Апрель–сентябрь 1941 г.

Весной 1941 г., после столь быстрого и успешного вторжения Гитлера в Югославию, Сталин решил вести еще более осторожную политику. 13 апреля Советский Союз подписал с Японией «договор о нейтралитете» сроком на пять лет, признав марионеточный режим Маньчжоу-го. Это была кульминация того, чего так опасался Чан Кайши с момента подписания советско-германского пакта. В 1940 г. Чан Кайши пытался вести двойную игру, в надежде получить возможность вступить в мирные переговоры с Японией. Это должно было заставить Советский Союз увеличить военные поставки, которые были значительно уменьшены, и таким образом саботировать возможное сближение СССР с Токио. Но Чан Кайши также понимал, что любое соглашение с японцами народ будет рассматривать как позорное и трусливое предательство, а в результате руководство народными массами Китая перейдет к Мао Цзэдуну и коммунистам.

После того как Япония в сентябре 1940 г. подписала Тройственный пакт, Чан Кайши, подобно Сталину, решил, что шансы Японии ввязаться в войну с Соединенными Штатами значительно выросли, и эта перспектива его сильно ободряла. Судьба Китая теперь была в руках США, хотя Чан Кайши и понимал, что Советский Союз рано или поздно также окажется в рядах антифашистского альянса. Он предвидел, что мир станет более поляризованным и более понятным, а за доской в этой «шахматной партии» вместо трех игроков останутся только две стороны.

И советский, и японский режимы, ненавидевшие друг друга, хотели обезопасить свои тылы. В апреле 1941 г., после подписания советско-японского пакта о нейтралитете, Сталин лично приехал на Ярославский вокзал Москвы, чтобы проводить японского министра иностранных дел Есукэ Мацуока, который был все еще навеселе от довольно навязчивого хлебосольства советского лидера. В толпе провожавших на платформе Сталин неожиданно заметил полковника Ганса Кребса, немецкого военного атташе в Москве (он в 1945 г. станет последним начальником немецкого Генерального штаба). К полному изумлению Кребса, Сталин похлопал его по спине и сказал: «Мы всегда должны оставаться друзьями, что бы ни произошло». Нарочитое дружелюбие диктатора несколько не соответствовало его напряженному и болезненному виду. «Я уверен в этом», – ответил Кребс, приходя в себя от неожиданности. Он не мог поверить в то, что Сталин еще не догадывается о подготовке Германии к вторжению в Советский Союз.

Гитлер был абсолютно уверен в своих силах. Он решил не обращать внимания ни на предупреждение Бисмарка никогда не воевать с Россией, ни на явную опасность войны на два фронта. Он оправдывал свое давнее желание уничтожить «еврейский большевизм» тем, что это был самый верный способ заставить Англию заключить мир на его условиях. После поражения Советского Союза Япония будет в состоянии отвлечь все внимание Америки к бассейну Тихого океана, подальше от Европы. Однако главной целью нацистской верхушки все же оставался захват советских запасов нефти и продовольствия, что, как они полагали, сделает Третий рейх непобедимым. В соответствии с «планом голодомора», составленным статс-секретарем Гербертом Бакке, захват вермахтом продуктов питания должен был повлечь за собой голодную смерть тридцати миллионов советских людей, в основном горожан.

Гитлер, Геринг и Гиммлер с большим энтузиазмом ухватились за план Бакке. Похоже, он обещал и радикальное решение растущей проблемы с продовольствием в Германии, и давал им в руки мощное оружие в идеологической войне против славянства и «еврейского большевизма». Вермахт также одобрил этот план. То, что кормить три миллиона своих солдат и 600 тыс. лошадей теперь можно будет за счет местного населения, очень сильно облегчало проблему снабжения армии на таком огромном расстоянии, да еще и при плохом железнодорожном сообщении. Естественно, советские военнопленные, в соответствии с этим планом, также обрекались на голодную смерть. Таким образом, вермахт еще до того, как прозвучали первые выстрелы, стал активным участником геноцида, тотальной войны на уничтожение.

4 мая 1941 г. Гитлер, рядом с которым стояли его заместитель Рудольф Гесс и рейхсмаршал Геринг, обратился с речью к рейхстагу. Он заявил, что национал-социалистическое государство «просуществует тысячу лет». Через шесть дней Гесс, не предупредив никого, поднялся в воздух на истребителе Me-110. При лунном свете он долетел до Шотландии и спрыгнул с парашютом, сломав во время приземления лодыжку. Астрологи убедили его, что он сможет заключить с англичанами мир. Гесс, хотя и страдал легким душевным расстройством, все же, подобно Риббентропу, предчувствовал, что вторжение в Советский Союз может обернуться для Германии катастрофой. Впрочем, его мирная миссия, которую он сам на себя взял, оказалась обречена на бесславный провал.

Его прибытие в Британию совпало с одним из самых тяжелых за все время «блица» налетов немецкой авиации. Люфтваффе, воспользовавшись благоприятной для бомбардировщиков яркой луной, в ту ночь атаковали Гулль и Лондон, нанеся разрушения Вестминстерскому аббатству, Палате общин, Британскому музею, многочисленным больницам, расположенным в Сити, Лондонскому Тауэру и городским докам. Зажигательные бомбы вызвали 2200 крупных пожаров. Эти налеты довели общее количество жертв от немецких бомбежек до 40 тыс. человек, а число получивших серьезные ранения – до 46 тыс. человек.

Странная миссия Гесса вызвала в Лондоне замешательство, в Берлине оцепенение, а в Москве – глубочайшее недоверие. Английское правительство абсолютно неправильно отреагировало на это событие. Оно должно было тут же прямо заявить, что Гитлер попытался договориться о мире, но его предложение было категорически отвергнуто. Оно этого не сделало, создав тем самым у Сталина убеждение, что полет Гесса был организован английской секретной службой. Он уже давно подозревал, что Черчилль пытается спровоцировать нападение Гитлера на Советский Союз. А теперь он, вероятно, думал: не вошел ли ярый антикоммунист Черчилль в сговор с Германией? Сталин уже отверг как «английскую провокацию» все предупреждения о немецких приготовлениях к вторжению в СССР, поступившие к нему от англичан. Даже детальные донесения собственной разведки им отвергались с негодованием на том основании, что агенты, находящиеся за границей, попали под разлагающее влияние Запада.

Сталин все еще воспринимал заверения Гитлера, изложенные им в письме в начале года, о том, что немецкие войска передислоцируются на восток исключительно с целью расположить их вне зоны действия британских бомбардировщиков. Малоопытный начальник ГРУ (Главного разведывательного управления РККА) генерал-лейтенант Филипп Иванович Голиков также был уверен, что Германия не нападет на Советский Союз, пока не победит Великобританию. Голиков отказался передавать какую-либо информацию о немецких намерениях, полученную его агентами, начальнику Генерального штаба Жукову или Тимошенко, заменившему Ворошилова на посту Народного комиссара обороны. Однако они и без этого были в курсе концентрации сил вермахта на советской границе и к 15 мая разработали чрезвычайный план. В нем обсуждалась возможность превентивного удара, который должен был нарушить все немецкие приготовления. Кроме того, Сталин все же согласился, в качестве меры предосторожности, увеличить общую численность армии, призвав 800 тыс. резервистов, и развернуть вдоль западных границ СССР почти тридцать дивизий.

Некоторые историки-ревизионисты, как бы пытаясь оправдать последующую гитлеровскую агрессию, высказывают мнение, будто все эти меры СССР являлись частью реального плана напасть на Германию. Но Красная Армия была просто не в состоянии начать крупное наступление летом 1941 г., да и решение Гитлера о вторжении в СССР все равно было принято намного раньше. С другой стороны, нельзя исключить и предположение о том, что Сталин, встревоженный таким молниеносным поражением Франции, мог рассматривать возможность превентивного удара по Германии зимой 1941 г. или, более вероятно, уже в 1942 г., когда Красная Армия была бы лучше подготовлена и перевооружена.

Поступало все больше разведданных, подтверждающих опасность немецкого вторжения. Сталин не поверил донесениям своего самого результативного агента Рихарда Зорге, сотрудника немецкого посольства в Токио. В Берлине советский военный атташе смог получить информацию о том, что вдоль границ с Советским Союзом сконцентрировано уже 140 немецких дивизий. Советское посольство в Берлине даже умудрилось заполучить доказательства того, что немецким войскам начали выдавать немецко-русские разговорники, в которых были такие фразы: «Руки вверх», «Ты коммунист?», «Буду стрелять!» и «Где председатель колхоза?».

Самым поразительным из всех стало предупреждение, поступившее от немецкого посла в Москве, графа Фридриха фон дер Шуленбурга, убежденного противника нацизма, впоследствии казненного за участие в заговоре против Гитлера 20 июля 1944 г. Когда Сталину сказали о предупреждении Шуленбурга, он взорвался: «Дезинформация дошла до уровня посла!» Отказываясь признавать очевидное, советский лидер убедил себя в том, что немцы просто пытаются оказать на него давление, чтобы добиться больше уступок при заключении нового пакта между двумя странами.

По иронии судьбы откровенность Шуленбурга была единственным исключением в очень умелой дезинформационной игре, разыгранной немецкой дипломатией. Даже всеми презираемый Риббентроп смог гениально сыграть на подозрениях Сталина по отношению к Черчиллю, так что все предупреждения англичан о «Барбароссе» вызывали только отрицательную реакцию у советского диктатора. Сталин давно знал о планах союзников бомбить нефтепромыслы в Баку во время советско-финской войны. А советская оккупация Бессарабии в июне 1940 г., когда Риббентроп уговорил короля Кароля согласиться, в действительности толкнула Румынию прямо в коварные объятия немцев.

Попытки Сталина умиротворить Гитлера продолжались с помощью серьезного увеличения поставок в Германию зерна, топлива, хлопка, металлов и каучука, который СССР закупал в Юго-Восточной Азии, в обход британских санкций. За время действия советско-германского пакта СССР поставил Германии 26 тыс. тонн хрома, 140 тыс. тонн марганца и более двух миллионов тонн нефти. Несмотря на то, что Сталин получил более восьмидесяти предупреждений о предстоящем нападении, скорее даже более ста, он больше был озабочен «проблемой безопасности на северо-западной границе», то есть прибалтийскими республиками. В ночь на 14 июня, за неделю до немецкого вторжения, 60 тыс. эстонцев, 34 тыс. латышей и 38 тыс. литовцев были погружены в товарные вагоны и депортированы в глубинные районы Советского Союза. Сталин оставался уверенным в своей правоте даже тогда, когда в последнюю неделю перед вторжением немецкие корабли спешно покинули советские порты, а персонал немецкого посольства в Москве начал эвакуироваться.

«Это война на уничтожение, – сказал Гитлер своим генералам 30 марта. – Командиры должны быть готовы пожертвовать своей личной щепетильностью». Единственное, что должно было волновать старших офицеров – это дисциплина в войсках. У них уже имелись прочные инстинкты: антиславянские, антикоммунистические, антисемитские, – которые совпадали с генеральной линией нацистской идеологии, хотя многие офицеры не симпатизировали нацистской партии и ее функционерам. Им объяснили, что в качестве оружия на этой войне будет применяться и голод, от которого должны погибнуть тридцать миллионов советских граждан. Это очистит завоеванные территории от лишних ртов, оставив достаточное количество рабов для колонизированного Германией «райского сада». Мечта Гитлера о «жизненном пространстве» наконец была близка к осуществлению.

6 июня командованием вермахта был издан печально известный «Приказ о комиссарах», которым отменялись все принципы соблюдения международных конвенций в отношении пленных. В соответствии с этим приказом и рядом других инструкций, все политработники РККА, члены Коммунистической партии, саботажники и евреи-мужчины подлежали расстрелу на месте как «партизаны».

В ночь на 20 июня Верховное главное командование вермахта передало в войска кодовое слово «Дортмунд». В журнале OKW была сделана следующая запись: «Таким образом, начало наступления окончательно назначено на 22 июня. Приказ передан всем группам армий». Гитлер находился в приподнятом настроении в ожидании этого великого момента, уже готовый отправиться в свою новую ставку под Растенбургом, получившую кодовое название Wolfsschanze («Волчье логово»). Он был абсолютно уверен в том, что Красная Армия и вся советская система развалится после первого же удара. «Нам необходимо только выбить дверь, и все это прогнившее здание рухнет», – говорил он своим генералам.

Однако более дальновидные офицеры, особенно находившиеся на восточной границе, испытывали большие сомнения. Некоторые из них перечитали сделанное генералом Арманом де Коленкуром описание похода Наполеона на Москву и последовавшего за этим кошмарного отступления. Офицеры и солдаты старшего поколения, воевавшие в России во время Первой мировой войны, также были далеки от благодушия. Однако целый ряд триумфальных побед вермахта: в Польше, Скандинавии, странах Бенилюкса, Франции и на Балканах, – убедили большинство немцев в том, что их армия непобедима. Офицеры говорили своим солдатам, что они «накануне величайшего наступления в истории человечества». На границе было сосредоточено почти три миллиона немецких солдат и офицеров, на помощь которым вскоре должны были прийти армии Финляндии, Румынии, Венгрии, а затем и Италии – все они должны были выступить в «крестовый поход» против большевизма.

В березовых рощах и ельниках, скрывавших автопарк немецких частей, палатки штабов и частей связи, а также боевые части вермахта, офицеры давали последние инструкции своим солдатам. Многие уверяли, что разгром Красной Армии займет всего три-четыре недели. «Сегодня рано утром, – писал солдат горнострелковой дивизии, – мы двинулись, благодарение Богу, против нашего смертельного врага – большевизма. У меня камень упал с души. В конце концов, все неопределенности исчезли, и теперь все стало ясно. Я настроен очень оптимистично… Думаю, если мы сможем захватить всю землю и сырье до Урала, тогда Европа сможет прокормить себя, и война на море в этом случае может длиться столько, сколько выйдет, это уже будет неважно». Унтер-офицер связи в дивизии СС Das Reich был настроен еще более уверенно: «Я уверен, что разгром России займет не больше времени, чем разгром Франции, и уже в августе я наверняка смогу получить отпуск».

Около полуночи 21 июня 1941 г. первые немецкие подразделения начали выдвигаться на позиции для наступления, в то время как последние советские железнодорожные составы с грузами для рейха прогромыхали мимо них на пути в Германию. Колонны танков, видневшихся темными силуэтами, завели моторы, выбросив облака дыма. Артиллерийские полки сняли маскировочные сетки со своих орудий, чтобы выкатить орудия на огневые позиции, вблизи от которых находились тщательно замаскированные штабеля снарядных ящиков. Вдоль западного берега реки Буг на болотистый берег вытаскивали тяжелые резиновые лодки солдаты, говорившие шепотом, чтобы их не услышали пограничники за рекой. Напротив огромной крепости в Бресте на дорогах был насыпан песок, чтобы приглушить звук тысяч солдатских сапог. Наступило росистое ясное утро. Мысли солдат инстинктивно обратились к женам и детям, любимым и родителям, мирно спящим у себя дома в Германии и блаженно не ведающим о начале этой великой кампании.

Вечером 21 июня Сталин у себя в Кремле все больше нервничал. Заместитель наркома НКВД только что сообщил ему, что за предыдущий день произошло не менее «тридцати девяти вторжений немецких самолетов в воздушное пространство СССР». Когда ему сообщили о немецком перебежчике, бывшем коммунисте, который перешел границу, чтобы сообщить о надвигающемся вторжении, Сталин тут же приказал расстрелять его за ложные сведения. Все, на что он пошел в ответ на все более отчаянные просьбы своих генералов, так это приказал привести в боевую готовность зенитную артиллерию вокруг Москвы и отдал приказ командующим приграничных округов быть наготове, но не отвечать на огонь противника. Сталин цеплялся за последнюю надежду, что любая возможная атака будет не исполнением приказа Гитлера, а явится провокацией немецких генералов.

В тот вечер Сталин на своей даче, расположенной неподалеку от Москвы, пошел спать необычно рано. Жуков позвонил в 04.45 утра и настоял на том, чтобы его разбудили. Поступили донесения о налете немецкой авиации на советскую военно-морскую базу в Севастополе и целом ряде других нападений. Сталин долго молчал, только тяжело дышал в трубку, затем сказал Жукову, чтобы войска не отвечали огнем артиллерии. Он приказал собрать заседание Политбюро.

Когда в 05.45 утра члены Политбюро собрались в Кремле, Сталин все еще отказывался верить в то, что Гитлер знал что-либо об этих нападениях. Молотову приказали вызвать посла Шуленбурга, который по прибытии проинформировал Молотова о том, что СССР и Германия находятся в состояние войны. Шуленбург, после сделанных им предупреждений, был поражен тем, с каким изумлением было встречено это известие. Потрясенный Молотов вернулся на заседание Политбюро, чтобы сообщить эту новость Сталину. В помещении наступила тягостная тишина.

Ранним утром 22 июня 1941 г. вдоль всей границы Советского Союза от Балтийского до Черного моря десятки тысяч немецких офицеров смотрели на циферблаты своих часов, подсвечивая их затененными фонариками. Точно по расписанию они услышали гул приближающихся самолетов. Томящиеся в ожидании войска смотрели в ночное небо, где эскадрилья за эскадрильей люфтваффе проплывали по небу над их головами, направляясь на восток, где только начинала заниматься заря.

В 03.15 утра немецкого времени (на один час раньше московского) началась интенсивная артподготовка. В этот самый первый день советско-германской войны вермахт с легкостью прорвал первую линию обороны приграничных округов на всем протяжении фронта в 1800 км. Пограничники часто погибали прямо в нижнем белье, а их семьи погибли в казармах под огнем артиллерии. «На протяжении всего утра, – записано в журнале сообщений Верховного главного командования вермахта, – усиливается впечатление, что во всех секторах наступления достигнут эффект полной неожиданности». Штабы армий один за другим сообщали о том, что все мосты на их участке наступления захвачены неповрежденными. Всего через несколько часов после начала наступления передовые танковые части уже захватили советские военные склады.

Красная Армия оказалась абсолютно неподготовленной к немецкому наступлению. За несколько месяцев до вторжения советский лидер отдал приказ начать передислокацию советских войск с «линии Сталина», проходящей по старой советской границе, на передовую линию обороны, проходящую по новой границе, проложенной в соответствии с советско-германским пактом. За это недолгое время до начала войны мало что было сделано для того, чтобы подготовить новые позиции, несмотря на энергичные усилия Жукова. Меньше половины укрепрайонов имели тяжелую артиллерию. В артиллерийских полках не хватало тракторов, которые послали на уборку урожая. А советская авиация оказалась легкой добычей для упреждающих ударов люфтваффе, выставив все свои самолеты в ряд на шестидесяти шести аэродромах западных военных округов и не успев поднять почти ни одного из них в воздух. По разным данным, в первый день войны было уничтожено около 1800 советских истребителей и бомбардировщиков, абсолютное большинство – на земле. Люфтваффе потеряли всего 35 самолетов.

Даже после того, как немцы провели молниеносные кампании в Польше и Франции, советский план обороны предполагал, что у Красной Армии будет от десяти до пятнадцати дней на развертывание своих главных сил. Однако отказ Сталина реагировать на очевидную угрозу вторжения и беспощадность вермахта не дали Красной Армии даже одного дня. Диверсанты из 800-го полка особого назначения «Бранденбург» проникли на территорию Советского Союза еще до начала вторжения с целью захватить мосты и перерезать линии связи. На юге на территорию СССР были направлены украинские националисты, чтобы сеять панику и подстрекать к восстанию против советских хозяев. В результате советские командиры, оказавшись без связи, не имели никакого представления о том, что происходит вокруг, не могли передавать приказы и связываться со своим командованием.

Группа армий «Север» под командованием генерал-фельдмаршала Вильгельма фон Лееба наносила удар из Восточной Пруссии в направлении прибалтийских республик и далее на Ленинград. Их наступлению сильно помогли диверсанты из полка «Бранденбург», которые, переодевшись в советскую военную форму, 26 июня смогли захватить железнодорожно-автомобильные мосты через реку Двину. LVI танковый корпус под командованием генерал-лейтенанта фон Манштейна, наступавший со скоростью почти восемьдесят километров в день, мог бы за пять дней пройти полпути к своей конечной цели. Этот «стремительный рывок, – писал он позднее, – был воплощенной мечтой любого танкового командира».

В Белоруссии, к северу от Припятских болот, стремительно наступали войска Группы армий «Центр» под командованием генерал-фельдмаршала Федора фон Бока, которым вскоре удалось с помощью танковых групп Гудериана и генерал-полковника Германа Гота окружить советские армии в районе Минска. Единственным местом, где немецкая армия натолкнулась на отчаянное сопротивление частей Красной Армии, оказалась мощная Брестская крепость, расположенная на самой границе. Австрийская 45-я пехотная дивизия понесла более тяжелые потери, чем за всю французскую кампанию, когда ее штурмовые отряды пытались с помощью огнеметов, отравляющих газов и гранат выкурить из руин крепости ее стойких защитников. Оставшиеся в живых защитники крепости, страдая от недостатка воды, без всяких медикаментов, продолжали сражаться еще целых три недели, пока не обессилели от ран и не остались без боеприпасов. Но в 1945 г., по возвращении на Родину из немецких лагерей, невероятное мужество в 1941 г. не спасло их от лагерей ГУЛАГа. Сталин издал приказ, приравнивающий сдачу в плен к измене Родине.

Пограничники войск НКВД также оказывали отчаянное сопротивление там, где их не застали врасплох. Но часто офицеры Красной Армии, бросив своих солдат, бежали в панике. При отсутствии связи они были парализованы либо отсутствием инструкций от командования, либо абсолютно бессмысленными приказами перейти в контратаку, которая в сложившейся обстановке не имела никакого смысла. Чистки среди командного состава Красной Армии привели к тому, что офицеры, не имевшие должного опыта, командовали теперь дивизиями и армейскими корпусами, в то время как страх доносительства и арестов НКВД сковывал проявление любой инициативы. Даже самых смелых командиров Красной Армии буквально бросало в пот, когда к ним в штаб неожиданно вваливались офицеры с зелеными петлицами и околышами фуражек НКВД. Разница между советской системой управления войсками и системой Auftragstaktik, введенной в немецкой армии, при которой младшие офицеры самостоятельно принимали решения по выполнению поставленной задачи, была просто огромной.

Группа армий «Юг» под командованием генерал-фельдмаршала фон Рундштедта наступала на Украине. На помощь Рундштедту вскоре выступили две румынские армии, жаждущие вернуть Бессарабию в лоно Румынии. Маршал Ион Антонеску, диктатор и главнокомандующий румынских вооруженных сил, заверил Гитлера за десять дней до вторжения: «Конечно, я буду там с самого начала. Когда вопрос встает о войне против славян, вы всегда можете рассчитывать на Румынию».

Сталин, составив речь, в которой объявлялось о немецком вторжении в СССР, приказал Молотову зачитать ее по всесоюзному радио в двенадцать часов дня. Толпы людей на улицах стояли у репродукторов и слушали это обращение. Тяжелая речь наркома иностранных дел заканчивалась словами: «Наше дело правое, враг будет разбит, победа будет за нами». Несмотря на мало вдохновляющий тон Молотова, люди были в ярости от вероломного нападения на их Родину. У военкоматов возникли огромные очереди добровольцев. Однако тут же возникли и другие, менее организованные очереди, в которых люди в панике покупали консервы и продукты долгого хранения, снимали деньги в сберкассах.

В обществе также появилось чувство облегчения, потому что это нападение освободило Советский Союз от оков неестественного альянса с Германией. Молодой физик Андрей Сахаров во время налета люфтваффе на Москву, спустившись в бомбоубежище, встретил там свою тетю, которая приветствовала его словами: «Впервые за много лет я вновь ощущаю себя русской». Подобное ощущение облегчения царило и в Берлине: наконец-то мы воюем с «настоящим врагом».

Истребительные полки ВВС Красной Армии с малоопытными летчиками и устаревшими самолетами не имели ни единого шанса в борьбе с люфтваффе. Асы люфтваффе вскоре начали записывать на свой счет огромное количество побед в воздухе и стали называть эту странную воздушную войну «избиением младенцев». Их советские противники психологически ощущали свое поражение еще до боя с немецкими самолетами в небе и старались поначалу избегать встречи с ними. Но постепенно среди них нарастало страстное желание отомстить. Самые смелые, не имея других шансов сбить немецкие самолеты, просто таранили их, когда возникала такая возможность.

Писатель и военный корреспондент Василий Гроссман так описывает ожидание возвращения с задания истребителей на аэродроме неподалеку от Гомеля в Белоруссии. «И вот, наконец, после успешной атаки на немецкую колонну, истребители возвращаются и садятся. На самолете командира полка из радиатора торчат куски человеческой плоти. Так получилось, что ведомый истребитель попал в немецкий грузовик с боеприпасами, который взорвался в тот самый момент, когда самолет командира полка пролетал над ним. Командир напильником выковыривает это месиво из радиатора. Они вызывают полкового врача, который тщательно осмотрев кровавую массу, ставит свой вердикт «Арийское мясо!» Все смеются. Да, наступило безжалостное время – время стальных нервов!».

«Русские – серьезный противник, – писал в своем письме один немецкий солдат. – Мы почти не берем пленных, а просто убиваем их». На марше некоторые немецкие солдаты ради забавы стреляли в толпу советских военнопленных. Советских военнопленных сгоняли в наспех устроенные лагеря, где оставляли умирать от голода под открытым небом. Некоторые немецкие офицеры были шокированы всем происходящим, но подавляющее большинство волновало только падение воинской дисциплины.

На советской стороне, за линией фронта, сотрудники НКВД массово расстреливали заключенных тюрем, расположенных недалеко от границы, чтобы они не смогли спастись в результате стремительного немецкого наступления. Так были убиты почти 10 тыс. польских заключенных. В одном только Львове НКВД расстреляло 4 тыс. человек. Тяжелый запах от разлагающихся на жаре трупов пронизывал весь город. Бойня, устроенная НКВД в Львове, подтолкнула украинских националистов начать партизанскую войну против советских оккупантов. В полном безумии от страха и ненависти сотрудники НКВД расстреляли 10 тыс. заключенных, арестованных годом ранее в Бессарабии и прибалтийских республиках. Других заключенных пешим маршем отправили на восток. Конвоиры НКВД расстреливали всех, кто не мог больше идти.

23 июня Сталин создал Ставку Верховного Главнокомандования, дав ей старое царское название. Несколькими днями позже он прибыл в наркомат обороны в сопровождении Берии и Молотова. Там они встретились с Тимошенко и Жуковым, которые тщетно пытались навести порядок на всем протяжении огромного советско-немецкого фронта. Только что пал Минск. Сталин внимательно изучил оперативные карты и прочитал несколько донесений. Он был явно потрясен, осознав, что ситуация намного хуже, чем он себе представлял. Он обругал Тимошенко и Жукова, которые не сдержались и ответили ему. «Ленин построил наше государство, – сказал Сталин, – а мы его просрали».

Советский лидер исчез на своей даче в Кунцево, оставив членов Политбюро в полном недоумении. Шли какие-то невнятные разговоры о том, что власть в стране должна перейти к Молотову, но в действительности все они боялись, очень боялись выступить против диктатора. 30 июня приняли решение создать Государственный Комитет Обороны (ГКО), который бы обладал абсолютной властью в стране. Затем отправились в Кунцево, чтобы встретиться со Сталиным. Он выглядел изможденным и настороженным, когда они вошли, очевидно, полагая, что его пришли арестовать. Сталин спросил, зачем они пришли. Когда они объяснили, что, по их мнению, именно он должен возглавить вновь созданный Государственный Комитет Обороны, он выдал свое удивление, но согласился занять эту должность. Существует гипотеза, что отъезд Сталина из Кремля был всего лишь уловкой в лучших традициях Ивана Грозного, чтобы дать возможность оппонентам внутри Политбюро проявить себя, а потом сокрушить их. Но все это остается не больше чем гипотезой.

Сталин вернулся в Кремль на следующий день, 1 июля. Через два дня он сам выступил по радио с обращением к советскому народу. Его инстинкты его не подвели. Он неожиданно обратился к своим слушателям следующим образом: «Товарищи, граждане, братья и сестры». Не один хозяин Кремля еще не обращался к людям так тепло, по-дружески. Он призвал их защищать Родину, применяя тактику выжженной земли и ведя тотальную войну. Он пробудил в памяти народа воспоминания об Отечественной войне 1812 г. против Наполеона. Сталин хорошо понимал, что советские люди скорее отдадут жизнь за свою страну, чем за коммунистическую идеологию. Зная, что патриотизм разгорается во время войны, Сталин понимал, что немецкое вторжение сможет пробудить в людях это чувство. Он не скрывал серьезности сложившейся ситуации, однако не признал своей вины в постигшей страну катастрофе. Сталин отдал приказ о создании народного ополчения. Эти народные батальоны плохо вооруженного пушечного мяса должны были стать на пути немецких танков и задержать их наступление ценой своей жизни.

Ужасные страдания гражданского населения, попавшего в жернова войны, не очень волновали Сталина. Беженцы, гнавшие перед собой колхозный скот, тщетно пытались двигаться на восток быстрее немецких танков. 26 июня писатель Александр Твардовский увидел из окна своего вагона, когда поезд остановился на небольшом полустанке в Украине, невероятную картину. «Я увидел поле, огромное поле, – писал он в своем дневнике, – но был ли это луг, пар, озимый или яровой клин – понять было невозможно: поле все было покрыто лежавшими, сидевшими, копошившимися на нем людьми с узелками, котомками, чемоданами, детишками, тележками. Я никогда не видел такого количества чемоданов, узлов, всевозможного городского домашнего скарба, наспех прихваченного людьми в дорогу. На этом поле располагалось, может быть, десять тысяч людей… Поле гудело… Поле поднялось, зашевелилось, тронулось к полотну дороги, к поезду, застучало в стены и окна вагонов, и казалось – оно в силах свалить состав с рельсов. Поезд тронулся».

Сотни, если не тысячи людей погибли под бомбами немецких самолетов в городах Белоруссии. Судьба тех, кто выжил, часто была не намного легче, когда они пытались бежать на восток. «После того, как начал гореть Минск, – писал один журналист, – слепые из дома инвалидов шли гуськом по шоссе, связанные друг с другом полотенцами». Уже было много сирот войны – детей, чьи родители погибли или потерялись в суматохе происходящего. Подозревая, что некоторых из них немцы могут использовать как шпионов, НКВД зачастую обходилось с ними без особого сострадания.

Пытаясь повторить свой поразительный успех во Франции, немецкие танковые части рвались вперед в идеальных погодных условиях лета, оставляя далеко позади пехотные дивизии, которым нужно было их догонять, насколько это было возможно. Время от времени, когда у передовых танковых подразделений заканчивались боеприпасы, бомбардировщики Хе-111 доставляли их, сбрасывая на парашютах. Линию наступления немецкой армии было легко проследить по горящим деревням, столбам пыли, поднятым гусеницами танков и бронетранспортеров и гулом сапог марширующей пехоты с ее артиллерией на конной тяге. Артиллеристы, едущие на орудийных лафетах, были покрыты с ног до головы серой пылью, что делало их похожими на статуэтки из терракоты, а их усердные лошади-тяжеловозы все время чихали от пыли. Более 600 тыс. лошадей, собранных по всей Европе, совсем как для Великой армии Наполеона в 1812 г., составляли основную часть транспорта вермахта в этой кампании. Снабжение продовольствием, боеприпасами и даже передвижение полевых госпиталей было основано на конной тяге. Если бы не огромное количество автотранспорта, который французская армия не уничтожила до заключения перемирия (что вызвало у Сталина острый приступ ярости), то механизация всей немецкой армии ограничилась бы исключительно четырьмя танковыми группами.

Два крупных соединения танковых войск Группы армий «Центр» уже смогли к этому моменту добиться первого крупного окружения советских войск. В Белостокский котел, западнее Минска, попали четыре советские армии в составе 417 тыс. человек. Третья танковая группа Гота, наступавшая с севера, и Вторая танковая группа Гудериана, наступавшая с юга, замкнули кольцо окружения 28 июня. Бомбардировщики Второго воздушного флота начали наносить удары по частям Красной Армии, попавшим в окружение.

Генерал Дмитрий Павлов, который был командиром танковых частей во время Гражданской войны в Испании, а теперь стал беспомощным командующим Западным фронтом, был заменен на своем посту маршалом Тимошенко (в РККА Фронт был неким эквивалентом немецкой Группы армий). Павлов вскоре был арестован вместе с рядом высших офицеров, находившихся под его командованием, а затем предан военному трибуналу и расстрелян. Некоторые из его офицеров в отчаянии покончили жизнь самоубийством, один из них выстрелил себе в висок на глазах у Никиты Хрущева, бывшего на тот момент первым секретарем ЦК КП (б) Украины.

На севере Группу армий фон Лееба жители прибалтийских республик встречали с распростертыми объятиями после всех советских притеснений и волны депортаций, прокатившейся всего за неделю до этого. Группы националистов нападали на отступающие части Красной Армии и захватывали города. 5-й мотострелковый полк НКВД был направлен в Ригу, чтобы восстановить в городе порядок, что означало жестокие репрессии против латышского населения. «Перед телами наших погибших товарищей личный состав полка поклялся безжалостно раздавить фашистских прихвостней, и в тот же день буржуазия Риги почувствовала наше возмездие на своей шкуре». Но они также вскоре были вынуждены покинуть город, отступая вдоль побережья Балтийского моря.

В Литве, к северу от Каунаса, советский механизированный корпус неожиданно контратаковал наступающие немецкие войска, введя в бой тяжелые танки КВ. Снаряды немецких танков просто отскакивали от брони КВ и с ними смогли справиться только 88-миллиметровые пушки, которые немцам пришлось срочно подтягивать к месту сражения. Части Северо-Западного фронта отступили в Эстонию, подвергаясь постоянным нападениям спонтанно возникавших отрядов националистов, чего не ожидали ни Красная Армия, ни немцы. Уже перед самым приходом немцев начались массовые погромы евреев, которых обвинили в сотрудничестве с большевиками.

Группе армий «Юг» генерал-фельдмаршала Рундштедта на этом этапе менее сопутствовала удача. Командующий Юго-Западным фронтом генерал-полковник Кирпонос был предупрежден пограничниками о надвигающемся вторжении немцев. Кроме того, он располагал более крупными силами, поскольку Тимошенко и Жуков предполагали, что немцы именно здесь нанесут главный удар. Кирпонос получил приказ начать массированное контрнаступление силами пяти механизированных корпусов. Самым мощным из них, на вооружении, которого находились тяжелые танки КВ и новейшие Т-34, командовал генерал-майор Андрей Власов. Однако Кирпоносу не удалось эффективно развернуть свои силы, поскольку он практически остался без связи с корпусами, которые к тому же были рассредоточены.

26 июня Первая танковая группа генерала кавалерии фон Клейста начала наступление на Ровно, имея конечной целью захват столицы Украины – города Киева. Кирпонос бросил в бой свои пять механизированных корпусов, но они смогли добиться лишь частичного успеха. Встретившись в бою с советскими танками Т-34 и тяжелыми танками КВ, немцы были потрясены тем, что эти советские машины намного превосходили любую немецкую технику, но из 14 тыс. советских танков «только 3800 были боеспособны» по состоянию на 22 июня. Подготовка в немецкой армии, тактика, радиосвязь и скорость реакции немецких танковых экипажей в основной своей массе значительно превосходили умения и возможности советских танкистов. К тому же у них была сильная поддержка авиации, в основном пикирующих бомбардировщиков. Главной опасностью, которая подстерегала немцев на этом этапе, была их слишком большая самоуверенность. Генерал-майор Константин Рокоссовский, бывший кавалерийский офицер, поляк по происхождению, который впоследствии стал одним из самых выдающихся военачальников Красной Армии, сумел заманить немецкую 13-ю танковую дивизию в артиллерийскую засаду, после того как все его устаревшие танки были уничтожены.

Столкнувшись с непрекращающейся паникой и массовым дезертирством, Кирпонос создал «заградительные отряды», чтобы заставить своих солдат драться. Дикие слухи сеяли панику и хаос точно так, как это было во Франции. Но советские контратаки, хотя и дорого стоившие Красной Армии и часто безуспешные, по крайней мере, смогли замедлить немецкое наступление. Никита Хрущев уже начал, по приказу Сталина, эвакуировать оборудование с украинских заводов и фабрик. Беспощадно проведенная в жизнь эвакуация позволила вывезти на Урал и дальше вглубь Советского Союза большую часть промышленности республики. Эвакуацию также провели в Белоруссии и в других районах страны, но в меньших масштабах. В общей сложности до конца года были эвакуированы 2593 завода и фабрики. Это позволило Советскому Союзу восстановить производство вооружений в районах, расположенных очень далеко от зоны действия немецкой авиации.

Политбюро в атмосфере глубокой секретности приняло решение отправить забальзамированное тело Ленина, а также золотой запас страны и сокровища Оружейной палаты из Москвы в Тюмень. Специальный поезд со всеми необходимыми химическими материалами и учеными, ответственными за сохранение тела, под охраной бойцов НКВД покинул Москву в начале июля.

3 июля генерал Гальдер записал в своем дневнике, что «вероятно, не будет преувеличением сказать, что русская кампания была выиграна всего за две недели». Однако он признал, что огромные пространства страны и продолжающееся сопротивление Красной Армии все же займет немецкие войска еще «на несколько недель». В Германии исследования настроений в обществе, проведенные СС, говорили о том, что немецкие граждане уже заключали пари на то, как быстро закончится война. Некоторые были даже убеждены в том, что их армия находится всего в сотне километров от Москвы, но Геббельс попытался охладить эти завышенные ожидания. Он не хотел, чтобы триумф победы был омрачен впечатлением, будто на победу в русской кампании ушло больше времени, чем планировалось.

Безмерность территории, на которую вторгся вермахт, подавляющая своими бескрайними горизонтами, начинала давить на немецкого «ландсера», как называли на солдатском жаргоне простого немецкого пехотинца. Тех из них, кто был родом из альпийских регионов, особенно подавляли необъятные просторы, казалось, бескрайнего океана земли. Немецкие фронтовые подразделения вскоре столкнулись с тем, что в отличие от Франции, попавшие в окружение советские солдаты продолжают оказывать сопротивление. Они могли неожиданно открыть огонь по немецким солдатам, прячась в огромных полях кукурузы, они нападали на движущиеся к фронту подкрепления и штабы. Всех таких красноармейцев, если удавалось их захватить живыми, расстреливали на месте как партизан.

Многие советские граждане также страдали от излишнего оптимизма. Некоторые говорили себе, что немецкий пролетариат вскоре восстанет против своих нацистских хозяев, поскольку те напали на «Родину всех угнетенных». Те, кто повесил у себя дома карты, чтобы отмечать на них успехи Красной Армии, вскоре были вынуждены снять их, поскольку становилось, очевидно, насколько глубоко вермахт продвинулся на территорию Советского Союза.

Однако чрезвычайная самоуверенность немецкой армии вскоре пошла на убыль. Крупные сражения с окруженными советскими войсками становились все более тяжелыми, особенно это проявилось в районе Смоленска. Танковые соединения без труда осуществили широкие охватывающие маневры, но теперь у них явно не хватало сопровождающей пехоты, чтобы оборонять огромное кольцо окружения от атак как изнутри кольца, так и извне. Большое количество советских войск вырвалось из окружения еще до того, как на дрожащих от усталости, стертых до мозолей ногах, измученная тяжелым маршем по пятьдесят километров в день с полной боевой выкладкой, подошла немецкая пехота. А те красноармейцы, кто не смог вырваться из окружения, не сдавались. Они продолжали драться с отчаянной храбростью, пусть и под дулом пистолета комиссара или командира. Даже когда у них заканчивались патроны, они огромными волнами с криками «ура!» бросались вперед в надежде прорвать кольцо окружения. Некоторые шли в атаку, взявшись за руки, в то время как немецкие пулеметчики буквально скашивали их рядами, а пулеметы перегревались от беспрерывного огня. Стоны раненых не прекращались много часов после окончания боя, действуя на нервы немецким солдатам.

9 июля пал Витебск. Подобно Минску, Смоленску, а позднее Гомелю и Чернигову, это был сплошной ад из горящих деревянных домов, подожженных зажигательными бомбами люфтваффе. Пожары были настолько большими, что многие немецкие солдаты на своих машинах были вынуждены повернуть назад. Немцам понадобилось целых тридцать две дивизии, для того чтобы уничтожить попавших в Смоленский котел. Kesselschlacht, т.е. сражение в котле, не прекращалось до 11 августа. Красная Армия понесла 300 тыс. «безвозвратных потерь» убитыми и попавшими в плен вместе с 3200 танками и 3100 орудиями. Но контратаки с востока помогли более чем 100 тыс. советских солдат и офицеров вырваться из котла. Кроме того, случившаяся здесь заминка в наступлении впоследствии оказалась для немцев фатальной.

Писатель и военный корреспондент Василий Гроссман смог посетить в то тяжелое время военный госпиталь. «На маленькой полянке среди осинок около 900 раненых. Кровавое тряпье, обрезки мяса, стон, тихий вой, сотни мрачных, страдающих глаз. Молоденькая рыжая докторша потеряла голос, всю ночь оперировала, лицо у нее белое – вот-вот упадет». Она с улыбкой рассказала Гроссману, что только что прооперировала его друга, Иосифа Уткина. «Она улыбнулась: “Я его режу, а он стихи мне читает”. Голос едва слышный, помогает себе говорить руками. Несут новых, все мокрые от дождя и крови».

Несмотря на свое впечатляющее продвижение вперед, и на то, что немецкие солдаты уже повсюду устанавливали дорожные указатели, показывающие направление на Москву, немецкая армия на Восточном фронте неожиданно начала опасаться, что достигнуть победы в этом году ей все же не удастся. Три группы армий потеряли в общей сложности 213 тыс. человек. Эта цифра, возможно, и составляла всего одну десятую потерь, понесенных Красной Армией, но если война на истощение продолжалась бы еще долго, то вермахту стало бы трудно защищать свои слишком растянутые коммуникации и наносить удары по оставшимся советским войскам. Перспектива ведения военных действий еще и на протяжении русской зимы выглядела для многих немцев крайне удручающе. Немцам не удалось уничтожить Красную Армию в западной части Советского Союза, и теперь перед ними открывалась огромная евразийская территория. Линия фронта растянулась теперь с 1500 км до 2500 км.

Вскоре оказалось, что оценка советских сил немецкой армейской разведкой была глубоко ошибочной. «В начале войны, – записал генерал Гальдер 11 августа, – мы полагали, что враг располагает приблизительно 200 дивизиями. На сегодняшний день мы уже насчитали 360». Тот факт, что советская дивизия, предположительно, имела меньший боевой потенциал, чем немецкая, утешал слабо. «Если мы разгромили дюжину их дивизий, русские просто сформировали еще дюжину».

Для русских сама мысль, что немцы шли на Москву путем Наполеона, была глубокой моральной травмой. Однако приказ Сталина предпринять ряд массированных контрнаступлений с востока на Смоленск возымели определенный эффект, хотя связанные с этим потери в живой силе и технике оказались ужасающими. Это повлияло на решение Гитлера отдать приказ Группе армий «Центр» перейти к обороне, в то время как Группе армий «Север» предписывалось начать наступление на Ленинград, а Группе армий «Юг» – на Киев. Третья танковая группа был переброшена для наступления на Ленинград. Как выразился генерал-лейтенант Альфред Йодль из штаба OKW, Гитлер хотел избежать ошибок Наполеона.

Генерал-фельдмаршал фон Бок пришел в ужас от изменения направления главного удара, как и многие другие высшие чины вермахта, предполагавшие, что именно Москва, центр Советского государства, останется главной целью наступления. Но некоторые из генералов соглашались с тем, что перед началом наступления на Москву необходимо уничтожить огромные советские силы, обороняющие Киев, чтобы они не смогли с юга нанести немецкой армии удар во фланг.

29 июля Жуков предупредил Сталина о том, что Киев может быть окружен, и предложил оставить столицу Украины. Вождь сказал Жукову, чтобы он перестал нести чепуху. После этого Жуков попросил освободить его от должности начальника Генштаба. Сталин назначил его командующим Резервным фронтом, но оставил в ранге члена Ставки.

Второй танковой группе Гудериана была поставлена задача, совершив неожиданный маневр вправо с Рославльского выступа, пройти 400 км на юг до Лохвицы. Там, в 200 км к востоку от Киева, Гудериан должен был соединиться с Первой танковой группой Клейста, которая уже начала обходить украинскую столицу ниже по течению Днепра. Бросок Гудериана вызвал панику в советском тылу. Был в спешке оставлен Гомель – последний крупный город Белоруссии. Но Юго-Западному фронту под командованием Кирпоноса, усиленному по личному приказу Сталина, запретили оставлять Киев.

Василий Гроссман избежал окружения, с трудом проскочив мимо танковых дивизий Гудериана, наступающих на юг. В получившейся неразберихе некоторые русские солдаты думали, что Гудериан свой, советский, так как его фамилия была похожа на армянскую. Гроссман, в отличие от большинства советских военных корреспондентов, был глубоко потрясен страданиями мирного населения. «Независимо от того, в дороге ли они или просто стоят у своего забора, люди начинают плакать, едва заговорят, и у тебя невольно слезы наворачиваются на глаза. Сколько горя вокруг!» Он относился с презрением к пропагандистским клише многих коллег-журналистов, которые никогда не бывали на фронте ближе штаба армии, и писали лживые статьи с заголовками типа «Сильно потрепанные части противника продолжают свое трусливое наступление».

10 августа Группа армий «Юг» Рундштедта взяла в плен 107 тыс. красноармейцев в районе Умани. Сталин издал приказ, в котором все генералы, сдавшиеся под Уманью, приговаривались к смертной казни. Недооценивая угрозу, которую нес в себе удар Гудериана на юг, Сталин все еще запрещал Кирпоносу отходить за Днепр. Огромная плотина и гидроэлектростанция в Запорожье, великие символы достижений советского народа, были взорваны как часть стратегии выжженной земли.

Эвакуация гражданского населения, домашнего скота и оборудования продолжалась с еще большей поспешностью, чем раньше. Вот как это описывал Гроссман: «В ночи небо озарялось красным цветом от огня десятков костров, горевших вдалеке, а весь день на горизонте стояло сизое облако дыма. Женщины с детьми на руках, старики, стада овец, коров и колхозных лошадей, утопая в пыли, двигались на восток по проселкам на телегах и пешком. Трактористы вели на восток грохочущие машины. Поезда с заводским оборудованием, моторами и котлами каждый день и ночь уходили на восток».

16 сентября танковые группы Гудериана и Клейста соединились у Лохвицы, замкнув кольцо окружения, в котором оказались почти 700 тыс. советских солдат. Кирпонос, вместе с большим количеством офицеров своего штаба и около 2 тыс. красноармейцев, погиб в бою с частями немецкой 3-й танковой дивизии неподалеку от Лохвицы. Шестая армия генерал-фельдмаршала Рейхенау вскоре вошла в сильно пострадавший от бомбежек Киев. Оставшееся гражданское население было обречено на медленную голодную смерть. Евреев ожидала быстрая смерть – их расстреляли в Бабьем Яре вместе с советскими военнопленными. На юге Одиннадцатая немецкая и Четвертая румынская армии заняли Одессу. Группа армий «Юг» далее должна была захватить Крым с находящейся там крупной Севастопольской военно-морской базой, и Ростов-на-Дону, который считался воротами на Кавказ.

Киевский котел стал самым большим в истории войн. Немецкий боевой дух вновь взлетел неимоверно высоко. Захват Москвы опять стал казаться возможным. К большому облегчению Гальдера, Гитлер решил вернуться к этой идее. 6 сентября он издал директиву № 35, приказывая начать наступление на Москву. А 16 сентября, когда две немецкие танковые группы соединились у Лохвицы, генерал-фельдмаршал фон Бок отдал предварительный приказ о начале операции «Тайфун».

Группа армий под командованием фон Лееба, после быстрого продвижения через прибалтийские республики, по мере приближения к Ленинграду столкнулась со все усиливающимся сопротивлением противника. В середине июля контрнаступление генерал-лейтенанта Ватутина у озера Ильмень стало полной неожиданностью для немцев. Даже получив поддержку Третьей танковой группы Гота, войска фон Лееба крайне замедлили наступление на труднопроходимой местности, полной густых березовых лесов, озер и болот.

Полмиллиона мужчин и женщин, жителей Ленинграда, над которым нависла смертельная опасность, были мобилизованы на рытье окопов. Они выкопали тысячи километров траншей и 645 км противотанковых рвов. 8 августа Гитлер приказал фон Леебу окружить Ленинград, в то время как финны отбили захваченную у них ранее территорию по обоим берегам Ладожского озера. Абсолютно неподготовленное и крайне плохо вооруженное народное ополчение было брошено в бой, став в буквальном смысле слова «пушечным мясом». 135 тыс. ленинградцев, от заводских рабочих до профессоров университета, добровольно или вынужденно вступили в народное ополчение. У них не было ни военной подготовки, ни медиков, ни военной формы, ни транспорта, ни системы снабжения. Больше чем у половины не было даже винтовок, и все же им приказали контратаковать немецкие танковые дивизии. Большинство ополченцев в ужасе бежали от танков, для борьбы с которыми у них все равно не было никаких средств.

Огромные потери среди ополченцев – а в этих боях погибло около 70 тыс. из них – оказались трагически бесполезными и далеко не факт, что им удалось хоть на некоторое время задержать немецкое наступление на оборонительной линии, проходившей по реке Луга. Советская 34-я армия была разгромлена. В то время как ее бойцы бежали от наступающих немецких войск, почти 4 тыс. красноармейцев были арестованы за дезертирство и почти половину раненых подозревали в самостреле. В одном госпитале 460 человек из тысячи имели огнестрельное ранение в левую руку или левое предплечье.

Столица Эстонии город Таллин оказался отрезанным в результате немецкого наступления, но Сталин не разрешал его защитникам эвакуироваться морем через Финский залив в Кронштадт. К тому времени, когда он передумал, было уже поздно проводить организованную эвакуацию. 28 августа корабли Краснознаменного Балтийского флота в Таллине приняли на борт 23 тыс. советских граждан, когда немецкие войска уже вели бои на улицах города. Наспех собранный флот вышел в открытое море без прикрытия с воздуха. Немецкие мины, финские торпедные катера и люфтваффе потопили шестьдесят пять кораблей, погибло почти 14 тыс. человек. Эти потери стали самой большой катастрофой за всю историю русского флота, хуже Цусимы.

К югу от Ленинграда немцы перерезали главную железную дорогу между Москвой и Ленинградом. 1 сентября их тяжелая артиллерия уже смогла начать обстрел Ленинграда. Советские армейские грузовики, полные раненых и беженцев, вынуждены были вернуться в город. Туда же из горевших деревень устремились и крестьяне, одни на перегруженных телегах, другие – сгибаясь под тяжестью узлов.

Сталин был вне себя от действий Жданова, руководителя партийной организации Ленинграда, и Ворошилова, командующего фронтом, когда узнал, что немцы, занимая один город за другим, окружили Ленинград с юга. Он намекнул им, что это, скорее всего, дело рук предателей. «Не кажется ли вам, что кто-то намеренно открывает врагу путь на Ленинград? – написал он в шифровке, отправленной Молотову, который в этот момент находился в городе с инспекцией. – Пользы от командования обороной Ленинграда абсолютно никакой». Но вместо того чтобы перед трибуналом предстали Жданов и Ворошилов, по городу прокатилась волна террора, сотрудники НКВД арестовали своих обычных подозреваемых – людей с иностранными фамилиями.

7 сентября немецкая 20-я моторизованная дивизия, наступая к северу от Мги, захватила Синявинские высоты. На следующий день, получив подкрепления в виде подразделений 12-й танковой дивизии, 20-я моторизованная дивизия захватила Шлиссельбург с крепостью царских времен на юго-западной оконечности Ладоги, где из озера вытекает река Нева. Таким образом, Ленинград был полностью отрезан по суше от остальной страны. Единственным оставшимся маршрутом был путь через огромное Ладожское озеро. У Ворошилова и Жданова ушел целый день на то, чтобы набраться мужества и доложить Сталину, что немцы захватили Шлиссельбург. Началась блокада Ленинграда, самая длинная и безжалостная осада в современной истории человечества.

В кольце блокады оказались полумиллионная армия и два с половиной миллиона жителей Ленинграда, в том числе 400 тыс. детей. Фюрер принял решение не брать город. Вместо этого немцы будут бомбить его, и обстреливать из дальнобойных орудий. Отрезав город, они считали, что его население просто перемрет от голода и болезней. А когда это произойдет, Ленинград собирались полностью разрушить, территорию же, на которой он когда-то находился, передать Финляндии.

Сталин решил срочно сменить военное руководство в Ленинграде. Он приказал Жукову принять командование, обороной города, полагаясь на его беспощадность. Жуков вылетел из Москвы, как только получил приказ о своем назначении. По прибытии он тут же отправился в Военный совет фронта, расположенный в Смольном, где, как он заявил, столкнулся с пьянством и проявлениями пораженчества. В своей жестокости он вскоре зашел еще дальше, чем Сталин, угрожая даже семьям тех, кто сдался немцам в плен. Для командиров частей и подразделений Ленинградского фронта он издал следующий приказ: «Объясните всем солдатам и офицерам вверенных вам подразделений, что семьи всех тех, кто сдастся в плен врагу, будут расстреляны, а их самих расстреляют после того, как они вернутся из плена».

Очевидно, Жуков не совсем понимал, что этот его приказ, если его выполнять с точностью до последней буквы, должен был бы привести и к расстрелу самого Сталина. Сын советского диктатора, лейтенант Яков Джугашвили, попал в плен, оказавшись в окружении. В частных беседах Сталин заявил, что лучше бы он не родился. Нацистская служба пропаганды вскоре решила воспользоваться таким знаменитым пленником. «В небе появился немецкий самолет, – писал в своем дневнике солдат Василий Чуркин, – это был солнечный день, и мы увидели, как из самолета вывалилась огромная кипа листовок. На них была фотография сына Сталина, по обе стороны от которого стояли улыбающиеся немецкие офицеры. Но все это было сфабриковано Геббельсом и не имело большого успеха». Безжалостное отношение Сталина к своему сыну изменилось только в 1945 г., когда стало известно, что, вероятно, Яков бросился на колючую проволоку в концентрационном лагере – для того, чтобы охрана лагеря его застрелила.

У Сталина не было никаких чувств по отношению к гражданскому населению. Узнав о том, что немцы заставляют стариков и женщин, матерей с детьми идти впереди их солдат в качестве живого щита или посылают их в роли парламентеров с требованием сдаться, он отдал приказ стрелять в них. «Мой ответ – никакой сентиментальности. Вместо этого дайте врагу и его сообщникам по зубам. Война неумолима, и те, кто проявит на ней слабость или нерешительность – проиграют войну». Немецкий ефрейтор 269-го пехотного полка писал 21 сентября: «Толпы мирных жителей бегут из осажденного Ленинграда и единственный способ не видеть эти ужасные человеческие страдания – крепко зажмуриться. Даже на линии фронта, где сейчас часто идет ожесточенная перестрелка, много женщин и детей. Как только поблизости становится слышен угрожающий свист летящего снаряда, они бросаются искать укрытие. Это все выглядит очень комично, и мы смеемся над ними, но в действительности это, конечно, очень печально».

После того как последние раненые и отбившиеся от своих частей солдаты с трудом добрались до города, власти ввели в Ленинграде крайне жесткое правление, основанное на железной хватке войск НКВД, готовых расстрелять на месте любого дезертира или «пораженца». Сталинская мания преследования переходила границы разумного. Сотрудники НКВД получили инструкции, в соответствии с которыми необходимо было арестовать двадцать девять категорий граждан, классифицированных в качестве потенциальных врагов. Шпиономания в городе достигла невиданных размеров. Это происходило из-за фантастических слухов, распространявшихся по городу, что было вызвано полным отсутствием официальной информации от городских властей. Но в, то время как незначительная часть городского населения втайне надеялась на падение сталинского режима, нет никаких доказательств того, что в городе действовали какие-либо агенты немецкой или финской разведки.

Жуков приказал ввести в действие артиллерию Балтийского флота, базировавшегося в Кронштадте, либо, используя ее в качестве плавучих батарей, либо снять орудия с кораблей и развернуть их на Пулковских высотах, неподалеку от Ленинграда, откуда они могли бы вести ответный огонь по артиллерийским позициям противника. Огнем этой артиллерии с купола Исаакиевского собора управлял генерал артиллерии Николай Воронов. Огромный позолоченный купол собора, который был виден даже из Финляндии, вскоре пришлось в целях маскировки перекрасить в серый цвет.

8 сентября, когда немцы захватили Шлиссельбург, бомбардировщики люфтваффе совершили налет на продуктовые склады, расположенные в южной части Ленинграда. «Столбы густого дыма подымаются высоко в небо над городом, – писал Чуркин в своем дневнике в ужасе от возможных последствий этого пожара. – Это горят Бадаевские склады. Огонь поглотил шестимесячные запасы продовольствия для всего населения Ленинграда». Неспособность рассредоточить запасы продовольствия стала крупнейшей ошибкой. Продуктовые пайки пришлось тут же значительно сократить. К тому же в город почти не завезли дров на зиму. Но, пожалуй, самой большой ошибкой стала неспособность эвакуировать из города больше мирного населения. Кроме беженцев, меньше чем полмиллиона жителей Ленинграда было отправлено на восток до того, как немцы перерезали Московскую железную дорогу. Более двух с половиной миллионов человек остались в городе.

Во второй половине сентября немцы предприняли целый ряд яростных атак на город, сопровождаемых сильными авианалетами. Советским летчикам в устаревших самолетах вновь не оставалось ничего другого, кроме как таранить немецкие бомбардировщики. Но защитникам Ленинграда, в большой степени благодаря мощной поддержке артиллерии, удалось отбить все атаки немецких войск. Ключевую роль в этих боях сыграли морские пехотинцы Краснознаменного Балтийского флота. Они носили темно-синие бескозырки набекрень, из-под которых всегда выбивался чуб, что стало их знаменитой отличительной чертой.

24 сентября генерал-фельдмаршал фон Лееб вынужден был признать, что у него было недостаточно сил, чтобы прорвать оборону города. Это совпало с давлением со стороны других немецких генералов относительно нового наступления на Москву. Танковая группа Гота получила приказ вернуться в распоряжение Группы армий «Центр». С приближением зимы, когда ночью уже начались заморозки, боевые действия, после перехода немецких войск к обороне, свелись в основном к окопной войне. Уже к концу месяца на фронте, где еще совсем недавно шли такие ожесточенные бои, наступило затишье, эпизодически прерываемое артиллерийскими дуэлями.

Советские потери на севере были ужасающими: 214 078 человек «безвозвратных потерь». Это составляло от трети до половины всех советских войск, введенных в действие на этом участке фронта. Но эти потери станут лишь малой толикой тех, что случатся позднее от массового голода. Если бы Ленинград сдался, то у Гитлера не было никаких намерений занимать город и тем более кормить его население. Он хотел стереть с лица земли и город, и его население.

Глава 13.

Расовая война.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: