Из истории «нехороших» пушкинских совпадений

Невыносимая легкость бытия мне не грозит. Последнее время жизнь так круто завернула свои гайки, что дышать почти нечем. Остается только смеяться и, рассекая плывущую навстречу толпу, фальшиво петь одной мелодию хора рабов из оперы Джузеппе Верди «Набукко». Слух у меня так называемый «внутренний»: когда слышишь все неверные чу­жие ноты, но сама в ноту попасть не можешь. Для искоренения этого дефекта надо заниматься ненавистным с детства сольфеджио.

Прихожу в конторку под названием «Оптика», заказывать оче­редные очки, рассказываю даме-приемщице пару нескучных корот­ких историй.

- Вы такая веселая. — с хорошо читаемой завистью в голосе про­износит рыжеволосая приемщица, выписывая мне квитанцию, — у вас в жизни, наверное, все так хорошо...

- Точно, — радостно отвечаю я, — лучше не бывает. Знаете, как моя фамилия?

- «Пушкина», — уверенно отвечает приемщица, читая написан­ное на бумажке.

- Нет, не Пушкина, — продолжаю я и с удовольствием отмечаю изменение формы лица моей несчастной собеседницы. Нормальное овальное лицо резко вытягивается по вертикали. - Не Пушкина, а КАТАСТРОФА.

Во вторник, 3 июля 2001 года, я написала для «Московского каннибальца» (т.е. «Московского комсомольца») статью, которую окре­стила весьма элегантно: «Шесть концертов и одни похороны» (по аналогии с названием фильма «Четыре свадьбы, одни похороны»). В число концертов входили: концерт группы SKATAUTES, фестиваль Зеппелиномании, фестиваль «Улица яблочных лет», концерт КРЕМАТОРИЯ в День защиты детей, концерт «THE DEFTONES». «Похороны» были описанием не настоящих похорон, а пересказан­ное в непринужденной манере сообщение о смерти 83-летнего блюз-мена Джона Ли Хукера... Последняя фраза статьи гласила: «Описа­ния шестого концерта не будет, его место сожрали похороны...». По­ставила я точку в компьютерном тексте, и тут же на землю рухнул авиалайнер, жертвами катастрофы стали 143 человека... Был объяв­лен национальный траур. Выпускающий редактор в «МК» схватился за голову: «Нельзя такой заголовок! Что за шуточки!». И статье дали какое-то нейтральное, позорное имя.

С тех пор я и стараюсь ставить многоточие где ни попадя, и избе­гаю использовать лексику погребальной конторы «Ритуал».

Окончательный вариант текста:

ГОРЯЩАЯ СТРЕЛА

(Дубинин/Пушкина)

Стрелой горящей поезд режет пустоту,

Послушный неизвестным силам,

И стук колес здесь заменяет сердца стук,

И кровь от скорости застыла.

Движенье стало смыслом жизни,

Что дальше будет — все равно.

Дрожит земля, дрожит горячий воздух,

Стрела летит туда, где рухнул мост,

Не жди других: пока еще не поздно,

Разбей окно, и прыгай под откос!

В руках билет, чтоб мог ты с поезда сойти

И не играть в игру чужую,

Но нет того, кому ты можешь предъявить

Свой тайный пропуск в жизнь другую.

Весь этот мир в тебя вонзился

Летящей огненной стрелой!

Что бы почитать:

У. Шекспир. «Гамлет»

МАШИНА СМЕРТИ

(музыка С.Терентьева)

Думаю, эту песню в том виде, как она была записана для альбома «Химера», не услышит никто. В крайнем случае она появится на ка­ком-нибудь сборнике. Скорее всего, Терентий творчески перерабо­тает ее, замедлит, пропустит через мясорубку своего внутреннего цензора, и - глянь-ка, дяденька! — на свет появится новый медлячок... Потом оказалось, что все случилось с точностью до наоборот: эта музыка «Машины...» уже была когда-то медляком, предназна­ченным чуть ли не для первого сольного терентьевского альбома. Автор-композитор ее убыстрил, и получил то, что мы теперь имеем в запасниках.

Когда все было записано, включая вокал, и сведено, музыканты прилепили на получившийся продукт ярлычок «Полька-дристушка», а Петрович заявил о своем бескомпромиссном пацифизме и о том, что тема войны в предложенном виде ему глубоко противна.

Если бы кого-нибудь интересовало мнение поэта (т.е. меня), бив­шегося (бившейся) за торжество ясной мысли в рамках предложен­ной мне рыбы, то поэт (т.е. я) сказал бы (сказала бы): «Подобная ди­намичная вещь необходима на этом альбоме!».

Но... Летел бы в этот момент по небу веселый молодой летчик в блестящем своем аэроплане, захотел бы прикурить, да и уронил бы случайно в окошко летающего домика зажигалку. Не одноразовую. Дорогую. Подарок любимой девушки-козочки.

Посмотрел бы красивый молодой летчик вниз, увидел бы пусты­ню и какую-то особу в клешеных джинсах, воздевающую к опупевшим от временного безделья небесам натруженные писанием руки, «А вот и глас вопиющей в пустыне», — равнодушно констатировал бы отличник, выпускник академии имени первого космонавта Зем­ли Юрия Гагарина, и чиркнул бы обычной спичкой о ребристую по­дошву обычного американского летного ботинка. И закурил бы... И взорвался бы дорогой блестящий аэроплан к чертовой бабушке. Мо­жет, от искры какой-нибудь, может, от моего гласа.

Сюжет №1

Терентьев пару раз менял предложенный им размер, но первона­чальный вариант текста был таким:

НЕНАВИСТЬ

За сорок дней до сотворения любви

Явилась ненависть сюда,

Она одета просто, просто говорит,

Читает мысли без труда.

И с нею вырос мир.

В котором мы живем,

То на щите, то со щитом.

Как надоело умирать

На землю падать вниз лицом,

Свинцом изранив облака...

Как надоело убивать!

Как надоело умирать,

И бессловесным быть скотом,

Но знать, что ненависть — легка,

Как надоело убивать!

Нас приучили к виду крови на руках,

К ночам, истерзанным стрельбой,

Берет пусть ненависть любви ненужный прах —

Развеять утром над рекой.

Жестоким вырос мир,

В котором мы живем,

То на щите, то со щитом!

Особенно я гордилась в этом варианте первыми двумя строками «За сорок дней до появления любви явилась ненависть сюда».

Песня удивительно напоминала «Стрелу», даже по структуре, и в этом скрывалась «погибель ея».

Сюжет №2

Плох тот солдат, который не мечтает стать генералом. Неполно­ценен тот раб, который не мечтает превратить господина в своего раба, чтобы выдать ему по полной программе. Согласна, «раб» -словечко из старорежимного лексикона. Его можно убрать, но про­блема останется. Даже бунт детей против своих родителей — это то же восстание рабов. Но восставшие точно так же превращаются в очередных поработителей. И тогда восстают их дети... Бесконечная цепочка, которую прервет только смерть всех и вся.

... Перед последней битвой Спартак приказывает распять пленен­ного римлянина, чтобы устрашить своих солдат, показать, что их ждет, если они дрогнут. И победивший полководец Красе за одну единственную жизнь гражданина Вечного Города приказывает рас­пять 6 тысяч восставших рабов. Шесть тысяч крестов вдоль дороги, шесть тысяч мертвых тел, двенадцать тысяч мертвых глаз, пытав­шихся некогда увидеть свет... Самого Спартака в битве убивает не свободный человек, а такой же невольник...

ВПЕРЕД КОЛОННЫ!

(СПАРТАК)

Рабы громят за легионом легион,

Им точит меч сама Судьба,

И Вечный Город должен быть дотла сожжен

Рукою беглого раба —

И станут все равны,

Среди своих господ

Свободный раб раба найдет.

Вперед, колонны Спартака,

Свободой дышит неба свод,

Свобода ярости полна,

Вперед, колонны Спартака!

Вперед, колонны Спартака,

Свобода лучших отдает,

Их распинают на крестах,

Вперед, колонны Спартака,

Вперед, колонны!

Трибуны цирка чернью праздничной полны,

Всем слышен рев голодных львов,

Быть гладиаторами те обречены,

Кто обрекал на смерть рабов.

Опущен палеи, вниз -

Здесь милости не жди,

Ревет толпа, и сыты львы.

В том мире равных нет,

Где сила лишь права,

Спартак убит мечом раба...

Второй куплет основан на легенде, приведенной у столь любимо­го нами А.Камю.

Возьми «арийцы» этот текст, они вошли бы в историю футболь­ного клуба «Спартак» и его фэнов. В том случае, если красно-белые шли бы в бой с болельщиками других команд, вопя «Вперед, колонны Спартака, свободой дышит неба свод!», группе (помимо уже на­доевшего всем обвинения в сатанизме) пришили бы обвинение в ] разжигании вражды между объединениями футбольных фанатов.

Сюжет №3

МЫ БУДЕМ ДРАТЬСЯ

Под черной майкой играет кровь,

И в сердце — жажда побеждать,

Так дай нам дело, приказ готовь,

Пошли подальше воевать.

Придумай войну,

Придумай врага

И смерть, что рыщет в трех шагах.

Мы будем драться на земле,

Под солнцем и в кромешной тьме,

Мы будем драться в небесах,

Сверкая сталью в вышине.

Мы будем драться, чтобы мстить

За тех, кто первым был убит,

Пусть враг наш — призрак без лица,

Мы будем драться до конца,

Мы будем драться!

Машина смерти сошла сума,

Она летит, сметая всех,

Мы увернулись на этот раз,

Ушли по белой полосе,

Но все равно — воина,

И все равно — враги,

И битва с тенью — впереди...

Много совпадений было между текстами к «Стреле» и «Мы бу­дем...». Оттуда — сюда и обратно кочевали, например, призраки и те­ни, но уж очень хотелось протащить эти образы. За кадром осталась давняя мысль, что у каждого поколения есть своя война, а у тех, кто не отправляется воевать, линия фронта проходит внутри.

Теря поменял запевы местами, изменил название на «Машину смерти», и... что было дальше, уже известно. «Кирдык», — как любит говорить демон КузЪмичЪ из радиопрограммы Маврика «Железный занавес».

Что бы почитать:

Рэй Брэдбери. «Детская комната» (дети против родителей)

А. Камю. «Бунтующий человек», III — Исто­рический бунт

Р. Джованьолли. «Спартак», роман

ВАМПИР

(музыка В. Холстинина)

Музыка понравилась сразу. Может быть, потому, что напоминала аранжировкой «Dreamstate», одну из моих любимых вещей Брюса Диккинсона с совершенно не коммерческого альбома «Skunkwork». Тоскливое, обволакивающее настроение, ощущение, что за твоей спиной стоит кто-то, сдерживая дыхание. Но песня, увы, находилась вне пределов моей досягаемости.

В результате оказалось, что она про вампира... Хотя (на мой взгляд: разумеется, хозяин — барин) больше подходила бы для пад­шего ангела по имени Люцифер. Но вокруг по земле ходит-бродит столько таких падших созданий, крылья которых компактно скла­дываются в рюкзачок за спиной, что тема теряет свою привлекатель­ность. Отложим трагедию Люцифера, некогда сиявшего рядом с Бо­гом, а потом разжалованного за гордыню и бунт, и посмотрим на ве­ликое царство вампиров. Но другими глазами, не столь прямолиней­но, как это случилось на «Химере».

На память постоянно приходят кадры из фильма «Интервью с вампиром», а не из «Дракулы». Последний хорош, красив, но, на мой взгляд, примитивен.

Дальше каждый может выбрать себе любой из двух вариантов раз­вития событий вокруг этой серебристо-чешуйчатой мелодии.

Вариант 1

Маргарита сама по себе, очарованная творением Холста, решает попробовать воплотить свое представление о вампирах в рамках сня­той на слух «рыбы». Изготовить муляж упыря, как говорится, для по­жизненного хранения в пушкинском шкафу.

Любой взрослый человек (а именно к этой категории людей с не­которых пор и относит себя М.П.) понимает, что некогда пугающий набор из опусов типа «Зомби» и «Вампир» в наше время, уже в XXI веке, слушается довольно смешно (об «Антихристе» - разговор осо­бый). Да и в сопровождении такой музыки вряд ли пройдет какое-либо стебалово, сопровождаемое криками придворного попугая: «Vampire! Vampire!».

Вариант 2

Как-то раз в ночи звонит Маргарите старик Кипелов и печально вопрошает: «Может, попробуешь написать свой текст на вампирскую музыку? Что-нибудь по-стинговски?».

«А что на это скажет Холст?» — осторожно спрашивает Пушкина, решив позаботиться о сохранении чистоты дипломатических отно­шений. «Сделай в порядке эксперимента...» — разрешил проблему этики Валерий Александрович, и затих.

Эксперимент был осуществлен с опережением обычного графика - не за год, и даже не за полгода, а дня за два. Текст написан вчерне, и Кипелов, которого многое устраивало, даже собрался сделать пробную запись. Так, для внутреннего пользования. Холст, естест­венно, обо всем узнал, грозно нахмурил брови и спросил командным голосом: «Кто вообще Пушкину просил вмешиваться? Какое ей де­ло до моей песни?!». Гнусная интриганка Пушкина, как всегда, ока­залась в дерьме, ибо страшная тайна, по чьей же инициативе вампирские страдания были рассмотрены несколько под другим углом, без участия стражи в лице работников КГБ и ФСБ, выслеживающих инакомыслящих так и осталась страшной тайной. На все времена.

В сюжете, конечно, присутствовала Луна, Люди, сведущие в кол­довских делах и делах оборотней, должны понимать значение и вли­яние лунного света. Конечно, это был повтор, но повтор объяс­нимый...

Свет луны проник мне в кровь —

Я вижу лица, но сам невидим,

Тени нет, нет звука шагов,

Лишь лунный дождь.

Аромат твоих духов,

Как зверь, я чую уже за милю —

И лететь к тебе я готов...

Но ты не ждешь!

Должен любить я то, что сам разрушу,

Должен разрушить, что люблю так сильная...

Я, я забываю все,

Я, я слышу лунный зов...

Странный блеск в моих глазах,

В плену гипноза я был в том мире,

Где живым остаться нельзя, —

В царстве теней.

Видел то, что не дано

Увидеть всем: как

Смерть всесильна,

За что и был наказан Луной,

Кто я теперь?!

Руки святого... но в душе я грешник,

Сумрак не скроет мой горящий жадный взгляд...

Я всеми проклят, помолюсь,

Жизнь отнимаю, но люблю,

В кровь проникает

Ядом

Лунный зов,

Призрачный зов...

Бриджи могли бы быть и другими:

1-й Кончики пальцев прикоснутся к телу,

Через преграды, через лед и пламя

Я...

Я слышу лунный зов.

Я...

Я...

Я забываю все.

2-й Конники пальцев сохранят твой запах...

Через преграды, через лед и пламя

Я...

Я слышу лунный зов...

Я...

Я забываю нее.

Вырисовывается образ маньяка, жаждущего кропи. Это с одной стороны, С другой - влюбленного вампира, который не может не пить чужую кровь. Я даже знаю, что он сделал бы в конце, обезумев от безысходности, каждую ночь приходя под окна любимой, слыша ее смех, видя ее слезы, отгадывая и проникая в ее сны. Заячьей губы у него нет, на ладонях не растут волосы, но!., у него голубые глаза и рыжие кудри, верные признаки вампиризма (черт, если следовать книгам борцов с вампирами, надо ликвидировать при помощи оси­новых кольев и чесночных ванн добрую половину Ирландии!).

Так вот, однажды утром, которые обычные люди наполняют иди похмельем, или радостным ожиданием, или ненавистью к самим се­бе, он распахнет настежь дверь своей норы и стремительно выйдет на свет. Мой вампир - вампир решительного действия, самоубийца, он сам превращает себя в хрупкую пирамиду из пепла.

И он прав. Что за удовольствие вечно сосать чужие лейкоциты, не знать ужаса появления лысины и не верить в загробную жизнь. К то­му же редкая девушка захочет побывать в объятьях существа с длин­ными, злобно искривленными ногтями, со ртом, откуда стекает не просто кровавая слюна от случайно прокушенного языка, а настоя­щая кровь последней жертвы (не исключено, что последняя жертва страдала гемофилией - болезнью несвертываемости кровушки, как, например, убиенный царевич Алексей из династии Романовых). На­верняка претендент на яремную вену девушки при жизни был рас­путником, погряз во всех мирских грехах, все его прокляли и хоро­нили без причастия... Или через его бренное тело перепрыгнула кошка или перелетела какая-нибудь безумная птица. Ко всем отри­цательным качествам потенциального любовника можно отнести и его малопривлекательную склонность к поеданию мертвых тел, со­вокупление с трупами на могильных плитах, в моргах или на посте­ли умершей (фу, сейчас стошнит!..).

Но один из основных признаков вампиризма напрочь перечерки­вает нарисованную в песне романтическую картину. Вечным изгоем и персоной нон фата это существо стало совершенно не потому, что любило хлебнуть живительной теплой венозной жидкости, по ходу дела проповедуя крамольные, с точки зрения общества, идеи.

Настоящий вампир. Воняет. Смердит и перлит. Такой нонючке дей­ствительно не место среди приличных люден. Во всяком случае, так думают англичане. Добрые русские наверняка предложат смердящему и пердящему гостю не чесночную воду, которая, согласно поверь­ям, болезненно ранит вампира, а настоящую, настоенную на гвоз­дях, водку - чтоб обтерся и принял вовнутрь.

Вонища, исходящая от вампира, размазала по стенам и звуки флейты, — превратив их в мерзкое мяуканье котов, — и руки святого, и душу грешника.

Скорее прочь, на свежий воздух, для профилактики страшного недуга — ибо появление смердящего упыря свидетельствует о при­ближении чумы.

«Люди всегда разрушают то, что любят сильнее всего», — сказал когда-то великий человек Оскар Уайльд, не подозревая о мытарствах бродяги-вампира. И оказался прав.

Что бы почитать:

Говард Ф. Лавкрафт «Но ту сторону сна»

«Носферату — симфония ужаса» (реж. Фридрих Мурнау, 1922)

«Дракула»

«Интервью с вампиром » (самый, пожалуй, философский фильм на тему)

«Заблудившиеся дети» (у вампиров в пещере висит портрет Моррисона)

«Тень вампира» (реж. Элиас Меридж, Весь­ма любопытный фильм, идея которого заклю­чается в том, что актер Макс Шрек, сыграв­ший в фильме «Носферату» в 1922 году и после этого снявшийся более чем в 20 лентах, был настоящим вампиром. Особенно здорово у не­го получалось подергивание носом и волчий оскал, а также треск-перебор длиннющими ногтями)

«Oт восхода до заката» (сценарий баловня судьбы Тарантино)

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: