Я сбегал на кухню. Когда вернулся в комнату, тетя сидела у изголовья больного. Она распахнула ему на груди гимнастерку и отшатнулась: под правым соском незнакомца краснела свежезарубцевавшаяся рана с человеческий кулак. Тетя осторожно поставила больному термометр, потом налила уксус в глубокую тарелку, разбавила водой, смочила полотенце, отжала и наложила ему на лоб.

- Нужен ему твой уксус! - вмещался Бежана. - Напои-ка ты его вином и накорми чем-нибудь, видишь - человек умирает от голода!

- Ох, Сосойя, Сосойя, впутал же ты меня в историю! - вздохнула тетя. А если, не дай бог, умрет он, что мне тогда делать? Ты подумал об этом?!

Она вынула термометр и ахнула:

- Сорок и шесть!.. Беги, Сосойя, за врачом!

- Ему не врач, ему вкусная пища нужна! - продолжал свое Бежана.

- Да иди ты!.. - прикрикнула на него тетя. - Ступай, Сосойя!

Я побежал. В медпункте врача не оказалось... "Вызвали в район, сегодня он не вернется", - сообщила уборщица. Тогда я направился к Хатии и рассказал ей все. Хатия посоветовала сходить к бабке Аквиринэ. Пошли к бабке. Я рассказал ей все сначала. Аквиринэ прихватила с собой какие-то настои в маленьких аптечных пузырьках, и втроем мы вернулись домой.

- Русский! - удивилась Аквиринэ, взглянув на больного.

- Русский! - подтвердила тетя.

Больной был по-прежнему без сознания, но теперь он дышал спокойнее и чему-то улыбался.

- Вот дурак! Нашел время улыбаться!.. А ты почему вчера утром не поздоровалась со мной? - упрекнул Бежана Аквиринэ.

- Да ну тебя! - отмахнулась старушка. - Битый час ты болтал со мной, забыл?

- А-а-а, ну хорошо...

- Принеси-ка стакан "одессы", Сосойя! - попросила Аквиринэ.

Я принес. Аквиринэ намочила кусок ваты в вине и провела им по губам больного. Спустя минуту он чуть раскрыл губы. Аквиринэ снова намочила вату и накапала в рот больному несколько капель. Тот сделал глотательное движение и застонал.

- Дай-ка мне это вино, если ему не хочется! - Бежана протянул руку.

- Пропади ты пропадом, Бежана! Не такой уж ты дурень, чтобы не отличить больного от здорового! Пошел вон!

После нескольких попыток Аквиринэ удалось заставить больного проглотить один, затем другой, третий глоток вина. Наконец он опорожнил стакан, но тут же зашелся от судорожного кашля. Он кашлял долго и надрывно.

Наконец отошел, успокоился и задышал ровно, но вдруг заерзал, застонал, стал размахивать руками.

- Ну-ка, женщины, выйдите из комнаты! - приказала Аквиринэ.

- Что с ним? - вскрикнула тетя. - Ему плохо?

- Нет, хочу растереть его.

Тетя вышла, Хатия осталась. Она стояла в углу комнаты и молчала.

Аквиринэ раздела больного догола. Потом она налила себе на ладонь жидкость из пузырька, растерла другой ладонью, нагнулась к больному и стала не спеша натирать ему грудь.

- И не щекотно ему? - расхохотался Бежана, - Переверните! - сказала Аквиринэ.

Мы перевернули больного. Аквиринэ так же не спеша, основательно натерла ему спину и поясницу. Когда мы снова переворачивали больного, я посмотрел на Хатию.

Она по-прежнему стояла не двигаясь в углу.

- Пошла отсюда! - прикрикнул я на нее. - Не видишь, что ли, голый же он!

- Ничего, Сосойя, я постою, - улыбнулась Хатия.

У меня больно сжалось сердце, стало стыдно, и я заорал во весь голос:

- Убирайся отсюда!

Аквиринэ и Бежана удивленно посмотрели на меня.

- Ты что, ненормальный? - спросил Бежана. - Или забыл, что она слепая?.. Стой здесь, детка, - обернулся он к Хатии, - не слушай этого дурака!

Хатия, не ответив, вышла из комнаты.

Аквиринэ поправила под больным подушку, погладила его по голове, дала отпить еще несколько глотков вина.

- Позови Кето!

Я вышел на балкон и вернулся вместе с тетей и Хатией.

- Надо переодеть его, - обратилась Аквиринэ к тете, - а его одежду выварить как следует!

Тетя принесла и положила на кровать белье, оставшееся от деда.

- Ну и пустота, что в нашем магазине! - раздался вдруг недовольный голос Бежаны.

Мы оглянулись и увидели, как Бежана с разочарованным видом рассматривал вывороченные карманы брюк и гимнастерки больного.

- А документы есть, Бежана? - спросила тетя.

- Нету, Кето, ничего здесь нету!

- Вот тебе и на! Как же узнать, кто он такой, как его фамилия? забеспокоилась тетя.

- Как кто? Сосоин русский он! - объяснил Бежана.

- А может, он вовсе не русский, а украинец? - сказал я.

- Какая разница? Фамилию его я все равно бы не запомнил! Сосоин русский - и все тут! - настаивал на своем Бежана.

- Аквиринэ, - обратилась тетя к старушке, - как по-твоему, удастся спасти его?

- А он уже спасен, дорогая! - ответила Аквиринэ. - И спасен благодаря этому вот непутевому! Слышь, Бежана, это ты спас его!

Польщенный Бежана самодовольно улыбнулся, подошел к кровати больного, присел, взял его за плечи, встряхнул и громко позвал:

- Сосоин русский!

Больной зашевелился.

- Что, не слышишь? Здравствуй, Сосоин русский!

И хватит тебе валяться в постели! Вставай! - Бежана еще раз встряхнул больного.

- Отстань от него! - оттолкнул я Бежану.

- Погоди! - заупрямился он. - Кто его спас, Аквиринэ? Я? - Старушка кивнула головой. - Так дайте мне поговорить с ним!.. Тебе говорю, Сосоин русский! Очнись!

Вставай!

И вдруг больной действительно открыл глаза.

- Ну вот, а что я говорил! - обрадовался Бежана.

Больной долго смотрел на Бежану, потом по очереди оглядел каждого из нас. Красивые карие его глаза воспаленно блестели.

- У, сволочи... - пробормотал он тихо.

- Чего это он? - удивился Бежана.

- Он принимает нас за немцев!

- Вот дурак! Слышь, Сосоин русский, это я, Бежана, не узнаешь меня? Бежана ласково потрепал больного по щеке. Тот закрыл глаза.

- Ночью он будет бредить. Дай ему попить вот этого...

Утром свари кашу, попробуй накормить помаленьку... Если жар не спадет, пусть Сосойя еще раз натрет его. Ну, не расстраивайся, Кето, моя дорогая! - Аквиринэ встала, поправила подол платья и обратилась к Бежане: - Пошли, Бежана, никуда твой русский не сбежит!

- Здрасти, русо! - Бежана приложил к голове растопыренную пятерню, повернулся и, напевая песенку, последовал за Аквиринэ.

* * *

Всю ночь я с тетей и Хатией не сомкнули глаз. Больной беспокойно ворочался, метался, бредил. В полночь он вдруг присел в постели, вперил в нас отсутствующий взгляд лунатика, потом посмотрел на дверь и позвал:

- Сестра!

- Что тебе, милый? - спросила тетя по-русски.

- Сестра, жалко тебе глотка мышьяка? - простонал больной.

Тетя дала ему отпить вина. Больной затих.

Под утро я натёр его. Тетя прилегла на кушетке и заснула. Я и Хатия продолжали бодрствовать.

- Сосойя, что с ним будет? - спросила Хатия.

- Ничего не будет. Сказала ведь бабушка Аквиринэ, что он спасен.

- А вдруг она ошиблась?

- Ничего не ошиблась! Он же фронтовик! Видишь, какая у него рана? Если он от такой раны не умер, от болезни и подавно не умрет!

- А где у него рана?

Я откинул одеяло на груди больного, взял руку Хатии и дал ей пощупать рану.

- Ух ты!.. А если б попало влево, убило бы его, правда?

- Конечно!

Хатия нежно провела обеими руками по лицу, по плечам больного.

- Он красивый?

- Не знаю. Наверно, красивый. Зарос он, как поп, разве поймешь?

- А худой какой!

- Димка! - выкрикнул вдруг больной. - Слышишь меня, Димка?!

Я и Хатия обратились в слух.

- Тебе говорю, Димка! Слышишь?

- Слышу! - ответил я тихо,

- Смотри, Димка, сейчас все спят... Утром сюда придут немцы... Вывезти всех не успеют... Мы с тобой - ходячие... Или ты хочешь сгнить в постели?.. Надо бежать!..

- Ты о чем?

- Да, да, бежать!.. Эвакуация мне не по душе... Пусть сам врач эвакуируется, если он боится... Ты чего молчишь?

Сейчас все спят и никто не дежурит... Гляди!..

Больной привстал.

- Погоди, - обнял я его, - дождемся утра!

- Нет, я уйду! - он оттолкнул меняй встал.

- Куда ты? Постой!

Я постарался удержать больного, но поняв, что это мне не под силу, крикнул:

- Хатия, помоги!

Хатия ощупью подошла к нам и сзади схватила больного за плечи.

- Пустите! - взревел он и рванулся так, что мы все втроем оказались на полу. Перепуганная тетя бросилась к нам.

- Пустите меня! У-у-у... - Вопя и ругаясь, больной катался на полу, мы наседали на него и никак не могли справиться с этим обескровленным, ослабшим от голода и жара человеком, которому страх придал удивительную силу. После получасовой возни он обмяк и заплакал:

- Отпусти меня, сестра, сделай доброе дело, отпусти...

Наконец он, видно, примирился с судьбой, опустил руки, всхлипнул и уже спокойно дал нам уложить себя в постель. Спустя минуту он заснул...

Я улегся на полу у камина, тетя и Хатия - вместе, на кровати. После долгого молчания я тихо позвал:

- Тетя...

- Да?

- Спишь?

- Сплю!

- Ты не обижайся, тетя, завтра я схожу в сельсовет и попрошу, чтобы его отправили в больницу...

- Не мели чепухи! Хатию разбудишь!

- А я не сплю.

- Сходим, Хатия, в сельсовет? - спросил я Хатию.

- И куда он хотел бежать? - спросила в свою очередь она.

- Засните, черти! Вставать скоро! - зашикала на нас тетя.

- Нет, серьезно, тетя, что нам делать?

- А что, собственно, надо делать? Привели его - значит, должны выходить. И все! При чем тут сельсовет?

- Чем его кормить?

- Тем же, чем кормимся мы сами.

- Ему бы молока побольше... - сказала Хатия.

- Да, мчади с сыром тоже неплохо! - сказал я.

- Откуда и как он попал сюда? - спросила Хатия.

- Война, Хатия, война... Сейчас всякое бывает, - ответила тетя.

- Тетя!

- Что еще?

- Значит, оставляем его?

- Сперва вылечим, а там видно будет... Да засни ты наконец!

...Я сплю и вижу сон: перед нашей сельской церковкой в белом подвенечном платье стоит тетя - стройная, красивая, как божья матерь. У ее ног на коленях все мужчины нашего села и среди них наш русский. Все молчат. Молчит тетя. И лишь русский, воздев руки, молит тетю:

"Отпусти меня, сестра, сделай доброе дело, отпусти..."

Я прошу тетю не отпускать нашего русского. Тетя подходит к нему, берет его за руку, потом берет за руку меня, и мы втроем идем домой...

...Целую неделю больной боролся со смертью. Все эти дни он не приходил в сознание. Днем лежал спокойно, устремив в потолок блестящие глаза, ночью начинал метаться и бредить. Каждый день Бежана приходил проведать больного. Он садился у изголовья и заводил с ним беседу, словно со старым знакомым.

- Когда же ты встанешь, Сосоин русский, а? Видишь, ноги уже не держат Кето!.. Что? Не понимаешь по-грузински? Так я тоже по-русски не понимаю, но это ничего не значит! Хочешь, поспорим? На что? На что желаешь! Кто больше съест. Кто больше поднимет. Кто лучше споет.

Что? Спеть по-русски? По-русски я не умею, дорогой!

Спою тебе по-нашему, а ты поддержи басом! Не можешь?

Ладно, пой вторым голосом! Тоже не можешь? Хорошо, тогда я один спою! И Бежана пел:

Девица-красавица

В загляденье-платьице

Днем покоя не дает

И во сне является...

- Недавно наш Лукайя Поцхишвили получил похоронную на сына... Стыдно, конечно, петь, когда у соседа такое горе... Но я чокнутый, мне можно... Почему мне поется, говоришь? Поется, и все тут! А почему поет наше радио?

Дела у нас, сам знаешь, не так уж веселы... А все же поем и будем петь! Песня, брат, помогает в беде! Так-то!..

Каждый день с утра до вечера к нам приходили соседи - проведать больного. Приходил врач - поил его какими-то лекарствами, делал уколы. И в конце недели наш больной наконец-то пришел в себя. Он открыл глаза, присел в постели и долго удивленно оглядывал меня, тетю, Хатию и Бежану.

- Где я? - спросил он.

Мы объяснили.

Больной попытался встать, но силы изменили ему. Он снова лег и закрыл глаза. Лицо его нахмурилось, и на скулах заходили желваки. Мы поняли, что больной впал в тяжелые воспоминания, и молча покинули комнату.

Я и Хатия вышли со двора и, взявшись за руки, бесцельно зашагали по проселочной дороге.

- Знаешь, Сосойя, ему теперь ох как нужно козье молоко! Сразу встанет на ноги! - сказала Хатия.

- Привет! А где ты его возьмешь - козье молоко?

- Сходим к Мине. У нее есть коза.

Соседка Мина подметала двор. Двое полуголых детишек неотступно следовали за ней и хныкали:

- Ма-а-ам, дай варе-е-енья!

- Чтоб вам повылазило, обормоты!.. Ишь чего захотели!.. А палкой по одному месту не хотите?

- Не-е-е, варенья хотим!

Мы зашли во двор. Я присел у калитки, а Хатия направилась к Мине. Женщина, продолжая подметать двор, не заметила Хатию, а дети тотчас же окружили ее.

- Мам, мам, Хатия пришла!

Мина бросила веник, выпрямилась и заулыбалась.

- Здравствуй, моя девочка!

- Здравствуй, Мина!

- Как поживаешь, Хатия?

- Спасибо, Мина... У меня есть дело к тебе.

- Говори, детка!

- Нам с Сосойей нужно молоко!

- Молоко?

- Да. Козье молоко. Для больного.

- Хатия, девочка моя дорогая, откуда у меня молоко?

Разве напасешься на этих извергов? У, черти ненасытные! - прикрикнула она на детишек. - Как мне быть?

- Ничего, Мина, ты не беспокойся, мы попросим у других, - ответила Хатия, - извини, пожалуйста! До свидания!

- Погоди, погоди, Хатия! - Мина бросилась под навес, выволокла оттуда за рога упиравшуюся и отчаянно блеявшую козу. - Вот, Хатия, посмотри сама, есть ли у нее в вымени хоть капля молока!.. Нет, ты потрогай, пожалуйста! - Она схватила руку Хатии и насилу заставила ее пощупать тощее вымя козы.

- Верно, верно, Минат.. Разве я не понимаю? Я не подумала о детях... Извини меня...

- Хатия, детка моя, не обижайся! Знаешь ведь, я души не пожалею для тебя, но тут я бессильна!

- Знаю, Мина, извини!.. Ну мы пошли! До свидания!.. Идем, Сосойя!

Мы обошли все село, но достать молока так и не сумели. Козу держали почти в каждом доме, но лишнего молока не нашлось ни у кого. Эдемика Горделадзе даже объяснил нам, что в военное время кровь и козье молоко ценятся одинаково... А Васаси Соселия на наших глазах накрошила мчади в горшочек с козьим молоком и, когда ее внучок во мгновение ока вылакал горшочек до дна, вздохнула и сказала:

- Видели? Вот так каждый день. Коза - все для мальчишки: мать, завтрак, обед и ужин... Другой пищи нет у меня для него... Скоро он, наверно, начнет блеять по-козлиному...

Так мы возвратились домой без молока.

...Назавтра к полудню Хатия пришла к нам, вызвала меня во двор и тихо сказала:

- Сосойя, я знаю, где достать козье молоко!

- Где?

- Бери посуду, и пошли!

Я вынес из кухни глиняный горшочек и последовал за Хатией. Мы пересекли чайную плантацию, миновали заросли орешника и вышли к огромному грушевому дереву, росшему над обрывом.

- Слышишь? - спросила Хатия.

Я прислушался. Снизу доносился глухой рокот,

- Ну и что? Шумит водопад...

- Прислушайся хорошо!

Я напряг слух и среди однообразного шума воды различил дребезжащее позвякивание колокольчика.

- Да, слышу...

- Козы со всего села к полудню собираются у водопада...

- Ты с ума сошла, Хатия!

- Немножко, всего полгоршка!

- Увидят нас!

- Твоему русскому нужно молоко, Сосойя!

...Целую неделю я и Хатия ровно в полдень появлялись у водопада. Начиналась погоня за козами. Козы с громким блеянием разбегались во все стороны, продирались сквозь колючки, скатывались по скалистому склону. Мы возвращались домой в разодранной одежде, с окровавленными руками и ногами и полным горшочком молока. Растроганная тетя благословляла добрых соседей. За эту неделю я наловчился так, что мог на ходу выдоить самую быструю из коз. Не знаю, до каких бы пор продолжалась наша молочная эпопея, если бы в один прекрасный вечер село не взбудоражил истошный крик Эдемики Горделадзе:

- Люди, выходите!

- В чем дело, Эдемика? - сбежались перепуганные соседи.

- Вот! Глядите все! Кто-то выдоил мою козу!

- Чтоб ему провалиться сквозь землю! Вчера выдоили мою! - крикнула Мина.

- Машико жаловалась мне: третий день, говорит, коза возвращается с пустым выменем! - добавил кто-то.

- Мою выдаивают через день!

- И мою!

- Что же это такое, люди?

- Такого не бывало даже во время русско-японской войны, а ведь тогда тоже нуждались в молоке!

- Знаю я, чьи это штучки, да только пока молчу! - помахал пальцем Эдемика.

- Говори, если знаешь! - набросились на него соседи.

- Знаю! Молоко ворует тот, кому оно нужно!

- Ну, ты скажешь! А кому оно не нужно?

- Дайте срок, и я раскрою это дело!

- Давай, Эдемика, выручай нас!

Между тем владельцы коз приняли меры предосторожности. Коз перестали выпускать со двора, а если выпускали, то обязательно в сопровождении кого-либо из членов семьи. Я и Хатия ходили убитые горем - нашему промыслу пришел конец.

Однажды вечером, когда нам чудом удалось выдоить чью-то зазевавшуюся козу и принести домой глоток молока, тетя подозвала нас.

- Хатия, подойди ко мне!

- В чем дело, учительница?

- Покажи свои руки!

Тетя приложила к лицу обе ладони Хатии. То же самое проделала она со мной.

- Что ты делаешь, тетя? - спросил я удивленно.

Хатия молчала.

- Ваши руки пахнут козьим молоком, дети!

За весь вечер тетя больше не проронила ни слова.

В ЧЕМ ЗАКЛЮЧАЕТСЯ ЗАДАЧА!

Колхозные собрания у нас, как правило, созывались по вечерам, но колокол начинал звонить уже с полудня.-Уставшие за день люди всячески старались увильнуть от собрания. Приходилось чуть ли не за руки вытаскивать их из домов.

- Просили же тебя, Архиц? Забыл про собрание?

- Эдемика, именно сегодня у тебя разыгрался ревматизм?!

- Не идешь, Диомид? Ладно, поговорим с тобой в другом месте! Не будь я Зосимом!

- Зосим зобастый! Не ори ослом и дай мне отдохнуть, а то возьму вод двустволку и отправлю тебя в такое место, откуда нет возврата!

- Маргарита, выходи, я знаю, ты дома!

- Иди на собрание, Ксеня, да прихвати своего инвалида!

Нас, детей, на собрание не приглашали, но мы и не нуждались в приглашении. Собрание было для нас единственным местом развлечения. Оно обычно проводилось в школе, и нам доставляло огромное удовольствие видеть, с каким трудом рассаживаются за партами седовласые загорелые дяди и тети. Мы устраивались на полу, с наслаждением наблюдая за ходом этого странного урока, во время которого не читали списка, отвечали с места, не вставая, свободно курили, перебивали друг друга, к учителю обращались на "ты", и никого за это не выставляли за дверь. Я мечтал о том времени, когда и меня-будут звать на собрание, когда и я смогу послать зовущего к черту, когда при голосовании председатель объявит: "Сосойя воздержался!.."

...Я и Хатия сидим на полу, перед тетей, за нами, также на полу, Бежана. Мы ждем начала собрания. Класс гудит. Все окна распахнуты настежь, но в комнате все же жарко. От запахов табака, пота и земли першит в горле.

Надрывно кашляют старики. Судачат бабы. А народ все валит.

- Ну что ж, пора начинать! - объявил колхозный счетовод Зосим, постучав карандашом по надтреснутому колокольчику. - Кого изберем председателем?

- Будь сам, какая еще с тебя польза? - съязвил Диомид.

- Пожалуйста, становись председателем ты! Убедишься, какое это удовольствие!

- Что ты! Отбивать кусок хлеба у любимого соседа!

- Пропади ты пропадом с твоим соседством!

- Да начинайте же, черти проклятые, утро скоро! - прервал дискуссию Зосима и Диомида дядя Герасим.

Зосим кашлянул, надел очки, раскрыл бумажную папку, извлек оттуда лист бумаги, поднес его к носу и вдруг вспомнил:

- А секретаря? Надо же избрать секретаря собрания!

- Будь заодно и секретарем! - предложил Диомид.

- Не справится с двумя обязанностями! - сказал Бежана.

Зосим нахмурился, снял очки и посмотрел на Бежану, однако, увидев его серьезное лицо, промолчал.

- Голосовать?

- Хоть голосуй, хоть пой в три голоса, только начинай! - крикнул выведенный из терпения отец Хатии.

Зосим еще раз кашлянул и объявил:

- На повестке дня у нас один вопрос: о лодырничании и отвиливании от работы отдельных, так сказать, изменников общего дела и родины. Слово предоставляется председателю нашего колхоза товарищу Кишварди Спиридоновичу Вашакмадзе!

При упоминании фамилии председателя раздалось несколько жидких аплодисментов. Кишварди встал, выпил полграфина воды, затянул пояс потуже и начал:

- Товарищи! Нынешний год сложился для нас очень неблагоприятно. Что происходит сейчас? Происходит смертельная борьба. Две стороны - красная и черная - ведут между собой - что? Они ведут между собой войну. Беспощадную войну. Кто мы? Мы - серп и молот, то есть звезда. Кто они? Они - ад и бездна, тьма-тьмущая и беда нескончаемая! Что делает Гитлер? Гитлер продвигается вперед. Он достиг уже кислых минеральных вод, Кисловодск! перевел он на русский язык. - Каково приходится народу? Трудно приходится, товарищи, народу! И правительству нашему нелегко, и армии нашей нелегко.

Л нам? Нам тоже трудно, товарищи! Не хватает пищи, одежды, обуви... Вот ты, Христофор Василия! Думал ли ты о том, что твоему мальчику, который с винтовкой в руках бьет Гитлера, нужна жратва, нужна одежда?

- О чем же я думал, если не об этом, дорогой Кишварди!

- А ты, Герасим? Попал твой сын в госпиталь, и ладно? А о том, что таких, как он, тысячи и каждого из них надо накормить и напоить, ты знаешь об этом?

- Знаю, Кишварди, знаю...

- Ражден! Как по-твоему? Танк, в котором сидит твой парень, растет в саду на дереве?!

- Да что ты нам байки рассказываешь! Говори о деле! - раздались недовольные голоса.

- Скажу о деле! Стране нужен хлеб, нужно мясо! Лобно и мчади нужны народу! Вы как думаете, зачем нас оставили здесь? Или мы стрелять не умеем? Да я за пояс заткну любого... как его... снайпера! АН нет! Велели сидеть здесь, дома! Почему? Потому что мы сегодня нужны здесь! У войны ненасытный желудок, ох и ненасытный!

И заполнить этот желудок должны мы с вами! Понятно это?

- Кишварди! Вот тебе нож - режь нам горло! Что мы, не работаем, что ли? - подал голос дядя Герасим.

- Я не про всех... Мужиками я доволен. И на баб я не в обиде... Однако есть отдельные лица...

- Назови, назови конкретно! - зашумело собрание.

Кишварди извлек из нагрудного кармана сложенный

вчетверо лист бумаги, развернул его. В классе люди затаили дыхание. КишварЦи долго всматривался в листок, потом решился:

- Где Амбако, где Кирилл, где Кикития, где Федосия Барамидзе и левестка ее Маквала?

- Ну-ка, Шакро, отвечай, где твоя мамаша и жена твоего брательника? толкнул кто-то Шакро Барамидзе.

Тот встал, провел ладонью сперва по парте, потом по собственному лицу и нехотя ответил:

- В Батуми они... За сахаром...

- Ага, за сахаром? Архип, как давно ты видел сахар? - спросил Кескинэ.

- Видеть-то видел, да вот есть не приходилось! - улыбнулся Архип.

Шакро закашлялся, закрыл лицо руками.

- Что ты раскашлялся, точно Бегларов пес! - прикрикнул на него Зосим. Скажи-ка лучше, зачем их в Батуми потянуло?

- Да они... У них там... В общем, они там достают сахар, а потом...

- А потом здесь продают втридорога, так, что ли? - спросил кто-то.

- Так...

- И это говорит сын про собственную мать! Язык надо вырвать у такого сына! - запричитала Машико.

- А что, мне за них садиться в тюрьму, да? - огрызнулся Шакро и сел.

- Никого я не собираюсь сажать в тюрьму! - продолжал Кишварди. - Кому работа не по душе, пусть идет в лес, к Датико, и ночует там с волками... Просить и упрашивать мы не намерены... Война только начинается, и никто за нас не постоит, кроме нас самих... Лукайя Поцхишвили, скажи что-нибудь!

С того дня, когда Лукайя узнал о гибели единственного сына, он словно онемел. Он выходил в поле до восхода солнца, работал за троих, возвращался домой после захода солнца, ложился под навесом и лежал, не двигаясь, до утра. Обрушься небо и разверзнись земля - Лукайя не моргнул бы даже глазом.

Сейчас, услышав свое имя, Лукайя вздрогнул от неожиданности, встал, подошел к столу, выпил воды и прохрипел:

- Табаку...

Человек десять, сидевших за передними партами, полезли в карманы, и на столе выросла горка табака. Человек десять зашуршали газетами, и стол покрылся кусками бумаги. Человек десять зачиркали самодельными зажигалками, и комната наполнилась сладковатым запахом гкженого трута. Лукайя дрожащими руками свернул толстую, с палец, цигарку, раскурил ее, глубоко затянулся.

Лоб его покрылся испариной. Класс молчал.

- Я... Что я... - начал Лукайя. - Для меня война давно уже кончилась... Будь у бога справедливость, я сейчас должен гнить в могиле... Но не берет бог мою душу...

Что -ж, подожду... Накладывать на себя рук не стану...

Всю свою кровь обращу в пот, все свои слезы обращу в кровь, - найдут они путь к костям моего мальчика... Так и буду жить, пока не свернем шею Гитлеру... Или я, или он... Вместе нам нет места на земле... Вот и весь мой сказ.

Собрание молчало. Лукайя сел и закрыл лицо руками.

- Пиши, Зосим! - встала вдруг бригадир Ксеня.

Зосим вопросительно взглянул на председателя,

- Пиши, говорю! - повторила Ксеня.

Председатель кивнул головой.

- Пиши! - продолжала Ксеня. - Пусть померкнет свет в глазах того, кто без причины уйдет с работы!

Пусть отсохнет у него рука и поразит его пуля в сердце!

- Ну и ну... - протянул Алпес Соселия.

- Вот тебе и ну! Кстати, говорю я это к твоему сведению! - огрызнулась Ксеня.

- А что я! Работаю как вол, видят все! Мычать мне, что ли?

- Да, должен мычать!

- Записать это? - спросил Зосим.

- Послушайте, люди, чем сыпать здесь проклятиями, вы бы лучше поинтересовались, кто выдаивает наших коз! - вскочил Эдемика Горделадзе.

Я и Хатия похолодели.

- Я в Ксениных понуканиях не нуждаюсь, - продолжал Эдемика, - работаю на совесть! А тех, кто не работают, нет и на собрании!

- Об этом-то и речь! Это нас и интересует: где они? - встал Кишварди.

- Меня интересует, кто ворует наше молоко! - крикнул Эдемика.

- Правильно! - поддержали его Мака, Мина, Машико, Васаси и другие.

Народ заволновался, зашумел. Зосим вовсю стучал карандашом по колокольчику, но его никто не слушал.

- Да тише вы! - крикнул Кишварди. - Эдемика Горделадзе, о каких козах идет речь? Говори ясно!

- Я скажу про свою!

- И про мою скажи! - попросила Мина.

- Пусть каждый заботится о своей козе! - бросил кто-то реплику.

- Правильно! Слово предоставляется козе... то есть Эдемике! Выходи, Эдемика!

- Я скажу с места!

- Ну, начинай!

- Не знаю даже, с чего начать...

- С хвоста, Эдемика!

Эдемика почесал в затылке, потом посмотрел на меня.

Я не выдержал его взгляда, потупился. Эдемика покачал головой дескать, попляшешь ты у меня, - и глубокомысленно изрек:

- Соседи! Коза - это вам не корова!

- А ты почем знаешь? - спросил недоверчиво Бежана.

В комнате захохотали.

- Кишварди, скажи этому дуралею, пусть заткнет глотку, иначе я отказываюсь говорить! - обратился Эдемика к президиуму.

- Бежана! Еще одно слово, и я выведу тебя! - предупредил председатель Бежану.

Тот прикрыл рот рукой и обратился в слух.

Эдемика продолжал:

- Моя коза - вы знаете ее, она хромает на заднюю ногу - в день дает две бутылки молока...

- И тебе не стыдно эксплуатировать козу-инвалида? - спросил кто-то.

- Ногу ей сломал не я, а молоко одинаковое у всехкоз... Я продолжаю. Дает, значит, она две бутылки молока: одну - утром, вторую - вечером... Что же теперь получается? Утром я надаиваю одну бутылку, а вечером коза возвращается без молока! То есть бутылка молока пропадает! А что такое бутылка молока? Это все равно что бутылка крови! Так говорит наш врач.

⇐ Предыдущая 1 234 5 6 7 8 Следующая ⇒

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском:

vikidalka.ru - 2015-2024 год. Все права принадлежат их авторам! Нарушение авторских прав | Нарушение персональных данных