Даешь “перестройку”!

Состоявшийся в феврале 1986 г. XXVII съезд КПСС стал съездом “стратегических решений”, ибо на нем действительно шла речь о том, каким вступит Советский Союз в XXI век, какой облик примет социализм. Съезд подтвердил курс апрельского пленума на ускорение. Идеи “ускорения”, понимаемые как радикальные преобразования во всех сферах жизни, отразились и в новой редакции программы партии, и в ее уставе. Программа зафиксировала более реалистическую оценку достигнутого состояния общества (в нее не вошел тезис о [c.524] “совершенствовании развитого социализма”, хотя упоминание о вступлении в этап “развитого социализма” сохранилось), однако в целом „на подтверждала “четкую ориентацию на коммунистическую перспективу”. Партия признавалась “руководящей и направляющей силой советского общества”.

Но уже через несколько месяцев после съезда наблюдатели отметили, что понятие “ускорение” становилось все более неуместным, так как реального прогресса в экономической сфере не наблюдалось. Наряду с объективными факторами, замедлявшими экономическое развитие (физический износ основных фондов производства, старение техники и технологии, высокая доля ручного труда и, соответственно, низкий уровень производительности и др.), сказывались просчеты в системе управления народным хозяйством. Решение о приоритетном развитии машиностроения оказалось нереалистичным, поскольку оно не смогло “переварить” увеличение капитальных вложений в 1,8 раза. Пропавшие зря миллионы были изъяты из других сфер хозяйства, и эти просчеты в распределении капитальных вложений пагубно отразились на темпах экономического роста.

Серьезный удар по престижу новой власти нанесли Чернобыльская катастрофа (апрель 1986 г.), все большее недовольство вызывала бездумная антиалкогольная кампания, стали раздаваться первые критические голоса в адрес горбачевского курса.

Понятие “перестройка” поначалу употреблялось в партийных документах и в речах генсека лишь применительно к проблемам управления хозяйством, затем – когда речь заходила о руководящих кадрах. Однако после XXVII съезда КПСС Горбачев начинает трактовать это понятие все шире, он говорит о перестройке в мышлении и психологии каждого, о необходимости перестройки на каждом рабочем месте. В докладе на июньском (1986 г.) пленуме говорится уже о перестройке всего общества. Более того, Горбачев анализирует “первые уроки перестройки”, перечисляет факторы, тормозящие этот процесс (инерция, застарелые привычки, застывшая психология и т.п.).

После январского (1987 г.) пленума ЦК в обиход окончательно вошла “перестройка” – понятие, быть может, более радикальное, но идеологически менее определенное (что и во что перестраивается – этот вопрос представлялся одновременно и очевидным, и не вполне ясным: каждый был волен наполнить понятие собственным смыслом, что и произошло уже к 1988 году).

По мнению аналитиков, крах концепции “ускорения” продемонстрировал невозможность осуществить реформирование общества традиционными командно-административными методами. На смену пришла иная модель – реформистско-демократическая, откровенно западническая (не случайно публицисты окрестили “перестройку” “евроремонтом”).

Подходы к “перестройке”, ее философия, стратегия и тактика вырабатывались в течение 1987 г. Январский пленум ЦК объявил о намерении партии радикально демократизировать общество и соответственно внутрипартийную жизнь. Сформулировав всеобъемлющую программу “перестройки” (было намечено семь основных ее направлений), пленум выделил главную цель – придание социализму самых [c.525] современных форм общественной организации. Мобилизующим направляющим становится лозунг: “Больше социализма! Больше демократии!” Идеологи “перестройки” призывают общество “улучшить” социализм, очистить его от рудиментов сталинизма”.

Стала радикальнее, прежде всего, риторика. В докладе Горбачева необычно резко прозвучали оценки исторического прошлого, усилились критические ноты в анализе положения, сложившегося на рубеже 70-х – 80-х годов. Пожалуй, впервые критике подверглось руководство страны в лице ЦК КПСС, которое “в силу субъективных причин своевременно не оценило необходимость перемен, не поняло опасности нарастания кризисных явлений и не приняло необходимых мер, не сумев использовать возможности, заложенные в социалистическом строе”,

Остро критиковались негативные явления в социальной сфере: нерешенность вопросов жилья и продовольственного снабжения, медицинского обслуживания и образования, организации транспорта и пр. Много гневных слов было сказано об искажении принципа социальной справедливости, о нарушениях коренного принципа социализма – распределения по труду (причем на первый план в качестве злостного негатива выдвигалась “уравниловка”, иждивенчество). Прозвучал тезис о перерождении кадров с указанием конкретных адресов: Узбекистан, Молдавия, Туркмения, ряд областей Казахстана, Краснодарский край, Ростовская область и, наконец, Москва.

Из всего сказанного делался вывод, что необходимы перемены более глубокие, чем это представлялось в период апрельского пленума, а потому речь должна идти о “мерах революционного характера”. Именно после январского пленума идеологи обновления во весь голос заговорили о “революционном характере перестройки”, о “революции сверху”, а на Западе – о “второй русской революции”.

Большие надежды “команда” Горбачева связывала с программой экономической реформы, принятой на июньском (1987 г.) пленуме ЦК. Намечалась радикальная реформа управления экономикой, суть ее виделась в переходе от административных к преимущественно экономическим методам руководства на всех уровнях, к широкой демократизации управления и самостоятельности его отдельных звеньев.

Но радикальная экономическая реформа безнадежно “забуксовала”, не встретив энтузиазма тех, кто был призван ее реализовать – прежде всего “командиров производства”. Одним из камней преткновения оказалась проблема ценообразования. Ее решение фактически означало повышение цен на многие товары и услуги, что не могло не отразиться на уровне благосостояния населения. Этому противилось не только общественное мнение. Против выступило большинство ученых, не было необходимой твердости и в правительственных кругах. К тому же в определенной части общества усиливались опасения, связанные с тем, что подобная перестройка означает отход от основ социализма. В итоге, на кардинальные, разумеется, болезненные и непопулярные шаги высшее политическое руководство не решилось.

Общественная эйфория, связанная с ожиданием быстрых позитивных перемен, к исходу 1987 г. уже практически сошла на нет. Массы не торопились включаться в “революцию сверху”, все больше [c.526] подозревая в затеянной “перестройке” лишь очередную пропагандистскую кампанию. “Перестройка” не просто “пробуксовывала” – она встретила сопротивление в партийно-советском аппарате, в среде хозяйственной номенклатуры и силовых структурах. Одновременно псе заметнее стало проявляться нетерпение радикалов, недовольных характером и темпами реформ.

В сложившейся обстановке инициаторы “перестройки” сделали вывод о необходимости сломить сопротивление “консервативных сил” (партхозаппарат, армия, КГБ), подключив к этому народ, подготовить который надлежало средствам массовой информации.

Генсек призвал СМИ взять на себя роль оппозиции. Фактически это обернулось призывом “открыть огонь по штабам”, по несущим конструкциям государства. Горбачев, обращаясь к народу, постоянно повторял: вы давите на них “снизу”, а мы будем давить “сверху”. Был инициирован процесс “самоподрыва” власти, Горбачев искусственно создавал оппозицию, которая впоследствии отстранит не только правящую партию, но и самого инициатора реформ.

В политбюро ЦК происходит размежевание на две противостоящие силы: радикал-реформаторскую, или социал-демократическую группировку во главе с А.Яковлевым и ортодоксально-коммунистическую, лидером которой выступил Е.Лигачев. Сам Горбачев – как бы над схваткой, он постоянно лавирует между двумя крайностями, поддерживая то одну, то другую. Однако его подлинные симпатии скорее на стороне радикалов, а поощрительные кивки в сторону консерваторов носят двусмысленный характер.

Наиболее радикальным выразителем критического отношения к ходу “перестройки” оказался кандидат в члены политбюро, секретарь Московского ГК КПСС Б.Ельцин. На октябрьском (1987 г.) пленуме ЦК он обвинил инициаторов “перестройки” в отсутствии у них четкой концепции, раскритиковал стиль работы высшего партийного руководства, включая генсека, за что немедленно был изгнан с Олимпа власти как “политический авантюрист” и “раскольник”. В руководстве партии начиналась полоса затяжного кризиса.

Политическая акция Ельцина, беспрецедентная по тем временам, имела громкий общественный резонанс. Хотя в его действиях преобладали личностные мотивы, они были восприняты как вызов системе партократии. Многие, особенно в среде столичной интеллигенции, расценили скорую расправу с мятежным секретарем как “удар по перестройке”, как возврат к старым методам борьбы с инакомыслием. Отныне Ельцин становится символом сопротивления.

Неудовлетворенность в обществе на рубеже 1987–1988 гг. вызывалась не столько темпами, сколько направлением преобразований. Многим уже становилось ясно, что намечается борьба по главному вопросу: что же предстоит – улучшение социализма или реставрация капитализма? Февральский (1988 г.) пленум ЦК, казалось бы, дал четкий ответ: от марксизма-ленинизма, от того, что завоевано народом, партия ни на шаг не отступает, стремясь возродить ленинский облик социализма.

Опубликованное “Советской Россией” скандально-знаменитое письмо Н.Андреевой “Не могу поступаться принципами”, в котором [c.527] руководство обвинялось в отступлениях от фундаментальных принципов социализма, как бы вскрывало противоречие между декларациями коллективного партийного органа и его реальной политикой.

Письмо получило официальное осуждение на страницах “Правды” и было названо “манифестом антиперестроечных сил”. Идеологическая схватка вокруг письма Н.Андреевой закрепила раскол в политбюро, резкую поляризацию двух сил – консерваторов (Е.Лигачев) и радикал-реформаторов (А.Яковлев), обнажила глубинную суть противоречий, указав на различное понимание целей “перестройки”.

Вся кампания была расценена как внушительная победа антисталинистов над неосталинистами, сторонников “перестройки” над ее противниками. Последующие события, однако, показали, что борьба с “манифестом консервативных сил” завершилась не только поражением неосталинистов, но и антисталинистов, тех, кто критиковал сталинизм с позиций ленинизма. Горбачев, дав зеленый свет нападкам на “тех, кто стоял за спиной Нины Андреевой”, в сущности совершил акт самоубийства, ибо развязанная кампания, уже не удовлетворяясь развенчанием сталинизма, открыла этап критики марксизма-ленинизма в целом как порочной доктрины, привела к тотальному отрицанию социалистической идеи вообще. На политической сцене замаячили либерально-демократические силы, заменившие лозунг “совершенствования социализма” лозунгом “общества эффективной экономики в условиях рынка”. [c.528]

Поражение–89

Состоявшаяся в конце июня 1988 г. XIX Всесоюзная партконференция стала поворотным моментом в истории “перестройки”. На конференции, впервые прошедшей в обстановке острых дискуссий, были приняты принципиальные решения по реформированию политической системы. И хотя формально речь шла об укреплении роли КПСС как политического авангарда общества и советах как подлинных представительных органах народовластия, суть решений сводилась к отказу партии от монополии на власть и готовности передать управленческие функции модифицированным советам.

Этот “революционный” шаг, на который решилось высшее партийное руководство, был обусловлен крахом задуманных преобразований в экономике. Последним, как полагали реформаторы, где явно, где скрытно противодействовал партаппарат, прочно удерживающий рычаги государственного управления. Эту консервативную силу и предстояло, по замыслу Горбачева, убрать с дороги путем политической реформы.

С точки зрения радикальных реформаторов, “конференция выполнила свою историческую миссию, открыв возможности для раз" вития демократических процессов”, однако даже они вынуждены были признать, что преобладавшие на ней настроения не давали оснований считать, что эти процессы “пойдут, как по маслу”. Напротив, надо было ждать усиления сопротивления и обострения борьбы. [c.528]

Оппозиция реформаторскому курсу Горбачева, названная “право-консервативной”, хотя и не повлияла на решения конференции, но проявила себя вполне определенно. Достаточно напомнить нашумевшее выступление писателя Ю.Бондарева, оценившего “перестройку” как “дестабилизацию всего существующего” и сравнившего ее с “самолетом, который подняли в воздух, не зная, есть ли в пункте назначения посадочная площадка”.

Таким образом, несмотря на, казалось бы, торжество реформаторов, раскол в партии отныне стал фактором, определившим все последующее развитие. Скрытая конфронтация в политбюро, проявившаяся уже в 1987 г., нарастала, распространяясь по всем этажам партийной иерархии.

Чувствуя усиливающееся сопротивление партийного аппарата, Горбачев приступил к его реорганизации, начав с аппарата ЦК. В связи с намеченной передачей функции управления советским и хозяйственным органам решением сентябрьского (1988 г.) пленума были ликвидированы отраслевые отделы ЦК КПСС. Образованные комиссии ЦК по основным направлениям внешней и внутренней политики демонстрировали приоритет роли выборных органов перед аппаратом. Реорганизовывались, соответственно, и местные партийные органы.

Горбачев произвел перегруппировку сил и в политбюро. Отстранение от “идеологии” Лигачева и Яковлева (первый был “брошен” на аграрные, второй – на международные дела), чье противостояние разрушало даже иллюзию партийного единства, оказалось паллиативом. Яковлев оставался идеологом “перестройки”, Лигачев же окончательно определился как лидер консервативного крыла партии.

После XIX партконференции на первый план выдвинулись демократические движения, чьи представления о конечных целях реформ кардинально отличались от официально провозглашенных Горбачевым и закрепленных в документах КПСС. Ими ставилась задача коренного изменения политического и социально-экономического устройства, правда, пока еще под лозунгом: “Вся власть – советам!”. Острие этого лозунга было несомненно направлено против КПСС.

Реформа политической системы стала экзаменом, выдержать который партия так и не сумела. Принятые в конце 1988 г. законы о выборах и об изменениях" и дополнениях к Конституции СССР поставили КПСС перед необходимостью в ходе предстоящей избирательной кампании фактически на равных конкурировать с альтернативными организациями.

Поскольку закон предполагал наряду с голосованием и выборами по одномандатным округам выборы по спискам от различных обще-ценных организаций (что подвергалось сомнению демократической общественностью как норма, ставящая депутатов в неравное положение), состоявшийся в январе 1989 г. пленум ЦК впервые в советской истории выдвинул 100 кандидатов (пресловутая “красная сотня”), которые и стали на мартовском пленуме депутатами.

Кампания по выборам народных депутатов СССР проходила в обстановке массированного натиска на КПСС, ее идеологию и функционеров. Итог оказался закономерным. Хотя среди народных [c.529] депутатов СССР 87% были коммунистами, демократические силы одержали моральную победу, поскольку среди номинальных коммунистов было много радикально настроенных людей, будущих оппозиционеров и тех, кто скоро покинет ряды партии. В первую очередь это относилось к представителям крупных городов – Москвы, Ленинграда Свердловска, а также ряда республик.

Горбачев, демонстрируя официальный оптимизм, утверждал, что выборы стали крупным шагом на пути демократизации, свидетельством того, что “общество удалось разбудить, включить народ в политику”. Но оценки членов политбюро разошлись. Большинство восприняло итоги как тяжелое поражение партии, кризис ее руководства. 30 партийных выдвиженцев, секретарей обкомов и горкомов, не получили народной поддержки, проиграв своим оппонентам, часто беспартийным. Поражение связывалось прежде всего с деятельностью СМИ, направленной на дискредитацию истории КПСС и партаппарата. Причем в тенденциозном направлении обвинялись и многие цековские издания, в том числе “Правда”.

Выход из кризиса некоторые руководители, в частности Н.Рыжков, Э.Шеварднадзе, видели в коллективной отставке политбюро. По замыслу, это должно было “развязать руки” Горбачеву для формирования новой, ничем не скомпрометированной “команды”, которая могла бы рассчитывать на возобновление “кредита народного доверия”. Но Горбачев пошел иным путем, выдвинув вариант резкого обновления состава ЦК и Центральной ревизионной комиссии. В ходе беспрецедентной акции 110 членов ЦК и ЦРК пенсионного возраста одномоментно были выведены из состава высших партийных органов.

Таким образом, начатая еще в 1988 г. энергичными действиями Лигачева “селекция кадров” продолжалась. За это время сменилось примерно две трети руководителей предприятий, строек, колхозов и совхозов, советских и партийных органов. В самом верхнем эшелоне этот процесс завершился лишь к осени 1989 г., но это уже не могло спасти положения.

Первое массированное выступление против горбачевского руководства произошло на апрельском (1989 г.) пленуме ЦК. Содержание дискуссии на пленуме, находившемся, безусловно, под впечатлением поражения партийных функционеров на выборах, по инициативе Горбачева стало в полном объеме достоянием общества, так как он все еще рассчитывал на общественную поддержку, хотел, чтобы люди “увидели реальную картину положения вещей в ЦК КПСС и в какой обстановке приходится работать генсеку”.

После I съезда народных депутатов СССР недовольные его итогами радикалы усиливают критику КПСС, обвиняя ее в нежелании на деле передать власть советам, поскольку 6-я статья Конституции продолжала действовать – съезд не пошел на ее устранение. Летом 1989 г. происходит официальное оформление демократической оппозиции в лице межрегиональной депутатской группы (МДГ), которая энергично повела борьбу за власть.

Участились случаи добровольного выхода коммунистов из рядов партии. Если в течение 1988 г. 18 тыс. членов и кандидатов партии сдали свои партийные документы, то в следующем году таких [c.530] оказалось уже более 136 тыс. Тем временем политбюро призывало партийные организации наладить “конструктивный диалог со всеми социальными силами, выступающими за обновление социализма”, усилить партийное влияние на общество. Помимо прочего, с этой целью начинается издание новых газет (“Рабочая трибуна”, “Экономика и жизнь”) и журналов (“Диалог”, “Известия ЦК КПСС”).

В июле на совещании первых секретарей ЦК, крайкомов и обкомов партии с резкой критикой политбюро и генсека выступил председатель Совмина Н.Рыжков. Стала популярной идея чрезвычайного съезда КПСС, ее поддерживали как представители консервативного крыла, так и радикалы. И те, и другие надеялись сломить горбачевскую линию неопределенности и постоянного лавирования между двумя крайними флангами. Однако Горбачеву и его окружению удалось заблокировать эту инициативу, поскольку они не без оснований полагали, что чрезвычайный съезд в сложившейся ситуации чреват поражением именно реформаторских сил.

В стране к этому времени уже бушевали межнациональные конфликты. Разразившийся в феврале 1988 г. Карабахский кризис перевел их из разряда локальных проблем в разряд государственных. Национальный вопрос, долгое время недооценивавшийся командой Горбачева, становился уже частью вопроса о власти, инструментом борьбы за нее.

В этой обстановке большие надежды связывались с пленумом ЦК по проблемам межнациональных отношений. Одобренная пленумом платформа КПСС предусматривала серьезное расширение прав союзных республик, автономных образований, повышение их самостоятельности и одновременно настаивала на укреплении федерации, потенциал которой, как полагали, далеко не исчерпан. Впервые был поставлен вопрос и о подготовке нового Союзного договора.

Однако решения пленума запоздали. Ситуация в сфере межнациональных отношений практически вышла из-под контроля. Сепаратизм Прибалтики, Молдавии, Западной Украины, республик Закавказья приобрел откровенно экстремистский характер. Самое главное – наметился раскол в парторганизациях республик. Так, на XX съезде компартии Литвы произошел раскол. Часть литовских коммунистов заявила о выходе из состава КПСС и создании самостоятельной партии. Другая часть осталась на платформе КПСС. Образовалось две партии с двумя Центральными комитетами.

Внеочередной пленум ЦК, КПСС осудил этот раскол и направил в Литву Горбачева в сопровождении членов политбюро и секретарей ЦК для проведения “разъяснительной работы”. Миссия Горбачева, однако, успеха не имела. Разрыв компартии Литвы и КПСС предотвратить не удалось. Таким образом, начался процесс федерализации партии.

В этих условиях во многих парторганизациях Российской Федерации ставится вопрос о необходимости обособления и российского отряда компартии. Российский фактор в условиях общего обострения межнациональных отношений приобретает все большую значимость, так что игнорировать его становится невозможно. Понимая, что возникновение самостоятельной компартии РСФСР чревато развалом [c.531] КПСС (партия станет федеративной, а государство – конфедерацией), политбюро принимает паллиативное решение и образует Российское бюро ЦК КПСС под председательством М.Горбачева. [c.532]

Сдача позиций

Решающую роль в судьбе партии сыграл февральский (1990 г.) пленум ЦК КПСС. Он, как и апрельский пленум (1989 г.), проходил в острых дискуссиях, а противостояние по линии радикалы-консерваторы приняло на нем еще более грозные очертания. Соответственно, принятая пленумом платформа ЦК к XXVIII съезду партии, содержавшая комплекс новаторских идей, оценивалась по-разному. Радикалами – как половинчатая, а консерваторами – как социал-демократическая, оппортунистическая, отступавшая от основополагающих принципов марксизма-ленинизма.

Платформа объявляла идеалом общественного развития “гуманный”, “демократический социализм”. Партия подтверждала свою ответственность за упрочение и развитие экономических и социальных прав советских людей, рост их благосостояния. Радикальная экономическая реформа при этом виделась как органичное сочетание плановых и рыночных методов регулирования хозяйственной деятельности. Ставилась задача “глубокой перестройки отношений собственности”. КПСС выступила за многообразие форм собственности, хотя “частная” заменялась такими понятиями, как “трудовая коллективная” и “трудовая индивидуальная”.

Серьезные подвижки обозначились в политической сфере. В государственном строительстве приоритет отдавался формированию правового государства, исключающего диктатуру какого-либо класса, передаче власти советам и коренному преобразованию федерации. Важнейшими шагами февральского пленума стали, безусловно, решение отказаться от 6-й статьи Конституции СССР, признание многопартийности и предложение учредить в СССР президентство.

Планировались и кардинальные меры по обновлению партии. Предлагалось, например, “переосмыслить принцип демократического централизма в ее деятельности, перенеся акцент с централизма на демократизм. Серьезным изменениям предполагалось подвергнуть центральные органы, в частности, намечалось введение поста председателя КПСС и двух его заместителей, избираемых съездом.

На III съезде народных депутатов Горбачев был избран президентом СССР. На этом же съезде была упразднена и знаменитая 6-я статья Конституции СССР. Был сформирован президентский совет в составе 16 человек, среди которых 10 являлись членами и кандидатами в члены политбюро, членами ЦК.

После февральского и мартовского пленумов ЦК развернулась дискуссия, носившая явственно фракционный характер, по проектам платформы ЦК и устава партии. ЦК обратился к коммунистам с открытым письмом “За консолидацию на принципиальной основе”. Оно было направлено против тех, кто накануне партийного съезда взял курс на раскол партии. Естественно, реакция партийных [c.532] организаций оказалась соответствующей тем трем направлениям, которые уже сложились в партии. Умеренные реформаторы его поддержали, консерваторы, высказываясь против “раскольников”, считали его по-горбачевски беспомощным, наконец, радикалы бурно возмущались “письмом” как свидетельством сдвига Горбачева “вправо”, на позиции партаппарата.

Между тем уже в предсъездовский период раскол стал оформляться организационно. К лету–осени 1989 г. радикально-демократическая оппозиция внутри КПСС крепко стояла на ногах. Консолидация “реформистских сил” проявлялась в виде возникавших по всей стране партийных клубов. Наиболее радикальным оказался Московский партийный клуб “Коммунисты за перестройку”. В конце 1989 г. по его инициативе была созвана встреча представителей родственных клубов из 16-ти городов и регионов страны, на которой зародилось движение “Коммунисты-реформаторы – за демократическую платформу в КПСС”.

В своих документах “коммунисты-реформаторы” констатировали отставание партии от процессов демократизации общества, ставили вопрос об окончательном переходе власти к советам и о многопартийной системе. Отсюда – пересмотр Конституции СССР, принятие закона о КПСС с четким определением правового статуса партии в политической системе общества, принятие нового устава партии с коренным пересмотром принципа демократического централизма как главной причины командно-бюрократического характера как самой партии, так и всей политической системы. Предлагался возврат к свободе фракций и группировок и целый ряд других принципиальных изменений во внутрипартийной жизни.

В январе 1990 г. в Москве состоялась всесоюзная конференция партийных клубов и организаций, учредившая “Демократическую платформу в КПСС” и избравшая ее руководящий орган – координационный совет. В него вошли Б.Ельцин, ЮАфанасьев, Г.Попов, Н.Травкин, Г.Бурбулис, В.Лысенко, В.Шостаковский и др. Решения февральского пленума ЦК “Демплатформа” восприняла как половинчатые и противоречивые. Координационный совет заявил о неизбежности раскола внутри ЦК и политбюро, о размежевании в партии и даже потребовал разделить партийное имущество.

Разногласия в партии множились. Заявила о себе “Марксистская платформа” в КПСС; собственные платформы разрабатывали Московская и Ленинградская партийные организации, компартия Эстонии, инициативный съезд российских коммунистов (последние утверждали, что не представляют особой платформы, но резко критиковали ЦК с позиций ортодоксального марксизма).

Сравнительный анализ платформ ЦК и “Демократической платформы” показывает, что в них имелись общие моменты (переход от авторитарно-бюрократического монополизма и завоевание права на политическое лидерство на парламентских выборах; переход к регулируемой рыночной экономике, равноправие всех форм собственности, включая частную, и т.п.), но в то же время содержались и принципиальные различия. И главное – в решении вопроса о власти. Лидеры “Демплатформы” в готовности КПСС отказаться от монополии [c.533] на власть, передать ее советам видели лишь тактический маневр, аппаратный вариант перестройки, предполагающий проведение частичных реформ для сохранения в измененном виде господства все той же партократии.

Серьезно расходились позиции двух платформ по вопросу о государственном устройстве, о преобразовании федерации. Если ЦК признавая право наций на самоопределение, вплоть до отделения, на деле отрицал целесообразность такого шага, заявляя о необходимости сохранить целостность Союза, то “Демплатформа” полагала, что, поскольку три прибалтийских республики уже заявили о выходе из состава СССР, время упущено. На пути к “новому демократическому дому” предстоит пройти полосу обособления. Остановить этот процесс, сохраняя приверженность демократии и праву, нельзя. Необходимость заключить новый Союзный договор, в котором должны быть уравнены права всех народов страны. В каждой республике следует провести референдумы для самоопределения и решения вопроса об участии в Союзном договоре.

Принципиальные различия крылись также в сфере обновления самой партии, ее организационных основ. “Демплатформа” выступала за федеративное построение КПСС, за территориальный принцип создания первичных организаций, за формирование в партии горизонтальных структур, свободу платформ, фракций, групп.

Свои альтернативные варианты выхода из кризиса предлагала и “Марксистская платформа”. Ее представители отрицали фракционность, высказывались за единство партийных рядов. Решительно выступая против бюрократизма в партии, деления на “генералов” и “солдат”, за демократизацию, плюрализм и многопартийность в обществе, они одновременно более жестко, чем ЦК, ставили вопрос о восстановлении авторитета партии, предлагая провести перерегистрацию коммунистов с целью освобождения партийных рядов от всякого рода политических и нравственных “перерожденцев”. А главное – требовали обозначить идейную позицию партии как партии “социалистического выбора и коммунистической перспективы”, отбросив “двусмысленные формулы, допускающие восстановление господства частнособственнических порядков”.

Идейное размежевание в партии, возникновение различных платформ не имело четко выраженной социальной основы, если не считать того, что “возмутителем спокойствия” выступала интеллигенция. Именно ее настроения отражались в “Демплатформе” (в большей степени) и “Марксистской платформе” (в меньшей степени). За “Демплатформой” шло студенчество, значительная часть рабочих в крупных городах, разделяла ее позиции и определенная доля партийных функционеров. “Марксистская платформа” в принципе имела ту же социальную базу, но более скромную в количественном отношении. Платформа ЦК КПСС, естественно, опиралась на основную массу партийных работников.

Открывшийся в Москве 2 июля 1990 г. XXVIII съезд КПСС воспринимался как судьбоносный, призванный определить будущее не только партии, но и государства. На нем развернулась острая дискуссия, небывалая в истории советских коммунистических форумов [c.534] со времен XVII партсъезда. Достаточно сказать, что в первом же выступлении от микрофона прозвучало требование “объявить отставку ЦК КПСС во главе с политбюро и не избирать их в руководящие органы съезда за развал работы по выполнению решений XXVII съезда КПСС и XIX партконференции”. И хотя председательствующий сумел “замять” неприятный инцидент, тем не менее эта резкая нота дала соответствующий настрой на всю дальнейшую работу съезда.

Съезд не только подтвердил всеобщую тревогу в связи с тяжелейшим политическим кризисом, уже перерастающим в кризис государственности, но и выявил диаметрально противоположные взгляды на пути и способы выхода из него. Здесь уже традиционно столкнулись две силы: те, кто не принимал проводимый курс как противоречащий провозглашенному в начале “перестройки” и требовал остановить разрушительные процессы (консерваторы), и те, кто уже не скрывал основной цели – изменения общественного строя в стране, дезинтеграции государства, раскола КПСС (радикал-реформаторы). Присутствовала, как всегда, и центристская позиция, представленная группой Горбачева.

Итоги съезда не удовлетворили ни одно из течений в партии. Консервативное крыло увидело в позиции съезда дальнейшую реализацию оппортунистического, социал-демократического курса, так как в документах фигурировал рынок, хотя и регулируемый, частная собственность хотя и названная “трудовой”, политический плюрализм и некоторые другие понятия, свидетельствующие, с точки зрения консерваторов (или “реалистов”, как сами они себя называли), о серьезных отступлениях от ленинских принципов.

Радикалы, напротив, увидели в партийных документах торжество “антиперестроечных сил”: партия, как они считали, отказалась передать всю полноту власти советам, не разделив партийные и государственные посты, не провела деполитизации КГБ, МВД, армии, госучреждений, не лишила парткомы на производстве их официального статуса, не передала собственность КПСС народу. Сосредоточение в руках Горбачева функций президента и генсека, отныне подотчетного даже не ЦК, а лишь партийному съезду, радикалы расценили как недопустимое усиление союзного Центра, с которым они уже вступили в борьбу. Ими был сделан окончательный вывод о неспособности партии к радикальным переменам как в самой себе, так и в обществе. [c.535]

Августовский крах

После XXVIII съезда КПСС резко усилился процесс выхода из партии. Число добровольно покинувших ее ряды к исходу 1990 г. составило 1 млн. 800 тыс. человек. Кто-то публично каялся, кто-то демонстративно сжигал перед телекамерами партбилет. В стране нарастала антикоммунистическая кампания, активно подогреваемая в средствах массовой инофрмации (в августе был принят закон о печати, окончательно легализовавший гласность).

В этих условиях партия продемонстрировала полную неспособность вести сколько-нибудь эффективную идеологическую борьбу, [c.535] теряя не только управление, но и влияние на происходящие в стране процессы. Новый состав политбюро оказался неработоспособным. К тому же реальная власть уже перетекла в президентские структуры (впрочем, также не обретшие подлинных властных рычагов).

Общий кризис власти к осени 1990 г. достигает такой стадии, которая вынудила все громче говорить о “тенденции разложения и распада”, о неминуемой “катастрофе” в случае непринятия экстренных мер прежде всего в экономической сфере и в вопросах государственного устройства. Неудачей заканчиваются попытки Горбачева и Ельцина (а значит, Союза и Российской Федерации) найти общий язык по вопросу перехода к рынку на основе российской программы Шаталина – Явлинского “500 дней”.

Углубляется кризис потребительского рынка: наступает эпоха продовольственных и промтоварных талонов, “табачных и водочных бунтов”, хлебных очередей и панических слухов о грядущих военных переворотах. Зазвучали призывы к введению в стране чрезвычайного положения. Противостояние российского и союзного президентов по вопросу о характере государственного устройства обретает все более острые формы.

Очевидная неспособность Горбачева удержать руль государственного корабля, его бесконечное лавирование и сдача принципиальных позиций доводит недовольство противостоящих политических сил до крайней точки. После январских 1991 г. событий в Прибалтике Ельцин потребовал отставки Горбачева, призвав демократические силы “объявить войну руководству страны”. В свою очередь, ссылаясь на итоги референдума от 17 марта 1991 г., в ходе которого большинство высказалось за сохранение СССР. депутатская группа “Союз”, коммунисты-государственники потребовали от президента введения чрезвычайного положения как единственного способа восстановить конституционный порядок и спасти Союз.

Неопределенность позиции Горбачева, его политика балансирования между различными политическими силами, изобилие слов и решительных заявлений при отсутствии энергичных и последовательных действий переполнили чашу терпения консервативного крыла партии, вызвав взрыв недовольства генсеком-президентом на апрельском (1991 г.) пленуме ЦК. Его участники потребовали внести в повестку дня отчет генсека (как президент он критиковался за то, что не использует предоставленные ему парламентом дополнительные права и чрезвычайные полномочия).

Своим контрнаступлением Горбачев заявил об отставке. Срочно созванное политбюро рекомендовало снять предложение об отставке с рассмотрения на пленуме. Большинство членов ЦК поддержало это предложение. Вопрос был закрыт. Первый партийный бунт против Горбачева, названный, впрочем, “бунтом на коленях”, закончился ничем. Несмотря на недовольство генсеком, партийная дисциплина продолжала действовать – большинство членов ЦК идет за ним, не отваживаясь на резкие действия.

Между тем в окружении Горбачева был сделан вывод о том, что внутренние противоречия в партии достигли такой остроты, при которой размежевание становится неизбежным. КПСС фактически [c.536] осталась без лидера. Оскорбленный генсек повел почти открытую борьбу против партии и ее ЦК. Бывшие члены политбюро Шеварднадзе и Яковлев создают “Движение демократических реформ”. А.Руцкой, один из лидеров “коммунистов-реформаторов”, организует в российском парламенте фракцию “Коммунисты России за демократию”.

Начавшаяся работа над новой программой партии должна была стать водоразделом для реформаторов и фундаменталистов. Готовилась откровенно социал-демократическая программа, поскольку весь политический курс “перестройки” в интерпретации ее инициаторов являл собой “исторический поворот от революции к эволюции, то есть переход к социал-реформизму”.

В июне–июле 1991 г. кризис в стране достиг апогея. Июльский пленум ЦК должен был обсудить проект новой программы, однако в обстановке внутрипартийной конфронтации всякий пленум для Горбачева был чреват неприятными сюрпризами, так что у него не было уверенности, что дело дойдет до основного вопроса повестки дня. Вот почему как бы приуроченный к началу работы пленума указ Б.Ельцина о департизации многими был воспринят как “подарок” Горбачеву, поскольку наносил нокаутирующий удар по партии.

Указ президента России, запрещавший деятельность организационных структур политических партий и массовых общественных движений в государственных органах, учреждениях и организациях РСФСР главный удар наносил, конечно, по КПСС (некоторые политологи полагали, что компартии этим указом был нанесен ущерб более серьезный, нежели отменой 6-й статьи Конституции).

Указ вызвал “решительный протест коммунистов” лишь на страницах “консервативной” печати. Реакция генсека была формальной и очень вялой, да и на пленум ЦК он произвел парализующее действие. Возможно, поэтому проект новой партийной программы, социал-демократической по духу, был принят без особых прений. Впрочем, для партии это не стало событием – она доживала свои последние дни.

Драматические события августа–сентября 1991 г. привели к уходу КПСС с политической сцены. Партия, создавшая мощную державу, взявшая на себя в определенных исторических условиях функции управления государством, выстоявшая во многих тяжелых испытаниях, перестала существовать. Ее по сути трагичный уход выглядел буднично и даже фарсово: Ельцин под веселое оживление зала на сессии ВС РСФСР подписал, как он выразился, “для разрядки” указ о приостановлении на территории России деятельности КПСС, обвиненной в организации “путча”.

Вернувшись из “форосского заточения”, генсек, еще 22 августа на пресс-конференции говоривший о возможности объединения “всего прогрессивного” в партии на основе ее новой программы, буквально на следующий день под давлением “победителей” отрекся от некогда приведшей его на вершину власти партии, сложил с себя обязанности генсека и призвал ЦК к самороспуску, что тот безропотно исполнил.

Вопрос о причастности КПСС к “заговору” и “путчу” был одним из самых острых на протяжении многих послеавгустовских недель. Победившие демократы были убеждены, что руководители КПСС не [c.537] просто являлись идеологами, но стояли у истоков “путча” как организаторы. Так ли это, выяснить не удалось, поскольку суд над участниками ГКЧП в результате амнистии, объявленной Госдумой в феврале 1993 г., не состоялся.

Когда указом российского президента деятельность коммунистической партии на территории России была приостановлена, а генсек отрекся от нее, многомиллионная партия сошла с политической сцены не оказав в сущности никакого сопротивления. Победителями конфис^ ковывалось имущество партии, опечатывались райкомы и горкомы, но ни один коммунист не пришел защитить свой комитет. Почему?

В первые дни, очевидно, сказался шок, вызванный поражением ГКЧП. Но истинные причины коренились глубже. Несмотря на громкие обвнения партии в организации “тайного заговора”, правда заключалась в том, что коммунисты, партийные организации на местах не приняли участия в августовских событиях, не найдя в себе силы ни встать на сторону ГКЧП, ни выступить против него.

Партийные массы, привыкшие подчиняться дисциплине и ждать указаний сверху, не были способны на инициативу, а директив от вождей не последовало (осторожные импульсы, шедшие из центра, застревали где-то на республиканско-областном уровне). Вожди также привыкли в борьбе за власть лишь к “разборкам” в собственном “узком кругу”. К тому же среди вождей давно не было единства, более того – иные из них находились в состоянии непримиримой конфронтации.

Одной из главных причин гибели партии стало ее безраздельное единовластие, монополия на истину. В отсутствии оппозиции, критического анализа проводимой политики серьезные ошибки либо замалчивались, либо выдавались за достижения. Это порождало безответственность и, в конечном итоге, привело к профессиональному и нравственному вырождению высшего эшелона партийных руководителей, лишенных политической воли, не способных к решению партийно-государственных проблем. Отсюда – потеря авторитета в глазах рядовых коммунистов, всего народа.

Вырождению партийной элиты способствовал жесткий централизм, позволивший сосредоточить власть в бюрократическом партаппарате, в самых верхних его эшелонах (при фактически полном отчуждении рядовых коммунистов от принятия каких-либо решений и утвердившейся слепой исполнительской дисциплине). Демократические выборы руководства были подменены “аппаратными играми”, чиновничьим интриганством, принципом групповщины, кумовства, а в результате на вершине власти оказывались все менее одаренные и компетентные лидеры.

Важнейшей причиной поражения партии стал кризис ее идеологии. Углубляющийся разрыв между пропагандой и реальной жизнью привел к девальвации коммунистического идеала и социалистических ценностей, породил скептицизм, взаимное недоверие. Произошло постепенное размывание коммунистической идеологии, некогда непререкаемой духовной ценности общества, ее вытеснение.

Особую роль сыграла (на последнем этапе) жесткая борьба с партией самого ее генсека, когда, убедившись в “измене” партаппарата [c.538] и невозможности реформирования КПСС в политическую партию левых сил парламентского типа, он взял курс на ее ликвидацию, предав тем самым миллионы рядовых коммунистов.

Все это дало основание ряду политиков и политологов сделать вывод о беспрецедентном феномене всеобщего предательства: “верхушка” КПСС предала рядовых коммунистов и свои идеалы, рядовые коммунисты своей пассивностью и слепым инстинктом подчинения дисциплине, привычкой жить лишь указаниями сверху – предали партию, а все вместе – советскую власть, социально-экономическую систему и, что самое драматичное – страну, государство СССР.

В ряду причин гибели партии стоит медлительность и нерешительность, проявленные руководством КПСС в реформировании самой партии. Политбюро, ЦК, как говорится, слишком долго “запрягали”. И дело не столько в отсутствии единства руководства, сколько в недоверии массам рядовых партийцев. Хотя на заре “перестройки” Горбачев много говорил о необходимости подключить массы к преобразованиям, чтобы соединить в едином потоке инициативу “верхов” с широким движением “снизу”, на деле он боялся подлинной инициативы масс и мыслил этот процесс как управляемый, особенно внутри партии.

В итоге политбюро, ЦК КПСС постоянно запаздывали с реформаторскими шагами, не умели поддержать здравомыслящую часть партии, тех рядовых коммунистов, которые выступали с требованиями подлинной демократизации. Бесплодная “говорильня”, отсутствие ожидаемых практических шагов порождали апатию, равнодушие одних, переход в оппозицию других: партия раскалывалась, рассыпалась на множество фрагментов, по сути – исчезала.

Как отмечалось, КПСС представляла собой фактически государственную структуру, ее аппарат был управленческим аппаратом, пронизавшим все сферы общественной жизни. Возглвляя всю систему власти, объединяя ее в единое целое, он образовывал ее стержень на всех уровнях и во всех ответвлениях. И в первую очередь аппарат осуществлял управление народным хозяйством, подменяя правительство, отраслевые министерства, хозяйственников-управленцев на всех уровнях, не неся при этом реальной ответственности. И когда Горбачев заговорил о недопустимости такой подмены, отводя партии исключительно идеологическую функцию, он наносил удар именно по “партии-государству”, предопределяя тем самым “закат коммунистической диктатуры”.

Это настроило аппарат на отторжение реформ, ибо он не желал расставаться с реальной властью. В партаппарате идеологию никогда не любили, не хотели да и не умели ею заниматься. К тому же, как говорилось выше, она уже была дискредитирована. Лишаясь хозяйственной функции и не имея идеологии, партаппарат как бы зависал в вакууме и вступал в конфликт с реформаторством “команды Горбачева”.

Похоже, что государственнообразующую функцию партии и ее аппарата либо недооценивали, либо сознательно игнорировали политические силы, боровшиеся за власть на закате “перестройки”. Во всяком случае демократические лидеры России, устраняя КПСС в августе 1991 г., явно не до конца отдавали себе отчет в том, к каким [c.539] сокрушительным последствиям это приведет. Известный философ и социолог А.3иновьев, характеризуя сложившуюся в коммунистическом обществе систему власти, писал: “Если попробовать вытянуть” сеть власти из тела общества, то это можно сделать лишь вырвав из| тела куски его мяса и костей, что равносильно гибели общества как живого существа”. Именно такой “сетью власти” был аппарат в советском обществе и государстве.

Августовское поражение ГКЧП, за которым последовал демонтаж союзных органов власти, знаменовало смену общественно-политической системы. “Перестройка” привела к результатам, прямо противоположным официально декларированным целям: вместо реформирования партии – ее вытеснение с политической сцены и антиконституционный запрет, вместо совершенствования системы – ее слом, вместо обновления Союза – его полный распад.

6 ноября 1991 г. президент РСФСР Б.Ельцин подписал Указ о запрещении на территории республики коммунистической партии (акт, приуроченный к праздничной дате большевизма, по замыслу, должен] был символизировать завершение эпохи, связанной с его политическим господством). И хотя подобный запрет не соответствовал демократическому имиджу власти, азарт политического противостоянии перевесил все другие соображения.

Поставгустовский период был отмечен возникновением своего рода “коммунистической многопартийности”. На “руинах” исчезнувших КПСС и КП РСФСР возникло несколько партий коммунистической ориентации: Российская партия коммунистов (РПК), Союз| коммунистов (СК), Российская коммунистическая рабочая партия (РКРП) и Всесоюзная коммунистическая партия большевиков (ВКПБ).

Однако с преодолением поставгустовского шока лидеры “коммунистической многопартийности” поставили в повестку дня вопрос о воссоздании КПСС и КП РСФСР. Группа народных депутатов коммунистической ориентации внесла ходатайство в Конституционный суд о несоответствии указа Конституции. Демократами было внесено встречное ходатайство – о неконституционности самой КПСС.

Длительный процесс в Конституционном суде завершился к декабрю 1992 г. компромиссным, но в целом благоприятным для коммунистов вердиктом. Ноябрьский указ президента был признан неконституционным применительно к первичным организациям КП РСФСР, образованным по территориальному принципу, поскольку эти организации имели общественный характер и не подменяли государственные структуры. Таким образом, территориальным первичкам было разрешено существовать и даже вновь оформиться в партию. КП РСФСР вышла из “подполья” (подробнее об этом см. в главе XXVIII). [c.540]

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: