Главная

Популярная публикация

Научная публикация

Случайная публикация

Обратная связь

ТОР 5 статей:

Методические подходы к анализу финансового состояния предприятия

Проблема периодизации русской литературы ХХ века. Краткая характеристика второй половины ХХ века

Ценовые и неценовые факторы

Характеристика шлифовальных кругов и ее маркировка

Служебные части речи. Предлог. Союз. Частицы

КАТЕГОРИИ:






Г. Ситуация и драматизм жизни




Но имеется еще нечто другое, что "проявляется" в

человеке, - и не только в его внешнем виде, а также не в

отдельной личности как таковой, но и в совместной жизни

многих людей, в их встречах и столкновениях друг с

другом. Если подумать, что существует драматическое

искусство (а также, впрочем, и этическое), которое эти вещи

представляет сознательно, то становится почти само

собой разумеющимся, что уже в самой жизни это

"совместное бытие" (Miteinandersein) также должно являться

предметно, хотя ситуации и конфликты в строгом смысле

слова неощутимы (не даны чувственно), так же как и духовное

содержание отдельного индивида.

Это можно назвать "драматизмом жизни". Выражение

взято из поэзии; но это правильно, потому что, без

сомнения, впервые его открыли поэты - "открыли" именно в том

смысле, что они всегда существующее и многократно

воспринимавшееся научили видеть как таковое и

благодаря этому эстетический предмет в нем сделали

осязательным.

Ведь то, что этот драматизм можно видеть как таковой,

далеко не самоочевидно, пожалуй, еще меньше, чем то,

что можно видеть ландшафт. Для этого нужна особая

точка зрения, несколько отдаленная от практической жизни,

так как человек в практической жизни ее не имеет и не так

легко достигает. Эту точку зрения можно назвать

искусством эстетического переживания. Переживание не

входит в восприятие, хотя оно постоянно остается

зависимым от него. Но эстетическое переживание выходит за

пределы восприятия, потому что оно стоит выше

вульгарного переживания. Ведь последнее есть переживание,

практически принимающее участие в событиях или

заинтересованное в них.

В обыденном переживании человек включен в

ситуации, он представляет определенную сторону или же

принимает чью-либо сторону со всей субъективностью и

страстностью, с собственной симпатией и антипатией. В

эстетическом же переживании он оставляет все это

позади себя, поднимается над этим, становится выше

практической заинтересованности и партийности. В качестве со-

зерцающего он идет "рядом" с жизнью, к которой все же

реально принадлежит, и смотрит на жизнь "со стороны".

Для этого нужно очень многое. Человек в большинстве

случаев не может это получить извне. Для этого нужны два

совершенно различных дарования. Беспристрастное

отношение к собственной удаче и неудаче есть только одно

из них; другое состоит в способности пластического

видения событий. Первое делает человека наблюдателем

жизни, второе - ясно видящим, понимающим, проникающим.

Конечно, между ними должна быть также причинная связь.

Но она не снимает различия в сущности обеих

способностей, и наличие их обеих у одного человека встречается не

так часто, как можно было бы предположить. Поэтому от

нас большей частью ускользает драматизм жизни, в

котором мы принимаем участие, вместе с его полнотой

явлений не потому, что мы слишком далеки от него, а потому,

что мы стоим слишком близко к нему. Ведь с самого

начала мы находимся в самом центре драматизма.

Эстетическая точка зрения в жизни и на жизнь

встречается редко; изолирующая высота очищения, которую

она предполагает, не должна помешать узнать в ее

объекте большой эстетический предмет, который всегда

наличествует и ждет только момента, когда созреет

воспринимающее сознание. Потому что драматизм жизни состоит

в непрерывной цепи ситуаций, в которую попадает

человек, и в его стремлении одолеть ее1. Все человеческие

планы, удачи и неудачи, вся эфемерная деятельность с ее

последствиями, которые сами снова вызывают

неожиданные ситуации, все предвидения и отказ от предвидений,

все разгадывания чужих намерений и настроений, а также

всякий самообман в отношении их, все переплетение

различных интересов и начинаний, всякая вина и

невиновность, ложные и правильные обвинения и извинения -

вплоть до самых больших роковых событий, - все это

относится к драматизму жизни.

Богатство содержания этого огромного разнообразия,

которое составляет человеческую жизнь, неисчислимо.

Сюда относится вся этическая жизнь, понимаемая

позитивно и негативно. Она оказывается "материалом"

эстетической предметной области, которую мы никогда не

исчерпаем. Но в качестве эстетического предмета она

представляет собой нечто иное, чем в качестве предмета

этического.

1 Сравним здесь более точный анализ структуры ситуации в "Das

Problem des geistiges Seins", Aufl. 2, 1948, Кар. 12, "b", "с", в

особенности взаимопереход свободы и несвободы.

Раздел III. Прекрасное в природе и человеческом мире 183

Например, как раз маленькое, мелочное, ничтожное,

этически незначительное или презренное, слишком

маловажное, чтобы хоть на секунду привлечь к себе внимание,

может стать эстетически значительным, если оно

проливает свет на внутреннее содержание человека или на

разногласие между двумя людьми. И причиной этого может

быть как мелкое и отрицательное, так и нравственно

великое и положительное. Это зависит от силы явления

(Erscheinenlassen).

Являющееся многообразие человеческого

содержания здесь не меньше, чем во внешнем виде (в лице и

поведении отдельных личностей). Оно, пожалуй, еще

больше. Ведь оно выросло до размеров общества

(Gemeinschaft).

При всем этом нужно строго придерживаться

следующего: прекрасны не человеческая добродетель, не судьба,

трагедия, величие или борьба и комичны не мелочность,

слабость, тривиальность, а лишь явление всего этого в

особом переживании. Таким образом, можно также сказать:

только прозрачность непосредственно пережитого для этих

самих по себе отнюдь не эстетических, а скорее

практических вещей является эстетическим моментом, от которого

это зависит.

Здесь, во всяком случае, нужно заметить одно: умение

видеть жизнь драматически - это дарование не только

редкое, но и обоюдоострое. Оно легко превращается в

бессердечность, бесцеремонно следуя за собственно

эстетическим наслаждением. Эстет, который

"наслаждается" каждым конфликтом в жизни как таковым (большей

частью, конечно, не своим собственным), или юморист с

развитым чувством комического относятся к реально

случившемуся в жизни, как зритель к игре на сцене. Он

совершенно забывает, что здесь имеет место не игра, а

горькая действительность, что борьба и страдания

действующих лиц подлинны; тот, кто этим забавляется,

бессердечен. И тот, кто вот так "эстетически" шагает по

жизни, наслаждаясь совершающимся вокруг себя как

игрой, сам дезориентирован, он воспринимает

действительность не как морально здоровый человек. Ведь у него,

в сущности, отсутствует предварительное условие для

правильной эстетической оценки жизни, и в конце концов

он приносит себя в жертву тому, за чем гонится.

Предварительным условием является безупречное и

безошибочно правильное моральное чувство, правильный ответ на

все пережитое, его оценка.

*| 84 Часть первая. Отношение проявления

Здесь часто происходит превращение внутреннего

поведения в аморальное и бессердечное, в карикатуру и

насмешку, в высокомерие и дешевый скепсис. Настоящий

юморист так не воспринимает жизнь; он в смехе не

забывает серьезность действительности - напротив,

благодаря контрасту он, пожалуй, принимает ее еще ближе к

сердцу. И для этого также необходимы зрелость,

моральная сила и немного настоящего превосходства.

Видение и чувствование комического в жизни часто

бывают относительными; они подчас есть уже у ребенка,

когда он, например, дразнит учителя в классе и

забавляется его слабостями. Грубость при этом, конечно, с

моральной точки зрения, отрицательна, но чувство

комического в этом явлении (именно в негодовании педанта)

может быть в высшей степени подлинным. Даже для

взрослого, пожалуй, не всегда легко, забавляясь

общечеловеческим в жизни, держаться в правильных границах. Но это

ничего не меняет в эстетическом наслаждении и в

фактическом проявлении человеческих слабостей.

Гораздо более редкое явление в жизни - эстетическое

наслаждение человечески серьезным, трагическим,

нравственно великим и сильным. Дело в том, что мы с нашими

собственными ответными чувствами, участием, болью

или возмущением сами втягиваемся в происшедшее.

Тому, кто подходит к делу с моральной точки зрения

правильно, трудно быть безучастным наблюдателем. Но тот,

кто созерцает происшедшее как бы на расстоянии и

достигает спокойствия равнодушного наблюдателя, должен в

то же время иметь морально открытое сердце для людей

и ситуаций, потому что и те и другие реальные, а не

разыгранные, Он должен, следовательно, - и это антиномично -

одновременно принимать и не принимать участие, быть

вовлеченным в ситуацию и противостоять ей как

созерцатель, оценивая морально и в то же время эстетически.

Эта позиция граничит с сверхчеловеческой. Она

требует двух душ в одном человеке, двух разнородных

переживаний. Возможно, что это свойственно только поэту,

искусство которого оправдывает себя тем, что серьезно

относится к наблюдаемому. Но в таком случае это есть

уже искусство, и не прекрасное, содержащееся в самой

жизни.

Такая позиция возможна в жизни. Ведь имеет же

человек, в сущности, удивительную свободу видеть себя

самого в своей борьбе, действиях и страданиях со стороны,

смеяться и плакать над собой и одновременно оценивать

Раздел III. Прекрасное в природе и человеческом мире 185

все это с позиции знаний о себе и быть самим собой.

Разве не мог бы он принципиально точно так же относиться к

чужой личности и к чужой судьбе?

ГЛАВА 9

ПРЕКРАСНОЕ В ПРИРОДЕ

а. Красота живого

Очень часто слова "прекрасное в природе" наводят на

мысль о "прекрасной местности", о море и суше, горах и

долинах. Но в этих понятиях заключены трудные

эстетические проблемы, ибо характер субъективного и

привнесенного фантазией здесь гораздо существеннее, чем

просто в самих предметах природы, а также потому, что в

эти понятия привносятся многие жизненные чувства,

которые хотя и полны радости, но не эстетичны.

Поэтому здесь нужно начать с чего-то другого, в чем

характер эстетического предмета может быть легче

уловлен в чистом виде. Это другое есть прекрасное в таком

виде, в каком оно нам является почти во всем живом.

При этом мы отступаем в ряду внехудожественных

эстетических предметов на одну ступеньку назад: от

прекрасного в человеке к прекрасному в животном и в

растении. Это не является педантичностью, а скорее относится

к проблеме естественных связей. Человек ведь тоже

организм, и все прекрасное, опосредованное через его

жизненные чувства, является уже красотой органического

мира. Вряд ли можно сказать, что органически прекрасное в

животном производит меньшее впечатление, чем

органически прекрасное в человеке. Наслаждение видом

прекрасного животного есть нечто присущее всем людям; при

наслаждении красотой в животном встречается часто

гораздо меньше затруднений, чем при наслаждении

красотой в человеке, потому что здесь, как правило, мы не

встречаемся с отталкивающими сторонами. Здесь

отсутствует и вся область морального: мы не только знаем, что

животное невинно, но мы ощущаем эту невинность при

созерцании.

Здесь, перед нами, конечно, чаще предметы чисто

жизненного, а ни в коем случае не эстетического

наслаждения. Так, нам нравится мягкий мех котенка, которого мы

гладим, но еще более чисто жизненным наслаждением

является впечатление от верной собаки, от ее трогательной

привязанности к хозяину, от ее игривости и необуздан-

ности, когда хозяин с ней играет. Здесь везде еще

отсутствует дистанция предметного созерцания, которая

необходима для эстетического наслаждения.

Но уже в этих отношениях, которые жизненны или

находятся совсем близко к жизненным, может появиться эта

дистанция предметного созерцания, и при этом

обнаруживается наглядность эстетического предмета: движение

или фаза движения, грация прыжка, выражение

напряженности в положении животного поражают нас,

заставляют обратить внимание на нечто другое, что невидимо,

но реально существует. Это нечто другое есть, по

меньшей мере, чудо природы самого органического бытия в

силу своего своеобразия, его родства с нами и его

особенности.

Ведь в действительности в таком взгляде содержатся

оба вышеуказанных момента: то, что нам хорошо

известно, побуждает в нас собственное жизненное чувство и то,

что совершенно от нас отлично, является безусловно

животным и не нарушается никакими конфликтами, или,

выражаясь иначе, убедительно инстинктивным и

определенным в реакции, в чем животное превосходит человека.

Ощущение этих вещей имеет преимущественно форму

туманного предчувствия, глубоких мысленных связей,

чтобы не сказать большего - мудрости в строении, в

членении, в способе функционирования и реагирования

животного существа. И если продолжать эту мысль, то это

есть, теоретически выражаясь, ощущение действительно

удивительной и благодаря ее совершенству

превосходной целесообразности, которая заключена в целостности

органического существа.

Истину этого составляет как раз нечто объективное:

эстетическая радость, которую доставляет животное,

переходит в глубокое удивление перед большой

метафизической загадкой органического, потому что эта радость

обусловлена внутренней целесообразностью

органического мира, все части и все проявления жизни которого

взаимосвязаны и воодушевляют нас своей побеждающей

гармонией. С теоретическим исследованием это не имеет

ничего общего, хотя такие впечатления могут наводить на

научное размышление. Гораздо большее впечатление мы

получаем от непосредственного и наглядного восприятия:

у удивительного невольно возникает эмоция, оно

неминуемо при чувственном созерцании. Здесь не

рефлектируют, точка зрения обнаруживается в свободной отдаче; и

довольно часто момент неожиданности при этом является

Раздел III. Прекрасное в природе и человеческом мире *| 87

решающим. Человек не может удержаться от эмоций,

очутившись вдруг лицом к лицу с чудом творения.

Эмоция этого рода является настоящим эстетическим

наслаждением при созерцании, возникающим в нас

посредством осязаемых отношений проявлений; причем

глубина наслаждения в соответствии с объективной глубиной

того, что нами воспринимается, весьма различна. Можно

чувствовать чудо органического глубоко или

поверхностно, но всегда это осуществляется посредством взгляда,

проникающего внутрь чувственно данного, и посредством

чувства, проникающего внутрь того, что не дано

чувственно.

Необходимо отметить, что состояние восхищения или

удивления ни в коей мере не ограничивается такими

случаями, при которых развязка состоит в жизненных

чувствах симпатии. Примеры, взятые из жизни преданных

домашних животных, могли бы при этом ввести в

заблуждение. Но они односторонни. Подобная позиция

распространяется на очень отдаленное от нас и чужеродное.

Полные изящества прыжки белки высоко в кронах

деревьев действуют точно так же возбуждающе. Полет ласточек,

крик хищной птицы, скользящее движение плывущей

форели или воздушный прыжок играющего дельфина - все

они действуют одинаково. Только для нынешнего

городского человека они далеки. Он не имеет возможности так

просто видеть эти явления. Самое глубокое впечатление,

может быть, оставляет все неожиданное, если оно

улавливается, - а именно скользящее парение пеликана на

воздушной волне, образующейся перед водяной струей.

При первом взгляде еще непонятно, что там происходит;

планерист знает этот процесс, но здесь он совершается с

исключительной виртуозностью.

Но еще гораздо дальше в область чужеродного

простирается феномен. Есть живые существа, которые

кажутся человеку жуткими и враждебными, к которым он

открыто или тайно испытывает отвращение: змеи, жабы, пауки,

большие ящерицы. За этим чувством скрываются

инстинктивные моменты страха человека древних времен,

когда еще существовала действительная угроза этих

существ, и все же, когда мы отдалены от них и

рассматриваем их предметно, также может возникнуть удивительное

восхищение от непривычного. Само чувство

видоизменяется: мы усматриваем вдруг нечто королевское в высоко

поднятой голове змеи (такое сравнение употребляет

сказка), и движения паука-крестовика, который плетет

188 Часть первая. Отношение проявления

свою паутину, становятся убедительными для нас. Еще

Гердер говорил об этих "в себе безобразных" формах

животного как о неудачных созданиях природы

("отвратительный крокодил"); в действительности за этим взглядом

скрывалась неспособность к дистанции и рудимент

наследственного чувства страха. Природа ведь создана не

для человека.

Точно так же обстоит дело и с более

низкоорганизованными представителями царства органического. Везде

существует то же самое отношение. Так, вызывает

восхищение великолепие бабочек, морских звезд и медуз,

радиолярий и инфузорий. Малый мир органического полон

"искусными формами природы". И, конечно, то же можно

сказать и о мире растений.

Для человеческого восприятия красота открывается

здесь еще быстрее, хотя или, может быть, именно

благодаря тому, что растение стоит дальше от человеческого

жизненного ощущения. Контакт человеческого сердца с

органическим здесь гораздо слабее, но зато уменьшается

возможность нарушения эстетической дистанции

собственным жизненным чувством.

Здесь не возникает тотчас же мысль о сказочном

великолепии пестрых цветущих растений, но еще больше

жизненной радости от красочности или причудливости форм,

даже от некоторого общечеловеческого символизма; в

известных границах каждое растение в его развитой

форме можно считать с полным правом произведением

искусства. Это относится к стройной былинке с

наклонившимся в сторону колосом, совершенной форме сосны, бука

или березы, к "злой" жилке в коре старого дуба, к

громадному стеблю агавы и к ее копьеобразным листьям. Здесь

везде является нам нечто от таинственной

целесообразности живого, от органического строения зависящих друг

от друга функций его саморазвития, его стремления к

жизни, к самоутверждению и к его неорганическим силам

самостоятельности, приспосабливающейся к

окружающей обстановке.

Аналогичное воспроизводится во всех группах стоящих

вместе родов: в моховом ковре, в колонии тимиана, луге,

степи, в группе деревьев и в лесе. Но здесь уже

эстетическое чувство переходит в другой вид - в радость от

ландшафта.

Высокую эстетическую прелесть в царстве

органических форм образует чувствительная обидчивость, опасли-

вость и экспонирование в сравнении с безобидным рав-

нодушием, а также с бесчувственностью организмов по

отношению к тому, что им угрожает. Они неосторожно

предоставляют себя своей судьбе, погибают тысячами, но

другие тысячи расцветают на их месте. Они смутно

предчувствуют ужасную жестокость, которая господствует в

жизни родов, - жестокость против индивидуума в пользу

жизни поколений - и невольно удивляются той

расточительности, которую, как кажется, проявляет природа по

отношению к своим собственным драгоценным

произведениям.






Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском:

vikidalka.ru - 2015-2024 год. Все права принадлежат их авторам! Нарушение авторских прав | Нарушение персональных данных