АУДИОВИЗУАЛЬНАЯ КУЛЬТУРА 9 страница

о человеке. В конце жизни Б. работает над многотомным исследованием “Самобытность Франции” (не завершено; первые два тома вышли посмертно в 1986).

Б. — приверженец т.н. “глобальной истории”. “Глобальное об-во” он делит на системы — экон., социальную, полит., культурную, каждая из к-рых, в свою очередь, разделяется на множество подсистем. Для полного описания “глобального об-ва” необходимо учитывать разные темпы изменений в разных системах. Б., вслед за франц. социологом Ж. Гурвичем и, опираясь на нек-рые идеи М. Блока, предлагает выделить три временных ритма: время большой длительности (longue duree) — время геогр., материальных и ментальных структур, “квазинеподвижное”, в к-ром перемены не ощущаются; время средней длительности — время конъюнктур, циклов, исчисляемых десятилетиями; краткое время — время событий.

Признавая, что “тотальное” описание возможно лишь при учете всех систем “глобального об-ва” и всех временных циклов, Б. сосредоточивает свое внимание на экон. и материальной жизни и, отсюда, на “времени большой длительности”. Полит., событийная история, к-рую и так не слишком жаловали представители Школы “Анналов”, не находит себе места на страницах трудов Б. В фокусе его “Средиземноморья...” находится не политика Филиппа II, а сам этот регион, его геогр. особенности, материальная жизнь, экономика и т.п. Осн. причины истор. перемен лежат, по мнению Б., во “времени большой длительности”; истор. перемены свершаются медленно, незаметно для людей и помимо их воли.

Труды Б. вызвали огромный резонанс в науч. мире, его идеи “longe duree” вдохновили многих последователей, интерес к повседневной жизни стимулировал множество исследователей в этой области. Но, одновременно, как в рамках Школы “Анналов”, так и вне ее, многие положения Б. вызвали возражения. Б. упрекали в том, что он не рассматривает культуру (в “Средиземноморье...”, посвященном 16 в., почти ничего не говорится о Ренессансе), истор. события и, главное, человека. По мнению критиков Б., элиминирование человека оборачивается антропоморфизацией природных и социальных условий: в указанной книге о Средиземноморье оно само выступает как действующий субъект; “время большой длительности” из исследоват. приема превращается в реальную самостоят, анонимную движущую силу истории. Люди не столько авторы, сколько актеры драмы истории.

Соч.: La Mediterranee et le monde mediterraneen a 1'epoque de Philippe 11. P., 1949 (4 ed. V. 1-2. 1979); Ecrits sur 1'histoire. P., 1969; L'identite de la France: Espace et histoire. P., 1986; L'identite de la France: Les Hommes et les Choses. Pt. 1-2. P., 1986; История и общественные науки. Истор. длительность // Философия и методология истории. М., 1977; Свидетельство историка // Франц. ежегодник. 1982. М., 1984; Материальная цивилизация, экономика и капитализм, XV-XVIII вв. Т. 1-3. М., 1986-92; Динамика капитализма. Смоленск, 1993; Что такое Франция? Кн. 1-2. Ч. 1. М., 1994-95.

Лит.: Соколова М.Н. Истор. теория Фернана Броде-ля // Франц. ежегодник. 1972. М., 1974; Февр Л. Средиземное море и средиземноморский мир в эпоху Филиппа II // Февр Л. Бои за историю. М., 1991; Гуревич А.Я. Истор. синтез и школа “Анналов”. М., 1993; Lire Braudel. P., 1988.

А.Я. Гуревич, Д.Э. Харитоновым

БУБЕР (Buber) Мартин (Мардохай) (1878-1965)

-евр. религ. мыслитель, писатель, философ-экзистенциалист. Учился в гимназии во Львове, а затем в ун-тах Вены, Лейпцига, Цюриха, Берлина. Защитил дис. по истории христ. мистики эпохи Возрождения и Реформации. В 1923 опубликована книга “Я и Ты”, принесшая ему мировую славу. В 1924-33 проф. философии иудаизма и этики в ун-те Франкфурта-на-Майне. В 1933 эмигрировал из Германии в Швейцарию, затем в Палестину. С 1938 — проф. социальной философии в Иерусалим, ун-те. После Второй мир. войны выезжал с лекциями в США, ФРГ. В 1960-62 Б. стал президентом Израильской академии наук. В 1963 в Амстердаме ему была вручена Эразмовская премия.

Значит, влияние на Б. оказали Ницше, Зиммель, Дильтей, Кьеркегор, Ф. Розенцвейг, Шестов.

Философия Б. получила название “диалогической”. Согласно Б., филос. проблемы возникают только тогда, когда люди размышляют о “реальных вопросах”, к-рые затрагивают все существо человека. Философия Б. окрашена в экзистенциалистские тона; ее центр, идея — бытие как “диалог” (между Богом и человеком, между человеком и миром и т.д.). “Диалогич.” дух, противостоящий греч. “монологизму”, Б. искал в библейском миропонимании. Особое внимание уделил пантеистич. тенденциям хасидизма. Б. раскрыл миру творч. силу и духовную глубину, к-рые характеризовали это течение в его лучшие годы (1750-1825). В противоположность религиям, утверждающим непроходимую пропасть между нашим и потусторонним миром, хасидизм настаивает, что подлинное благочестие предполагает горячую и пылкую радость жизни “здесь и теперь”. Хасидизм утверждает органич. связь праведников и людей простой веры, важность телесной природы человека, наряду с духовной. “Встречайте мир полнотой своего бытия и вы встретите Его. Он сам примет из ваших рук то, что вы должны дать миру”, — пишет Б.

Исходное положение диалогич. философии Б. -представление об изначальной двойственности, укорененной в самом основании сущего: “В Начале есть Отношение”. При этом понятие “отношения” Б. употребляет не в психол. смысле: это не установка и не позиция, к-рая всегда выступает уже как рез-т, а обоюдное “соотнесение (Haltung) человека с его “пред-стоящим” (Gegeniiber) — будь то другой чело-

век, явление природы (как органич., так и неорганич.) или духовная сущность. Соотнесенность также носит двойств, характер в силу того, что человеку присуща способность задавать способ существования как мира в целом, так и себя в нем. Б. связывает эту способность с изречением “осн. слов” — Я-Ты и Я-Оно, к-рые “полагают существование”. Изречение осн. слова Я-Оно помещает человека в мир “ставшего”, где он — “вещь среди вещей” и один из бесчисл. множества отчужденных друг от друга индивидов. Поскольку здесь нет взаимности, то нет и подлинного отношения. Способ существования в мире Оно предполагает его многообразное “использование” и ориентированное на зримый и конкр. результат “приобретение опыта”, к-рый, в понимании Б., имеет негативное значение и относится лишь к объективирующему знанию. В мире Оно безгранично господствует необходимость и нет места свободе. Поскольку человек несвободен, он не способен к творч. деянию и обречен на пассивность. Он не знает “действит.” жизни, к-рая “проживается в “чистом настоящем” и осуществляется во “встрече” с Ты: он не причастен Духу, поскольку Дух не заключен в его Я, как в темнице, Дух — между Я и Ты, он есть ответ человека своему Ты; он закрыт для Любви, к-рая есть ответственность Я за Ты. Погруженность в “одиночество замкнутой самости” делает человека нечувствительным и к присутствию “Вечного Ты”, т.е. Бога. Напротив, говоря “Я-Ты”, человек освобождается от плена причинно-следств. связей и “претворяет в действительность Свободу”, т.е. свободно избирает то, к чему предназначен. Так происходит встреча с судьбой. У того же, кто живет в мире Оно, нет судьбы, поскольку он не знает своего предназначения и избегает риска и ответственности, неизбежно связанных с выбором и принятием решения. По мысли Б., судьба не ограничивает свободу человека, а дополняет ее: Свобода и Судьба “объемлют друг друга, образуя Смысл”. Этот последний невозможно отобразить и истолковать, но он есть нечто несомненное для человека, к-рый встал “пред Лицом” и в каждом Ты прозревает “Вечное Ты”. “Возвышенная печаль нашей судьбы” состоит в том, что “встречи” с Ты носят исключит, характер и не могут служить прочным фундаментом для устройства и сохранения жизни. Делая человека сопричастным Вечности, “встречи” с Ты не поддаются объяснению и формальному упорядочению, из них невозможно извлечь никакой “пользы”, они ставят под угрозу само существование человека в этом мире, т.к. ослабляют все его устоявшиеся и проверенные связи. Но если каждое Ты обречено на то, чтобы стать Оно, когда отношение исчерпано, то и каждое Оно, “воспламененное” сущностным актом Духа, может войти в действительность отношения и стать Ты. Поэтому, по мысли Б., существование мира Оно все же не лишено смысла. Тем не менее Оно являет собой постоянную угрозу для Ты, ибо мир Оно неуклонно разрастается. Согласно Б., история свидетельствует о том, что у каждой культуры мир Оно полнее, чем у предшествующей. Исток и начало всякой культуры — наипервейшее “вхождение в отношение”, “событие-встреча”, к-рая определяет весь дальнейший ход ее развития, но если это отношение периодически не возобновляется, то культура со временем застывает и живые свидетельства ее сущностной связи с Ты покрываются “коркой вещности”, превращаясь в мир Оно. Розенцвейг, вместе с Б. переводивший Пятикнижие на нем. яз., критиковал Б. за резкое противопоставление Ты и Оно, поскольку отрицание мира Оно фактически ведет к отрицанию ценностей чело-веч. культуры. Однако Б. отнюдь не считал Оно лишь неизбежным злом. Напротив, он утверждал, что человек не может жить без Оно, “но тот, кто живет лишь с Оно, тот не человек”. В этом мире бытие человека, к-рый “знает присутствие Ты”, есть “парение между Ты и Оно”, однако это не становится для него причиной внутреннего конфликта. Человек, к-рый однажды “встал пред Лицом” своего Ты, далек от переживания трагич. раздвоенности. Смысл и предназначение своей жизни он видит в том, чтобы, покидая мир отношения, неизменно возвращаться в мир Оно, неся с собой “искру” Духа, к-рая некогда вновь “воспламенит” застывшую данность феноменального мира.

Соч.: Ich und Du. Lpz., 1923; Rede liber das Erzieherische. В., 1926; Bildung und Weltanschauung. В., 1935; Das Problem des Menschen. Hdlb., 1948; Der Glaube der Prophe-ten. 1950; Zwei Glaubensweisen. Z., 1950; Zwischen Gesell-schaft und Staat. Hdlb., 1952; Bilder von Gut und Bose. Кош, 1952; Gog und Magog. Fr./M., 1957; Bucherund Menschen. St. Gallen, 1952; Der Mensch und sein Gebild. Hdlb., 1955;

Избр. произведения. Иерусалим, 1989; Два образа веры. М., 1995; Хасидские предания. М., 1997.

Лит.: Balthasar H.U.v.. Einsame Zwiesprache: М. Buber und das Christentum. Koln, 1958; Schaeder G. М. Buber: Hebraischer Humanismus. Gottingen, 1966; The Philosophy of М. Buber. L., 1967; Diamond M.L. М. Buber: Jewish Existentialist. N.Y.; Evanston, 1968; Col-in М., Buber R. Martin Buber, a Bibliography of his Writings: 1897-1978. lerusalem; Munch., etc., 1980; Friedman М. М. Buber's Life and Work: the early Years 1878-1923. L., 1982; Israel J. Martin Buber. Stockholm, 1992.

Г. С. Померанц, В. В. Рынкевич

БУЛГАКОВ Сергей Николаевич (1871-1944)

- обществ. деятель, философ, богослов, экономист. Образование получил в Ливенском духовном училище. Орловской духовной семинарии, Елецкой гимназии и на юрид. ф-те Моск. ун-та, к-рый окончил в 1896. В 1901-06 — проф. полит, экономии Киев. политехн. ин-та и приват-доцент Киев. ун-та; в 1906-18 — приват-доцент полит, экономии Моск. ун-та и проф. политэкономии Моск. коммерч. ин-та; в 1912 защитил докт. дис. “Философия хозяйства”; в 1918 принял сан священника; в

кон. 1922 выслан из Советской России; в 1923-25 — проф. церковного права и богословия на юрид. ф-те Рус. научного ин-та в Праге; с 1925 до конца жизни — проф. богословия и декан православного богословского ин-та в Париже, один из идеологов Рус. Христ. студенч. движения — обновленческого движения в православной церкви за рубежом.

Отталкиваясь от идеи Софии, выдвинутой Вл. Соловьевым, и в отличие от преобладавшего в православии взгляда на Софию как “мудрость” Христа, т.е. второго лица Троицы, Б. развил концепцию, согласно к-рой София — это не просто идеальное представление, лишенное бытия, она есть личность, субъект, четвертая ипостась по отношению к Троице, но не есть Бог и не участвует в жизни божественной; София — это мировая душа, и в этом качестве является посредником между трансцендентным Богом и миром. Она правит миром как провидение. Человек выступает как око мировой души, он имеет в себе нечто (“луч”) от божественной Софии, так что в этом смысле софиология становится также учением о человечестве. Софиология Б. вызвала резкие и многолетние споры в православной церкви. В 1924 ее осудил как ересь глава “карловацкой церкви” митр. Антоний Храповицкий, а в 1935 — архиерейский собор той же “карловацкой церкви” и моек. патриархия в лице митр. Сергия. В защиту Б. выступило большинство совещания епископов православной церкви в Зап. Европе, в частности Г. Федотов, Вышеславцев, Зеньковский, В. Ильин. Не соглашаясь с Б. по существу проблемы, Бердяев отстаивал вместе с др. защитниками Б. право на свободу богословского исследования; в целом спор о софиологии вышел далеко за пределы богословия, затронув узловые проблемы православной культуры.

Наряду с учением о Софии, другими направлением развития православного богословия Б. считал учение об имени Божием (“имяславие”), согласно к-рому имя Вожие — это не просто человеч. средство для выражения мысли, оно входит в сферу божества как его энергия, оно божественно, призывание имени Божьего в молитве есть уже причащение божества. Б. подчеркивал, что концепция имяславия не означает, что Бог есть самое имя, и это разводило его с ортодоксальным богословием.

Б. — обновленец также в экклесиологии (т.е. в учении о церкви); он ратовал за демократизацию церкви в сфере управления, полагая, что церковь как об-во есть прежде всего коллектив, не отличающийся в этом отношении от др. форм обществ, жизни, соборность — это не только жизнь в Духе Св., но некая церковная коллективность.

Антропология Б. в наибольшей степени отражает одну из важных составляющих его общемировоззренч. и филос. концепции — идею всеединства. Человек есть часть природы, даже до нек-рой степени ее продукт; вместе с тем он носит в себе образ идеального всеединства: в нем потенциально заложено самосознание всей природы. В этом человеч. самосознании проявляется София, мировая душа, идеальный центр мира и в этом смысле природа является человекообразной, а человек в свою очередь потенциально носит в себе всю Вселенную.

Пока Б. придерживался идеи принципиального различия между филос. и религ. творчеством, свою философию он отделял от “канона философии”, доказывал, что христ. философия — не философична, а полемична и прагматична, что она квази-филос. средствами стремится не к филос., а к религиозно-прагматич. цели; ре-лиг. философия — это вольное художество на религ. мотивы: теогония и теофания, тварность мира, софийность твари, природа зла, образ Божий в человеке, грехопадение, спасение падшего человека и т.д. Ко времени написания труда “Трагедия философии” (1920-21) грань между религ. и теор. философией у Б. почти исчезла. Он пришел к выводу, что всякая философия должна быть построена на почве религ. созерцания и откровения, должна возвратиться к религ. мифу и догмату.

Уже тот факт, что в сформулированной Б. в нач. 20 в. программе из четырех пунктов отд. позицию занимал “культурный ренессанс”, говорит об особой значимости этой проблемы во всем творчестве рус. мыслителя. Как ни в какой другой сфере эта мысль здесь проявилась при всех его колебаниях между западничеством и славянофильством, либерализмом и консерватизмом, новаторством и традиционализмом; либерально-обновленческая равнодействующая делает из Б. крупного деятеля рус. культуры 20 в., правда, культуртрегера, по преимуществу действовавшего в рамках религ. форм обществ, сознания, чуть правее центра спектра рос. обществ. направлений этого века.

Занимавший в начале своей деятельности позиции либерала-западника, Б. в высокой степени положительно относился тогда к европ. культуре, культуре, по его словам, “высшей”, с необычайными, небывалыми рез-тами развития. Густоту населения он считал субстратом культуры и поэтому даже болезненный процесс перенаселения в период первонач. предкапиталистич. накопления квалифицировал как прогрессивный процесс создания зап. цивилизации, как необходимую цену за блеск этой цивилизации. Одну из важнейших и труднейших задач, к-рые 19 в. оставил 20 в., Б. усматривал в устранении пропасти между городом и деревней, полагая, что культурный уровень в деревне должен быть создан, а не завоеван в социальной борьбе.

На рубеже 19-20 вв. взгляды Б. на культуру вообще, на западную в первую очередь (“Запад” он понимал в культурно-истор. смысле известного единства культуры, включая в него Европу и Сев. Америку), существенно меняются. Это не было глубочайшим разочарованием во всем зап.-европ. укладе, как представляют нек-рые авторы; это было охлаждение к Западу, правда, значительное. Европ. культура — дорогой покойник; зап. цивилизация — не единственно возможный путь развития; Запад — не земной рай и не идеал, но истор. факт не только со светлыми, но и темными сторонами — такими и аналогичными мыс-

лями Б. выражает свое двойственное отношение к зап. культуре. В основу этой двойственности легло представление о взаимообусловленности и вместе с тем антагонизме между материальной и духовной цивилизацией Запада. Нации, усвоившие только внешнюю культуру, не имеют еще права на имя культурных гос-в. В сфере же духовной культуры зап. цивилизация далека от совершенства. В новой Европе Б. не нравились теперь также ее “культурное эпикурейство” и ее “комфорт жизни”. Двойственное отношение к европ. культуре Б. выражал также в призыве бороться “за более углубленное, исторически сознат. западничество”, в содержание к-рого входило признание культурной мощи Запада, зап. школы техники жизни (или материальной стороны культурной жизни цивилизации) Запада как хранилища общечеловеч. сокровищ духа, наук и искусств и как полит, знамени. В отличие от славянофилов Б. исключил из понятия “народная самобытность” полит, и экон. институты, полагая, что, напр., железные дороги и банки космополитичны как основа правового гос-ва и поэтому в отношении учений совр. демократии, правового гос-ва, др. полит, и экон. форм Запад остается для России школой.

Культурологич. позиция Б. предопределялась в нач. 20 в. не только двойственным отношением к зап. культуре, но и его критикой всего истор. христианства, православия в особенности. Б. вознамерился преодолеть утвердившееся в совр. церковном сознании представление, что в культуре царит темнота, сатанинское начало, что культура — это дело языческое, а не христианское. Соединить культурность и церковность, создать подлинно христианскую церковную культуру и тем самым возбудить жизнь в церкви — такие задачи ставил Б. в начале 20 в. перед церковью и человечеством. Отказавшись рассматривать гуманистически-ренессансную культуру высшим продуктом истории за ее “внерелигиозность”, “разрозненность”, “беспочвенность”, Б. провозгласил идею синтеза ср. веков и Нового времени, чтобы былая церковь-храм превратилась бы в церковь-человечество, церковь-культуру, церковь-общественность.

Другая, не менее важная, связанная с первой, установка Б. — на обновление и подъем рус. нац. культуры. Первоначально рус. мыслитель исходил из мысли о “культуроотсталом” рус. об-ве и о неблагополучии в культурной ситуации и справа, и слева от него. Он выражал недовольство не только культурной политикой самодержавия и официальной церкви, но и позицией чрезмерно расширительно толкуемого славянофильства (к славянофилам он неправомерно относил, напр., Каткова и Леонтьева), упрекая его за фальшивую идеализацию действительности, склонность к нац. самопревознесению, к национализму и полит, романтизму. Слева Б. усматривал культурное огрубление, в лучшем случае застой в таких “антикультурных” направлениях, как теории материализма и позитивизма, гонения на идеалистич. философию. Объектом критики стал у Б. также “космополитич. марксизм”.

С 1910 Б. отсчитывает новую эпоху в своем культурном самосознании, заявив, что перед ним снова возникла, в новой форме, антиномия славянофильства и западничества. Теперь западничество ему представлялось как духовная капитуляция перед культурно сильнейшим. Гл. темами размышлений Б. стали культурная самобытность рус. народа, углубленное самосознание рус. культуры, подъем “культурного патриотизма” и ослабление “реакционного”, “воинствующего”, “полит.” национализма. Не признавая существования классовых культур, Б. настаивает на идее культуры национальной, на том, что индивиды участвуют в общекультурной работе человечества только как члены нации. Проблемой для него становится не существование национального рядом с общечеловеческим, а возможность общечеловеческого в национальном, всеобщего в конкретном.

По собств. поздней самооценке Б. с началом Первой мир. войны готов быть вовсю славянофильствовать. Действительно, в это время он высказал немало идей квазиславянофильского толка, “выявив” множество пороков новоевроп. культуры: обмирщение, обмещанивание, угрожающе высокая цивилизованность, гипер-культурность; отход от церкви в общей секуляризации, рационализации и механизировании жизни; внерелиг. гуманизм и протестантизм; отвлеченное просветительство, эгоцентризм, теор. и практич. материализм; феноменализм, юридизм и экономизм как общая основа зап.-европ. жизни; торжество панметодизма и рассудочности; хозяйств, жизнь как воплощение экон. материализма с аморальной моралью интересов; к порочным чертам новоевроп. цивилизации Б. относил также капитализм и его “неизбежную тень” — социализм как социол. проекцию общего духа новоевроп. рационализма.

Разделяя предрассудки теории “Москва — третий Рим”, Б. поддерживал империалистич. притязания “на царственный град Константина” во имя “нововизант., русско-православной” культуры христ. Востока. Отдавая дань нац. чванству, он предрекал наступление рус. эпохи мировой истории, акцентировал глубочайшее духовное различие между Россией и Зап. Европой и даже утверждал, что по культурному своему наследию Россия богаче Запада, наследовавшего эллинство лишь косвенным путем: однако Россия оказалась не на высоте своего культурного призвания — быть творч. продолжателем эллинизма.

Однако даже в Первую мир. войну Б. дистанцировался от антизападнич. крайностей славянофилов, от их соблазна идеализации допетровской Руси и их чрезмерного противопоставления России и Европы; он продолжал предостерегать от кичливости и “духовно-убогого самопревознесения и самодовольства” в вопросе о нац. избрании и предназначении рус. народа. Европа, писал он, исторически немолода, но это не значит, что она лишена жизненных сил продолжать свой путь, что она не породит еще пышных цветов своей культурной утонченности. Отвергая “западничество идолопоклонническое”, Б. ратовал за западничество “реально-историческое”, продолжал признавать частичную правоту рус. за-

падничества, духовным отцом к-рого по-прежнему называл Петра Великого.

Потрясения, вызванные революцией 1917 в России и расколами в православной церкви, побудили Б. пристальнее заняться проблемами культуры. Высказывания о чуть ли не чисто богословском характере деятельности Б. в 20-30-е гг. не соответствуют действительности. С 1910-х гг. Б. пользовался понятием “философия культуры”, и это понятие отражает и характер его культурологич. концепции последних двух с лишним десятилетий его жизни, хотя эта концепция тесно связана также и с богословием: в мае 1930 на съезде православной культуры Б. произнес речь, опубликованную под названием “Догматич. обоснование культуры”.

В нач. 20-х гг. умонастроение Б. существенно изменилось: он стал сожалеть о своей прежней борьбе с Западом, о том, что всю свою сознат. жизнь провел в отъединении от зап. христианства. Истор. путь России предстал ему как трагедия культурного одиночества, культурной изоляции, замкнутости, к-рую необходимо преодолеть. И мировая культурная ситуация Б. никак не удовлетворяла. Секуляризированная культура виделась в обличий врага христианства. В гуманистич. “обезображенной” культуре на первом плане выступала языч. пошлость, падение — ниже человека, и лишь на втором — ее религ. потенции. Культура вступила в глубокое противоречие с цивилизацией. По-прежнему Б. был уверен, что во всем христианстве еще недостаточно развито сознание культуры, хотя обозначился поворот в эту сторону. Как и раньше, Б. упрекал аскетич. христианство, к-рое лишь “попускает” культурное делание, но не связывает его со спасением человека; протестантизм стремится спасти культуру от цивилизации, но это ему не удается, он остается во власти секуляризации; не принимает Б. и католич. соподчинение культуры и цивилизации; истинен только православный путь свободного творчества, путь культурного возрождения. Как один из идеологов рус. студенч. христ. движения Б. резко противопоставлял свою культурологич. концепцию также большевикам в России, к-рые, осуществив свои идеалы цивилизации, вернули бы человека в допотопные времена. В эмиграц. период культурологич. концепция Б., до сих пор мало систематизированная, приобретает целостный вид: культура происходит из религ. культа, имеет теургич. и мистериальный характер; где есть религ. напряженность, там проявляется культурная жизнь. Культура — творч. делание человека в мире, укрепленное божеств. силой. В дальнейшем происходит обмирщение культуры, ее секуляризация, культура отделяется от церкви и последняя становится лишь одной из многих ветвей культуры. В Библии намечены два пути — путь культуры, путь творчества, “путь народа Божия”, и путь цивилизации (приспособления к природной жизни) — “путь рабства, путь Каина и каинитов, ковачей и изобретателей орудий”. Абсолютной культуры и абсолютной цивилизации нет, потому что человек не может быть до конца ни творцом, ни рабом. Утопично и неблагочестиво думать, что можно освободиться от гнета цивилизации и превратить жизнь в “культ-культуру”. Но человек должен идти по этому пути, завоевывая все новые и новые области. Уверенный, что путь культурного делания есть и путь спасения, что задача культуры — это дело “богочеловечества”, т.е. очеловечения мира и обожения человека, Б. призывал религ. вождей вооружиться всем оружием совр. культуры, стать на высоту всех совр. исканий мысли, всех достижений человеч. творчества. Религ. преодоление секуляризации, “оцерковление” культуры Б. называл иногда осн. вопр. христ. жизни. В последних работах он проводил мысль, что православие содержит в себе силу творч. культуры, к-рую она может передать своим сынам. С др. стороны, он был уверен, что и к религии приходят “из Афин”, что внутр. развитие культуры науки, искусства приводит к религ. самоопределению.

Б. надеялся принести в Россию свою идеологию, передать ее грядущему поколению, призывал своих единомышленников вернуться на Родину новыми людьми, людьми мысли, познания, науки и веры, не отказавшимися от высших культурных запросов. Его надеждам не суждено было сбыться. Но для нек-рого слоя религ. общественности совр. России идеология Б. может стать переходной формой к более развитому мировоззрению. Фактически Б. — один из предтеч тех либеральных сил в совр. рус. церкви, к-рые противостоят получившему в ней, увы, широкое распространение авторитаризму, клерикализму, обскурантизму, национализму и антиинтеллектуализму.

Соч.: Основные проблемы теории прогресса // Проблемы идеализма. М., 1902; Иван Карамазов (в романе Достоевского “Братья Карамазовы”) как филос. тип. // Вопросы философии и психологии. 1902. Кн. 61; О реалистич. мировоззрении // Там же. 1904. Кн. 73; Религия человекобожия у Л. Фейербаха // Вопросы жизни. 1905. № 10/11, 12; Церковь и культура // Вопр. религии. Религиозно-обществ. б-ка. 1906. № 1; Ср.-век. идеал и новейшая культура // Рус. мысль. 1907. № 1; Церковь и культура // Вопр. философии и психологии. 1910. Кн. 103; Два града: Исследование о природе обществ, идеалов. Т. 1-2. М., 1911; Тихие думы. Из статей 1911-15 гг. М., 1918; Об особом религ. призвании нашего времени. Прага, 1923; Христ. социология. Париж, 1928; Философия имени. Париж, 1953; Православие: Очерки учения православной церкви. Париж, 1965; Христ. социализм. Новосибирск. 1991; Соч. Т. 1-2. М., 1993; Свет невечерний: Созерцания и умозрения. М., 1994; Die Tragodie der Philosophie. Darmstadt, 1927.

Лит.: Антонов Н.Р. Сергей Николаевич Булгаков и его религиозно-обществ. миросозерцание. СПб., 1912; Зандер Л. Бог и мир. Миросозерцание отца. Сергия Булгакова. Т. 1-2. Париж. 1948; Кувакин В.А. Метафизика всеединства — “позитивный” продукт “нового религ.

сознания”: С. Булгаков // Кувакин В.А. Религ. философия в России. М., 1980; Хоружий С.С. София — космос — материя: Устои филос. мысли Булгакова //ВФ, 1989. N 12; Naumov К. Bibliographie des oeuvres de Serge Boulgakov. Paris, 1984.

В. Ф. Пустарнаков

БУЛЬТМАН (Bultmann) Рудольф (1884-1976)

-нем. протестантский теолог, историк религии, философ. Получил образование в Тюбингене, Берлине и Марбурге. С 1912 приват-доцент Марбург. ун-та, в 1916 — экстраординарный проф. в Бреслау, затем в Гессене и Марбурге. С именем В. связана целая эпоха христ. мысли, его даже называют “последним в ряду великих протестантских теологов”. Созданная Б. теол. система подвела итог опр. этапу в развитии христ. мысли, и вместе с тем, она стала исходным пунктом для нового периода в осмыслении содержания христ. веры. Б. был одним из тех христиан, к-рые остро ощутили и продумали совр. кризис христианства. Для преодоления кризиса необходимо провести демифологизацию христ. учения, выразить его содержание в терминах человеч. существования. Б. рассматривал герменевтич. проект либеральной теологии как попытку заново интерпретировать христианство с помощью понятий, непосредственно затрагивавших человека 19 в. В своей программной работе “Новый завет и мифология” он писал: “Для прежней “либеральной” теологии характерно то, что она считала мифол. представления исторически ограниченными идеями и поэтому просто исключала их как несущественные; существенными эта теология считала лишь великие религ. этич. принципы. Либеральная теология различает в религии смысловое ядро и истор. оболочку”. В построении системы Б. отталкивается от теол. традиции 19 в. В нач. 20-х гг. формирующее воздействие на Б. оказала диалектич. теология К. Барта. Б. глубоко воспринял представление Барта о Боге как о “совершенно ином”, как о радикальном отрицании всех возможностей, к-рыми обладает человек. Между Богом и миром — “бесконечное качественное различие”. Бог, не будучи объектом в мире объектов, не может стать и объектом познания, не может быть познан обычными методами. Для людей, мышление к-рых остается в рамках субъектно-объектной схемы, подлинная теология всегда будет “отталкивающей бессмыслицей”. Хотя Бог как “совершенно иной” не может быть объектом познания, он определяет человеч. существование: “находит” человека, “встречается” с ним, обращается к нему в слове христ. провозвестия, керигмы. Термин “керигма” (“весть”, “провозвестие”) стал одним из центральных для Б., его теологию иногда называют “керигматической”.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: