Симптомообразование

Что такое симптом и как он возникает? Хотя, в использовании психоаналитических примеров есть некоторые недостатки, я вновь вынужден использовать данный прием. Я выберу пример который немного похож на случай гомосексуалиста, пример которого, частично, уже был ранее опубликован.

После того, как этому пациенту помешали вступить в сексуальную связь, у него появились состояния деперсонализации и фантазии о материнском чреве. До тридцати лет он был почти нормален. У него был порок сердца, но оно компенсировался и не вызывал каких- либо симптомов. Когда он был вынужден расстаться со своим

См. случай в «Состояния деперсонализации в свете теории либидо» Практика и теория психоанализа New York International Universities Press 1955.

партнером по бизнесу, который также был ему другом он заболел, но приписывал это своему больному сердцу. Хотя некоторые специалисты и говорили ему что его текущее заболевание совершенно не связано с сердцем он продолжал консультироваться с врачами пока один из них не посоветовал ему обратиться к психоаналитику. Его страдание было отмечено специфическими головными болями. Они состояли из зудящих покалывающих колющих и обжигающих ощущении в голове и ощущения, как будто вокруг черепа был сжат тугой обруч. Всякий раз когда эти ощущения становились особенно острыми он чувствовал необычною слабость, для описания которой он не мог подобрать иных слов кроме как «чувственное удовольствие». Он был умным но не образованным человеком и поэтому менее способным скрывать словами свои чувства и мысли.

Поразительно, что человек который так сильно страдал и который действительно производил впечатление очень больного человека находил в своем страдании чувственное удовольствие. На вопрос о сексуальной жизни он дал типичный ответ, что все хорошо. Свою болезнь он приписывал другим причинам, а именно проблемам на работе. Так как с расставанием с его партнером по бизнесу наступили тяжелые времена, он был вынужден очень усердно работать, что и нанесло вред и без того нездоровому сердцу. Он однако забыл что он и ранее усердно работал, но несмотря на что чувствовал себя хорошо. После расставания со своим другом он часто встречался с ним по самым незначиельным поводам. Он чувствовал, что ему необходимо увидеть его но он не знал почему. Взаимоотношения с женой, которые и до того не были хорошими, еще более ухудшились. Он редко и неохотно имел с ней сексуальные отношения которые не приносили ему никакого удовольствия.

Вскоре стало очевидным что его заболевание вызвано не неудачей в бизнесе, а потерей друга к которому он был сильно привязан. Постепенно анализ вскрыл, что он был много сильнее привязан к своему другу, чем был готов себе признаться. Он окружил его фантазиями, сексуальный характер которых был несомненен, хотя между ними никогда не было близости. Он сублимировал эту связь, как мог. Во всех спорных вопросах он уступал другу брал на себя его работу и стал руководящим началом их бизнеса, которое благодаря его работоспособности было успешным. Однако их дело, по внешним причинам провалилось. Он считал, что потеря их совместного бизнеса лишила его возможности получать удовольствие от работы и жизни, но, в действительности именно потеря друга была вызвала его несчастье. Он все больше и больше отдалялся от других людей работал гораздо меньше, чем раньше и без успеха. Вместо этого он доставлял себе удовольствие различного рода фантазиями, ядром которых, как уже сообщалось выше была фантазия о чреве матери. Сначала он не осознавал содержаний своих фантазий. Он вспомнил что всякий раз когда переживал жизненную неудачу даже в детстве натягивал на голову одеяло и переживал приятное ощущение теплоты и плавания. Анализ вскрыл, что содержанием фантазий был образ плавания в чреве матери и сосания пениса отца. Эта фантазия которая широко распространена среди примитивных людей и основана на идее что ребенок всегда присутствует в чреве матери и что отец питает его во время сексуальной связи, вплоть до тех пор, пока он не станет достаточно сильным чтобы родиться. Его фантазии сопровождались мастурбацией.

Как же он пришел к этой фантазии? В качестве самого раннего воспоминания он сообщил следующее он был болен, пришел врач, его мать стояла позади него, он выпил темное лекарство и закричал «Ва-ва» (вода). Позже он дополнил что воспоминание, сказав, что отец также присутствовал при этом и держал его. Как стало ясно позднее, в этом воспоминании были соединены, по крайней мере, два переживания. Сначала стало очевидным, что врач делал что-то с его гениталиями. Он упал во время игры и поранил их. Он боялся и не разрешал врачу осмотреть себя и прикасаться к ею гениталиям, на которых была ссадина. Рассказывая эту сцену он начал сомневаться. Однажды он заявил, что мать держала его во время осмотра врачом; в другой момент, — отец. Однако, по некоторым причинам, было маловероятно, что его отец находился тогда рядом. В его воспоминании он идентифицировал врача со своим отцом. По всей видимости данное событие произошло, когда ему было два с половиной года. Так как тех пор у него появился постоянный страх за свои гениталии, эта рана, должно быть, стимулировала страх кастрации.

По всей видимости, темное лекарство, которое было ему дали, связано с другим опытом. Мать кормила его грудью в течении очень длительного периода, поскольку он яростно сопротивлялся отнятию от груди. В конце концов, мать помазала свои соски плохой на вкус смесью. Когда он взял горькую на вкус грудь в рот, он сплюнул, заплакал и закричал «Bd-ва» (вода).

Материнская грудь и собственные гениталии были смешаны в его воспоминании в одно неприятное переживание, если быть капризным, то можно потерять и то, и другое. Потеря собственных гениталий, которой так боялся, была приравнина к потери материнской груди.

Он был незаконнорожденным сыном. Только незадолго до того, как ему исполнилось три года, его отец начал жить с матерью и создал с ней семью. Таким образом, мальчик был внезапно помещен в нормальную и реальную эдипову ситуацию. До этого его отец лишь время от времени посещал их. Хотя в начале мальчик боялся отца, вскоре он заключил с ним мир, полюбил и начал восхищаться им, как и матерью. Однако, отец был строгим, жестоким и эгоцентричным и очень неровным в своем отношении к сыну.

Примерно в это время впервые появились фантазии о чреве матери. Целью этих фантазий был пенис отца, а их основой — чувство неполноценности. Однажды он услышал, как сказали, что он слишком слаб и мал для своего возраста. Кроме того он очень рано узнал что его мать с трудом сводит концы с концами. Он считал, что развит так плохо, потому что недостаточно ест, стремился же он к тому, чтобы стать большим и сильным. Однако, мы знаем, что в этот период у него уже развился весьма сильный комплекс кастрации. Здесь, вероятно, находится корень его чувства неполноценности. Это может объяснить его идею. что он может стать большим и сильным благодаря сосанию пениса отца. По всей видимости гениталии отца были для него заменой материнской груди, потеря которой была столь болезненной.

Существует еще одна связь между гениталиями отца и грудью матери. Он сосал грудь до трех лет, он отчетливо запомнил, что иногда он кусал ее и грудь кровоточила во время сосания, а также дергал грудь руками. В действительности это была одна из причин, почему она так резко перестала давать ему грудь. Когда он фантазировал о сосании пениса отца, он также представлял как откусывает его, из чего извлекал огромное удовольствие. Таким образом, его фантазии включали в себя и изрядную долю мести.

После того, как он потерял свои сублимированные гомосексуальные отношения с другом, он регрессировал к инфантильным фантазиям, в которых он мог дать выход своей любви и ненависти к отцу.

После заметного улучшения состояния в процессе анализе, он постепенно обнаружил связь своего состояния с женой. Он вспомнил, что состояние деперсонализации, а также последующая за ним фантазия о плавании с гомосексуальным намерением, появилась после того, как он был сексуально возбужден и не смог вступить в сексуальную связь с женой. Когда он отметил это, он почувствовал тревогу, а в течении этого дня вернулись и симптомы. Таким образом, запруженное либидо активировало старую фантазию, которая, достигнув сознания, вызвала тревогу и. поэтому тот час же была вытеснена. Вместо генитальных импульсов появились ощущения в совершенно другой части тела, в голове. Эти ощущения приобрели характер симптома.

Почему же симптом пациента был заключен в голове? Помимо символического значения головы как пениса, у нашего пациента была еще одна, индивидуальная причина для такого перемещения. Очевидно в связи с многочисленными фантазиями о воде, которые связанны с фантазией о материнской утробе, в детстве в него был сильный интерес к рыбе, особенно к их головам, глазам и ртам. Он воображал, что его пенис подобен рыбе, живущему существу с головой, глазами и плюющим ртом. Он говорил о своем пенисе только как о голове». Вскоре стало ясно, что он имел в виду головку пениса. Его особый интерес также может быть объяснен комплексом кастрации. Во время летних месяцев его отец порой прогуливался по квартире голым. Следовательно, сын имел возможность наблюдать гениталии отца. Он с завистью заметил не только то, что отец имел большие по размеру гениталии, но также и то, что головка его пениса была открытой. После увиденного мальчик пытался натянуть свою собственную крайнюю плоть, чтобы подобно отцу освободить головку. Однако, однажды он не смог вернуть крайнюю плоть на прежнее место, крайняя плоть вздулась и сформировала обруч вокруг головки. После того как была вскрыта связь между головкой и пенисом, не составляло труда проинтерпретировать остальные головные симптомы.

Покалывание, зуд, жжение, которые были связаны с «переживанием чувственного удовольствия» соответствовали ощущениям, которые он испытывал, когда был сексуально возбужден и которые он мог вызывать во время мастурбации. Его болезнь проявлялась в том, что он не чувствовал соответствующих ощущений в гениталиях, но испытывал их в голове. Удовлетворение, которое он извлекал из симптома, потеряло связь с возбуждением гениталии; теперь оно извлекалось из другой, подходящей для этого, части тела. Однако, оставалось неясным, что обуславливало такую пригодность. Одной лишь идентификации головки пениса с рыбьей головой, вероятно, недостаточно для установления символического равенства. С трудом поддающееся описанию жжение, болезненное и тупое ощущение в голове пациент проследил до других, часто повторяющихся детских переживаний. Его отец был учителем и поэтому первым начал его обучать. Среди разного рода вещей, он принуждал его перечислять по памяти дни недели. Мальчик всегда сбивался на слове «среда», которое он не мог запомнить, и за это отец наказывал его подзатыльником. Чем жестче отец наказывал его, тем меньше он был способен вспомнить название этого дня недели. Но, он думал, что отец бьет его не за забытое слово, а за что-то другое. При слове «среда» (на немецком M'tttivoch. то есть середина недели) он всегда представлял «середину», — пупок своей матери, и был убежден, что отец наказывал его именно за это. (В дальнейшем он сохранил эту привычку приписывать непонятным ему словам искажающий их смысла).

Истерический симптом, наряду с другими вещами, также является символическим воспоминанием реального аффективного опыта.

Пациентка, которая страдала от сходных головных болей, ощущала как будто ее голову сдавливал некий инструмент. Кроме того, она ощущала биение в голове, с которым была связана тревога. В детстве она спала в кроватке рядом с родительской спальней, дверь которой была приоткрыта, и слыша подозрительные шумы, она пыталась хоть мельком увидеть то, что происходило в прилегающей комнате. Поскольку она была еще неспособна вылезти из кроватки она пыталась просунуть голову через перегородку, по застряла между ними и пережила боль и страх. Биение в ее голове соответствует ощущению «пульсации», которое она чувствует в клиторе во время сексуального возбуждения. Таким образом, испытываемая ею боль представляет собой томление и повторение опыта неудовлетворенного сексуального стремления, сходного с детским состоянием.

У нашего первого пациента с извращением возбуждение возникало в гениталиях. Пациент имел эрекции, эякуляции и оргазмы — ясное подтверждение того факта, что, во-первых, существует кооперация между составными инстинктами и гениталиями, а, во-вторых, что сексуальная разрядка происходит в гениталиях, даже если стимуляция проистекает в других эрогенных зонах. У второго нашего пациента с конверсионной истерией в гениталиях не было и следа сексуального возбуждения. Однако, в своей голове он чувствовал боль и различные неприятные ощущения, связанные с «чувственным удовольствием», точно таким же. которое он ранее переживал в гениталиях, когда был сексуально возбужден.

В то время как при извращении инстинктивный импульс сознателен и активен, при истерии он бессознателен и вытеснен. Более того, при конверсионной истерии сексуальная энергия (либидо) изымается из гениталий и перемещается на другой орган. При конверсионной истерии симптом появляется благодаря перемещению генитального либидо на несексуальный орган. Симптом становится заменой возбуждения, полное развитие которого в гениталиях было прервано. К тому же, симптом содержит в себе те фантазии и импульсы, которые не могут быть удовлетворены через гениталии. Сознательно, при исключении гениталий, достигается квазиудовлетворение; однако, бессознательно, затронутая болезнью часть тела приобретает значение гениталий («генитализация»). Тем не менее, такое удовлетворение едва заметно, как в нашем случае или не заметно вовсе, как в большинстве других случаев. Отсутствует реальная сексуальная разрядка. Либидо, сексуальная энергия остается заблокированной, несмотря на попытку выйти через симптом. Поэтому реальное удовлетворение не наступает. Удовлетворение остается неполным, поскольку блокировано течение возбуждения, которое необходимо для реального удовлетворения. Действительно, благодаря симптомообразованию происходит изменение в динамике инстинктивной жизни, но не в ее экономике.

Давайте еще раз рассмотреть развитие симптомов при конверсионной истерии.

Пациент в молодости женился на женщине, которую в то время любил. Брак был неудачным, главным образом по вине жены. Она была придирчивой и подозрительной, с выраженными параноидальными тенденциями. Домашняя жизнь была ему противна; он стремился не бывать дома и искал компании мужчин, однако, не осознавая своих гомосексуальных импульсов. На таких социальных встречах он сублимировался как только мог — он играл музыку и тому подобное. Он сильно привязался к своему последнему партнеру по бизнесу, благодаря которому, в непрямой форме, через проекции, он начал осознавать свои гомосексуальные импульсы. (Он подозревал, что у его друга есть гомосексуально-садистские намерения.). Однако, в сознательной жизни, гомосексуальные намерения не имели для него значения. У него была хорошая способность сублимировать их через преданное сотрудничество в бизнесе. После расставания со своим другом, он тосковал о нем. и, в конце концов,заболел.

Пожалуй, прежде всего следует заметить, что, по всей видимости, каким бы удивительным это не показалось, судьба человеческих существ состоит в том, чтобы повторять прежний опыт; важные ситуации в жизни отражают предыдущие, давно забытые события, которые сознательно полностью никогда и не постигаются. Вне зависимости от того, первичноли или вторично такое «повторение», результат психической регрессии не всегда можно точно определить. Но обычно, необходимо сочетание обоих факторов, чтобы произвести впечатление неотвратимости судьбы.

Данный пациент в начале болезни также повторял важный период своего детства. В теперешней ситуации, после разочарования в жене и потери ее любви, он отвернулся от нее и обратился к мужчинам, точно также как после болезненной потери матери, которая умерла, когда ему было пять лет, он обратился к отцу. Отец ответив ему незначительной любовью. Точно также и в этот раз он с ограниченным успехом пытался достигнуть расположения своего друга, не осмеливаясь сознаться в своей любви ни ему, ни самому себе. После расставания с другом, точно также, так после смерти отца (когда ему было семь лет), у него появилась тревога и тоска, он чувствовал себя навязчиво привязанным к тем местам, где жил его друг, по которым, словно ища его, он бродил без видимых причин.

Фрустрация гетеросексуального либидо отбросило его обратно к гомосексуальности, которая, однако, в начале оставалась бессознательной. Его либидо еще сохраняло возможность сублимироваться. Только после потери гомосексуального объекта его либидо уже больше не находило выхода. Либидо заблокировалось и катектировало вытесненные, пассивные фантазии. В результате они проникли в эго. Вытеснение, которое до момента внешней фрустрации сохранялось, теперь стало проницаемым; вытеснение потерпело неудачу. Дальнейшая судьба побуждений ид, в этом случае, не определена — как это бывает и во всех других неврозах, — так как существует несколько путей. Очевидно, что пока вытеснение эффективно, состояние здоровья более или менее стабильно. Только тогда, когда вытеснение терпит неудачу, оживает и потенциальный конфликт со всеми своими последствиями.

До полного провала вытеснения, у извращения и невроза общий путь. Но с этого момента, их дороги расходятся и ведут в разных направлениях. Или инстинктивное требование настолько сильно, что эго не может оказывать ему сопротивления, или же эго настолько слабо, что тотчас же уступает малейшим импульсам ид. Создается впечатление, что для развития извращения необходимы оба условия.

Если эго перестает сопротивляться стремлениям ид, то к внешней фрустрации добавляется внутренняя фрустрация и возникает невротический конфликт и тревога. Эго ищет способ разрешить этот внутренний конфликт. Сперва им используются старые средства; эго пытается вновь изъять катексис из идей и аффектов. Возобновленный теперь отвод катексиса вызывает то, что мы называем подлинным вытеснением. При конверсионной истерии результатом такого процесса защиты является исчезновение из сознания инстинктивных представителей (идей) и перемещение сексуальной энергии с гениталий на другую часть тела. Таким образом, эго решает невротический конфликт, исключая его из сознания.

Однако, если психический материал исчез из сферы сознания, это вовсе не значит. что он стал пассивным. Он может оставаться активным: просто он теперь подчиняется другим законам. Как только эго удаляет вовлеченный в конфликт материал из системы сознания эго и удерживает заряд энергии в бессознательном ид, тот час же этот материал подпадает под влияние первичного процесса; он перемещается и сжимается. Такое перемещение приводит к формированию истерического симптома. Таким образом, конфликт разрешается через симптомообразованне, он снижается до низшего уровня психического аппарата, где правят отличные от системы подсознания законы. Ранее конфликт был сознательным или подсознательным; теперь же он стал бессознательным, заряженным огромным количеством несвязанной психической энергии.

Кажется вполне вероятным предположение, что при истерии подлинное вытеснение (повторное изгнание) терпит неудачу, по крайней мере частично, поскольку отвергаемые инстинкты, вопреки используемым защитным мерам, все еще находят путь к определенным органам, хогя и не получают доступа в сознательное эго. Примем мы данное предположение или откажемся от него, зависит от того, с какой точки зрения мы рассматриваем невроз. С точки зрения сознательного эго конфликт определенно разрешен. Эго ничего не знает о доставляющих неудовольствие напряжениях. С точки зрения ид, конфликт, по видимому, также решен инстинктивные стремления, более или менее, удовлетворены в симптоме. Тем не менее, если невроз рассматривать в связи с требованиями реальной жизни, такое решение конфликта — это полная неудача, поскольку реальная жизнь ограничена, а реальное удовлетворение невозможно. Симптом, также, предстает неудачей с экономической точки зрения, так как запруженные энергии в симптоме никогда полностью не разряжаются. В аспекте субъективных чувств повторное изгнание отностельно успешно при конверсионной истерии, поскольку из сознания удаляется не только нежелательная идея, но также и аффект перемещается или тормозится. Следовательно, блокирован путь инстинктов к подвижности и действию, что, по существу, является целью защиты. Фактически, при конверсионной истерии процесс защиты заканчивается симптомообразованием. Симптомообразование представляет собой компромисс, против которого эго уже не выдвигает каких-либо возражений. Содержащиеся в нем тенденции и стремления теперь находятся вне зоны влияния эго.

В то время как конверсионная истерия свободна от тревоги, в фобии она является наиболее поразительным симптомом. Как мы знаем, тревога появляется, когда возникает конфликт между стремлениями ид и стремлениями эго. Если цель вытеснения — защита от инстинктивной угрозы, тогда непрекращающаяся тревога при фобии означает, что эго не предотвратило и не преодолело угрозу посредством образования невротического симптома; следовательно вытеснение по-видимому потерпело полный провал. Однако, это не совсем так. Фобия отчасти похожа на извращение. Человек, подверженный фобии, однако, страдает не от сознательного извращения, а от тревоги, потому что он не способен ни прибегнуть к извращению, ни вытеснить его полностью.

Позвольте напомнить вам о фобической пациентке. Она чувствовала тревогу не все время. Тревога появлялась только тогда, когда она играла перед большим количеством зрителей. Анализ показал ей, что угрозой, которая скрывалась за тревогой, был бессознательный эксгибиционизм. Сознательное содержание абсолютно не выдавало ее склонность демонстрировать себя обнаженной. Как бы то ни было, до тех пор пока тревога защищала пациентку от инстинктивного вторжения в сознание, она была оправдана. Сознательно, она боялась публику, а не собственных извращенных желаний. Однако, когда мы узнали, что за публикой скрыт ее старший брат, заменявший отца, перед которым в детстве она действительно выставляла себя напоказ и которого, в подростковом возрасте, она сексуально желала, мы можем увидеть, что при фобии первоначальный объект вытеснен также, как при извращении и конверсионной истерии.

Несмотря на это, идея объекта не полностью исчезла из сознания, как при конверсионной истерии, а была смещена на другой объект во внешнем мире и другую ситуацию.

При конверсионной истерии, вытеснение удаляет из сознания ментальный образ объекта (амнезия). При фобии, вытеснение приводит к перемещению этого образа на внешний объект. Таким образом, в целом, симптомообразование при фобии, как и при конверсионной истерии, подчиняется законам перемещения. Однако, при конверсионной истерии также вытесняется аффект; в некоторых случаях вытеснение настолько полное, что просто поразительно с каким безразличием переносится симптом. При извращении, ментальный образ объекта вытеснена, однако инстинкт не только сознателен, но и имеет доступ к действию. При фобии, объект вытеснен, а инстинкт, благодаря перемещению, лишь замаскирован незначительными искажениями. Пациент с извращением — раб инстинкта, в то время как тревожный истерик защищается от инстинкта. Тревога связана с замещающей идеей, которая является результатом перемещения. Следовательно, пациент с извращением вытесняет только объект, вовсе не вытесняя инстинкт, или вытесняя лишь в малейшей степени; конверсионный истерик вытесняет и объект, и инстинкт; пациент с фобией первоначально вытесняет только объект, а инстинкт лишь во вторую очередь. Одна из важнейших задач фобии — удержать фантазию вне сознания; благодаря перемещению она делается неузнаваемой. В таком случае тревога — защитная мера против появления вытесненной идеи. То, что замещающая идея связана с первоначальной идеей и, что эта связь не является поверхностной, подтверждается тем фактом, что при ее появлении бессознательно воскресает ситуации опасности, на которую эго — как всегда — реагирует тревогой.

Хотя тревога и является наиболее общей реакцией на инстинктивную угрозу, она не всегда представляет собой патологию. Нашу пациентку действительно однажды напугал брат, и в тот момент тревога, возможно, была оправдана. Однако, позже тревога превратилась в патологию: это подтверждает явное отсутствие мотивации в ситуациях, когда возникающая тревога была связана с замещающей идеей, которая на первый взгляд казалась бессмысленной. Патологией при тревожной истерии является немотивированное появление тревоги при восприятии объекта или ситуации, на первый взгляд не представляющих опасности. При тревожной истерии психическая энергия перемещается почти также, как при конверсионной истерии. Чем дальше от сознания тревожного истерика первоначальная идея, тем успешнее вытеснение.

Но, если замещающая идея входит в сознание и воспринимается, возникает тревога. Таким образом, условием для тревоги является восприятие заменителя объекта, который первоначально вызвал тревогу. Однако, если при конверсионной истерии невротическая продуктивность завершается формированием заменителя в форме симптома, то при фобии — это только начало. Действительно, аффект тревоги — это реакция, которая постоянно повторяется в связи с заменителем, словно заменитель — это и есть первоначальный объект. При тревожной истерии тревога распространяется, создаются замещающие идеи замещающих идей, ассоциативная цепь удлиняется. Тревожная истерия (фобия) находится между извращением, конверсионной истерией и обсессивным неврозом. Тревожная истерия генитальна подобно конверсионной истерии, но садистски окрашена (как в обсессивном неврозе). При фобии симптом содержит в себя замещающую идею и тревогу. Что касается замещающей идеи, фобия имеет сходство с конверсионной истерией, но свойственный ей аффект тревоги, за которым скрываются почти не искаженные инстинкты, ближе к извращению.

В целом, конверсионный истерик отделяет свою инстинктивную жизнь от реальности; фобическому пациенту это не удается. Эго конверсионного истерика ничего не боится, ни из внутренней, ни из внешней реальности; его эго сохраняет спокойствие (за исключением тех случаев, когда внутреннее восприятие (как и тревога) может вызывать боль; действительно, мы знаем, что реакция на опасность может представлять собой боль или страх). Эго пациента с фобией, наоборот, травмируется внешним миром, который, в действительности, является проекцией его собственного внутреннего мира. Невротический конфликт при конверсионной истерии — это отщепление от эго. Однако, при фобии, конфликт ближе к эго и сознанию и действующие лица в нем — это эго и внешний мир. Верно, что конфликт между эго и первоначальной идеей не становится сознательным, а между эго и замещающей идеей становится. При тревожной истерии эго цепляется за реальность объектов, однако, это уже не первоначальные объекты, а производные отних, на которые пациент проецирует свои собственные импульсы. Часть эго, которая боится этих объектов — это как раз та часть, которая проявляется р болезни. Эта часть зародилась в то время, когда границы между эго и внешним миром не были еще достаточно четкими, когда существовала путаница, одно выдавалось за другое. Патологически реагирующая часть отщеплена от эго. При конверсионной истерии собственное тело становится внешним миром. Здесь психические процессы (мысли, идеи, эмоции, чувства) выражаются через тело. Хотя при истерии объекты (конверсия и фобия) и не всегда четко отделены друг от друга и от собственного тела, тем не менее, связи с внешним миром нс разрываются.

При обсессивном неврозе во многих случаях ситуация с самого начала такая же, как в фобии, что и иллюстрирует следующий пример:

Молодая девушка, ранее обсуждаемая нами пациентка, и ее жених обнимались на скамейке в саду. Когда несколько молодых людей прошли мимо них, она испугалась, что они расскажут ее жениху, что она уже не девственница. После этого происшествия она начала избегать этой скамейки, а по возможности также района, где она росла и где прошло ее детство. Если ей было нужно туда идти, она становилась беспокойной и тревожной. Из страха, что ее сексуальное прошлое будет обнаружено, возникала сложная для понимания обсессивная идея, что у нее есть соблазнять детей, в частности собственную маленькую дочь. Для того, чтобы не поддаться этому импульсу, она предпринимала особые предосторожности при обращении с детьми, особенно со своей дочерью. В конце концов, она уже не могла приблизиться к ней без досаждающей ей обсессивной идеи. Она больше не отваживалась прикасаться к дочери и оставила всю заботу о ребенке своей матери.

Она была убеждена, что если поддастся своему импульсу, то повредит своему ребенку. В действительности же, ее бессознательное желание причинить вред было направлено на мужа, по отношению к которому она, во многом, чувствовала себя виноватой. Вред, который она могла бы причинить ребенку, был бы местью ее мужу. Существовали веские причины для выбора ребенка в качестве средства мщения. Это та же самая пациентка, брат которой совершил самоубийство и о которого называли соблазнителем детей. Молодые люди, которые вызвали ее тревогу в вышеописанной ситуации, были ее первыми детскими друзьями. В детстве она была дикой, с мальчишескими наклонностями. Она имитировала любое поведение своего старшего брата, была агрессивной, и действительно соблазняла других детей на сексуальные игры. Ее мать застала ее за этими играми и наказала за это. Мать также часто угрожала, что ее накажет отец. Ребенок ожидал этого наказания, но тщетно. Если отец причинял ей время от времени боль (он был врачом), она переносила ее с удовольствием.

Отец и братья боготворили ее и превозносили ее красоту. В двенадцатилетнем возрасте и даже позже, она расхаживала по дому голой, чтобы получить удовольствие от их восхищения. Она хорошо знала, что это уже не прилично и умышленно претендовала на роль несведущего ребенка.

У этого несдержанного и агрессивного ребенка, инстинктивная жизнь которого совершенно не подвергалась торможению, очень рано возникло сильное чувство вины. периодически она чувствовала себя несчастной, проводя бессонные ночи в самоупреках и молитве. После подросткового возраста она полностью изменилась. Она стала целомудренной и не желала, чтобы ей напоминали о ее детских выходках и грехах.

Теперь же, впервые встретившись лицом к лицу с требованиями сексуальной жизни, она не чувствовала себя способной на это. Ее сексуальная жизнь находилась под сильным давлением чувства вины. Когда, молодой человек, который напоминал ей о ее детских выходках, случайно прошел мимо, ее охватил тот же страх, который она чувствовала и связи со своей матерью, отцом, старшим братом. После идентификации со своим младшим братом, давление чувства вины стало еще больше. Она пыталась освободиться от этого мучения; вероятно, частично по этой причине, она влюбилась, но чувствовала себя несчастной из-за странного поведения жениха, особенно из-за его нерешительности (сама она тоже была весьма нерешительна). Из-за своей амбивалентности она все больше и больше отдалялась от него. Ожили ее старые фантазии и желания, а именно сексуальные и агрессивные проявления по отношению к детским партнерам по игре. Тревога защищала ее от осознания желаний, также как и брак, на который она была согласна несмотря на внутренние возражения. Она умела хорошо подавлять свою ненависть к мужу. Направленные на него агрессивно-сексуальные желания были смещены на ребенка и, таким образом, отчасти разряжены. Ребенок приобрел для нее двойной смысл: во-первых, он представлял одного из многих детей ее собственного детства; во-вторых, ребенок символически представлял собой пенис, главным образом пенис ее мужа (регрессивно — пенис ее брата). Для того. чтобы нс повредить своему ребенку (пенису), она стала особенно осторожна в своих отношениях с детьми. Это особенно верно относительно ее отношений с собственной маленькой дочерью. Так, в конце концов, она вовсе стала избегать прикосновений к ребенку. Таким образом, контакт с ребенком был исключен вовсе, а опасность отодвинута. В некотором смысле она вела себя магически. Она повиновалась запрету (табу против прикосновения), который играл очень важную роль в ее детстве. Она часто нарушала запрет прикасаться к гениталиям детей, за которым скрывался запрет на мастурбацию. Мастурбация сама по себя имела для пациентки магический смысл. Компульсивная мысль «я не должна прикасаться к моему ребенку» на глубинном бессознательном уровне означала «Если я мастурбирую, моя мама умирает» (В пациентке таилась глубоко укорененная ненависть к матери).

В то время как при истерии удовлетворение, в той или иной степени, достигается, хотя бы бессознательно, при обсессивном неврозе как правило предотвращается любое удовлетворение. Причина, вероятно, заключается в том, что при этих двух типов заболеваний преобладают различные инстинктивные потребности. При истерии на переднем плане находятся генитальные импульсы, для отвержения которых у эго меньше причин, чем для отвержения догенитальных импульсов обсессивного невроза. Верно, что при последнем инстинктивные импульсы отвергаются даже сильнее, чем при истерии, а, кроме того, либидо обсессивного невротика регрессирует на догенитальную, анально-садистскую фазу. В начале, каждый генитальный импульс обсессивного невротика лишь сопровождается слабыми анально-садистскими импульсами, однако позднее, по мере развития заболевания, они становятся доминирующими. При этом защита, главным образом, направлена против этих импульсов. Верно, что истерик, как и обсессивный невротик, избегает тревоги кастрации, но в истерическом симптоме генитальные стремления повторяются вновь.

Как мы уже говорили, обсессивный невротик больше преуспевает в бегстве от генитальных импульсов, но вместо них появляются анально-садистские. Они не допускаются до сознания, но изъятая из них энергия проявляется в изменении характера. Отрицание любого инстинктивного удовлетворения объясняет склонность обсессивного невротика к аскетизму. По мере развития заболевания защита уже не может быть полностью справляться со своей задачей. В конце концов, стремление к удовлетворению преодолевает все противостоящие тенденции. Это утверждение иллюстрирует случай, который я уже упоминал. Этот пациент страдал от навязчивого стремления настолько тщательно чистить и тереть свой пенис после каждого мочеиспускания, что у него возникала эрекция.

Таким образом, симптомообразование при обсессивном неврозе, как при фобии и истерии, следует законам перемещения. Однако, в то время как при конверсионной истерии инстинктивная энергия перемещается на другой, несексуальный объект, а при фобии объект заменяется на нечто другое, при обсессивном неврозе происходит нечто более глубокое: появляются уже знакомые нам формирования реакций. Они состоят из чрезмерных предосторожностей, тревожного избегания определенных людей или ситуаций, самоотречения, самоистязаний и искуплений, компульсивных по своей природе. При фобии замещающая идей отвергается благодаря тревоге, а при обсессивном неврозе — через изменения характера. Эго становится особенно нетерпимым к инстинктивным требованиям. В серьезных случаях навязчивость содержит исключительно защитные действия, причем в такой степени, что симптомообразование совпадает с формированием реакций. Благодаря формированию реакций замещающая идея отвергается, остается только аффект, — весьма болезненное, часто бессознательное, чувство вины.

Навязчивое мытье — это пример такой реакции и симптоообразования. Именно изводящее побуждение к чистоте, которое, обычно, возникает как реакция это на сексуальную нечистоплотность (мастурбация) и анальные импульсы и желания, в то же самое время символически означает «нечистоплотность». Даже при обсессивном неврозе инстинкт не может быть полностью вытеснен. Он всегда найдет выход наружу под личиной навязчивости. Даже при обсессивном неврозе, частичное удовлетворение часто происходит в форме конверсионно-истерических симптомов. Обсессивный невроз почти никогда не проявляется в чистой форме. Он часто начинается с истерии и в процессе его развития также появляются истерические симптомы. Истерия часто начинается в детстве, а позднее, обычно в подростковом возрасте, сменяется обсессивным неврозом.

У ранее упоминавшегося пациента, обсессивному неврозу предшествовал сохраняющийся в течении многих лет энурез. Пациент был благочестивым евреем. Заболевание началось сразу же после конфирмации, через которую евреи проходят в день своего тринадцатилетия. Такое торжество, по мнению Райка, имеет черты ритуалов, совершаемых в подростковом возрасте у первобытных народов. Мальчик был принят в «общество мужчин» и теперь сам стал мужчиной, что принесло ему огромную радость. Спустя девять дней был Еврейский День Искупления, на котором нужно было исповедаться в собственных грехах, чтобы примириться с Богом. Этот день он начал с сомнений по поводу Бога, на которые он отреагировал настолько сильно (чувством вины и актами искупления), что в течении ряда лет не мог вести нормальную жизнь.

До подросткового возраста он страдал от энуреза. С началом подросткового возраста, когда он вновь начал мастурбировать, энуреэ стал реже. После того, как во время анализа ослабли и даже исчезли некоторые его обссессивные симптомы, он вновь стал мочиться каждую ночь.

Я не хочу погружаться в детальный анализ этого симптома, но хотел бы предоставить достаточное количество вскрытого материала, чтобы проиллюстрировать то, как истерический симптом проникает в обсессивный невроз. Значение этого симптома разнообразно. Во-первых, энурез был заменой инфантильной мастурбации с инцестуозными желаниями. Кроме того, энуреэ был реакцией на комплекс кастрации и протест против угрозы кастрации. Энурез удостоверял и подтверждал размер и силу его пениса. Помимо этого, струя мочи имела для него магическое значение. С ее помощью он мог достигнуть каждого, кого хотел, мог прикоснуться к человеку, оплодотворить почву, создать дьяволов и так далее. Следовательно, акт мочеиспускания также представлял собой выражение агрессии («всемогущества и магии») В то же самое время, таким образом он мог также пачкать себя и других. Он чувствовал злобное удовольствие, когда его мать или cecтра были вынуждены сушить ее кровать по утрам. Пачкать мочой для него было эквивалентным пачканию фекалиями. Он был сильно озабочен произведением обильного количества фекалий, причем этот симптом сохранялся как один из главных симптомов его обсессивного невроза. Чтобы достичь этого, он должен был много есть, и в соответствии с его привычками питания, периоды обжорства чередовались с периодами воздержания. Произведение большого количества фекалий было для него таким же большим достижением, как и сильная струя мочи и просто мочеиспускание.

В связи с амбивалентным отношением к собственному отцу, он то возвеличивал его, то видел в нем воплощение всех человеческих пороков. Соперничая с ним, он сохранял надзор за выделительными функциями отца. Когда его отец шел в туалет, он хотел знать как много было мочи и фекалий. Если отец часто заходил в туалет, он думал, что он притворяется, так как считал его неспособным на дефекацию и уринацию, поскольку он ни на что не был способен. Себя же наоборот, он считал весьма способным на осуществление этих функций. С другой стороны, он чувствовал, что если отец обходился без дефекации, уринации и еды, то тогда это проявление святости и величественности, и тогда ею отец подобен Богу, у которого нет человеческих потребностей. Таким образом, его амбивалентность проявлялась в том, что в один момент вегетативные функции были на службе аскетических и агрессивных тенденций, а я другой момент, - на службе либидозных стремлений. В любом случае, эти идеи вращались вокруг комплекса кастрации и потенции отца. Из данного примера можно увидеть, что боги являются жертвами атрибута «святости», который навязывается им с агрессивным намерением.

В данном случае особенно интересно отметить, как симптом истерического характера может быть заменен симптомом обсессивного характера. До подросткового возраста, пациент страдал от энуреза. Пенис был исполнительным органом генитальных стремлений, хотя возбуждение и исходило из уретральной слизистой оболочки. После того, как обсессивный невроз был преодолен, энурез прекратился, а его место заняли анальные и садистские импульсы, замаскированные в фантазиях. Фактически, до подросткового возраста анальные и садистские импульсы подобным образом снабжали энурез побуждающей силой, но затем гениталии стали использоваться в качестве исполнительного органа. Все вытесненные импульсы были сконцентрированы в гениталиях. Патологический симптом, энурез, следовательно, имел генитально-истерической природу. После подросткового воэраста, генитальная организация по большей части была прервана, а на свет вышли анально-садистские импульсы в чистом виде, по всей видимости из-за того, что прохождение через гениталии было невозможно. Анально-садистские импульсы стали причиной того, что эго создало обсессивные реакции, такие как folic de iloule, обсессивное мышление и навязчивое мытье. Но в те моменты, когда энурез появлялся вновь, компульсивное невротическое страдание уменьшалось.

Причиной симптомообразования в обоих типах заболевания (истерия и обсессивный невроз) является защита от инстинктивных требований эдипового комплекса. Разница состоит в том, что при обсессивном неврозе, в результате регрессии, добавляется защита против догенитальных анально-садистских импульсов. По всей видимости, либидозные стремления, которые сконцентрированы в генитиалиях, даже если они и достигают лишь минимального удовлетворения посредством максимального искажения (очевидно из-за возросшего садизма), сталкиваются с меньшей оппозицией со стороны эго, чем те либидозные стремления, которые относятся к догенитальным стадиям. Менее терпимое эго соответствует менее организованному либидо обсессивного невротика, суперэго которого не выносит даже замещающих идеи, которые заняли место анально-садистских идеи.

По этой причине компульсивный невротик должен всегда защищаться заново, его симптоматика нарастает, тогда как симптоматика истерика остается более или менее постоянной. В то время как при истерии, то, что уже было отвергнуто, больше не оказывает какого-либо влияния на эго, при обсессивном неврозе оно способно войти в контакт с эго и оказать на него влияние. То, что было отвергнуто возвращается как орудие отвержения в форме навязчивого действия или мышления, — то есть через симптом, как например при навязчивом мытье, которое одновременно имеет символическое значение и защиты, и удовлетворения. Исходя из этой точки зрения, при компульсивном неврозе удовлетворение происходит сходным образом, может быть, даже в большей степени, чем при истерии. При компульсивном неврозе это происходит при участии воспринимающего эго, а при истерии, без его участия. Это, возможно, объясняет тот факт, что компульсивный невротик чувствует себя более ответственным за свой инстинкт, чем истерик. Кроме того, конверсионная истерия протекает в области телесного эго, как обсессивный невроз, — в области психического эго.

Частичное удовлетворение инстинктивных потребностей через симптом приносит первичную прибыль от болезни. Однако, каждый невротик страдает от своей болезни; истерик меньше, обсессивный невротик больше. Напряжение, вызванное блокированием инстинктивной энергии (экономический фактор) само по себе, не может объяснить невротического страдания. Обсессивный невротик страдает не только от фрустрации; в его симптоматике также наличествует самоистязание. Эта черта содержит агрессивные и деструктивные импульсы ид, которые нацелены на объект. Садизм, направленный против объекта, обращается против субъекта, направляется на эго. Аутосадизм обсессивного невротика принимает форму самоупреков, пожертвований, актов искупления и осуждения, обеспечивая удовлетворение потребности в наказании. Обычно, обсессивный невротик допускает удовлетворение либидозных стремлений только тогда, когда он, к тому же, может себя наказать за удовольствие он должен заплатить самоистязанием.

Удовлетворение потребности в наказании не характерно исключительно для обсессивного невротика. Потребность в наказании присутствует в каждом неврозе. То есть у каждого невротика (как и любого человека) есть суперэго и чувство вины, которое является движущей силой защиты от инстинктивных импульсов. Однако, это не значит, что потребность в наказании проявляется в каждом невротическом симптоме. В некоторых случаях истерии, например, она может отсутствовать, симптомы большинства истериков развиваются не из-за потребности в наказании, а из-за cтpaxa быть наказанным. Потребность в наказании, если она проявляется, манифестируется в различных формах, порой это пассивность, цель которой — мазохистское удовлетворение, порой — оппозиция и протест, провоцирующий наказание.

На вопрос о том, почему при одних формах заболевания стремление к наказанию сильнее, чем при других, есть два ответа. Либо такой человек имеет большую мазохистскую предрасположенность, либо его суперэго строже и требовательней. При обсессивном неврозе садизм, который с самого начала сильнее, соответствует более требовательному суперэго. По мере того, как эго преодолевает садистские импульсы, суперэго становится более жестким и агрессивным, вероятно, вследствие фиксации на анально-садистской стадии и регрессии либидо. Возникает порочный круг, жестокость против субъекта возрастает по мере того, как суперэго становится более требовательным и жестоким, суперэго, в свою очередь, становится более требовательнее и жестче, если оно отражает садистские импульсы.

При истерии, под личиной симптома может скрываться ненависть. Одна из наиболее частых реакций на разочарования в любви, особенно в детстве ——это ненависть, а не безразличие. Многие любовные отношения, на самом деле, прекращают свое существование из-за привязанности, в основе которой лежала ненависть. Так, например, существуют депрессивные истерики, которые цепляются за своих партнеров с чрезмерной любовью только потому, что они пока не способны на осуществление мести. На первый взгляд они производят впечатление меланхоликов.

Сейчас уже вполне очевидно, что во всех заболеваниях, включая извращения эго запускает и сохраняет процессы защиты не только вследствие болезненного напряжения (вызванного неудовлетворенной потребностью), но и под влиянием суперэго. Однако, суперэго не играет одинаковую роль во всех неврозах. Качество и интенсивность влияния суперэго на процессы защиты зависят от природы суперэго. Если оно чрезмерно суровое, даже садистское, тогда возникает не только моральная тревога, но и с намерение удовлетворить деструктивные инстинкты чьим психическим эквивалентом является потребность в наказании. Потребность в наказании явно проявляет свою силу при обсессивном неврозе, а еще более ясно — при меланхолии. Если суперэго более терпимое и любящее, чувство вины вызывает страх потерять любовь той личности, которая представлена в эго-идеале. Встречаются истерические женщины, которые держатся в стороне от всех мужчин из-за бессознательного страха потерять отцовскую любовь.

В симптомообразовании задействованны два фактора динамический и экономической. Первый проявляется благодаря вмешательству суперэго, второй - вследствие блокирования либидо, которое вызывает неприятное напряжение. Симптообразование всегда инициируется вытеснением, то есть изъятием либидо из инстинктивных представителей. Сходные с вытеснением процессы уже известны нам из нормального развития личности например, изменение характера и сублимация при формировании суперэго. Во всех этих процессах либидо изымается из стремлений ид и скапливается в эго. В эго либидо десексуализируется и проявляется как индифферентная психическая энергия, которую эго использует в соответствии со своими собственными целями, то есть для овладения внешним миром и ид. Другая часть либидо здоровой личности удовлетворяется непосредственно через объект. Процесс вытеснения, то есть, изъятие либидо из инстинктивных представителей, приводит к блокированию либидо. Что же происходит с либидо? Одна его часть удовлетворяется непосредственно через симптомы, а другая часть используется другим образом.

При фобии либидо формирует контркатексис (как уже было описано в главе о процессах защиты), так как оно катектируег замещающие идеи, появляющиеся после вытеснения. Этот катексис исходит уже из эго, а не из ид. Либидо, по своей природе, уже не сексуально, не служит оно и для удовлетворения стремлений ид; оно теперь защищает эго от вторжения вытесненного материала. Эта психическая энергия перемещается на внешние объекты, чтобы защитить эго от появления представителей опасного инстинкта. Это также верно для обсессивного невроза, с той лишь разницей, что при обсессивном неврозе эго защищается не через катексис окружения, но и посредством формирования реакций. Самоистязающая, садистская природа формирования реакций обсессивного невроза может служить примером разделения инстинктов и десексуализации либидо, которая сопровождается контркатексисом.

Контркатексис при конверсионной истерии не настолько очевиден. Создается впечатление, что в данном случае либидо целиком катектирует несексуальные органы телесного эго, вызывая изменения в моторных и сенсорных иннервациях. Таким образом, симптом связывает все либидо, и оно действует как контркатексис. Однако, вряд ли при истерии имеет место разделение инстинктов и десексуализация.

Таким образом, мы видим, что в данном случае симптомы, также, формируются благодаря перемещение психической энергии. Овладение инстинктами происходит не только посредством редукции силы их заряда (в результате изъятия либидо), но, также, и благодаря тому, что эго утилизирует изъятую из инстинктов энергии и использует ее для укрепления защиты.

На основании наших рассуждении мы можем заключить, что контркатексис делает значительный вклад в симптомообразование; то есть, определенное количество энергии перемещается с ид на эго. При конверсионной истерии контркатектированно телесное эго; при компульсивном неврозе — психическое эго. Изобретательность психического аппарата и экономичность работы проявляется следующим образом: та же самая энергия, которая в ином случае способна усилить эго, начинает служить эго, если ей удается успешно просочиться через фильтр эго.

Каким бы парадоксальным это не показалось, но то, что должно быть отвергнуто, становится, до некоторой степени, отвергающей силой, конечно при условии, что происходит смена психической системы. Симптомообразование, по всей видимости, не всегда заканчивается контркатексисом. Если, например, для предотвращения возврата вытесненного импульса уже недостаточно изменения характера компульсивного невротика, вступают в действие дополнительные методы, такие как уничтожение и изоляция, которые принимают характер ритуала.

Симптомообразование, способ решения невротического конфликта, зависит от организации эго. Действительно, невротический конфликт возникает, когда появляется угроза функционирования принципа удовольствия-неудовольствия; эго может решить конфликт только тогда, когда приведены в действие защитные силы. Следовательно, тип невроза зависит от используемого для разрешения конфликта способа защиты, что в общем виде уже было отмечено и ранее.

Таким образом, мы видим, что в развитии невроза задействованы оба типа инстинктов, — либидозные инстинкты (инстинкты жизни) и деструктивные инстинкты (инстинкты смерти). При определенных типах конверсионной истерии, например при globus hystericus, либидо получает удовлетворение через симптом, в то время как агрессия, которая, в виде более или менее очевидного садизма, сопровождает любой сексуальный инстинкт, трансформируется в чувство вины и находит удовлетворение в проявлениях этого чувства.

В тех же случаях конверсионной истерии, где присутствует сильные мазохистские тенденции, либидо и агрессия удовлетворяется одновременно, благодаря симптому, а чувство вины отсутствует. Это особенно заметно в тех случаях, когда не возникает какого-либо актуального симптоматического невроза, а инстинктивная жизнь удовлетворяется через мазохистское поведение.

При обсессивном неврозе частичное удовлетворение либидо и агрессивного инстинкта сменяют друг друга, будто ища компромисс. При фобии либидо едва ли получает удовлетворение, в то время как чувство вины находит его в виде потребности в наказании, как, например, в случае ограничения личной свободы.

Формирование реакции, уничтожение, изоляция и тому подобное преследуют одну цель — они стремятся защитится от либидозных стремлений. При меланхолии удовлетворения достигает лишь агрессия, а не либидо. При шизофрении, удовлетворение инстинктов происходит в соответствии со стадией развития заболевания. При паранойе, например, удовлетворение направленной на себя агрессии достигается с помощью проекции; благодаря этой защите инстинктивные возбуждения могут удерживаться вне эго.

У нормального человека инстинктивные потребности удовлетворяются до тех пор, пока это допускают реальные обстоятельства; иначе же они сдерживаются, а их удовлетворение откладывается. Пациент с извращением, однако, также как и некоторые психотики, не может добиться адекватного самоконтроля. Его эго пренебрегает всеми этическими, эстетическими и социальными соображениями, чтобы обеспечить инстинктивное удовлетворение. Обычный здоровый человек способен на необходимые для удовлетворения инстинкта действия; ради этой цели он готов к осуществлению реальных изменений во внешнем мире без вхождения в конфликт с самим собой и внешним окружением. Невротик занимает промежуточное положение между здоровым человеком и пациентом с извращением или психотиком; он не способен долго выносить напряжение, вызванное неудовлетворенной потребностью, но, также, неспособен и достичь удовлетворения в реальности. С одной стороны, он стремится к удовлетворению своих потребностей, с другой стороны, он должен тормозить их. Многие невротические симптомы более или менее удовлетворительно достигают обеих цели посредством одного действия. Чтобы добиться удовлетворения нормальный человек изменяет внешний мир; истерик изменяет себя. Действительно, истерик не стремится к какому-либо реальному изменению; наоборот, он блокирует свою инстинктивную жизнь от внешнего мира и удовлетворяет ее аутопластически, отыгрывая ее через собственное тело, подобно тому, как во сие жажда может быть утолена посредством галлюцинации. Женщина с globus hystericus действительно чувствует в своем горле чужеродное тело; это переживание проистекает из бессознательного сокращения мускулатуры. Другая женщина, чье желание иметь ребенка не может быть выполнено, развивает большой живот и приходит к убеждению, что она беременна. Согласно Ференци, истерик материализует свои желания, осуществляет их через свое собственное тело.

Характерны ли аутопластические меры только для истерии или они имеют место и при других неврозах?

Нет сомнений, что при фобии, желание не может быть осуществлено с помощью собственного тела. У такого пациента возникает тревога, и он спасается от опасной идеи бегством. Все возрастающее ограничение свободы движений — это результат бегства от вновь возникающих опасностей. У нормального человека. которому угрожает опасность и который не чувствует в себе достаточно сил противостоять ей, также может возникнуть тревога и стремление спастись бегством. Однако, если опасность нарастает и начинает угрожать его существованию, то он все-таки предпримет меры, чтобы избежать опасности. Пациент с фобией, однако, вместо того, чтобы произвести изменения во внешнем мире, изменяет самого себя. Он пытается избежать тревоги, которая как бы парализует его. Помимо прочего, любая попытка осуществить изменения во внешнем мире будет бессмысленна еще и потому, что источник опасности лежит в нем самом. Кроме того, по-видимому, такой человек чувствует, хотя бы бессознательно, что по своей природе его тревога — психическая, и, что он не может повлиять на нее, изменяя реальность. В этом пациент с фобией также отличается от психотика, который верит в объективное существование своей фобии», а, следовательно, предпринимает действия, направленные на внешний мир, пытаясь устранить опасности, которые кажутся ему реальными.

Обсессивный невротик также использует аутопластические меры для разрешения невротического конфликта. Направленные на объекты внешнего мира импульсы ид обращаются против личности самого субъекта. Таким образом, вместо того, чтобы использовать освободившуюся психическую энергию для изменения внешнего мира, обсессивный невротик изменяет свой собственный характер. Также как пациент с фобией считает, что сможет спастись от требований ид при помощи моторного аппарата, обсессивный невротик считает, что сможет достичь той же цели с помощью мер предосторожности: магических формул и ритуала. Индивиды обоих типов в какой-то степени ошибочно принимают внутренний мир за внешний, так как верят, что могут трансформировать внешний мир через внутренние изменения в эго. Страдающая от агарофобии пациентка считает, что сможет избавиться от стремления к проституции, избегая улиц. Обсессивный невротик считает, что сможет предотвратить несчастье посредством повторения определенных молитв.

В то время как тревога пациента с фобией, по-видимому, иногда может иметь рациональное основание, различные ритуалы обсессивного невротика производят впечатление непостижимой магии. Под всемогуществом и магией подразумевается, что человек считает, что обладает несокрушимой силой, при помощи которой он способен осуществить все свои желания и изменить окружающий мир. В действительности же, он изменяет только самого себя. Определенная мысль, действие, вербальная или моторная магическая формула является для обсессивного невротика силой, осуществляющей все его желания и предотвращающей любое неприятное событие. При конверсионной истерии, желания по большей части осуществляются в симптомах; при обсессивном неврозе на ранних стадиях заболевания они в основном отвергаются; таким образом истерик использует преимущественно позитивную магию, а обсессивный невротик — негативную магию. При конверсионной истерии изъятое из вытесненных идей либидо, с помощью магических способностей эго, перемещается в телесные иннервации.

Однако, еще не совсем ясно, каким образом происходит «скачок от психического в физическое». Удивительная близость психического и физического при истерии, возможно, может быть прояснена следующим рассуждением. Каждый психический процесс происходит из бессознательного ид и обладает прогрессивной тенденцией к достижению моторной и сенсорной части эго. Чтобы достигнуть разрядки посредством этой сферы эго психический процесс должен пересечь все психические системы, включая подсознание.

Инстинктивный представитель (идея) может стать сознательным лишь тогда, когда бессознательная идея формирует связи с подсознательной вербальной идеей и обеспечивает, посредством специального процесса, гиперкатексиса, доступ к системе сознательного восприятия. Тем не менее, при вытеснении из системы подсознания изымается катексис, что делает ее непроходимой для поднимающихся из бессознательного потоков; нет ни восприятия, ни действия. При конверсионной истерии имеют место мышечные сокращения и спазмы, восприятие ощущений, появляются даже галлюцинации, однако все эти возбуждения в моторной и сенсорной части психического аппарата не «сознательны». По всей видимости, между системами бессознательного и сознания происходит «короткое замыкание» (посредством чего избегается система подсознания). По-видимому, с изъятием катексиса из системы подсознания, то есть с вытеснением, она становится нечувствительной к возбуждению, как если бы возбуждение отсутствовало. Вытеснение создает состояние, которое сходно с состоянием детства, когда отсутствует четкое разделение между сознанием и подсознанием. Поскольку ядро бессознательного, во всей его полноте, создают инстинкты, в таком состоянии эго и ид ближе друг к другу.

Как мы знаем, впервые психический процесс становится сознательным, когда бессознательная идея соединяется с подсознательной идеей и гиперкатектируется. При вытеснении весь этот механизм устраняется по причине отвода катексиса в системе сознания. Однако, при конверсионной истерии инстинктивные импульсы ид при поддержке эго получают возможность проявиться и разрядиться.

Таким образом, имеющее истерическую диспозицию эго, лучше чем какое-либо другое, способно соматически, без участия актуального сознания, выразить происходящие в ид процессы; другими словами, при истерии доминирует телесное его. Поскольку психические конфликты так часто сопровождаются нарушениями генитального аппарата, а истерические симптомы отображают перемещенные генитальные стремления, возможно, существует тесная связь между генитальным либидо и характером истерических симптомов, с одной стороны, и отводом либидо в системе подсознания, то есть вытеснением, с другой. Истерик выражает свои актуальные потребности через изменения в теле, которые вероятно соответствовали развитию инфантильного эго и являлись в детстве адекватным средством.

Сейчас весьма очевидно, что не только либидо, но и эго регрессирует на предшествующую стадию развития. Нетрудно понять почему. При отвержении инстинктивных потребностей эго не всегда идентифицируется со своей отвергаю щей, бессознательной частью. В развитии эго существуют фазы, когда эго реагирует на инстинктивные требования и на реальность совершенно не 1ак, как реагирует настоящее актуальное эго. Если в какой-то момент произошло изъятие либидо из подсознательного инстинктивного представителя, либидо было вынуждено отступить, регрессировать, занять другую позицию. Затем эго использовало идентификации, проекции, практиковало магию и тому подобное. Когда вслед за вытеснением происходит регрессия эго, ожившее инфантильное эго начинает по-старому реагировать на текущие инстинктивные требования. Это объясняет почему истерические симптомы, обсессивный ритуал и тому подобное настолько инородны и непонятны для актуального эго. Регрессия эго различна своя при каждой форме заболевания; в каждом неврозе эго расщеплено.

Пациентка, которая упоминалась уже несколько раз по другому поводу, страдала от дрожи, холода и озноба. Этот симптом оставался неясным и неизменным до тех пор, пока не была вскрыты его инфантильные корни. Ее самые ранние воспоминания свидетельствовали о том, что между ней и ее отцом всегда были нежные отношения. В раннем детстве, отец обычно приходил к ее кроватке и ласкал ее, держал ее на руках до тех пор, пока она не засыпала от создаваемого им комфорта и тепла. Если же отец пропускал свои визит, ей становилось холодно, появлялась дрожь, она не засыпала пока к ней не приходит отец. В ее анализе было нельзя точно установить, был ли ее озноб реальным или симулированным (дети часто симулируют, когда хотят что-то получить). Однако, все признаки поддерживали предположение, что в детстве озноб устраивался «бессознательно», чтобы отец был рядом с ней, конечно, если можно в таком возрасте проводить различие между «сознательным» и «бессознательным». Как уже сообщалось ранее, такое привлечение отца в ее комнату в четыре года внезапно прервалось. Однажды вместо отца вошел ее двенадцатилетний кузин, который сексуально соблазнил ее. После этого она никогда не звала своего отца, у нее не было ни дрожи, ни озноба. Дрожь и озноб возобновились только тогда, когда она заболела в двенадцатилетнем возрасте.

При обсессивном неврозе ситуация сходная, но все же есть некоторые отличия. Связь между телом и психикой более неопределенна. Симптомы имеют более «психический» характер, желания выражаются не через бессознательные иннервации тела, а в произвольных, координированных, обычно весьма сложных действиях, более или менее сознательным мотивом которых является предупреждение опасности или желание что-нибудь уничтожить. Мысль, слово, идея интерполированны между побуждающими силами ид и исполнительным органом — эго. Существуют обсессивные неврозы, при которых компульсивное действие абсолютно отсутствует, а процесс полностью разворачивается в «мыслях»; обсессивнос сомнение — типичный пример этого. Если у обсессивного невротика вербальные идеи часто остаются в сознании, то истерик, наоборот, не имеет мыслей, так как при вытеснении он теряет вербальные идеи. Весьма часто они являются лишь «мыслями», по-видимому, отдаленными от пациента и, тем не менее заряженными аффектом.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: