Город в период господства родовой знати в средние века и в древности 5 страница

[398]
интересы, затем утрата предпринимателями интереса к политической жизни в
связи с усилением конкуренции и ростом экономической и социальной
стабильности и обращение их вследствие этого к чистой наживе или к мирному
существованию на ренту, общая политика князей, поощрявших такое отношение,
исходя из своей выгоды, - все это привело к быстрой утрате внимания к
политической судьбе города. Как великие монархи, например французский
король, так и правители отдельных городов могли рассчитывать на стремление
низших слоев к мирной жизни города и регулированному доходу посредством
продовольственной политики, в интересах мелких горожан. Во Франции короли,
ориентируясь на эти интересы низших слоев, подчинили себе города, в Италии
сходные тенденции служили опорой синьории. Но наиболее важным был
политический момент: умиротворение горожан посредством удовлетворения их
экономических интересов, утрата ими привычки к военной службе и планомерное
их разоружение правителем. Правда, последнее не всегда с самого начала
составляло политику правителей, некоторые из них, напротив, создали
рациональные системы воинской повинности. Однако в соответствии с общим
типом образования патримониального войска эти системы были или вскоре
превратились в набор рекрутов из низших слоев общества, ничего общего не
имеющий с республиканским войском горожан. Прежде всего, однако, господство
князя было подготовлено переходом к наемному войску и к капиталистическому
покрытию расходов, связанных с необходимостью в военной силе, с помощью
предпринимателей (кондотьеров), вызванному растущей неспособностью горожан
к военному делу и потребностью в профессиональных военных. Еще в период
свободных коммун это в значительной степени способствовало преобладанию в
населении склонности к миру и к разоружению. К этому присоединились личные
и политические связи правителей с могущественными династиями, сила которых
делала восстания горожан совершенно безнадежными. Следовательно, в конечном
счете все сводилось к причинам, общее значение которых хорошо нам известно:
к росту замкнутости производителей в сфере своих экономических интересов, к
росту военной дисквалификации образованных слоев общества, и к росту
рационализации военной техники в связи с созданием профессиональной армии;
эти обстоятельства наряду с формированием экономически или социально
заинтересованной в наличии двора знати, слоя получателей рент и обладателей
приходов способствовали превращению синьории в наследственное
патримониальное княжество. Достигнув этого, она вступила в круг легитимных
властей.
В одном интересующем нас прежде всего пункте в политике синьории
проявляется тенденция, общая с античными

[399]
тираниями, а именно в разрушении политического и экономического
монопольного положения города по отношению к сельской местности. Сельское
население очень часто, как и в античности, помогало захватить власть в
городе (например, в 1328 г. в Павии). Свободные горожане после победы над
знатными родами подчас в собственных и в политических интересах уничтожали
власть земельных собственников, освобождали крестьян, способствуя таким
образом переходу земли к тем, кто мог ее купить. Массовое приобретение
горожанами земли феодалов и замена, как, например, в Тоскане, вотчинного
устройства системой аренды - mezzadria - институтом, основанным на
отношениях между живущим в городе господином, связанным с сельской
местностью только своими владениями, и сидящими на его земле арендаторами,
- произошло при господстве popolo grasso. От участия в политической власти
сельское население, даже свободные крестьяне-собственники, полностью
устранялось. Mezzadria была ориентирована на частно-правовые отношения,
городская же политика организационно исходила в своем отношении к сельским
местностям из интересов городских жителей как потребителей, а после победы
цехов и как производителей. Политика правителей городов изменила это не
сразу и не везде. Знаменитая физиократическая политика великого герцога
Тосканского Леопольда в XVIII в. сложилась под влиянием определенных
естественно-правовых воззрений и не являлась в первую очередь политикой,
основанной на аграрных интересах. Однако в целом направленная на сближение
интересов и стремящаяся избежать резких коллизий политика князей уже не
была политикой городского населения, использовавшего сельские местности
только как средство для достижения своих целей.
Господство городских правителей распространялось большей частью, а затем и
преимущественно на несколько городов. Однако это отнюдь не означало, что
эти независимые до того территории городов составляли под их властью единый
в современном смысле слова государственный союз. Напротив, объединенные под
властью одного господина города нередко, как и раньше, имели право при
наличии определенного повода посылать друг к друг посольства. Их устройство
не было единообразным, и они не превратились в общины, которым государство
делегировало выполнение части своих задач. Развитие в этом направлении шло
постепенно, параллельно аналогичному преобразованию больших патримониальных
государств в Новое время. Сословные представительства, существовавшие в
средние века уже в Сицилийском королевстве и в других старых
патримониальных монархиях, почти полностью отсутствовали в государственных
образованиях,

[400]
возникших на территориях городов. Здесь главными организационными
преобразованиями были: 1) появление назначенных правителями на
неопределенное время должностных лиц наряду с выборными на короткий срок
должностными лицами, обладающими юрисдикцией по уголовным делам; 2)
возникновение центральных коллегиальных инстанций в первую очередь в
области финансов и военного дела. Это было, конечно, важным шагом на пути
рационализации управления. Рациональность техники управления была здесь
подготовлена тем, что многие коммуны заложили этому основу статистикой,
которую они вели в собственных финансовых и военных интересах, а также тем,
что бухгалтерская отчетность достигла в банкирских домах городов достаточно
высокого технического уровня. В остальном влияние на бесспорную
рационализацию управления оказывал, с одной стороны, пример Венеции, с
другой - Сицилийского королевства, причем не столько как образец для
подражания, сколько как стимул.
Развитие итальянских городов от составных частей патримониальных или
феодальных союзов к периоду революционно завоеванного независимого
господства знатных родов, затем к господству цехов, к синьории и, наконец,
к составным частям относительно рациональных патримониальных союзов стоит
особняком среди западноевропейских городов. Прежде всего в них отсутствует
синьория, параллель к предварительной стадии которой при введении должности
народного капитана можно увидеть в деятельности наиболее могущественных
бургомистров к северу от Альп. Но в одном отношении круговорот в развитии
имел универсальный характер. В Каролингское время города представляли собой
едва ли не просто округа управления, обладавшие известными своеобразиями
сословной структуры, и были очень близки определенной стадии в развитии
нового патримониального государства, отличаясь лишь особыми корпоративными
правами. В промежуточный период города были повсюду в той или иной степени
«коммунами», которые обладали собственными политическими правами и
проводили автономную хозяйственную политику. Подобным же образом шло
развитие и в античности. И все-таки ни современный капитализм, ни
современное государство не выросли на почве античных городов, тогда как
развитие средневековых городов, не являясь решающей ближайшей ступенью того
и другого, а тем более их основой, остается весьма важным фактором их
возникновения. Несмотря на внешнее сходство между ними, необходимо, однако,
отметить и серьезные различия в их развитии. Именно к ним мы теперь и
обратимся. Их мы легче всего обнаружим, противопоставив оба типа городов в
их наиболее характерных формах. Для этого мы должны ясно отдавать себе
отчет в том,

[401]
что между средневековыми городами существуют очень большие, до сих пор лишь
частично отмеченные нами структурные различия. Однако остановимся еще раз
на общем положении средневековых городов в период их наибольшей
независимости, что позволит нам отчетливо увидеть их специфические черты в
их полном развитии.
В ранний период автономии достижения городов были чрезвычайно разнообразны
и шли в следующих направлениях:
1) Политическая самостоятельность и отчасти собственная внешняя политика,
вследствие чего городское управление имело длительное время свои
вооруженные силы, заключало союзы, вело войны, полностью подчиняло себе
большие территории, а иногда и другие города, основывало заморские колонии.
Длительно владеть заморскими колониями удалось лишь двум итальянским
приморским городам, захватить большие территории и обрести международное
политическое значение - лишь временно нескольким коммунам Северной и
Центральной Италии и Швейцарии, в значительно меньшей степени - городам
Фландрии, ряду ганзейских городов Северной Германии и некоторым другим. Что
же касается южноитальянских, сицилийских, после короткого промежутка
испанских, после более длительного промежутка французских, с самого начала
английских городов, городов Германии, за исключением упомянутых северных,
фландрских, нескольких швейцарских и южногерманских городов, а после
краткого промежутка существования городских союзов большей части
западногерманских городов, то их политическое господство ограничивалось
властью над непосредственной сельской округой и несколькими маленькими
городками. Во многих городах были отряды солдат (во Франции еще в довольно
позднее время) и, как правило, существовала городская милиция, службу в
которой несли военнообязанные горожане; она защищала стены города и могла в
союзе с другими городами устанавливать земский мир, срывать разбойничьи
замки и становиться на ту или иную сторону во внутренних распрях. Однако
эти города не пытались проводить международную политику, как итальянские и
ганзейские города. Они обычно посылали своих представителей в сословные
собрания Империи или территориальной области и нередко, несмотря на свое
формально подчиненное положение, имели там вследствие сво проводить
международную политику, как итальянские и ганзейские города. Они обычно
посылали своих представителей в сословные собрания ями не столько городских
коммун, сколько сословных корпораций. Но многие города никогда не обладали
и таким правом (подробности историко-правового характера увели бы нас
слишком далеко). Современное патримониально-бюрократическое государство
континента

[402]
лишило большинство из них всякой самостоятельной политической деятельности,
а также военной силы, кроме полиции. Только там, где государство, как,
например, в Германии, развивалось в отдельных территориях, оно должно было
допустить часть из них как особые политические образования. Особым путем
пошло развитие в Англии, так как здесь не возникла патримониальная
бюрократия. Здесь внутри строгой организации центрального управления
отдельные города никогда не выражали политических амбиций, ибо в парламенте
они выступали едиными. Они заключали торговые картели, но не политические
союзы городов, как на континенте. Английские города представляли собой
корпорации привилегированных знатных слоев, и их согласие в финансовых
вопросах было совершенно необходимым. В правление Тюдоров короли пытались
уничтожить их привилегии, но низложение Стюартов положило этому
конец[xcviii]. С этого времени города остаются корпорациями, обладающими
правом выбора членов парламента, и как kingdom of influence[xcix], так и
партии знати пользовались в политических целях для нужного им
парламентского большинства подчас до смешного маленькими, легко
управляемыми избирательными округами, представителями которых они являлись.
2) Автономное судопроизводство города как такового и внутри его гильдий и
цехов. В полном объеме этим правом пользовались политически самостоятельные
итальянские, временами испанские и английские и в своей значительной части
французские и немецкие города, причем письменное подтверждение этого права
существовало не всегда. Вопросы земельного владения, рыночных и торговых
отношений решались в городских судах, где в качестве шеффенов заседали
горожане, применявшие равное, общее для всех жителей города особое право,
основанное на обычае или автономных постановлениях, на подражании,
заимствовании или на предоставлении при основании города чужого права. В
судопроизводстве городов все больше исключались иррациональные и магические
доказательства, такие, как поединок, ордалии и клятва рода, и заменялись
рациональным доказательством -развитие, которое не следует, однако,
представлять себе слишком прямолинейным. Иногда сохранение процессуальных
особенностей городского суда выражалось в возвращении к старой процедуре,
противопоставляемой новшествам королевского суда - в Англии отказ от jury,
- и к средневековому праву в противовес распространению римского права;
последнее наблюдалось на континенте, где соответствующие капиталистическим
интересам правовые институты сложились на основе городского права как
цитадели автономии заинтересованных лиц, а не на основе римского (или
немецкого) земского

[403]
права. Городское управление стремилось, в свою очередь, к тому, чтобы
гильдии и различные союзы не издавали без их утверждения никаких
постановлений или ограничивались лишь теми, которые строго относились к
отведенной им области. Как объем автономии во всех городах, которым
приходилось считаться с политическим господином или собственником земли,
следовательно, во всех городах, кроме итальянских, так и разделение
законодательной власти между советом и цехами были различны и решались
соотношением сил. Возникающее патримониально-бюрократическое государство
везде значительно урезало автономию городов. В Англии Тюдоры впервые
систематически проводили принцип, согласно которому города и цехи являются
корпоративно организованными государственными институтами для определенных
целей с правами, не выходящими за установленные привилегиями пределы и
обязательными только для входящих в них членов в качестве горожан. Каждое
нарушение установленных границ служило поводом кассации хартии в процессе
quo warranto (например, для Лондона при Якове II)[c]. Согласно такому
пониманию город, как мы видели, вообще в принципе не считался
«территориальной корпорацией», а рассматривался как привилегированный
сословный союз, в управление которого постоянно вмешивался, контролируя
его, Privy council[ci]. Во Франции города в течение XVI в. вообще лишились
права юрисдикции, кроме рассмотрения дел полицейского характера, а для
принятия всех важных финансовых актов требовалось утверждение
государственных учреждений. В Центральной Европе автономия городских
территорий была, как правило, совершенно уничтожена.
3) Автокефалия, т. е. исключительно собственные судебные и административные
учреждения. Полностью ею обладала только часть итальянских городов, в
других странах города имели лишь право низшей юрисдикции, большей частью
при допущении апелляции в королевский или высший земский суд. В органах
юстиции, где приговор выносили шеффены из среды горожан, должность судьи
имела сначала преимущественно фискальный интерес, вследствие чего город не
считал нужным добиваться формального признания своей юрисдикции или
покупать ее. Для города было наиболее важным представлять собой особый
судебный округ с шеффенами из своих граждан. Это было достигнуто уже на
очень ранней стадии полностью в области низшей, частично в области высшей
юрисдикции. В значительной степени горожане получили и право выбора
шеффенов или кооптации их без какого-либо вмешательства господина. Важной
являлась также предоставленная городу привилегия, согласно которой
горожанин был подвластен только суду города. Здесь не может быть

[404]
рассмотрено развитие собственного административного учреждения города,
совета. Но наличие такого совета с широкими административными полномочиями
было в период развитого средневековья отличительным признаком каждой
городской общины Западной и Северной Европы. Его состав был самым
разнообразным и зависел от соотношения сил между патрициатом «родов»,
следовательно, землевладельцами и владельцами капитала, кредиторами и
частично занятыми торговлей горожанами, купцами из горожан, часто
образующими цехи, в зависимости от того, преобладали ли среди них те, кто
был занят заморской торговлей, или (в массе) крупные розничные торговцы,
предприниматели в области раздаточной системы ремесленного производства, и
подлинными ремесленными цехами. С другой стороны степень участия
политического властителя или господина земли в назначении совета, т. е. в
том случае, если город оставался гетеро-кефальным, определялась
соотношением экономического могущества горожан и господина города. Это
зависело в первую очередь от того, насколько сеньор города нуждался в
деньгах, приобрести которые он мог, продав свои права. Но также, конечно, и
от финансовых возможностей города. Однако, если городская касса обладала
средствами политической власти, потребность городской кассы в деньгах и
денежный рынок города сами по себе не решали вопроса. Во Франции уже в XIII
в. при Филиппе Августе королевская власть (иногда и другие властители),
находящаяся в союзе с городами, достигла вследствие острой нужды городов в
деньгах участия (partage) в назначении на административные должности, права
контролировать действия магистрата, в частности в области интересовавшего
короля финансового управления, права утверждения выборных консулов и вплоть
до XV в. - председательства в городском собрании королевского прево. В
эпоху Людовиков замещение городских должностей полностью находится во
власти королевских «интендантов», а финансовая нужда государства привела к
тому, что продаваться стали как городские, так и государственные должности.
Патримониально-бюрократическое государство превратило городские органы
управления в привилегированные представительства корпораций с сословными
привилегиями, действовавшими только в области их корпоративных интересов и
не имевшими значения в деле государственного управления. Английское
государство, вынужденное сохранить автокефалию городов, поскольку они
выбирали в парламент, беспощадно игнорировало город, когда ему хотелось
предоставить решение задач, ныне находящихся в ведении коммунальных общин,
местным союзам, поручая их выполнение либо отдельным приходам, к которым
принадлежали не только члены привилегированных корпораций,

[405]
но и все полноправные жители, либо другим, специально для этого созданным
объединениям. Но большей частью патримониальный бюрократизм просто
превращал магистраты в государственные учреждения наряду с другими.
4) Налогообложение горожан, свобода их от повинностей и налогов извне.
Первое проводилось в различной степени при различном воздействии, а иногда
и полном отсутствии контроля со стороны сеньора города. Английские города
никогда не обладали подлинной налоговой автономией, и для введения новых
налогов всегда требовалось согласие короля. Освобождение от повинностей и
налогов извне также было достигнуто лишь кое-где. В не обладавших
политической автономией городах - только в том случае, если они брали на
откуп налоговую повинность и вносили господину города сразу общую сумму
налогов, чаще же регулярно выплачивали ее по частям и самостоятельно ведали
налогами королю (firma burgi в Англии). Наиболее полное освобождение от
налогового бремени извне удавалось, когда речь шла о личных, судебных или
крепостных повинностях горожан. Патримониально-бюрократическое государство
после своей победы, правда, чисто технически различало город и деревню в
налоговом отношении, стараясь равномерно обложить своим специфическим
налогом, акцизом, производство и потребление. Право на налогообложение было
у городов практически снято. В Англии корпоративное обложение в городах не
имело большого значения, так как новые задачи управления перешли к другим
объединениям. Во Франции, после того как все финансовые операции города и
право налогового самообложения были взяты под контроль государства, король
присвоил со времен Мазарини половину городского octroy[cii]. В Центральной
Европе городские учреждения и в этом отношении часто превращались в
государственные органы по взиманию налогов.
5) Рыночное право, автономная полиция в области торговли и промышленности и
монополистические обладатели банна. Рынок был в каждом средневековом
городе, и надзор за рынком повсюду переходил в очень значительной степени
от господина города к городским советам. Позже полицейский надзор над
торговлей и промышленностью находился в зависимости от соотношения сил в
ведении либо городских учреждений, либо профессиональных союзов при
значительном лишении этих прав сеньора. В области промышленности общий
контроль над качеством товаров осуществляла полиция, отчасти ради доброго
имени города, т. е. в интересах экспорта товаров, отчасти же в интересах
городских потребителей, существенным для которых был контроль над ценами;
надзору подлежало и сохранение определенного уровня питания мелких
бюргеров, следовательно, ограничивалось число

[406]
учеников и подмастерьев, а иногда и мастеров; с ухудшение
продовольственного положения происходит монополизация мест мастеров
жителями данного города, преимущественно сыновьями мастеров. С другой
стороны, по мере того как цехи сами стали осуществлять функции полиции, они
пытались противодействовать зависимости от крупных предпринимателей, в том
числе находящихся вне города, посредством запрещения раздаточной системы,
контроля над кредитованием, регулирования и организации поступления сырья,
а иногда и формы сбыта. Но прежде всего город стремился подавить
конкуренцию подчиненных ему сельских местностей, т. е. пытался остановить
там развитие ремесел, заставить крестьян в интересах городских
производителей покупать все необходимое в городе, а в интересах городских
потребителей продавать свои продукты на городском рынке, и только там;
затем в интересах потребителей, а также нуждающихся в сырье ремесленников
запретить покупать товары вне рынка, установить в интересах городских
торговцев монополию на перепродажу и посредническую торговлю, и, наконец,
получить привилегии на свободную торговлю вне города. Эти основные свойства
так называемой «хозяйственной политики города», варьирующиеся в ходе
бесчисленных компромиссов между различными интересами, встречаются почти
повсюду. Направленность этой политики обусловливается в каждом данном
случае помимо соотношения сил заинтересованных сторон внутри города также и
сферой его экономической деятельности. Расширение ее в первый период
поселения привело к расширению рынка, сужение ее в конце средних веков
породило тенденцию к монополизации. В остальном каждый город имел
собственные, сталкивающиеся с конкурентами интересы, между ведущими же
дальнюю торговлю городами юга велась борьба не на жизнь, а на смерть.
Подчинив города, патримониально-бюрократическое государство совсем не
намеревалось покончить с их «хозяйственной политикой». Напротив,
экономический расцвет городов и их ремесел, а также сохранение
количественного уровня населения посредством проведения определенной
продовольственной политики настолько же соответствовали финансовым
интересам государства, как и стимулирование внешней торговли посредством
меркантилистской торговой политики, образцом которой государству могла, во
всяком случае отчасти, служить дальняя торговая политика городов.
Государство пыталось предотвратить столкновения интересов между входившими
в его союз городами и группами, в частности объединить меры
продовольственной политики с поддержкой инвестиции капиталов. Против
традиционной хозяйственной политики государство почти до Французской
революции выступало лишь в тех

[407]
случаях, когда местные монополии и привилегии горожан стояли на пути
проводимой им все более капиталистически ориентированной на привилегии и
монополии политики. Правда, уже это могло в отдельных случаях привести к
резкому нарушению привилегий горожан, однако такие действия лишь в
исключительных случаях означали принципиальное изменение привычного пути.
Автономия в регулировании городского хозяйства была утрачена, и это могло
косвенным образом иметь большое значение. Но решающим было то, что города
не располагали для защиты своих интересов такими военно-политическими
силами, какими обладало патримониально-бюрократическое государство. Лишь в
исключительных случаях города могли пытаться выступить, как это делали
князья, объединившись в союзы, чтобы воспользоваться открывающимися в
результате патримониальной политики возможностями получения доходов. По
существу, это было доступно только отдельным лицам, причем лицам социально
привилегированным; так, в Англии и во Франции в типичных, монополистически
привилегированных внутренних и заморских предприятиях периода
патримониальной политики наряду с королем участвовали (сравнительно) многие
крупные землевладельцы и чиновники и (относительно) небольшое число
горожан. Иногда в спекулятивных внешних предприятиях достаточно широко
участвовали за счет городской казны и города, например Франкфурт, однако
большей частью во вред себе, так как какая-нибудь единственная неудача
наносила городу значительно больший ущерб, чем большому политическому
образованию.
Экономический упадок многих городов, особенно начиная с XVI в., объяснялся
- поскольку он затронул и английские города - только отчасти изменением
прохождения торговых путей и возникновением крупного домашнего
производства, основанного на рабочей силе вне города. Он был главным
образом вызван другими, общими причинами: прежде всего тем, что
традиционные, входящие в городское хозяйство формы предпринимательства уже
не давали наибольшей прибыли и что теперь политически ориентированные
торговые непромышленные капиталистические предприятия, даже если они
формально размещались в городе, не имели больше опоры в хозяйственной
политике города и не находились в ведении объединенных в союз занятых
предпринимательством горожан. Старые формы предпринимательства постигла та
же судьба, как некогда феодальную военную технику. Новые капиталистические
предприятия основывались в новых, удобных для них местах, и предприниматель
обращался теперь в своих целях к другим помощникам в той мере, в какой он в
них вообще нуждался, а не к местной городской общине. Подобно

[408]
тому как в Англии (dissenters, которые играли такую большую роль в
капиталистическом развитии, не принадлежали вследствие Тест-акта[ciii]. К
господствующей городской корпорации, и крупные торговые и промышленные
города возникали там вне существующих округов и тем самым вне компетенции
местных, обладающих монополией властей, вне старых привилегированных
корпораций; поэтому их юридическая структура носила часто очень архаические
черты: старые сеньориальные суды, court farm и court leet, существовали в
Ливерпуле и Манчестере вплоть до реформы Нового времени, только земельная
власть сеньора стала именоваться судебной властью.
6) Из политического и экономического своеобразия средневековых городов
следовало и их отношение к небюргерским негородским слоям населения. В
различных городах оно было очень различным. Общей была противоположность
хозяйственной организации городов внегородским, политическим, сословным и
сеньориальным структурным формам: противоположность рынка ойкосу. Эту
противоположность не следует представлять себе просто как «борьбу» между
политическим или земельным сеньором и городом. Такая борьба существовала,
конечно, повсюду, где город в интересах распространения своей власти
принимал на свою территорию политически или поземельно зависимых людей,
которых их господин не хотел отпускать, или включал их в качестве
внегородских бюргеров в городской союз, даже если они не переселялись в
город. В северных городах последнее стало после короткого промежутка
невозможным из-за вмешательства княжеских союзов и запрещения короля. В
принципе противодействие было повсюду направлено не против экономического
развития городов, а против их политической самостоятельности. Борьба
возникала также и в тех случаях, когда экономические интересы феодального
сеньора сталкивались с интересами города в области политических сношений и
с его монополистическими тенденциями. И конечно, величайшие опасения
военного феодального союза во главе с королем вызывало появление автономных
крепостей в сфере их политических интересов Германские императоры почти все
время - с небольшими перерывами - испытывали подобные опасения.
Напротив, французские и английские короли часто проявляли большую
доброжелательность к городам по политическим причинам, вследствие их борьбы
с баронами, а также из-за финансового значения городов. Надо сказать, что и
негативное влияние, которое рыночное хозяйство города как таковое могло
оказывать на вотчинное хозяйство и косвенно на феодальный строй в целом и в
различной степени действительно его оказывало, совсем не обязательно
происходило в форме «борьбы» городов с представителями других интересов.

[409]
Наоборот, на многих стадиях развития интересы оказывались в
значительной степени общими. Политическим и земельным сеньорам были очень
нужны денежные повинности зависимых от них людей; только город предоставлял
этим людям местный рынок для их продуктов, а тем самым и возможность нести
вместо барщины и натуральных повинностей денежные повинности, вотчинникам
же город давал возможность превращать натуральные повинности в деньги на
местном рынке или по мере развития капиталистической торговли вне его,
вместо того чтобы потреблять их in natura. Политические и земельные сеньоры
энергично использовали эти возможности, либо требуя от крестьян уплаты
денежной ренты, либо основываясь на созданной рынком заинтересованности
крестьян в большей продуктивности, возможной при увеличении размера
хозяйственных единиц, которые дадут больше натуральных продуктов в виде
ренты, превращали добавочный продукт с крестьянских хозяйств в деньги.
Наряду с этим политический и земельный сеньор мог по мере развития местных
и межрегиональных сношений взимать различные пошлины на торговых путях, как
это и происходило уже в средние века на западе Германии. Поэтому основание
городов и связанные с этим последствия было, с точки зрения господина
города, чисто деловым предприятием для извлечения доходов. Исходя из таких
экономических интересов, знать еще во время преследования евреев на
востоке, в частности в Польше, основывала множество «городов», что часто
оказывалось неудачным; их исчисляемое несколькими сотнями население
состояло иногда на 90% из евреев. Следовательно, специфически средневековое
североевропейское основание городов было фактически доходным «делом» и
резко отличалось, как мы увидим, от основания военных городов-крепостей,
какими были античные полисы. Преобразование почти всех личных и вещных
повинностей, требуемых земельным или судебным сеньором, и вытекающая из
этого отчасти правовая, отчасти в достаточной степени фактическая
экономическая свобода крестьян - отсутствовавшая везде, где развитие
городов шло медленно, - возникла как следствие того, что доходы
политических и земельных сеньоров в областях интенсивного развития городов
все больше складывались из сбыта на рынке продуктов крестьянского хозяйства
или крестьянских повинностей; их источником могли быть - и были - также
другие хозяйственные возможности, связанные с торговыми сношениями, но
никак не барщина зависимых крестьян или потребление предоставляемых ими
продуктов в домашнем хозяйстве, как это происходило в хозяйстве ойкоса;
теперь как сеньор, так - правда, в меньшей степени - и зависимые от него
люди в значительной части удовлетворяли свои потребности

[410]
ведением денежного хозяйства. Перемены в положении крестьянства зависели в
значительной степени и от скупки земель сельской знати жителями города,
переходившими к более рациональному хозяйствованию на этих землях. Этот
процесс наталкивался на препятствия там, где для владения землями знати
требовалось право на получение лена, которого городской патрициат к северу
от Альп почти нигде не имел. Однако столкновения между политическими или
земельными сеньорами и городами нигде не происходили на почве «денежного
хозяйства» как такового, напротив, между ними, несомненно, существовала
общность интересов. Чисто экономическая коллизия возникала лишь там, где
землевладельцы, стремясь повысить свои доходы, переходили к собственному
промышленному производству, что, впрочем, было возможно лишь там, где в их
распоряжении была соответствующая рабочая сила. В этом случае города
начинали бороться с промышленным производством сеньоров, и именно в Новое
время в рамках патримониально-бюрократического государства эта борьба часто
принимала очень резкие формы. В средние века об этом еще не было и речи;
фактический распад старого вотчинного союза при ослаблении зависимости
крестьян часто шел без всякой борьбы просто вследствие проникновения в него
элементов денежного хозяйства. Так обстояло дело в Англии. В других местах,
правда, города непосредственно и сознательно способствовали такому
развитию, например, как мы уже видели, в сфере господства Флоренции.
Патримониально-бюрократическое государство стремилось примирить
противоположные интересы знати и городов, но, поскольку оно нуждалось в
знати в качестве офицеров и чиновников, оно запретило незнатным,
следовательно, и горожанам приобретать земли знати.
В средние века конфликты такого рода чаще возникали между городами и
церковными, особенно монастырскими, чем со светскими феодалами. Ведь
духовенство вообще, а особенно после разделения церкви и государства в
борьбе за инвеституру было наряду с евреями чужеродным телом в городе.
Владения церкви были в значительной степени освобождены от налогового
бремени, обладали иммунитетом, следовательно, правом не допускать
должностных лиц, в том числе и городских, на свою территорию. Духовенство
как сословие считало себя свободным от военных и других обязанностей
города. При этом число таких свободных от повинностей владений
увеличивалось, а с ними вследствие постоянного основания церквей
благочестивыми горожанами и число неподвластных городскому управлению лиц.
В своих светских братьях [civ] монастыри имели рабочих, не занятых заботой
о семье и, следовательно, способных выдержать конкуренцию

[411]
при использовании их, что часто случалось, в собственном промышленном
предприятии. Монастыри, совершенно так же как «вакуфы» [cv]средневекового
ислама, захватили источники денежно-хозяйственных рент - рыночные
помещения, торговые площади, мясные лавки, мельницы и т. п.; все это было
теперь изъято не только из налогового обложения, но и из всей хозяйственной
политики города. Часто монастыри предъявляли также притязания на монополию.
Их обнесенные стенами и обладавшие иммунитетом территории могли
представлять собой опасность и в военном отношении. А церковный суд,
запрещавший ростовщичество, препятствовал развитию деловых операций
горожан. Против накопления земельных владений по праву мертвой руки
горожане пытались бороться запретами, так же как князья и знать,
посредством законов амортизации. Но, с другой стороны, церковные праздники
и прежде всего владение местами паломничества с продажей индульгенций
служили для части городской промышленности способом получения дохода, а
монастыри в той мере, в какой они были открыты для светских лиц, - местами
призрения. Поэтому отношения между духовенством и монастырями, с одной
стороны, и горожанами - с другой, были в конце средних веков, несмотря на
все столкновения, совсем не столь плохи, чтобы в них можно было видеть
достаточное основание для «экономического объяснения» Реформации. Церковные
и монастырские учреждения не были, в сущности, столь неприкосновенны для
городской общины, как это утверждалось каноническим правом. Справедливо
указывалось, что в Германии, в частности, монастыри, после того как в ходе
борьбы за инвеституру королевская власть была значительно ослаблена,
лишились своего наиболее стойкого защитника от светской власти и что
устраненная ими власть фогтов [cvi] могла очень легко так или иначе
возродиться, если они серьезно займутся экономической деятельностью. Во
многих случаях городскому совету удавалось фактически подчинить их опеке,
очень близкой прежней власти фогта, навязывая им под различными предлогами
и наименованиями помощников и управляющих, которые ведали владениями и
делами монастыря в интересах города. Сословное положение клира в городской
общине было очень различным. Иногда он находился в правовом отношении
просто вне городской корпорации, но и там, где дело не обстояло таким
образом, он выступал в силу своих неистребимых сословных привилегий как
неудобная для города, неассимилируемая чужеродная сила. Реформация
покончила с этим в пределах своего господства, но городам, подпавшим вскоре
под власть патримониально-бюрократического государства, это уже не помогло.
В этом отношении развитие в древности шло совсем иным путем. Чем дальше в
глубь веков, тем больше экономи-

[412]
ческое положение храмов в древности похоже на положение церкви и особенно
монастырей в раннее средневековье, особенно в колониях Венеции. Здесь
развитие шло не в сторону растущего разъединения государства и церкви и
роста самостоятельности церковных владений, как в средние века, а в
обратном направлении. Знатные роды городов захватили владения храмов, видя
в них источник доходов и власти, а демократия полностью превратила их в
государственную собственность, в распродаваемые приходы, уничтожила
политическое влияние жрецов и передала управление экономикой общинам.
Большие храмы, такие, как храм Аполлона в Дельфах и храм Афины в Афинах,
были сокровищницами эллинистического государства, депозитными кассами
рабов, и некоторые из них остались крупными землевладельцами. Экономической
конкуренции храмов с городской промышленностью в античных городах не
возникало. Секуляризация церковного имущества не происходила и не могла
происходить. Но фактически, хотя и не по форме, «обмирщение»
концентрированных некогда в храмах ремесел проводилось значительно более
радикально, чем в средние века. Главной причиной этого было отсутствие
монастырей и самостоятельной организации церкви как межрегионального союза.
Конфликты между населением городов и земельными собственниками известны в
античности так же, как в средние века и в начале Нового времени. Античный
город проводил свою политику по отношению к крестьянам и свою взрывающую
феодализм аграрную политику. Но эта политика была настолько шире по своему
размаху и настолько отличалась по своему значению для развития городов от
применявшейся в средние века, что различие выступает очень отчетливо. Оно
должно быть рассмотрено в общем контексте.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: