Выражение признательности 20 страница

И, наконец, все упомянутые факторы, хотя и имеют отношение к общей картине, имеют слишком отрицательный характер, чтобы отвечать за страст ныи характер зависимости А это — страсть, полыхает она или тлеет Но нет страсти без ожидания, что исполнятся некие главные в жизни надежды Не важно, что вырастают эти надежды из невротических предпосылок Этот фактор, который тоже невозможно изолировать, но можно понять только в рамках целостной структуры смиренного типа личности,— влечение к пол ной самоотдаче и стремление обрести цельность через слияние с партнером

Глава 11 Решение “уйти в отставку”: зов свободы

Третье главное решение внутрипсихических конфликтов состоит, по сути, в том, что невротик отступает с поля внутренней битвы, заявляя, что это его больше не трогает Если ему удается принять и поддерживать уста новку “наплевать”, он чувствует, что внутренние конфликты не так уж бес покоят его, и может поддерживать подобие внутреннего мира Поскольку он может сделать это, только уйдя от активной жизни, “уход в отставку” кажется подходящим названием для этого решения Некоторым образом, это наиболее радикальное решение из всех, и, вероятно, по этой самой при чине гораздо чаще создает условия, позволяющие достаточно гладко функ ционировать А поскольку наше ощущение “здоровья” вообще притупи лось, “ушедшие в отставку” часто сходят за здоровых

Отставка может быть конструктивной Можно вспомнить о множестве пожилых пюдеи, осознавших внутреннюю тщету честолюбия и успеха, смягчившихся потому, что они стали и ожидать, и требовать меньшего, ставших мудрее через отказ от ташнего Многие религиозные и фипософ ские течения отстаивают отказ от ненужного как одно из условии духовного роста и подвига оставь личную волю, сексуальные желания, погоню за мир скими брагами, и будешь ближе к Богу Не гонись за вещами преходящими ради жизни вечной Откажись от стремлении и удовольствии ради той вла ста духа, которая существует потенциально в любом человеке

Однако для невротического решения, которое мы сейчас обсуждаем, “отставка” означает установление мира, в котором всего лишь отсутствуют конфликты В религиозных практиках поиск мира включает не отказ от борьбы и стремлении, а, скорее, направление их к иной, высшей цели Дпя невротика он означает, что надо бросить борьбу и стремления и довольсто ваться малым Его “отставка” — это процесс усушки, ограничения, урезы вания жизни и роста

Как мы увидим позднее, различие между здоровым и невротическим уходом в отставку не такое уж четкое, как я сейчас его представила Даже в невротическом решении есть положительные стороны Но глаз наталкива ется в основном на отрицате 1ьные резучьтаты процесса Это станет понят нее, если мы вспомним о двух других главных решениях Там мы увидим более беспокойную картину люди чего то ищут, за чем то гонятся, чем то страстно увлекаются, неважно, идет речь о власти или о любви В них мы

—223

Карен Хорни. Невроз и личностный рост

увидим надежду, гнев, отчаяние. Даже высокомерно-мстительный тип, хотя и холоден, удушив свои чувства, все еще жарко желает успеха, власти, тор­жества — его влечет к ним. В ярком контрасте с этим картина “отставки”, если ее последовательно поддерживают, это картина вечного отлива — жизни без боли или столкновений, но и без вкуса.

Не удивительно, что основные характеристики невротической отставки отличаются аурой ограничения, чем-то, чего избегают, не хотят, не делают. В каждом невротике есть что-то от ушедшего в отставку. Здесь я очерчу профиль тех, для которых это стало главным решением.

Прямым выражением того, что невротик удалился с поля внутренней битвы, служит его позиция наблюдателя над собой и своей жизнью Я уже описывала эту установку как одно из средств уменьшения внутрен­него напряжения. Поскольку его установка на отъединенность — преиму­щественная и вездесущая, он наблюдает и над другими. Он живет, словно в театре сидит, а происходящее на сцене его не слишком волнует. Он не обязательно и не всегда хороший наблюдатель, но может быть весьма про­ницательным. Даже на самой первой консультации он может, с помощью вопросов, нарисовать свой портрет, богато насыщенный беспристрастными наблюдениями над собой. Но обычно он добавит, что все, что он о себе знает, ничего в нем не меняет. Конечно, не меняет — ни одно из его откры­тий не было для него переживанием. Наблюдать над собой означает для него — не принимать активного участия в жизни и бессознательно от него отказаться. В анализе он пытается сохранить эту же установку. Он может быть очень заинтересован, но этот интерес подержится немного, на уровне интереса к очаровательному развлечению,— и ничего не изменится.

Есть, однако, нечто, чего он избегает даже интеллектуально — он не рискует увидеть ни один из своих конфликтов. Если он захвачен врасплох и, так сказать, спотыкается о свой конфликт, он может почувствовать панику. Но, в основном, он слишком хорошо стоит на страже своего покоя, чтобы его что-то задело. Как только он приближается к конфликту, весь его инте­рес к предмету улетучивается. Или он разубеждает себя, доказывая, что конфликт — не конфликт. Когда аналитик улавливает его тактику избегания и говорит ему: “Послушайте, ведь речь идет о вашей жизни”,— пациент даже в толк не может взять, о чем это ему говорят. Для него это не его жизнь, а жизнь, которую он наблюдает, не играя в ней активной роли.

Вторая характеристика, тесно связанная с его неучастием в собственной жизни, это отсутствие серьезного стремления к чему-либо и отвра­щение к усилиям. Я рассматриваю эти две установки вместе, потому что их сочетание типично для “ушедшего в отставку”. Многие невротики всем сердцем хотят чего-то достичь, их раздражают внутренние запреты, препят­ствующие этому. Не таков данный тип. Он бессознательно отвергает и достижения, и усилия. Он преуменьшает или решительно отрицает свои таланты и успокаивается на малом. Он не сдвинется с места, если его ткнуть носом в доказательства противоположного. Он лишь будет немного

—224—

Глава 11 Решение “уйти в отставку” зов свободы

раздражен. Что, аналитик хочет пробудить в нем амбиции? Что, надо что­бы он стал президентом США? Если же он не может не признать в себе некоторой одаренности, он может испугаться.

Вместе с тем, он может сочинять прекрасную музыку, рисовать кар­тины, писать книги — в воображении. Таково альтернативное средство отделаться и от стремлений, и от усилий. У него действительно могут быть хорошие и оригинальные идеи на какую-то тему, но написать статью — потребовало бы инициативы, трудной работы: надо было бы продумать свои идеи, как-то их организовать... Статья остается ненаписанной. У него может быть смутное желание написать рассказ или пьесу, но он ждет вдохновения. Тогда сюжет прояснится, и строки потекут с его пера.

Наиболее изобретателен он в поиске причин не делать что-либо. Разве хорошая получилась бы книга, над которой нужно столько потеть в муче­ниях? А сколько и так всякой ерунды понаписано! А разве это не сузило бы его кругозор, если бы он занялся чем-то одним, забросив все другие инте­ресы? Разве не портится характер от всякого участия в политике или от всяких интриг?

Это отвращение к усилиям может простираться на всякую деятель­ность. Позже мы обсудим, как человек уже и с места сдвинуться не может. Он откладывает со дня на день самые простые дела и не может написать письмо, прочесть книгу, пойти в магазин. Или он делает их, преодолевая внутреннее сопротивление,— медленно, безразлично, неэффективно. Он может устать от одной лишь перспективы неизбежного повышения актив­ности (нужно куда-то идти, делать накопившуюся работу), устать еще до начала дела.

Сопутствует этому отсутствие целей и планов, как больших, так и малых. Что он на самом деле хочет делать в жизни? Этот вопрос никогда не приходит ему в голову самому, а когда его спрашивают, он легко отмахива­ется от него, словно это не его забота. В этом отношении он составляет резкий контраст с высокомерно-мстительным типом, с его до мелочей раз­работанными долгосрочными планами.

При анализе оказывается, что его цели ограничены и, опять же, негатив­ны. Он считает, что анализ должен избавить его от того, что ему мешает: от неловкости с незнакомыми людьми, от страха покраснеть, от дурноты на улице. Или, может быть, анализ должен удалить ту или иную инертность, например, трудность чтения. У него может быть и более широкая цель, которую он, с характерной для него неопределенностью, называет, допус­тим, “мир”. Для него это означает просто отсутствие всяких неприят­ностей, тревог, расстройств. И естественно, на что бы он ни надеялся, все Должно прийти легко, без боли и напряжения. Всю работу должен сделать аналитик. Он, в конце концов, специалист или нет? Пойти на анализ для него все равно, что пойти к врачу вытащить зуб или сделать укол: он охот­но будет терпеливо ждать, пока аналитик найдет и даст ему ключ ко всем его проблемам. А неплохо бы еще было, если бы не нужно было столько говорить. Были бы у аналитика такие, вроде как рентгеновские лучи, они бы

—225—

Карен Хорчи. Невроз и личностный рост

высвечивали все, что пациент думает. А с гипнозом, может быть, все бы пошло быстрее, то есть без всяких усилии со стороны пациента. Когда кри­сталлизуется новая проблема, его первая реакция — отчаяние, что еще столько работы придется делать. Как отмечалось ранее, он может не возра­жать против того, чтобы что-то в себе углядеть. Возражения всегда идут против того, чтобы приложить усилия к изменению.

Шаг вглубь,— и мы приходим к самой сути ухода в отставку: ограниче­ние желаний. Мы видели задержки желаний у других типов. Но там узда была наложена на определенные категории желаний, например, на желание близости с людьми или на желание торжествовать над ними. Мы также зна­комы с неуверенностью в своих желаниях, в основном, идущую от того, что желания человека определяются тем, чего он Должен желать. Эти тен­денции действуют и здесь. И здесь тоже одна область бывает поражена силь­нее другой. И здесь тоже непосредственные желания затираются внутрен­ними предписаниями. Но помимо того, и более того, “ушедший в отставку” человек считает, сознательно или бессознательно, что лучше ничего не желать и не ждать. Это иногда сопровождается сознательным пессимисти­ческим взглядом на жизнь, ощущением, что все это суета, и нет ничего уж такого нужного, ради чего стоило бы что-то делать. Чаще многие вещи ка­жутся желанными, но смутно и лениво, не достигая уровня конкретного, жи­вого желания. Если желание или интерес достаточно весомы, чтобы пройти сквозь установку “наплевать”, они тут же слабеют, и восстанавливается гладкая поверхность “неважно” или “не надо суетиться”. Такое отсутствие желаний может касаться и профессиональной и личной жизни — не надо ни другого дела, ни назначения, ни брака, ни дома, ни машины, никакой другой вещи. Выполнение таких желаний может восприниматься в первую очередь как бремя и фактически угрожает его единственному желанию — чтобы его не беспокоили. Сокращение желаний тесно переплетено с тремя основ­ными, ранее упомянутыми, характеристиками. Он может быть зрителем в собственной жизни, только если ему ничего особенно сильно не хочется. У него едва ли могут быть стремления или важные цели, если у него нет мотивирующей силы желаний. И, наконец, ни одно его желание не доста­точно сильно, чтобы заставить его делать усилия. Следовательно, два глав­ных его невротических требования состоят в том, что жизнь должна быть легкой, безболезненной, не требующей усилий, и его не должны беспокоить.

Он особенно старается ни к чему не привязываться настолько, чтобы в этом по-настоящему нуждаться. Ничто не должно быть настолько важно для него, чтобы он не мог без этого обойтись. Хорошо, если ему нравится женщина, какой-то город или немного выпить, но он не должен от этого зависеть. Как только он начинает понимать, что место, человек или люди ценны для него настолько, что ему будет больно их лишиться, он склонен отказаться от своих чувств к ним. И у другого человека не должно возник­нуть и мысли, что он ему нужен, или что их отношения следует принимать как должное. Если он заподозрит такое, он склонен немедленно порвать отношения.

- 226 —

Гшва II Решение “уйти в отставку” зов свободы

Принцип неучастия, так, как он выражен в его позиции наблюдателя в собственной жизни и в его отказе от желаний, действует и в его отноше­ниях с людьми. Они характеризуются его отьединенностъю, то есть эмо­циональным отстранением от других. Он может получать удовольствие от неблизких или мимолетных отношений, но он не должен вовлекаться эмо­ционально. Он не должен так привязываться к человеку, чтобы ему нужно было его общество, или помощь, или сексуальные отношения с ним. Эту отъединенность ему тем легче сохранять, что он, в отличие от других нев­ротических типов, не ждет многого — ни хорошего, ни плохого, от других, если вообще чего-то ждет. Даже в тяжелой ситуации ему может не прийти в голову попросить о помощи. С другой стороны, он может довольно охот­но помогать другим, опять же при условии, что это не свяжет его эмоцио­нально. Он не хочет и даже не ждет благодарности *.

Секс может играть для него различную роль. Иногда это единственный мостик к другим. Тогда у него может быть множество временных связей, от которых он отказывается, раньше или позже. Они не должны, так сказать, перерождаться в любовь. Он может полностью осознавать свою потреб­ность не связывать себя ни с кем. Или же в качестве причины прекращения отношений он может выставлять удовлетворенное любопытство. Он ска­жет, что любопытство повлекло его к той или другой женщине, а теперь он получил новые впечатления, и она его больше не интересует. В таких слу­чаях он относится к женщинам, как к новому ландшафту или новому Kpyi у людей. Теперь он их знает, и они ему больше не интересны, так что он поищет что-нибудь еще. Это больше, чем просто рационализация его отъ-единенности. Свою наблюдательскую позицию он проводит более созна­тельно и более последовательно, чем другие, что иногда создает ошибочное впечатление вкуса к жизни.

В некоторых случаях он вообще исключает секс из жизни — удушив все желания в этом отношении. Тогда у него может не быть даже эротических фантазий, или, если они все-таки остаются, эчи обрывки фантазий — вот и все, что составляет его сексуальную жизнь. ei о реальный контакт с други­ми остается то1да на уровне отдаленного дружеско! о интереса.

Когда у не! о все-таки складываю! ся продолжительные отношения, он и в них должен сохранять дистанцию. В этом отношении он — полная проти-вопопожность смиренному типу, с его потребностью слиться с партнером. Сохранять дистанцию он может разными путями. Он может исключить секс, как слишком интимную вещь для постоянных отношений, и удов­летворять свои сексуальные потребности с чужими людьми. И наоборот, он может ограничить отношения сексуальными контактами, не деля дру­гие переживания с партнером**. В браке он может быть внимателен

* Подобнее о природе отъединенности см К Хорни “.Наши внутренние конфликты”

Глава 5 “Уход от людей”

** Фрейд отмечал это явление, он считал его особенностью мужской сексуальности и пытал­ся объяснить на основе двойственной установки мужчины по отношению к своей матери. 3 Фрейд “Об унижении любовной жизни”

-227—

Карен Хорни. Невроз и личностный рост

к партнеру, но никогда не говорить с ним о себе. Он может настаивать на том, чтобы добрая часть времени принадлежала ему одному, или на том. чтобы путешествовать одному. Он может ограничить отношения выход­ными днями или совместными поездками.

Я хочу сделать здесь одно замечание, значение которого станет ясно позднее. Боязнь эмоциональной вовлеченности — это не то же самое, что отсутствие положительных чувств. Напротив, ему не нужно было бы так строго стоять на страже своего покоя, если бы у него был общий запрет на нежные чувства. У него могут быть глубокие чувства, но они должны оста­ваться его внутренней святыней. Это его личное и больше ничье дело. В этом отношении он отличается от высокомерно-мстительного типа, кото­рый тоже замкнут, но бессознательно отучил себя от положительных чувств. Он отличается от него и тем, что не хочет сближения с другими через трения или столкновения, тогда как высокомерный тип скор на гнев, и битва — его родная стихия.

Другая характеристика “отставного” человека — его сверхчувстви­тельность к влиянию, давлению, принуждению или узам любого рода. Это имеет прямое отношение к его отъединенности. Даже до начала каких-то личных отношений или коллективной деятельности у него может возник­нуть страх перед продолжительной связью. И вопрос о том, как он сможет от нее освободиться, встает перед ним, когда ее еще и нет. Перед женитьбой этот страх может дойти до паники.

Что именно он почувствует принуждением и возмутится, может быть самым различным. Это может быть любое соглашение: договор о найме в аренду жилья, долгосрочный контракт. Это может быть физическое дав­ление, даже от воротничка, пояса, туфель. Может быть кто-то загоражи­вает ему вид. Он может возмутиться, что другие от него чего-то ждут, или возможно, что ждут — Рождественских подарков, писем, оплаты счетов в определенное время. Это может распространяться на общественные институты, уличное движение, условные соглашения, распоряжения прави­тельства. Он не борется против всего этого — он не боец; но внутри себя он бунтует и может сознательно или бессознательно фрустрировать других в своей пассивной манере — не отвечая или забывая.

Его чувствительность к принуждению связана с его инертностью и огра­ничением желаний. Так как ему с места сдвинуться неохота, он может счесть любое ожидание, что он что-то сделает, принуждением, даже если это явно в его интересах. Связь с ограничением желаний более сложная. Он боится, и не без причины, что кто угодно, с более сильными, чем у него, желаниями, может легко навязать ему что угодно и толкнуть его на что угодно, одной своей большей решимостью. Но здесь действует и вынесение вовне. Не чувствуя собственных желаний или предпочтений, он легко соч­тет, что уступает желаниям другого человека, когда, на самом деле, сле­дует за собственными. Возьмем иллюстрацию из обычной жизни: молодого

— 228 -

Глава 11. Решение “уйти в отставку”: зов свободы

человека пригласили на вечер в тот день, когда он должен был встретиться со своей девушкой. Однако в то время он не так видел ситуацию. Он отпра­вился к девушке, считая, что “уступает” ее желанию, и возмущаясь “при­нуждением” с ее стороны. Очень умный пациент охарактеризовал весь про­цесс так: “Природа не терпит пустоты”. Когда молчат твои желания, вры­ваются желания других”. Мы можем добавить: желания существующие, пред- полагаемые или перенесенные на них.

Чувствительность к принуждению представляет реальную трудность при анализе, тем большую, чем больше в пациенте не просто негативного отношения, а негативизма. Он может таить нескончаемые подозрения, что аналитик хочет на него повлиять и переделать его по заранее заготовлен­ному образцу. Эти подозрения тем меньше доступны для анализа, чем боль­ше инертность пациента не дает ему проверить любое предположение ана­литика, о чем тот его все время просит. На почве того, что аналитик оказы­вает на него недолжное влияние, он может отвергать любой вопрос, утверждение или интерпретацию, которые явно или неявно атакуют какую-то его невротическую позицию. Прогресс в этом отношении тем труднее, что он не будет долгое время высказывать никаких подозрений, поскольку не любит трений. Он может просто считать, что все это личные предрассуд­ки аналитика или его хобби. Так что не надо беспокоиться об этом, и мож­но все это пренебрежительно отбросить в сторону. Аналитик, например, может предположить, что стоит исследовать отношения пациента с людьми. Пациент немедленно настораживается, тайно думая, что аналитик хочет пробудить в нем стадные инстинкты.

И последнее, что сопутствует “уходу в отставку”,— это отвращение к переменам, ко всему новому. Оно тоже может быть очень разным по форме и силе. Чем сильнее инертность, тем сильнее ужас перед риском перемен и необходимыми усилиями. Он лучше смирится со status quo (будь это работа, жилье, начальник или супруг), чем будет что-то менять. Не приходит ему в голову и то, что он мог бы своими силами улучшить ситуацию. Можно переставить мебель, больше времени отдыхать, больше помогать жене. Предложения такого сорта он встречает с вежливым рав­нодушием. Помимо инертности за эту установку отвечают еще два фак­тора. Поскольку он не ждет многого от любой ситуации, его побужде­ние изменить ее в любом случае невысоко. И он склонен относиться к любому положению вещей как к неизменяемому. Это просто такой чело­век, конституция у него такая. Жизнь такая — это судьба. Хотя он не жалуется на ситуацию, которая была бы невыносима для большинства, его смирение с положением вещей часто похоже на мученичество смирен­ного типа. Но это чисто внешнее сходство: источники смирения совер­шенно различные.

Приведенные мной примеры отвращения к переменам до сих пор каса­лись внешних предметов. Однако я не считаю это основной характери­стикой “отставки”. Нежелание менять что-либо в окружении в некоторых

—229—

Карен Хорни. Невроз и личностный рост

случаях очень заметно, но в других создается противоположное впечат­ление — неугомонного, не находящего себе покоя человека. Но во всех слу­чаях есть выраженное отвращение к внутренним изменениям. Некоторым образом это свойственно всем неврозам*, но это отвращение обычно отно­сится к тому, чтобы взяться за изменение специфических факторов, отно­сящихся, в основном, к принятому главному решению. Это столь же верно и для типа, который мы рассматриваем, но, в силу статичной концепции Собственного Я, укорененной в природе решения “уйти в отставку”, его отталкивает сама идея перемен. Самая суть этого решения — удалиться от активной жизни, активных желаний, стремлений, планов, усилий и дейст­вий. Его восприятие других, как все тех же, неизменных,— отражение ею взгляда на себя самого, неважно, сколько бы он ни говорил об эволюции. или даже интеллектуально принимал ее идею. Анализ, по уго убеждению, должен быть однократным разоблачением, которое, случившись, изменит вещи к лучшему раз и навсегда. Вначале ему чуждо представление о том, что это процесс, в ходе которого к проблеме подходят с разных сторон, видят все новые связи, открывают все новые ее значения, пока не доходят до ее корней и что-то меняется изнутри.

Вся установка на “уход в отставку” может быть сознательной; в этих случаях ее рассматривают как высшую мудрость. Но чаще, по моему опыту, в ней не отдают себе отчета, и человек знает лишь о некоторых ее аспектах, упомянутых здесь — хотя, как мы сейчас увидим, он может выбирать для них другие слова, потому что видит их в ином свете. Чаще всего, он знает только о своей замкнутости и чувствительности к принуждению. Но, как и везде, где затронуты невротические потребности, мы можем распознать природу потребностей “ушедшего в отставку”, наблюдая, когда он реаги­рует на фрустрацию, когда становится беспокойным или устает, отчаива­ется, впадает в панику или возмущается.

Для аналитика знание основных характеристик типа очень полезно — оно поможет быстро оценить картину в целом. Когда та или иная характе­ристика привлекает наше внимание, мы должны поискать остальные; и, вполне вероятно, найдем их. Как я старалась показать, это не бессвязные куски, а тесно переплетенная структура. Это картина очень цельная и последовательная в своей композиции, и выглядит она, как выдержанная в едином колорите.

Теперь мы попытаемся прийти к пониманию динамики картины, ее смысла и истории. Пока что мы видели, что “уход в отставкку” представ­ляет собой главное решение внутрипсихических конфликтов путем удале­ния от них. При первом взгляде у нас создалось впечатление, что “ушед­ший в отставку” главным образом отказался от своего честолюбия. Эту сторону решения он сам часто подчеркивает и склонен считать ее клю­чом к ходу своего развития. Иногда история его жизни также подтверж-

К. Хорни. “Самоанализ”. Глава 10. “Работа с сопротивлением”. —230—

Глава 11. Решение “уйти в отставку”: зов свободы

дает, видимым образом, такое впечатление, поскольку в ней может быть заметна перемена в этом отношении. В подростковом возрасте, или где-то около этого, он часто делает многое, из чего видны значительная энергия и одаренность. Он может быть находчив, может преодолеть экономи­ческие препятствия и завоевать свое место в обществе. Он может быть честолюбивым в школе, первым в классе, отличаться в дискуссиях или в каких-то прогрессивних политических движениях. По крайней мере, час­то бывает такой период, когда он сравнительно оживлен, многим инте­ресуется, восстает против традиций, в которых рос, и думает о сверше­ниях в будущем.

За этим часто следует период упадка: тревоги, депрессии, отчаяния из-за какой-то неудачи или неблагоприятной жизненной ситуации, в которую он попал именно из-за своего бунтарского порыва. Кажется, что именно здесь и расплющилась задорная кривая его жизни. Люди говорят, что он “привык” и “успокоился”. Некоторые замечают, что он, по молодости, рвался в небеса, а теперь спустился на землю. А это “естественный” ход вещей. Другие, поумнее, беспокоятся о нем. Потому что он, видимо, утра­тил вкус к жизни, интерес ко многому и успокоился на гораздо меньшем, чем сулили его дарования и возможности. Что с ним такое? Конечно, ряд несчастий или лишений может подрезать крылья человеку. Но в тех слу­чаях, которые я имею в виду, обстоятельства не были слишком неблагопри­ятны, чтобы все можно было списать на них. Следовательно, определяю­щим фактором должен был послужить психологический дистресс. Однако и такой ответ не может нас удовлетворить, поскольку мы вспомним о дру­гих людях, которые тоже пережили период внутренних метаний, но вышли из него иными. На самом деле перемена — результат не конфликтов или их размаха, а, скорее, того способа, которым был достигнут мир с самим собой. Он попробовал на вкус свои внутренние конфликты — и решил от них уйти. Почему он выбрал именно этот путь решения, расскажет его предшествующая история, о которой речь пойдет позже. Сперва нам нужна более ясная картина его ухода.

Давайте сперва посмотрим на главный внутренний конфликт между влечением к захвату и влечением к смирению. У двух типов личности, кото­рые обсуждались в предшествующих трех главах, одно их этих влечений находится на переднем плане, а другое подавлено. Но если верх берет реше­ние “уйти в отставку”, типичная картина этого конфликта будет совсем иной. Видимым образом не подавляются склонности ни к захвату, ни к сми­рению. Считая, что мы знакомы с их проявлениями и последствиями, нам не трудно ни наблюдать их, ни осознать (до некоторой степени). Фактически, если бы мы настаивали на том, чтобы все неврозы классифицировать либо как “смирение”, либо как “захват”, мы бы не могли решить, к какой катего­рии отнести “отставку”. Мы могли бы только сказать, что, как правило, одна или другая склонность превалирует или в смысле ее близости к осоз­нанию, или в смысле ее большей силы. Индивидуальные различия внутри

—231 —

Карен Хорни. Невроз и личностный рост

группы зависят отчасти от этого превалирования. Однако иногда они пред­ставляются достаточно сбалансированными.

Склонность к захвату может сказываться в том, что у данного типа лич­ности бывают фантазии о величии: в воображении он делает что-то гранди­озное или обладает необычайными качествами. Более того, он часто считает себя выше других, и это заметно по его поведению или по преувеличенному чувству собственного достоинства. В своем самоощущении он может быть склонен быть своим горделивым Собственным Я. Но качества, которыми он гордится, в контрасте с захватническим типом, поставлены на службу “ухо­да в отставку”. Он гордится своей замкнутостью, “стоицизмом”, самодос­таточностью, нелюбовью к принуждению, своей позицией “над схваткой”. Он может достаточно хорошо осознавать свои требования и эффективно проводить их в жизнь. Однако их содержание отличается особым характе­ром, поскольку проистекают они из потребности защитить свою башню из слоновой кости. Он считает, что имеет право на то, чтобы другие не лезли в его частную жизнь, не ждали от него ничего и не беспокоили его, имеет право быть освобожденным от необходимости зарабатывать на жизнь и от ответственности. И наконец, захватнические склонности могут быть видны в некоторых вторичных образованиях, развившихся из его основного “ухо­да в отставку”, таких как преувеличенная забота о своем престиже или открытый бунт.

Но эти захватнические склонности больше не представляют активную силу, поскольку он отказался от своего честолюбия в смысле отказа от любого активного преследования честолюбивых целей и от активного стремления к ним. Он решил не желать этого и даже не пытаться чего-то достичь. Если он способен к продуктивной работе, он может делать ее с величайшим отвращением или с явным пренебрежением к тому, что хочет или ценит мир вокруг него. Это характерно для группы открытых “бунтов­щиков”. Не хочет он предпринимать и никаких активных или агрессивных действий ради реванша или мстительного торжества; он отбросил влечение к реальной власти. На самом деле, в полном соответствии с его “отстав­кой”, идея лидерства, влияния на людей или манипулирования ими ему довольно противна.

С другой стороны, если на переднем плане присутствует склонность к смирению, “ушедший в отставку” склонен к низкой самооценке. Он может быть кротким и не считать себя особенно важным лицом. У него могут быть установки, которые мы вряд ли признали бы смирением, если бы не разбирали так подробно решение о полном смирении. Он часто остро чувствует потребности других людей и тратит добрую часть жизни на помощь или услуги другим. Он часто беззащитен перед натиском или навяз­чивостью и скорее примет вину на себя, чем обвинит других. Он может очень бояться задеть чьи-то чувства. Он склонен к уступкам. Эта последняя склонность, однако, определяется не потребностью в привязанности, как у смиренного типа, а потребностью избежать трений. Есть у него и подспуд­ные страхи, указывающие, что он боится потенциальной силы тенденции

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: