Главная

Популярная публикация

Научная публикация

Случайная публикация

Обратная связь

ТОР 5 статей:

Методические подходы к анализу финансового состояния предприятия

Проблема периодизации русской литературы ХХ века. Краткая характеристика второй половины ХХ века

Ценовые и неценовые факторы

Характеристика шлифовальных кругов и ее маркировка

Служебные части речи. Предлог. Союз. Частицы

КАТЕГОРИИ:






Золотая клетка. Цепи. 1 страница




 


“Подчинение себя партнеру или партнера себе. Недоверие.” Карта Золотая Клетка, колода Симболон.

“Удержать любой ценой” Карта Цепи, колода Симболон.

 

— Почему ты не спишь?

— Завидую.

— Интересно, кому?

— Твоему коту. Представляю себе, какое ему завтра предстоит пиршество.

— Вообще-то он Живоглот, а не людоед.

— Ну да, ну да. А в девятом рву бродят не люди с кишками наружу, а тени людей с тенями кишок. Но

всё равно — представляю себе.

 

Гермиона посмотрела на его каменный профиль, освещённый синеватым ночником демона. Профиль выражал каменное намерение бессонно пялиться в мрачный свод до самого завтрака. Надо же, какой впечатлительный, а ещё Пожиратель. Она тихонько вздохнула и спросила:

 

— У тебя ещё осталось немножко зелья Сна-Без-Сновидений?

— Поцелуешь — дам, — отрубил каменный профиль.

 

Гермиона, помолчав, вкрадчиво произнесла:

 

— Знаешь, каждый раз, когда обитатели девятого рва замыкают круг, их раны зарастают, и приходится тамошнему Стражу резать их заново...

— Чёрт! — Малфой рывком сел, выпрямился, глубоко дыша.

— Ну да, чёрт, — согласилась Гермиона, — такая уж у него работа.

 

Малфой, не открывая глаз, нашарил в кармане склянку и сунул Гермионе. Она понюхала недоверчиво — оно ли? — и сказала:

 

— Если ты завтра будешь ни на что не годен, я пойду дальше одна.

 

Так-то вот, моя прелесть.

 

Она накапала на ладонь три капли, слизнула их и протянула кулак со склянкой Малфою. Он обхватил кулак длинными пальцами, сказал: "Видишь, до чего ты меня довела: я у тебя из рук пью", и пригубил. Потом посидел несколько секунд, прижавшись лбом к её руке.

 

— Ты умеешь уговаривать, — услышала она сквозь подступающий сон. Волны сна шли накатом и шипели, как волны морские, и шевелили мокрую сверкающую гальку. Мокрая сверкающая дорожка, дрожа от напряжения, притягивала галечный берег к алому закатному солнцу, и шёл по дорожке кто-то длинный и тощий, то есть, высокий и стройный. Драко или... не Драко? Телосложением они похожи, и даже, кажется, одного роста, а против солнца цвет волос неразличим. Хороший сон. Но под этим зельем ничего не должно сниться! Чего Малфой туда намешал?!

 

Длинный и тощий вышел из воды, растянулся рядом с ней на мягкой гальке и сказал:

 

— Зануда ты, Грейнджер.

 

Всё-таки Малфой.

 

— Конечно, я. Это ведь моё зелье.

 

Мягкая тёплая галька окружала её, упруго прогибалась под нею, образуя удобное ложе. Малфой, облокотясь на левую руку, взял в правую мягкий округлый камешек и провёл им от подбородка Гермионы до низа живота. Она вздрогнула, и он торжествующе ухмыльнулся.

 

— Как ты это сделал?

— Расслабься, отличница. Все вопросы потом.

 

Он склонился к ней, близко, близко и прошептал, почти касаясь губами губ:

 

— Ну? Сама, сама...

 

Она упрямо сжала губы. Какого чёрта? Восьмой круг Ада, девятый ров на очереди, а Драко Малфой не нашёл ничего лучшего, чем показывать ей эротические сновидения. Хорошо, хоть тараканом не прикинулся.

 

— Спасибо.

 

Он удивился:

 

— За что?

— За то, что снишься мне в человеческом облике, в отличие от твоего декана.

— Наверное, я не так уверен в себе, как мой декан. Всё, не заговаривай мне зубы, — он опять склонился над ней. Она мотнула головой, точнее, хотела мотнуть. Оказалась, что мягкая тёплая галька неодолимо сковывает движения.

 

Её охватила паника, достаточно сильная для того, чтобы проснуться от обычного кошмара. Но это не был обычный кошмар.

 

— Грейнджер, — жёстко сказал Малфой, — у тебя нет другого выхода.

 

Похоже, что нет. Стоит только представить себе, как поднимаешь руку, кладёшь её на белобрысую голову, прижимаешь эту голову губами к своим губам, и сопротивление исчезает. Но любая попытка пошевелить этой же рукой просто так, без всякой цели, пресекается в зародыше. А что, если... Она представила, как проводит пальцем по губам Малфоя. Рука свободно поднялась, но замахнуться Гермионе не дали, рука мгновенно налилась тяжестью и упала обратно в гальку. Малфой ухмыльнулся, и Гермиона почувствовала раздражение.

 

— Знаешь, — сказала она, — я просто полежу и подожду, пока не кончится действие твоего зелья. Спокойной ночи, — она закрыла глаза.

 

И с закрытыми глазами почувствовала, как он окаменел над нею. Потом ощутила голым животом его ладонь, влажную от морской воды, коротко втянула воздух сквозь зубы, но глаз не открыла.

 

— Грейнджер, — медленно и хрипло произнёс он, — рано или поздно ты должна будешь мне довериться. Целиком, без всяких условий, без отговорок, без твоего проклятого упрямства.

 

И без страха, подумала она, но вслух сказала:

 

— Может быть. Но тебе придётся придумать другой способ убедить меня. Этот, — она с трудом подняла указательный палец, — мне не нравится.

— Так уж и не нравится?

 

Ладонь на животе источает горячую истому, заставляет чувствовать гладкость собственной кожи. При этом Малфой и пальцем не шевелит, просто наложил лапу, и всё. Гермиона заново удивилась тяжести и твёрдости его руки. Из-за своей худобы и белобрысости Малфой всегда казался до нелепого хрупким, словно сделанным из фарфора. Его сила обнаруживала себя только в квиддиче и в драке. И, как выяснилось, в нежности. Малфой едва ощутимо погладил её кончиками пальцев и проговорил — тихо, но так, что она всем телом отозвалась на его голос:

 

— Я тоже просто полежу и подожду. Поиграем в кто кого переждёт.

 

Подождёт, пока она к чёртовой матери не растает под тяжестью и жаром его ладони. И ведь знает, гад, за что хватать. Самая беззащитная часть тела — живот, именно поэтому его так любят хищники. Мягко, сочно, никаких костей. Цепочка ассоциаций протянулась за пределы сна.

 

— Драко, — прошептала она, — девятый ров.

— О господи, — он вздрогнул и убрал руку, — а я ещё сетую на богатство своего воображения.

— Да уж, тебе до меня далеко, — она зевнула. Как только Малфой убрал вражью свою длань, сонливость заявила свои права, — дай поспать, а? Завтра...

— Я помню, — вздохнул он и лёг навзничь, заложив руки за голову. Гермиона приоткрыла глаза, покосилась на его тело, залитое закатным, алым, гриффиндорским светом, на сияющие волоски, прилегающие к сияющей коже. Руки стали искушающе лёгкими, так и потянулись — не приласкать, а так же, как и Малфой — наложить лапу, почувствовать, как его сердце забьётся о её ладонь. Она снова зажмурилась. Спать. Только вот гриффиндорское солнце слепит даже сквозь веки. И ни отвернуться, ни прикрыться рукой невозможно.

 

— Слушай, — капризно сказала она, — твоё солнце ужасно красное.

— В твою честь, — угрюмо ответил он, — но можно, конечно, и вот так...

 

Стало стремительно темнеть, и Гермиона от любопытства приоткрыла глаза.

 

Солнце быстро втянулось за горизонт, и прощальный его луч был зелёным. На потемневшем небе проступили влажно дрожащие звёзды, крупные, как бараний горох. Стало жалко засыпать.

 

— Спи, Бяша. Ты права, завтра тяжёлый день.

 

Этот день был ужасным настолько, что сознание и память отторгли, стёрли, отменили его. Остались какие-то обрывки, точнее, осколки, как те гвозди, которыми начиняют самодельные бомбы. Ржавые уродливые острия торчали из темноты благословенного бесчувствия, вновь и вновь раздирая память.

 

... они взошли на вал, окружающий ров, и увидели внизу...

... человека с выжженными глазами, бредущего с вытянутыми перед собой скрюченными руками... человека, спотыкающегося о собственные внутренности, человека с разрубленной головой, вытирающего с лица кровь и мозг, человека...

... толпу смертельно изувеченных, и всё же идущих, ползущих по кругу, и где-то там, куда они шли, сверкало, взлетало и опускалось что-то острое, металлически свистящее, и нёсся оттуда крик, крик, крик... и смрад, знакомый, сырой — кровь...

Наверное, её сознание помутилось сразу же. Наверное, сознание Малфоя тоже. Неизвестно, что вело их вперёд. Может быть, сияющий белой звездой демон? Может быть. Она не помнит.

... и когда из толпы выступил Северус Снейп с рассечённым лицом, с разверстой пустой грудью, с кровавым, бьющимся комком в ладонях, она только и смогла, что упасть на колени, протягивая к нему руки. Кажется, Малфой стоял рядом с ней, покачиваясь и закрыв глаза. Кажется.

 

Она рыдала, стоя на коленях, а он проталкивался сквозь толпу, высоко поднимая пульсирующий, брызжущий кровью кусок мяса. Он был весь залит кровью, и потому казался живым. Это было так невыносимо, что она, наверное, на какое-то время отключилась полностью, а когда очнулась, он уже стоял у самой стены рва, и тянулся к ней, пытался отдать кровавое сердце. Он открывал рот, пытаясь что-то сказать, и было видно, что почерневший язык тоже рассечён надвое. Она рванулась к нему — туда, вниз, но Малфой навалился на неё, удержал, не столько ослабевшими руками, сколько собственным весом. И она сумела дотянуться, схватить склизкий тёплый комок.

 

— Малфой, — прохрипела она.

 

Он стал сползать с неё и тащить её за собой, а она глаз не могла оторвать от мертвеющего лица Снейпа, совсем как десять лет назад. Но теперь его сердце, бьющееся, истекающее кровью было у неё в руках, и она вонзила в него ногти, чтобы не выронить. Малфой скатился с неё и, кажется, остался лежать, а она сжимала в руках сердце, пока оно не остыло, не уменьшилось и не отвердело. И тогда тело Снейпа рухнуло, разваливаясь в падении надвое, и по нему толпой пошли тени, раздавили, втоптали в кровавое месиво, покрывавшее дно рва...

... руки, скользкие от крови, пытаются распустить шнурок ладанки, и ничего не выходит — ладанка затягивается ещё туже...

... руки Малфоя, тоже окровавленные, помогают ей протолкнуть жемчужину в ладанку...

...потом она перешла мост, нет, переползла, нельзя было иначе. Лицом в землю, не глядя по сторонам, хватая воздух ртом, и только покрываясь потом при каждом новом крике... Наверное, и Малфой тоже.

... она несколько раз впадала в беспамятство, и Малфой, наверное, тоже, но их тела знали, что надо уходить прочь, как можно дальше от этого места, и они шли, падали, ползли, пока не утих вопль всё вновь рассекаемых теней, пока не растворился в серном воздухе запах крови, пока они не скатились в неглубокую лощину, на дне которой было совсем тихо...

 

Она очнулась от раскалывающей боли в голове, во всём теле. По лицу стекала вода. Слёзы? Нет, слёз давно нет. Лицо до сих пор сведено судорогой плача, но внутри всё ссохлось, неоткуда взяться слезам. И дождю взяться неоткуда. Значит, демон. Она попробовала сказать “спасибо”, но не было голоса. Впрочем, демону хватило и шевеления губ — от счастья он обрушил на неё настоящий водопад, небольшой, но достаточный для того, чтобы захлебнуться. Пришлось сесть, схватиться за голову и застонать от боли. Демон растерянно замерцал.

 

— Подожди, — пробормотала Гермиона, — сейчас.

 

Она подставила ему сложенные лодочкой ладони, и увидела, что они покрыты засохшей кровью.

Впервые в жизни она поняла истинный смысл выражения “вывернуться наизнанку”.

 

Когда рвота, наконец, перестала её корёжить, она вновь протянула демону руки, дрожащие от слабости и отвращения.

 

— Лей, — прохрипела она.

 

Когда стекающая с рук вода стала почти прозрачной, Гермиона принялась за Очищающие заклинания, потом за Укрепляющее и Успокаивающее зелья, и только потом, наконец, вспомнила, что, кроме демона, у неё есть ещё два спутника. Она огляделась и обнаружила обоих. Драко Малфой, такой же наспех почищенный, как она сама, полулежал на плоском валуне, точно на оттоманке, и поглаживал Живоглота. Этакий принц на пикнике — если бы не обморочная муть в глазах. Кот же был, как огурчик — пушистый рыжий огурчик, крайне недовольный жизнью. Он постукивал хвостом и неприветливо пялился на Гермиону.

 

— Ну ладно — я, — хрипло сказал Малфой, — в конце концов, кто я тебе? Но как ты могла забыть о коте?!

 

Гермиона оценила его высказывание. Если бы у неё были силы, она бы, наверное, даже засмеялась. Но сил не было, и она просто подошла, села рядом с ним на камень и стала дрожать.

 

— Нет, так не пойдёт, — решительно сказал Малфой и вытащил фляжку, — пей.

 

К горлу опять подкатила тошнота.

 

— Пей, пей, — велел Малфой, и тени гуще легли на его серо-бледное лицо, — помогает. Поверь специалисту.

 

Гермиона открутила крышечку, понюхала — пахло спиртным, и крепко пахло, но непонятно, каким именно. Она нерешительно посмотрела на Малфоя. Он строго кивнул, и она сделала глоток словно бы тёплой, странно лёгкой воды.

 

Сначала она ничего не почувствовала, потом в груди будто взорвалась маленькая шаровая молния, и она закашлялась.

 

— Ты с ума сошёл, Малфой?! Это же спирт!

— Причём здесь я? — слабо возмутился он, — ты прекрасно знаешь, как работает моя фляжка.

 

Он сделал глоток и тоже закашлялся.

 

— Suum cuique [1], — выдавил он.

 

Гермиона хихикнула. Пережитый ужас занялся по краям синим спиртовым огоньком, почернел, сморщился и рассыпался пеплом. Пепел, наверное, так и останется в ней, в груди, но с этим можно жить. И даже смеяться. И даже хотеть есть.

 

Они наелись крекеров с ветчиной, выпили целый термос кофе, предусмотрительно сваренного на прошлом привале, закурили. Малфой вдруг сказал:

 

— А ведь тебе этот ров должен был понравиться.

 

Гермиона попробовала тыльной стороной ладони, нет ли у него жара. Малфой блеснул глазами и пояснил:

 

— По сравнению со вторым рвом, я имею в виду. Никакого дерьма, и всё было так жутко, романтично и пафосно, вполне в духе декана. Ну признайся, тебе понравилось?

— А тебе? — мрачно спросила она.

— Я под сильным впечатлением.

 

Он взял её руку. Под ногтями всё ещё оставались следы засохшей крови.

 

— Имей в виду, моё сердце ты держишь точно так же.

— Как? — агрессивно спросила она.

— Как, как — когтями! Хорошо, что они у тебя длинные.... нет, плоховато у меня с пафосом.

— Зато с романтикой хорошо. Зелёный луч и звёзды над морем были чудесные.

 

Теперь уже Малфой попробовал, есть ли у неё жар.

 

— Заговариваешься, — озабоченно сказал он, — какое-то море, солнце, да ещё впридачу и звёзды...

— Я не говорила о солнце. Я говорила о луче. Ты попался.

— Я ещё как попался.

 

Он помолчал, разглядывая её руку, словно выискивал местечко почище.

 

— Спорим, я тебе сейчас сделаю предложение, от которого ты не сможешь отказаться?

— И спорить не буду. От тебя я никаких предложений не приму, это же понятно.

— Если ты заранее так уверена в выигрыше, почему бы не поспорить? Так как?

— На щелбан? — предложила Гермиона.

— Щелбан — это щелчок? — уточнил он.

— Сильный щелчок, — уточнила она.

— Идёт. Я тебе предлагаю ещё по десятку Очищающих — и спать. Каждому в своём мешке. И никаких наведённых сновидений.

 

Гермиона вздохнула и подставила ему лоб. Он тщательно наложил на лоб Очищающее заклятье и крепко прижался к нему губами. Гермиона обняла Малфоя.

 

— Какая ты всё-таки стерва, — сказал он спокойно, — поняла, что я сейчас ни на что не гожусь, и лезешь обниматься. Надо было дать тебе щелбан.

— Надо было, — кротко согласилась она.

 

Помолчав, Малфой сказал злорадно:

 

— По крайней мере, завтра обойдёмся без романтики. В запаршивевшем декане ничего романтичного быть не может!

 

[1]— Каждому своё.

08.09.2014

 

Расставание

 


"Обретение свободы" Карта Расставание, колода Симболон.

Они проснулись злыми и невыспавшимися. Долго наливались кофе, сидя спиной к спине — не могли уже смотреть друг на друга. И потащились к десятому рву в таком же тоскливом настроении, в каком Невилл, бывало, шел на урок Зельеварения.

Постепенно они расходились. Движение вымыло ноющую усталость из тела, да и постоянный уклон облегчал "дорогу в Ад", хотя и не в той мере, в какой принято считать. Но настроение у Гермионы было непесенное, наверное, поэтому и демон помалкивал. Зато Малфой по какой-то причине размузицировался. Сначала он мурлыкал "Милого Августина", но, когда Гермиона заявила, что мелодию эту следует играть на губной гармошке, сидя на ещё раскалённой после боя танковой броне, пожал плечами, сообщил, что не понимает гнусных намёков и перешёл на "Оду к радости", после чего съехал было на Селестину Уорбек, но устыдился удивлённого взгляда Гермионы и принялся начитывать по-французски нечто, подозрительно напоминающее рэп.

— Господи, этому-то кто тебя научил?

— Услышал как-то на улице и запомнил. Я, знаешь ли, очень музыкален, и память у меня хорошая. Кстати, о памяти. Ты помнишь, чем они страдают в десятом рву?

— Они — в смысле, алхимики? Кажется, чесоткой. А что?

— А то, что имея в своём распоряжении такое количество серы, — он обвёл рукой пылающий синим пламенем пейзаж, — любой мало-мальски грамотный алхимик вылечит любую паршу. А значит, одно их трёх: либо уважаемый классик опять наврал...

— Наврал...

— Ну хорошо, скажем, предоставленные им сведения несколько устарели, и эпидемия чесотки в десятом рву давно угасла. Либо там сидят никуда не годные алхимики. Либо именно там нет серы, хотя она тут везде, — Малфой подпинул попавший под ноги жёлтый кристалл, — даже не знаю, что более невероятно...

— Знаешь, я скорее поверю в то, что в десятом рву нет серы, — подумав, сказала Гермиона, — чем в то, что твой декан — плохой алхимик.

— Вот! — Малфой поднял палец и внимательно огляделся. Неподалёку обнаружился демон, с независимым видом парящий над россыпью жёлтых мутных кристаллов и озаряющий их ярким светом. Малфой взмахами палочки приманил к себе несколько жёлтых камней, выбрал самый крупный, поднёс его к уху и кивнул:

— Потрескивает — значит, годится.

— Ты бы руки поберёг, — буркнула Гермиона, — сейчас вот ка-ак вспыхнет синим пламенем...

— Мя? — удивился Живоглот.

Малфой, сделавший было движение отшвырнуть серный самородок, подозрительно взглянул на кота, ещё более подозрительно — на Гермиону, напустил на себя терпеливый вид и снисходительно произнёс:

— Очень смешно.

После чего заклятием Contundo смолол кристалл в порошок и ссыпал в склянку. Сунул склянку в карман и взглянул на Гермиону, как генерал на ординарца. Гермиона скорчила ему рожу. Малфой вздохнул и протянул ей руку:

— Бери.

Демон расшевелился и заиграл лёгонькую мелодию — танец булочек из "Золотой лихорадки". Под бодрый клавишный перебор они зашагали быстрее. И буквально через несколько десятков шагов обнаружили, что верным было третье предположение.

Окрестности были густо усеяны своеобычными огнями, синими, как бесконечно долгие вспышки великанских спичек. Эти самые огни стали быстро редеть и вскоре совсем пропали, оставив вместо себя непроглядную тьму. Малфой заявил, что он боится потеряться и пойдёт дальше только в связке, и, не дожидаясь согласия спутницы, наколдовал верёвку. Не без садистского удовольствия перетянул верёвкой талию Гермионы так, что у неё вырвался сдавленный звук, больше всего похожий на кряканье, и она быстро стукнула Малфоя кулаком в лоб. Малфой хихикнул, обвязался сам, засветил свой зеленоватый Люмос, Гермиона — свой золотистый, а демон загорелся синим пламенем, гораздо более ярким, чем иссякшие серные светильники. Украсившись этой праздничной иллюминацией и врубив погромче музыкальное сопровождение, они продолжили путь. Идущий впереди Глот время от времени останавливался, оборачивался и жутко посвечивал глазами, как катафотами. Это значило, что он наткнулся на трещину, провал, оползень или ещё на какую-нибудь прелесть бездорожья. Одним словом, идти было можно, только страшно. Иногда даже очень страшно, почти до потери сознания. В мгновения такого помрачения Гермионе казалось, что вся тьма Преисподней наваливается на их бродячий карнавал, и вот-вот задавит, поглотит, растворит в себе — вместе с жалкими светочами. Тогда она налетала на Малфоя, а он принимался шипеть, охать, говорить, что она оттоптала ему ногу, к чёртовой матери сломала спину, и, кроме того, напрочь забыла о его существовании. С поцелуями не лез, памятуя об угрозе Нарывного проклятия, но щипался. Или дёргал за ухо, или на ногу наступал. Приходилось отбиваться. Это, конечно, снижало скорость передвижения, зато отвлекало от ужаса, не хуже поцелуев.

Малфой вдруг застыл на месте и сказал:

— Что за чертовщина?!

Гермиона посмотрела на него, проследила за его взглядом и обнаружила впереди высокий вал — надо полагать, берег десятого рва. На верху вала силуэтом рисовался Живоглот. Гермиона сперва не сообразила, почему это зрелище кажется одновременно и будничным — подумаешь, кот на насыпи — и совершенно невероятным. Потом до неё дошло. Фоном для кошачьего силуэта служило холодное, яркое электрическое зарево. Что за чертовщина?

Они, оскальзываясь, взлезли на вал. Раскрывшееся внизу пространство напоминало не столько ров, сколько огромный цех. Или, точнее, лабораторию.

На дне рва, там и сям, сложены были очаги из плоских камней. Лежали на очагах решётки и стояли на решётках котлы. Но пламени под котлами не было, а светили там багровым светом...

Да нет, быть не может.

Гермиона протёрла глаза, посмотрела в ров, на потускневшего демона, на таращившего глаза Живоглота, потом взглянула на Малфоя. Малфой смотрел в кулаки.

— Я поражён, — сообщил он и протянул ей левый кулак.

В кулак стало отчётливо видно, что в очагах были установлены самые обыкновенные спирали накаливания. Мало того, возле очагов на каменных столбиках стояли дуговые лампы и свечи Яблочкова. Они мерно мигали, но всё же,довольно ярко освещали рабочее пространство. И в этом свете колдовали над котлами тени. Тени имели вид уважаемых специалистов, занятых серьёзным и ответственным делом. Впечатление портило то, что были они голыми и время от времени принимались яростно чесаться.

— Грейнджер, я правильно понимаю, что электричество — это не Люмос, и наколдовать его нельзя? Что у него должен быть источник?

— У тока? Есть у него источник. Вон, видишь, кабели?

От ламп и спиралей куда-то в темноту тянулись по земле кабели, изолированные лубками из обожжённой глины. Из темноты доносилось далёкое, едва слышное жужжание и постукивание. Неужели генератор? Ай да алхимики...

— Нет слов, — сказал Малфой.

— Что тебя смущает? На то они и алхимики, чтобы не сидеть в темноте. Небось, пытаются создать зелье от чесотки. А серы-то и нет. Утончённая пытка.

— Я почти восхищён. Я как никогда близок к тому, чтобы преклониться перед силой человеческого разума...

— И что тебе мешает?

— Опасение, Грейнджер. Я очень боюсь, что мы не сможем увести отсюда декана. Здесь такие условия для работы, что он просто не захочет уходить!

— Ну, не настолько здесь хорошие условия. Свет мигает, нагреватели слабые. Серы, опять же, нет. Как-нибудь уговорим. Пошли?

Малфой ещё с минуту оглядывал ров.

— Нет его здесь, — нетерпеливо сказала Гермиона, — надо идти дальше.

И она зашагала в направлении далёкого жужжания.

— Нам обязательно идти именно туда? — спросил Малфой. Он и с места не двинулся.

— А какая разница? Ты чего, Малфой? Забыл, что ров идёт по кругу?

— Ничего я не забыл. Я просто думаю, что если мы пойдём в другую сторону, у нас больше шансов найти декана до того, как мы набредём на источник, э-э-э, тока.

Гермиона внимательно посмотрела на него.

— Слушай, да ты боишься! Чего?

— Этих ваших... агрегатов. Шум, вонь, грязь, это, как его... радиирование.

— Радиация. От генератора, ну-ну. Хотя вру, и такое бывает, но, судя по всему, — она махнула рукой в сторону архаичных электроприборов десятого рва, — здесь не тот технический уровень. Так что в тебе, бедный ты, бедный, просто-напросто вопиёт твоё дремучее чистокровие...

— Во-первых, чистокровность. А во-вторых, я пока ещё богатый! — он улыбался, но продолжал стоять столбом. Гермиона погрозила ему пальцем.

— Я знаю, чего ты добиваешься. А вот фигу тебе, целоваться не будем!

У него из-под сонных ресниц ядовитым живым серебром блеснули глаза. У-у-у, ведьмино отродье.

— Ты уверена? — уточнил он и шагнул к ней. Она отступила.

— Упадёшь в ров, — предупредил он и ступил ещё шаг.

— Упаду. И тебя с собой утяну, — она подёргала верёвку. — Вот.

— Не валяй дурака, — он шагнул. Она отступила, и из-под неё ноги в ров сорвался камень. Глот и демон заорали. Малфой и Гермиона застыли, причём Гермиона застыла на одной ноге. Потом она осторожно поставила ногу, а Малфой облегчённо вздохнул и сказал:

— Видишь, как опасно мне отказывать.

Гермиона фыркнула. Малфой грустно улыбнулся и сказал:

— Ладно, Грейнджер, уговорила. Поворачивайся лицом вперёд, и пойдём.

Они зашагали вдоль берега, с любопытством поглядывая в ров. У Гермионы было такое ощущение, что они забрели в Лондонский музей науки. Только все экспонаты были действующими. Волны жара и технических едких запахов накатывались из рва, всевозможные устройства совершенно жюльверновского вида искрились, исходили паром, свистели и скрипели, крутились, тикали и стучали. Булькали в толстостенных колбах, в керамических котлах густые вонючие варева, стучали молоты, визжали пилы, и сновали вокруг каменных столов, очагов и верстаков, трудились голые тени, прерываясь только для того, чтобы почесаться. И нигде ни язычка живого огня, только угрюмый свет спиральных нагревателей.

— Ничего не понимаю, — сердито сказал Малфой, — неужели вся эта адская кухня нужна исключительно для того, чтобы попытаться вылечить чесотку?!

— Не только, — возразила Гермиона, — посмотри-ка вон туда. Узнаёшь?

Малфой уставился в кулаки. Это было лишним, потому что огромный старик, бородатый, волосатый, величественный, как Посейдон, был прекрасно виден и невооружённым глазом, хотя до него было почти полмили. Он стоял, безжизненно перекосившись, белки огромных закаченных глаз сверкали в красном свете, а тени, казавшиеся издалека совсем крошечными, ловко, как мартышки, сновали по нему вверх-вниз, что-то приколачивая и завинчивая. И, опять же, почёсываясь.

— Харон, — мрачно произнёс Малфой, опустив кулаки, — а я тебе сразу сказал, что он механический. Они что, чинят его?

— Может быть. Но скорее всего, собирают нового. Ты же знаешь, как быстро здесь всё изнашивается... Ух ты, смотри, смотри, вон там!

— Голем! Страж гневных! Или унылых? Только почему-то глаза не горят...

Гермиона хихикнула и предположила:

— Они его выключили. Чтобы не перегорел раньше времени. А вон, видишь, и второй, страж унылых. Или гневных.

— Интересно, — задумчиво произнёс Малфой, — а запасных гиппогрифов здесь не выпускают?

— Лучше бы ты поинтересовался, выпускают ли здесь запасные уши для блондинов, — посоветовала Гермиона и взяла его за ухо, но дёрнуть не успела, потому что Малфой высвободил ухо очень быстрым движением головы, поправил волосы и сказал:

— А ты лучше бы прислушивалась к своим... ощущениям. Пропустишь декана!

— Не пропущу, — буркнула Гермиона, — мои ощущения захочешь — не проигнорируешь.

Жужжание усилилось до рёва, постукивание — до грохота, химическая вонь, доносившаяся из рва, перебилась отчётливым тухлым душком. В красном раскалённом свете обрисовалось нечто, напоминающее чёртово колесо, только без кабинок. Колесо вращалось с абсолютно недозволенной скоростью. По мере приближения стало видно, что колесо, конечно, не само по себе вращается. Что из центра колеса торчит изогнутая рукоять, и крутит её вроде бы человек, вполне пропорционального сложения, разве что немного слишком высокий — головы на две выше окружающих теней. И движения какие-то странные, ломаные. И...

Геримиона взвизгнула. Малфой мгновенно оказался рядом с палочкой наготове.

— Что?! Где?

Гермиона махнула рукой на крутильщика. Малфой немного расслабился, поняв, что непосредственной опасности нет, но, посмотревши в кулаки, поспешно убрал их от глаз и сказал:

— Страшное какое. Говорил я тебе, пойдём в противоположную сторону! Вот упрямая...

Гермиона примерно представляла, что он увидел, но ей захотелось убедиться в своей правоте. Поэтому, несмотря на страх, она взяла руку Малфоя, сложила её в кулак и посмотрела на колесо.

Колесо оказалось составной частью гигантской динамо-машины, как Гермиона и предполагала, а крутильщик был чудовищной пародией одновременно и на человека, и на лоскутную куклу, потому что был слеплен и грубо сшит из плохо подогнанных кусков костей, плоти и кожи. Кое-где изношенный кожный покров отставал и свисал клочьями, обнажая мясо, казавшееся чёрным в красном тусклом свете. Крутильщик безучастно, неуклюже и неустанно вращал рукоять динамо, обеспечивая электричеством десятый ров.






Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском:

vikidalka.ru - 2015-2024 год. Все права принадлежат их авторам! Нарушение авторских прав | Нарушение персональных данных