Вправи за критеріями комунікативності

Вправи на співвіднесення змісту з темою:

• комунікативні вправи;
• умовно-комунікативні вправи;
• вправи на прогнозування змісту;
• вправи на актуалізацію лексичного запасу;
• вправи на сприймання та розуміння речення;
• мовленнєві вправи;
• вправний розвиток уміння висловлювати судження щодо змісту програми;
• вправи на формування аудіативних навичок.

Інноваційні технології:

• технологія ситуативного модулювання;
• опрацювання дискусійних запитань;
• бокова система;
• ігрові технології;
• проективна методика.

Процес здивування та засвоєння головних понять здійснюється під час зовнішньої гри мови та внутрішньої мови. Граматично роздрібнена мова заглиблюється у внутрішню мову, творчу свідомість дитини та повертається у вигляді учнівських творів - текстів. У 9-10-х класах за програмою української літератури об'єктом вивчення є ХІХ-ХХ сторіччя, де увага акцентується на загальнолюдських цінностях «людина та суспільство», «культура та цивілізація». Це дає можливість проводити уроки в «активному» режимі - не зациклюватись на читанні творів і критики, а спонукати дітей створювати власне ставлення до подій, головних героїв, спробувати «пережити» з ними життєві перипетії, навчити радіти та співчувати. У 11-му класі організовуються діалоги у класі, вигадуються разом з учнями методи спілкування та спільної діяльності.

Для себе в ході діяльності з упровадження нової технології навчання викристалізувала дві заповіді.

Я - учитель-співрозмовник,
я можу «помилятись», мати іншу думку,
але завжди буду поважати думку дитини,
бо сама націлила її на це,
допомогла створити власний погляд.

Я - учитель честі.
Якщо дитина довірила мені свої думки чи почуття
та вилила їх у творі, письмовому висловлюванні,
це справа лише нас двох,
і без дозволу дитини ніколи
не читатиму текст для всього класу.

Лесли Уайт. Наука о культуре (в сокращении)

"В течение последнего столетия становится
все очевиднее, что культура представляет
собою... определенную область, изучение
которой требует особой науки..."
Р.Х.Лоуи, Культурная антропология: наука.

"Специфически человеческие особенности,
отличающие род homo sapiens от всех
прочих животных видов, охватываются
наименованием "культура"; следовательно,
науку о специфически человеческих
способах деятельности вполне можно было бы
назвать культурологией..."
Вильгельм Оствальд, Принципы теории
образования.

Всякий живой организм, чтобы жить и воспроизводить себе подобных,
должен осуществлять определенный минимум приспособления к своей окружающей
среде. Один из аспектов этого процесса приспособления мы именуем "
способностью понимать"....Однако только у человека как вида мы находим
понимание как процесс приспособления, осуществляемый символическими
средствами. В символе процесс биологической эволюции приводит к
метасенсорному механизму приспособления. Все близкие к человеку виды
вынуждены осуществлять свое приспособление при помощи значений,
улавливаемых и интерпретируемых органами чувств. Человек же способен
выходить за пределы чувственных впечатлений; он может воспринимать и
истолковывать свой мир с помощью символов. Благодаря этой способности он
достигает понимания и осуществляет приспособление на уровне более
высоком, чем любое другое животное. Его понимание несравнимо богаче, чем
у высших обезьян, и он легко делится им со своими сородичами. Таким
образом, в зоологическом мире возник новый тип понимания и приспособления.
Использование нейро-сенсорно-символической способности в процессе
приспособления находит выражение в словесных формулах, которые мы могли бы
назвать воззрениями. Совокупность воззрений какой-либо группы людей мы
обозначаем как их философию. Следовательно, философия - это сложный
механизм, посредством которого известный род животного, человек,
приспосабливается к земле, лежащей у него под ногами, и к окружающему его
космосу. Философия, разумеется, тесно связана с прочими аспектами той
культурной системы, лишь частью которой она является: с технологией,
социальной организацией, формами искусства. Однако здесь нас интересует
философия как таковая, как некая техника истолкования, как способ сделать
мир понятным, чтобы взаимодействие с этим миром стало величайшим
преимуществом человека.
Философия, как и культура в целом, возникла и развилась в течение
многих веков, с тех пор, как человек начал пользоваться символами.
Философия - инструмент, предназначенный и используемый для некоторой цели.
В этом отношении она ничем не отличается от топора. Одна философия может
быть лучше - быть лучшим инструментом истолкования и приспособления -
нежели другая, в точности так же, как один топор может быть лучшим орудием
труда, чем другой....

...Человеческим приматам потребовалось время, чтобы приобрести
навыки и мастерство в использовании вновь приобретенной способности, имя
которой - символ. Протекли сотни тысяч лет, прежде чем сделан был впервые
был преодолен изначальный - и обманчивый - предрассудок, будто космос -
выражение эго, подобного человеческому, и не может быть ничем иным. В своей
философии древнейшие люди просто творили мир по образу и подобию своему.
Мы и сегодня недалеко ушли от этой точки зрения, о чем ясно
свидетельствуют широкое распространение, сила и влияние теологий.
Однако по прошествии целых эпох, на протяжении которых мир
объясняли в терминах желаний, волений и замыслов сверхъестественных
существ, было осуществлено продвижение на новый уровень, к новому типу
посылок. Место духов заняли виды бытия, сущности, принципы и т.д. Вместо
того, например, чтобы говорить, что окаменелости созданы богом, стали
говорить, что они образованы "камнетворящими силами" или что они -
результат "застывания лапидифических соков". Такой тип объяснения,
который кажется сегодня пустым и бессмысленным, был тем не менее
значительным шагом вперед по сравнению с анимистическим,
сверхъестественым истолкованием, преобладавшим до тех пор. Ответы
супернатурализма были полными и окончательными: это сделал Бог; такова
была воля Божия, и стало так; больше сказать было нечего. В
действительности, конечно, эти ответы ничего не говорили; они были столь же
пусты, сколь и окончательны. Но хуже всего то, что они закрывали дверь
для чего-либо лучшего; о чем еще можно спросить или узнать после того,
как тебе сказали, что то или иное событие - не что иное как действие Бога?
Метафизический - говоря словами Конта - тип истолкования во всяком случае
освободил от привязанности к антропоморфизму.
Если окаменелости образованы "камнетворящими силами", то это
становится приглашением к тому, чтобы проникнуть в природу подобных сил и
вступить таким образом в непосредственный контакт с реальным миром -
вместо отраженного в нем собственного образа - и, следовательно, что-
то о нем узнать. Метафизические объяснения, сами по себе пустые, тем не
менее означали прогресс; они открыли путь к чему-то лучшему: к науке.
В общественных науках мы до сих пор не переросли метафизический тип
истолкования. Мы все еще встречаемся с тем, что события объясняют в
таких терминах, как "сепаратизм местного населения", "тенденции
человеческого разума", "принцип эквивалентности братьев", "изначальная
демократия равнинных племен" и т.д. Но тем не менее мы движемся вперед.
Если человек, приняв приглашение, в скрытом виде содержащееся в
метафизическом типе объяснения, в попытках распознать, что же на деле
представляют собою "камнетворящие силы", "обращался к природе, брал факты
как они есть и самостоятельно их рассматривал" (Агасси), то он имел
возможность перейти к научной точке зрения и научной технике. Во всяком
случае, это тот тип истолкования, который вырос из метафизических
объяснений и в конце концов заменил их.

... В науке человекообразный примат достиг, наконец, реалистического
и эффективного восприятия того внешнего мира, к которому он вынужден
приспосабливаться, чтобы выжить. Как инструмент объяснения анимистические,
антропоморфистские и супернатуралистские философии были абсолютно
бесполезны, ибо ложное знание зачастую хуже, чем полное его отсутствие.
Достаточно вспомнить о мужчинах и женщинах, которых умертвили как ведьм и
еретиков, чтобы составить себе представление о размерах ущерба,
нанесенного этим типом философии. В самом деле, примитивные философии
имеют иные функции, нежели объяснение; они снабжали человека иллюзия ми,
внушали ему смелость, ощущение комфорта, давали утешение и уверенность, а
ведь все это имело значение для биологического выживания. Но как техники
объяснения примитивные философии потерпели полный крах.
Метафизические философии также не объясняли реальный мир, но они
проложили путь к реалистическому и эффективному его истолкованию исходя их
принципов науки и с использованием ее интеллектуальной техники....

Если философия - это механизм приспособления животного, каким
является человек, к своему космическому окружению, то человек - основной
предмет философской заинтересованности. Как мы указали в главе
"Расширение Сферы Науки", можно проследить историю и становление науки с
точки зрения детерминант человеческого поведения. Астрология была
попыткой оценить роль небесных тел в человеческих делах и предсказывать
явления жизни человека исходя из положения светил. Научная философия
нашла свое первое выражение в астрономии, т.к. небесные тела, будучи
наименее значимыми из детерминант человеческого поведения, легко могли
быть изъяты из антропоморфистской традиции, в которой "я" смешивалось с
"не-я". Точка зрения и техника науки, однажды установленные в области
небесных явлений, начали распространяться на другие сферы. Ход расширения
сферы науки определялся следующим законом: наука будет продвигаться и
развиваться в обратном отношении к значимости тех или иных явлений
как детерминант человеческого поведения. За астрономией последовали земные
физика и механика. Физические науки оформились раньше биологических,
потому что физические явления - менее значимые детерминанты человеческого
поведения, нежели явления биологические. В области биологии сначала
развивается анатомия, лишь затем - физиология и психология. Все эти три
науки были сосредоточены на индивидуальном организме. Однако с течением
времени было осознано, что имеется класс явлений, лежащих вне и за
пределами индивида и тем не менее оказывающих значительное и мощное
определяющее воздействие на его поведение. При создании научной техники,
пригодной для того, чтобы иметь дело с этим классом надиндивидуальных
детерминант, возникли социология и социальная психология. Создание этих
наук означало что категории детерминант человеческого поведения должны
быть исчерпаны. Астрономия и физика занимались неодушевленными
детерминантами; анатомия, физиология и психология охватили индивидуальные
детерминанты; социология, наука об обществе, имеет дело с
надиндивидуальными детерминантами: с какими еще детерминантами стоило
считаться?
Как мы уже показали, исходные посылки основателей социологии далеки
от соответствия действительности. Вполне верно, что человек, равно как и
петух, собака, утка и обезьяна, в обществе сородичей ведет себя иначе,
чем наедине.
Стало быть, социология человека - или обезьяны, крысы, собаки,
утки - следует по порядку за психологией. Но не пойти дальше означало бы
упустить фундаментальное различие между человеком и всеми прочими животными
видами. Мартышка, собака или крыса, как мы только что отметили,
ведет себя по-разному, находясь среди сородичей и наедине.
Следовательно, мы различаем индивидуальный и социальный аспекты
поведения этого индивида. Мы можем пойти еще дальше и выделить социальную
систему поведения, поставив в центр внимания и истолкования систему как
таковую. Итак, мы отличаем друг от друга индивидуальную и социальную
системы. Однако - и здесь мы подходим к фундаментальному различию между
человеком и прочими видами - когда мы имеем в виду поведение крысы, собаки
или обезьяны в индивидуальном или в социальном аспектах, рассматриваем
ли мы его в форме индивидуальной системы или социальной системы,
детерминантой выступает биологический организм. Мы находим один тип
социальной системы или поведения у одного животного вида, другой тип у
другого вида; у уток будет один тип социальной организации или поведения,
у орлов - другой; львы имеют один тип, бизоны - другой; у акулы он таков,
у сельди - иной. У более низких видов социальные системы выступают как
функции соответствующих биологических организмов: S = f(O). Но у человека
как вида, на уровне символического поведения, дело обстоит совершенно
иначе. Человеческое поведение, в усредненно-индивидуальном или социальном
аспекте, нигде не выступает как функция организма. Человеческое
поведение не варьируется в зависимости от изменений организма; оно
варьируется вместе с изменениями экстрасоматического фактора культуры.
Человеческое поведение - функция культуры: B = f(C). Если изменяется
культура, изменяется и поведение.
Итак, не общество или группа замыкают ряд категорий детерминант
человеческого поведения. У более низких видов группу действительно
можно рассматривать как детерминанту поведения любого из ее членов. Но для
человека как вида сама группа определена культурной традицией: найдем ли
мы в том или ином человеческом обществе ремесленную гильдию, клан,
полиандрическое семейство или рыцарский орден, зависит от его культуры.
Открытие этого класса детерминант и отделение средствами логического
анализа этих экстра-соматических культурных детерминант от биологических -
как в их групповом, так и в их индивидуальном аспектах - стало одним из
значительнейших шагов вперед в науке за последнее время. Это утверждение,
несомненно, некоторыми будет расценено как экстравагантное. Мы так
приучены к тому, что нас потчуют рассказами о чудесах современной науки
- я имею в виду физику, химию и медицину - и так свыклись с пренебрежением
к общественным наукам, что кому-то вполне может показаться нелепым
заявление, будто выделение понятия культуры - один из значительнейших
успехов в современной науке. У нас нет ни малейшего желания приуменьшить
значение последних успехов физики, химии, генетики или медицины. Некоторые
из них, такие как квантовая механика в физике и генетика в биологии,
вполне можно назвать революционными. Однако такие успехи имели место в
областях, культивируемых наукой в течение нескольких поколений или даже
веков. В то же время с выделением понятия культуры науке открылась
совершенно новая область. Отсутствие столь значительных достижений в новой
науке о культуре не есть, следовательно, свидетельство экстравагантности
сделанного нами заявления. Наша наука - новая, она открыла новую область
опыта, которую едва только выделили и дали ей определение, и это означает,
что еще не было времени для дальнейших достижений. Значительно именно
открытие нового мира, а не относительная величина или значимость
достигнутого в этом новом мире. Нас столь впечатляют успехи физики или
астрономии, что многим трудно поверить, что медлительные
"общественные" науки способны когда-либо стать вровень с этими успехами.
Такая точка зрения вполне понятна в дни, когда наука способна
картографировать распределение галактик в космосе и измерять массы
звезд, отстоящих от наблюдателя на миллионы световых лет, а в это время в
другой области наука не имеет ясного ответа на вопрос о природе запрета
на полигамию в некоторых обществах. Однако такова предназначение человека
на этой планете не сводится только к измерению галактик, расщеплению
атома или открытию нового чудодейственного препарата. Социо-политико-
экономические системы - короче говоря, культуры, - внутри которых живет,
дышит и размножается род человеческий, во много раз важнее для будущего
Человека. Мы только начинаем понимать это. Но можно ожидать, что в будущем
наступит время, когда научное осмысление таких культурных процессов, как
полигамия и инфляция, будет считаться столь же значимым, как и
определение размеров далеких звезд, расщепление атомов или синтез
органических соединений. "Открытие" культуры когда-нибудь встанет в
истории науки в один ряд с гелиоцентрической теорией Коперника или
открытием клеточной основы всех форм жизни.
Как мы пытались показать выше, не следует полагать, будто научное
осмысление структуры культурного развития и образующих его процесов может
дать человеку контроль над ходом этого развития, больший, чем контроль над
солнцем и отдаленными галактиками, приобретенный нами благодаря тому, что
мы большще знаем о них. Понимание, научное понимание само по себе есть
культурный процесс. Развитие науки есть культурный процесс, равно как
развитие развитие музыкального стиля, типа архитектуры или форм
корпоративной организации в бизнесе суть культурные процессы. Развитие
понимания в астрономии, медицине и культурологии сделает возможным более
реалистическое и эффективное приспособление человеческого рода к условиям
земли и космоса.

Глубокие изменения в науке медленно пролагают себе путь.
Человечеству, даже если говорить только об образованных слоях общества,
потребовалось много лет, чтобы признать гелиоцентрическую теорию строения
солнечной системы и разработать возможности, заложенные в ней. Для того,
чтобы идея биологической эволюции человека одержала верх над прежними
концепциями, также потребовалось известное время. Открытие и исследование
психоаналитиками бессознательного встретило враждебность и сопротивление.
Следовательно, нет ничего особенно удивительного в том, что и нынешнее
продвижение науки в новую область - область культуры - встречает
известное сопротивление и противодействие.

...Созданные человеком общественные науки очищены от
супернатурализма в очень большой степени - хотя и не полностью, как
показывает (приведем только один пример) существование антропологической
школы отца Вильгельма Шмидта, которая пользуется всеобщим уважением.
Однако они по-прежнему в очень большой степени ориентированы
антропоморфически и антропоцентрически. В значительной мере они все еще
основаны на философии Свободной Воли. Отсюда сразу становится понятным
противодействие науке о культуре. Антропоцентрическая точка зрения не
может, конечно, мириться с тезисом, что культура, а не человек, определяет
форму и содержание человеческого поведения. Философия Свободной Воли не
может принять теории культурного детерминизма. Для многих социологов и
культурантропологов утверждение, что культура образует особый порядок
явлений, что она ведет себя в соответствии с ее собствеными принципами и
законами и, следовательно, объяснима только в культурологических терминах,
есть "мистическая метафизика".

Однако тем, кто противостоит культурологической точке зрения,
кажется, что их позиция совершенно реалистическая. Для них столь просто,
столь очевидно, что культура не могла бы существовать без человека и что
действуют именно люди, реальные люди из плоти и крови, а не какая-то
овеществленная сущность, именуемая "культурой"; ведь каждый может увидеть
это на самом себе.
Как мы уже пытались разъяснить, в науке нельзя всегда опираться
на "самоочевидные" особенности здравомыслящего наблюдения и размышления.
Разумеется, культура не существует без людей. Очевидно, что именно люди
участвуют в голосовании, говорят по-английски или на каком-то другом
языке, верят в ведьм или еще во что-нибудь подобное, строят корабли,
объявляют войны, играют в пинокль и т.д. Анти-культурологи смешивают
существование вещей с научным истолкованием вещей. Сказать, что человек
питает пристрастие или отвращение к молоку как напитку, значит только
установить событие, но не объяснить его. Культуролог вполне понимает, что
именно человек, человеческий организм, а не какая-то "отдельная или
овеществленная сущность, именуемая "культурой", пьет молоко или отвергает
его как нечто отвратительное. Но он знает также, что наблюдение
события вовсе не то же самое, что его объяснение. Почему человек питает
пристрастие или отвращение к молоку, верит в ведьм или в бактерии, и
т.д.? Культуролог объясняет поведение человеческого организма исходя из
внешних экстрасоматических культурных элементов, которые функционируют как
стимулы, вызывающие реакцию и сообщающие ей ее форму и содержание.
Культуролог знает также, что культурный процесс объясним исходя из него
самого; человеческий организм, взятый коллективно или индивидуально,
безотносителен - не к самому культурному процессу, но к объяснению
культурного процесса. Нам нет нужды рассматривать нейро-сенсорно-мускульно-
железистую организацию, какую представляет собою человек, при объяснении
таких вещей как кланы, своды законов, грамматики, философии и т.д.
Объясняя человеческое поведение, мы поступаем так, как если бы
культура имела собственую жизнь, даже как если бы она имела собственное
существование независимо от рода человеческого. "Это не мистицизм, - как
давно заметил Лоуи, - а солидный научный метод"; подобная процедура, можем
мы добавить, допускается во многих развитых отраслях науки, таких как
физика. Закон свободного падения тел применим в условиях полного вакуума.
Физики часто решают проблемы, рассматривая механизмы, которые движутся
без трения. В учебнике физики я читаю: "Твердое тело - это тело, форма
которого не изменяется воздействием какой-либо прилагаемой к нему силы".
Однако следующее предложение гласит: "Такое тело есть идеальное понятие,
ибо твердых тел не существует". Если придерживаться философских воззрений
наших антикультурологов, этих физиков следует считать "нереалистическими".
Тогда закон свободного падения тел был бы отвергнут на том основании, что
он описывает события, никогда в действительности не происходящие5*.
Пришлось бы отклонить лишенные трения механизмы как "нечто мистическое" и
отвергнуть твердые тела как "абстракции". Точка зрения анти-культурологов
заключается просто в неспособности осознать, что физик может достичь
значительных результатов главным образом именно потому, что он работает
таким образом. Именно и прежде всего потому, что закон свободного падения
тел не описывает каждое отдельное событие, он имеет всеобщее значение и
достоверность. "Теперь вполне установлен тот парадокс, что предельные
абстракции являются той самой силой, с помощью которой мы контролируем
наше осмысление конкретных фактов".
Культуролог движется в том же направлении и исходит из того же
взгляда и той же техники истолкования, что и физик. Культуры могут
существовать без людей не в большей мере, чем механизмы - двигаться без
трения. Однако можно рассматривать культуру так, как если бы она была
независима от человека, подобно физику, который может рассматривать
механизмы так, словно они независимы от трения или обращается с телами так,
будто они и в самом деле твердые. Это - эффективные техники истолкования.
Реализм тех, для кого солнце очевидно движется вокруг земли, для кого
свободно падающие тела должны проходить через атмосферу, для кого
механизмы, движущиеся без трения, и твердые тела не существуют; реализм
тех, кто настаивает на том, что именно люди, а не культура, голосуют,
говорят по-английски, красят ногти, питают отвращение к молоку и т.д., -
это патетическая форма псевдореализма, которому нет места в науке.

"В течение последнего столетия, пишет Лоуи, - становится все
очевиднее, что культура представляет собою... определенную область,
требующую для своего изучения особой науки..." Но как нам назвать нашу
новую науку? Нам стоило большого труда показать фундаментальное различие
между наукой о культуре и такими науками, как социология и психология;
следовательно, эти термины здесь не годятся. Термин "антропология" также
по многим причинам непригоден. Этот термин используется для обозначения
столь многих вещей, что становится почти бессмысленным. Он включает
физическую антропологию, охватывающую, в свою очередь, палеонтологию
человека, сравнительную морфологию приматов, генетику человека, физиологию
и психологию и т.д. Культурная антропология различным образом понимается
как психология, психоанализ, психиатрия, социология, прикладная
антропология, история и т.д...
Однако не очевиден ли ответ на наш вопрос? Не лежит ли решение
прямо у нас перед глазами? Можно ли назвать науку о культуре, иначе, нежели
культурологией? Если наука о млекопитающих - маммология, о музыке
-музыковедение, о бактериях - бактериология и т.д., то почему бы науке о
культуре не быть культурологией? Наше рассуждение представляется совершенно
законным и правильным, наш вывод - здравым и основательным. Однако многие
из тех, кто трудится на ниве науки о человеке, столь консервативны, робки
или безразличны, что такое радикальное и революционное нововведение, как
прибавление нового суффикса к давно знакомому слову, кажется им
претенциозным, абсурдным или в каком-либо другом отношении нежелательным.
Мы вновь встречается с возражениями, выдвигавшимися против употребления
Спенсером термина "социоло-
гия". Как пишет он в своем введении к "Началам социологии", его друзья
пытались отговорить его от употребления этого слова на том основании,
что это "варваризм". И сегодня некоторые ученые находят, что слово
"культурология" жестоко оскорбляет их слух. Так, В.Гордон Чайлд пишет,
что "предрассудки, порожденные Literae Humaniores, слишком сильны, чтобы
позволить [ему] принять термин Уайта "культурология". Аналогично
Дж.Л.Майерс в своей рецензии на "Расширение Сферы Науки" называет слово
"культурология" "варварским наименованием".
Похоже, что те, кто осуждал употребление Спенсером термина
"социология" как "варваризм", делали это на этимологических основаниях:
оно образовано соединением греческого корня с латинским. Видимо, этого
достаточно, чтобы у пуриста муращки пробежали по телу. Однако, к худу ли,
к добру ли, тенденции и процессы живых языков имеют мало отношения к
подобной чувствительности. Англо-американский язык с легкостью впитывает в
себя слова из других языков - табу, шаман, койот, табак - и еще легче
создает новые слова ("кодак") или новые формы ("trust-buster"). Он не
колеблясь прибегает к гибридизации и прочим случайным импровизациям, таким
как нумерология, термопара, термоэлемент, автомобиль и т.д., в том числе
и социология. "Телевидение" - один из
самых последних отпрысков лингвистического смешения. Хотя профессору
Чайлду слово "культурология" не нравится, он отмечает, что "подобные
гибриды, похоже, отвечают общей тенденции прогресса языка". Х.Л.Менкен,
крупный авторитет в области американского языка, находит что
"культурология" "довольно неуклюжее слово, но тем не менее логичное", и он
чувствует, что "установлен факт, что его следует употреблять". Мы, как и
Спенсер, чувствуем, что "удобство и употребимость наших символов имеют
большее значение, чем законность их произведения"....
Если может стать респектабельным слово "музеология", то почему
же им не может стать слово "культурология", для которого есть гораздо
больше оправданий на этимологических основаниях? Как прояснено на
предыдущих страницах, понятие науки о культуре - старое понятие; оно
восходит по меньшей мере к первой главе "Первобытной культуры" Тайлора,
написанной в 1871 году. Термин "культурология" относительно мало
использовался, но он применялся более чем треть века тому назад в том
точном и особенном смысле, в котором используем его мы, и сегодня им
пользуются по меньшей мере на трех континентах.
В своем сочинении "Система наук", созданном в 1915 году, выдающийся
немецкий химик и Нобелевский лауреат Вильгельм Оствальд говорил: " Я
следовательно, много лет назад предложил [выделено нами] именовать
обсуждаемую область наукой о цивилизации, или культурологией
(Kulturologie)". Нам не удалось обнаружить у него это более раннее
употребление данного термина.

....Я впервые употребил слово "культурология" в печати в 1939 году,
полагаю, в "Проблеме терминологии родства", хотя я пользовался им в
своих курсах за несколько лет до этого времени. Доктор Ченг-Че-Ю снабдил
свою изданную в Беркли в 1943 году книгу "Контраст восточных и
западных культур" подзаголовком "Введение в культурологию". Он писал мне,
что прежде использовал не только термин "культурология", но и термин
"культурософия" в своих публикациях на китайском. Профессор Иститута
антропологии Национального университета Сунь Ятсена в Кантоне Хуань Вэн Шан
опубликовал по-китайски ряд статей по культурологии, и мне сообщили, что в
настоящее время он работает над книгой по культурологии....

Однако возражения против "культурологии" не только филологические.
Лингвистические возражения остаются на поверхности; но глубоко под ними
лежат взгляды и ценности, которые будут сопротивляться принятию и
употреблению термина "культурология" гораздо сильнее, чем это делают
классицисты, взлелеянные в Literae Humaniores. "Культурология" выделяет
некоторую область реальности и определяет некую науку. Делая это, она
покушается на первейшие права социологии и психологии. Конечно, она делает
даже нечто большее, чем покушение на них; она их присваивает. То есть она
проясняет, что разрешение определенных научных проблем не лежит, как
предполагалось прежде, в области психологии и социологии, но принадлежит
к науке о культуре, то есть может быть осуществлено только ею. Как
социологи, так и психологи не желают признавать, что есть такие проблемы,
относящиеся к поведению человека, которые находятся за пределами их
областей; и они склонны выказывать обиду и сопротивляться науке-выскочке,
заявляющей на них свои права. Однако, вероятно, важнее всего то, что
культурология отвергает и упраздняет философию, которая веками оставалась
дорога сердцам людей и которая по-прежнему вдохновляет и питает многих
представителей общественных наук и дилетантов. Это древняя и почтенная
философия антропоцентризма и Свободной Воли....
Итак, культурология предполагает детерминизм. Принцип причины и
следствия действует в царстве культурных явлений так же, как и повсюду
в нашем взаимодействии с космосом. Всякая данная культурная ситуация
определена другими культурными событиями. Если действуют определенные
культурные факторы, определенное событие становится их результатом.
Наоборот, определенные культурные достижения, как бы страстно их ни
желали, не могут иметь места, если не наличествуют и не действуют
требующиеся для этих достижений факторы.... Это очевидно в метеорологии и
геологии, но в истолковании человеческого поведения это все еще называют
"фатализмом" и "пораженчеством" или рассматривают как безнравственное-и-
следовательно-ложное.
Сладкая утешительная иллюзия всемогущества по-прежнему находит
широкий рынок и большой спрос. Мы можем наложить руку на свою судьбу и
сделать из нее то, что хотим. "Человечество с Божией помощью управляет
своей культурной судьбой и свободно в выборе и осуществлении целей..."
Преподаватели могут контролировать культурный процесс, "вкладывая
определенную систему ценностей в своих учащихся". Психологи когда-нибудь
"научно изучат источники...[войны] в человеческих умах и научно их
устранят". Представители общественных наук создадут совершенные формулы
для контроля над культурными силами и овладения нашей судьбой, если
только федеральное правительство предоставит им финансовую поддержку
наподобие той, какая была предоставлена создателям атомной бомбы и т.д. и
т.д. Похоже, наука должна стать служанкой современной разновидности магии,
а ученый-обществовед - принять на себя роль верховного шамана. Именно в
противоборстве с силой и мощью этой страсти к свободной воле, с этим
предрассудком антропоцентризма, должна пролагать себе дорогу наука о
культуре.
Однако эти нелингвистические возражения против культурологии также
лишь эффективно подчеркивают потребность в специальном термине, с помощью
которого следует обозначить нашу новую науку, и обнаруживают особую
пригодность слова "культурология" для этой цели. "Особая область", какой
является культура, "требует для своего исследования особой науки",
доказывал Лоуи в течение более чем двух десятилетий. Дюркгейм также
видел "потребность сформулировать совершенно новые понятия...[и выразить
их] в соответствующей терминологии". В науке мы мыслим и работаем лишь с
помощью понятий, выраженных в символической форме. Чтобы мыслить
эффективно, чтобы осуществлять основополагающие различения, без которых
наука невозможна, мы должны иметь точные инструменты, строгие понятия.
"Психология" обозначает особый класс явлений: реакции организмов
на внешние стимулы. Но она не отличает культурные явления от не-
культурных, и истолкование взаимодействия экстрасоматических элементов в
культурном процессе находится за ее пределами. "Социология", как давным-
давно указали Оствальд и Кребер, также страдает от "фатального
недостатка", не отличая культурного от социального. Она растворяет
культуру в своем основном понятии взаимодействия, превращая культуру в
аспект или побочный продукт социального процесса взаимодействия, в то время
как структуры и процессы человеческого общества суть функции культуры.
Фактически в "социологии" мы имеем хороший пример неудачи мышления,
вызванной применением неясной и двусмысленной терминологии....
Что же такое наука о культуре, как не культурология? С
введением этого термина даже для самого неискушенного ума становится
ясным, что экстрасоматический континуум символически порожденных событий -
вовсе не то же самое, что какой-либо класс реакций человеческого
организма, рассматриваемого ииндивидуально или коллективно; что
взаимодействие культурных элементов - не то же самое, что реакции или
взаимодействие человеческих организмов. Может показаться, что мы
преувеличиваем, заявляя, что смена терминологии может произвести и
произведет глубокие изменения в мышлении или в точке зрения на предмет.
Однако, как указал Пуанкаре, пока не провели различия между "жаром" и
"температурой", невозможно было эффективно размышлять о термальных
явлениях. "Истинным первооткрывателем, - говорит Пуанкаре, - стал не тот
трудяга, который терпеливо строил некоторые из этих комбинаций, а тот,
кто выявил их отношения... Изобретение нового слова часто необходимо для
выявления отношения, и это слово будет творческим. Таково, конечно,
значение слова "культурология": оно выявляет связь между человеческим
организмом, с одной стороны, и экстрасоматической традицией, какой
является культура, с другой. Оно носит творческий характер; оно утверждает
и определяет новую науку.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: