Конституционная монархия как разумное государство

Разумность государства, по Гегелю, означает, что на этой ступени развития объективного духа достигнута действительная объективация и полная реализация понятия свободы в наличном мире. Государство и есть идея разума, права и свободы, поскольку идея отражает осуществленность понятия в формах внешнего, наличного бытия. Хотя кажется, что, вступив в наличный мир, государство стало мирским и конечным явлением, но это лишь одна сторона дела, поскольку, будучи разумным, государство – божественно и бесконечно. Действительность государства, в отличие от его простого, внешнего существования, как раз и состоит в том, что оно – «нечто божественное в земном»[253][1], и в таком качестве Гегель призывает почитать его.

Это сочетание в разумном государстве конечного и бесконечного, земного и божественного игнорируется, по мнению Гегеля, в тех случаях, когда акцентируют внимание на недостатках и из-за отдельных сторон забывают об идее государства как целостного организма. Хотя Гегель и признает возможность плохого, дурного государства, которое лишь существует, но не обладает внутренней необходимостью, однако оно остается вне рамок философии права, исходящей из идеи государства, т.е. действительного и разумного государства.

Разумное государство представляет и осуществляет всеобщность мысли. С этих позиций Гегель отвергает претензии церкви на вмешательство в государственные дела и на неограниченный авторитет. Он всячески приветствует разделение сфер действия государства и церкви и обосновывает необходимость этого.

Идея государства, по Гегелю, проявляется трояко: 1) как непосредственная действительность в виде индивидуального государства (речь тут идет о государственном строе, внутреннем государственном праве); 2) в отношениях между государствами как внешнее государственное право и 3) во всемирной истории.

Государство как действительность конкретной свободы есть индивидуальное государство.

Объективность разумного государства трактуется Гегелем как организм государства, политическое государство в собственном смысле и его устройство. Поскольку органические отношения в гегелевском государстве, как и оно само, носят правовой характер, может показаться странным то. что Гегель называет такое образование «политическим государством»[254][2]. В контексте учения Гегеля, пользующегося терминами

74 Глава 4. Сфера нравственности

«политика», «политический» в аристотелевском духе, «политическое» и есть «государственное»: в разумном, нравственном государстве представлена «политическая добродетель»[255][3].

В гегелевском «политическом государстве» все пронизано государственным умонастроением и смыслом, определяется, в конечном счете, целями и интересом всеобщего. Поэтому всякий политический антагонизм между отдельными частями и целым, всякую партийную борьбу за власть и любое неорганическое, негосударственническое обнаружение силы Гегель отвергает как неразумную абстракцию воли, ее несвободу.

В свете этого можно сказать, что политика у Гегеля «снята» в государственное дело. Если, по Аристотелю, развитая и совершенная форма общежития (государства) есть политика и полития, то, по Гегелю, развитая, разумная форма политики есть государство, государственная жизнь.

В рамках гегелевского государства непосредственное, неправовое применение силы (в том числе – политической) преступно и произвольно, поскольку диалектическая легитимация свободной воли требует легальности и соблюдения норм правопорядка. Уже Аристотель, определявший право как норму политической справедливости, видел в господстве права основной признак политической формы правления, отличающий ее от деспотии. Также и Гегель оценивает деспотизм как извращенную форму государства, в которой господствуют не конституция, право и закон, а произвол.

Политический строй как организация государства и процесс его органической жизни реализуется, по Гегелю, в функционировании различных властей. Само разделение властей политического государства в качестве определенного целого трактуется Гегелем как логическая необходимость: целое необходимо делится на определенные различные понятия. Лишь при таком разделении целое жизненно и прочно, иначе оно подвержено распаду и смерти.

Тремя субстанциально различными властями, на которые подразделяется политическое государство, по Гегелю, являются: законодательная власть, правительственная власть и власть государя (монарха).

В новое время начало теоретической разработки проблемы разделения властей восходит к Локку и Монтескье. Гегель, в целом соглашаясь с идеей своих предшественников, считает надлежащее разделение властей в государстве «гарантией публичной свободы»[256][4]. Вместе с тем он

2. Конституционная монархия как разумное государство 75

расходится с ними в понимании как характера и назначения такого разделения, так и состава выделяемых властей. Общим для трех мыслителей является использование теории разделения властей для обоснования их политического идеала – конституционной монархии (в различных, правда, вариантах). В этой связи показательна ориентация Монтескье и Гегеля (у первого – явно, у второго – слабее и не столь откровенно) на английскую конституционную монархию.

Общим для всех трех мыслителей было и то, что их политическим учениям присуще стремление к компромиссу таких сил, как королевская власть, дворянство и буржуазия, что, собственно, и выражают, каждая по своему, их основанные на разделении властей концепции конституционной монархии.

Локк различал три власти: законодательную, исполнительную (куда входила и судебная) и союзную (федеративную); сфера этой последней власти – по преимуществу внешнеполитические вопросы. Три власти (законодательная, исполнительная и судебная) выделяются и у Монтескье.

Судебная власть, по гегелевской классификации, снова, как у Локка, отнесена к исполнительной власти. Имея, очевидно, в виду идущие от Монтескье представления, Гегель пишет: «Если обычно говорят о трех властях, о законодательной, исполнительной и судебной, то первая соответствует всеобщности, вторая – особенности, но судебная власть не есть третий момент понятия, ибо ее единичность лежит вне указанных сфер»[257][5]. Момент единичности у Гегеля представлен властью государя (монарха).

Более существенное расхождение Гегеля с Локком и Монтескье в понимании и применении теории разделения властей проистекает из того, что компромиссность, заложенная в самой идее разделения властей, представляется ему недостаточной. Этим, в частности, обусловлено гегелевское стремление максимально преодолеть в своей конструкции ту самостоятельность, автономное бытие и противоречия различных властей, которые имеются у Локка и Монтескье.

Свою критику Гегель направляет главным образом против той формы, в какой идея разделения властей была применена в США и Франции.

Точка зрения самостоятельности властей и их взаимного ограничения представляется Гегелю ложной, поскольку предполагает враждебность каждрй из властей к другим, взаимный страх и противодействие. В результате всего этого, отмечает Гегель, получается лишь «всеобщее

76 Глава 4. Сфера нравственности

равновесие, но не живое единство»[258][6]. Различные власти – это лишь различные моменты единого понятия, поэтому как чудовищную ошибку Гегель расценивает всякого рода «абстракции» самостоятельности властей.

Для гегелевской трактовки различных властей прежде всего характерно, что все они восходят к власти монарха, которая содержит в себе все три момента государственной целостности: момент всеобщности (участие в законодательстве), момент отношения особенного ко всеобщему (участие в правительственной власти) и, наконец, момент единичности – собственно право монарха как последнее решение и абсолютное самоопределение.

Отмечая, что право окончательного решения и представляет собой специфический отличительный признак власти монарха, Гегель делает его определяющим для двух других сторон этой власти. Характерно в этой связи то обстоятельство, что способ соотношения трех моментов власти монарха по существу распространяется на соотношение трех властей в государстве. Единство различных властей Гегель трактует как их идеальность. Это означает, что различные власти исходят из мощи целого и предстают как «его пребывающие в текучести члены»[259][7].

По тем же основаниям различные власти и функции государства не могут быть частной собственностью. Сочетание этих определений власти и образует, по Гегелю, суверенитет государства, существо которого–в господстве целого, в зависимости и подчиненности различных властей государственному единству, цели которого определяют цели и способы действия отдельных государственных властей и особых государственных сфер. Это – внутренний суверенитет, от которого Гегель отличает суверенитет внешний. При феодальной монархии, отмечает он, государство было суверенно в отношении других государств, но у себя внутри не только монарх, но и само государство не были суверенны. Различные власти и функции государства частью находились в ведении независимых корпораций и общин, частью же были собственностью отдельных лиц. Государственное целое в этих условиях представляло собой скорее агрегат, чем организм. «Идеализм, составляющий суверенитет, – подчеркивает Гегель, – есть то же определение, по которому в животном организме его так называемые части суть не части, а члены, органические моменты, изоляция и для себя пребывание которых есть болезнь»[260][8].

2. Конституционная монархия как разумное государство 77

О суверенитете можно, по Гегелю, говорить лишь тогда, когда в государстве установлен конституционный строй и господствуют законы; в этом конституционном состоянии суверенитет и проявляется как момент идеальности особенных сфер и функций, выражая определяющую роль целого. При деспотизме нет суверенитета, поскольку в состоянии беззакония лишь особенная воля – монарха или народа – имеет силу закона, вернее, заменяет собой закон[261][9].

Характеризуя суверенитет как «уверенную в самой себе субъективность [262][10],Гегель добавляет: истина субъективности – в субъекте, личности – в лице. В разумном государстве «абсолютно решающим моментом целого является не индивидуальность вообще, а индивид, монарх»[263][11].Личность государства действительна лишь как лицо, как монарх. Это означает, что суверенитет представлен в монархе.

Условно можно даже сказать, допускает Гегель, что суверенитет внутри страны пребывает в народе, но это будет равносильно тому, что государство обладает суверенитетом. Но обычный смысл, подчеркивает Гегель, в котором в новейшее время стали говорить о суверенитете народа, состоит в том, что этот суверенитет берется как противоположность суверенитету, существующему в монархе; «в таком противопоставлении представление о народном суверенитете принадлежит к разряду тех путаных мыслей, в основе которых лежит пустое представление о народе» [264][12].Такой народ, противостоящий суверенному монарху, Гегель с консервативных и антидемократических позиций расценивает как бесформенную массу, не представляющую собой государства, а потому и не обладающую суверенитетом, правительством, судами, начальством, сословиями.

Воплощение суверенитета в личности монарха существенно отличает, по Гегелю, конституционную монархию от таких неразвитых состояний государственности, как республика и вообще демократия. И в старых, менее развитых формах правления (демократия, аристократия,

78 Глава 4. Сфера нравственности

монархия, но не конституционная) также должна быть «индивидуальная вершина», ибо «всякое действие и всякая действительность имеют свое начало и осуществление в решающем единстве вождя»[265][13]. Но в этих формах те или иные лица оказывались на вершине государства случайным образом и играли подчиненную роль, поэтому для принятия последнего решения (т.е. реализации монархического момента) они обращались к оракулам, гаданию и т.п. Конституционно-монархическое «я хочу»[266][14]Гегель делает основным критерием великого различия между новым и старым миром.

В то же время он стремится преодолеть впечатление произвола, исходящее от его трактовки монархической власти, и указывает на связанность монарха моментами совещания и законодательства. «Если конституция действенна, то ему, – пишет Гегель о монархе, – часто остается лишь поставить свое имя. Но это имя важно; это – вершина, за пределы которой нельзя выйти»[267][15]. В благоустроенной и развитой монархии вся объективная сторона дела определяется законами, а монарху остается лишь присоединить к этому свое субъективное «я хочу».

Особенность характера монарха, его образование и т.п. не имеют существенного значения при совершенной организации. Он должен сказать последнее «да» и поставить точку над i. Монархи, признает Гегель, как раз не отличаются телесной силой или умом, однако миллионы людей дают им править собой. В этом человеческом повиновении сказывается, по Гегелю, внутренняя сила идеи. Расходясь со старой идеей философа на троне, Гегель предпочитает ей философское обоснование трона.

Гегель, опираясь на диалектику перехода от понятия чистого самоопределения в непосредственность бытия, конструирует наследственную монархическую власть. Величество монарха как раз и состоит, согласно Гегелю, в безусловности его власти – как по природному началу ее происхождения, так и по окончательному характеру ее решений.

Публичная свобода вообще и наследственность престола рассматриваются Гегелем как абсолютно взаимосвязанные и взаимные гарантии.

Из суверенитета наследственного монарха Гегель выводит его право помилования преступников, право назначать и увольнять высших чиновников правительственной власти, прерогативы монарха в области законодательной власти. Обладая правом последнего решения, монарх в то же время, по конструкции Гегеля, стоит выше всякой ответствен-

2. Конституционная монархия как разумное государство 79

ности за действия правительства; эту ответственность могут нести лишь чиновники правительственной власти.

Правительственная власть определяется Гегелем как «власть подводить особенные сферы и отдельные случаи под всеобщее»[268][16]. Задача правительственной власти, куда Гегель включает также судебную и полицейскую власти, – выполнение и применение решений монарха, поддержание существующих законов и учреждений. Правительственная власть имеет дело, по мысли Гегеля, с применением всеобщих положений к особенным и единичным случаям.

Существенный момент в деятельности правительственной власти – сочетание всеобщих интересов государства и интересов особенных сфер (корпораций, общин, промыслов, сословий и т.п.). В государственной поддержке особых правомерных интересов корпораций и других сфер гражданского общества Гегель даже усматривает «тайну патриотизма граждан»[269][17].

Отмечая односторонность и недостаточность централизации власти, Гегель обращает внимание на необходимость разумной организации нижних звеньев власти – на том уровне, где власть сталкивается с конкретной жизнью гражданского общества, с корпорациями, общинами и иными особыми сферами.

Центральное место в гегелевском учении о правительственной власти занимают его взгляды на бюрократию. Члены правительства и государственные чиновники представляют собой, по характеристике Гегеля, главную составную часть среднего сословия. В этом сословии сосредоточены государственное сознание и образованность. Оно является главной опорой государства в отношении законности и интеллектуальности. Государства, где нет такого сословия, еще недостаточно развиты. К их числу Гегель резонно относит и тогдашнюю Россию, «в которой есть крепостная масса и та, которая правит»[270][18].

Среднее сословие, по мысли Гегеля, может образоваться лишь в условиях, где, наряду с чиновничьим миром, имеются также сравнительно независимые и обладающие определенными правами особенные сферы и круги, которые успешно противостоят произволу чиновников. «Действование согласно всеобщему праву и привычка к такому действованию, – замечает Гегель, – следствие противоположности, которую образуют эти для себя самостоятельные круги»[271][19].

80 Глава 4. Сфера нравственности

Гарантии против злоупотребления властью со стороны ведомств и чиновников Гегель видит в контроле сверху (иерархия чиновников и их ответственность) и снизу (противодействие корпораций, общин и т.д.). Чувствуя слабость подобных гарантий против сословия чиновников, которое даже по гегелевской характеристике может солидарно объединяться против подчиненных, Гегель допускает – в крайних случаях – высшее вмешательство монарха. Превращение бесстрастности, законности и мягкого обращения в обычную норму чиновничьей деятельности Гегель связывает с развитием нравственной и умственной культуры чиновников. Уменьшение же отрицательных последствий семейных и других частных влияний связано, по Гегелю, с размерами государства. При занятии в больших государствах крупными делами сами собой, как достаточно наивно полагает Гегель, отмирают эти недостатки и создается привычка ко всеобщим взглядам и делам.

Весьма существенные представления всего учения Гегеля о конституционной монархии развиты в его концепции законодательной власти. Конструкция законодательной власти, резюмируя предшествующие моменты диалектики понятия права, расставляет их по местам, довершает картину органической целостности гегелевского разумного государства.

Законодательная власть, по Гегелю, – это власть определять и устанавливать всеобщее. Характеристику законодательной власти Гегель начинает с указания на то, что эта власть – часть государственного строя, который представляет ее прочную предпосылку и, следовательно, находится вне сферы прямого и непосредственного законодательного определения и изменения. Но, с другой стороны, государственный строй получает свое дальнейшее развитие благодаря законодательству. Вообще же чрезвычайно существенно, подчеркивает Гегель, чтобы государственный строй рассматривался не как нечто созданное, хотя он и возник во времени, ибо он, наоборот, есть безусловно в себе и для себя сущее, которое «должно рассматриваться как божественное и пребывающее, стоящее над всем тем, что создается»[272][20].

Государство, таким образом, уже налично, и вопрос, кто должен устанавливать государственный строй, неправомерен с точки зрения гегелевской философии права. Речь должна идти, по мысли Гегеля, не об установлении, а лишь об изменении уже имеющегося государственного строя, и то в соответствии с ним самим. Но даже и это изменение должно протекать спокойно, незаметно, постепенно, окольным путем. «Следовательно, – подчеркивает Гегель, – государствен-

2. Конституционная монархия как разумное государство 81

ный строй есть, но вместе с тем он столь же существенно становится, другими словами, продвигается в своем формировании. Это поступательное движение есть изменение незаметное и не обладающее формой изменения»[273][21].

Гегелевская установка на постепенное, на внешний взгляд незаметное, движение государственного строя, который по прошествии долгого времени меняет свой характер и делается совершенно иным, имеет своей целью доказать разумность компромисса нового со старым и направлена на обоснование изменений путем реформ, а не революций. Стремление к компромиссу различных властей и сфер государства при непреодоленных противоречиях между ними пронизывает всю гегелевскую конструкцию законодательной власти. Однако по смыслу гегелевской концепции разумного государства этот компромисс означает не сосуществование противоречащих друг другу начал как равноправных моментов государственной жизни, а их соподчиненность в рамках органической целостности. Компромисс противоречий различных властей достигается, в частности, за счет законодательной власти, которая в гегелевской трактовке приобретает весьма урезанный, а в ряде аспектов – консервативный и антидемократический характер.

В гегелевскую конструкцию законодательной власти, наряду с сословным элементом, входят также монарх, которому принадлежит право окончательного решения, и правительственная власть в качестве совещательного момента.

Назначение сословного элемента законодательной власти состоит, по Гегелю, в том, что в нем получает существование субъективная формальная свобода и удовлетворяется «общественное сознание»[274][22] многих. Гегель подчеркивает, что речь идет именно о «многих», а не обо «всех», всем народе. Дело не только в том, что в «публичном сознании» не представлены дети, женщины и т.д. Гегель борется против демократических взглядов на законодательную власть и депутатов как представительство «всех», т.е. всего народа. Свое понимание роли сословного элемента он прямо противопоставляет мнению, будто депутаты из народа или даже сам народ лучше понимают, что ему на пользу и как это осуществить. «Народ, – замечает Гегель, – поскольку это слово обозначает особенную часть членов государства, представляет собой ту часть, которая не знает, чего она хочет. Знание чего хочешь, а тем более чего хочет в себе и для себя сущая воля, разум – плод глубокого познания и разумения, что именно и не есть дело народа»[275][23].

82 Глава 4. Сфера нравственности

Депутаты, по оценке Гегеля, лишь в незначительной мере дополняют разумение высших чиновников, и то в отношении местных дел и специальных потребностей. Но философское оправдание представительства не в этой незначительной пользе депутатов, а в необходимости удовлетворить такой момент развитой до целостности идеи государства, как субъективная формальная свобода.

Удовлетворение этого момента обеспечивает в гегелевской конструкции разумную связь сословий гражданского общества с политическим государством и тем самым «снимает» противоречия между ними. Через сословный элемент законодательной власти государство проникает, по Гегелю, в сознание народа и добивается его одобрения.

Своей конструкцией законодательной власти Гегель, исходя из единства различных властей, добивается единства государственного умонастроения с умонастроением и устремлениями распавшегося на особые сферы гражданского общества. Разумность, по Гегелю, состоит в том, чтобы гражданское общество принимало участие в делах политического государства не атомистически, не в форме единичных лиц, не как бесформенная масса, а будучи расчлененной и оформленной по сословиям.

В институциональном плане сословный элемент законодательной власти предстает в гегелевской концепции разумного государства в форме двухпалатного сословного представительства: палаты пэров и палаты депутатов. Палата пэров формируется по принципу наследственности и состоит из владельцев наследственного имения, которое неотчуждаемо и обременено майоратным правом. Она олицетворяет собой монархический момент в сословном представительстве и служит тому, чтобы было достигнуто единство власти монарха и законодательной власти и чтобы представительство гражданского общества не приобрело опасную для трона форму.

Палата депутатов формируется от остальной части гражданского общества, но выборы депутатов осуществляются по корпорациям, общинам, товариществам и т.п., а не атомизированно, не путем индивидуального голосования. Палата депутатов формируется по существу не путем выборов, а, скорее, отбором. Корпорации и иные сферы направляют своих депутатов в сословное собрание «простым способом», и «выборы либо становятся вообще чем-то излишним, либо сводятся к незначительной игре мнения и произвола»[276][24].

Гегель отстаивает публичность прений в палатах сословного собрания, усматривая в ней превосходное образовательное средство для

2. Конституционная монархия как разумное государство 83

граждан в отношении своих подлинных интересов и интересов государства. Публичность прений членов сословного собрания существенно отличается от общественного мнения, в котором проявляется субъективная свобода выразить собственное мнение о всеобщих делах государства. Общественное мнение Гегель характеризует как «неорганический способ познания того, чего народ хочет и что он думает»[277][25]. Таков же по существу смысл признаваемой Гегелем «свободы публичного сообщения», в частности свободы печати[278][26].

В отличие от этого неорганического способа суждений и мнений различные моменты государственного строя (в том числе и сословное собрание со своими публичными прениями), согласно гегелевской трактовке, проявляют себя и действуют органически и разумно. В общественном же мнении правильное перемешано с заблуждением, и оно, по Гегелю, заслуживает как уважения, так и презрения. Независимость от общественного мнения расценивается им как первое формальное условие для совершения чего-то великого и разумного как в жизни, так и в науке. «В общественном мнении содержится все ложное и истинное, но обнаружить в нем истинное – дело великого человека»[279][27].

Сословное представительство как разумный момент органической целостности гегелевской концепции конституционной монархии противостоит неорганическому и атомизированному общественному мнению с его случайными и ложными суждениями. Именно в сословном собрании, а не в общественном мнении или свободе печати достигается разумная форма осуществления формальной свободы.

Гегелевская конструкция законодательной власти пронизана доверием к верхам и осторожностью к низам общества. Свой политический идеал – конституционную монархию – Гегель конструирует, ориентируясь на возможность постепенного мирного изменения сверху существовавшего в современной ему Германии полуфеодального строя в буржуазный: сохраняется наследственный монарх, правительственная власть представляет собой правящую чиновничью бюрократию, законодательная власть сочетает пережитки сословного принципа с непоследовательно и весьма урезанно применяемым представительным принципом, органический характер разумного государства противостоит неорганической массе, толпе, публике и отдельному человеку, общественному мнению и индивидуальному суждению.

84 Глава 4. Сфера нравственности

[280][1] Гегель. Философия права. С. 310.

[281][2] Гегель. Философия права. С. 291.

[282][3] Гегель. Философия права. С. 279.

[283][4] Гегель. Философия права. С. 309.

[284][5] Гегель. Философия права. С. 311.

[285][6] Гегель. Философия права. С. 309.

[286][7] Гегель. Философия права. С. 316.

[287][8] Гегель. Философия права. С. 317–318.

[288][9] Для гегелевской политико-правовой концепции (от начальных ступеней ее формулирования и до окончательных положений «Философии права») характерна принципиальная критика деспотического произвола с позиций свободы, закона, разума. Поэтому неверно приписывать Гегелю такие, например, взгляды: «Нет государственного устройства, которое было бы плохо само по себе; даже деспотия – закономерный этап в развитии абсолютного духа. И если конституционная монархия предпочтительнее деспотии, то главным образом потому, что она новей последней». – Марксистско-ленинская общая теория государства и права. Исторические типы государства и права. М., 1971. С. 297-298.

[289][10] Гегель. Философия права. С. 319.

[290][11] Гегель. Философия права. С. 317.

[291][12] Гегель. Философия права. С. 320.

[292][13] Гегель. Философия права. С. 321.

[293][14] Гегель. Философия права. С. 323.

[294][15] Гегель. Философия права. С. 322–323.

[295][16] Гегель. Философия права. С. 311.

[296][17] Гегель. Философия права. С. 320.

[297][18] Гегель. Философия права. С. 336.

[298][19] Гегель. Философия права. С. 336.

[299][20] Гегель. Философия права. С. 314.

[300][21] Гегель. Философия права. С. 336–337.

[301][22] Гегель. Философия права. С. 340.

[302][23] Гегель. Философия права. С. 340.

[303][24] Гегель. Философия права. С. 349.

[304][25] Гегель. Философия права. С. 352.

[305][26] Гегель. Философия права. С. 354.

[306][27] Гегель. Философия права. С. 354.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: