Возлюбленная. Аборт. 3 страница

Постепенно утрачивалось ощущение реальности происходящего. Гермиона забыла о еде и питье, и даже о сне. Ею овладело тупое бесчувствие. Треск костров под котлами, тяжёлый плеск льющейся смолы, хриплые выкрики демонов, вопли и ругань теней слились в сплошной фон. Идеальный фон для кошмарного сна — но во сне, тем более, в кошмаре, не существует усталости. А она устала смертельно, как устают только от заведомо бесплодных усилий. Несмотря на страшную жару, Гермиону всё крепче сковывало оцепенение, словно она замерзала. Очевидно, и единорог испытывал то же самое, потому что в какой-то момент он лёг. Гермиона сползла с него и, не оглядываясь, потащилась дальше по бесконечно разматывающейся тропе. Она шла не потому, что помнила о цели пути, а потому, что ей не приходило в голову остановиться. Единорог следовал за нею, всё больше отставая, как будто повисший на его шее Живоглот был бог знает, как тяжёл. Потом Гермиона забыла о своих спутниках. Она брела в этой вечной мгле, мимо негреющего пламени, надрывающихся демонов, мимо вечной, жестокой, бессмысленной, жестокой от бессмысленности борьбы теней. Всё было жестоко и бессмысленно, всё потеряло значение. Отсюда нет выхода. Конец жизни, бессмысленное движение по кругу мертвецов — без памяти, без надежды, в смертной тоске.

В какой-то момент тоска обрела голос. Холодный, негромкий голос одиночества. Окончательного одиночества. Как будто последний человек во вселенной сидел на краю обрыва, свесив ноги в никуда. Сидел и пел о чём-то, давно потерявшем значение — во мраке конца времён, под небом, в котором не горело больше ни одной звезды.

— He deals the cards as a meditation

And those he plays never suspect

He doesn't play for the money he wins

He don't play for respect...

Слова, слова...

He deals the cards to find the answer...

Гермиона ощутила, как нечто пробило ледяную скорлупу тоски. Раздражение. Что за глупость — искать ответ в картах!

-The sacred geometry of chance...

Шансы — тоже глупость. Велики ли были шансы на то, что она и Малфой живыми дойдут до Восьмого круга Преисподней?

— The hidden law of a probable outcome...

Исход — вот это верно. Пора замыкать этот чёртов круг и уходить отсюда.

— The numbers lead a dance...

Поводили — и хватит.

— I know that the spades are the swords of a soldier

I know that the clubs are weapons of war

I know that diamonds mean money for this art...

Гермиона почувствовала, как шевелятся её губы, и слова с хрипом пробиваются сквозь застывшее горло. А ведь она была уверена, что превратилась в лёд. Но вот — губы двигаются, и слёзы жгут щёки, и жжёт глаза белая сияющая искра во тьме, и этот голос:

— But that's not the shape of my heart...

Всё это не по мне. Не по мне...

— He may play the jack of diamonds...

Голос одиночества умолк. Демон кинулся к Гермионе, толкнул её в щёку, в лоб, в нос, забрался в рукав и — холодный, как ледышка — выскочил обратно, заметался вокруг неё, как комар вокруг лампы.

— Прости, прости. Я не должна была отпускать тебя одного. Тебе было страшно?

Демон забился ей в волосы и притих там — грелся. А Гермиона сотворила и выпила воды, и вот тут-то ей наконец пришло в голову оглядеться и обнаружить, что она и в самом деле одна, если не считать демона.

— Животные, — сказала она и бросилась обратно со всей возможной быстротой. Только бы не опоздать.

За десять бесконечных минут спотыкающегося панического бега она уверила себя, что уже поздно. Она бросила Драко и Глота одних, и теперь они мертвы. И то, что она и была в помрачении ума, её не оправдывает.

На самом деле, всё было не так уж и страшно. Наверное, единорог, как и Гермиона, впав в бессознательное состояние, продолжал двигаться, натолкнулся на один из котлов, опрокинул его, и увяз в смоле вместе с Глотом. Бесы же, как оказалось, совершенно не умели справляться с нештатными ситуациями. На вилы накалывать нарушителей порядка — но они мало того, что не тени, так и не люди вовсе. Вытаскивать из смолы — должность не позволяет. Поэтому бесы только и смогли, что поднять и установить упавший котёл, и теперь бестолково топтались около незадачливых посетителей.

— Расступитесь, господа, — скомандовала Герамиона, — прошу в стороны.

Заслышав её уверенный, хотя и запыхавшийся, голос, бесы с облегчением убрались с дороги. Глазам Гермионы открылась словно бы пародия на полотно прерафаэлитов: блестяще-чёрная лужа, полуутонувший в ней белоснежный (местами) единорог, а на спине единорога лежал ярко-рыжий (местами) кот. Оба не двигались, но, судя по движению боков, ещё дышали.

Гермиона немедленно выволокла оба тела из липкой горячей лужи — заклятием Mobilicorpus. От приставшей к "животным" смолы несло жаром, но и Глот, и Малфой оказались, на удивление, целёхонькими, даже шерсть не обгорела. Отложив выяснение на потом, Гермиона с помощью демона принялась энергично приводить своих сподвижников в чувство. Точнее, этим занимался именно демон. Участие Гермионы ограничилось десятком Очищающих. Демон же челноком сновал над недвижными телами и ткал, тянул, шептал лучшее заклинание Британских островов:

— He may play the jack of diamonds

He may lay the queen of spades...

Глот слабо мяукнул. Единорог вздрогнул, сказал: "Бр-р" и поднял голову. Не дожидаясь, пока он окончательно придет в себя, Гермиона запустила в него Разанимирующим заклинанием Пока он обращался, она выдернула из сумочки мантию, закутала Малфоя — белого, застывшего — обняла и прижала к себе. Намертво. Навсегда, пропади всё пропадом...

Он замер у неё в объятиях на несколько мгновений, потом начал дрожать.

— And if I told you that I loved you

You'd maybe think there's something wrong... — трудился демон.

Малфой глухо сказал:

— Я согласен. С тобой что-то не то. Откуда такая нежность?

Гермиона не стала ему отвечать. Пусть его лежит и болтает. По крайней мере, до тех пор, пока она сумеет разжать руки.

— Well, those who speak know nothin'...

Малфой просунул нос в щель между пуговицами на рубашке Гермионы — ужасно холодный нос. Гермиона вздрогнула и обняла Малфоя ещё крепче.

— And those who fear are lost...

Малфой вдруг молча выпростал из мантии длинные свои руки, обхватил Гермиону, сжал, как железным обручем, и после того, как песня кончилась, молчал ещё, наверное, секунд пятнадцать. Потом глухо пробормотал в щель между пуговицами:

— Грейнджер, я пить хочу. И дышать. Отпусти меня, пожалуйста.

— Это ещё вопрос, кто кого должен отпустить, — обиделась Гермиона и демонстративно развела руки в стороны. Малфой лег на спину, головой на колени Гермионы, потянулся, зевнул и сказал:

— Что ж, дышать можно. А теперь — пить!

— Хочешь холодненькой? — ласково спросила Гермиона. Малфой сразу помрачнел, запахнул мантию и сел.

— Нет, спасибо, — сипло буркнул он, — я и так едва насмерть не замёрз, и это в расплавленной смоле! Что это было, а, Грейнджер?

— Мы слишком удалились от нашего проводника, — объяснила Гермиона, посмотрела на пересохшие губы Малфоя и полезла в сумку за чашкой. Воду для него и Живоглота — серьёзно — пришлось греть, почти до кипения. После третьей чашки Малфой уточнил:

— Хочешь сказать, что без демона мы здесь погибнем?

— Вот именно. Вспомни, как быстро здесь истаивают чары, как быстро мы устаём. Любая энергия здесь вырождается и исчезает...

— Это, согласись, логично — всё-таки мы в царстве мёртвых.

— Несомненно. Именно поэтому я всегда был уверена, что Данте выжил благодаря тому, что Вергилий не просто сопровождал, а хранил его.

Малфой посмотрел на демона. Демон задумчиво мерцал и издавал хаотически-мелодичные звуки настраивающегося оркестра.

— Демон-хранитель. А ты говорила, что он только греет и морозит.

— Вот он нас и согревал. Кстати, и мы его грели. Когда я на его нашла, он тоже был очень холодный...

Они уставились друг на друга. Потом Малфой перевёл взгляд на демона и спросил:

— И что с ним будет, когда...

— Не знаю.

Гермиона быстро поднялась на ноги.

— Чёрт, не хочу сейчас ещё и об этом думать. Не могу. Пойдём отсюда, Малфой. Пожалуйста.

Она машинально коснулась холщового мешочка. Жемчужина была тёплой и мерно пульсировала. Подбрёл, спотыкаясь, Глот и сделал то, чего никогда не делал — вскарабкался, цепляясь когтями, Гермионе на плечи и прикинулся воротником.

— Ничего себе! — сказала Гермиона и попыталась подвигать плечами, — я с таким грузом далеко не уйду.

— Зато почувствуешь, каково это, когда на тебе ездят, — хмыкнул Малфой. — Если я правильно понял, ты замкнула круг и декана не нашла. Мы можем двигаться дальше?

— Да-да-да. Пошли уже отсюда!

Они пересекли ров по первому попавшемуся мосту. Сойдя с моста, Малфой с любопытством обернулся. Гермиона взвыла сквозь зубы и прибавила шагу. Она была сыта пятым рвом по горло.

— Оглянись, Грейнджер, — позвал Малфой, — дело того стоит.

— Нет!

— Хорошо, тогда хотя бы подожди меня.

Что он опять задумал? Гермиона обернулась.

Малфой выщелкнул из портсигара две сигареты — какие-то совсем дешёвые, кажется, “Mayfair“ — и наложил на них своё излюбленное Близнецовое заклинание. Когда у его ног образовалась порядочная сигаретная горка, он снял заклинание, собрал сигареты в шар и запустил на противоположную сторону рва, в небольшую толпу бесов. Бездельничавших бесов, с удивлением поняла Гермиона.

Наверное, именно эти бесы надзирали за котлом, который опрокинул единорог. Вынужденный перерыв в работе заставил их оглядеться, оценить обстановку и обнаружить, что они вполне могут немного отдохнуть. И теперь большинство просто повалилось, где стояло, и уснуло. Меньшинство же, менее усталое, более азартное, а может быть, и более злобное, столпилось на берегу рва и подбадривало дерущиеся тени футбольными выкриками. Этим-то болельщикам Малфой и подарил сигареты.

Когда бесы-болельщики окутались сизым дымом, Гермиона предложила:

— Теперь накорми их хлебами и преврати смолу в вино.

— Ты меня с кем-то путаешь, — ухмыльнулся Малфой. Выдержал паузу и добавил, — это ты у нас всех кормишь. А я специализируюсь по развлечениям.

Муравьиная суета у соседних котлов, насколько можно было заметить в смолисто-огненной мгле, стал стихать. Учуяв резкий табачный запах, бесы приостанавливались, и те, кто бежал порожняком, решали, что большого вреда не будет, если подойти и проверить — что это там так пахнет? И вообще, что происходит? В результате толпа забастовщиков всё густела.

Малфой крепко взял Гермиону за руку.

— Бежим, Грейнджер. Если каждый из них захочет по сигаретке, мы рискуем надолго здесь задержаться!

Они зашагали по свежевыплавленной тропе прочь от рва. Демон сверкал далеко впереди, но за пределы видимости не удалялся.

— Умный, ну умный же!— восхитилась Гермиона.

Малфой промычал что-то неопределённое. Он всё время оглядывался.

— Я не думаю, что они будут нас преследовать, — сказала Гермиона.

— М-м-м?

— Я говорю, не бойся.

— Я не боюсь. Мне интересно, как будет развиваться ситуация.

— Никак, — пожала плечами Гермиона, — придёт какой-нибудь главный и разгонит бесов по местам. И всё пойдёт по-старому.

Малфой искоса посмотрел на неё.

— Не ожидал от тебя, Грейнджер, подобного пессимизма.

— Это не пессимизм, а реализм, — вздохнула Гермиона, — плод опыта. До сих пор нам не удалось взорвать здешнюю систему изнутри, и сейчас не удастся.

— Мы, собственно, не за этим сюда пришли.

— Вот именно. И того, за кем мы пришли, там нет. Так зачем же ты оглядываешься?

Он вздохнул и пожал плечами.

— Наверное, я забыл оставить надежду у входа. И всё ещё надеюсь на лучшее. Например на то, что какая-нибудь тень вылезет из рва, чтобы стрельнуть у беса сигарету...

Гермиона притянула к себе его руку.

— Надейся на лучшее, — сказала она и потёрлась о руку щекой, — готовься к худшему, — и она собралась укусить руку, но рука проворно ухватила её за нос.

— Я всегда готов к худшему, — заявил Малфой, и был тут же наказан за самоуверенность. Его укусил Живоглот.

05.07.2014

Чёрная месса

“Сегодня вы можете научиться пользоваться энергией коллектива, управлять и подчинять ее себе.” Карта Чёрная Месса, колода Симболон.

В шестом рву, прежде всего, поражало отсутствие вечного кругового движения. Обитатели рва, облачённые в сверкающие золотом плащи и столь же светозарные остроконечные клобуки, не тащились, стеная под неподъёмной тяжестью своих одеяний, как описывал Данте. Они чинно прогуливались — небольшими группами или в одиночку. Они приветствовали друг друга и останавливались, чтобы побеседовать. Они вели себя, как гости на светском рауте. Или как зрители в фойе театра перед началом представления. Только буфета не хватало, зато, напоминая о первоначальном смысле слова "фойе", имелась своеобразная жаровня — по дну рва, у дальнего склона, полз узкий ручей расплавленной лавы. Из рва доносился гомон голосов и непрерывный металлический звук — то ли тихий звон, то ли звонкое шуршание.

— Ничего не понимаю, — заявил Малфой так надменно, как будто ответственность за его непонимание ложилась на всё мироздание, — насколько я помню, их одежда отлита из свинца и позолочена только сверху. Как же они могут так легко передвигаться?

— Знаешь, если бы эти плащи были целиком из золота, они были бы ещё тяжелее. Плотность золота...

— Грейнджер, не заносись. Золото, свинец... Они ведут себя так, будто одеты в шёлк!

— Это очень странно. Я разве спорю?

Малфой сделал бинокль из кулаков и стал смотреть в ров. Целую минуту смотрел, а потом протянул:

— Да-а... Интересно...

— Дай взглянуть, — не выдержала Гермиона.

— А волшебное слово?

— Я не знаю, какое именно, — подумав, призналась Гермиона, — Accio подойдёт?

Малфой фыркнул, сказал: "Лучше не проверять", и протянул ей правый кулак, продолжая смотреть в левый.

Увеличение позволило разглядеть, что сверкающая поверхность плащей морщит от малейшего движения и издаёт металлическое шуршание. Тени отточено-церемонными движениями призрачных рук периодически разглаживали сморщенные участки своих мантий. И весьма любезно предлагали помощь тем, у кого плащ морщил в труднодоступном месте, скажем, на спине.

— Фольга! — сказала Гермиона, — лицемеры — они и в Аду лицемеры.

— Когда ты поймёшь, что люди не меняются? — рассеянно спросил Малфой.

— Ты же вроде изменился.

— Я просто стал самим собой... Давай не будем отвлекаться. Давай предположим, что они каким-то образом носят позолоту, которую сняли со свинцовых мантий. В связи с этим мне очень любопытно, куда они девали свинец?

Во рву царила своеобычная тьма, подсвеченная лавовым ручьём и серными огнями. Золотая фольга блестела и при таком освещении, но разглядеть свинец было невозможно.

— Полагаю, во-он тот ручеёк — это не столько лава, сколько свинец. А почему это тебя так интересует?

Малфой скрестил руки на груди и посмотрел на Гермиону.

— Ты полагаешь, — медленно спросил он, — декан способен разгуливать здесь в плащике из фольги?

Гермиона уставилась на него, чувствуя, как охватывает её удушающая дурнота. Фольга? О нет, он честно тащит на себе свой персональный свинцовый гроб, свинцовый клобук, без глотка жаркого воздуха, без луча тусклого света...

— Грейнджер. Грейнджер!

— Всё нормально.

Она отстранила его и быстро (Глот едва успел увернуться из-под ног) зашагала вдоль рва, туда, куда стекались и где усиленно роились золотые плащи. Глот обиделся и ускакал вперёд, вслед за демоном. Малфой не без труда нагнал Гермиону.

— Не пойму, что там за возвышение? — проговорил он непринуждённым тоном, — алтарь? Жаровня? А, главное, зачем они туда все сползаются? Что там будет?

— Аутодафе? — мрачно предположила Гермиона. — Собрание Упивающихся?

— Чёрная месса, — продолжил Малфой.

Выждав паузу, он возгласил тоном заправского аукциониста:

— Чёрная месса — раз. Чёрная месса — два... Будут ещё предложения? Чёрная месса — три! Продано!

— Предположим. Но что там, всё-таки, такое — алтарь или жаровня?

— В отдельных случаях разница исчезает...

— Заткнись пожалуйста, а?

Они увидели Живоглота. Кот стоял горбом и пялился в ров дикими глазами. Шерсть на его загривке поднялась дыбом и мерцала — там сидел демон. Впрочем, он тут же перелез в рукав Гермионы.

У расплавленного ручья возвышался помост. Как показал кулачный бинокль Малфоя, помост был сложен из обломков застывшей лавы. Вокруг возвышения собралась толпа сверкающих теней. По бокам возвышения стали две фигуры в золотой фольге, а на вершину неспешно взошла третья фигура, слишком приземистая, чтобы казаться величественной.

— Интересно, это не Амбридж? — спросила Гермиона.

— Ты всё-таки свела её в гроб? — осведомился Малфой. — Когда же ты успела? Всего месяц назад я её видел — она была вполне жива, хотя конечно, не совсем здорова...

— Ты невнимательно читал, — рассеянно отозвалась она, вглядываясь в фигуру сквозь кулак Малфоя, — Данте пишет, что человеку не обязательно умереть, чтобы его душа оказалась в Аду. Некоторые души попадают сюда, когда их тела ещё живы. Конечно, нужно постараться, чтобы заслужить подобное. Амбридж, полагаю, постаралась достаточно...

Кулак Малфоя вдруг стал как каменный. Изображение помутнело.

— Что случилось? — встревожилась она, — ты нашёл его, ты его видишь? Где?

После паузы Малфой процедил:

— Не вижу. Просто показалось...

Изображение прояснилось. Стало видно, как приземистая тень приветственно вскинула руку, дождалась ответного жеста от толпы и заговорила.

— Не слышно, — сказал Малфой с сожалением.

Гермиона вынула из сумочки пару удлиннушей (Малфой поднял бровь), вставила один в ухо себе, а другой в ухо Малфою (Малфой хихикнул и жеманно поджал к уху плечо). Розовые трубочки потянулись-поползли к говорливому недомерку.

Голос был неприятно-высокий, но мужской. Речь произносилась, кто бы сомневался, на латыни. На совсем уж архаической латыни.

—... днесь собрались мы, дражайшие святецы[1]-братия, дабы с сердечной любовию срести[2] пришлецов[3], а такоже увещевати блудных ангцев споведатися в беззаконии своем...

Малфой фыркнул:

— Беззаконные ангцы...

-... и примеситися[4] в семейственном лоне нашем... — заливался недомерок.

— Не дай бог, — пробормотала Гермиона.

—...предъизмытися[5] в свЯтом огне!

Что?! Опять?!

— Куда? Стоять.

— Пусти! Я им покажу "святый огнь"! Я здесь всё выжгу!

— И чего ты добьёшься? Вреда ты им не причинишь, декана не найдёшь. Подожди, давай посмотрим, что будет...

— Как будто неясно, что здесь будет, — сквозь зубы процедила Гермиона и рванулась снова, но бдительный Малфой железно держал её поперёк живота.

— Тихо, — шепнул он, — слушай!

— Братие!

—... и сестрие, — добавил Малфой, но Гермионе было не смешно.

— Добровонныя сестрия!

— О господи, — пробормотал поражённый Малфой, и Гермиона всё-таки улыбнулась.

— Возрадуемся очищению!

Толпа теней, похожая на рой золотых пчёл, двигаясь странными рывками, словно толкая нечто, невидимое в сверкающей массе, но тяжёлое, приближалась к возвышению. Сопровождалось это волочение заунывным хоровым пением. Голоса повышались на очередном рывке, после чего понижались. Эти переливы тона вызывали нехорошие ассоциации с сиреной воздушной тревоги. Гермиона передёрнула плечами.

Толпа дотащила свою ношу до подножия лавового постамента и разошлась в стороны. На освободившемся пространстве остался сверкающий плащ. Он был похож на колокол — гладкий, без единой морщинки, и тяжёлый настолько, что под ним просела застывшая лава.

— О, — сказал Малфой, — это настоящий. Наверное, новоприбывший. Точнее, новопреставленный.

Пение стало тише, так, что можно было различить слова недомерка:

— Новообретенный брате наш! Очистившиси, да приидешь в объятия наши пречистым, аки адамант небесный!

Закованный в плащ никак не отреагировал на этот призыв. Но недомерка это нисколько не обескуражило, и он воззвал:

— Братие! Споспешествуйте!

Пение усилилось, рой золотых пчёл снова налетел, окружил, поволок неофита к лавовому ручью.

У Гермионы сработал рефлекс спасателя, и Малфой бы, наверное, не справился с нею в одиночку, но к нему на помощь пришёл Живоглот и повис на ногах Гермионы, как тяжёлые и мягкие кандалы. Гермиона упала, сверху на неё навалился Малфой, и через мгновение ей в затылок ткнулось острие палочки. Малфой прошипел сдавленным от ярости голосом:

— Прекрати истерику!

Пришлось прекратить. Малфой полежал на ней ещё немного, потом сполз, и она смогла поднять голову.

Она увидела раскалённую докрасна мантию, погруженную до половины в ручей и обтекающую расплавленным свинцом. Удлиннуш выскочил у неё из уха при падении, но он был больше не нужен. Заунывная литания гремела, казалось, на весь Ад, но сквозь неё всё же пробивался полный боли вопль неофита. Поскольку Малфой запретил ей закатывать истерики, оставалось только потерять сознание...

Очнулась она оттого, что на неё махал демон, и, к тому же, её толкнула жемчужина. Она хотела было вскочить, но головокружение повалило её обратно... головой на колени Малфоя. Он поддержал её за плечи, помог выпрямиться и вложил ей в руку открытую склянку с Тонизирующим зельем. Сделав два глотка, она сунула ему склянку, вскочила на ноги и подбежала к самому краю рва.

— Грейнджер, — хрипло сказал Малфой, — не смей лезть в ров!

— Не волнуйся, — бросила она, всматриваясь в ров.

Она бы узнала Снейпа и без помощи жемчужины. Во-первых, его плащ был серым, как и положено свинцу, без следа позолоты, и был весь покрыт вмятинами, глубокими царапинами и окалиной. Во-вторых, сверкающие тени никак не "споспешествовали" его передвижению. Он шёл сам. Щебень под его ногами дробился в песок. Какая-то неосторожная тень в фольге не успела убраться с его дороги, и он подмял её под себя, как асфальтоукладчик, только фольга захрустела. Гермиона поморщилась, испытывая смешанное с жалостью злорадное удовлетворение.

— Это новенький, — пояснил подошедший Малфой, — тот, кого освобождали от свинца, когда ты лишилась чувств.

Растоптанный в лист неофит кое-как поднялся, и заковылял, переваливаясь, а точнее, кантуясь с ноги на ногу, в толпу сочувствующих теней, которые сразу взялись приводить смятую фольгу собрата в божеский вид.

Снейп застыл перед помостом. В своей глухой, видавшей виды броне, он выглядел среди мишурных плащей неуместно, как танк на балу. И так же устрашающе.

Гермиона подобрала и вставила в ухо удлиннуш, но особой надобности в этом не было, ибо недомерок на возвышении опять понёс высокопарную галиматью, смысл которой был довольно прост — многажды упорствующий в заблуждениях агнец должен был очиститься в “святом огне”.

— Многажды, — хмыкнул Малфой, — понятно, почему он весь оплавленный.

— Посмотреть на него, так он единственный здесь настоящий лицемер, — вздохнула Гермиона, — сколько в человеке выразительности. Как он из своего гроба умудряется обливать презрением всю эту гламурную компанию, непонятно, но ведь умудряется! Смотри, кажется, недомерок даже начал запинаться.

— Что думаешь делать? — Малфой решительно прервал поток дифирамбов.

— Слушай, я его сейчас позову, — сказала Гермиона, — ходить он в состоянии, а эти, — она кивнула на золотые плащи с чисто снейповским презрением, — похоже, его боятся. Вряд ли они смогут ему помешать.

— Ну-ну, — с сомнением сказал Малфой, — хотя, конечно, попробовать можно.

В это время недомерок закончил витийствовать, и Снейп тяжко затопал к огненному ручью. Пение теней вновь сделалось оглушительным.

— Вот болван свинцовый, — горько сказала Гермиона, набрала в грудь воздуха и крикнула:

— Северус! Идите сюда!

Малфой глянул на неё с единорожьей надменностью, приставил палочку к горлу и гаркнул во весь Сонорус:

— Профессор! Сюда!

Профессор услышал (ещё бы). Остановился и сделал попытку развернуться — и не смог. Его тащило к лавовому ручью, теперь уже явно против воли.

— Чёрт, — расстроено сказал Малфой, опустив палочку, — мне казалось, что они здесь пользуются свободой передвижений.

— Наверное, только те, кто прошёл "очищение", — мрачно сказала Гермиона, — да и для тех свобода довольно ограниченна, Иначе они все разбежались бы.

— Зачем? — пожал плечами Малфой, — им и тут неплохо... Знаешь, мне кажется, дело в этом мерзком пении. Видишь, декан шагает в такт, хотя я бы не сказал, что ему этого хочется. Может, демон сыграет что-нибудь громкое, что бы заглушить их вой?

Демон вылезать отказался. Гермионе показалось, что он выдерживает какую-то внутреннюю борьбу. У неё было ощущение, что он вцепился ей в рукав мёртвой хваткой.

— На него это тоже действует, — сообщила она Малфою. Тот устало потёр ладонью глаза и лоб, и тут взгляд его упал на Живоглота.

— Посмотри-ка на своего рыжего. Мы тут замучились в поисках выхода, а он и в ус не дует.

Глот очень даже дул. Точнее, мурлыкал, работая всеми боками и требовательно глядя на Гермиону круглыми глазищами. Не имея ни единой отчётливой мысли, действуя по наитию, которого, по мнению Трелони, была лишена, Гермиона наложила на кота Сонорус.

Ритмичный гром сотряс окрестности. Гермиона поняла, с чего вдруг у неё сработала интуиция — наверное, она увидела, что ритм мурлыканья кота совпадает по частоте с ритмом адского песнопения, только вот усиление мурлыканья совпадало с ослаблением литании. Мурлыканье шло, так сказать, в противофазе мрачному хоралу. Результатом, натурально, оказался ровный, очень громкий гул, надо полагать, лишённый гипнотической или какой там ещё силы.

Снейп пошёл медленней, медленней... Остановился и стал разворачиваться.

— Ну-ну-ну, — шептала Гермиона, — скорее же, ну...

Очень медленно, очень тяжело Снейп направился к ней.

Очевидно, плавление Снейпа в огненном ручье было любимым развлечением золотых теней. Ничем другим нельзя было объяснить того упорства, с которым они старались загнать его в ручей. Они притекали со всех сторон, сбивались во всё более плотную толпу, голосили всё громче, пока наконец не заглушили мурлыканье Живоглота, в результате чего Снейп замедлил шаг и собрался вновь менять направление движения.

— Ох, нет! — простонала Гермиона.

У Малфоя вдруг блеснули глаза, и он полез в карман.

— Лицемеры, говоришь? — протянул он, — ну-ну...

— Эй? — осторожно спросила она.

— Эй, эй, — согласился он и вытянул из кармана склянку. Подмигнул Гермионе:

— Сотвори-ка, Бяша, благородным нам по Головному Пузырю. Во избежание.

— Ты что задумал?

— Клянусь деканом, Грейнджер, тебе это понравится!

Он взял её руку и крикнул в рукав, как в колодец:

— Демон! Выходи! Есть де-ло!

Демон, дрожа, как мышиный нос, робко и заинтересовано высунулся из рукава. Малфой бережно принял его в обе руки, что-то прошептал ему и грозно велел Гермионе:

— Кому сказал — твори Пузыри!

Гермиона послушалась и с любопытством уставился на Малфоя. Тот вытряхнул из склянки и скатал в шарик... воду, подумала Гермиона, чистую воду.

Малфой, заставляя шарик покачиваться вверх-вниз при помощи палочки, весело взглянул на Гермиону.

— Тролль тебе, Грейнджер, по зельеварению!

Гермиона прищурилась на прозрачный бесцветный шарик и вдруг догадалась:

— Веритасерум!

— Поздно, Грейнджер, всё равно Тролль! Слышите, сэр? У Гре-е-йнджер Тр-о-о-лль!

Малфой засмеялся и метнул в золотую толпу сначала шарик и вслед за шариком запустил демона. Тот мигом раскалился докрасна и превратил шарик в облако пара. Облако накрыло лицемеров и...

Ничего не произошло.

— Мало, — с отчаянием сказала Гермиона, — одна-единственная склянка на всё это стадо...

— Не торопись, — процедил Малфой, — они ведь всего-навсего тени, много ли им надо? Подожди, сейчас их выведет на чистую воду!

Голоса стали сбиваться — тени словно забыли слова и мелодию, каждый тянул своё. Потом голоса затихли, тени начали растерянно переглядываться, и обнаружили, что в тесноте золотые плащи утратили всю презентабельность. Тени принялись разглаживать свои одеяния, закономерно мешая друг другу. И вот уже в толпе сложилось мнение, что надобно слегка толкануть соседа, чтобы привести себя в порядок...

Пока Малфой и Живоглот любовались зарождающейся кучей-малой — с совершенно одинаковыми плотоядными ухмылками на физиономиях — Гермиона с нарастающей тревогой следила за медленно, ох, как медленно идущим к ней Снейпом, и за демоном. Последний в азарте погнал облако Веритасерума к реке расплавленного свинца.

— Нет! — закричала она, — демон, назад! Профессор, сюда! Быстрей!

Поздно. Облако расстелилось над ручьём, и ручей словно проснулся. Вал жидкого свинца с шипением, раскалённым свистом, дымом и рёвом выплеснулся на берег и покатился к дерущимся золотым теням. Настиг, накрыл, обездвижил и начал застывать на тенях, принимая форму плащей и клобуков...

Демон совсем не был обескуражен тем. что натворил. Он припустил вдогонку за Снейпом, и даже подбодрил его бессмертным:

— Hey Jude, don't be afraid! You were made to go out and get her!

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: