Здесь двух куплетов мне показалось мало, я занялась самоуправством и дописала третий).

ПРОРВЕМСЯ!

Пока не продан грязный воздух городов,

Пока все небо не раздали,

А ноздри ловят запах потных продавцов -

Жизнь горячее, чем вначале!

Вокруг нас — каменные джунгли,

Где каждый — и стрелок, и зверь...

Среди камней скользи, как, мудрая змея:

Капканы ставить научились,

Одним нужна твоя бессмертная душа,

Другому - тело, чтоб убили...

Вокруг нас — каменные джунгли,

Где каждый - и стрелок, и зверь.

Пускай огонь

Коснется нашей кожи,

Пускай вода

Расправится с огнем,

Кто хочет жить,

Тот все на свете сможет,

И мы с тобой

Прорвемся все равно!

Рожденный ползать крылья привязал к спине,

Покрыл их золотом отборным,

Но мы-то знаем, что в небесной тишине

Есть трассы лишь для непокорных!

Идея прорыва живет в рок-музыке с древних времен. В прошлом веке (только вслушайтесь в эти слова — «прошлый век», чудно как-то, вроде ничего и не кончалось) ее четко оформил хулиган и понтярщик Джим Моррисон: «Break on Through (to the other side)» (аль­бом THE DOORS, 1967 год).

Знаешь, день разрушает ночь,

Ночь разбивает на части день.

Ты пыталась бежать, ты пыталась скрываться,

Прорывайся на другую сторону,

Прорывайся на другую сторону,

Прорывайся на другую сторону, да...

Мы охотились за удовольствиями здесь,

А откопали свои сокровища — там,

Но способна ли ты все еще помнить то время,

Когда мы проливали горькие слезы?

Прорывайся на другую сторону,

Прорывайся на другую сторону...

В твоих объятьях я обрел остров,

В твоих очах я обрел целую страну,

В объятьях, что сковали нас одной цепью,

В очах, что одарили ложью.

Прорывайся на другую сторону,

Прорывайся на другую сторону!

Джим устраивал прорыв скорее в личных отношениях, связыва­ясь то с одной, то с другой ведьмочкой, тангонизируя (танго+агония) с наркотой и устраивая, как говорил Эрих Мария Ремарк, «та­нец напитков в глотке». Для глиняно-металлической России такое решение слишком мелковато, масштаб не тот. Если представить, что тебя со всех сторон окружают рвачи, хамы, киллеры, шлюхи, парла­ментарии, попы-грешники, настоящие инвалиды души и лжеинва­лиды тела, вруны всех рангов и мастей, новоявленные инквизиторы, которым разрешено на государственном уровне подсматривать за тобой и подслушивать твои разговоры, продажные менты, глупые комментаторы и вороватые реформаторы, то единственным выхо­дом из этой затхлости действительно покажется прорыв... Как из ок­ружения, с затяжными боями. На другую сторону бытия, под собст­венным знаменем. Я пыталась провести эту идею через МАСТЕР, Грановский (человек, разглядывающий внутри себя некую мерцаю­щую тайну) превратил ее в «Metal Doctor», прости господи (см. аль­бом «Лабиринт»).

Меня связывают с духом Моррисона самые дружеские отноше­ния (из личного опыта: с духами дело иметь гораздо проще и прият­нее, чем с реально существующими людьми, даже с самым зловред­ным можно договориться). Настолько дружеские, что временами люди, прочитавшие написанный мной на одном дыхании рассказ «Визит», иногда не понимают, о каких событиях там идет речь — ре­альных или нет. И приходится терпеливо объяснять, что коридор в моей квартире действительно длинный-длинны и с покопанным ли­нолеумом, словно по нему возюкали пулеметом, что эта коридорная кишка действительно заканчивается пованивающей пастью мусоро­провода, что действительно одно время дворниками у нас работали два бывших «афганца» и что как-то раз действительно случился у му­соропровода Великий Засор... Все остальное - буйство летней фан­тазии. Но «American Prayer» Моррисона я переводила на самом деле.

Знал ли ты, что свобода

присутствует

лишь в школьном учебнике?

Знал ли ты, что безумцы

управляют нашей темницей,

Находясь в своей тюрьме, в своих застенках –

Только для вольных, и только

для белых протестантов...

Мальстрем.

Мы опрометчиво карабкаемся

на самый край скуки,

Мы приближаемся к смерти

на самом острие пламени свечи,

Мы пытаемся отыскать нечто,

что уже само отыскало нас...

и т.д.

Фокус с прорывом на обратную сторону Луны с «арийцами» не про­шел. И тогда... (делаю эффектную паузу, закатываю глаза под пото­лок)... явился рыжеволосый Маврик - он превратился в копию призра­ка отиа датского принца Гамлета. Кто не в курсе, сейчас расскажу.

Жил-был английский писатель-драматург-поэт Уильям Шекс­пир. Кое-кто из умников предполагает, что это был вовсе не Шекс­пир, а сама королева Елизавета, или философ Бекон, или... Короче. Так этот Уильям мог по праву считаться одним из первых успешных «металлических» авторов. На его совести десятки порубленных, от­равленных, преданных, повешенных, проклятых человеческих су­ществ, рота ведьм-диверсанток... Несколько шекспировских коме­дий можно считать неким отходом в сторону относительно облег­ченного психоделического рок-н-ролла.

Осведомленность Маврика в вопросах мировой литературы впол­не могла позволить ему сойти за бледную тень гамлетовского папы, подло отравленного собственным братушкой соком белены.

— А вот, Маврик, еще текст, — безнадежно сказав я гитаристу, с тоской глядя на листы с отпечатанными и отвергнутыми виршами.

Листочки сильно смахивали на трупики аккуратных белых птичек. — Дуб завернул, стремясь к совершенству.

— Совершенство — это смерть, — обронил Маврик инфернальную фразу и забрал листочки-трупики, — Давай все. что есть, разберемся.

Так текст «Прорвемся!» перестал быть сиротой при живых роди­телях и присоединился к «Химическому сну». Слава Богу, у меня хва­тило ума не говорить Маврику, на какую музыку писались стихи, иначе он бы забуксовал, и тогда все пропало бы окончательно.

Сюжет №2

- Скажи, в чем смысл жизни, — спросил ходок из Европы у ти­бетского Далай-Ламы.

- О, сын мои... - загадочно улыбаясь, отвечал ходоку Далай-Лама и поднял вверх указательный попей,. Его улыбка расползлась по стенам древнего монастыря и отпечаталась на лицах десятков си­дящих на листьях лотоса Будд... Я поймала себя на мысли, что было бы прикольно, если бы Далай-Лама поднял вверх средний палец, и по­слал тем самым любопытного ходока на ставший международным «Fuck»...

Действительно, Дал аи-Лама, в чем смысл жизни? Как только че­ловек разгадывает эту загадку, он тут же исчезает...

Получился вот такой заезд в тибетский монастырь. Естественно, отвергнутый. Еще один белый бумажный трупик на моем ковре.

ЗАЧЕМ ЖИВЕМ?

В нем смысл жизни — не узнаешь ни за что,

Пока твой бункер не взорвется,

Пока не рухнет вниз больничный потолок,

И боль не вспыхнет черным солнцем.

Тогда наступит озаренье,

По ты исчезнешь в этот миг.

В чем смысл жизни ~ не кричи, не говори,

Когда вернешься вновь на Землю.

Пусть каждый в пламени своем сгорит,

Пройдет сквозь собственную темень —

Тогда наступит озаренье,

И все исчезнет в этот миг....

Написав этот текст, я почему-то сильно рассердилась (неизвест­но на кого) и выдала следующий: «Мы», о той категории, которую «арийцы» на свой счет не приняли, т.е. полностью себя из нее ис­ключили, поделив присутствующих в отдельно взятой стране на «мы» и «вы». Слова «жвачка, карболка, дураки и дурни» совершенно не вписывались в привычную для них романтическую канву, да и, насколько я смогла понять, «поиск смысла жизни» моих братьев по АРИИ особенно не беспокоил.

МЫ

Пусть за идею умирают дураки

Или безумные святые.

Святыми быть нам в этой жизни не с руки,

А дурнями мы в прошлом были,

Когда искали смысл жизни —

Как черных кошек в темноте!

Мозги — как зубы — чистят людям каждый день,

Мир пахнет жвачкой и карболкой,

Мы — между небом и землею, мы — нигде,

А в том, что знаем, — мало толка.

Мы словно армия пришельцев

На новых опытных полях.

Мы те, кто есть,

Таких не переделать,

То — рвем, то — бьем,

То - вскачь, то — столбняком.

И так живем.

Кому какое дело,

Взгляни наверх -

Там знают обо всем!

Сюжет №3

Почему западные группы не боятся упоминать в своих песнях всяких бесов и богов поименно? Интересный вопрос. А потому, что им глубоко наплевать, поймут ли их или нет. Пожелавший узнать, например, кто такой Азазел, залезет на высокую стремянку в какой-нибудь библиотеке. Выступая в качестве страховой компании и спасая конечности некоторых любознательных личностей от возможно­го перелома, я выдам короткую справку относительно этого персо­нажа.

«Азазел» иногда произносится как «Азазель». Это слово в наши неспокойные дни можно увидеть на книжных лотках: модный писа­тель Б. Акунин (читается как «Бакунин») назвал так один из своих опусов.

Азазел - падший ангел, отличавшийся своей изобретательнос­тью и смекалкой. Считается изобретателем всего холодного оружия в мире: кинжалы, мечи, шпаги, ножи и ножички, включая перочин­ные, - все это дело его рук. Для женщин Азазел придумал другое хи­трое оружие - косметику, тени и краски, притирки, помады, мази, щипчики для прореживания кустистых бровей и всяческие украше­ния, чтобы соблазнять и губить падких на развлечения мужичков. Мусульмане считают его высшим ангелом, который после своего па­дения стал называться сатаной.

Присутствие имени «Азазел» на вышедшем раньше «арийской» «Химеры» альбоме IRON MAIDEN вдохновило меня на очередной подвиг. В дебри демонологии, щадя чувствительные души музыкан­тов, я не стала залезать. «Ну уж Абадонну они точно знают», — наив­но рассуждала я. Повелитель и царь над саранчой, вышедшей из ды­ма, из кладезя бездны, когда вострубил пятый Ангел (глава 9 «Откро­вения от Иоанна»), по-еврейски звался Авадонн, а по-гречески Аполлион, «разрушитель». Был членом партии падших ангелов. У Булгакова он — как демон войны — появлялся в черных очках, кото­рые снял всего один раз — чтобы ликвидировать барона Майгеля, по­кусившегося на царство Воланда.

АБАДОННА

Один и тот же сон преследует меня:

В мой дом приходит Абадонна,

Слепой хозяин нашей смерти и огня

Объявлен небом вне закона,

Он не мирился с властью Бога,

Был в наказанье сброшен вниз.

Он появляется из каменной стены,

И так же тихо исчезает,

Его очки от крови пролитой черны,

Но он пока их не снимает,

А если снимет — все живое

Мгновенно обратится в дым!

Зажги мне свет ~

Везде, где только можно,

И я проснусь,

А ночь сотрет свои след,

Моей душе не будет так тревожно —

Кругом светло,

И Абадонны нет...

Он обещал во сне вернуться,

Отдать мне черные очки...

Абадонну знал (заочно) Холст. Получалось, что у остальных с булгаковским романом «Мастер и Маргарита» отношения были более чем прохладные...

- Да какой такой Абадонна? — вопил темпераментный Дуб, оша­левший от предлагаемого тематического разброса. — Да кому он ну­жен, этот твой Абадонна?!!

А какой клип можно было бы снять... Закройте глаза, и пред­ставьте себе, что Абадонна молча вручает вам свои черные очки.

Правда, по состоянию на 30 сентября 2001 года, похоже, что свои окуляры уставший командовать саранчой демон по дешевке уступил Бушу, президенту Соединенных Штатов Америки, коэффициент ум­ственного развития которого, согласно данным зарубежной печати, ниже среднего.

До американцев никак не доходит, и никогда не дойдет, что все случившееся в ними 11 сентября — взрыв небоскребов-близнецов Международного Торгового Центра, пожар в Пентагоне, белый по­рошок в конвертах — всего лишь обычная магическая «обратка» за Белград, Ирак, Вьетнам, Корею. За то чувство вседозволенности, ко­торое испортило жителей американских городов гораздо сильнее, чем квартирный вопрос (по наблюдению мессира Воланда) испор­тил москвичей.

Было время разбрасывать камни - бросать их в чужие затылки, спины, окна, двери, жизни; было время взращивать семена ненависти и злобы, порождать врагов для своих врагов. Пришло время со­бирать камни; в собственный фартук ловить падающие с неба бу­лыжники, спасая свою кухню с микроволновками и недожаренными ко Дню Благодарения индейками...

Сюжет №4

Говорят, когда трещит и коптит зажженная свеча - горят всякие чернушные краказямбрики. Когда тянет наворотить что-нибудь с неким душком, я всегда зажигаю свечу, даже если включена обычная настольная лампа.

Но очередной сюжет на заданную «рыбу» я сочиняла не только при свете свечи, но и под присмотром Черного Монаха.

- Вы не пугайтесь, если к вам какое-то время будут наведываться тени, — говорил мне человек, пристраивая деревянную фигурку мо­наха на верх книжного шкафа, с таким расчетом, чтобы сей сумрач­ный — и прямо скажем жутковатый — сторож мог видеть всех, кто входил в квартиру.

- Да в мой дом постоянно заходят всякие экстравыдающиеся личности... — я нисколько не умаляю их способностей, но одна моя знакомая, сама из компании сенсов и ведьм-самоучек, как-то сказа­ла: «Вы, Маргарита Анатольевна, просто магнит какой-то для при­дурков!». На языке у меня вертелось самокритичное: «Дурак дурака видит издалека», но я промолчала.

Кстати, до того как поставить Монаха среди книг, его владелец отчаянно тер фигуркой о свои взъерошенные волосы. Магический обряд.

От Монаха веяло чем-то потусторонним и загадочным. Но никто из тех, кто входил в комнату, его почему-то не видел. Много раз у ме­ня появлялось желание взять черную фигурку и спрятать куда-ни­будь подальше, но условия моего договора с магом такого малоду­шия не допускали. Даже если хозяин Монаха и не был настоящим магом. С такими людьми лучше не конфликтовать, их моментально бросает из одной крайности в другую, от симпатии к ненависти.

- Я его в прошлый раз поставил в доме у N (имя и фамилию тог­дашнего клиента мага я не называю по этическим соображениям, но человек он в рок-мире известный)... помогло.

Несомненно помогло! Если мне не изменяет память, тот тип, ка­жется, сильно погорел на едва реализованном журнальном проекте.

И вот как-то ночью... лицо Монаха в подпотолочном полумраке нехорошо сморщилось, и капюшон будто бы надвинулся еще глубже на глаза. По противоположной стене амебно поплыла неясная тень, которая сфокусировалась в аккурат напротив меня в виде трех ко­леи...

Чуть позже я сообразила, что это была всего лишь тень от мону­ментального нефритового подсвечника, купленного за 2 дня до зна­менитого августовского обвала рубля в 1998 году. Но, поверьте, серд­це екнуло, Я хотела сказать Монаху что-то вроде «Не балуй, дядя», но почему-то вспомнилось трогательное предупреждение родителей в детстве: «Не разговаривай с незнакомыми дяденьками!». Таких слов, как «сексуальный маньяк», тогда и знать не знали даже взрос­лые (а если знали, то вслух не произносили, считая их верхом непри­личия), но подтекст предостережения был ясен. Теперь к сексу при­бавились - помимо рок-н-ролла - наркотики: родители стали бо­яться дилеров-обольстителей.

Смотрю в окно, и представляю: человек, у которого вместо лица, в целях конспирации, голимое белое пятно. Он облачен в китайский шелковый халат с драконами на спине. На столе с бюстиками Напо­леона и Черчилля - кокаиновая дорожка. Тонкими белыми пальца­ми перебирает рассыпанный на черном бархате матовый жемчуг, вы­кладывает из него причудливые рисунки. Так получился «Гений мра­ка» для «Неформата» Маврика, который, правда, был Сергеем от­вергнут. У нас тогда вообще с ним конфликт вышел, во всяком слу­чае — у меня с ним. «Неформат» увидел свет без моего участия.

ГЕНИЙ MРAKA

Иди прямиком,

Через город, где твой дом,

Иди сам, не жди провожатых!

Иди, только знай:

Этот путь ведет не в рай,

Не ищи потом виноватых.

Вот — мост, а вот — овраг,

Делай шаг, последний шаг,

Ты у цели,

Назад не смотри,

Видишь, в черном, впереди –

Твой герой.

Он призрак, он пророк,

Человек, и дух, и бог,

Он открывает гостю объятья.

Он гений темноты,

Он ждет таких, как ты,

И ты забудешь путь обратно.

Тебе он все даст,

Но не в долг, а навсегда,

И ты поверишь:

Вы с ним — против всех,

На летящей в ночь Земле,

Он — с тобой!

Он просто тот, кто любит черный бархат,

Он просто тот, кто любит

Неверный лунный свет,

Он просто гений,

Гений долгой,

Зимней тьмы.

Когда ты был мал,

Черный цвет тебя пугал,

Но был и сказочным магнитом,

Ты знал, что тьма сотрет

В порошок полярный лед

И солнца диск, что спит в зените!

Тогда твой герой

Пировал ночной порой,

Злой и гордый,

Казнил он и любил,

И сквозь стены проходил,

В сон-но-но-твой...

Он просто тот, кто любит черный бархат,

Он просто тот, кто любит

Неверный лунный свет,

Он просто гений,

Гений мрака!

Теперь ты никто,

Ты зависишь от него,

На поводке длиннее жизни.

Зачем и почему,

Как на огонь, летим на тьму...

Ответа нет, хоть крикни трижды!!!

Вот - мост, вот — овраг,

Делай шаг, последний шаг,

Ты у цели.

Назад не смотри,

Видишь, в черном, впереди —

Твои-но-но герои...

Он просто тот, кто любит черный бархат.

Он просто тот, кто любит неверный лунный свет... и т.д.

ТВОЙ ВРАГ

Когда ты встретишь незнакомца на пути,

В глаза ему смотреть не надо —

Взгляд может быть и отрешенным, и пустым,

И полным дьявольской услады,

Тебя потянет как магнитом

Уйти за незнакомцем в ночь...

Твой враг не тот,

Кто с ног собьет ударом,

Твой враг не тот,

Кто любит сплетен яд,

Твой враг - другой:

Считай, что все пропало,

Лишь Он вонзит

В тебя горящий взгляд!

Когда ты встретишь незнакомца в час ночной,

То вспомни старую молитву,

Пусть черным вороном взовьется над тобой,

И упадет с крылом подбитым...

Оставь его на растерзанье

ВорОнам и голодным псам!

………………….

Ты ночью встретишь незнакомца —

Не смей ему смотреть в глаза!

Кстати, кадры с кокаиновыми дорожками на столе позаимство­ваны из любимого кинофильма группы МЕТАЛЛИКА - «Чело­век со шрамом», где задиристого красавца наркоторговца играл Аль Пачино.

Сюжет о столкновении невин­ного юного существа с нехоро­шим незнакомцем брал на воору­жение и дядюшка Харрис, но де­лал это слишком по-британски: никаких рекомендаций по битью морды или приемов каратэ против маньяка он не давал. Ну, не надо смотреть незнакомцу в гла­за, а дальше что? Под бдительным оком Черно­го Монаха вырисовывался наш, русский, вариант встречи с со­мнительным ночным прохожим.

Он содержал исконно русскую рекомендацию: прочитать молитву, как умеешь (лучше всего подходит «Отче наш»), чтоб сгинула нечи­стая сила. Особой надежды на то, что Дуб даст одобро», у меня не бы­ло, но усовершенствовать по-русски литератора-бэсиста Харриса я сочла своим долгом.

Сюжет №5

Опять начались блуждания вокруг да около извечной темы о смысле жизни, ибо чем дальше от даты рождения в глубины окружа­ющего маразма, тем больше этот вопрос меня занимает. Фраза «Смысл жизни в неминуемой смерти» — почему-то не устраивает, во всяком случае в те дни, когда светит солнце, и батарейки моего кап­ризного организма беспрепятственно получают необходимую подпитку.

МИННОЕ ПОЛЕ

Над минным полем собирается гроза,

Я в центре поля жду удара,

Прочь убежать и где-то спрятаться нельзя:

И слева мины есть, и справа!

Вся жизнь - то взрыв, то ожиданье

Взрывной волны, для всех одной.

Зачем живем?

Ответ — за дверью в небе,

Три раза в дверь

Ударь, когда дойдешь,

Там знают все,

Но я еще там не был,

А тех, кто был,

Назад не заберешь!

Над минным полем ведьмой носится метель,

Мне б оторваться вместе с нею,

И пролететь над этой жизнью без потерь,

Я не летал, но я сумею!

Под белым снегом спрятан провод,

Он ждет, когда я ошибусь!

Зачем живем?

Минное поле, оставленное после себя то ли фашистами, то ли че­ченскими боевиками, стало как бы прелюдией к военной тематике на этом альбоме. «Война призраков» - так назвали бойню в Чечне телекомментаторы, рассказывая о дневных и ночных перевоплоще­ниях чеченцев. Да и наши парни тоже разные: одни возвращаются в Чечню, чтобы отомстить за погибшего друга, другие - чтобы гра­бить. На войне как на войне...

«Ты чего, не понимаешь, что ли?» — пялит глаза здорово набравший­ся десантник, с которым мои друзья из одной известной московской группы познакомились в вагоне-ресторане, возвращаясь с гастролей. — Мы же там кайфуем. Заходишь в дом, всех лицом к стене, берешь что хочешь, золото у женщин забираешь, ничего с ними не случится, еще на­живут...» Сказал, и пристально уставился на шевелюру лидера коллектива, весьма колоритного армянина. «Ага, — щелкнуло в армян­ской голове, — и меня ведь может прирезать защитник отечества, я ж «черный»...» Не дожидаясь развязки этой сомнительной истории, рокеры выставили «защитникам» еще шампанского, и под благовидным предлогом дематериализовались...

ВОЙНА ПРИЗРАКОВ

Война для призраков всегда была игрой,

А для живых война - ловушка,

Смерть до рожденья нас заносит в список свой,

И отмечает самых лучших!

Кому — герой, кому — убийца,

Кому — «груз 200» в страшном сне...

Уймись, душа,

Тебе какое дело?

Мы здесь — никто,

Лишь ветки для костра!

Уймись, душа,

Поставь крест

В поле белом,

Поставь крест всем,

И тем, кто жив пока!

Ты возвращаешься туда, где кровь друзей,

Ведешь на призраков охоту,

Ты быстро стал одним из новых сверхлюдей,

И сделал смерть своей работой...

На бойне не бывает правды,

У каждого она своя!

…………………

Ты и герой,

Ты и убийца,

И ты «груз 200» в страшном сне.

Или

Чем больше вижу я — тем вера все слабее,

Что мы разумные созданья,

Мне хочется закрыть глаза... и побыстрее

Покончить с глупостью всего одним касаньем.

Безумство породит безумство (насилье породит насилье),

И это бесконечный путь.

Когда вода стечет с клинка — ей кровью быть,

Дождь над землей — и тот багровый,

Я сотню раз готов был сам себя казнить,

Лишь бы воскреснуть в мире новом...

Но старый мир в меня вонзился

Летящей огненной стрелой (ага! Вот оно!).

Уймись, душа,

Тебе какое дело?

Чужая жизнь — темней, чем зимний лес.

Уймись, душа,

Крест выставь в поле белом,

И поклонись истерзанной Земле.

Привет группе DOORS, которую вряд ли слушают поклонники АРИИ...

Что люди сотворили с Землей?

Что они сделали с нашей прекрасной сестрой?

Опустошили и разграбили ее, избили и вспороли ее,

Вонзили ножи в тот ее край, из-за которого Солнце восходит,

Связали ее тело оградами, унизили ее.,,

Отказ Дуба от всех предложенных мною вариантов довольно бы­стро приближал нас к «паровозной» развязке. Для меня железнодо­рожная тема новой не была. Оба моих деда имели непосредственное отношение к поездам, к московской Казанской железной дороге. Один, бывший крепкий середняк из деревни Суконники, все больше занимался партийной работой, другой - еще до революции -тайно возил на паровозе оружие для большевиков. Наверное, это его гены начинают бунтовать во мне, когда я вижу распоясавшихся толстожопиков с золотыми цепями на шеях, и мне хочется выковырять из мостовой булыжник — орудие пролетариата, чтобы засветить ка­мушком в какой-нибудь «джип» хозяина новой жизни, писающего средь бела дня на Комсомольском проспекте столицы на куст ши­повника. «Революционный» дед был голубоглаз, усат, отменно тан­цевал кадриль, по воскресеньям пел в церковном хоре, и не оставил это богоугодное занятие после победы тех, кому он собственноручно доставлял винтовки и патроны. Вооруженные им товарищи гневно осудили деда, указав ему на несовместимость Бога и революции, да и исключили Петра Степановича из своих рядов...

Несколько лет назад мной уже был сочинен скоростной опус на «паровозную» тему для благополучно развалившегося все того же хард-рокового проекта СС-20.

Безумный поезд

Режет ночь

Дыханьем Змея Горыныча,

Безумный поезд

Гонит прочь

Трудяг в оранжевых куртках.

Глаза — их целых три!

Распахнуты не на шутку,

Стоп-кран давно сорвали,

У машиниста в лице ни кровиночки.

Уголь кидай

В жаркую топку,

Уголь бросай

В жадную глотку.

Эх, жива анархия —

Вольный рок на рельсах.

По небу — дымный след,

Свободы очень хочется...

Но в коммунах умер свет —

Взорвали остановку...

Уголь кидай

В жаркую топку,

Уголь бросай

В жадную глотку!

Близка и понятна цель,

А кайф какой в движении!..

Безумный поезд уцелел

В полдюжине крушений...

Уголь кидай

В жаркую топку,

Уголь бросай

В жадную глотку!

Но рельсы разобрал какой-то оборванец,

А до свободы — три версты,

Ох, сколько будет грязи...

В этой песне меня интересовал отнюдь не сам паровоз с тремя глазами (один прожектор наверху, плюс два боковых), а та самая Свобода, до которой мы при каждой смене лидера в стране пытаем­ся докатиться. В какой-то степени этот «Поезд» можно считать вари­ациями на тему революционной песни «наш паровоз вперед летит, в коммуне остановка». Только остановку уже... того... ликвидировали, то ли свои, то ли чужие.

- Дзинь! Тррр! - Дубинин на проводе. - А не взять ли нам Пеле­вина? «Желтую.......

- «Стрелу», - радостно подхватываю я, - и переделать к чертям собачьим. Почему у него герой так тихо сходит с поезда? Не по-на­шему это!

Дуб провидчески и героически дает «добро», у меня в районе сол­нечного сплетения образуется благостная, святая пустота - верный, подтвержденный годами, признак того, что все будет «тип-топ», и нас ждет удача.

У Пелевина мне нравилось многое, и жаль было, что это многое придумала не я: и вагоны, уходящие на Восток и теряющиеся на Запа­де, и похороны, когда умерших с помощью проводника выпихивали в окно. Да не устраивал лишь финал - без резкого движения, без шараха­нья кулаком по столу и терзания на груди тельняшки. По моему разумению, сбрендивший поезд так плавно, по-пацифистски не мог остано­виться. Тот поезд, в который нас втолкнула жизнь без нашего на то со­гласия, иногда лишь замедляет скорость, рельсы проложены четко - в пустоту. Можно стать хиппи, панком, крутым альтернативщиком, ме­таллистом, конторщиком — кем угодно, но бесповоротно соскочить с подножки жестокого транспортного средства с космическим числом вагонов тебе не удастся. Эта мораль - или отрыжка этой морали - и га­сит тот самый огонь в твоих глазах, о котором любят писать поэты-ро­мантики старой закалки, кого даже под дулом автомата не заставишь произнести слово из трех букв, начинающееся со священной буквы «х».

Первый куплет «Стрелы» несколько раз менялся.

Стрелой горящей поезд режет пустоту,

Послушный неизвестным силам,

Тебя втолкнули в этот поезд на ходу,

И даже имя не спросили.

Не знаешь ты, что будет дальше,

Каким ты станешь через миг...

Или

Во тьму ночными часовыми

Уходят белые столбы.

Сложился и вариант 1-го запева, посвященный исключительно Владимиру Петровичу Холстинину, и выглядел этот вариант так:

Стрелой горящей поезд режет пустоту,

Послушный неизвестным силам,

Закат Европы проскочил он на ходу,

Восход России пыль прикрыла.

Монументальный труд философа Шпенглера «Закат Европы» Холст мечтал каким-нибудь образом переложить на свою музыку, но отсутствие в нем героя типа Заратустры делало такую задачу практи­чески невыполнимой, а придумать более хитроумный подход не хва­тало времени и сил - надо было пахать. «Работай, работай, негр, солнце еще высоко!» — гласит любимая «арийская» пословица.

В припеве уже чувствовалась готовность к прыжку - то ли с пара­шютом, то ли с «тарзанки», то ли с печки на лавку.

а) He спи, пора!

Прощай, безумный поезд,

Стрела летит туда, где рухнул мост,

Пускай река (можно — Господь)

Их души успокоит,

А ты беги,

И прыгай под откос,

б) Сорви стоп-кран,

Он никому не нужен,

Стрела летит туда, где рухнул мост,

Разбей окно —

И прыгай в снег и стужу,

И прочь беги,

Под литургию звезд.

в) Безумный мир —

Безумный скорый поезд —

Летит стрелой

Туда, где рухнул мост.

Никто, поверь, стрелу не остановит,

Разбей окно -

И прыгай под откос!

г) (очень циничный вариант)

Не жди других —

Они на все согласны.

Стрела летит

Туда, где рухнул мост,

Там все найдут

Любовь, покой и счастье...

Разбей окно -

И прыгай под откос.

Серьезное стихоплетение, или укладывание слов в обязательную форму, иногда может довести до истерики. «Кровь, кровь, всюду кровь!» - хочется орать после появления на свет очередного «убийственного» опуса. Наступит тот момент, когда все созданные образы - зомби, Пилата, приговоренного к смерти узника, не сошедшие с ума потенциальные самоубийцы, оболганный церковью Паганини - собе­рутся в огромной зале со сводчатыми потолками и решат разорвать ме­ня на тысячу мелких кусочков или на тысячи маленьких медвежат, как любит приговаривать моя дочь. Они просто разом, по команде сурово­го небесного цензора, внедрятся в мое тело. Сначала оно. скроенное по среднестатистической российской модели, начнет светиться зеленова­тым светом, потом розоватым, потом желтоватым, потом оранжевым... Цвета хитро переплетутся и рванут вверх преждевременным новогод­ним фейерверком. В июле. Ощущения, которые я буду при этом испы­тывать, трудно отнести к разряду приятных.

Итак, сижу, обложившись бумажками, карандашами, разноцвет­ными ручками, амулетами и картами Тара. Чувствую, наступает кри­зис — из-за газовой плиты выползает призрак сверчка. И тогда рожда­ется посвящение господину Дубинину.

Идет такой Дуб по земле родного Внуково, идет вразвалочку, ветер со стороны взлетно-посадочной полосы играет дубининским хаером (вспоминаю, как в далеком 87-м году мы спасали дубининскую шевелю­ру с помощью лосьона «Бамфи», который отчаянно пах чесноком, но стабильно помогал от преждевременного облысения). Куртка на басисте — «Харли Дэвидсон», взгляд басиста — уверенный, на руке позвяки­вает браслет из белого металла в виде жизнерадостных свинячих голов.

— Это что, черепушки?— спросила я Дуба, увидев пижонское укра­шение и зная наверняка, что череп всегда был любимым, можно сказать культовым, предметом металлистов.

— Не-а, — лениво тянет Дуб, — свинюшки.

— А свинюшки-то здесь при чем?

— А я-то сам кто?

Итак, Дубу с любовью (как некогда писал большой юморист Ян Флеминг, отец агента 007 Джеймса Бонда: «From Russia. With Love» - «Из России с любовью»...

Когда я утром на лицо свое гляжу,

Я ненавижу все живое,

Рука, быть может, и тянулась бы к ружью,

Но это самое простое...

Кому-то в тысячу раз хуже,

Но ведь зачем-то он живет!

Второго куплета для этого гастрольно-похмельного произведе­ния не случилось, уж больно исчерпывающим оказался первый. А случилась как раз та самая стрела.

Собственно адаптация пелевинских произведений музыкантами - фишка отнюдь не новая, оригинатьным сей поступок назвать трудно. Александр Ф. Скляр и группа ВА-БАНКЪ выпустили целый цикл, основанный на его текстах, а кто-то из «продвинутых» журна­листов (лично я называю их «задвинутыми») сравнил «ва-банковскую» продукцию с берроузовским «Black Rider»-OM. Берроуз - культовый человек Америки и нашего мира, весь пропитанный нар­котиками, но не утративший от этого остроты восприятия реальнос­ти, писатель, философ, мелодекламатор, доживший до глубокой ста­рости, похоронивший своего сына, принявшего слишком большую дозу. Именно Берроузу приписывается авторство термина «heavy metal» - этому худющему старику с пронзительным всезнающим взглядом. «Ва-банковский» альбом ничего общего с берроузовским не имеет.

Книготорговец, пытавшийся дорого мне продать пелевинское «Поколение П», патетически провозглашал, брызгая слюной: - Мадам, да это же Булгаков сегодняшнего дня!

— Да какой же Булгаков, помилуйте! - пыталась отбиться я.

— Булгаков! Наичистейшей воды Булгаков! Какой слог! Какой язык! Какая мистика!

Пожалуй, в «Поколении...» мне понравился фрагмент с Че Геварой и «разговорной» дощечкой, не более того. Вспомнилась истерия, поднятая в свое время вокруг романа «Альтист Данилов», его автора Орлова тоже сравнивали с автором «Мастера и Маргариты», дамы визжали и вырывали друг у друга из рук затертые номера толстого литературного жур­нала (кажется, «Но­вого мира»), где час­тями печатался бест­селлер.

Но!.. Булгакову - булгаково, Пелевину - пелевиново, а Ор­лову — орлово. Каж­дой стреле — свою ля­гушку, а каждой ля­гушке — свое болото.

И второй куплет «Стрелы» менялся если не со скоростью локомо­тива, то со скоростью хорошо упитанной летней мухи, напившейся легкого церковного вина.

Вагонов поезда тебе не сосчитать,

В тех, что к Востоку, там — грязнее (пьянее),

Кто Богу душу от тоски решил отдать,

Того - в окно, и побыстрее...

Или

Никто не помнит, чтобы поезд тормозил,

Никто не прыгал в ночь глухую,

Здесь верят — есть на свете лишь вагонный мир,

Где бьют, и любят, и воруют,

И этот мир в меня вонзился

Летящей огненной стрелой.

После проигрыша следовало торжественное заключение:

Все невозможное ты сделал —

Ты спрыгнул с поезда живым!

Покойников в моем поезде можно было выбрасывать в окна и по другой причине:

Вагонов поезда тебе не сосчитать,

Последний в небе затерялся,

Умерших в окна здесь приказано бросать,

Чтоб поезд с ритма не сбивался.

- Пушкина! Еше немного! — грохотал в трубке голос неугомонно­го Дуба. — Глобальнее, мать, глобальнее! Мысли!

«Остается самое сложное в жизни. Ехать в поезде и не быть его пассажиром, — сказал Хан» (если у вас в руках «Желтая стрела», из­данная «Вагриусом» в 1998 году, то смотрите стр. 19). Это фраза сто­ит целого состояния в швейцарском банке.

FLASHBACK

(возможно, с художественным преувеличением)

Вспоминается вот какой эпизод из прошлой жизни, когда каж­дый день с 9.00 до 18.00 я работала прилежным младшим научным сотрудником в одном из научно-исследовательских институтов. Что я там делала? Переводила с английского и испанского всякие между­народные документы о взлетно-посадочных полосах, службах управ­ления воздушным движением, регулярно ездила на овощные базы перебирать гнилую капусту и картошку или в подшефный совхоз «Снегири» — выдергивать из хорошо утрамбованного сапогами кол­хозников грунта стойкие к насилию турнепс и свеклу. Выдергивать и складывать в безнадежно устремленные вершинками к небесам хол­мики. (Так, кстати, родилась песня «Турнепс» для группы РОНДО, когда ею руководил Михаил Литвин. Существовавшая в те времена цензура усмотрела в милом рассказе о жизни бывшего студента и его трудовых буднях в подшефном совхозе антисоветскую пропаганду и запретила не только эту песню, но и литвиновскую группу. В списках запрещенных коллективов, с легкой руки соответствующих органов, эта компания фигурировала именно как «Турнепс», по названию мо­его совершенно невинного опуса.)

С едой в родной стране в 80-е годы было напряженно. Это сейчас, в эпоху дикого капитализма, можно набить пузо до отвала всякой дребеденью, а если не на что набивать — просмотреть до дыр экран с рекламой бульонных кубиков «Магги». Если, конечно, голубоэкранный друг не успел еще накрыться и не потребовал выделить энную сумму на замену своих собственных потрохов.

Продовольственная проблема решалась по команде сверху: ра­ботники государственных учреждений (а других тогда не было) мо­билизовывались на создание подсобных хозяйств.

- А почему бы нам, товарищи, не приступить к разведению кро­ликов? - спрашивала председатель(ница) партийного комитета на­шего отдела, даря мужчинам сияние незабываемых голубых очей, а женщинам — превосходство любимицы венца творения над сделан­ными всего лишь из ребра конторскими балаболками. Идея вскарм­ливания длинноухих кормильцев мгновенно всколыхнула народные массы. Сотрудницы засюсюкали, живо представляя себе, как они ти­скают пушистые комочки, совершенно забывая при этом о привыч­ке всех существ прозаически какать и писать. Джентльмены (разного научного достоинства) не на шутку загрустили, предвидя свое да­леко не завидное будущее: рассвет, понимаешь, роса россыпью, вда­леке рев жаждущих дойки буренок и стройные ряды городских дип­ломированных умников, косящих клевер для проклятых одомаш­ненных зайцев.

- Ухаживать за животными будем в три смены, — продолжала бредить парткомитетчица, и на щеках у нее алыми революционными гвоздиками расцветал лихорадочный румянец, — клетки в несколько этажей планируется построить за зданием института.

- Замечательно! — воскликнула с восторгом такая же, как и я, беспартийная подруга, обязанная посещать все открытые партийные собрания, дабы быть в курсе направления генеральной линии (чи­тай: «поезда»).

- Сразу после работы мы все переодеваемся и...

Знакомые мне уже лет 5 русские, еврейские и татарские лица кол­лег-сотрудников странным образом начали желтеть, черты — ме­няться и приближаться к ярко выраженному азиатскому типу, рас­пространенному на берегах реки Хуанхэ.

- Прошу слова! — полковник авиации в отставке, пахнущий поль­ским одеколоном, с лихим коком на голове, вытянулся перед братья­ми по партии, словно услышал команду «Смирно!». - Вдоль взлетно-посадочной полосы на аэродроме, товарищи, в Шереметьево, много неиспользованной земли (пауза). Я предлагаю вынести на обсуждение соответствующих партийных и руководяших органов института вопрос о посадке на этой пустующей площади кар-то-фе-ля (пауза)/ Мы бы окучива­ли этот картофель и сдавали бы Роди­не полученный урожай...

Количество китаеобразных кара­пузиков неустанно множилось. Они улыбались с книжных шкафов, наби­тых юридической литературой, и крутили тонюсенькими пальцами у виска, по-детски намекая на сумас­шествие присутствующих, выковы­ривали звездочки из погон второго авиационного полковника в отстав­ке, из бровей которого при желании можно было бы наплести ямайские косички-дрэды.

- Дайте высказаться беспартийной единице! — неожиданно хо­лодным, но громким голосом сказала я, зная, что выступления не имеющих партийного билета лиц на открытых собраниях поощря­ются и считаются свидетельством заинтересованности населения в жизни партии.

- Вы напоминаете сейчас китайцев... времен китайской культур­ной революции, — с эмоциями справиться было трудновато, появив­шаяся откуда-то из глубин организма злость на разыгранный спек­такль била через край. - Если вам прикажут плавить металл в само­дельных печах в деревне, вы, что же, согласитесь?!

Такой выпад был равносилен срыву стоп-крана или уничтоже­нию одним ударом оконного стекла в вагоне... Нет, я тогда еще не была готова прыгать под откос, но руку уже о стекло порезала.

- Что она себе позволяет! — кричал полковник, отец «картофель­ной» инициативы. — Какие мы ей китайцы?!

- Что тут вообще эти беспартийные делают? - вопрошал некто, недолго просидевший у нас в комнате, но успевший переписать дет­ским округлым почерком на большие листы в клеточку все междуна­родные инструкции для диспетчеров воздушного движения. — Что тут вообще эти беспартийные делают?! — повторил он на пару тонов вы­ше, и я вдруг осознала, что я убийца. Жестокая, мерзкая джинсовая тетка, отправившая на тот свет запросто, без малейшего раскаянья, мечту бедного шизофреника о его единении с частью природы, пусть засаженной в ряды тесных клеток, пусть зачастую дохнущей от чумки.

- Им нельзя давать траву с росой, они от росы умирают, — тихо и печально произнес некто, возвращаясь к теме кроликов. Его трога­тельный шепот перекрыл отчаянные визги и писки партийной тусовки...

Этот поезд вручную не остановить, меняется только бригадир, иногда одичавшие ковбои убивают машиниста, но ему на смену хо­леные руки командиров безумной ж/д тут же из картонной коробки достают новенького сменщика в мундире с иголочки.

Идея о ждущем нас впереди взорванном мосте, где все, собствен­но, и кончится, балансирует на грани воплощения в жизнь. Похоже, что диверсанты уже родились и неплохо натренировались, запущен­ная АРИЕЙ формулировка «наш ум — генератор зла» работает в пол­ную силу.

На этом месте поток моего сознания и река воспоминаний на за­данную тему были бесцеремонно перекрыты приездом в Зеленый театр московского парка Горького калифорнийской группы DEFTONES, чрезвычайно модной среди молодежи. По крайней ме­ре, летом 2001 года.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: