Глава XX. КРАХ ОДНОПАРТИЙНОЙ СИСТЕМЫ

Многопартийность, как уже отмечалось выше, была ликвидирована в советской России уже в конце 1917 – начале 20-х годов совсем не в результате политического краха, внутреннего распада и самороспуска всех иных политических партий, кроме большевистской, как утверждала советская официальная историческая наука, а из-за невозможности их существования в условиях большевистской диктатуры.

Ленин, отождествляя “диктатуру пролетариата” с диктатурой самой большевистской партии, заявил на I съезде работников просвещения 31 июля 1919 г.: “Когда нас упрекают в диктатуре одной партии и предлагают... единый социалистический фронт, мы говорим: “Да, диктатура одной партии! Мы на ней стоим и с этой почвы сойти не можем””.

На самом же деле диктатуру осуществляла не вся партия, постоянно увеличивавшаяся численно, а лишь ее руководящие органы. В работе “Детская болезнь “левизны” в коммунизме” Ленин писал: “Партией руководит выбранный на съезде Центральный Комитет из 19 человек, причем текущую работу в Москве приходится вести еще более узким коллегиям Оргбюро и Политбюро, которые избираются на пленарных заседаниях ЦК в составе пяти членов ЦК в каждое бюро. Выходит, следовательно, самая настоящая “олигархия”. Ни один важный политический или организационный вопрос не решается ни одним государственным учреждением без руководящих указаний ЦК партии”.

Уничтожив многопартийность, большевистская партия повела борьбу против разномыслия и в своих собственных рядах. Этот процесс, начатый в 1921 г., когда Х съезд партии по предложению Ленина запретил свободу фракций и группировок в РКП(б), был продолжен после его смерти борьбой против троцкистов, зиновьевцев, бухаринцев (правых уклонистов), “рабочей оппозиции”, группы Рютина и других “оппозиционеров” во второй половине 20-x – начале 30-х годов и закончился ликвидацией “ленинского ядра” партии в ходе сфальсифицированных судебных процессов середины 30-х годов и массовых репрессий 1937–1938 гг. Сталинское руководство “обеспечило” единство партии под воздействием силы и страха.

Вопрос о возможности многопартийности в стране, отрицательно решенный уже Лениным, был окончательно закрыт Сталиным в связи с принятием “самой демократической” Конституции 1936 г. В докладе о проекте Конституции он заявил, что, поскольку в СССР [c.407] в результате победы социализма остались лишь два дружественны” класса – рабочий класс и крестьянство и мет враждебных классе”. постольку в СССР нет почвы для существования нескольких партии, а значит и для свободы этих партий. В СССР существует почва, сказал он, только для одной партии–коммунистической.

Таким образом, монополия ВКП(б) на власть в СССР была не только реально реализована и законодательно закреплена в Конституции, но и теоретически “обоснована”.

Тоталитарная власть партии-государства (РКП(б)–ВКП(б)–КПСС) охватывала и определяла все без исключения стороны жизни общества. Не случайно партийные комитеты назывались в те годы “директивными органами”, ибо именно их решения становились непреложными директивами для всех государственных органов и для общественных организаций.

Поэтому, рассматривая историю советского государства, мы не можем, как это было недавно, делить ее на историю партии и историю общества (гражданскую историю). Изучая любой аспект жизни советского общества тоталитарного периода, мы вынуждены обращаться к изучению партийной политики в той или иной сфере, а при изучении деятельности коммунистической партии оказываемся перед необходимостью исследовать ее воздействие на общественные процессы. И подобно тому, как в условиях абсолютной монархии король мог заявить: “Государство – это я”, так и в условиях тоталитаризма партийное руководство внушало народу, что партия – это “ум, честь и совесть нашей эпохи” и только она способна, опираясь на теорию марксизма-ленинизма, дать единственно правильные ответы на все запросы жизни. Поэтому на деле “гражданская история” как бы подчинялась истории монопольно правящей в СССР коммунистической партии и не существовала самостоятельно.

Но в самом монопольном положении партии была заложена опасная историческая мина. Еще Ленин писал, что “всякая монополия... порождает неизбежно стремление к застою и загниванию”. Может показаться странным, что большевики, с таким пиететом относившиеся к каждому слову вождя, не учли это его указание, сохраняя монопольное положение своей партии. Но дело в том, что, добиваясь безраздельной власти для себя, руководители партии не задумывались о неизбежном загнивании системы в будущем, загнивании всеобъемлющем, ведущем к такому же всеобъемлющему кризису власти, экономики, идеологии. И когда этот кризис наступил, партийные верхи оказались к нему не готовыми.

Некоторых наших соотечественников удивило, как легко и внезапно рухнула казавшаяся незыблемой и сохранявшаяся более семидесяти лет власть советов, бывшая по сути неограниченной властью КПСС, партии-государства. Однако дело заключается том, что к началу перестройки глубочайший кризис охватил и саму систему власти, и все общество.

Понимание того, что “дальше так жить нельзя”, проникло не только в сознание “диссидентов”, но и обычных законопослушных граждан, и даже, по свидетельству М.С.Горбачева, в высшее руководство самой партии. Причины и характер кризиса всей системы якобы [c.408] построенного в СССР развитого социализма будут подробно раскрыты ниже. Здесь же мы остановимся на его главных чертах.

Кризис экономики был вызван органическими пороками административно-командных методов хозяйствования в условиях социализма. “Открытый” Сталиным закон планомерного (пропорционального) развития народного хозяйства не только не обеспечивал непрерывного расширения производства в нашей стране, но постоянно порождал диспропорции, дефицита отдельных видов продукции и многих товаров народного потребления. Планирование никогда не было реалистичным, т.к. не могло охватить и предусмотреть все (выражавшиеся в сотнях тысяч единиц) производственные связи и отношения и всю многомиллионную номенклатуру производимой продукции. В силу этого планирование носило приблизительный, “потолочный” характер, постоянно уточнялось и “корректировалось” на всех уровнях, что неизбежно вносило в экономику хаос. Более того, партийное руководство усиливало этот хаос требованиями перевыполнения плановых заданий, что ставило перед предприятиями невыполнимые задачи. Поддерживая (а еще в большей степени организуя) движения ударников, стахановцев, “бригад коммунистического труда” и тому подобные “инициативы”, партийное руководство создавало лишь видимость повышения производительности труда. В итоге, несмотря на широковещательные заявления, ни одна из пятилеток не была выполнена, а сами пятилетние планы превращались в лучшем случае в благие пожелания, а в худшем – в самообман и “вспышкопускательство”.

Руководители страны, не имея возможности разрабатывать планы но конкретной номенклатуре изделий, ввели и узаконили планирование “по валу” – в рублях, тоннах, кубометрах и т.п. В связи с этим для выполнения плана оказывалось выгоднее выпускать дорогие изделия, металлоемкое оборудование, строить громоздкие сооружения и т.д., поэтому из производства “вымывались” дешевые товары, безмерно повышались металло- и материалоемкость изделий, энергоемкость оборудования и т.д., что вело к неконкурентоспособности продукции на мировых рынках, а экономика приобретала затратный характер. Руководители предприятий шли и на прямой обман государства – на приписки, выпуск заведомо некондиционной продукции, брака и т.д. Все это порождало дефицит, а тот в свою очередь – спекуляцию, “блат”, очереди у магазинов и другие негативные явления.

В условиях дефицита возникала теневая (фактически – частная, запрещенная тогда) экономика, втягивавшая в свою орбиту через систему взяток партийно-государственных чиновников вплоть до самого высокого уровня, “медуновщина” в Краснодарском крае, “рыбное дело” с участием высокого руководства Минрыбпрома, дело министра внутренних дел СССР Щелокова и многие др.). Высокопоставленные взяточники и казнокрады находили защиту и покровительство у высшего партийного руководства страны.

Командно-административная плановая экономика была невосприимчива к техническому прогрессу и технологическим новациям. Она развивалась на экстенсивной основе. Предпринятые в 60-е – начале 80-х годов попытки перейти на интенсивные методы [c.409] хозяйствования так и не привели к положительным результатам. Наоборот к началу 80-х годов все основные экономические показатели в стране упали до критического уровня: СССР вступил в полосу глубокого экономического кризиса, доказавшего нежизнеспособность социалистической системы хозяйства в той форме, в которой она существовала в нашей стране.

Все сказанное в равной мере относится и к сельскохозяйственному производству с тем, однако, дополнением, что сельское хозяйство. разрушенное в ходе сталинской коллективизации, из кризиса вообще не выходило и никакие систематически принимаемые “продовольственные программы”, регулярные многомиллиардные вливания средств в эту отрасль и “списывание” долгов с колхозов не давали ожидаемого результата. Дело дошло до того, что страна, которая всегда экспортировала хлеб, вынуждена была в 60–80-х годах ежегодно ввозить от 10 до 25 млн. т. зерна.

В социальной сфере руководство КПСС привело к уменьшению реальной заработной платы, к фактической уравниловке в обеспечении населения товарами первой необходимости населения в нищете (что не касалось, разумеется, партийно-советской и хозяйственной номенклатуры – этого нового правящего класса в СССР), скрытой безработице, а самое главное – к утрате стимулов и интереса к труду как среди рабочего класса и колхозников, так и среди части интеллигенции. В народе родилась сакраментальная фраза: “Они делают вид, что нам платят, а мы делаем вид, что работаем”. Бесплатное здравоохранение, образование, социальное обеспечение, основанные на низкой оплате труда работников этой сферы, на “остаточном” их финансировании, вело к их деградации, к появлению практики поборов с больных и родителей учащихся, что официально осуждалось, но входило в систему.

Профсоюзы не выполняли своей, принятой во всем мире функции защиты трудящихся, лишенных к тому же права на забастовки и другие коллективные формы зашиты своих интересов. В результате степень эксплуатации трудящихся в СССР была значительно выше, чем в развитых капиталистических странах.

В положении пасынков находились культура и наука (исключая отрасли, относящиеся к военно-промышленному комплексу). Кроме того, и та и другая испытывали сильнейшее идеологическое давление со стороны партии, доходившее до запрета целых научных направлений (генетика, кибернетика и др.), существовали жесткие цензурные ограничения во всех областях науки, культуры и искусства. Общественные науки предельно догматизировались.

Практика “развитого социализма” постепенно вызвала утрату у большинства народа веры в коммунистическую перспективу. Лозунги и заверения руководства КПСС, их бесконечное повторение сохраняли лишь ритуальный характер, вызывавший неприятие и с трудом сдерживаемое раздражение.

В области общественной морали кризис КПСС проявлялся в нравственном падении высшего и среднего слоя партийного руководства, в котором сложились ощущение вседозволенности, стремление к личному обогащению, протекционизм, клановость и [c.410] семейственность. В то же время при утрате идеологических ориентиров чувство иседозволенности поразило и часть трудящихся. Широко распространились пьянство и воровство. Появление неологизма “несуны” свидетельствовало о массовом расхищении рабочими и крестьянами вроде бы “ничьей” общественной собственности. Утрата стимулов к труду привелак фактическому деклассированию, люмпенизаций немалой части населения. Постоянно увеличивалось число уголовных преступлений, усиливалась криминализация общественной жизни. Среди молодежи падал престиж высшего технического и гуманитарного образования, не обещавшего хороших карьерных и материальных перспектив. Зато усилилась тяга в торговые и другие подобные учебные заведения, после окончания которых предполагалось жить “не на одну зарплату”.

Вместе с утратой веры в возможность построения коммунизма рухнула и социалистическая мораль, насаждавшаяся партией, ее заменили или полный аморализм (в худшем случае), или (в лучшем) – стремление к возвращению к общечеловеческим моральным ценностям, в том числе и к религиозной морали.

Наконец, политический кризис КПСС выразился, во-первых, в явной неспособности прежнего руководства партии вывести страну из тупика, в котором она оказалась. Повторяя старые идеологические догмы, Хрущев, инициатор разоблачения культа личности Сталина на XX съезде КПСС, а также его преемники, чуть замаскированные сталинисты Брежнев и Черненко оказались неспособными по-настоящему демократизировать внутреннюю жизнь СССР, оживить экономику, остановить “холодную войну”, поглощавшую колоссальные народные средства. Их стремление сохранить в неприкосновенности свою власть и свои геополитические амбиции преобладали над интересами благосостояния народа. Замалчивая наступавший кризис, они компенсировали потери нефтедолларами, пока на Западе сохранялись высокие цены на нефть. Когда и этот источник иссяк, положение стало безвыходным, не эффективным оказался и кратковременный период пребывания у власти тяжело больного Андропова, который всегда был к тому же олицетворением системы жесткого контроля партии и службы безопасности за всеми сферами жизни советского общества. Во-вторых, политический кризис проявился также в падении авторитета руководства КПСС как виновника массовых репрессий, о чем стало известно из доклада Н.С. Хрущева на XX съезде партии, а затем – из публикаций материалов комиссии по реабилитации жертв этих репрессий и рассказов тысяч реабилитированных людей. В-третьих, политический кризис выразился в массовом недовольстве “первыми лицами”: Хрущевым – за его многочисленные реорганизации, непродуманные новации и крайне субъективную кадровую политику; Брежневым – за попустительство разложившимся руководителям, мелкое тщеславие, проявлявшееся в бесчисленных самонаграждениях орденами и званиями, за преувеличение своих заслуг в прошедшей войне, за жертвы, понесенные в результате вмешательства во внутренние дела других государств, в том числе за начало афганской войны; наконец, Черненко – за его старческое бессилие и серость. Если Сталина боялись и уважали, то над этими [c.411] “вождями” открыто смеялись. Критическое отношение к “вождям” распространялось на все партийное руководство и на олицетворяемую ими партию. Оно широко проявилось также среди рядовых коммунисте”, с горечью ощутивших свое политическое бессилие, свою неспособность повлиять на судьбу партии, членами которой они состояли.

Начало перестройки, связанное с приходом к руководству КПСС М.С.Горбачева, породило надежды на изменение характера власти в стране и ее приоритетов. Вскоре, однако, выяснилось, что проводившиеся в жизнь полумеры недостаточны. Сам Горбачев и часть его реформистски настроенного окружения сочли возможным сделать шаг к демократии, предоставив народу свободу слова (гласность) и проведя некоторые изменения в порядке избрания органов государственной власти. Был избран на частично демократизированных началах Верховный совет СССР, который отменил 6-ю статью Конституции, предусматривавшую руководящую роль КПСС.

В связи с этим в стране появились свободная пресса и демократические движения, ядром которых были: слой интеллигентов-”шестидесятников”, вызванный к жизни критикой культа личности Сталина, но продвинувшийся в этом вопросе много дальше рамок, установленных партийными документами; движение правозащитников во главе с А.Д. Сахаровым и группы “диссидентов”, выступавших за демократические свободы и против репрессивных преследовании инакомыслящих, а в союзных республиках – еще и за национальную независимость. Движения эти были узкими и немногочисленными, но они использовали в своих целях нелегальную печать (“самиздат”) и обращение к мировой свободной прессе для разоблачения антинародного характера советского режима. Именно из этих кругов вышли лидеры демократических и народных движений.

Эволюция М.С. Горбачева и его немногочисленных сторонников в ЦК КПСС к социал-демократизму, резкая поляризация настроений членов ЦК, появление весьма консервативной компартии РСФСР вели к расколу в самой партии власти. Напуганные этим консервативные силы партийно-государственного руководства решились на крайнюю меру – попытку государственного переворота, устранение Горбачева, ставшего к этому времени Президентом СССР, и восстановление прежней политической системы во главе с КПСС. Произошел августовский путч 1991 г., полностью провалившийся.

Эти события окончательно дискредитировали коммунистическую партию. Сотни тысяч ее рядовых членов покинули партийные ряды. М.С.Горбачев сложил с себя должность генерального секретаря ЦК КПСС, убедившись, по его собственным словам, в невозможности превращения КПСС в демократическую, современную партию. Он также предложил ЦК КПСС, многие члены которого поддержали ГКЧП, самораспуститься.

Все это привело к развалу СССР и окончательному распаду и краху КПСС. Последовавший затем (6 октября 1991 г.) указ Президента России Б.Н.Ельцина о роспуске КПСС и запрещении деятельности ее армейских и производственных организаций лишь юридически закрепил крушение партии-государства, более семидесяти лет единовластно управлявшей нашей страной. Вместе с тем Президент [c.412] России подтвердил свою приверженность принципам демократии и многопартийности и заявил о недопустимости попыток шельмования миллионов рядовых членов партии, не имевших отношения к произволу и насилию, творившимся от их имени. В дальнейшем деятель-юность преемников КПСС – КПРФ и других коммунистических организаций – была легализована.

Так закончилась целая эпоха, начавшаяся в октябре 1917 г. борьбой за создание в России под руководством большевиков социалистического общества. В стране возродилась многопартийная система очень широкого спектра – от монархистов до коммунистов, от либералов до правых и левых экстремистов. Россия вступила на нелегкий путь создания правового социально ориентированного государства, основанного на общечеловеческих ценностях и рыночной экономике. [c.413]

Глава XXI. ВКП(б)–РКП(б) В ГОДЫ НЭПА (1921-1929 гг.)

Окончание гражданской войны и борьбы с интервентами имело для советской России и возглавлявшей ее партии большевиков огромное историческое значение. Большевики могли праздновать победу. Но ситуация в стране была отнюдь не праздничная. Пережившая кровавую междоусобную схватку страна, где царили бандитизм, жестокие реквизиции, повальные эпидемии, полный развал производства, голод и еще не утихшая ненависть, вышла из войны в состоянии, близком к коллапсу. “Положение России, – говорил в это время В.И.Ленин, – напоминает человека, которого избили до полусмерти и который, дай бог, чтобы мог двигаться с костылями”.

Главными политическими событиями начала 1920 г. в советской России стали: крестьянские восстания против политики военного коммунизма, одним из важнейших элементов которой была продовольственная разверстка; страшный голод в Поволжье, унесший более 5 млн. жизней; Кронштадтское восстание военных моряков Балтийского флота, свидетельствовавшее об утрате большевиками прочной опоры даже в этой цитадели партии. В целом все эти события свидетельствовали о тяжелейшем кризисе политики правящей партии в условиях перехода от войны к миру, об ослаблении той социальной массовой опоры, поддержка которой (пусть временами и условная) помогла советской власти победить белые армии и войска интервентов. Чтобы выйти из этого кризиса, сохранить и укрепить свою власть, партии необходимо было резко изменить свою политику, найти новые методы взаимодействия с массами, удовлетворить их главные чаяния, нужды и требования. [c.414]

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: