Психологический портрет флегматика 3 страница

В целом мотивы, в том числе преступного поведения, нельзя понять вне связи с прожитой человеком жизнью, с теми влияниями, которым он подвергался и которые определили его личностные особенности. Проблема мотивов – это во многом проблема их происхождения, обусловленности внешними и внутренними факторами в ходе индивидуальной истории личности. В мотивах как бы воспроизведено и отражено содержание раннесемейных отношений, а затем последующих событий. Отношения и события детства обретают вторую жизнь, новую форму существования и, реализуясь через мотивы в поведении, являются как бы ответом на них, их продолжением или следствием. Если же не связывать мотивы со всей жизнью индивида, то можно прийти к абсурдному выводу, что любой мотив возникает мгновенно под воздействием актуальной ситуации. Подобный вывод означал бы также, что мотивы не имеют личностных корней, а очень многие преступления случайны.

Конечно, нет жесткой и однозначной зависимости между условиями жизни и содержанием мотивов, равно как и совершением преступлений. Однако неблагоприятные условия формирования личности оказывают определяющее влияние на дальнейшую жизнедеятельность человека.

Итак, мотивы выражают наиболее важные черты и свойства, потребности и стремления личности. Поэтому обоснованно утверждение, что каковы мотивы, такова и личность, и наоборот, а поэтому они являются наиболее полной и точной ее характеристикой. Это тем более верно, что мотивы не столько то, что побуждает к определенному поведению, но и то, ради чего оно совершается, в чем его внутренний смысл для действующего субъекта. На это стоит обратить особое внимание потому, что отдельные исследователи под мотивами понимают любые стимулы, в том числе внешние, способные вызвать или активизировать поведение. Для решения вопроса об ответственности, в частности уголовной, человека за свои поступки это чрезвычайно важно, поскольку, рассуждая логически, он не должен отвечать за те действия, причины которых лежат вне его.

Однако содержание мотивов не может быть сведено и к отдельным психическим явлениям (интересам, потребностям, чувствам и т.д.), несмотря на то, что они играют существенную роль в мотивации и очень часто проявляются именно в отдельных мотивах. Например, в насильственном преступном поведении весьма заметна роль эмоций, особенно тех, которые отличаются интенсивностью, яркостью, длительностью. Обычно эмоции отражают в мотивации острые противоречия между личностью и средой, конкретной жизненной ситуацией. Однако простая констатация гнева, ярости или ревности еще далеко не раскрывает содержание мотивов, поскольку она не дает ответа на вопрос, каков субъективный смысл совершаемых действий. Пытаясь понять мотив, нельзя ограничиваться указанием на то, что в момент совершения преступления виновный испытывал сильнейший приступ гнева, хотя эта эмоция оказывает значительное влияние на принятие решения.

Состояние гнева, возмущения и т.д. можно расценивать как свидетельство слабой приспособленности личности к среде, ее недостаточной адаптированности. Не случайно многие исследователи справедливо отмечают повышенный эмоциональный характер преступлений, совершаемых подростками. Для них характерны слабая адаптация к жизни, неумение преодолевать трудности и как следствие – повышенная тревожность. Она помимо прирожденных особенностей формируется и в связи с тем, что молодые люди еще не обрели прочного места в жизни, часто попадают в ситуации сложного выбора, стоят перед необходимостью обретения основных ориентиров, имеющих кардинальное значение для жизни. Не забудем и отсутствие или недостаточность психологической и материальной поддержки со стороны родителей в переходный период жизни несовершеннолетних.

В мотивах конкретизируются потребности, которые не только определяют мотивы, но и, в свою очередь, изменяются и обогащаются вместе с изменением и расширением круга объектов, служащих их удовлетворению. Это, естественно, означает изменение и обогащение самой личности, особенно если нравственны способы реализации мотивов. У одного человека не может быть беспредельного числа мотивов, но богатство мотивационной среды, а стало быть, и самой личности проявляется в их разнообразии и взаимодополняемости. При таком положении они могут не только «сотрудничать» между собой, но и усиливать или ослаблять друг друга, вступать во взаимные противоречия, следствием чего может быть непоследовательное, даже правонарушающее поведение. Но гораздо хуже, когда мотивы вступают в конфликт с нравственными нормами, регулирующими способы их удовлетворения. Именно в этих случаях чаше всего наступает преступное поведение.

Могут ли существовать квазипотребности? По нашему мнению, нет. Только постороннему какие-то потребности могут представиться настоящими, вредными, аморальными, но не всегда самому переживающему такие потребности субъекту. Для него они необходимы, иногда очень остро насущны, ими он не в состоянии пренебречь. Но потребности могут быть антиобщественными, безнравственными, если их содержание предполагает нарушение нравственных и правовых запретов (например, удовлетворение сексуальной потребности с малолетним лицом). Следовательно, и сами мотивы могут быть антиобщественными, если они вызваны к жизни антиобщественными потребностями, но мотивы, конечно, ни в коем случае нельзя назвать преступными: мотивы, как и потребности, как и все, что составляет психологию личности, не могут быть ни преступными, ни законопослушными. Таковыми могут выступать лишь действия.

Мотивы – явление психологическое, но они могут формироваться лишь при условии вступления человека в разнообразные отношения с окружающими, его включенности в общественные связи. Поэтому можно сказать, что они присущи только личности и представляют для нее канал связи со средой. В этом канале отражается то, как человек воспринимает мир, что он видит в нем, какие цели преследует, насколько близок к нему и главным образом к людям, насколько ценит их и свое место среди них. Чем беднее этот канал, тем отчужденнее индивид, тем слабее его социальные связи.

Следует допустить, что криминогенное значение имеет недостаточное число, так сказать немногочисленность, мотивов. Основанием для подобного предположения помимо общетеоретических соображений служат и некоторые эмпирические данные о том, что у так называемых общеуголовных преступников (убийц, воров, грабителей, разбойников, хулиганов) по сравнению с законопослушными гражданами заметно уже спектр мотивов и соответственно способов их реализации. Блокирование даже одного из наиболее значимых мотивов при общей скудости их набора вызывает не только психотравмирующие переживания, но и еще большее отчуждение от среды и норм, регулирующих поведение. Все это повышает вероятность совершения преступных действий.

Мотив, представляя собой одну из психологических форм отражения действительности, лежит как бы внутри поведения. Он пронизывает все его содержание и проявляется на всех этапах, соединяя поведение с личностью. Мотив – внутренняя непосредственная причина преступления, выражающая личностное отношение к тому, на что направлены преступные действия.

Хотя мотив не может сформироваться без влияния внешних условий, он не является лишь простым передатчиком этих условий, существовавших в различные периоды жизни человека. Испытывая на себе влияние биологических и личностных особенностей, мотив олицетворяет единство объективного – социальной среды и субъективного – личностных качеств, в которые трансформировались и через которые преломились объективные обстоятельства. В то же время он образует особое личностное свойство, в котором фокусируются ведущие жизненные тенденции личности. Поэтому о мотиве можно сказать, что он и зависим, и автономен.

Очень важно отметить, что есть мотивы, которые порождают только преступное поведение, если его источником является антиобщественная потребность, как, например, в приведенном выше примере с удовлетворением сексуальной потребности с малолетним лицом. В этом смысле мотивы нейтральны.

Но многие мотивы не являются специфически криминогенными, они могут определять и непреступное поведение. В тех случаях, когда указываются, казалось бы, специфически криминогенные мотивы, например «хулиганские побуждения», следует разъяснить, что именно имеется в виду.

Изучение мотивов преступного поведения всегда должно осуществляться в тесной связи с личностью преступника, их понимание всегда должно вытекать из понимания самой личности, ее сущности. Только подобный подход позволит вскрыть, почему данный мотив свойствен именно данному человеку. Таким путем может быть осуществлен переход от констатации неспецифических мотивов только преступления к признанию их специфичности, закономерности для конкретного индивида.

Хотя в качестве психологического явления мотивы могут быть и антисоциальными (асоциальными, псевдосоциальными), не следует забывать, что это не более чем их внешняя оценка, не раскрывающая сути.

Рассмотрим так называемые псевдосоциальные мотивы, в основе которых лежит предпочтение норм, интересов и ценностей отдельных социальных групп, противоречащих охраняемым законом нормам, интересам и ценностям общества в целом. К типичным мотивам такого рода обычно относят: «ложнотоварищеские» – в межгрупповых агрессивно-насильственных столкновениях, групповых хулиганских действиях; «ведомственно-корпоративные» – при совершении некоторых должностных и экономических преступлений, а также преступлений против правосудия.

Однако анализ псевдосоциальных мотивов не может ограничиваться констатацией противоречивости интересов группы интересам общества. Поскольку в каждом случае виновный знает, что такой конфликт имеется и своими поступками он нарушает уголовно-правовой запрет, их мотив надо искать в том, в чем именно заключен для него смысл преступных действий, что психологически он выигрывает, совершая их. Вот почему мотивом является не ложно понятый интерес группы, а определенная польза для себя, хотя в чем именно она состоит, преступник не всегда четко осознает. Таким образом, обоснован вывод, что нет ложно понятых групповых интересов, выступающих в качестве так называемых псевдосоциальных мотивов, т.е. преступник не ошибается в правовой и нравственной оценке этих интересов, а есть потребность утверждения, улучшения своего социального статуса, подтверждения своего социального бытия, наконец, страх быть отвергнутым или уничтоженным группой, если не пойти ей на уступки, даже поступаясь собственной совестью.

Именно в этом мы видим мотивы, например, грубейших нарушений законности, массовых репрессий. Рассуждения о пользе репрессий для Родины, для социализма и партии или для борьбы с преступностью чаще не более чем маскировка подлинных стимулов. Конечно, некоторые люди могут даже поверить в такие свои «чистые» побуждения, но в подавляющем большинстве случаев это будет то, что в народе попросту называют шкурным интересом. Это очень точное выражение – спасение собственной шкуры под видом борьбы и якобы общий интерес.

Можно ли говорить о неадекватных мотивах, т.е. о сугубо индивидуальных, свойственных данной личности и не соответствующих тем ситуациям, в которых они реализованы? О таких мотивах упоминают в тех случаях, когда, казалось бы, ничтожные поводы вызывают разрушительные и яростные вспышки, взрыв страстей. Чаще всего виновными в таких случаях бывают лица с психическими аномалиями, которые не могут управлять своими эмоциями. Представляется, что ставить вопрос о существовании подобных мотивов можно лишь с очень большой долей условности, помня о том, что каждая ситуация, объективно существующая, всегда воспринимается с субъективных позиций. По внешним оценкам мотив может расцениваться как неадекватный внешним условиям, но он всегда будет строго соответствовать особенностям данной личности, потому что это ее мотив.

Эти, казалось бы, теоретические конструкции имеют тем не менее колоссальное значение для правосудия, для эффективного исправления осужденных, предупреждения рецидивной преступности. Сейчас одно из важных требований закона об установлении мотива преступления остается почти нереализованным в своей основной функции – непосредственного предмета исправительного воздействия, а следовательно, и предупреждения рецидива.

Указываемые в приговорах мотивы преступлений по своему значению чаще всего являются внешними социальными оценками приписываемых преступнику побуждений, не характеризуют смысл, суть самих этих побуждений. Особенно ярко это выявляется в отношении осужденных к справедливости вынесенного им приговора (наказания). Их отношение в немалой степени зависит от того, насколько удалось суду и следствию выявить и сформулировать обвиняемому истинные мотивы его преступных действий. В решающей же степени это зависит от субъективной психологической готовности субъекта принять собственную вину, гибкости и широты его мотивационной сферы, нравственных установок. Обычно обвиняемый, а затем осужденный не находит в себе достаточно сил, чтобы признаться даже себе самому в содеянном.

Чаще всего суду и следствию не удается раскрыть мотивы преступления, в том числе и по той весьма распространенной причине, что данному вопросу они попросту не придают никакого значения. Это одна из веских причин того, что подавляющее большинство преступников считают приговор и наказание несправедливыми, а себя не признают действительным источником наступивших общественно опасных последствий. Они искренне убеждены, что действительными виновниками являются потерпевшие, свидетели, жизненные трудности и иные обстоятельства, признают же себя виновными лишь формально. Понятно, что при таком отношении трудно рассчитывать на осмысление содеянного, раскаяние, стремление исправиться.

Отдельные поступки, а тем более поведение человека в целом, направляются не одним, а рядом мотивов, находящихся друг с другом в сложных иерархических отношениях. Среди них, как отмечалось выше, можно выделить основные, ведущие, которые и стимулируют поведение, придают ему субъективный, личностный смысл. Вместе с тем изучение мотивов краж, хищений и некоторых других преступлений убеждает в том, что одновременно и параллельно могут действовать два ведущих мотива, например, мотив корысти и мотив утверждения себя в глазах престижной группы. Они взаимно дополняют и усиливают друг друга, придавая поведению целенаправленный, устойчивый характер, значительно повышая его общественную опасность. В этом можно видеть главную причину длительного совершения преступлений, например, ворами и расхитителями.

Конечно, в те или иные периоды жизни один из ведущих мотивов как бы вырывается вперед, приобретает главенствующую роль, затем они «идут» наравне или меняются местами и т.д. Так, преступник вначале совершает кражи, чтобы утвердиться в качестве члена группы, и здесь мотив утверждения – основной. В дальнейшем, по мере осознания в полной мере материальных, порой значительных, выгод от совершения краж, его действия начинают диктоваться и корыстью.

Полимотивация выражается и в том, что одни мотивы осознаются, другие – нет; первые образуют рациональный уровень мотивации, вторые – смысловой.

Говорить о полимотивации следует не потому, что за мотивы принимаются не только потребности, но и различные мотиваторы, как полагает Е.П. Ильин, а потому, что одно и то же поведение действительно детерминируется разными мотивами. Е.П. Ильин считает также, что истинная полимотивация имеет место при достижении человеком отдаленной цели, например, в процессе учебной (получение образования) или спортивной (достижение рекордного результата) деятельности, которая направляется долговременной мотивационной установкой. И учебная, и спортивная деятельность связана с рядом частных деятельностей, поясняет Е.П. Ильин, каждая из которых побуждается и обосновывается частными по отношению к общей направленности поведения мотивами. Они как бы встроены в общий мотив и, являясь относительно самостоятельными психологическими образованиями, способствуют достижению общей цели.

Позиция Е.П. Ильина представляется неубедительной. Прежде всего, мотивы не равнозначны потребностям и тем более мотиваторам, психологическая природа которых в данном контексте не очень понятна. Далее, трудно понять логику автора, считающего, что истинная полимотивация имеет место при достижении человеком отдаленной цели, причем, очевидно, имеется в виду особая субъективная значимость цели. Но такая цель может возникнуть и внезапно, не в отдаленном будущем. Вообще представляется неверным определять наличие или отсутствие полимотивации важностью поставленной цели или ее отдаленностью во времени.

Согласимся с Х. Хекхаузеном, что поведение человека в определенный момент времени мотивируется не любыми или всеми возможными мотивами, а тем из самых высоких мотивов в иерархии (т.е. и из самых сильных), который при данных условиях ближе всех связан с перспективой достижения соответствующего целевого состояния или, наоборот, достижение которого поставлено под сомнение. Такой мотив активируется, становится действенным. Мотив участвует в мотивации поведения до тех пор, пока либо не достигается целевое состояние соответствующего отношения «индивид – среда», либо индивид к нему не приблизится настолько, насколько позволит ситуация, либо целевое состояние не перестанет угрожающе отдаляться, либо изменившаяся ситуация не сделает другой мотив более насущным, в результате чего последний активизируется и становится доминирующим.

Как мы видим, Х. Хекхаузен исследует мотивы и мотивацию в целевых социально-психоло­гических аспектах, а они для криминологии очень важны. Процесс мотивации, по Х. Хекхаузену, должен мыслиться как процесс выбора между различными возможными действиями, как процесс, регулирующий, направляющий действие на достижение специфических для данного мотива целевых состояний и поддерживающий эту направленность.

Совокупность мотивов и лежащих в их основе потребностей создает мотивационную сферу личности и является ее ядром. Правда, в качестве такого ядра может выступить и система ценностей, в свою очередь, влияющая на мотивы поведения.

Ценности окружающего мира усваиваются (накапливаются, изменяются и т.д.) человеком с самых ранних этапов его развития и могут мотивировать его поведение, они могут выступать в качестве побудительных сил человеческой активности. Однако понятие мотива, а тем более мотивационной сферы, включающей, в частности, мотивы различной силы и значимости, их иерархию, влечение и эмоции, не идентично, на наш взгляд, понятию ценностей или ценностно-нормативной системы. Для нас данный вопрос имеет важное значение в целях решения сложной практической проблемы: что же должно быть объектом индивидуального воздействия в сфере охраны законности и правопорядка – мотивы преступлений или ценностно-нормативная система личности? Думается, и то и другое.

Отметим, что наиболее стабильные ценности могут и не охватываться сознанием и на том уровне мотивировать поведение. Можно полагать, что именно ядерные образования максимально определяют свойства всей системы, каковой является личность. Вместе с тем ядро и периферия обладают различной степенью податливости внешним воздействиям. Однако разрушение ядра, если понимать под ядром и такие ценности, которые сохраняются и функционируют на бессознательном уровне, задача не только исключительно трудная, но во многих случаях и невыполнимая. Напротив, как нам представляется, значительно легче перестроить ценностно-нормативную систему, охватываемую сознанием.

Например, можно изменить собственно мотивы корысти, лежащие как бы на поверхности и почти всегда осознаваемые, но очень трудно повлиять на те психологические механизмы, которые дают человеку возможность подтвердить или утвердить свое социальное бытие путем незаконного овладения материальными благами. Также сложна коррекция мотивов имущественных преступлений ради адаптации к среде либо, наоборот, для ведения дезадаптивного, часто бездомного, паразитического образа жизни. В первом случае взгляды и представления, а следовательно, и лежащие в их основе ценности носят наиболее рациональный характер, достаточно осознаются личностью. Стремление к обладанию материальными ценностями непосредственно стимулирует поведение. Во втором же случае внутренние, субъективные детерминанты краж, хищений и т.д. как бы завуалированы для самого индивида теми отношениями, которыми он связан со средой, или тем образом жизни, который он ведет.

Исходя из сказанного, особенно учитывая неосознаваемый характер многих мотивов, можно предположить, что мотивы, точнее, их совокупность, не совпадают с ценностно-нормативной системой личности, хотя и тесно связаны с этой системой. При этом ценности могут выступить в качестве мотивов, в том числе на бессознательном уровне.

Одной из важнейших черт мотивационной сферы личности является широта этой сферы. Широта – это разнообразие потребностей, которые служат источником формирования соответствующих мотивов, и, следовательно, это и разнообразие самих мотивов, некоторые из которых могут противоречить друг другу, порождая тем самым противоречивое, непоследовательное поведение. Но для человека характерно стремление обеспечить взаимное соответствие структуры деятельности строению мотивационной сферы, даже если эта деятельность антиобщественная. Средства удовлетворения актуальной потребности могут дать некоторое представление о широте мотивационной сферы, но в еще большей степени – о ценностном, нравственном профиле личности. Например, весьма красноречивым является такое средство обеспечения потребности в безопасности, как агрессивное поведение.

К теме 7

Задание. Изучите заключение судебного психолога-эксперта по результатам экспериментально-психологического исследования. Приведите вопросы, отвечая на которые эксперт-психолог, проводит исследование. Сформулируйте их отличие от вопросов, на которые дает ответ эксперт-психиатр.

Заключение 1.

Используемые методики: исследование памяти – «10 слов», «Пиктограмма»; исследование внимания – «Отсчитывания от 200 по 13»; исследование мышления – «Исключение предметов», «Сравнение понятий», «Понимание переносного смысла пословиц и поговорок»; исследование личности – «Опросник MMPI», «Опросник Кеттелла».

Подэкспертный охотно вступает в беседу. В разговоре с психологом откровенен, на вопросы отвечает в плане заданного по существу, обстоятелен. Цель экспертизы понимает правильно, говорит, что находится в Центре им. В.П. Сербского, с целью разрешить взаимные притязания подэкспертного и его бывшей жены относительно дальнейшего проживания их несовершеннолетнего ребенка. Себя подэкспертный характеризует как человека строгого, требовательного, ответственного, но не живущего одной работой. Свой стиль воспитания оценивает как «строго демократический». Фон настроения в ходе обследования ровный, эмоциональные проявления адекватны ситуации обследования.

Подэкспертному доступны для понимания инструкции, предлагаемые психологом к методическому материалу. Однако, из-за трудности сосредоточения (отмечается повышенная откликаемость на индивидуально-значимые темы), сужения объема внимания (в методике «отсчитывания от 200 по 13», отмечаются трудности перехода через десяток), истощаемости и повышенного колебания внимания, подэкспертный не всегда способен удержать инструкцию при выполнении экспериментальных заданий. Также, отмечается незначительное снижение темпа психической деятельности. При выполнении патопсихологических методик подэкспертный стремиться показать максимально хороший результат.

При исследовании памяти нарушений мнестической деятельности у подэкспертного выявлено не было. Так при выполнении методики «10 слов» кривая запоминания составила: 8, 8, 10, 10 и 8 слов при отсроченном (65 минут) воспроизведении. При исследовании опосредованного запоминания подэкспертный также показал высокий результат, после интерферирующей паузы смог правильно воспроизвести 9 понятий из предложенных экспериментатором 10, и одно понятие близко по смыслу. При выполнении методики «пиктограмма» подэкспертный, в качестве опосредующего звена, использует, в основном, конкретные сценоподобны образы. Вместе с тем, подэкспертному доступны символические и метафорические образы.

При исследовании мышления у подэкспертного на первый план выходит снижение уровня обобщения (отмечается наличие конкретно-ситуативных решений с опорой на практически значимые признаки предметов) при сохранной способности к обобщению на высоком категориальном уровне. Так, при выполнении методики «исключение предметов» подэкспертный исключает мяч, объединяя конькобежца, лыжи и коньки в группу «зимние виды спорта», а в единичных случаях, вообще не способен к анализу и синтезу, так, рассматривая карточку на которой изображены стол, птица, очки и молоток заявляет, что здесь вообще ничего исключить и объединить нельзя, т.к. все предметы «разные по значению». При выполнении методики «сравнение понятий» находит сходство между луной и солнцем в том, что «оба светят», а отличие, что их можно увидеть в разное время суток. В целом, переносный смысл пословиц и поговорок доступен подэкспертному, однако в ряде случаев, подэкспертный дает конкретные, примитивные пояснения без адекватного понимания смысла пословицы в целом.

Основываясь на результатах опросников MMPI и 16 PF у подэкспертного отмечаются следующие индивидуально-психологические особенности: ситуационно обусловленная демонстрация своей просоциальной направленности, стремление определять свое поведение в зависимости от социального одобрения и мнения референтной группы, а также, выраженная озабоченность своим социальным статусом. Кроме того, у подэкспертного отмечается повышенная чувствительность к оттенкам эмоций, что определяет богатство и яркость переживаний. Вместе с тем, подэкспертный обнаруживает заниженную самооценку и интрапунитивность, что сочетаясь с повышенным вниманием к отрицательным стимулам и тенденцией к застреванию на них, приводит к повышению внутренней напряженности и тревоги. В межличностных контактах направлен на сотрудничество, и не склонен к конкуренции и доминированию. Целенаправленный анализ детско-родительских отношений между В. и несовершеннолетней В. позволяет сделать следующий вывод, что взаимоотношения между отцом и ребенком носят симбиотический характер (подэкспертный склонен рассматривать ребенка как неотъемлемую часть самого себя), при этом подэкспертный склонен воспринимать ребенка более инфантильным, чем он есть на самом деле, а также приписывать ему личностную и социальную незрелость. Всё вышесказанное оказывает влияние на стиль воспитания подэкспертного, который проявляется в виде того, родитель уделяет воспитанию ребенка много времени, сил и внимания, сочетающейся с требованиями, предъявляемыми ребенку со стороны родителя.

Таким образом, у подэкспертного отмечается снижение уровня обобщения (наличие конкретно-ситуативных решений), при сохранной способности к абстрагированию. Уровень интеллекта соответствует полученному образованию и образу жизни. Кроме того, у подэкспертного отмечаются трудности сосредоточения, истощаемость, сужение объема и колебания внимания. Также, отмечается незначительное снижение темпа психической деятельности. Нарушений памяти выявлено не было.

В личности подэкспертного отмечаются следующие индивидуально-психологические особенности: ситуационно обусловленная демонстрация своей просоциальной направленности, стремление определять свое поведение в зависимости от социального одобрения и мнения референтной группы, а также, выраженная озабоченность своим социальным статусом. Кроме того, у подэкспертного отмечается повышенная чувствительность к оттенкам эмоций, что определяет богатство и яркость переживаний. Вместе с тем подэкспертный обнаруживает заниженную самооценку и интрапунитивность, что сочетаясь с повышенным вниманием к отрицательным стимулам и тенденцией застревать на них, приводит к повышению внутренней напряженности и тревоги. В межличностных контактах направлен на сотрудничество, не склонен к конкуренции и доминированию.

Целенаправленный анализ детско-родительских отношений между В. и несовершеннолетней В. позволяет сделать следующий вывод, что взаимоотношения между отцом и ребенком носят симбиотический характер (подэкспертный склонен рассматривать ребенка как неотъемлемую часть самого себя), при этом подэкспертный склонен воспринимать ребенка более инфантильным, чем он есть на самом деле, а также приписывать ему личностную и социальную незрелость. Всё вышесказанное оказывает влияние на стиль воспитания подэкспертного, который проявляется в виде того, что родитель уделяет воспитанию ребенка много времени, сил и внимания, сочетающейся с требованиями, предъявляемыми ребенку со стороны родителя.

ОТВЕТЫ НА ВОПРОСЫ:

В. обнаруживает следующие индивидуально-психологические особенности: ситуационно обусловленная демонстрация своей просоциальной направленности, стремление определять свое поведение в зависимости от социального одобрения и мнения референтной группы, а также, выраженная озабоченность своим социальным статусом. Кроме того, у подэкспертного отмечается повышенная чувствительность к оттенкам эмоций, что определяет богатство и яркость переживаний. Вместе с тем подэкспертный обнаруживает заниженную самооценку и интрапунитивность, что сочетаясь с повышенным вниманием к отрицательным стимулам и тенденцией застревать на них, приводит к повышению внутренней напряженности и тревоги. В межличностных контактах направлен на сотрудничество, не склонен к конкуренции и доминированию (ответ на вопрос 1.4, 2.2).

Взаимоотношения между отцом и ребенком носят симбиотический характер (подэкспертный склонен рассматривать ребенка как неотъемлемую часть самого себя), при этом подэкспертный воспринимает ребенка более инфантильным, чем он есть на самом деле, а также приписывает ему личностную и социальную незрелость. Вместе с тем взаимоотношения между В. и несовершеннолетней В. носят характер позитивного взаимосотрудничества (ответы на вопросы 1.2, 2.2).

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: