Главная

Популярная публикация

Научная публикация

Случайная публикация

Обратная связь

ТОР 5 статей:

Методические подходы к анализу финансового состояния предприятия

Проблема периодизации русской литературы ХХ века. Краткая характеристика второй половины ХХ века

Ценовые и неценовые факторы

Характеристика шлифовальных кругов и ее маркировка

Служебные части речи. Предлог. Союз. Частицы

КАТЕГОРИИ:






МАЛЕНЬКИЙ ДРУГ, ЛОЖНЫЕ СЛУХИ, ТАЙНЫЙ ДОНОС НА БИМА.




ОТСТУПЛЕНИЕ АВТОРА В школе, делясь новостями, ребятишки на первой же переменераспространили слух: есть в их дворе собака - ходила на четырех ногах, атеперь на трех, и худущая прехудущая, а была не худущая, и она былагладкая, а теперь взлохмаченная, была веселая, а теперь унылая, и зовут ееБим. Хозяина увезли в Москву на операцию, а водит ее теперь бабушкаСтепановна. Слух дошел до одного из учителей методистов, тот на очередномрайонном собрании работников просвещения осветил это на следующий день винтересном выступлении приблизительно так: растет молодой поколениеотличное, оно "приобщается к идее доброты, включающей в себя жалость, кактаковую, ко всему живущему на земле". Все это он подтвердил глубоким,опять же, интересом одной школы даже к какой-то неизвестной собаке счерным ухом, хозяина которой надолго положили на операцию. Три дня подряд во всех школах района города учителя говорили детям ожалости к животным и рассказывали, как хорошо и тепло отнеслись в школеномер такой-то к собаке. Но наиболее осторожные, однако, предупреждали,что собака, в таком случае, не должна быть бешеной, чего и следуетостерегаться. В школе, где учился Толик, учительница рассказывала об этомже, но просто и душевно. - Ну, подумайте, дети, вы только подумайте! - говорила она. -Какой-то жестокий человек оторвал у собаки ногу. (Так несколько изменилсяслух уже среди учителей: слух есть слух!) Это недостойно советскогочеловека! А несчастная собачка с черным ухом навеки калека. - Она нашла втетради нужную страничку и продолжала: теперь, дети, напишем сочинение,маленькое и теплое, на свободную тему: "Я люблю животных". Для свободногоизложения и для того, чтобы вы чего-нибудь не напутали, вот вампланчик-вопросник. И она написала мелом на доске, глядя в тетрадку: 1. Как зовут вашу собаку? 2. Белая она, черная или какая? 3. Острые у нее уши или вислые? 4. С хвостом она или коротышкой? 5. Какой она породы, если это известно? 6. Ласковая она или злая? 7. Играешь ли ты с ней, а если играешь, то как? 8. Кусается она или нет? Если кусает, то - кого? 9. Любят ли ее папа и мама? 10. За что ты любишь собаку? 11. Как ты относишься к другим животным (куры, гуси, овцы, олени,мыши и другие)? 12. Видел ли ты когда-нибудь лося? 13. Почему корову доят, а лося нет (домашние животные и дикие)? 14. Надо ли любить животных? Толик сидел как на иголках, он не мог ничего писать. В общей тишинеон спросил, не выдержав: - Анпална, а как зовут собаку с черным ухом? Учительница посмотрела в блокнот и ответила: - Бем. - Бим! - крикнул Толик, взбудоражив этим возгласом весь класс. -Отпустите меня, Анпална. Пожалуйста! Я пойду искать Бима, я его знаю - оночень добрый. Пожалуйста! - просил он жалобно, готовый в благодарностицеловать руки Анпалне. - Толя! - строго обратилась к нему Анна Павловна. - Ты мешаешь другимработать. Думай и пиши сочинение. Толик сел. Он смотрел на чистый лист тетради, а видел Бима. Казалось,он сосредоточился на свободной теме вместе со всеми, но он написал толькоодно заглавие: "Я люблю животных". Лишь незадолго до звонка он началбыстро-быстро сочинять ответы. Даже и после звонка он на некоторое времязадержался, а Анна Павловна, как обычно в таких случаях, сидела за столоми терпеливо ждала. Наконец Толик, мрачный, неизвестно чем недовольный,положил перед Анной Павловной свое сочинение. И вышел. Его работа, таким образом, была сдана самой последней, поэтому, как ивсегда, Анна Павловна прочитала ее самой первой (сверху лежит). Толик точно, даже с превышением, ответил на все вопросы свободнойтемы. Его творчество включало даже и поэтические опыты, хотя и с явнымплагиатом из популярной песенки, знакомой каждому малышу. В общем же всевыглядело так:

Я ЛЮБЛЮ ЖИВОТНЫХ

Ее зовут Бим. Она белая с черным ухом. Уши вислые. Хвост настоящий.Порода охотничья, не овчарка. Ласковая. Играл один раз, но какой-тодядька-зуда увел, дурной старикан и неподобный ни на что. Не кусается.Мама и папа ее любить не могут, она чужая, с желтой табличкой на шее. Зачто люблю, не знаю, просто так. Кур, гусей, овцы, олени, мыши люблю, номышей боюсь. Лося пока не видел, они в городе не живут. Корову доят, чтобыбыло молоко в магазинах и чтобы выполнялся план. ("А ведь он дефективный!"- Подумала Анна Павловна.) Лося не доят потому, что в магазинах не бываетлосинового молока и оно никому не нужно. Животных любить надо, а собака -лучший друг человека. Я сочинил песенку сейчас: И лось хорошо, И олень хорошо, И мышь хорошо, А собака лучше. Еще я заводил морских свинок, но мама сказала, они очень пахучие вквартире, нос зажимай, и отдала их чужой девочке. А Бима я все равнонайду, пусть даже вы меня и не отпустите. Все равно найду, сказал найду инайду. Хоть вы Анна Павловна, мне все равно". У Анны Павловны глаза на лоб полезли: "Он же из рамок вон выскочил!Он же черт-те о чем думает. В тихом омуте..." Последнюю мысль она не сталадодумывать дальше, так-как была педагогом, а просто, с сознанием долга,поставила двойку. Вот ведь как оно выходит. Анна Павловна была на хорошем счету, детиее, похоже, любили и слушались, за исключением некоторых, без каковых,впрочем, не обходится ни в одном классе. Воспитание - штука сложная,сложнейшая, скажу я вам, потому, видно, Толик и написал такое, одно изпервых своих, сочинение: просто-напросто от необъяснимой обиды и, конечно,несознательно, если иметь в виду, что о морских свинках и об Анне Павловненикаких вопросов в теме не было. Может быть, с возрастом он и поймет своюошибку детства, но пока ему этого не сообразить. Он даже не пришел в класспосле перемены. А это уже - ЧП! Толик поехал из своего нового района в другой, старый, в ту школу...И допытался таки у ребят обо всем: когда они видели Бима и где он живет. Крадости своей, он узнал также, что нога вовсе не оторвана, а только висит.И пошел с ребятами в тот дом, к Биму. Он нажал кнопку звонка. Бим ответил вопросом: "Гав! (Кто там?)" - Это я - Толик! - крикнул гость. Потом услышал, как Бим, прислонивнос к щели, фыркал и втягивал воздух. - Бим, это я - Толик. Бим взвизгнул, залаял. Так он кричал: "Здравствуй, Толик!" И мальчик его понял, впервые понял фразу из собачьего языка. Степановна, услышав лай и разговор человека с собакой, вышла: - Ты чего, мальчик? - Я - к Биму. Выяснилось все без труда. Они вошли вдвоем. Толик не узнал Бима: поджарый, без живота, свалявшаяся шерсть,кособокая походка, выпирающие наружу ребра - нет, это не Бим. Но глаза,умные и полные ласки, сказали: "Я - Бим". Толик присел на корточки и дал волю собаке. Бим, обнюхивая его, лизалпиджачок, подбородок, руки и наконец положил мордаху на носок ботинкаТолика. Казалось, он успокоился. Все рассказала Степановна Толику, незнакомому мальчику, все, чтознала о Биме и об Иване Иваныче, но не могла только объяснить, где и ктораздавил лапу. - Судьба, - определила она. - И у каждой собаки - своя судьба. Говорила она с мальчиком спокойно, хоть и с горечью, не кичась своейстаростью и не подозревая своего большого жизненного опыта, на равных. - А где табличка? - спросил Толик. - Была же. Я читал. - Была. Тебя как звать-то? - Толик. - Толик - это хорошо... Была. Кто-то снял, стало быть. Толик подумал: "Он снял, серый дядька". Но все-таки вслух непроизнес, поскольку не был еще уверен в этом. - И что я с ним буду делать, господи? - спросила Степановна, глядя наБима. - И жалко-то, и что делать - не знаю. Витинара бы ему. - Ветеринара, - поправил Толик, тоже не ощущая своего превосходства,и ответил на вопрос "что делать": я буду приходить каждый день послешколы, буду его водить. Можно? Так нашелся у Бима новый маленький друг. Он ежедневно, после обеда,ехал через весь город к Биму, ходил с ним по двору, по улицам, по парку и,к удовольствию всех ребят, говорил гордо: - Собака - лучший друг человека. Смысл в этих словах был совсем иным, чем в сочинении, написанном отобиды. Но твердо решил Толик: найти того серого дядьку и поговоритьначистоту. В своем новом районе он стал его подкарауливать. И так-такивстретил лицом к лицу. - Дяденька, - спросил он, приподняв козырек фуражки и заложив руки заспину, - зачем вы сняли табличку с Бима? - Ты что, очумел, мальчик? - ответил тот вопросом на вопрос. - Вы же его увели с табличкой. Я видел не один. - И отпустил с табличкой. Он же меня укусил! Небось отпустишь, есликусается, как волк. - Вы, дяденька, врете: Бим ласковый пес. - Я? Я вру, щенок?.. Где твои родители? Где твои родители? Говори! -присучился он. Отчасти серый был прав. Именно отчасти: он не врал, что был укушенБимом, и имел полное право возмущаться, но он врал, что будто бы не снималтабличку с ошейника. Первопричиной происшедшего он считал укус Бима, но неснятие таблички, а перестановка местами причины и следствия всегда оченьвыгодный прием доказательства. Он был глубоко убежден, что говорит правду,но то, что он говорил н_е в_с_ю п_р_а_в_д_у, - это его уже не касалось. Акто знает, где она, причина, и где следствие: собака укусила сначала илитабличка снята сперва? Это так и останется тайной для всех. Но Толик былглубоко убежден в том, что Бим укусить серого не мог, потому что он -человек, а не заяц какой-нибудь или лисица. Потому он и повторил еще раз: - Бы обманываете меня, дяденька. Это - стыдно. - Бр-рысь! - гавкнул дядька. И ушел, прихрамывая и отставляя зад всторону (видимо, здорово тяпнул его Бим). Удивительно, как бывают правы обе стороны, когда один говоритполуправду, а другой не знает второй половины правды. Серый же шел и думал: "Пойдет с теми сопляками в милицию, доложит,они придут, увидят коллекцию... Нет, юбилейный, пятисотый, не отдам. Занего можно дать двадцать знаков любых". И он решил: "Лучший вид обороны -нападение". Дома он написал заявление, а затем отнес его в ветеринарный пункт.Там прочитали: "...Бежала собака (беспородный сеттер с черным ухом), с разлетуукусила, вырвала из соответствующего места моего организма кусок мяса иубежала дальше... Бежала она как бешеная, опустивши хвост, и голову кземле, глаза были налиты кровью... Либо ее изловить и уничтожить, на чтодать распоряжение бригаде ловцов бродячих собак, либо я буду жаловатьсявыше на ваш бюрократизм и бездушие в деятельности..." И т. Д. Ветврач заволновался: - Куда укусила? Когда? Где? При каких обстоятельствах? Серый врал, как заправский сочинитель, только без малейшеговоображения. Для врача же все было ясно из личного документа укушенного, аименно: укушен бродячей собакой на улице! Он снял трубку телефона и вызвалдежурного пастеровского пункта. Вскоре, буквально через несколько минут, приехала на автомобилеженщина врач, спустила брюки серого, глянула, спросила: - Сколько дней прошло? - Дней десять, - ответил невольный пациент. - Через четыре дня сбеситесь, - категорически утвердила врач. Но таккак пациент ничуть не заволновался от такого приговора, у нее возникли,видимо, какие-то сомнения, что ли, и она спросила: - А сколько месяцев выне купались? - Что же вы наделали! - воскликнула женщина, еще раз присмотревшись кране. - На пункт, на пункт, на пункт! Немедленно уколы против бешенства...В живот... В течение шести месяцев. - Да вы что, очертенели! - взревел серый дядька. - Ничего не очертенели, - спокойно обрезал его ветврач, - неподчинитесь - будем силой действовать, через милицию, дома вас возьмут,если вы такой темный человек. - Я? Темный человек?! - вскричал серый. - Да вы знаете, где я в своевремя работал?! - Меня это не касается, - ответила врач. - На пункт! - добавила онаеще строже, чем прежде. Теперь доносчик регулярно должен был ходить на уколы в определенныедни и часы. Мало приятно, попал как кур во щи: кобель - за задницу, адоктора - в живот. А дальше было так. Как уж они сошлись с теткой той - неизвестно, но как-то сошлись.Может быть, они были знакомы давно (пожалуй, так оно и было), но в тотдень они встретились на улице. Такие чуют друг друга так же, как рыбакрыбака, дурак дурака, а клеветник клеветника. Сошлись, значит, иразговорились. Выяснилось, что он кособочится от укуса собаки с чернымухом. - Да я же ее знаю! Ей богу, знаю! - всхрапнула тетка. - И менякусала. Серый-то знал, что она врет, однако же сказал так: - Я лично написал заявление, чтобы ее изловили и уничтожили. Такподсказывает мне совесть. - И правильно подсказывает! - с воодушевлением поддержала тетка. - А вы тоже напишите... Если, конечно, вы честный человек. - Я? Я не отступлю! И она в тот же день отнесла заявление туда же в ветеринарный пункт. Вглубине души серый думал (про себя думал): "Раз соврала, то пусть ка тебядоктора - в животик". Он не любил, когда е_м_у говорили неправду, игордился этим. Ну, тетка и попала тоже как кур во щи: вопила, ругалась,врала по мере надобности, в частности про то, что ранка была небольшая иуже зажила, тыкала пальцем в старый шрамчик на руке и еще кричала, чтоона, как честная советская женщина, написала для пользы дела, а ее за тонаказывают в живот. Странно, но почему-то ее отпустили, записав адрес, и сказали: мол,заедем завтра на дом для выяснения. Как бы там ни было, но теткавозненавидела Бима лютой ненавистью, серого - тоже, но несколько меньше,хотя он и подвел ее под монастырь. В связи с такими двумя заявлениями через два дня в областной газетепоявилось объявление: "Есть основание полагать: собака, беспородный сеттер, ухо черное,кусает прохожих. Знающих местопребывание таковой, а также укушенных просимсообщить по адресу... На предмет изловления для анализа и ликвидациивозможных последствий. Граждане! Берегите свое здоровье и здоровье других- не молчите"... И т. п. В ближайшие дни немедленно посыпались письма читателей. В одном изних сообщалось: "...(Такого-то числа и месяца сего года)... Бежала собака внаправлении к вокзалу (беспородный сеттер, ухо черное), она не разбираланичего и перла напрямую, так здоровые духом собаки не бегают - напрямуюили наискосок через площадь, а обходя препятствия или предметы,встречающиеся на пути следования. Хвост был опущен вниз, и морда быладействительно опущена вниз. Вышеупомянутая собака (беспородный сеттер,черное ухо) вполне опасна, может укусить любого гражданина советскогосоюза и даже иностранного туриста, каковые есть, а потому ее следуетловить и ликвидировать без никаких исследований, о каковых упомянуто вобъявлении вашей уважаемой нами газете". Под петицией стояло двенадцать подписей. Были и другие письма (всех не упомянешь). Ну, например, такое:"...Точно такая же собака, но без черного уха, бежала тоже напрямую"...Или: "Город забит собаками, а которая из них бешеная, понять невозможноникак". Или: "И вовсе та собака не бешеная, сами вы бешеные, витинары".Или: "Если облисполком не может поставить на широкую ногу организациюпланомерного, рассчитанного на год, уничтожения собак, то куда мы идем,товарищ редактор? Где план? Где действенная критика и почему вы к ней неприслушиваетесь? Хлебы-то мы умеем печь, а вот охранить здоровьетрудящегося гражданина - кишка тонка. Я - честный человек и говорю всегдав глаза одну матку-правду. И не боюсь я никого, кстати. А вы подумайте надтеми моими словами. Мне уже терпеть нету мочи: пишешь, пишешь, а толкуноль". в общем, писем было так много, что развернулась дискуссия, следствиемчего явилась редакционная статья "Том в квартире", где приводилисьвыдержки из письма доцента пединститута. Тот доцент был явнымсобаконенавистником. Почему это так, трудно догадаться, но воспитательноезначение для детей и юношества его высказывание имело огромное: если ониего поймут правильно, то с малых лет будут душить собак, заботясь оздоровье трудящихся, а на человека, содержащего дома собаку, будутколлективно и дружно кричать на улице: "Бездельник!" (таким словом доцентобозвал людей, любящих собак), "грязнуля!" (тоже творчество того доцента). Как уже сказано выше, всех писем перечислить не представляетсявозможным, но одно приведем все таки, последнее. Оно было из двух строк.Читатель просто задал вопрос: "А на обоих ухах по черному если - бить?" Тобыл читатель практик, далекий от абстрактного восприятия мира. Но тем неменее это письмо не попало ни в статью, ни вообще на страницы печати идаже осталось без ответа. Только подумать! Какое неуважение к запросамчеловека, предлагающего свои услуги. Есть, есть еще читатель отзывчивый, не перевелся, слава богу. Такойчитатель не пропустит возможности высказаться и заклеймить. Так вот и внашей истории: Бима искали уже по всему городу, опорочили добрую собаку. Аза что? Ладно: путь он укусил, скажем, - это правда, а обстоятельства приукушении и то, что он бешеный, - это сущая неправда. Заботливый читательсмешал все это вместе не по своей вине: он не подозревал клеветы, а у неехоть и короткие, но зато прочные ноги. Но редактор вовремя заметил, что дискуссия эта - стихийная,вызванная, видимо, укушенным человеком, дискуссия вовсе не организованная,а самотечная. И он поступил мудро - дал объявление нонпарелью (темшрифтом, какой никогда не пропустит устойчивый читатель): "Собака ЧерноеУхо - поймана. Редакция прекращает дискуссию на эту тему. Рукописи невозвращаются". Редактор тот был юморист, чего "читатель-борец" терпеть не может. Но то была неправда: Бима никто не изловил. Просто-напросто Толик,узнав в школе про объявление, нашел перед вечером квартиру ветврача,позвонил, а когда ему открыли, сказал: - Я - от Черного Уха, от Бима. Выяснился вопрос незамедлительно: на следующий день Толик поехал кБиму и отвел его, трехногого, на ветеринарный пункт к врачу. Тот осмотрел,сказал: - Враки вся эта дискуссия. Собака не бешеная, а больная. Избитая иизуродованная. Эх, люди! - Зато осмотрел больную лапу, послушалвнутренности, выписал мазь для ноги, дал микстуру для внутренностей и,провожая друзей - мальчика и собаку, спросил на прощание: - Тебя как же зовут, герой? - Толик. - Ты хороший мужик, Толик. Молодец! Бим, уходя, тоже поблагодарил врача. От него пахло лекарствами, но онвовсе не был больной, а, наоборот, высокий, мужественный человек с добрымиглазами. "Хороший человек, - сказал ему Бим хвостом и взглядом. - Оченьхороший человек!"...Читатель друг! Не тот читатель, что мнит, будто без его клеймящихписем собаки поедят всех граждан и гражданок, нет - не тот. Другой - мойчитатель, к тебе обращаюсь. Прости, что в лирическо-оптимистическойповести о собаке я иногда напишу одну две сатирические картины. Не обвиняйв нарушении законов творчества, ибо у каждого писателя свои "законы". Необвиняй, дорогой, и в смешении жанров, ибо сама жизнь - смешение: добро изло, счастье и несчастье, смех и горе, правда и ложь живут рядом, и такблизко друг к другу, что иногда трудно отличить одно от другого. Хуже мнебыло бы, если б вдруг ты заметил у меня полуправду. Она похожа наполупустую бочку. А ведь разницу между полупустой и полуполной бочкойдоказывать нет смысла. Главное, я за то, чтобы писать обо всем, а не об одном и том же.Последнее вредно. Ты подумай! Если писать только о добре, то для зла - этонаходка, блеск; если писать только о счастье, то люди перестанут видетьнесчастных и в конце концов не будут их замечать, если писать только осерьезно-прекрасном, то люди перестанут смеяться над безобразным. Впрочем сказать, я ведь и пишу только о собаке. В подтверждение чемуследуют дальнейшие главы занимательных и, замечу кстати, не всегда веселыхисторий с нашим добрым Бимом.

ЗА ДЕНЬГИ

Благодаря стараниям Толика и Степановны Бим поправлялся. А неделичерез две лапа стала заживать, хотя и осталась разлапистой, широкой посравнению с остальными. Бим уже пробовал на нее наступить, но пока ещетак, немножко - только пробовал. Расчесанная Толиком шерсть придала Бимувполне пристойный вид. А вот голова стала болеть не переставая: от ударовсерого что-то в ней будто сместилось. Иной раз Бим испытывалголовокружение, тогда он останавливался, ждал в удивлении, что же с нимбудет, но потом, слава богу, прекращалось до следующего раза. Илиошеломленного несправедливостью, неожиданно, не сразу, а через некотороевремя, вдруг зашумит в ушах, закружится голова, заскочит не туда сердце, ион, покачиваясь, останавливается и ждет в горестном удивлении, что же сним будет. Потом действительно проходит, а иногда даже и не повторяется.Все бывает и все проходит. Человек - тоже животное, только болеечувствительное....Лишь поздней осенью, уже по устойчивым заморозкам, Бим пошел начетырех ногах, но так-таки и прихрамывал - нога почему-то стала чутькороче. Да, Бим остался калекой, хотя с головой дело будто бы и уладилось.Истинно: все бывает и все проходит. Это еще ничего бы, но хозяина-то нет и нет. И листок письма давно уженичем не пахнет, а лежит в углу как обыкновенная, всегда бесполезнаябумага. Бим уже мог бы снова искать друга, но Толик не спускал с поводка,когда с ним гулял. Толик все еще боялся и тогда объявления в газете, исерого дядьку, да и прохожие иногда спрашивали: "А не ты ли это собака,бешеная, с черным ухом?" Толик не отвечал и быстро уходил, оглядываясь. Онмог бы сказать: "Нет, не та собака" - и делу конец. Но он не умел лгать искрывать свои чувства - страх, опасение, сомнение и прочее даже наоборот,все это проявлялось открыто и прямо: ложь он называл ложью, правду -правдой. Более того, в нем зарождалось чувство юмора, как одного изспособов выражения справедливости, настоящего юмора, при котором смешноеговорится без тени улыбки хотя обладатель этого чувства может внутреннепочти плакать. Первым проявлением этого было то самое сочинение, сутикоторого он сам еще не понимал. Он еще не понимал как следует, он толькосмутно начинал догадываться кое о чем. Итак, мальчик в спортивных осенних брючках и желтых ботиночках, всветло-коричневом пиджачке и осенней ворсовой фуражечке каждый день, передвечером, шел с хромой собакой по одному и тому же маршруту. Он всегда былтакой чистенький и опрятный, что любой встречный думал: "Сразу видно - изкультурной семьи мальчишка". К нему уже стали привыкать ближайшие к егомаршруту жители, а некоторые из них спрашивали друг друга: "Чей же этотакой хороший и смирный мальчик?" С внучкой Степановны, Люсей, беленькой ровесницей, тихой и скромной,Толик подружился крепко, хотя почему-то и стеснялся брать ее на прогулки.Зато в квартире Иван Иваныча, они, бывало, забавлялись с Бимом, а тотплатил им преданной любовью и неотступным вниманием. Степановна тут-жесидела с вязаньем и радовалась, глядя на детей. Однажды они разравнивали Биму очесы на ногах и подвесок на хвосте, аЛюся спросила: - Твой папа тут, в городе? - Тут. Только его утром увозят на работу, а вечером привозят обратно,совсем уж поздно. Страшно устает! Говорит, "нервы напружинились доотказа". - А мама? - Маме всегда некогда. Всегда. То прачка приходит, то полотеры, топортниха, то телефон звонит без конца - никогда ей нету покоя. Даже народительское собрание вырваться не может. - Трудно, - вздохнув, подтвердила Люся чистосердечно, с грустинкой вглазах. Она ведь и задала Толику вопрос лишь потому, что всегда думала освоих папе и маме. Потому-то и сказала: - А мои папа и мама далеко.Самолетом улетели. Мы с бабушкой вдвоем... - и совсем весело добавила: - Унас два рубля в день, вот сколько! - Хватает, слава богу, - поддержала Степановна. - Десять буханокбелого хлеба купить можно. Куда там, а бывало-то давно-то - вспомнишь...Да что там! Аж муторно: сапоги мужнины, твоего дедушки, Люся, отдала забуханку... - А когда это было? - спросил Толик, удивленно вздернув бровки. - В гражданскую войну. Давно. Вас и на свете не было. Не дай бог вамтакого. Толик с удивлением смотрел на Люсю и на Степановну: для него былосовсем непонятно, как это так, чтобы папы и мамы не жили с детьми и чтобыкогда-то хлеб покупали за сапоги. Степановна угадала его мысли по взгляду: - Да и уехать нельзя: квартиру-то надо оберегать... А то отнимут...Теперь вот и эту тоже надо оберегать, пока приедет _И_в_а_н_ И_в_а_н_ы_ч_.А как же! Само собой: мы ж - соседы с _И_в_а_н_ И_в_а_н_ы_ч_е_м_. Бим присмотрелся к Степановне и догадался: Иван Иваныч есть! Но гдеон? Искать, надо искать. И он стал просить, чтобы его выпустили. Желаниеоказалось несбыточным. Он улегся у двери и стал ждать. Казалось, никто изприсутствующих ему не нужен. Ждать! - вот цель его существования. Искать иждать. Толик заметил, что бабушка Степановна говорит неправильно - "соседы",но теперь, в отличие от первой встречи, промолчал, потому что он ужеуважал старушку, хотя и не мог бы сказать, за что, если бы его спросить обэтом. Так просто - Люсина хорошая бабушка. Вот Бим, любит же онСтепановну. Толик так и спросил: - Бимка, ты любишь Степановну? Бим не только знал всех по имени, не только знал, что без имени нетни одного существа, даже самой паршивой собаки, но он точно исполнял,когда дети приказывали, чьи надо принести тапки. Он и теперь, по взглядуТолика и Степановны, по ее улыбке, понял, что речь идет именно о ней,потому подошел и положил ей голову на колени. Степановна раньше была равнодушна к собакам (собака и собака,делов-то!), а Бим заставил ее любить, заставил своей добротой, доверием иверностью своему другу человеку. Теплые и милые эти четыре существа в чужой квартире - три человека иодна собака. У Степановны на душе было тоже тепло и спокойно. Что еще надона старости! Потом, после, через много лет, Толик будет вспоминать этипредвечерние часы со светло-сиреневым окном. Будет. Конечно, будет, еслиего сердце останется открытым для людей и если пиявка недоверия неприсосется к его сердцу... Но в тот раз он спохватился: - Мне надо к девяти домой. В девять - спать, точно. Завтра я тебе,Люся, принесу альбом для рисования и чешские цветные карандаши - ни водном магазине таких ни за деньги, ни за сапоги не купишь. Заграничные! - Правда?! - обрадовалась Люся. - А ты папе-то сказал, куда ходишь? - спросила Степановна. - Не-ет. А что? - Надо сказать. Как же, Толик? Обязательно. - Он же не спрашивает. И мама не спрашивает. Я к девяти всегда дома. Когда Толик уходил, Бим очень, очень просил, чтобы выпустили, нотщетна была мольба. Его берегли и жалели, не учитывая того, что он страдали тосковал о друге, хотя и любил их. На следующий день Толик не пришел. А Люся так ждала его с альбомом икарандашами, каких не бывает в магазинах и какие не купить за деньги. Такждала! Она и Биму повторила несколько раз: - А Толика нет. Толик не идет. Бим, конечно же, понял ее беспокойство, да и время прихода Толика ужепрошло, потому он вместе с Люсей заглядывал через окно на улицу и ждал егос нетерпением. Но Толик не появился. "Сказал отцу", - подумала Степановна, а вслух произнесла: - Вот тебе и собака... Плохо нам будет без Толика. Кто же будетводить Бима? У Люси сжалось сердчишко, оно предсказывало что-то недоброе. - Плохо, - согласилась она дрожащим голосом. Бим подошел к ней, посмотрел на ладошки, закрывавшие личико, и чутьпроскулил (не надо, дескать, Люся, не надо). Он помнил, как Иван Иваныч,сидя за столом и опершись локтями, иногда тоже закрывал ладонями лицо. Этобыло плохо - Бим знал. Бим всегда в таких случаях подходил к нему, ахозяин гладил ему голову и говорил: "Спасибо, Бим, спасибо". Вот и Люсятоже: отняла ладошку от лица и погладила Бима по голове. - Ну, вот и все, Люсенька, вот и все. Зачем и плакать? Толик придет.Приедет, не тревожься, детка. Толик придет, - утешала бабушка. Бим подхромал к двери, будто хотел сказать: "Толик придет. Пойдемпоищем его". - Просится, - сказала Степановна. - Я уж стала его понимать. И неводить нельзя - живность же... Люся чуть вздернула подбородок и, как-то не похоже на себя, сказалатвердо: - Я поведу сама. Степановна вдруг заметила: взрослеет девочка не по дням, а по часам.И ей тоже стало горько оттого, что не пришел Толик....Девочка с собакой шла по улице. Навстречу - три мальчишки. - Девочка, девочка, - затараторил один из них, рыжий конопатик, -твоя собачка - мужичок или бабочка? - Дурак! - ответила коротко Люся. Все трое окружили Люсю с Бимом, а она готова была заплакать отпервого в ее жизни хамства. Но, увидев, что шерсть у Бима на холкевстопорщилась и он пригнул голову, вдруг осмелела и крикнула резко: - Пошли вон! Бим так гавкнул, так рванулся, что все трое посыпались в разныестороны. А конопатик, отбежав и обидевшись за свой собственный страх,закричал чибисиным голосом: - Э! Э! Девчонка с кобелем! Э! Бессовестная! Э! Люся побежала что было силы домой. Бим, конечно, за нею. Впервые вжизни он встретил плохого маленького человека-конопатика. После такого случая вновь стали выпускать Бима одного, по старому.Сначала Люся выходила за ним и, стоя за углом, следила, посвистывая помальчишески, чтобы далеко не отходил. Потом Степановна отпустила егоранним утром одного. С этого раза и вовсе он гулял один, а вечеромвозвращался и охотно ел. Надо же тому случиться! Как-то на перекрестке, на переходе черезтрамвайную линию, его кто-то окликнул: - Бим! Он оглянулся. Из двери трамвая высунулась знакомая вагоновожатая: - Бим, здравствуй? Бим подбежал и подал лапу. Это та же самая добрая женщина, что возилаБима с хозяином на охоту, до автобусной остановки. Она! - Что-то давно не видать хозяина? Или заболел И_в_а_н И_в_а_н_ы_ч? Бим вздрогнул: она знает, она, может быть, к нему и едет! Когда же вагон тронулся, он прыгнул туда через порожки. Женщинапассажир вскрикнула дико, мужчина заорал "поше-ел!", Некоторые смеялись,сочувствуя Биму. Вагоновожатая остановила трамвай, вышла из кабины,успокоила пассажиров (Бим определенно это заметил) и сказала Биму: - Уйди, Бим, уйди. Нельзя. - Легонько подтолкнула его и добавила: -Без хозяина нельзя. Без _И_в_а_н_а _И_в_а_н_ы_ч_а_ нельзя. Что ж поделать: нельзя, значит, нельзя. Бим сел, посидел мало-мало изатрусил в ту сторону, куда поехал трамвай. Тут они ездили с хозяином, тут- это точно, вот поворот у башни, вот постовой милиционер, - тут! Бим бежал по линии трамвая, не пересекая ее даже и на поворотах.Милиционер свистнул. Бим на ходу обернулся и побежал своей дорогой. Онуважал милиционеров: такие люди никогда его не обижали, ни разу, он помнили свой первый привод в милицию. Все помнил. Умный пес. Оттуда они пошли сДашей домой, и все было хорошо. Больше того, он не раз видел милиционера ссобакой - черная такая, сильно серьезная с первого взгляда, с нею он дажезнакомился когда-то на тротуаре. Иван Иваныч и милиционер подпустили ихдруг к другу и дали возможность поговорить вдоволь. "От него пахнет лесом", - сказала черная собака, глядя намилиционера. - Были вчера на охоте, - подтвердил Иван Иваныч. "Какая ты чистюля!" - сказал Бим Черному, завершая законную процедуруобнюхивания. "А как же иначе! Работа такая", - вилял обрубком хвоста черный. В знак наметившейся дружбы они даже расписались на одном и том жедереве, внизу. нет, милиционер - человек хороший, он собак любит, тут Бима непровести и не обмануть. И он бежал себе и бежал помаленьку вдоль трамвайной линии, но толькосбоку, так как помнил, что наступать на железные полосы нельзя - прижмутноги. У конечного кольца он дал круг по ходу трамвая и застопорил уостановки. Посидел, посмотрел: люди кругом все добрые. Так. Это ужехорошо. Отсюда они переходили с Иваном Иванычем улицу - вон к тому месту сдощечкой на столбе. Бим пошел туда не спеша и сел рядом с небольшойочередью, ожидающей автобуса. Присмотрелся: опять плохих людей не видать. Когда подошел автобус, очередь уползла в дверь, а Бим потопалпоследним, как и полагается всякой скромной собаке. - Ты куда? - вскричал шофер. Вдруг он глянул еще раз на Бима ипропел: - Постой, постой. Да ты мне знакомый. Бим точно понял, что это - тот друг, что взял бумажку из рук хозяина.И завилял хвостом. - Помнит, собачья душа! - воскликнул шофер. Потом подумал и позвалБим в кабину: - Ко мне! Бим уселся там, прижавшись к стеночке, чтобы не мешать, уселся вволнении: ведь именно этот шофер и вез их когда-то до леса, на охоту. Автобус рычал и рычал, ехал и ехал. Замолчал он у той остановки, гдеБим всегда выходил с Иваном Иванычем в лес. Тут-то Бим и загорелся! Онцарапался в дверь, скулил, просил слезно: "Выпусти. Мне сюда и надо". - Сидеть! - строго крикнул шофер. Бим подчинился. Автобус снова зарычал один из пассажиров подошел кшоферу и спросил, указывая на Бима: - Твоя собачка? - Моя, - ответил тот. - Ученая? - Не очень... Но умная. Видишь? Смотри: лежать! Бим лег. - Может, продашь собачку? Моя померла, а я стадо овец пасу. - Продам. - Сколько? - Четвертную. - Ого! - произнес пассажир и отошел, предварительно потрепав Бима заухо, приговаривая: - Хорошая собака, хорошая. Очень знакомы эти добрые слова Биму, слова хозяина. И он вильнулхвостом чужому. Бим теперь вовсе не знал, куда едет. Но, глядя в ветровое стекло изкабины, он примечал путь, как и всякая собака, едущая впервые по новомуместу: так уж у собак заведено - никогда не забывать обратный путь. Улюдей этот инстинкт с веками пропал или почти пропал. А зря. Очень полезноне забывать обратный путь. На одной из остановок тот хороший человек, от которого пахло травой,вышел из автобуса. Шофер тоже вышел, оставив Бима в кабине. Бим следил заним, не спуская взор. Вот шофер указал в сторону Бима, вот он взял заплечо хорошего человека, а тот, улыбнувшись, достал бумажки и отдал их,затем, перекинув рюкзак через плечо, вошел в кабину, снял с себя пояс,прицепил Бим за ошейник и сказал: - Ну, пойдем. - А в нескольких шагах от автобуса, обернувшись,спросил: - Зовут-то его как? Шофер вопросительно посмотрел на Бима, потом на покупателя и ответилуверенно: - Черное Ухо. - А ведь не твоя собака? Признайся. - Моя, моя. Черное Ухо, точно, - и поехал. Итак, Бим был продан за деньги. он понимал, что происходит не то, совсем не то. Но человек, пахнущийтравой, был явно добрый, и Бим пошел с ним рядом, печальный ирасстроенный. Шли, шли они молча, и вдруг тот человек обратился непосредственно кБиму: - Нет, ты не Черное Ухо: так собак не зовут. А найдется твой хозяин -отдаст мне мои пятнадцать рублей. Что за вопрос? Бим смотрел на него, склонив голову набок, будто хотел сказать: непонимаю тебя, человек. - А ты, брат, видать, с_о_б_а_к_а умная, х_о_р_о_ш_а_я. Вот и еще раз он сказал слова, так часто повторяемые хозяином. ТеперьБим завилял хвостом в знак благодарности за ласку. - Ну, раз такое дело, живи со мной, - заключил человек. И пошли они дальше. Раза два Бим в пути все же пытался упираться,натягивая поводок и указывал взглядом назад (отпусти, дескать, мне - нетуда). Человек останавливался, гладил пса, говорил: - Мало бы что... Мало бы что. Тут бы пустяк: хватить за поясок разок другой и - пополам. Но Бимзнал: поводок для того, чтобы за него водили, чтобы собака шла не дальше ине ближе положенного. И прекратил свои просьбы. Шли они сначала лесом. Деревья были задумчивыми и молчаливыми -голые, холодные, успокоенные морозцем, трава в лесу пожухлая, немощная иперепутанная, скучная. Тоска Биму, да и только. Потом потянулись озимые, ковром укрывшие землю, мягкие и веселые.Стало Биму тут немного легче: простор, неимоверно много неба, веселоепосвистывание человека рядом - это всегда было хорошо при Иване Иваныче.Но когда дорога пошла по зяби - опять веселого мало: земля черновато-сераяс крапинками мела, а комков на ней никаких. Казалась она мертвой, местамиполумертвой - распыленная, изношенная земля. Человек сошел с дороги, потоптал каблуком зябь и вздохнул. - Плохо, брат, - сказал он Биму. - Еще одна-две ч_е_р_н_ы_х_ б_у_р_и,и конец землице. _П_л_о_х_о, б_р_а_т... Слова "плохо, брат" Биму очень хорошо знакомы от Ивана Иваныча, и онзнал, что это означает уныние, печаль или "что-то не так", а слова "чернаябуря" он принял, как "Черное Ухо" в неизвестной ему интерпретации. Однакото, что это относится к земле, Биму понять недоступно. Человек явнодогадался об этом: - Конечно, ты - собака, и ты ничего не смыслишь. А кому скажешь? Вотя тебе, Ч_е_р_н_о_у_х, и жалуюсь... Погоди-ка!.. - Он посмотрел на Бима идобавил: - А пущай-ка ты будешь Черноух. Это по-собачьему - Черноух. Самовырвалось, так тому и быть. Ну и что? Еще не доходя до деревни, Бим уж знал, что он теперь -Черноух, человек-то много раз ласково повторял: "Черноух - это хорошо".Или так: "Молодец, Черноух, идешь хорошо". Или в том же роде, нообязательно "Черноух". Так, за деньги, люди продали доброе имя Бима. Хорошо хоть, Бим незнал этого, как не знал и того, что за те бумажки иные люди могут продатьчесть, верность и сердце. Благо собаке, не знающей этого! Но Бим теперь обязан забыть свое имя. Что ж поделаешь - тому, значит,быть. Только не забудет он своего друга Ивана Иваныча. Хотя жизнь пошлаиная, нисколько не похожая, на все, что было в прошлом, но его забыть онне мог.

ЧЕРНОУХ В ДЕРЕВНЕ

Деревня, куда привезли Бима, прямо таки удивила его. Здесь тоже жилилюди, но все было не так, как там, где он родился и вырос. Домикималенькие - прямо на земле, без никаких лестничных площадок, безмногочисленных порогов, двери не щелкают замками. Ночью, правда, дверизапирают на засов изнутри. Все домики покрыты ребристыми серовато белымилистами. Утром, в одно и то же время, из каждого домика идет вверх дым,но, однако же, они не едут и не улетают никуда, а стоят себе ровненькорядами и дымят тихо и мирно, без скрежета. Но самым поразительным для Бима (теперь Черноуха) оказалось то, чтовместе с людьми здесь живут разные животные и птицы: коровы, куры, гуси,овцы, свиньи, знакомство с которыми состоялось не сразу. У животных,позади каждого людского домика, свои домики, покрытые иной раз соломой, аиной раз камышом и огороженные невысокой просвечивающей стеной изперекрученных палок и хворостин. И никто никогда не трогает - ни людиживотных и птиц, ни животные людей, и никто ни в кого не стреляет изружья. В первый день Биму постелили сена в углу сеней. Человек привязал егоза веревку, хорошо накормил и куда-то ушел, надев плащ. Остаток дня Бимпровел в одиночестве, при полной тишине и безмолвии. Перед вечером онуслышал, как зашуршали копытцами по земле овцы, как они вошли во двор, какпромычала корова внутри сарая (чего-то просила). А вскоре пришел и человектот, но теперь с мальчиком в плаще, в сапогах, на голове шапка, в рукахдлинная палка, лицо у него было такое же коричневое, как у доброгочеловека, а пахло от мальчика овцами. - Ну, Алеша, смотри нового товарища, - сказал взрослый мальчику. Они подошли к Биму вплотную. - Папаня, а не укусит? - Нет, Алеша, такие не кусаются... Ух ты, Черноух... Черноух -хорошая собака. - И легонько похлопывал его по боку. Бим лежал и настороженно рассматривал мальчика. Тот тоже погладил: - Черноух... Черноух... - И обратился к взрослому: - Папаня, а еслиотвязать - не убежит? - Подождем пока. - Он ушел в дверь, внутрь дома. Бим встал, присел, подал мальчику лапу, чем и сказал: "Здравствуй. Ты- хороший". - Папаня! - крикнул мальчик. - Папаня, иди-ка! Тот вернулся. - Здравствуй, Черноух! - протянул ладонь мальчик. Бим еще раз поздоровался. Оба человека явно одобряли его вежливость.Эти первые минуты знакомства были важными для Бима: он узнал, что того,кто привел его сюда, зовут папаня, а мальчика - Алеша. Даже обыкновенные,ничем не примечательные дворняги скоро узнают имена людей, а Бим... Да чтотам говорить! Мы уже знаем, что это за собака. Потом, уже в сумерках, пришла и женщина. Эта была одета странно:голова укутана двумя платками, ватник на ней натянут барабаном, штанытакие же, как у той доброй женщины на железной дороге, что забивалакостыли. Но от этой пахло землей и свеклой (сладкий такой корень, каким иБим, бывало, не брезговал). Она вошла в дом, о чем-то там говорила смужчинами, сразу же протопала через сени во двор с ведром в руках. ТеперьБим установил, не сходя с места: одна дверь из сеней - на улицу, другая -к животным, третья - в дом. Но до них не дотянуться - не пускает веревка.Вот пока и все, что узнал Бим. Он снова лег. Пахнет овцами, сильно пахнет, со двора. Что такое овцы - Бим зналдавно. Они живут, как думалось раньше, стадом и ходят по полю и ничего неделают, только едят и кричат. А около них, бывало, всегда человек вбрезентовом плаще, с длинной палкой с крючком на конце. Один такой как-топодходил к Биму и Ивану Иванычу, когда они отдыхали у стога сена, жал рукухозяину и еще с ним был большой лохматый пес. Бима он встретилвоинственно. Сначала бежал на него с разлету и лаял жутко, но Бим тогдалег на спину, подняв лапы вверх, и сказал: "В чем дело? Разве я в чем товиноват?" Корректность, конечно, победила грубость, а лохматый пес, обнюхавБима, полизал живот, отошел немного и расписался на камне. Бим сделал тоже самое. В общем, это означало: миру - мир. А пока хозяин Бимаразговаривал с хозяином лохматого, они поиграли в догонялки и пятнашки,при этом Бим оказался и быстрее, и увертливее настолько, что заслужилнескрываемое уважение нового знакомого. Когда они расставались (надо жебыло идти за хозяевами!), то понюхали камень и переглянулись так: "Ты приходи когда нибудь сюда", - сказал Бим и попрыгал дальше. "Эх, работа..." - Сказал лохматый и поплелся к стаду, опустив голову. Так было. Вот и теперь пахнет овцами. Бим не мог не вспомнить ИванаИваныча при этом тревожащем память запахе: в чужих сенях, в чужом доме, вполутемноте сумерек без людей ему стало тоскливо-тоскливо. Потом он услышал, как о железо ритмично жужжали какие-то струйки:жжих-жжих! Жжих-жжих! Бим не знал, что это такое - жжих-жжих! Незнакомыезвуки замолкли, и тотчас со двора, с тем ведром, вошла женщина. А из ведрапахло молоком. Знаменито пахло! Ведро пахло молоком. Знаменито пахло! Вгороде такого запаха от молока Бим не чуял ни разу, а это - другое, но всеже молоко - это точно. В городе молоко не пахнет человеческими руками,разными приятными травами и совсем не пахнет коровой - вот чтоудивительно. А здесь все это вместе смешалось в восхитительный аромат,поражающий своей обаятельной, какой-то розовой пахучестью. Не будемспорить: уж если человек иногда отличает молоко от "молока", то как же незаметить того нашему Биму, обладающему сверхдальним чутьем, как непоразиться запаху, в котором человеческие руки перемешаны с цветами итравами. Потому-то он и вскочил быстро да и повилял хвостом женщине. Новряд ли она могла понять восторг Бима. За долгие четыре года своей жизни он, к сожалению, так ни разу и невидел, как доят коров. А молоко пахнет все-таки коровой. Какая-тонеясность так и оставалась у Бима: он кое-чего не знал. Впрочем, мало личего не знает любая собака? В этот ничего зазорного нет. А если какой песи скажет, допустим, что он в_с_е знает, и уверен в том, что может поучать,как и что делать и куда бежать, то даже курица ему не поверит, мало ли чтоон сильнее курицы - не поверит. А такие собаки бывают, скажу я вам.Например, скоч-терьер, возьмите вы его: он делает вид, что егоголова-кирпич набита разными идеями (борода! длинные усы и брови!философ!), а на деле - бестолковый, командует, ругается на хозяина деньпри дне, как нервнобольной, финтит беспрестанно. А толку? Да никакого!Одна внешность. А внутри пух либо вовсе пустота. Нет, Бим - другое дело: он искренен и прям сердцем. Если чего незнает, то такой и вид подаст: чего не знаю, того не знаю. Если кого нелюбит, так и скажет: "Ты - нехороший человек. Иди отсюда! Гав!" И взлаетиной раз так, что дай бог! Женщину же, которая добывает где-то такое божественное молоко, он немог не уважать. Потому-то он все смотрел и смотрел на ту дверь, в какуюона ушла с ведром. Но кто-то подошел с улицы и решительно распахнул дверь. "Кто? - однозначно спросил Бим. - Гав!" Вошедший шарахнулся из сеней обратно. Из дома выскочил папаня,включил в сенях свет и спросил: - Кто тут? - Я, бригадир, - ответил незнакомец. Затем он вошел в сени, они пожали друг другу руки (значит, друзья -лаять не положено) и подошли к Биму. Папаня присел на корточки, гладил Бима и говорил: - А ты молодец, Черноух. Молодец - службу знаешь. Хороший пес. -Отвязал его и впустил в комнату. Самое важное: в комнате была и хромая курица. Бим прицелился на нее,сделал стойку, приподняв переднюю лапу, но как-то неуверенно, а этоозначало, что он говорит присутствующим: "Что за птица? Что-то неприходилось..." - Смотри, бригадир! - воскликнул папаня. - Да он же золотой пес,Черноух, на все руки! Но поскольку курица - ноль внимания на Бима, то он сел, все-же искосапосматривая на нее, что на собачьем языке означало короткие и многовмещающие слова: "Надо же... Туда же!... Ты еще мне!" И обратился взором кприсутствующим. - И кур не тронет! - восторгался Алеша. Бим внимательно наблюдал за ним, глядя в лицо. - А глаза! Маманя, а глаза! Как человечьи, - радовался Алеша. -Черноух, иди _к_о_ м_н_е... Разве Бим не отзывался на искреннюю радость? Он подошел к Алеше и селоколо него. За столом пошла беседа. Папаня распечатал бутылку, маманя подала еду.Бригадир выпил из стакана все. Папаня - тоже. Маманя - тоже. Алешапочему-то не выпил, а ел ветчину и хлеб. Он бросил кусочек хлеба насередину пола, но Бим не сдвинулся с места (надо же было сказать"возьми!") Интеллигент, должно быть, - заметил раскрасневшийся бригадир, - хлебне кушает. Курица прихромала и утащила тот кусочек, предназначенный Биму. Всесмеялись, а Бим внимательно-внимательно смотрел на Алешу: не до смеха,если нет взаимопонимания даже и в атмосфере дружбы. - Подожди-ка, Алеша, - сказал папаня. Он положил кусочек хлебца напол, отогнал курицу и обратился непосредственно к Биму: - Возьми, Черноух.Возьми! Бим с удовольствием проглотил вкусный кусочек хлеба, хотя и был сыт. Бригадир тоже положил так же кусочек ветчины. - Нельзя! - предупредил он. Бим сидел. Курица бочком бочком подхрамывала к ветчине, но, толькотолько хотела схватить, Бим фыркнул на нее, чуть не толкнув носом. Тазакостыляла под кровать. Одним словом, комедия, да и только. - Черноух, в_о_з_ь_м_и! - разрешил бригадир. Бим вежливо скушал и этот кусочек. - Все! - кричал папаня. Он говорил громко, а покраснев, стал ещедобрее... - Черноух - чудо преестественное! - и даже обнял его. "Хорошие люди", - подумал Бим. Еще ему понравились усы у папани,мягкие, шерстяные, что он ощутил, когда тот обнимал. А дальше пошел такой разговор, из которого Бим понял только однослово - "овцы", но зато точнехонько определил, что двое мужчин вначалестали спорить. - Ну, Хрисан Андреевич, давай о деле. - Бригадир положил руку наплечо папани. - Овцы хотят есть иль не хотят? - Хотят, - ответил папаня. - Только мой срок кончился, мне - допокрова, а покров прошел. - Овцы частные, личные, а не колхозные, и они тоже желают кормиться.Мне уж колхозники уши прозудели: снега нету, корм под ногами есть, овцадолжна до снегу на подножном. И правильно говорят. - "Овцы - до снегу"... А я железный? А Алешка тебе - железный? - До снегу, Хрисан Андреевич, - твердил бригадир. - Плату положимдвойную. Понял? - Не буду, - твердил папаня. - Баба моя на свекле закисла - надопомогать, а ты - "до снегу". Но все-таки они похлопали по рукам друг друга вполне согласно икончили твердить "овцы до снегу". Затем бригадира проводили на крыльцо всевтроем, забыв про Бима. Что ж, он тоже вышел на крыльцо, обежал вокруг двора, постоял заплетнем, постоял, втянул запахи овец, с какими связано одно извоспоминаний о любимом и единственном человеке, и присел внерешительности. Ночь. Осенняя темная ночь в деревне, тихая, притаившаяся от зимы,хотя и готовая ее встретить. Все в этой ночи неизвестно Биму. Собакивообще не любят путешествовать ночами (разве что бродячие, избегающиелюдей, потерявшие веру в человека), а Бим... Что и говорить! Бимсомневался пока. Да и Алеша - такой хороший маленький человек. Сомнения прервал голос Алеши. Он тревожно, во весь голос закричал: - Черноу-ух! Бим подбежал и вошел за ним в сени. Алеша уложил его на место,подоткнул сено с боков, поласкал и ушел спать. Все затихло. Не слышно ни трамвая, ни троллейбуса, ни гудков - ничегопривычного. Новая жизнь началась. Сегодня Бим узнал, что папаня - еще и Хрисан Андреевич, еще он же -отец, а маманя - еще и Петровна, Алеша же - так Алеша и есть. Кроме того,курицу он не презирал, но и не уважал: птица, по собачьему разумению,должна обязательно летать, а эта только ходит, потому и недостойнауважения, как бескрылая и дефективная к тому же. Но вот овцы: онинапоминают об Иване Иваныче от Алеши пахнет овцами тоже... От Петровны -землей и свеклой... А такие запахи земли всегда волновали Бима. Можетбыть, и Иван Иваныч сюда придет... Бим уснул, притеплившись в духовитом сене. В таком сене, дух котороговызывает невольную улыбку, даже человек засыпает немедленно, и от запахасвежего сена у него возникает в очах голубой цвет перед сном. Бим же былдалеко и чутьистее человека, поэтому каждый тончайший оттенок этогоаромата успокаивал, ублажал его тоску. Разбудил Бима крик петуха. Когда-то он его слышал не раз, но не такблизко, а этот - прямо за стеной, громко, протяжно, гордо:"Ку-ка-ре-ку-у-у!" Ему откликнулись все петухи на селе. (Несколько позжеБим узнает, что этот петух - запевала и что такие петухи бывают сердитые.)Бим сидел и слушал удивительную музыку, дальше она перекатывалась волнамипо селу - то ближе, то дальше, в зависимости от того, кому подходилаочередь, что ли, а последним, в одиночку, прокричал какой-то немощныйкукарешник, сипло, коротко и неподобно петуху, заслуживающему уважения.Потом, со временем, Бим разберется, что именно такие петухи - трусы,убегают даже от чужого петуха, врывающегося во дворовые владения, хотя повсем правилам куриного общежития этот трус обязан защищать покойподведомственных ему кур. А он убегает, идол. Зато именно такой петухбезжалостен к чужим цыплятам - клюет, падаль такая, между тем как любойпетух, если он не лишен чувства собственного достоинства, никогда неклюнет цыпленка, забредшего невесть откуда. Такой вот и пропел последним,и только тогда, когда убедился, видимо, что не ошибся во времени. Людиназвали бы такого петушишку конъюнктурщиком, но Биму было просто напростосмешно. Кстати, Бим вовсе не представлял, ввиду отсутствия опыта, что потаким задохлым полупетухам никто никогда не отсчитывает время. Бим прилег и задремал. Вдруг снова прокатилось по селу из конца вконец песнопение. И Бим снова сел и снова слушал с большим удовольствием.Потом - в третий раз, еще сильнее, голосистее и, право же, возвышеннее.Ах, здорово поют! Вот уж здорово! А что они вытворяли где-то вдали,представить невозможно! Бим пока не знал, что это раздеклешивали хором наколхозной птицеферме, по неписаным нотам, белые, как кипень, самоуверенныепетухи красавцы, а в тот раз - не будь он запертым в сенях - онобязательно сбегал бы посмотреть и послушать поближе такое чудо. Но сенибыли его клеткой. В щель двери мало помалу расслабленно вползал серенький осеннийрассвет. Бим встал, обследовал сени: стоит кадушка с зерном, в одном углу- закромок с початками кукурузы, в другом - кочаны капусты. Вот и все. Вышла с ведром Петровна. Бим ее приветствовал. Она - во двор, и Бим -во двор, следом. Она села под корову, Бим - неподалеку. Струйки зазвенелио ведро, а Бим засеменил передними лапами от удивления: молоко! Коровастояла смирно и жевала про себя, без ничего - будто шептала и булькаласимпатичная живая цистерна с открытыми краниками. Петровна окончила дойку, позвала Бима (Черноух!), налила ему в мискумолока, сказала: "нельзя", чуть постояла, сказала: "возьми", засмеяласьдобрым смехом и заторопилась в дом. Ах, боже мой, какое же это было молоко! Тепленькое, духовитое, туттебе и травами отдает, и цветами, полем - всем вместе, а еще (теперь ужточно!), еще - руками самой Петровны, а не просто человеческими рукамивообще, как показалось Биму вчера на расстоянии. Бим вылакал все, вылизал,сделал утренний туалет и быстренько обследовал двор. Корова приняла его сполным доверием, даже лизнула в голову, за что Бим притронулся языком к еешершавому, молочно пахучему носу. Овцы из за перегородки потопали на негокопытцами, вроде бы угрожая, но тут же и успокоились, поскольку уточнили,что Бим не имеет никаких агрессивных намерений. Свинья и два поросенка впервый раз не удостоили Бима вниманием, а просто перехрюкнулись междусобой иронически и даже не пошевелились, хотя и лежали головами к Биму, урешетки. Так приняли его четвероногие. Но вот куры - это да-а! Собственно,не сами куры, а красный петух. Он, как только слетел с насеста, захлопалкрыльями и зло заворчал: "Ко-ко-ко-ко-ко!" Да и бросился на Бима коршуном.Красный петух с красным гребнем ударил грудью и когтями собаку. (Вот какиепетухи бывают!) Бим рыкнул на него в ответ и ударил лапой наотмашь. И тут,в ту же секунду, петух, повесив крылья и пригнувшись, побежал в угол дворак курам, собравшимся беспокойной стайкой участливых зрителей бежал он отБима в совершеннейшем унижении, а подскочил к ним уже героем. Да еще изакричал: "Вот как я его! Вот как, вот как!" Куры в один голос явнохвалили петуха изо всей куриной силы. И что же вы думаете? Бим пристальнопосмотрел на петуха даже с уважением. Как ни говори, а Бим еще не видел,чтобы птица напала так смело на собаку. А это все-таки что-то значит. - Что тут за переполох? - спросил Христиан Андреевич, выходя из сенейво двор. И курам: - Цытьте, вы! Собаки испугались, оглашенные. Взял Бима за ошейник, подвел к курам,постоял так с ним и отпустил. Бим отошел и отвернулся: а ну их! С тех пор петух и куры не подходилик собаке, но и бояться особо не боялись, а так - прококочет иная и - всторону с пути Бима. А ему что? Ходят куры, не летают, не плавают опятьже, никто в них не стреляет, - значит, не птица, а так себе -смехоподобное существо. Петух - это, конечно, да: и на крышу взлетит, ипредупредит о приближении чужого чуть ли не раньше Бима, да и руководитдостойно - сам червяка не съест, а скличет подчиненных и, бывает, поделитдаже. Так что петух вполне заслуживает своего звания. Ввиду того, что Бима пока не выпускали со двора еще с неделю, он,как-то само собой, стал тут за главного: ляжет посреди двора и следитглазами. Кур он уже знал в лицо всех на четвертый день, а когда залетелачерез плетень чужая курица, он ее так разогнал, так разогнал, что онадолго еще тараторила, то убегая куда-то, то возвращаясь и топчась на одномместе, оглядываясь в страхе и любопытстве. Смех, да и только! Поросенок, например, тот сам предложил знакомство на короткую ногу:подошел к Биму, хрюкнул, чуть-чуть толкнул его влажным пятачком в шею исмотрел глупенькими белобрысыми глазенками. Бим лизнул его в пятак. Томунеимоверно понравилось: он подпрыгнул от удовольствия и стал копатьсяоколо Бима, подковыривая под ним землю. Бим снисходительно перешел надругое место, а хрюшка опять к нему: поворчала что-то непонятное (свиньи исобаки не понимают друг друга так же, как иностранцы) да и улеглась,прижавшись к теплой шерстистой спине Бима. Поэтому когда в один изхолодных дней Биму стало не по себе (дверь в сени закрыта на день), тоникто во дворе не удивился тому, что Бим спал между поросятами на мягкойподстилке, подогреваемый с двух сторон. Против такой дружбы и мама поросятне возражала, даже наоборот, каждый раз, как Бим входил в их жилище, онаэнергично стонала от прилива дружелюбия, но вовсе не от боли. Кстати,такую особенность свиного языка Бим отметил без труда, хотя дальше этогоон в языкознании не продвинулся и потом. Пожалуй, это и не столь важно -знать язык. Собака и свинья - разные по всем статьям, но это не мешает имжить в мире и согласии. Кормили Бима очень хорошо, а кроме того, и поросята - уже росленькие,в полроста от Бима - не возражали, если он у них иногда снимал пробу изкорытца. Каждое утро он получал около литра молока, что здесь не считалосьни во что. Казалось бы, что еще нужно собаке? Но двор есть двор, клеткалагерь, огороженный плетнем и всегда закрытыми воротами и калиткой. Не дляохотничьей собаки это дело - лежать, караулить кур, воспитывать поросят, -нет и нет, да еще с таким выдающимся чутьем, каким, как мы уже давнознаем, обладал наш Бим. Он уже привык ко двору, к его населению, не удивлялся сытой жизни. Нокогда с луга тянул ветер, Бим беспокойно ходил, ходил от плетня к плетнюили становился на задние лапы перед плетнем же, будто хотел хоть немногоприблизиться к высоте, и смотрел вверх, в небо, где летали голуби -легкие, вольные. Что-то внутри сосало, а он смутно догадывался, что притакой сытости и хорошем обращении не было чего-то самого главного....Ах, голуби вы, голуби, ничего-то вы не знаете о сытой собаке вневоле! Бим почувствовал еще и то, что доверия к нему нет, раз не выпускают.Каждое утро Хрисан Андреевич с Алешей выгоняли своих овец со двора иуходили с ними на весь день, в плащах, с палками. А Бима, как он нипросился, оставляли во дворе. И вот однажды Бим лежал, уткнувшись носом в плетень, а ветер приносилвести: луг есть, где-то недалеко есть и лес. Свобода рядом! Увидел в щелку- пробежала собака. Тогда-то ему стало невмоготу. Он копнул лапой землюпод плетнем раз, другой, копнул еще и пошел трудиться изо всех сил:передними копал и совал землю под себя, а задними выбрасывал дальше дажеразлапистой можно работать, хоть и не в полную мочь. Неизвестно, что произошло бы потом, но, когда Бим почти уже закончилподкоп, вошли во двор овцы. Они увидели, как земля брызжет из под плетня,и шарахнулись обратно в калитку где стоял Алеша, пригнавший их с пастбища.Овцы сбили Алешу с ног и вдарились вдоль улицы как помешанные. Алешапобежал за ними, а Бим не обращал внимания ни на что: копал и копал. Но подошел Хрисан Андреевич, взял его за хвост. Бим замер в своейноре, будто неживой. - Затосковал, Черноух? - спросил Хрисан Андреевич, легонькоподергивая за хвост, тем и приглашая Бима обратно. Бим вылез. Что поделаешь, если тебя тянут за хвост! - Что с тобой, Черноух?! - удивился Хрисан Андреевич и отстранился,оторопев. - Уж не сбесился ли ты? Глаза у Бима налились кровью, он нервно подергивался, водя носом изстороны в сторону, часто часто дышал, будто только-только кончилнапряженную охоту. Он беспокойно забегал по двору и наконец сталцарапаться в калитку, оглядываясь на Хрисана Андреевича. Тот, стоя посредине двора, глубоко задумался. Бим подошел к нему, сели говорил глазами совершенно отчетливо: "Мне надо туда, на простор. Пустименя, пусти!" Он просяще вытянулся на животе и заскулил так тихо ижалобно, что Хрисан Андреевич нагнулся и стал его ласкать: - Эх, Черноух, Черноух... И собака хочет воли. Куда-а там! - Затемзазвал Бима в сени, уложил на сено, привязал на веревку и принес миску смясом. Вот и все. Грустно. Сытая жизнь без свободы опротивела Биму. К мясу он не притронулся.





Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском:

vikidalka.ru - 2015-2024 год. Все права принадлежат их авторам! Нарушение авторских прав | Нарушение персональных данных