ПРОБЛЕМЫ УКРЕПЛЕНИЯ МОРАЛЬНОГО ДУХА АРМИИ ИМПЕРАТОРСКОЙ РОССИИ: ИСТОРИОГРАФИЯ РОССИЙСКОГО ЗАРУБЕЖЬЯ

Соискатель полагает, что невозможно глубоко исследовать историю изучения проблемы деятельности органов государственной власти и военного управления по укреплению морального духа армии императорской России в хронологических рамках, означенных выше, не проанализировав историографию российского зарубежья, имеющую отношение к рассматриваемой теме. Дело в том, что данная историография занимает в ряду явлений, имеющих место в истории исторической науки, уникальное положение.

Во-первых, она представляет самостоятельный артефакт, что вытекает из генезиса и эволюции общности, именуемой русским зарубежьем, которое имеет неординарные уникальные черты. Главной составляющей русского зарубежья долгое время являлась “белая эмиграция”. История учит: любая революция порождает политическую эмиграцию. Но белая эмиграция как прямое порождение революции и гражданской войны (1917 – 1922 гг.) — уникальное явление, не имеющее аналогов во всемирной истории. Она — относительно самостоятельное специфическое социальное образование, входящее как составная часть в более широкую общность — российское зарубежье.

Причем, говорить об относительной самостоятельности белой эмиграции можно, с точки зрения диссертанта, только в хронологических рамках 1920 – 1945 гг. После Второй мировой войны и примерно до конца 1950-х – начала 1960-х гг. происходила довольно быстрая потеря специфических черт белоэмигрантской общности. Она, в конечном итоге, перестала быть отдельной прослойкой российского зарубежья.

Особо подчеркнем, что белая эмиграция (а именно к ней можно отнести определенное количество авторов, публикации которых станут ниже предметом исследования) имела ряд специфических особенностей: массовость и социальная неоднородность; наличие военного ядра в лице остатков разбитых контингентов белых армий; тяжелое материальное положение многих эмигрантов и угнетенное морально-психологическое состояние; сохранение культурной самобытности; ненависть к большевизму, советской власти с одной стороны и идейно-политическая разобщенность — с другой стороны [339].

Во-вторых, историография русского зарубежья может рассматриваться в качестве хотя и самостоятельной, но все же составной частью зарубежной историографии, особенно после того, как белая эмиграция растворилась в более широкой общности — русском зарубежье. Тем более, авторы русского зарубежья, как показывает анализ изданного в Гааге в 1971 г. краткого библиографического сборника[340], все больше литературы стали издавать на языках стран проживания, главным образом, на английском, а также и немецком языках.

В-третьих, настоящая историография может рассматриваться в качестве хотя и самостоятельной, но все же составной частью отечественной историографии. Особенно подобная постановка вопроса актуальна сейчас, когда исчез организационно-правовой, и, что особенно важно, идеологический барьер[341] для взаимопроникновения двух артефактов — отечественной историографии и историографии русского зарубежья. Соискатель в интересах диссертации решил рассматривать историографию русского зарубежья по своей проблеме в качестве хотя и самостоятельной, но все же составной части отечественной историографии.

В-четвертых, в формате историографии российского зарубежья целесообразно выделить в качестве самостоятельного артефакта военную историографию, в которой именно проблемы духовного характера стали предметом всестороннего изучения. Однако в общеизвестных трудах П. Ковалевского, Г. Струве, Л. Любимова, А. Шкаренкова[342] военной эмиграции отводится эпизодическое внимание. За последние годы защищена лишь одна диссертация[343]. Между тем, есть основания говорить о том, что в постсоветский период историографический и источниковедческий анализ несколько активизировался. Например, военная мысль зарубежья стала предметом изучения И.В. Домнина, которому удалось отыскать и изучить свыше тысячи источников, подготовить к печати выпуски “Российского военного сборника”[344].

И. Домнин определяет военную мысль зарубежья как “совершенно особую часть отечественной военной мысли, самосознание русской военной эмиграции, показатель ее духовного качества, творческий акт и результат непрерывной интеллектуальной работы, совокупность информации, методов, выводов, оценок, уроков и идей”[345].

Конечно, дискутировать с такой оценкой можно. Но она имеет право на существование. Приведем в качестве аргумента лишь один факт в подтверждение тезиса, изложенного выше. Когда, после разгрома красными Русской армии генерала П.Н. Врангеля в ноябре 1920 г., из Крыма на константинопольский рейд прибыло 150 тыс. эмигрантов, то среди них насчитывалось 70 тыс. офицеров, то есть 46,6 %[346]. В конечном итоге, почти половину эмигрантов, составляло белое воинство. Две трети специалистов русского Генштаба, которые по праву составляли интеллект армии, оказалось за границей[347].

Исходя из анализа большого количества источников и литературы, касающихся проблемы данного исследования, диссертант пришел к выводу о целесообразности выделения двух условных историографических этапов: первый — 20-е – 30-е гг. XX в.; второй — конец 40-х – начало 70-х гг. XX в..

В связи с конкретно-исторической обстановкой данные этапы характеризовались различными чертами и особенностями тематической направленности исследований, конъюнктурными деформациями, соответствующей источниковой базой, имевшейся в распоряжении исследователей в то или иное время.

Первый условный историографический этап (20 – 30-е гг.XX в.) характеризовался рядом явлений, детерминировавших развитие исторической науки в русском зарубежье, в том числе и по отношению к рассматриваемой проблеме.

Во-первых, в центре внимания белоэмигрантской историографии стояли вполне естественно как реакция на злобу дня, проблемы только что минувшей российской революции и гражданской войны (1917 – 1922 гг.). Основным жанром изданий являлись воспоминания, очерки, документальные публикации, историографические и библиографические обзоры, примерно в одно и то же время появились серьезные научные исследования. Причем, белоэмигрантская историография находилась в жесткой конфронтации с советской историографией и наоборот, что, безусловно, обедняло историческую науку (в целом).

Однако уже в трудах, указанных выше, появляется изложение (в постановочном, либо в ретроспективном плане) и темы укрепления морального духа армии императорской России, Так, генерал А.И. Деникин в первом томе знаменитого пятитомника “Очерки Русской Смуты” показывает степень разложения русской армии в 1917 г., вскрывая причины подобного, апеллирует, как показывает текстологический анализ, к историческому опыту укрепления морального духа войск, накопленному в царской России[348].

Во-вторых, на историографию рассматриваемой проблемы, как показывает изучение, влияли существенным образом ряд обстоятельств:

1. Условия бытия эмигрантских авторов, проживающих в разных странах. В первую очередь стоит отдельной констатации то, что белоэмигрантская историография развивалась в сложных экономических, социально-политических и психологических условиях, связанных с поражением белого движения в гражданской войне и потерей Отечества огромным количеством его участников.

2. Наличие у белоэмигрантских исследователей большой степени творческой свободы, отсутствие жесткого идеологического диктата со стороны государств проживания, а уж тем более, репрессий по идеологическим мотивам;

3. Достаточно свободный доступ ко многим уникальным документам.

В-третьих, становление и интенсивное развитие интеллектуальной деятельности (несмотря на все сложности объективного и субъективного характера). Например, в 1921– 1924 гг. в эмиграции было издано 3775 названий книг, от русской классики, детской литературы до естествознания[349]. С 1921 по 1930 гг. учеными русского зарубежья было проведено 5 съездов “академических организаций”, где тон задавали бывшие профессора и доценты бывших русских университетов[350].

В-четвертых, интенсивно создавалась источниковая база. Особо крупным событием является создание в Праге в 1931г. Русского заграничного исторического архива (далее РЗИА), где откладывалось множество документы по истории, революции и гражданской войны. У истоков РЗИА стояли известные историки и общественные деятели – А.А. Кизеветтер, П.Б. Струве, А.В. Флоровский, П.Н. Милюков, генерал В.В. Чернавин и другие. Основная задача архива была сформулирована утвержденным в октябре 1924 г. положением: “Собирание, хранение, систематизация и научная обработка материалов по истории России”[351]. Материалы архива были классифицированы по разделам. В раздел “В” входили мемуары, дневники, статьи, написанные на основе личных воспоминаний. К 1938 году в РЗИА насчитывалось рукописных мемуаров и дневников – 902 названия; документов – 2,9 млн. листов[352].

В-пятых, к плодотворному творчеству исследователей побуждало то, что с первых дней в белой эмиграции велась библиографическая работа. Первая попытка создания библиографии русских зарубежных изданий была предпринята журналом “Русская книга”, выходившем в Берлине в 1921-1923 гг., где помещались библиографические обзоры статей, рецензии на книги А. Деникина и других авторов. В 1924 г. в Праге Комитетом русской книги публикуется библиография русских изданий, напечатанных за границей в 1918 – 1924 гг., включившая 3666 книг и 611 периодических изданий. В разделе “Военное дело” было указано 12 названий, кроме военных журналов упоминается одна из первых работ представителя военной эмиграции – “Полчища” А. Геруа[353]. Кроме того, во всех основных военных изданиях велись библиографические обзоры. В конце 20-х гг. М.С. Тюнин предпринял попытку создания указателя русских периодических изданий, печатавшихся в Харбине[354].

В-шестых, литературная критика, которая функционировала с первых дней существования эмиграции, способствовала творческому поиску авторов А. Зайцов, Е. Месснер, К. Шмигельский и др. проявили себя в качестве наиболее активных критиков военной печати. Рецензии, отзывы, полемика печатались в десятках журналах, особенно содержательны они были в “Военном сборнике”, “Русском инвалиде”, “Часовом”, “Вестнике военных знаний”. Причём рецензии касались не только эмигрантских изданий, но и советских. Так, М. Осоргин, А. Кизиветтер в своих статьях подвергали анализу содержание таких журналов, издаваемых в Советской России, как “Печать и революция”, “Красная новь”, “Красный архив”[355].

В-седьмых, происходит организационное оформление интеллектуальной, военно-научной и военно-учебной работы военной эмиграции:

— создаются (вернее воссоздаются) общества Русских офицеров Генерального Штаба, Ревнителей военных знаний, редакции журналов ”Военный сборник”, “Война и мир”, “Русский военный вестник”;

— военные деятели белой эмиграции создали сеть военно-учебных заведений: Зарубежные военные курсы генерала Н.Н. Головина, более 55 кружков военного самообразования, более 10 военных училищ, средних школ и курсов, 3 кадетских корпуса[356];

— идеологическое и психологическое воздействие на эмигрантов оказывали более 100 (!) военных периодических изданий различной ориентации и направленности[357]. “Нищие в массе своей, — писал военный эмигрантский деятель Б. Штейфон, — мы создали такую военную прессу, какой не имеют многие государства”[358].

В-восьмых, определяются жанровые особенности большинства работ, которые носят мемуарный и мемуарно-исследовательский характер, расцветает военная публицистика, появляются первые научные исследования.

В-девятых, несмотря на сложные экономические, социально-политические и психологические условия, обусловленные, прежде всего, потерей Отечества, именно в тот период выдвигается интеллектуальный авангард в лице военно-научных деятелей старой армии, продолживших педагогическую и творческую деятельность на чужбине (А. Баиов, А. и Б. Геруа, Н. Головин, М. Грулев, В. Гурко, Ю. Данилов, А. Деникин, П. Краснов и др.), а также появляется новая профессура, чей талант развернулся на литературном, научном, редакторском поприщах (А. Зайцов, Е. Месснер, Б. Штейфон и др.).

Анализ обширного круга источников и литературы позволяет заключить, что рассматриваемая тема нашла в литературных артефактах, которые можно классифицировать по таким группам:

1.Мемуары, написанные по канонам классической мемуаристики[359], и мемуарно-исследовательские работы[360].

2. Материалы военной периодики, научно-популярная литература и публицистика.

3. Научно-исследовательские труды.

1. Мемуары, написанные по канонам классической мемуаристики, и мемуарно-исследовательские работы. Они представляют самую многочисленную группу. По подсчетам библиографов ГПИБ под руководством М.А. Овсянниковой их насчитывается более тысячи (только печатных работ)[361]. В них, полагает диссертант, особенно рельефно просматривается установленная учеными особенность: присущая мемуарам индивидуальность не может проявляться иначе, как через авторский субъективизм, являющийся организующим стержнем мемуарного повествования, его основополагающим структурным элементом [362].

Давая обобщенную характеристику этой группы источников, следует отметить критический аспект многих произведений. Мы не можем согласиться с тезисом А. Холманских, что для работ мемуарного жанра, написанных в эмиграции характерен “крен в сторону идеализации службы, стремление авторов лишить армию какого бы то ни было несовершенства”[363]. Именно в эти годы военная эмиграция приступила к осмыслению старой военной системы России, извлечению уроков из опыта последних войн. Только диапазон критических высказываний различный, зависящий не столько от социальной принадлежности авторов, их мировоззренческих и политических убеждений, сколько от степени осознания мемуаристами сущности общественных процессов и явлений. Значимость произведений, безусловно, различна.

Одними из первых были опубликованы в 1924 г. в Берлине воспоминания бывшего военного министра России В.А. Сухомлинова, которые являют собой образец мемуаров с ярко выраженным субъективизмом и определенный амбициозностью автора. Тем не менее, проблеме укрепления морального духа русской армии автор уделил немаловажное значение. Наиболее ценными по своей объективности являются главы, где генерал повествует о своей строевой службе, годах учебы в Академии и преподавательской деятельности.

