ПОЛЗУЩИЕ КОНТИНЕНТЫ 4 страница

Карфаген основала примерно в 850 г. до н. э. тирийская царевна Эллиса (Дидо), дочь царя Муттона I, сбежавшая от тирании своего брата Пигмалиона. Карфаген не был первым финикийским поселением в Северной Африке, однако рос быстро и после завоевания Тира Навуходоносором в 573 г. до н. э. встал во главе Западного Средиземноморья. Для обеспечения контроля над западной торговлей, особенно над оловянным регионом юго-западной Британии, военные корабли карфагенян останавливали торговые суда других народов и сбрасывали их команды за борт. Эта жесткая монополия, нерушимая до начала Пунических войн, объясняет туманность знаний греков о Западном Средиземноморье во времена Платона.

И греки, и карфагеняне колонизировали Сицилию и прилагали немало усилий, чтобы вытеснить оттуда друг друга. Карфагенянин Мальхус почти завоевал весь остров в 550 г. до н. э., но войны продолжались с перерывами на отдых и местные революции еще три века. Гамилькар снова почти заполучил остров в 480 г. до н. э., но войска Сиракуз и Агригента разбили его при Гимере в крупной битве, имеющей такое же решающее значение в мировой истории, как победа греков над персами при Саламисе в том же году. У Платона была возможность близко познакомиться с угрозой со стороны Карфагена во время пребывания в Сиракузах. А богатство и алчность карфагенской купеческой аристократии (или, если уж быть честным, богатство и алчность, приписываемые им их врагами, греками и римлянами) могли вылиться в гипертрофирование этих пороков в Атлантиде. С другой стороны, Карфаген был республикой (а не царством, как Атлантида) и во времена Платона, задолго до своего исчезновения, все больше укреплял свою власть.

Последним претендентом на роль прототипа Атлантиды остается Тартесс – библейский Фарсис, цель Ионы[12]– город-государство или регион на юго-западе Испании, недалеко от современного Кадиса.

Первое упоминание о Тартессе находим в Книге пророка Исайи, где пророк, проповедуя о падении Тира, говорит: «Рыдайте, корабли Фарсиса, ибо он разрушен»[13]. Эрриан, вероятно, ошибался, утверждая, что Тартесс – финикийская колония. С другой стороны, происхождение его народа доподлинно не известно. Предлагались некоторые варианты. Слово Тартесс созвучно названиям этруссков, данным им другими народами: греки называли их тиренцами, а египтяне – турша. В античные времена говорили, что этрусски вышли из Ливии. Однако их самоназвание было расенна, что совсем не похоже на Тартесс.

Практически единственной археологической находкой, связанной с Тартессом, является кольцо, на котором нанесены следующие символы:

Снаружи:

Внутри:

Его нашел Шультен во время раскопок в 1923 г. Алфавит, вероятно, родственен греческому и этрусскому. Надпись на внутренней поверхности представляет слово из четырех букв, повторенное три раза, – возможно, оно звучит как «псонр» или «хонр», хотя значение его не ясно. Повторение подразумевает магическое заклинание, вроде «трах-тибидох-тибидох». Дороманская Иберия пользовалась двумя алфавитами, и ни один из них до сих пор не расшифрован.

Каким бы ни было его происхождение, Тартесс долгое время процветал как торговый город, вокруг которого велась добыча полезных ископаемых. Финикийцы, прибывшие примерно в 1000 г. до н. э., обнаружили, что серебро здесь настолько доступно, что для вывоза платы за оливковое масло и другие товары им пришлось выковать из него даже якоря. В X в. до н. э., когда царь Соломон и царь Тирский Хирам вели плодотворное сотрудничество, их объединенный флот каждые три года ходил в Тартесс, возвращаясь с «золотом и серебром, и слоновой костью, и обезьянами, и павлинами»[14]. А Иезекииль, сокрушаясь о падении Тира, говорит: «Фарсис, торговец твой, по множеству всякого богатства, платил за товары твои серебром, железом, свинцом и оловом»[15]. Эти металлы добывались в шахтах южной Испании, где город шахтеров на Рио-Тинто до сих пор называется Тарсис. «Обезьяны» могли быть привезены либо из Африки, либо с Гибралтара, где они обитают по сей день. «Слоновую кость», возможно, получали от марокканских слонов, некрупном подвиде африканских, использовавшихся карфагенянами в боевых действиях и истребленными во времена Римской империи. «Павлины» же, «тукиим», могли быть представителями ныне немногочисленных конголезских павлинов, или это слово спутали с «суккиим», то есть «рабы». Упоминание Геродотом «тартесских куниц» предполагает торговлю мехом. Позднее Тартесс экспортировал медь в Грецию.

Греки познакомились с Тартессом приблизительно в 631 г. до н. э., когда самианский корабль под командованием Колайоса, направлявшийся в Египет, сбился с курса из-за сильной бури с востока и пришвартовался в Тартессе, совершив рекордно длинный окольный путь. Самианцы заработали за свою поездку 7 талантов, огромную сумму по тем временам, эквивалентную современным 75 тысячам долларов или даже более. Следом пришли люди из Фокаи, что в Ионии, которые также открыли Адриатику и Тирренское море для греческой торговли и основали Марсель. Для торговли с тартессианцами они использовали не бочкообразные торговые суда той эпохи, а быстроходные узкие пятидесятивесельные пентаконторы, которые, хоть и отличались меньшей грузовместимостью, имели больше шансов ускользнуть, когда карфагенская галера появлялась на горизонте, словно гигантское насекомое, намеревающееся отправить незаконных торговцев за борт.

Первые фокианские торговцы прибыли в Тартесс в правление царя Аргантония («серебряный замок»), хотя не стоит верить Геродоту в том, что этот царь прожил 120 лет, из которых 80 провел на троне. Гости так понравились ему (возможно, торговля в тот момент пришла в упадок, поскольку Тир уже пал, а Карфаген еще не достиг своего расцвета), что он предложил им всем переехать к нему, если персы станут слишком притеснять их на родине. Когда они отказались, царь даровал им денег, на которые можно было выстроить защитную стену вокруг города.

Однако в 546 г. до н. э. Цирус Персидский послал своего генерала Гарпагона с приказом захватить Фокию. Жители города, отчаявшиеся выдержать осаду до конца даже за своими крепкими стенами, убедили Гарпагона отступить на некоторое время, пока они обдумывают условия сдачи. Затем они взошли на борт своих кораблей и отбыли со своей азиатской родины. Узнав, что долгожитель Аргантоний скончался, фокианцы отправились не в Тартесс, а на Корсику. Здесь они поссорились с карфагенянами и этрусками, объединенный флот которых с трудом разбили в битве 536 г. Уцелевшие забрали свои семьи на двадцать оставшихся кораблей и основали поселение на берегу Лукании в Италии.

Во времена своего расцвета Тартесс был главным городом юго-западной Испании, называвшейся тогда Тартессис. Народ этого региона, турдетаны или турдулы, считался самым цивилизованным в Испании. Их общество делилось на касты, они владели алфавитом, с помощью которого записывали стихи, законы и исторические хроники, рассказывавшие, как эфиопы когда-то заполонили Северную Африку, а некоторые из них остались в Атласских горах. Эти турдулы, видимо, жили среди народа Иберии до того, как кельты из Галлии заняли ее в те времена, когда историю только-только начали записывать. Не причисленный ни к одной группе язык басков является наследием тех доиндоевропейских иберов. Если мы сможем прочитать дороманские иберийские надписи, такие как на шультеновом кольце, вероятно, некоторые из них окажутся на наречии, близком к баскскому.

Тартесс стоит у устья реки Тартессис или Бетис, ныне Гвадалквивир. Это равнинный песчаный регион, граничащий с морем, которое опасно сильными приливами и мощными волнами. В наши дни он малонаселен, живущие там люди смуглые и более высокорослые и широкоплечие, чем остальные испанцы. В древние времена река заканчивалась большим заливом, который врезался в сушу до Испалиса (Севильи). Тартесс находился на крупном острове рядом с устьем залива, поэтому у Гвадалквивира было два устья. В исторические времена залив частично заилился, в нем появились острова, что напоминает нам об отмелях, оставленных Атлантидой. Сейчас залив превратился в малярийное болото, Лас-Марисмас, а северный приток реки пересох.

Побывав в Тартессе, греки включили его в свои легенды. Они переняли у финикийцев целый цикл сказаний о Геракле, тиренце Мелькарте, возможно, члене широко распространенного ближневосточного семейства мифических героев – победителей львов, представленного шумерским Гильгамешем и иудейским Самсоном. Геракл-Мелькарт неизменно ассоциировался с Дальним Западом. Помимо странствий в ту сторону, где он добыл яблоки Гесперид и укротил адского сторожевого пса Цербера, он также отправлялся туда пасти коров Гериона, великана с тремя телами, жившего на острове Эритея. Геракл остановился в Тартессе, где установил две колонны, иногда идентифицируемые с холмами Гибралтара и Сеуты, а иногда с парой настоящих колон в храме Геракла в Гадесе. Перегревшись на солнце, он погрозил светилу своим луком. Бог Солнца, впечатленный отвагой Геракла, одолжил ему золотой челн, в котором совершал ежедневный путь вокруг Земли. Геракл добрался до Эритеи, убил Гериона, его пастуха и пса, загнал коров в челн и отплыл к Тартессу, где вернул его владельцу. Вот почему с той поры тартессианцы поклонялись Гераклу.

Хотя Тартесс, по мнению Шультена, следует относить к неолиту, у него появился соперник в исторические времена. Примерно в 1100 г. до н. э. финикийцы основали колонию на другом острове (позднее превратившемся в полуостров) в 20 милях от Тартесса, в устье реки Гвадалит. Своему поселению они дали название «Хагадир» – «изгородь» или «забор», от которого произошел античный Гадес и современный Кадис. От того же корня образованы название современного города Агадир в Марокко и имя Гадейроса, одного из сыновей Посейдона из повествования Платона.

Тартесс и Гадес сосуществовали до расцвета Карфагенской империи. Между 533 и 500 гг. до н. э. карфагеняне вели активные действия в районе Геркулесовых столбов. Они послали Ганнона к африканскому берегу, подчинили Гадес и в 509 г. выбили из Рима мирный договор, подтверждавший их монополию на западе. В то же самое время они отправили другого адмирала, Гимилкона, «исследовать внешние берега Европы». Как его коллега Ганнон, Гимилкон по возвращении издал отчет, который известен нам по краткому стихотворному изложению позднероманского поэта Руфуса Фестуса Авьения. Очевидно, Гимилкон намеревался привести своих читателей в ужас. По его словам, он посетил Оловянный остров, на котором торговали тартессианцы, кружной путь занял четыре месяца – не из-за дальности, а вот почему:

Там не найдется ветра, чтоб судно продвигать вперед;

Замеревшие в недвижимом тумане спокойного моря.

Водоросли во множестве растут под водами его,

Задерживая суда как кусты, он говорит, и тем показывая,

Что здесь невелики глубины морского дна,

И вода лишь слегка покрывает его.

Здесь звери морские медленно передвигаются,

А среди лениво ползущих судов

Неспешно плавают огромные чудовища.

Чтобы уж наверняка донести устрашающую мысль до будущих исследователей, Гимилкон говорит, что если проследовать дальше, то попадешь в края непроглядного тумана. Этот отчет озвучен в легенде о липкой воде, которую Пифей слышал на севере, а злосчастный Сатаспий в тропиках, о ней он поведал по возвращении в Персию из неудавшегося плавания вокруг Африки. В те времена если исследователь трусил, то нередко потом оправдывался тем, что его корабль застрял в вязких водах.

Некоторые географы полагают, что мелководье с водорослями, описанное Гимилконом, – это Саргассово море, эллипсообразный участок между Флоридой и западным берегом Африки, примерно тысячу миль с севера на юг и 2 тысячи с запада на восток, где чаще всего можно встретить плавающие водоросли. Эти водоросли, растущие у американских берегов Атлантического океана от залива Кейп-Код до реки Ориноко, отрываются от корней на побережье и уплывают в море, держась на плаву благодаря маленьким воздушным пузырькам. В таких условиях оторвавшийся стебель живет очень долго, продолжая расти с одного конца, при этом сгнивая с другого, и служит пищей для богатой фауны, представленной необычными видами крабов и рыб, приспособившихся жить среди водорослей. Вся эта масса сбивается в большое облако, гонимое Гольфстримом и Северным экваториальным течением, и дрейфует кругами год за годом, пока наконец не утонет. Подобный участок есть и в Индийском океане.

Существуют довольно странные представления о Саргассовом море, навеянные увлекательным романом Т.Э. Жанвьера «В Саргассовом море», написанным в 1896 г., в котором он описывает этот район как непроницаемый спутанный клубок водорослей, крепко держащих останки погибших кораблей разных времен, начиная от испанских галеонов. К сожалению, это живописное представление крайне далеко от настоящего Саргассова моря, в котором водоросли распределены так негусто, что пассажиры судов, проходящих здесь, их даже не замечают. А вот, например, Бермудские острова расположены в области с максимальной плотностью этих водорослей.

Бэбкок предполагал, что команда какого-то финикийского корабля зашла в Саргассово море и, решив, что эти плавающие водоросли растут, как все обычные, из дна, сделала вывод о том, что это отмель или банка. Отсюда и отчет Гимилкона, и отмели от Атлантиды у Платона. Возможно, это и допустимо, но маловероятно в свете невысокой мореходности античных кораблей. Средиземноморская трирема времен Гимилкона была как-никак в два раза меньше одного из крупнейших катамаранов, ошибочно названных «каноэ», в которых полинезийцы странствовали по Тихому океану. Даже если финикийцы знали о существовании Азорских островов, в чем нет уверенности, их корабль, ушедший с этих островов, должен был бы пройти под парусом почти тысячу миль наперекор западным ветрам, чтобы добраться до района густых водорослей. А это невероятный подвиг для древнего судна с одним-двумя прямыми парусами, без центрального руля и компаса, с помощью которого можно держаться курса, когда небо закрыто облаками.

Скорее всего, эта байка про отмели возникла из карфагенских небылиц, выдуманных для отпугивания конкурентов. В любом случае она широко распространилась в Греции, была принята без всяких сомнений Платоном и Аристотелем, упоминалась и другими авторами.

А что же Тартесс? Никто не знает, что с ним сталось. После путешествия Гимилкона о нем ничего не было сказано. Можно предположить, что Гимилкон уничтожил его, как соперника, в ходе своих странствий. Впоследствии географы иногда путали Тартесс с Гадесом, а также с небольшими городами Кальпе и Картея рядом с Гибралтаром.

Атлантида еще больше напоминает Тартесс, чем Карфаген или Крит. Тартесс, как и Атлантида, находился на Дальнем Западе, за Геркулесовыми столбами; был невероятно богат, особенно полезными ископаемыми, и вел оживленную торговлю в Средиземном море; он ассоциировался с отмелями; за ним простиралась большая равнина, а за ней – горы; он исчез таинственным образом. Хотя не известно, проводили ли тартессианцы церемонии с быками, этот регион был и остается животноводческим.

В 20-х гг. XX в. профессор Адольф Шультен из Эрлангена со своим помощником Бонсором и геологом Джессеном вели раскопки Тартесса. Помимо кольца Шультен нашел кирпичи из каменной кладки, которые, по его мнению, доказывали существование двух городов, одного примерно с 3000 г. до н. э., другого – с 1500 г. до н. э. Высокий уровень грунтовых вод не позволил им копать глубже. Исследователи с неохотой заключили, что прочие остатки Тартесса давным-давно ушли в землю в дельте Гвадалквивира.

Шультен также указал место храма Мелькарта в Гадесе – на крошечном островке Санти-Петри, с двумя родниками, упомянутыми Полибием, которые наводят на мысль об источниках в храме Посейдона в Атлантиде. Теория Шультена, распространенная доктором Рихардом Хеннигом, состояла в том, что все необходимые материалы для повествования Платона находились как раз в Испании.

Приблизительно в то же время Эллен Вишоу (вдова археолога Бернгарда Вишоу, которого сменила на посту директора Англо-испано-американской школы археологии) нашла артефакты в той же области, что дало ей основание полагать, что некогда существовала великая испано-африканская культура, «либитартессианская». Она, например, узнала, что в середине XIX в. «в пещере-усыпальнице эпохи неолита, известной под названием пещера Летучей мыши, в Гранаде были обнаружены 12 скелетов, сидящих вокруг скелета женщины в кожаной тунике. У входа в пещеру оказались еще три скелета, на одном была корона и туника, тщательно сотканная из травы альфа. Помимо человеческих останков здесь нашли мешки с обуглившейся пищей и другие с маковыми коробочками, цветами и амулетами; маковые головки были разбросаны повсюду на полу пещеры. Среди прочих предметов были небольшие глиняные диски, которые, по словам археологов, служили шейными украшениями, связанными с культом Солнца. Их нашли в гавани Ньебла и в строительном рве рядом с Севильей».

Скелеты, предположительно, принадлежали членам царской семьи и их приближенных, которые по какой-то причине совершили групповое самоубийство, приняв опиум. Миссис Вишоу привела еще одно доказательство своей либитартессианской культуры, а именно: обнаруженную под Севильей чашку эпохи неолита, украшенную фигуркой женщины, одетой так же, как женский скелет в пещере Летучей мыши, и сражающейся с двумя воинами; доисторические иберийские могилы; современные испанские обычаи, указывающие на древнее матриархальное общество, похожее на берберское. Она утверждала, что Тартесс был не самой Атлантидой, как думал Шультен, а ее колонией – Атлантидой Платона, затопленным островом и так далее. Но, как мы уже говорили, геология (наука, в которой миссис Вишоу, по ее собственным словам, ничего не смыслит) отрицает эту точку зрения.

Остается еще один ряд сравнений для связывания этой массы умозаключений в аккуратный пучок – аккуратный настолько, насколько позволит непослушный материал. Это сравнение Атлантиды Платона и реально существовавшего Тартесса, с одной стороны, и Схерии, земли феаков или феакийцев из гомеровской «Одиссеи», – с другой.

До прибытия в Схерию герой Гомера Одиссей отплыл от острова Огигия, «в самом центре (дословно на «выпуклости» или «пупке») моря»[16], где восемь лет, полных тоски по дому, однако возмещенной ласками, его удерживала нимфа Калипсо, дочь Атласа. Когда же боги наконец заставили ее опустить Одиссея, он выстроил плот и поплыл «до Схерии <…> плодородной, где обитают феаки, родные бессмертным», что предположительно заняло двадцать дней.

Тут мы сталкиваемся с интересным совпадением. По-гречески плот, на котором уплыл Одиссей, назывался «схедия». Это слово, видимо, имеет финикийские корни и означает либо плот, либо понтонный мост. Кроме того, существовали как минимум две финикийские колонии – центры торговли с названием Схедия: одна на северном побережье острова Родос, другая – на побережье Египта рядом с Александрией. А «рынок» по-финикийски – «схера»… Изучение Атлантиды нередко преподносит такие сюрпризы с совпадениями, которые могли быть весьма полезны, указывай они в одном направлении, а не в разных.

Следуя инструкциям Калипсо идти, оставляя Большую Медведицу слева, Одиссей проделал большую часть пути без происшествий. Но на восемнадцатый день, когда цель уже появилась на горизонте, его выследил Посейдон, вернувшийся с празднеств эфиопов. Посейдон, «колебатель земли», разгневанный на Одиссея за то, что тот ослепил его сына Полифема, разбил его плот. Одиссей утонул бы, если бы нимфа Левкотея не сжалилась над ним и не одолжила ему свое покрывало в качестве волшебного спасательного круга.

Не жалея сил, плыл скиталец по жестоким волнам и добрался до «устья реки светлоструйной». Он стал молиться речному богу, который «тотчас теченье поток прекратил и волну успокоил. Гладкою сделал поверхность пред ним и спас его этим около устья реки». Выбравшись из воды и собравшись с духом, утомленный Одиссей бросил покрывало Левкотеи в воду, и «быстро оно на волнах понеслось по теченью» к нимфе.

Толкователи Гомера искали в этих отрывках географические подсказки о местоположении Схерии. Хотя сказано, что эта земля «в море», а следовательно, она остров, наличие реки указывает на большую территорию суши. Обратный ход воды у устья реки может быть описанием океанического прилива, тогда Схерия находилась за пределами Средиземного моря, в котором приливы исчисляются дюймами.

Гомер рассказывает немного о феаках: как их царь Навсифой (сын Посейдона) увел их из «Гипереи пространной невдалеке от циклопов, свирепых мужей и надменных» на теперешнее место «вдаль от людей, кто питается хлебом». Это кажется бессмыслицей, поскольку единственная в истории Гиперея – это фонтан в городе Фе-рай, на юго-западе Фессалии, рядом с Иолкосом, связанным с аргонавтами. Однако обычная эвгемеристическая трактовка «Одиссеи» соотносит Полифема с горой Этна, а землю циклопов – с Сицилией.

Как бы там ни было, Навсифой умер…

И Алкиной там царил, от богов свою мудрость имевший.

На следующий день после того, как Одиссей выбрался из моря, Афина внушила дочери Алкиноя, белорукой Навсикае, взяв служанок, поехать к реке на царской повозке с бельем, чтобы его постирать. После стирки девушки стали играть в мяч и криками разбудили Одиссея. Голый скиталец, с несвойственной греку скромностью прикрывшись веткой, выломанной в кустарнике, обратился за помощью к Навсикае, которая не убежала, как остальные, завидев его.

Прекрасная царевна вернула своих подруг, дала ему одежду и велела следовать за ней в город. Навсикая объяснила, что оказался он «средь богоподобных феаков», которые «живут ото всех в стороне, у последних пределов шумного моря, и редко их кто из людей посещает». Их город обнесен высокой стеной, была в нем превосходная гавань, прекрасный храм Посейдона и дворец для собраний из огромных камней. «Ибо феакам нужны не колчаны, не крепкие луки, надобны им корабли равнобокие, весла и мачты; радуясь им, испытуют они гладь моря седого», – говорит девушка.

Во дворце Алкиноя Одиссей был поражен медным порогом, золотыми дверями, серебряными косяками, медными стенами и золотыми статуями юношей, держащих факелы. Он обратился к царю и был принят с радушием. Одиссей узнал, что корабли феаков «быстроходны как птицы или сама мысль»; что они, подобно циклопам, состоят в родстве с богами; и самой удаленной точкой, где они побывали, является остров Евбея у восточного берега Греции, куда феаки возили Радаманта в гости к его родственнику Титию. В греческой мифологии Радамант был братом критского царя Миноса. Благодаря его прямоте боги после смерти назначили Радаманта одним из судей над умершими и позволили жить на Елисейских полях, которые находились, как и Огигия Гомера, и край киммерийцев, где-то на Дальнем Западе. Феаки жили в роскоши, любили всем сердцем «пиры, хороводные пляски, кифару, ванны горячие, смену одежды и мягкое ложе».

Алкиной, старый кутила с веселым нравом, согласился отправить Одиссея домой. На следующий день он закатил пир в честь чужеземца с выступлениями атлетов и танцами. Певец Демодок исполнил на форминге балладу о любовных утехах богов. После праздника Одиссея упросили назвать свое имя и поведать о странствиях после Трои. Его рассказ, занявший песни с IX по XII в «Одиссее», является самой известной частью этого произведения. В нем говорится о том, как его флот был отброшен к Фракии, где его люди победили киконов, но затем киконы их одолели и изгнали; после попали они в земли лотофагов, питающихся лотосами, в Северной Африке; далее в край циклопов; на плавучий остров Эос с медной стеной; к каннибалам лестригонам; на остров Ээя волшебницы Цирцеи; в страну киммерийцев на берегах реки Океан, где Одиссей беседовал с призраками своих товарищей; мимо острова сирен и утесов Планктов, иначе Сталкивающихся; через пролив Сциллы и Харибды к острову Тринакрия, где его команда убила множество овец и коров Гелиоса, чем окончательно погубила экспедицию, поскольку от нее остался всего один корабль. В конце рассказа Одиссей влезает на бревно от своего разбитого корабля и плывет по течению к острову Калипсо.

На следующий день Алкиной отправил Одиссея на одном из волшебных феакийских кораблей с богатыми дарами. За одну ночь доставил странника корабль, быстрый как полет ястреба, к берегам его родной Итаки, где он расквитался надлежащим образом с ухажерами Пенелопы. Однако Посейдон, недовольный тем, что феакийский корабль безнаказанно прошел по его морю, и взбешенный тем, что Одиссей вернулся домой невредимым, бросил корабль на камень, когда тот входил в порт. Более того, Посейдон пообещал «город горой окружить им». Чтобы предотвратить это последнее бедствие, феаки отказались от своего дружелюбного обычая отвозить домой всех чужеземцев, оказавшихся в их городе.

Итак, что же такое Схерия? Ее соотносили с не меньшим количеством мест, чем Атлантиду.

Аполлодор, Страбон и другие античные авторы полагали, что это Корфу (также называемый Керкира или Корцира), служивший когда-то летней резиденцией кайзера Вильгельма II. Некоторые современные исследователи творчества Гомера придерживаются этого традиционного взгляда. Шотландец Шиван, например, считал, что это Корфу, населенный финикийцами или критянами. Однако на Корфу не бывает приливов, нет рек, и он находится не «далеко в шумном море», рядом с Елисейскими полями, а рядом с Лефкасом, одним из группы островов, входящих во владения Одиссея. Чтобы перевезти его с Корфу домой, вряд ли понадобился бы волшебный корабль, разве что, как думал Шиван, феаки просто хвастались, говоря о своем морском волшебстве.

Кроме того, у Корфу есть конкуренты. Лиф считал, что это был Тафос, вотчина царя Мента, помянутого в первой песни «Одиссеи», в противовес общепринятому мнению о том, что Тафос есть исторический Тафиос, островок к востоку от Лефкаса.

Рис. 15. Царство Одиссея, западный берег Греции и острова, упомянутые Гомером

Другие, например Лойц-Шпитта и Хенниг, выдвинули гипотезу о том, что Корфу – не что иное, как сама Итака Одиссея. У западного побережья Греции, сгрудившись у входа в Коринфский залив, расположился архипелаг из четырех крупных и множества мелких островов. В наши дни четыре крупных называются (если идти с юга на север) Закинф или Занте, Кефалиния или Кефалония, Итака или Тиака (наименьший из всех четырех) и Лефкас или Санта-Мора. В античные времена их именовали Закинф, Кефалиния, Итака и Лефкас или Левкадия соответственно. (Помните богиню Левкотею?) Идем дальше, Гомер неоднократно говорит, что владения Одиссея состоят из «Закинфа, Дулихия, Зама и Итаки». Кажется, несложно соотнести эти четыре названия с четырьмя обсуждаемыми островами.

Тем не менее выяснилось, что утверждать это с уверенностью можно лишь относительно Закинфа. Кефалиния могла быть либо Дульхием (описанию которого она отвечает), либо Замом (поскольку там есть одноименный город). И соответственно, наоборот, Лефкас соответствовал бы либо Заму, либо Дульхию. Итака, несмотря на название, не отвечает полностью описанию родины, данному Одиссеем Алкиною: «Плоская наша Итака лежит, обращенная к мраку, прочие все – на зарю и на солнце». «Зофос», в переводе «мрак» или «тьма», здесь употреблен как поэтический оборот речи, означающий, вероятно, «запад», но, возможно, и «север» или даже «северо-запад». А современная Итака лежит ровно в центре всей группы. Кроме того, о ней сказано «хтамале», «низкая» или «плоская», а Итака сплошь покрыта скалистыми холмами до 2645 футов высотой.

Драгайм и Дёрпфельд предположили, что Лефкас является Итакой Гомера. Другие этому возражали, утверждая, что Лефкас был вовсе не островом, а полуостровом, поскольку от материка его отделяет лишь мелководный брод. И как будто этой и без того непроглядной завесы названий было не достаточно, Гомер также упомянул в «Одиссее» кефалленцев, не пояснив, где они живут. Вероятно, нам лучше вообще не втягиваться в сей древний спор, который тянется 2400 лет, да так и не дал ответа на вопрос. Может быть, Гомер, описывая эти острова по слухам, слегка запутался в географии и спутал Итаку, Лефкас и Корфу друг с другом.

Волтер Лиф отказался от поисков Схерии, сказав: «Нет, если брать измерения из реальной карты, Корфу не является Схерией. Но Схерия существует на карте поэзии и воображения. И там, я считаю, ее можно идентифицировать. Чем не гомеровское название для платоновской Атлантиды? Если мы хотим обнаружить связь с миром действительности, давайте вспомним оригинальную и притягательную идею, которая находит в Атлантиде отголоски былой славы Минойской империи, и подумаем, не напоминают ли нам феаки, которым, по словам Навсикаи, «нужны не колчаны, не крепкие луки, надобны им корабли равнобокие, весла и мачты», в некоторой степени людей из Кносса, которые, утвердив свою власть на море, не позаботились об укреплении своего дворца с суши?» Но Крит не подходит на роль Схерии, ибо Схерия была хорошо укреплена, а Крит славился мастерством стрельбы из лука. Более того, в «Одиссее» появляется само название «Крит» – Одиссей упоминает его, беседуя с Алкиноем. (Аналогичная ситуация с Сицилией. Долгое время ее соотносили с краем циклопов, но в «Одиссее» упомянута и сама Сицилия под старым названием «Сикания».)

Не может Схерия быть и Карфагеном, ибо он был основан во времена написания гомеровских поэм. Некоторые исследователи творчества Гомера обнаруживали ее в Палестине, Тунисе, Гадесе, на Сицилии, Канарских островах и на острове Сокотра в Аравийском море. Другие считают ее сказочной страной, чистым вымыслом.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: