Главная
Популярная публикация
Научная публикация
Случайная публикация
Обратная связь
ТОР 5 статей:
Методические подходы к анализу финансового состояния предприятия
Проблема периодизации русской литературы ХХ века. Краткая характеристика второй половины ХХ века
Ценовые и неценовые факторы
Характеристика шлифовальных кругов и ее маркировка
Служебные части речи. Предлог. Союз. Частицы
КАТЕГОРИИ:
|
ЛЕСНАЯ БОЛЬНИЦА. ПАПА С МАМОЙ. ГРОЗА В ЛЕСУ
Как только забрезжил рассвет, Бим попробовал встать, но это былонелегко, почти невозможно. Главное, трудно разогнуться из калачика: что-тозастыло теперь внутри будто склеило там. Кое-как, не по собачьи, онсначала вытянул одну заднюю ногу, как курица из под крыла, потом - вторую,уперся ими в стенку и выполз из под лавки. Чуть полежал и пополз изпавильона. Сел. Отекшие ноги стали отходить. Превозмогая боль и утешая ееслабым поскуливанием, про себя, он пошел - сначала с трудом, чиркая лапамио землю, потом все прочнее и прочнее. Попробовал малость впритруску - так боль в груди меньше. И вот онлегонько-легонько потрусил и потрусил вперед. Со стороны, конечно,показалось бы, что собака и не бежит и не идет, а сучит ногами, почти несотрясая тела. Так Биму легче. Он почувствовал, что ему и вообще сталолегче от трав и движения. И он семенил и семенил по бровке шоссе. Шел по левой стороне дороги, против встречных автомобилей. Онбезусловно не знал "Правил уличного движения по дорогам СССР" и никакойлогики и целесообразности, как могло показаться встречным шоферам, в егозаконном движении не было - просто инстинкт подсказывал: этой сторонойменя везли сюда, этой же стороной пойду и обратно. Люди, мелькающие вокошках автомобилей, обязательно думали: "Умная собака какая - соблюдаетправила движения. Но больная". На самом деле тут никакого разума особогоне требовалось, чтобы подтвердить, что соответствующая статья правилудовлетворяет требованиям безопасности. Долго семенил Бим - может, три, может, четыре часа (с остановками иотлежками больше, конечно). Скорость его не превышала скорости пешехода,возможно, чуть-чуть даже и больше. И то уже хорошо! Но вот он, неожиданно для самого себя, узнал ту самую автобуснуюостановку, где они всегда сходили с Иваном Иванычем перед началом охоты.Узнал! Около павильона стояли люди в ожидании автобуса. Бим приостановился,не доходя до них, и свернул влево, на ту дорогу, по какой хаживал наохоту. Кто-то засвистел ему вслед, кто-то заулюлюкал, кто-то крикнул:"Бешеная!" Бим не обращал внимания. Он даже пытался прибавить ходу, пробуяперейти в намет, но это ему не удалось, скорость не прибавилась, толькостало еще труднее. Главное - туда. Туда, где, возможно, был недавно или скоро будет ИванИваныч. Туда, вперед. Бим трусил к лесу. На опушке он остановился, осмотрелся и пошел влес. Неподалеку сразу же отыскал знакомую полянку и стал у пенечка каквкопанный. Постоял, проверил носом вокруг, не сходя с места, нашел тотпенечек, принюхиваясь вплотную к земле. И вдруг как-то решительно лег упенька на палую листву: здесь, вот здесь сидел всегда Иван Иваныч передохотой. Бим вытянул голову и терся, терся ею о желтые листья на том месте,где стояли когда-то ноги его друга, хотя всякие запахи давно выветрились. А день тот был теплый-теплый! Бывает поздней осенью, даже и после зазимка вернется лето и зацепитуходящую осень огненным хвостиком. И осень растает, разнежится ипритихнет, словно ласковая собака, которую гладит женщина. И тогда лесзапахнет прощальным ароматом палой листвы, рубиновыми плодами шиповника иянтарем барбариса, терпким и острым, как перец, копытнем, белым грибом,никем не тронутым, уже развалившимся, пропитанным водой, но все ещепахучим, напоминающим о прошлых погодах и потечет по лесу улыбчивый добрыйдух от сосны к березе, от березы к дубу, а тот ответит могучими запахамисилы, крепости лесной и вечности. В запахах леса есть что-то вечное инеистребимое, особо ощутимое в теплые, мягкие и ласковые прощальныепоследние дни уходящей осени. Она уже освободилась от нудных дождей,злючих наскоков зазимья и дотошных, все обволакивающих иголок инея: всеушло, все в прошлом. И будто осень, засыпая, видит сон о лете, а нампоказывает свои божественные видения во всем величии одухотвореннойкрасоты и в животворящих ароматах земли. Благо тому, кто сумел впитать всебя все это с детства и пронес через жизнь, не расплескивая ни капли издарованного природой сосуда спасения души! В такие дни в лесу сердце становится всепрощающим, но итребовательным к себе. Умиротворенный, ты сливаешься с природой. В этиторжественные минуты сновидений осени так хочется, чтобы не было неправдыи зла на земле. И в тишине уходящей осени, овеянный ее нежной дремотой, вдни недолгого забвения предстоящей зимы, ты начинаешь понимать: толькоправда, только честь, только чистая совесть, и обо всем этом - слово.Слово к маленьким людям, которые будут потом взрослыми, слово к взрослым,которые не забыли, что были когда-то детьми. Может быть, поэтому я и пишу о судьбе собаки, о ее верности, чести ипреданности. О той самой собаке, которая лежала в тот теплый-теплыйосенний день в лесу у пенечка. И тосковала. Итак, в один из счастливых дней природы в лесу лежала несчастнаясобака Бим. А день был - боже мой! - теплый-теплый! Но земля-то была холодная. Поэтому Бим свернулся у пенечка, будто вногах у хозяина, отдохнул маленько и пошел потихоньку лесом, что-товыискивая. Захотелось есть. У свежесваленного осокоря он стал грызтьсочную его кору, вкусную, любимую пищу лосей. Подозревал ли Бим, что и этакора - целебная для него? Впрочем, людям, может быть, и невдомек, что тончайшее чутье собак,возможно, отличает полезные запахи от вредных. Ведь не стал же Бим естьядовитый копытень, а у корня валерианы остановился. Почему собаки и кошкилюбят ее запах? Тоже неизвестно. Но Бим кое как копнул разок-другоймягкую, пухово-листовую землю, отгрыз корешок и съел. И еще съел. Кореньвалерианы почти сверху - достать его не трудно. Съел он столько, скольконадо, никак не больше, покрутился на месте, будто вытаптывая и готовяместо для лежки, но место не понравилось (тоже неизвестно почему). Сделалнебольшой круг, потом сузил его, напал на старый фронтовой окопчик,забитый доверху листьями, спустился туда и вновь закружился на месте. Ужеон обтоптал себе глубокую и мягкую постель, но, видимо, не хотел ложиться,как бы борясь со сном, однако же как-то рывком упал в постель и тут же,немедленно, уснул крепким сном. Валериана взяла свое. Купырь называется в тамбовской области. Но ни вкакой области и губернии здоровые собаки не ели и не едят корень купыря,разве что потрется какая мордой о него, а вот больные едят. Бим в этомсмысле был не хуже других собак, хотя и интеллигент. Вот он и съел. Такчто очень прошу вас: тише. Тише. В той ямке спит наш добрый Бим. Уже третьи сутки ничего не ел Бим, кроме трав, и не спал от боли инастороженности, пожалуй, и давно так не спал крепко. В ямке было тепло итихо. Лес, лечил его травами и целительным воздухом. Спасибо тебе, лес! Проснулся Бим уже перед вечером. Вышел наверх. Идти хоть было итрудно, но уже легче, намного легче, чем утром. Внутри отмякло. Только вотсил все еще не было. Он сходил к родному пенечку, посидел немного ивернулся к своему логовцу. Опять посидел. И опять проверил юзом,осмотрелся: все было спокойно. И вновь улегся в теплую, уютную глубокуюямку. Наверно, Бим видел хороший сон. Даже обязательно видел, потому чтослегка, чуточку, повиливал хвостом. Так он проспал всю ночь. И не прозяб. На рассвете его разбудил тихий шорох, он приподнял голову,прислушался: кто-то копается в листве. Вылез Бим, прочитал носом елезаметные в безветрии микроскопические струйки воздуха и установил точно:вальдшнеп! Непреоборимая страсть охотника напружинила слабое тело и притушиладавящую внутри боль. Вальдшнеп был шагах в пяти, не больше. Он разрываллапками листву, просовывал нос в мягкую землю, абсолютно точно нацеливаяего в отверстие хода червя росовика, вытаскивал того червя и съедалохотно. Крыло птицы волочилось по земле - так остаются подранки отгоре-охотников, живут до зимы, а потом либо становятся добычей лисы, либовсе равно погибают, если ухитрятся уцелеть до больших морозов. Бим переставил лапу - вальдшнеп не услышал, увлеченный работой.Переставил другую - не слышит, работает. Вальдшнепу тоже нельзя терятьвремени: с теплом червь подходит к поверхности или даже залегает прямо подплотной листвой. Бим подкрался вот так, из за дерева, и замер в стойке.Никто не крикнул ему "вперед!", Он сам стронулся, хотел прыгнуть на птицуи прижать ее лапами, но прыжка не получилось: просто упал и схватилвальдшнепа зубами. Подержал лежа на боку, повернулся на живот и... Съелдичину. Всю. Остались одни перья. Даже клюв, совершенно мягкий, какустановил Бим, тоже съел начисто. Как же так получилось, что, дрессированный, натасканный опытной рукойохотника, Бим нарушил честь - съел дичь? То-то вот и оно, я и сам об этомдумаю. Получилось так потому, что и собака хочет жить. Другоепредположение вряд ли можно придумать. Силы у него прибавилось, вот в чем суть. Захотелось пить. Бим нашеллужицу, каких в любом гостеприимном лесу сколько угодно, и утолил жажду.На обратном пути нащупал нюхом мышь съел, в дополнение к первой порции. Истал искать травы. Первым делом сорвал уже полусухие стебельки дикогочеснока, выплюнул их, зато выковырнул его головку. Съел, поморщившись (какникак чеснок). Брел по лесу и находил, что ему нужно. Бог его знает,откуда стало ему известно, что в чесноке две или три десятых процентайода? Никто не ответит на этот вопрос. Можно только догадываться, что втяжкие, почти предсмертные часы, два дня назад, ему как откровение пришелопыт его далеких предков, опыт, запрограммированный еще из прошлых многихвеков, еще со времени Моисея. И это было тоже чудо природы! Лечился Бим еще пять дней. Питался чем бог поможет, но лечилсянастойчиво. Спал в обжитой ямке, ставшей на время его домом. Однажды даженаткнулся на спящего зайчишку, но отпробовать его не удалось: тот вскочили дал стрекача. Бим и не пытался гнаться за ним. Не догнать и здоровомусеттеру, а тут - нечего и думать. Он проводил взглядом, облизнулся, да итолько. Однако лес не обижал Бима, он кое-как прокормился, - плохо,конечно, но прокормился. Хотя он исхудал, отощал от болезни и недокорма,но травы сделали свое дело - Бим не только остался жив, но нашел возможнымпродолжать путь, искать человека-друга. И опять это произошло без особогоразума, а только от сердца, от преданности и верности. При очередной проверке полянки с пенечком Бим прилег, встал, ещеприлег и еще встал. Наверно, он решил-таки, что Ивана Иваныча здесь недождаться. Вернулся к ямке, от нее опять же - к пенечку там и тутзадерживался на минуту и вновь возвращался. Очень сильное нетерпениевыражалось в такой пробежке туда сюда. Беспокойство все усиливалось.Наконец он пробежал все-таки мимо пенечка не остановившись и легкойтрусцой направился к шоссе. Было это в предвечерний час когда солнцесобиралось уходить на покой. В город Бим пришел поздним вечером. В городе было светло, не так, какв лесу ночью, но именно эта светлота и беспокоила Бима. Такого с ним небыло никогда. И он шел осторожно и в то же время торопливо, насколькопозволяло здоровье, направляясь, конечно, домой - к хозяину, к Степановне,к Люсе, к Толику: все они, наверно, там. Но неожиданно для самого себя,еще в окраинном новом районе, среди тех домов близнецов, Бим решил обойтиопасный участок, чтобы миновать дом серого. Дал кружной ход, свернул вбоковую улицу и уткнулся в забор. Начал было его ободить и вдруг замер укалитки: след Толика. Мальчик, какого так полюбил Бим, прошел здесь. Воттолько-только прошел. Калитка была заперта, но Бим, не задумываясь, подлезпод нее пластом и пошел по следу маленького друга. Ну вот же, вот сейчаспрошел! Это был крохотный парк-сад, а в середине его стоял небольшойдвухэтажный дом. Туда и повел след. Бим подошел к двери, в какую вошел Толик совсем недавно. Приученныйсо щенячьего возраста относиться к любой двери с доверием, он поцарапалсяи в эту. Ответа не было. Биму было невдомек, что такое его поведение уданной двери можно было назвать нахальством наивности. Но он еще разпоцарапался, уже сильнее. Из за двери голос женщины: - Кто тут? "Я, - ответил Бим. - Гав!" - Это еще что? Толик? Кто-то к тебе с собакой. Еще чего не хватало! "Я, я! - сказал Бим. - Гав, гав!" - Бим! Бим! - закричал Толик и открыл дверь. - Бим, милый Бим, Бимка!- И обнял его. Бим лизал руки мальчика, курточку, тапки и непрерывно смотрел ему вглаза. Сколько было надежды, веры и любви во взоре собаки, перенесшейстолько испытаний! - Мама, мама, ты посмотри, какие у него глаза! Человеческие! Бимка,умный Бимка, нашел сам. Мама, сам нашел меня... Но мама не проронила ни слова, пока друзья радовались встрече.Когда-же восторги улеглись, она спросила: - Это та самая? - Да, - ответил Толик. - Это Бим. Он хороший. - Сейчас же прогони. - Мама! - Сейчас же! Толик прижал Бима к себе: - Не надо, мама. Пожалуйста! - и заплакал. Прозвенел музыкальный звонок. Вошел человек. Он добрым, но усталымголосом спросил: - Что у вас тут за крик? Ты плачешь, Толик? - Он снял пальто,разулся, надел тапки и, подойдя к мальчику с собакой, сказал: - Ну, чтоты, дурачок? - и погладил Толика по голове, потрепал за ушко и Бима: - Ишьты! Собачка. Смотри-ка, какая собачка... Худая. - Папа... Папа, он - хороший, Бим. Не надо. Мама теперь уже закричала: - Вот так всегда! Я одно говорю ему, а ты - другое. воспитание,называется! Изуродуешь ребенка! - она перешла на "вы": - Будете локтикусать, Семен Петрович, да поздно. - Подожди, подожди, не кричи. Спокойно. - И увел ее в дальнююкомнату, где она кричала еще больше, а он ее уговаривал. Из всего этого Бим понял, что мама против Бима, а папа - "за" и чтоон пока останется у Толика. Слова понимать не потребовалось бы дажечеловеку, он все понял бы даже в том случае, если бы ему наглухо заткнулиуши. А тут все-таки собака с открытыми ушами и умными глазами. Как непонять! И правда, Толик повел Бима в свою отдельную комнату (там пахлоисключительно одним Толиком). Ни Бим, ни Толик не слышали дальнейшего разговора мамы и папы. А там происходило вот что: - Зачем же ты при Толике такие слова говоришь: "Изуродуешь ребенка" итому подобное? Это же для него пагубно. - А это не пагубно: явно больная собака, бродячая - да в нашуобразцовую чистоту! Ты что, с ума сошел? Да он завтра же заболеет от неечерте чем. Не позволю! Сейчас же выгони пса! - Эх, мать, мать! - вздохнул Семен Петрович. - Ни капли ты непредставляешь, что такое тактика. - Провалитесь вы со своей тактикой, Семен Петрович! - Ну вот, опять за свое... Надо же сделать с умом: и Толика нетравмировать, и пса уволить. - Потом что-то пошептал ей и заключил: - Таки сделаем: уволим. - Так бы и говорил сначала, - успокаивалась мама. - Не мог я сказать этого при Толике... А ты, дурочка, несешь:прогони. Они вошли к Толику, мама сказала: - Ну, пусть живет, что ли... - Конечно, пусть, - поддержал папа. Толик возрадовался. Он смотрел благодарно на маму и папу, онрассказывал о Биме и показывал все, что он умеет. Это была счастливая семья, где все теперь были довольны жизнью. - Но одно условие, Толик: Бим будет спать в прихожей и ни в коемслучае не с тобой, - заключил папа. - Пусть, пусть, - согласился Толик. - Он ведь очень чистоплотный,Бим. Я хорошо знаю. Бим приметил, конечно, что папа - хороший, спокойный, уверенный ировный. А когда, несколько позже, Толик провел Бима по комнатам, знакомя сквартирой, то и тут Бим заметил, что папа сидит один, с газетой в руках, итоже - спокойно и уверенно. Хороший человек - папа, он же и СеменПетрович. Допоздна провозился Толик с Бимом: расчесал его, покормил немного(больше не велел папа: "Голодной собаке много нельзя, загубить можно"),выпросил у мамы тюфячок (совсем новый!), постелил в углу прихожей исказал: - Вот твое м_е_с_т_о, Бим. На место! Бим беспрекословно лег. Он все понял: здесь он будет пока жить.Внутри у него потеплело от ласки и внимания маленького человечка. - Пора спать, Толик. Уже пол-одиннадцатого. Иди, ложись, - уговаривалпапа. Толик лег в постель. Засыпая, он думал: "Завтра пойду к Степановне искажу, пусть у меня живет Бим, пока не вернется Иван Иваныч..." И ещевспомнил такое: когда он рассказал, что ходит к Степановне и там естьЛюся, а он водит Бима, то мама раскричалась, а папа сказал Толику: "Большетуда не пойдешь" когда же Толик плакал, то папа напоследок сказал маме:"Мы забыли с тобой, что такое тактика". И гладил Толика по голове, говоря:"Что теперь поделаешь? Надо тебе вырасти, большим человеком стать, но несобачником и не по бабкам разным там ходить. Ничего не поделаешь!" Атеперь вот Бим будет жить у него и "по бабкам" ходить не надо... Он толькоодин разок сходит к Степановне, чтобы рассказать ей обо всем... И кЛюсе... Она милая девочка, Люся... А Бим небось спит. Хороший Бим. На этой мысли Толик уснул спокойным, радостным, светлым сном....Глубокой ночью Бим услышал шаги. Он открыл глаза, не поднимаяголовы, и смотрел. Папа тихонько подошел к телефону, постоял, прислушался,потом взял трубку и полушепотом сказал всего два слова: - Машину... Сейчас. Значения этих слов Бим, конечно, не понял. Но заметил, что папатревожно смотрел на дверь Толика, бросил неспокойный взгляд на Бима, ушелна кухню, вышел оттуда на цыпочках, с веревкой и каким-то узелком. Бимсообразил: что-то не так, что-то в папе изменилось - он не похож сам насебя. Внутреннее чутье подсказывало - надо залаять, надо бежать к Толику!Бим, вне всяких сомнений, сделал бы именно так, но папа подошел и сталгладить Бима (значит, все хорошо), потом привязал веревку к ошейнику,надел пальто, тихо-тихо открыл дверь и вывел Бима. У подъезда стоял и журчал живой автомобиль. И вот едет Бим на заднем сиденье. Впереди человек за рулем, рядом сним Семен Петрович. Из узелка, что положен рядом с Бимом, пахнет мясом. Нашее веревка. Люди молчат. Бим тоже. Ночь. Темная, темная ночь. Небозаволокло тучами - оно черное, как чугун в доме Хрисана Андреевича,непроглядное. В такую ночь невозможно собаке следить за дорогой изавтомобиля и заприметить обратный путь. И куда везут, Бим тоже не знал.Собачье дело - что? Везут, и все. Только вот веревка зачем? Беспокойствоокончательно овладело Бимом, когда подъехали к лесу и остановились. Семен Петрович повел Бима на веревке в глубь леса, захватив с собойружье. Шли вниз, в яр, освещая просеку фонариком. Дорожка уперлась внебольшую полянку, окруженную огромными дубами. Тут Семен Петровичпривязал Бима к дереву за веревку, развернул узелок, вынул из него миску смясом и поставил перед Бимом, не произнося ни единого слова. И пошелобратно. Но, отойдя на несколько шагов, обернулся, ослепил Бима фонарем исказал: - Ну, бывай. Вот так. Бим провожал взглядом удаляющийся свет фонарика и молчал - вудивлении, в неведении и горькой обиде. Он ничего, ровным счетом ничего непонимал. И дрожал в волнении, хотя было тепло и даже душно, необычно дляосени. Автомобиль уехал. "Туда уехал", - определил Бим по удаляющемусязвуку, что становился все тише и тише, а потом и совсем заглох. Звук тоткак бы проложил Биму направление - куда идти, в случае чего. Лес молчал. Темной-темной осенней ночью сидела в лесу собака под могучимидеревьями, привязанная на веревке. И надо же случиться такому именно в эту ночь! Редко, очень редко такбывает, но случилось: в конце ноября, при таком необычном потеплении,где-то далеко далеко прогремел гром. Сначала Бим сидел и слушал лес, проверяя вокруг, насколько хваталочутья. Для собаки не трудно определить - какой это лес, если она хотьоднажды побывала в нем. Бим вскоре понял, что он находится там, гдекогда-то был с хозяином на облаве. Тот самый лес. Но волком пока нигдепоблизости не пахло. Бим прижался к дереву боком, прижух в непрогляднойтемноте, слился с нею, одинокий, беззащитный, брошенный человеком,которому он не сделал никакого зла. внутренне, где-то в самых глубинах существа, инстинктом, Бим понял,что к Толику теперь идти не надо, что он теперь пойдет к своей роднойдвери, только туда и больше никуда. И так ему захотелось туда, что он,забыв о веревке, рванулся от дерева изо всех оставшихся сил и упал: боль вгруди отдалась во всем теле и подкосила его. Теперь он лежал недвижимо,вытянув все четыре лапы. Но это продолжалось недолго, он вновь поднялся ивновь сел к дереву, казалось смирившись со свей судьбой. В черной ночи еще раз пророкотал гром, теперь уже ближе, и прокатилсяпо безлистому лесу грузно и широко. Подул ветер, ветви деревьев заныли,как от предчувствия беды, стволы, что послабее, закачались, и наконец всеслилось в единый тревожный черный шум, в котором отчетливо выделялся стонполусухой осины. Она ритмично скрипела и скрипела где-то у корня, уженадломившаяся и изношенная. Ее глухой тоскливый стон пугал Бима больше,чем весь шум леса. А лес шумел, шумел и шумел. А ветер все разыгрывался полным иединственным властелином в кромешной тьме, разыгрался так, что застонали идубы. Биму казалось, что кто-то черный-черный, огромный распластался надмогучими дубами, над безнадежной, умирающей старой осиной, над ним,затерявшимся в этой суровости псом и этот черный бил полами черного плащапо верхушкам леса, обхватывал деревья и качал их в дикой пляске, шаманил,подергиваясь и извиваясь, крича и завывая в стоголосой дикости. Биму стало так жутко, что боль в теле на время отошла, забылась. Онвдавился в ствол дерева, влип. Ветер начал бросать на лес холодом, отчеговнизу яра потекла знобящая струя и сразу же пронизала Бима. Так всегдапозднее потепление резко сменяется похолоданием. Бим передвинулся надругую сторону ствола, от ветра, и так, чтобы против ветра следить чутьем,а под ветер - глазами. Но впереди было непроглядно темно. Бим дрожал. Вдруг, как огненным узким ножом, молния рассекла черноту, на секундуосветив строптиво воющий лес, а вслед за нею что-то грохнуло вверху,ударило, задребезжало чем-то разбитым, ухнуло вниз и покатилось по лесу вразные стороны. Молния и гром будто испугали шамана, и он стал убегать,убегать, а потом и совсем затих и тогда застучали сверху капли. Дождь былкороткий, сильный, холодный. Потом и он перестал. Лес теперь потихоньку ворчал, отряхиваясь и оправляясь, словно послебоя. Но вдруг осина скрипнула, затрещала, цепляясь за другие деревья,прощаясь с соседями, жутко зашумела и повалилась на землю, ломая своиветви в горестной предсмертной безнадежности: выдержала последний бой ипала. Осина стояла близко от Бима, ему было тревожно слышать смерть дереваи страшно оттого, что она падала, как ему вначале казалось, прямо на него.Он в ту минуту попятился от своего рокового дуба, натянув веревку, но...Веревка есть веревка. Бим сидел до рассвета, продрогший, больной, измученный. Перед нимстояла миска с мясом - к нему он так и не прикоснулся. Перед рассветом далеко завыл волк. Один провыл: больше к очереднойперекличке в лесу не оказалось. То был самый хитрый, спасшийся тогда отоблавы волк. Бим приподнял шерсть на холке, застучал зубами и слушал,слушал, слушал, хватал чутьем воздух, глубоко втягивая. Он приготовился квстрече, ничуть не подозревая, что в нем есть храбрость самозащиты,которую можно назвать героизмом отчаяния (ведь укусил же он серого дядьку,чуть не сбив его с ног!). Но волк на этот раз не пришел. Ветра уже небыло, так что издали зверь не мог зачуять Бима, а время заброда по егоучастку, видимо, еще не наступило. Однако Бим в напряженном ожидании,незаметно для самого себя, уже натянул веревку, отчего ошейник стал душитьего до хрипоты. Тогда Бим попятился к дереву, прижался задом к стволу,перехватил коренными зубами веревку и... Перегрыз. Как ножом отхватил! Свершилось! Бим свободен, хотя и одинок в дремучем лесу. Так любая собака, в конце концов, и поступает, хотя у разных породэто происходит по разному: цепные сторожевые - те перегрызают веревкунемедленно, так как они любят только прочные цепи. Моська хотя и неперегрызает, но, будучи привязанной на веревочку, начинает биться,вертеться, вопить и может даже удушиться. Гончие долго думают, ноперегрызают. Интеллигентная собака, что работает по красной дичи, просидитмного дней в ожидании хозяина, но веревку перегрызет только в минутыопасности или в отчаянии, когда станет ясно, что никто уже не придет напомощь. Вот так и Бим: пришел срок, и он сделал то, чему быть должно. Бим отошел от дерева осторожно, оглядываясь, прислушиваясь к лесу.Неожиданно неподалеку застрекотала сорока. "Тут кто-то, кто-то, кто-тоесть! Кто-то есть, кто-то кто-то есть, кто-то есть!" И Бим немедленно, спервого же предупреждения сороки, остановился в чаще молодого дубняка,плотно окружившего старый толстенный дуб вековик. Боли он уже почти нечувствовал, она ушла куда-то в глубину. Он прилег на листву, вытянув шею иприжав голову к земле. Сорока прокричала близко - Бим увидел ее на высокомдереве. Он, конечно, ушел бы, не теряя ни минуты, но сорока кричала обопасности с той стороны, куда надо было идти Биму. Ждал он в трепете, в тоже время с решимостью, и еще с благодарностью к сороке за своевременноесообщение о враге. Спасибо тебе, сорока! Только хищные животные ругают эту птицу, замечательную вестунью,урожденную с телеграфом на хвосте, добровольную служку мирных жителейлеса. Не будь сороки, население, бегающее и летающее, было бы окончательнолишено информации о жизни леса. Волчица вышла на край поляны и остановилась. Передняя нога у неекривая (значит, она когда-то была ранена человеком). Прихрамывая, онапереступила еще несколько шагов, повернула голову точно к Биму и сразлету... Бросилась в его сторону. Но промахнулась - помешала неисправнаянога. Бим ускользнул от нее в самый последний момент, прыгнув в сторону.Зверь, повернувшись и как бы подпрыгнув на трех ногах, кинулся вновь наБима. Однако тот юлой откатился за дуб и почувствовал спиной отверстие,дупло. И тут же, в момент второго промаха волчицы, в ту же секунду,протиснулся в дупло, выставил зубы, зарычал неистово и стал лаять так, какникогда в жизни не лаял, - как гончая по следу, как лайка у берлоги, безпередыху. Голос Бима зазвенел по лесу одним единственным словом, понятнымкаждому: "Беда-а! Беда-а!" А лес подхватил и помогал эхом: "Беда-а!Беда-а!!!" Спасибо тебе, лес! И понеслось от сороки к сороке, быстрее телеграфа, тревожноеоповещение: "Кто-то кого-то есть, кто-то кого-то есть, кто-то кого-то,кто-то кого-то..." Лесник на кордоне определил, что и собачий неистовыйлай, и редкостное беспокойство сорок - не к добру. Он взял ружье, зарядилкартечью и пошел в глубину леса. Человек шел смело, потому что лес былпочти что его домом, а обитатели лесные знали его в лицо. Да и он зналмногих из них, знал в лицо и волчицу, но почему-то не убивал ее. "Незатесался ли кто из молодых охотников на законную собственную территориюволчицы, не испугался ли ее и не забрался ли на дерево, оставив собаку нарастерзание?" - подумал он, поторапливаясь. Лай раздавался издалека, всамом конце волчьего яра, но вдруг оборвался. "Готова!" - Решил он и пошелтеперь уже тише, хотя и в том же направлении. Эх, а надо было бы спешить.Спешить бы! Что же там произошло, у дуба векового? Волчица была "тертая": она отошла от дупла, чтобы Бим замолк, знала,что вместе с собачьим лаем всегда появляется человек с ружьем. Бим потомуи примолк, что волчица уже не бросалась на него. Через некоторое время онапередвинулась ближе и села, не спуская с Бима глаз. Так две собакисмотрели друг на друга око в око: собака дикая, далекий родич Бима и врагчеловека, и собака интеллигентная, которая не может жить без добротычеловека. Волк ненавидит всех людей, а Бим любил бы всех их, если бы онивсе же были добрыми к нему. Собака - друг человека и собака - врагчеловека смотрели друг другу в глаза. Волчица понимала, что в отверстие дупла ей не пролезть, но онаподошла к нему, потянулась мордой. Бим попятился в глубину, оскалив зубы,но уже не лаял, он был в своей крепости недосягаем. Сколько времени так продолжалось бы, неизвестно. Но вот волчицаповела носом вокруг, резко повернулась от дупла и, пригнувшись, как передопасностью, шаг за шагом стала продвигаться к полянке, к тому дубу, закоторый был привязан Бим. Шла она с каким-то ужасом, опустив хвост-полено. В страсти охоты за Бимом она пропустила это место, потому что ночнойдождь сильно смыл запахи, а теперь, как только немного обветрело, она ихобнаружила: веревка на дереве, миска с мясом. О, она знала уже, что этоозначает: здесь был человек! Человеком пахнет веревка, железом пахнеткруглый предмет, а следы тоже е_г_о мясо же - обман, предательство,капкан. Она чуть приостановилась, прыгнула в сторону и побежала, как отвеликой напасти. Так волк убегает от капкана, поставленного неумело - незамаскированного внешне и по запаху. Убежала от Бима последняя в лесу, храбрая и гордая волчица....Единственное существо на земле, какого ненавидит волк, это -человек. Ходят по земле последние волки, и ты, человек, убьешь их, этихвольнолюбивых санитаров леса и поля, очищающих землю от нечисти, падали,болезней и регулирующих жизнь так, чтобы оставалось только здоровоепотомство. Ходят последние волки... Ходят для того, чтобы уничтожатьчесоточных лисиц, оберегая от заразы других, ходят для того, чтобыослабевшие от эхинококка зайцы не распространяли болезнь в лесах и полях ине производили потомства хилого и порочного, ходят для того, чтобы в годыразмножения мышей, несущих туляремию, уничтожать их в огромныхколичествах. Ходят последние волки по земле. Когда они тоскливо и надрывно воют в ночи, твоя душа, человек,почему-то содрогается от этого откровенного и прямого оповещения на всюокругу: "Я-а а-е-есть! Я есть!" И ведь ты знаешь, человек, что волчица нетронет маленького щенка сосунка собаки, а примет его, как родное дитя и нетронет маленького ребенка, а перетащит в логово и будет толкать к сосцам.Сколько их, таких случаев, когда волк выкармливал ребенка человека! Шакалытак не могут. Даже собаки не могут. А тронет ли волк овцу в своем родномрайоне, где он живет? Никогда. Но ты все равно боишься волка, человек. Такненависть, затмевая разум (отличие от животных), может иногда настолькоовладеть существом, что полезное считается вредным, а вредное - полезным. Но последние волки пока ходят по земле. Один из них убежал от ненавистного и опасного запаха человека, но неот Бима. Мы не знаем, чем бы кончилась их встреча и сколько бы просиделаволчица у дупла. Может быть, они и снюхались бы (ведь она была одинокойволчицей, а Бим - самец). Не будем говорить о том, чего не произошло,только напомним, что люди-то видывали собаку в стае волков не раз. Но Биматакая участь миновала. Когда убежала волчица, возникла, сама собой, у Бима сильная боль внадорванной груди. Он стал задыхаться, а потому и выполз из дупла, да иупал тут же - будь что будет! И все-таки он не стал есть мясо даже и послетого, как вновь отлежался и смог подняться. Оставалось одно: идти вперед,насколько хватит сил. И Бим пошел. Долго и трудно взбирался он по крутому, огромному, вкилометр, подъему. Где-то на половине этого склона он наткнулся на следволчицы, перейти его не решился (она ведь отсюда и шла!), поэтому свернулв густой непролазный терник и... Увидел волка. Увидел прямо перед собой,мертвого. Это был тот, что ушел внутрь круга облавы, смертельно раненный,около которого все еще кружила волчица, время от времени оповещая округусвоей страшной для человека тоской. Мертвый волк. Шерсть с него оползлаклоками. Осталась лишь часть растаявшего и осевшего зверя. Только когтистали длинными, зловеще-чистыми и страшными. Бим увидел: даже у мертвого,истлевшего волка когти остаются. И они пугают. Бим полукружьем поспешил, насколько было силы, обратно на ту жедорожку, обойдя столкнувший его след. Наконец он поднялся наверх, остановился на том месте, где вчера былавтомобиль, осмотрелся и пошел совершенно точно туда, куда надо, - домой.И снова силы покидали его, снова он отлеживался то в скирде, то в сосновойхвое, снова искал травы по пути и ел их. По шоссе бежала тощая хромая собака. Вперед бежала, только вперед,медленно, тяжко, но вперед, к той двери, у которой есть доброта, околокоторой Биму хотелось лечь и ждать, ждать хозяина, ждать доверия и самойобыкновенной, простой человеческой ласки....А что же Толик? Как он там, после того как проснулся утром? Он, еще не одевшись, в нижнем бельишке, побежал к Биму и вдругзакричал: - Мама! Где Би-им?! Где!!! Мама успокоила: - Бим захотел пописать, папа выпустил его, а он не вернулся. Убежал.Папа его звал, звал, а он убежал. - Папа! - заплакал Толик. - Неправда, неправда, неправда? - Он упална кроватку, мальчик в нижнем бельишке, и кричал с укором, с мольбой, снадеждой на то, что это не так: - Неправда, неправда, неправда! Теперь стал утешать Семен Петрович: - Придет он, придет... А не придет, так сами разыщем и возьмем его ксебе. Обязательно возьмем. Найдем - собака не иголка. Толик перестал плакать и смотрел в одну точку. Потом он глянул народителей, вытирая слезы, и сказал твердо: - Все равно найду. Он так уверенно произнес эти слова, что отец с матерью с опаскойпереглянулись, говоря друг другу глазами: "У мальчика собственное мнение". С того дня Толик стал молчаливым дома и в школе, замкнутым,настороженным к близким. Он искал Бима. Часто можно было видеть в городе, как чистенькиймальчик, из счастливой культурной семьи, останавливал прохожего, выбравего только по лицу, и спрашивал: - Дяденька, вы не видели белую собаку с черным ухом?
Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском:
|