оказывалось наполненным исключительной творческой энергией, и это могло вызывать искажение в структуре нашего понимания. Поскольку Ницше было присуще стремление к эпатажу, он предпочитал говорить о себе как о философствующем молотом (Одна из книг Ницше называется "Сумерки идолов, или Как философствуют молотом". - Прим, перев.). Его цель отчасти заключалась в том, чтобы сокрушить привычный способ мышления, на который нас обрекает язык, помочь нам понять, насколько над нашим сознанием довлеют понятия, неизбежные для нас при следовании правилам нашего языка. Затем, осознав конвенциональную природу нашего языка, мы могли бы попытаться создать новые понятия и на их основе - совершенно другие формы философствования. Насильственное перемешивание тончайших лингвистических несовместимостей порождало прозу, которая в своих лучших проявлениях была искрящейся и взрывоопасной и в то же время служила средством освобождения человеческого сознания, Ницше чувствовал: людей нужно заставить понять, что почти все станет возможным, если они будут стремиться к переменам, а его философия является воплощением всеобщей концептуальной вседозволенности. Понятия, на которые была направлена его критика, должны были быть основополагающими, как бы столбами, поддерживающими всю утонченную сеть человеческих идей, столбами, которые столь глубоко погружены в человеческую психологию, что их едва ли можно опознать. Именно за это он получил право называться философом.

Однако Ницше был не только критиком понятий и мучающим слова анархистом. Он пытался построить философию, которая согласовывалась бы с той необычайной открытостью, которая, как он чувствовал, была доступна человеку, или, по крайней мере, философию, из которой подобная открытость вытекала бы как одно из ее следствий. В ходе ее постепенной разработки он затронул большинство проблем, которые всегда были предметом беспокойства для философов, причем обсуждал эти проблемы интересно и даже глубоко, Если кто-то возьмет на себя труд по восстановлению его философии, по фиксированию изменений, которые претерпевают значения его слов при переключении с контекста на контекст и обратно, то тогда Ницше неожиданно предстанет как почти что систематический, а равно и оригинальный и аналитический мыслитель. Однако подобная задача не так уж проста. Его мысли рассеяны по многим слабо структурированным томам, а его личные утверждения представляются слишком искусными и написанными по конкретным поводам, чтобы выдержать серьезную философскую проверку. Как представляется, Ницше не доверяет философской строгости мышления, в чем он почти официально и признается. Его и в самом деле считали мыслителем de choix (Избранный, наиболее подходящий (франц.). - Прим. перев.) для тех людей, которые считают академическую и профессиональную философию чересчур ограниченной или педантичной для их широких и богемных вкусов. Более того, репутация Ницше - отнюдь не незаслуженная - как интеллектуального хулигана, духовного ментора всех претендующих на эстетство и бунтарство и - что более сомнительно - наполовину канонизированного протоидеолога нацизма сделала даже для философов трудной задачей рассматривать его как "своего". Именно поэтому я написал книгу, в которой Ницше трактуется просто как философ, чья мысль заслуживает изучения сама по себе независимо от странностей этой личности и специфических культурных обстоятельств, окружавших его. И только тогда, когда, как представляется, специальных исторических объяснений не избежать, я привожу биографические или исторические сведения.

Ницше редко рассматривался как философ вообще и никогда, я полагаю, с точки зрения современной аналитической философии, чьи установки он до известной степени разделял. В последние годы философы были чрезвычайно увлечены логическими и лингвистическими исследованиями - теоретическими и прикладными, - и я не колеблясь реконструировал аргументы Ницше в этих терминах тогда, когда это согласовывалось с поставленной мной целью сделать книгу доступной широкому читателю. Это может привести к некоторым историческим несоответствиям. Тем не менее поскольку мы сегодня знаем в философии значительно больше, то я считаю крайне полезным рассмотреть его анализ в терминах тех логических характеристик, которые он еще не был способен эксплицировать, но в направлении которых безошибочно двигался. Его язык был бы менее красочным, знай он наверняка, что он пытался высказать, и тогда он не был бы столь оригинальным мыслителем, работающим над проблемами, которые едва ли могли быть когда-либо ранее нанесены на карту. Неудивительно, что его карты проиллюстрированы всеми видами чудовищ, и пугающих символов, а также хвастливых картографических преувеличений!

Нельзя считать, будто Ницше оказал влияние на аналитическое движение в философии, разве что каким-либо окольным, скрытым путем. Скорее, само это движение должно было бы признать в нем своего предшественника. Однако для него еще не поздно оказать вдияние. И я надеюсь, что, данная книга не только сделает его философию яснее, но и позволит ввести его аргументы и убеждения в контекст дискуссии и взаимного обмена, без которых философия невозможна.

В одном из своих предостерегающих афоризмов по поводу хорошего стиля - а он гордился своим стилем и считал себя мастером пера - Ницше предупреждает против цитирования других писателей. Не обращая внимания на это предупреждение, я процитирую его самого: "Выдающаяся цитата может отменить целые страницы и даже целую книгу, поскольку она как бы выкрикивает предупреждение читателю: "Будь осторожен! Я - драгоценный камень, и все, что вокруг меня, - свинец, унылый и не имеющий никакой ценности свинец". К несчастью, я обязан изрядно цитировать Ницше для того, чтобы скорее документировать, чем орнаментировать свою аргументацию. Без этого не обойтись. Переводы, хотя адекватным является только немецкий текст, - все мои собственные, хотя я несравненно много приобрел от превосходных переводов Марианны Коуан, Фрэнсмса Голфинга, Уолтера Кауфмана и Р. Д. Холлингдейла, а такжe от плодов тех усердных переводчиков, которые в начале этого столетия подготовили издание собрания сочинений Ницше под редакцией доктора Оскара Леви. Я предпочел свои собственные переводы потому, что не все цитируемые мною тексты были переведены каким-либо одним человеком, а ведь в стилистическом отношении важно, чтобы Ницше говорим одним голосом, даже если это голос, который дал ему я. Кроме того, за исключением профессора Кауфмана, лишь немногие переводчики были профессиональными философами. А ведь нередко бывает необходимо использовать одно и то же английское слово для немецких слов-синонимов, чтобы стало ясно, что речь идет об одной и той же идее; или же из всех доступных переводчику вариантов использовать тот, который наиболее точно передает соответствующую философскую тональность. Наконец, даже если бы я использовал чужие переводы, то все же должен был бы перевести, по крайней мере, треть цитируемых отрывков, поскольку они взяты из "Nachlass", то есть из архивных, не опубликованных самим Ницше материалов, которые и в самом деле вообще не переводились на английский. Я широко использую этoт материал, позволяющий увидеть Ницше как бы находящимся в лаборатории, экспериментирующим с той или иной идеей, которая лишь отдаленным эхом звучит в его опубликованной работе. Если бы он сохранил психическое здоровье, то вполне возможно, что значительная часть этих материалов нашла бы свой путь в его книги. В "Nachlass" оказались и знаменитые подделки, о которых я расскажу позднее. Однако я с осознанной уверенностью использую этот источник, поскольку его редакторы, насколько мне удалось установить, не имели ни малейшего интереса к философии и были озабочены главным образом тем, чтобы исказить биографические детали или главные мотивы, которые, хотя им и свойственна определенная скандальная известность, лишь очень слабо связаны с основным философским строем данного писателя.

Данное введение в философию Ницше - лишь один из моих долгов Марианне Коуан, в рамках курса которой в Уэйнском университете я впервые прочитал этого автора. Госпожа Коуан просто заразила меня своими познаниями и волей к изучению Ницше самого по себе, что редко встречается среди его восторженных поклонников. Х0Т5Г мои интересы становились все более аналитическими, я с того времени уже не мог читать Ницше без чувства легкости и воодушевления, которые вызываются воздействием превосходящей интеллектуальной энергии на чужой дух; и я уже никогда не находил Ницше устаревшим, наивным или невозможным, но всегда стимулирующим и возбуждающим. Правда, я никогда не написал бы эту книгу, если бы не профессор Пол Эдварде, которому я, вместе со многими другими философами, особенно обязан за его энергичное и творческое руководство процессом издания философских работ сегодня. Профессор Эдварде предложил мне написать эссе о Ницше для "Критической истории западной философии" Д. Д. О'Коннора (New York: The Free Press of Gleoncoe, 1964), а затем воодушевил меня на написание настоящей работы. Я очень благодарен ему за совет и за помощь. В упомянутом эссе уже присутствует вся структура данной книги, хотя материал был полностью переработан. Несколько страниц, которые я перенес целиком - главным образом центральный аргумент в моем обсуждении вечного возвращения, - перепечатаны здесь с любезного разрешения издательства "Фри Пресс". Настоящая книга была написана в течение лета 1964 г., когда я имел грант от Совета по исследованиям в области гуманитарных наук Колумбийского университета. Я благодарен этой организации за ее щедрость и доверие. Некоторые идеи книги обсуждались с Джеймсом Гутманом, Арнолдом Кослоу, Ричардом Кунсом и Сидни Моргенбессером, каждый из которых дал мне полезные советы.

А.К.Д.
Нью-Йорк сити Сентябрь 1964 г.