Необходимо подчеркнуть, что как строевой офицер, он ясно понимал значение традиций и их преемственности в жизни армейского коллектива, ратовал за укрепление дисциплины как основного организующего признака армии, не умалчивал о таком пороке, как пьянство. В течение 12 лет В.А. Сухомлинов возглавлял высшие кавалерийские учебные заведения, поэтому проблема воспитания и образования будущих офицеров была в центре внимания его повествования. Будучи последователем системы воспитания генерала М.И. Драгомирова, автор мемуаров отдавал ему должное в развитии и поддержании “духа войск”. Определяя себя как преподавателя и военного писателя, он сетовал на то, что высшие руководители “… не знала духа войсковых частей, а поэтому не понимали и не ценили его проявлений”. Печальный опыт русско-японской войны явился тому доказательством. Достаточно ёмко и точно В. Сухомлинов определяет ситуацию, когда “в руках А. Куропаткина не оказалось крепкого и хорошо настроенного инструмента”.

Однако субъективизм и амбициозность автора ярко проявляются при описании своей деятельности в качестве военного министра. Он так определяет свою задачу в этой роли: “Я должен был восстановить бодрый дух русской армии … и разбудить ее для новой жизни”[364]. На страницах его книги нашли отражения сложные отношения с А. Гучковым и Третьей Государственной Думой, А. Поливановым, А. Мышлаевским. Неудачи он пытается переложить на другие плечи. Так, главным препятствием для завершения реформирования армии В. Сухомлинов считал влияние на управление войсками членов царской фамилии.

Мемуары крупного военного деятеля Н. Епанчина[365] были написаны в течение 1932 – 1939 гг. в Ницце (по настоянию сына), по прошествии многих десятилетий после описываемых событий. Это обстоятельство, как кажется автору, позволяет быть более объективным. Огромный жизненный опыт, научная и преподавательская деятельность позволили автору дать широкую панораму жизни армии. Мемуары не содержат резких оценок, но автор трезво оценивает уровень образования и воспитания офицеров и солдат, не раз обращается к анализу русско-японской войны, указывая на неподготовленность как общественного мнения, так и русской армии, акцентирует внимание на том, чтобы цель войны была понятна и ясна офицеру и солдату. Небезынтересно противопоставление Николая II и великого князя Константина Константиновича, главного начальника военно-учебных заведений по вопросам воспитания и образования.

Острая постановка вопроса, критический подход был свойственен генералу М.В. Грулёву. В своей книге[366] он беспощаден в описании провинциального пехотного полка, где “поощрялась праздность, безделье, даже пьянство”[367]. Обращаясь к опыту русско-японской войны, говорит о равнодушии населения к ней, прямо обвиняет власти в неправильном информировании общественности.

В проанализированных трудах содержится достаточное количество фактографического материала, но проблема укрепления морального духа армии рассматривалась опосредованно, фрагментарно.

В особом ряду находится книга В. Назанского[368], последнего помощника градоначальника Москвы, в которой нашли отражения проблемы отношений Николая II и армии. Именно императору приписывалась инициатива реформирования армии; особенно чуткое отношение к духовным запросам, настроениям офицеров. О научности или объективности деятельности Николая II как высшего государственного и военного деятеля в этой работе не может быть и речи.

В книге (и это принципиально) предпринимается попытка дать своего рода историографический анализ тех работ, которые вышли в эмиграции и посвящены проблемам армии. В. Назанский дает негативную оценку трудов А. Деникина, Ю. Данилова, М. Грулева за их критику армии. По его словам, причина критичности их работ кроется в личных обидах на начальство вышеназванных авторов. Лишь творчество генерала П. Краснова получило высокую оценку, книги которого, по мнению В. Назанского, проникнуты “петровско-суворовским воинским духом”[369].

В данной связи соискатель считает принципиальным подчеркнуть, что естественно-субъективный характер мемуаров диктует необходимость комплексного их рассмотрения, как в рамках всей группы, так и с другими видами источников.

Относительно мемуарно-исследовательских работ заметим, что в них, по сравнению с проанализированными выше мемуарами, более рельефно просматривается научный подход к освещению темы. Особое место занимают книги А.И. Деникина[370] и Ю. Данилова[371]. В 1929 – 1931 гг. в Париже вышла в свет книга А.И. Деникина “Старая армия” (в двух частях), в которой вся военная карьера автора рассматривается в контексте анализа состояния русской армии за четверть века. В мемуарах прослеживается стремление автора разобраться в причинах крушения старой армии, и вопросы духовного характера в этой связи имели для него первостепенное значение. Как и другие мемуаристы, генерал А. Деникин обращается к истории русско-японской войны, но не просто констатирует факты неподготовленности, прежде всего психологической, общества и армии, слабые стороны командного состава, но и пытается найти причины этому, среди которых морально-психологический факторы превалируют.

Автор поднимает большой пласт социально-психологических проблем: о несоответствии уровня системы военного и академического образования; об отчужденности офицерства и солдат; о моральном авторитете командиров; об отсутствии в армии здорового патриотизма.

Характерно, что А.И. Деникин открыто критикует власти за то, что духовные запросы офицерской среды не привлекали должного внимания. Связывал национальное и политическое воспитание военнослужащих, их интеллектуальное развитие и, вообще, духовную жизнь армии с будущим страны.

Работа Ю. Данилова охватывает время с 1904 по 1917 годы. Рукопись была окончена автором в 1926 году, но свет увидела в наши дни. В 1991 году отдельные главы работы печатались в “Военно-историческом журнале”.[372] По роду службы Ю. Данилов был широко информированным человеком, ему приходилось встречаться с Николаем II, П. Столыпиным, В. Сухомлиновым, А. Гучковым, которым даны интересные характеристики. Подвергая анализу состояние русской армии и флота, учитывая опыт русско-японской войны, Ю. Данилов выводит своеобразную формулу победы: это единение армии и народа, причем именно власть, правительство должны “слить их в общем порыве”[373].

Лишь глубокий анализ многих проблем русской армии, в том числе укрепления морального духа, выводы, имеющее прикладное значение, позволили диссертанту отнести эти работы к мемуарно-исследовательской группе. Совершенно очевидно, что авторам явно не хватает базовой исторической подготовки. Ю. Данилов увлёкся описанием политической стороны событий, у А. Деникина необоснованно смещены акценты, в работах отсутствует научно-справочный аппарат.

Таким образом, проанализированные мемуары обеих групп не могут дать подлинно научной картины исследуемой проблемы.

2. Материалы военной периодики, научно-популярная литература и публицистика. В 1929 г. редакция журнала “Часовой”[374] выступила с призывом к читателям присылать краткие очерки истории своих частей, имеющее наибольшее моральное и воспитательное значение, ведь до Первой мировой войны практически в каждой части велась своя летопись[375]. Почин редакции был поддержан и в течение нескольких лет на страницах журнала было опубликовано десятки “полковых историй”. Конечно, такие работы содержали значительное количество фактического материала и обобщающего анализа не имели, но послужили базой для разрабатываемых теоретических положений[376].

Работы мемуарного и мемуарно-исследовательского характера, полковые летописи, содержащие порой глубокие оценки и суждения, явились необходимой базой для создания обобщающего философского труда (правда, выполненного далеко не по академическим канонам) по истории русской армии. Такую задачу выполнил А. Керсновский, сумевший показать самобытность русского военного искусства, исходя, прежде всего, из духовных его основ. С 1933 по 1938 гг. вышли 4 тома “Истории русской армии”, охватывающие более чем двухвековое существование регулярной армии[377].

Обращается автор и к проблемам морального духа горячо любимой им русской армии. Он с позиций приоритета духа оценивает военное строительство, деятельность известных военачальников и военных министров. Так, изменение внешнего вида войск при Александре III, по мнению А. Керсновского, сказалось самым отрицательным образом в духовно-воспитательной области — самой важной области военного дела. Внешний вид значит очень многое для воинского вида, поддерживающий и воинский дух.

Большим недостатком военно-учебной реформы Д.А. Милютина являлась, по словам автора, “слабая строевая подготовка гимназий с их штатскими воспитателями, не сообщающими своим питомцам воинского духа”[378]. Заслуживает внимания и характеристика А. Куропаткина периода японской кампании, волевой паралич которого передавался войскам и командирам.

Несмотря на ограниченность фактических данных и недостаточность аргументации в силу узкой источниковой базы, труд занял особое место в ряду работ по истории русской армии. Б. Геруа сумел отметить и жанровые особенности этого произведения, и дать ему точную и ёмкую оценку: “Его книга не учебник и не академическое исследование. Для первого ей не хватает сухости и олимпийской безгрешности. Для второго - первоисточников, и главное – места. Но это письменный памятник истории войн императорской России”[379].

Научно-популярная литература являлась не только многочисленной, но и весьма разнообразной по своему содержанию. Символичной для белоэмигрантской среды была работа генерала П.Н. Краснова “Душа армии. Очерки по военной психологии”[380] (кстати, П. Краснов и вводит в научный оборот понятие “душа армии”, синонимом которого и является понятие “моральный дух”). Написана эта книга была как пособие для курсов генерала Н. Головина, предисловие которого еще более увеличивает значимость этого произведения.

П.Н. Краснов представляет “душу армии” как военную психологию, как олицетворение всей духовной жизни армии. Справедливо утверждение автора, что роль морального элемента в бою признавали многие, но “человеческую душу на войне” не изучали. Генерал не просто рассуждает о значении морального духа, а конкретизирует это понятие через такие его нравственно-психологические качества как воля и храбрость; отмечает морализующую роль религии для духа армии и нравственный авторитет вождя. Достаточно аксимотично звучит утверждение П. Краснова о главенствующей роли государственных структур в патриотическом воспитании армии и народа.

На тесную связь армии и политики указывал А. Геруа в своей книге “Полчища”[381]. Генерал ощущал острую зависимость военных сторон общества от совокупности социальных факторов. Он полагал, что наибольший вред военному делу наносит односторонне-замкнутый подход к его проблемам.

Острая постановка вопросов, критический подход характеризуют труды генерал-лейтенанта П. Залесского. По его словам, старая армия страдала “хронической неготовностью…своей организации и великой бесталанностью верхов”, власти же убаюкивали себя, не желая заниматься последовательным её реформированием.[382]

Среди всего многообразия научно-популярных и публицистических работ можно выделить группу проблем, которая активно обсуждалась эмигрантскими авторами: история русско-японской войны; состояние высшего командного состава; проблема воспитания и образования войск.

История русско-японской войны как тема исследования нашла свое отражение не только в мемуарах, но стала предметом изучения, исходя из приоритета духовных начал, в работах известных военных писателей.

Содержательные очерки по русско-японской войне оставил известный в эмиграции военный публицист и военно-научный деятель Б.А. Штейфон. За участие в этой кампании он был награжден пятью орденами. Анализируя причины неудач, он, как и А. Деникин, указывает на психологическую неподготовленность к войне: “… к ней не был подготовлен дух нации”. Негативно оценивает роль интеллигенции накануне войны, равнодушие и даже враждебное отношение к армии. “В итоге … народ выступил на войну с выцветшею душою и с приниженным государственным инстинктом, а потому равнодушный к судьбам своей Родины”[383]. Сам характер боевых действий для автора явился подтверждением, что на войне “дух главенствует над материей”.

Если Б. Штейфон – участник этих событий, то А. Керсновский, никогда не служивший в русской армии в силу возраста, обращается к этой проблеме и делает аналогичные выводы в своей книге “Философия войны”, вышедшей в 1939 году[384].

“Дух преобладает над материей” – одна из аксиом труда этого молодого и самобытного автора и в этом утверждении сущность русской военной школы за рубежом.

Полковник А. Мариюшкин активно выступал на страницах военных журналов и газет, проводя мысль об определяющем значении духа народа и его армии в военном деле. Пристальное внимание он уделял состоянию офицерского корпуса. Одной из первых его работ в эмиграции был очерк “Трагедия русского офицерства”[385].

Офицерский вопрос занимал центральное место в творчестве генерала В. Флуга, особое внимание он уделял подготовке высшего командного состава. В своей работе “Высший командный состав”[386] автор утверждал, что все попытки реформирования армии и при Д.А. Милютине, и после окончания русско-японской войны не сумели радикально изменить армию. “Военная энергия” или “сила духа” – не только ключевые понятия в его исследовании, но и важное условие успеха в войне, поэтому все усилия при обучении и воспитании командных кадров предлагал сосредоточить на развитии волевых качеств.

Более всего критических замечаний о состоянии высшего командного состава периода русско-японской войны, особо отмечалась негативная роль А.Н. Куропаткина. Все военные писатели отмечали низкий уровень стратегической мысли высшего командного состава, да и в целом его плохую подготовку ко всем войнам второй половины XIX - начала XX веков. Но эта критика рождала и определенные выводы о моральном авторитете военного вождя. В работе В. Доманевского “Сущность командования”[387] показаны составляющие успеха командира, которые основываются на его нравственных качествах, силе личного примера.

Характеристика командного состава была тесно связана с проблемами воспитания, этой важной морально-психологической основой армии. Очень острая по своему характеру, эмоциональная, полная критических высказываний статья принадлежит Н. Колесникову[388], в прошлом полковнику Генерального штаба, участнику русско-японской войны. Обращаясь к опыту русско-турецкой и русско-японской войн, он противопоставляет “бесталанный” высший командный состав рядовому офицерству и солдатам, указывая на их силу духа, мужество, самоотверженность и храбрость. Прямо обвиняет органы высшего управления, которые “не воспитывали душу армии”. Автор утверждает, что кроме самого офицерства этой проблемой никто не занимался, да и те чисто автоматическим путем впитывали атмосферу военного духа в воинских коллективах через традиции и обстановку.

Необходимо отдельно констатировать, что в трудах эмигрантов армия не идеализировалась, откровенно отмечались ее недостатки и грехи, существенными из которых являлись упущения в воспитательной работе. На это прямо указывает в своей работе “О воинском воспитании” генерал А. Болтунов: “Мельком, вскользь упоминалось и в военных училищах, и в академии, упоминается и сейчас в нашей специальной литературе, что “дух армии”, “моральный элемент ее”… играет на полях сражений всегда первенствующую роль, но в чем заключается этот “дух”, каковы должно быть моральные качества бойца и как их вырабатывать – редко, кто обмолвился словечком”[389].

На недостаточность знаний о морально-нравственном элементе и просчеты в практической работе указывали А. Деникин, П. Залесский, П. Краснов и другие. Так, Б. Штейфон писал, что “о духе, о нравственной стороне военного дела упоминалось постоянно, но это упоминание являлось обычно не более как ритуалом”[390]. Поэтому проблемы воспитания для эмиграции, думавшей о будущей русской армии, имели первостепенное значение. В 1925 году одной из первых в этом направлении выходит работа П. Ольховского “Воинское воспитание”[391], среди достоинств которой А. Болтунов отмечал раскрытие автором “элементов духа армии”[392].

3. Научно-исследовательские труды. Данная группа не столь многочисленна. Особое место в ней занимают исследовательские работы генерала Н. Головина. В 1925 г в Белграде выходит его книга “Мысли по устройству будущей Российской вооружённой силы”[393], в которой, анализируя события начала XX века, автор приходит к выводу о наличии тесной зависимости “духа войск” от причин социального и политического характера. Он подчёркивает необходимость “поддержания во время войны общественного мнения на уровне, необходимом для победы”[394].

Обращение к истории русской армии, к опыту военного строительства от Д.А. Милютина до В.А. Сухомлинова мы находим в следующей работе Н.Н. Головина “Военные усилия России в Мировой войне”, вышедшей в 1939 году[395]. Историк вводит ценные документы. Неслучайно автор отмечает значение “Устава 1874 г. о всеобщей воинской повинности”, основным принципом которого являлась идея личного долга каждого гражданина защищать своё Отечество. По мнению автора, “проведение этой идеи в среде коренного населения России получило особое моральное значение”[396], разрушило стену, разделявшую армию от народа.

Характерно, что автор анализирует деятельность военного ведомства по реорганизации вооружённых сил. Высокую оценку ученый даёт генералам А. Редигеру и Ф. Палицыну, которые имели гражданское мужество указывать на отсталость военной подготовки и на необходимость долгой, упорной работы, поставленной на научном основании. Обращаясь к проблеме психологической подготовки к войне, Н.Н. Головин делает вывод о “примитивности форм русского патриотизма”.

Работы генерала Н.Н. Головина носят, в целом, критический характер. Так же, как и другие авторы, он признаёт плохую подготовленность высшего командного состава, но при этом высоко оценивает воинскую доблесть русской армии и ставит её выше всех воевавших тогда армий.

В ряде трудов анализируемой группы проблема укрепления морального духа не выносится в качестве основной, рассматривается опосредованно. Так, известный учёный-эмигрант И.А. Ильин занимался целым комплексом научных и политических проблем: религиозной философией, государственно-правовыми изысканиями, морально-нравственными аспектами истории. В его многочисленных работах используются термины “духовный уклад”, “душа народа”, “дух народа”. Философ посвятил также ряд своих исследований не просто российскому офицерству, а проблеме духовности воинства. Он считал, что культура духа и оборона страны тесно связаны между собой, что такая связь часто бывает для народа судьбоносной[397].

Завершая разбор первого этапа, следует подчеркнуть, что он был наиболее плодотворным в научно-исследовательской деятельности русской эмиграции, анализ которого позволяет выделить следующие тенденции:

Первая тенденция. В 20 – 30-е гг. ушедшего века проблема укрепления морального духа в русской армии в конце XIX – начале XX вв. оставалась одной из ведущих в массиве всех исторических работ. Через детализацию понятия “душа армии”, признание первичности духа эмигрантские авторы признавали главенствующую роль государства в процессе духовного развития армии.

Вторая тенденция. Преобладание работ мемуарного, очеркового и научно-популярного характера над исследовательскими. Расширение источниковой базы исследования.

Третья тенденция. Доминирование критического аспекта в произведениях эмигрантов, в попытках выявить причины крушения императорской армии, исходя именно из духовных начал, а также неэффективной деятельности органов государственной власти и военного управления по укреплению морального духа армии

Четвертая тенденция. Выводы военно-научной мысли имели прикладное значение, послужили импульсом для развития военной психологии: в программу обучения на высших военно-научных и училищных курсах было включено психолого-педагогическое знание.

Пятая тенденция. В условиях полного теоретического и идеологического плюрализма мы можем констатировать относительную однозначность оценок и выводов о роли государственных органов в укреплении морального духа русской армии в конце XIX – начале XX веков.

Шестая тенденция. Собственно историографический аспект рассматриваемой темы должного развития не получил. Дальше робких попыток дать историографический обзор в контексте своей темы, предпринимаемый некоторыми авторами, дело не продвинулось.

Второй условный историографический этап (конец 40-х – начало 70-х гг. XX в.) характеризовался рядом особенностей, определивших развитие русского зарубежья.

Во-первых, на российское зарубежье оказывали влияние сложившиеся реалии биполярного мира и набиравшая обороты “холодная война”, когда СССР и США балансировали на грани развязывания ядерного конфликта[398]. В частности, отсутствовали рабочие контакты советских ученых и исследователей русского зарубежья.

Во-вторых, Вторая мировая война (1939 – 1945 гг.) разрушила сложившуюся творческую научную и педагогическую деятельность русского зарубежья. Было ликвидировано большинство изданий, прекратили свою деятельность союзы и общества, ушли из жизни многие представители военной мысли (А. Геруа, Н. Головин, А. Керсновский, Б. Штейфон), погибли ценные источники и материалы.

В-третьих, произошло перемещение центра военно-научной мысли на американский континент, где в Нью-Йорке стал действовать Военно-научный институт по исследованию проблем войны и мира имени Н. Головина, его отделение открылось в Буэнос-Айресе.

В-четвертых, значительное приращение получила источниковая база. Различные зарубежные научные архивы стали хранилищами ценных документов и материалов, в том числе мемуаров и периодики белой эмиграции. Значительное число документов и материалов хранится, например, в архиве Гуверовского института[399]. В частности, здесь отложилась коллекция генерала Н. Головина, официально приобретавшего материалы для Гуверовского института с 1926 по 1940 гг.[400]. В основу такого уникального издания, как “Архив русской эмиграции”, изданного в США в 1971 – 1973 гг., были положены материалы военно-исторического архива в Париже. Активную роль в подготовке этого издания сыграл А. Геринг, редактор-издатель журнала “Военная быль”.

В-пятых, получила дальнейшее развитие библиографическая и литературно-критическая деятельность. В середине 1950-х гг. русский библиограф, живший в США, М. Шатов опубликовал перечень русских книг и периодических изданий в нью-йоркском журнале “Мосты”. В 1968 г. редактор журнала “Военная быль” А. Геринг издал библиографический указатель книг, посвященных военной теме[401]. В 1971 г. Людмила Форстер[402] предприняла попытку составить полную ретроспективную библиографию русских книг, изданных за рубежом. Этот указатель составлен в алфавитном порядке имен авторов и включает не только отдельные книги, но и публикации в журналах, хорошо представлены мемуары и литературоведение. Работа включает около 17000 записей. В справочнике Т. Осоргиной и А. Волковой, изданном в Париже, содержится библиография периодической печати русских эмигрантов[403].

В-шестых, претерпела существенные изменения и военная периодика. Журнал “Часовой”' стал главным печатным органом военно-общественной мысли[404], во Франции были основаны “Военная быль” и “Военно-исторический вестник”, в Аргентине – газета “Суворовец”, в США – “Наши вести”, а позднее – “Кадетская перекличка”. В 1960-1970-е гг. ежегодно выходил один номер “Русского инвалида”.

В массиве литературы и источников, увидевших свет в рамках второго условного историографического этапа, и имеющей прямое или косвенное отношение к теме, означенной в названии настоящего раздела данной научной квалификационной работы, можно выделить, с точки зрения соискателя, такие группы:

1. Мемуары.

2. Исследовательские труды.

1. Мемуары. Несмотря на временной фактор, продолжалась публикации воспоминаний о русской армии, полковых летописей[405]. Особое внимание заслуживают мемуары А.И. Деникина “Путь русского офицера” — последняя, незавершённая работа генерала, которая носит автобиографический характер[406]. Ее суть метко подметила жена бывшего вождя белого движения. Она писала, что последняя работа А.И. Деникина “носит характер автобиографический, хотя весь центр тяжести перенесен на общероссийские обстоятельства и события, рассматривая их с точки зрения русского офицера и военного писателя ”[407] (подчеркнуто соискателем). Судя по утверждениям К.В. Деникиной, генерал предполагал закончить “Путь русского офицера” так, чтобы “Очерки Русской Смуты” являлись естественным продолжением, осветив, таким образом, эпоху жизни России от 1870 до 1920 годов[408]. Но смерть помешала Антону Ивановичу. В 1953 году, через шесть лет после смерти автора, книга была издана на русском языке издательством имени А.П. Чехова в Нью-Йорке.

“Путь русского офицера” охватывает в хронологических рамках период со дня рождения автора до его участия в подготовке знаменитого “Брусиловского прорыва”, в котором генерал сыграл одну из видных ролей. Книга состоит из шести частей. Автор старается придерживаться хронологии событий, что подразумевается законом жанра автобиографии и мемуаров. Однако А.И. Деникин в отдельных местах допускает пространные суждения о проблемах, волнующих его. Именно анализ этих суждений позволяет заключить, что они вышли из-под пера писателя, прожившего сложную, долгую жизнь. Дистанция времени позволяет быть в оценках более взвешенным, терпимым.

В отдельных фрагментах мемуаров чувствуется искренняя боль потери генералом привычного уклада жизни. Но автор не идеализирует прошлого. Он в ярких красках описывает, например, самодурство командующего Казанским военным округом ген. Сандецкого[409]. Но А.И. Деникин, рассказывая о человеке, который доставил ему лично множество неприятностей, априори ему не симпатичном, не злорадствует по поводу судьбы Сандецкого. Он ограничивается констатацией, что большевики впоследствии убили бывшего командующего войсками Казанским военного округа[410].

Необходимо также заметить, что в некоторых местах деникинских мемуаров (особенно, где освещается Первая мировая война) генерал вновь выступает в роли аналитика, пытаясь оперировать некоторыми документами, статистикой, не указывая, однако, источника заимствования[411]. Может выглядеть символичным, что рукопись книги обрывается телеграммой генерала Алексеева в 1916 г. в период подготовки “Брусиловского прорыва” [412]. А.И. Деникин как бы не хочет остаться в памяти потомков только мемуаристом, а претендует и на роль исследователя.

По сути, генерал оставил почти летописный рассказ о времени и о себе. Повествуя о главных вехах своей биографии, он подробно описывает обстановку накануне русско-японской войны, анализирует ход кампании. Для него первостепенное значение морального фактора очевидно. А. Деникин поднимает проблемы, которые уже нашли отражение в его публицистических работах, в “Старой армии”: психологическая неподготовленность к войне и армии и общества.

Характерно, что в мемуарах детализации подверглись те факторы, которые влияли на морально-психологическое состояние армии: распространение либеральных и пацифистских идей, непопулярность военной службы и войны на Дальнем Востоке. Бремя прожитых лет, осмысление военного опыта позволили А.И. Деникину быть столь же критичным, как и ранее. Остриё критики направлено против состояния командного состава периода японской компании.

Генерал сделал интересные выводы, что стоило лишь заменить заранее нескольких лиц, стоящих на разных ступенях командной лестницы и вся операция приняла бы другой оборот. Он противопоставляет уныние, некомпетентность в штабе армии и героизм офицеров и солдат. Правда, вряд ли, считает соискатель, можно безоговорочно согласиться с такой постановкой вопроса. Налицо абсолютизация субъективного фактора, связанная с течением исторических событий.

Большой интерес представляют воспоминания Г. Шавельского[413] уже из-за того обстоятельства, что именно духовное лицо дает свою оценку состояния российской армии. Отмечая высокие нравственные качества российского офицерства, он обращает внимание на “дефект настроения и идеологии офицерства”, которое заключается во всем известном девизе: “Умру за царя и Родину”. Своим словом, на практике он пытался убедить офицерство, что главное победить, а не умереть. Г. Шавельский подвергает критике состояние командного состава в вопросах научной подготовки, оценивает, в целом, деятельность военного министра В. Сухомлинова и великого князя Николая Николаевича.

В 1955 г. вышел в свет сборник воспоминаний участников обороны Порт-Артура, приуроченный к 50-летию события[414]. Издание состояло из повествований дошивших до этих дней непосредственных участников эпопеи (Я. Кефели, Д. Никитина, П. Ефимовича, А. Воробьёва, Н. Иениш, А. Юзефовича). В воспоминаниях нашли отражение проблемы, которые активно обсуждались эмигрантскими авторами ещё на первом историографическом этапе: уровень подготовки к войне, в том числе и общественного мнения, состояние командного состава.

Мемуарные зарисовки капитана I ранга Б.Бока свидетельствуют о сложных отношениях между военным ведомством и Государственной Думой[415]. Контр-адмирал Д.Ф. Никитин пытался объяснить, почему к началу русско-японской войны в России не было патриотизма. Главным виновником сложившейся ситуации ему виделась пресса, неправильно освещающаяся события на Дальнем Востоке и распространение пацифистских настроений в обществе[416].

Представляют определенный интерес для темы, означенной в названии данного раздела настоящей научной квалификационной работы, и воспоминания генерала Б.В. Геруа[417]. В мемуарах Б.В. Геруа много внимания уделяется внешней стороне службы, автор сочетает описание своей карьеры и явлений общественной жизни за 1886 - 1917 гг. Неоднократно обращается к роли Николая II. Анализируя события войны на Дальнем Востоке, главную причину неудач генерал увидел в характере полководца (А. Куропаткина), который не сумел поднять духа войск. В целом, воспоминания носят описательный характер.

Особое место среди работ мемуарного жанра занимает книга И.К. Кириенко “1613г. От чести и славы к подлости и позору февраля 1917 г.”[418], изданная в 1963 г. в Бразилии. Автор тенденциозен в описании той психологической обстановки, которая сложилась к 1905-1906 гг. по отношению к офицерству, обвиняя во всём членов революционных партий, которые единственно виновные в падении авторитета императорской власти. Автор пытается убедить, что в перед Первой мировой войной русская армия стала “первоклассной армией” и роль императора в процессе повышения её боеспособности была определяющей. По его образному выражению, “мозг армии свернул с исторического пути и приобщился к зревшей измене”[419] из-за политики Государственной Думы в отношении высшего командного состава.

Таким образом, в мемуарных трудах мы не увидим полной научной картины по рассматриваемой проблеме. Нельзя сбрасывать и временного фактора, который ни коим образом не мог повлиять благодатно на память мемуаристов. Между тем, в исследованных мемуарах имеется небезынтересный фактографический, и что особенно важно, эмоциональный материал по теме деятельности органов государственной власти и военного управления по укреплению морального духа императорской России в хронологических раках, означенных выше. И современному исследователю это, безусловно, принесет пользу. Если, конечно, он не станет забывать, о том, что, например, каждая строчка мемуаров буквально пронизана тоской авторов по безвозвратно минувшему.

2. Исследовательские труды. Их вышло в свет незначительное количество. В частности, заслуживает внимания работы Е. Месснера, Б. Хольмстон-Смысловскогой, Н. Галая. Они наиболее ярко заявили о себе, их труды в 50 – 60-е гг. XX в. определили идейное содержание данного этапа, апофеоз военной мысли российского зарубежья.

Е. Месснер — один из создателей Южно-Американского отдела Института по изучению проблем войны и мира имени профессора генерала Н.Н. Головина. До своей кончины заведовал военным отделом в журнале “Наши вести”. Под его редакцией была издана работа “Российские офицеры”[420], написанная коллективом сотрудников вышеназванного института. В предисловии авторы отмечают жанровые особенности своего труда, называя его научным очерком, составленным на основании анкеты и показаний-воспоминаний, произведенных среди членов института и других офицеров императорской армии. Работа не носит критического характера, это был своеобразный ответ на критику армии в целом, и офицерства как сословия, в частности. Предпринята попытка всестороннего анализа российского офицерства, в том числе нашла отражение и проблема укрепления морального духа в контексте изучения основ офицерского миропонимания. Определенной идеализации подверглись вопросы воспитания офицерства.

Е. Месснер продолжает довоенную традицию исследования понятия “дух армии”. В своей работе “Современные офицеры”[421], изданной в институте в 1961 г. он вновь обращается к творчеству М.И. Драгомирова, и раскрывает понятие “офицерского духа” через такие его конкретные проявления как честь, инициатива, активность. Также автор поднимает проблему войны и подготовки духа народа.

Анализ второго историографического этапа (конец 40-х – 70-е гг. XX века) позволил диссертанту выявить следующие тенденции его развития:

Первая тенденция. Продолжается традиция исследования понятия “моральный дух”, главным образом, в жанре мемуаров. В небольшом количестве научных работ, особенно в 1960-е годы, исследуемая проблема не становится предметом самостоятельного изучения, а рассматривается через призму противопоставления российской императорской армии и армии Советской России. Научные труды, подобно трудам советской историографии, стали политизированными, так как авторы испытали все реалии “холодной войны”, бушевавшей в биполярном мире.

Вторая тенденция. Собрание и систематизация архивных материалов способствовали достижению более высокого уровня некоторых исследовательских работ.

Третья тенденция. Отсутствие трудов по истории изучения деятельности органов государственной власти и военного управления по укреплению морального духа армии императорской России в хронологических рамках, означенных выше (хотя бы на уровне обобщающей статьи).

***

В разделе предпринята попытка анализа изучения проблемы деятельности органов государственной власти и военного управления Российской империи и по укреплению морального духа армии (1870 – 1914 гг.) в историографии русского зарубежья на протяжении пятидесяти лет. Безусловно, что за столь длительный временной промежуток историография русского зарубежья прошла сложный, полный творческих исканий, путь. Конкретно-историческая обстановка оказывала самое непосредственное влияние на развитие исторической науки в русском зарубежье, в том числе и по рассматриваемой проблеме.

В настоящей диссертационной работе проанализированы различные виды исторических источников и литературы, что позволило автору выявить основные тенденции развития историографии исследуемой проблемы на каждом из историографических этапов. Между тем, дадим еще ряд обобщений, необходимых для более понимания предмета исследования настоящей научной квалификационной работы, в части, имеющей отношение к данному разделу историографического исследования.

Личностный фактор сыграл определяющую роль в развитии военной мысли русского зарубежья. Проблема укрепления морального духа русской армии как главного условия существования боеспособной армии поднималась и исследовалась непосредственными участниками военных кампаний начала XX века, представителями высшего офицерства императорской армии. Их уход из жизни ознаменовал окончание второго этапа развития российского зарубежья, когда были исчерпаны все возможности для саморазвития.

Тема деятельности органов государственной власти и военного управления Российской империи по укреплению морального духа русской армии в конце XIX – начале XX веков в российском зарубежье так и не стала предметом самостоятельного комплексного научного исследования. Однако именно проблемы духовного характера стали предметом всестороннего изучения деятелями российского зарубежья: введено в научный оборот само понятие “моральный дух”, которое было подвергнуто детальной конкретизации; введены новые факты и сделаны ценные обобщения.

Характерная черта истории изучения данной проблемы в историографии русского зарубежья — поступательное развитие — от мемуаров и мемуарно-исследовательских работ к монографическим трудам.

Следующая характерная черта — неравномерность развития:

— большой интерес к проблемам духовного характера в 1920-е – 1930-е гг.;

— полное отсутствие работ в годы Второй мировой войны;

— возвращение темы в область научных исследований в 1950-е – 60-е гг.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Историографическое исследование проблемы деятельности государственных органов и военного управления России по укреплению морального духа русской армии с 1870 по 1914 гг. даёт основание утверждать о поступательном развитии процесса изучения обозначенной темы, о постепенном переходе от узкого описания отдельных исторических фактов к системному анализу, к выяснению причинно-следственных связей. Однако тема данной диссертационной работы так и не стала предметом всестороннего изучения в отечественной исторической науке, а выступала в качестве важнейшего аспекта для исследования всего процесса военного строительства.

Соискатель попытался внести личный вклад в разработку историографии проблемы деятельности государственных органов и военного управления России по укреплению морального духа русской армии с 1870 по 1914 гг. Изучение широкого круга источников и литературы при использовании современных методов историографических исследований дало возможность осуществить комплексный анализ поставленной проблемы, которая нашла отражение в публикациях, появившихся в России в конце ХIХ века и начале ХХ века, в советское и постсоветское время, а также и в защищенных диссертациях. Результаты проведённого исследования позволили автору выделить определённые тенденции в развитии историографии проблемы.

Исторические реалии, определяющие особенности каждого из историографических этапов, существенным образом меняли цели и способы исторического познания, формы и методы исследований, а также выводы и обобщения. Каждый из выделенных автором этапов исторической науки был детерминирован конкретно-исторической обстановкой, поэтому в данной диссертации указаны те многочисленные факторы, которые и определяли содержание того или иного периода.

Дореволюционный период характеризует процесс накопления исторических знаний, который выразился в широком использовании архивных документов, самой постановкой проблемы, получившей развитие во всех видах исторических сочинений: от мемуаров до публицистических статей. Именно этот историографический этап продемонстрировал эволюционный характер развития как самой исторической науки, так и становление её самостоятельной отрасли: военной истории.

Ведущая роль духовной тематики, в том числе и проблемы укрепления морального духа, во всех военно-исторических произведениях определялась как реальной военной практикой (русско-турецкой 1787-1788 гг., русско-японской 1904-1905 гг. войнами), так и широкомасштабными военными реформами. С 1870 по 1914 годы произошли существенные изменения в видах и направленности публикаций, их количественном и качественном соотношении, выводах и практических рекомендациях по роли морального духа в жизни русской армии, которые послужили основой для военно-педагогических, военно-психологических и военно-социологических исследований.

Историография проблемы в истории русского зарубежья занимает важное место в настоящей работе. Представители военной мысли русского зарубежья сумели создать добротную исследовательскую базу, ставшей основой для разного рода военно-исторических произведений, в которых наиболее отчётливо прослеживается важнейшая тенденция: преемственност ь с предшествующим, дооктябрьским этапом в исследовании обозначенной темы.

Современному исследователю при изучении исторического наследия русского зарубежья необходимо учитывать не только объективные социально-политические, но и психологические факторы, связанные с вынужденной эмиграцией, потерей Отечества, которые обусловили критический характер исторической литературы, особенно в 20-30-е годы ХХ века. С другой стороны, эти обстоятельства обеспечили и большую глубину научного анализа проблем морального характера.

Произведённое соискателем комплексное изучение широкого круга источников и литературы русского зарубежья за полувековой период позволяет констатировать поступательное, но неравномерное развитие в исследовании проблемы деятельности государственных органов и военного управления России по укреплению морального духа русской армии на данном историографическом этапе.

Постановка проблемы в 20-30-е годы, прежде всего в мемуарной и мемуарно-исследовательской группе источников, привела к её последующей научной разработке не только в трудах военных историков, но и в произведениях философского, социально-психологического, педагогического плана. За 40-е годы не произошло приращения исторических знаний и лишь в 50-60-е годы ХХ века можно говорить о возвращении темы в область научных изысканий, которая рассматривалась опосредованно в работах мемуарного жанра и общего характера.

Советская историография проблемы (1917-1991 гг.) представляет модель исторического познания, в которой ярко проявляется детерминация содержания и характера, сущности литературы и защищенных диссертаций. Процесс изучения темы был крайне противоречивым и неравномерным. Принцип преемственности свойственен лишь начальному этапу советской исторической науки, когда военно-историческими изысканиями занимались представители старой школы. Тема рассматривалась косвенно, в связи с разработкой курсов истории войн и военного искусства.

С 1930-х гг. тема исчезает из области научных исследований, как и большинство проблем дооктябрьской истории, связанные с изучением деятельности всех структур государственной власти императорской России. Марксистско-ленинская методология, в основе которой лежал принцип абсолютизации социально-экономического фактора, не позволяла признавать первенствующую роль морально-нравственных категорий. Постепенно из научного лексикона, со страниц военно-справочных изданий исчезает дефиниция “моральный дух”.

В период “хрущёвской оттепели” произошло некоторое движение вперёд, возвращение в сферу научных исследований вопросов военного строительства царской армии. И вновь сдерживающий фактор конца 60-х – первой половины 80-х годов, связанный с реанимацией сталинских подходов к руководству исторической наукой. Так называемый “перестроечный период” задал мощный импульс как для развития историографии темы данной диссертации, так и способствовал изменению содержательной части всей военно-исторической тематики.

Подобная политическая детерминированность развития историографии темы в советский период делает для историков, с одной стороны, недопустимым использование старых схем, с другой стороны, требует критического и аналитического отношения к результатам труда предшественников.

Основной тенденцией постсоветского периода (с 1992 г.) отечественной историографии проблемы стал отход от идеологической однобокости исторических исследований, а также поиск и апробация новой концепции военно-исторических знаний, новых теоретико-методологических подходов. Для данного этапа характерно расширение диапазона и тематической направленности научных исследований.

Анализ процесса зарождения и развития проблемы деятельности государственных органов и военного управления России по укреплению морального духа русской армии с 1870 по 1914 гг. в отечественной историографии дал основания для следующих выводов:

Вывод общеисторического плана. Проведённое исследование подтверждает выводы и обобщения отечественных историков о том, что моральный дух – наиглавнейшее условие повышения боеспособности армии и флота на любом историческом этапе, важное условие обеспечения надёжной безопасности Отечества. Именно в современных сложных условиях существования Вооружённых Сил особенно актуальным становится вопрос эффективности мер по морально-нравственной подготовке личного состава. Исторический опыт свидетельствует, что для успешного решения проблемы укрепления морального духа в армии необходима тщательная теоретическая разработка этого вопроса. Морально-психологическое обеспечение деятельности армии является важнейшей функцией государства, которое осуществляется на основе официальных государственных политических установок и должно координироваться высшими органами власти.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: