Становление ислама в качестве государственной религии

В историографии прочно закрепился тезис о веротерпимости монголов, о равном отношении к представителям всех религий[66]. В Ясе Чингиз-хана есть такое установление: «Он (Чингиз-хан) запретил им (монголам) оказывать предпочтение какой-либо из сект...»[67]. Джувейни сообщает, что Бату был «государем, который не придерживался никакой веры и секты, он их считал только способом познания божества»[68]. Таким образом, мы видим, что на раннем этапе существования Орды, в ней не наблюдалось приверженности властей какой-либо религии. Стремление задобрить служителей культа всех известных монголам религий создавало у современников-монотеистов (мусульман и христиан) впечатление, будто завоеватели принадлежат «всем верам». Вследствие этого на огромном степном пространстве, завоёванном монголами, создалась обстановка, благоприятная для восприятия той или иной мировой религии - политеизм охотно допускал существование иных, даже монотеистичных религий. Трения между политеизмом и монотеизмом должны были начаться позже, когда монотеистичная религия начинала претендовать на всеохватность и статус единственно верного вероисповедания. Да и трения эти лишь прикрывались религиозными формами, на самом деле причины их были несколько иными – социальными, политическими или экономическими[69].

Интересно было бы сравнить этапы становления ислама со стадиями развития городов в Орде, которые выделил В.Л. Егоров[70]. Но каким образом развитие городов в Орде связано с историей распространения ислама? Этот вопрос следует рассмотреть в тесной связи со взаимоотношениями улусных правителей и центральной ханской администрации, поскольку мне видится в них проявление борьбы кочевых и оседлых тенденций в политической и экономической жизни Золотой Орды. Ислам не мог в данной ситуации выступать в роли какой-то посторонней «третьей силы». На наш взгляд, выбор очевиден – мусульмане в XIII-XIV вв. выступали однозначно на стороне центральной ханской администрации, той силы, которая стремилась к упорядочению государственной системы, установлению прямого порядка престолонаследия, к централизации государства.

Хотелось бы подчеркнуть роль мусульманского купечества в деле распространения ислама, поскольку мусульманизация Орды неразрывно связана с ростом городов. В.В. Бартольд писал, что главное отличие мусульманской торговли от современной европейской заключается в том, что успехи её не были связаны с политическими успехами государств. После распада халифата политические границы мусульманских государств были настолько изменчивы, что население должно было стараться устраивать свою культурную и экономическую жизнь независимо от этих перемен. Существовали торговые товарищества – «уртаки», связанные между собой; несмотря на отсутствие в то время крупных кредитных учреждений, по выдаваемому в одном месте документу можно было получить деньги в другом городе, находившемся под властью другого правительства. В сочинении историка XI века Абу Шуджа говорится, что по ассигновкам купцов было гораздо легче получить деньги, чем по ассигновкам правительства[71]. Кроме того, институт купеческого компаньонства зачастую связывал ханов и купцов[72]. Ханы входили в долю купеческих компаний, поэтому были лично заинтересованы в получении высоких доходов от торговли, проводя вследствие этого прокупеческую политику, направленную на развитие городов как баз караванной торговли. Купеческие компании не раз ссужали представителей администрации деньгами, демонстрируя таким образом, лояльность властям. Например, когда египетскому послу понадобились деньги в качестве выкупа за царевну Тулунбай, выдаваемую замуж за египетского султана, Узбек сказал ему: «Мы прикажем купцам ссудить тем, что (следует) внести, и приказал сделать это. Он (посол) занял двадцать тысяч динаров чистым золотом и внёс их»[73]. Отсюда видно, что купеческие компании и города в целом становятся залогом финансовой независимости ханской власти от кочевой аристократии.

Купечество, связанное в «транснациональные» компании и товарищества, постепенно освоило транзитный торговый путь через земли Золотой Орды и было заинтересовано в его сохранении. Оно стремилось к основанию торговых баз – городов, обеспечению безопасности торговых путей. Сделать это можно было лишь одним способом – влияя непосредственно на хана, стараясь сделать его политику более «предсказуемой». Поэтому мы связываем рост городов в Орде, стремление ханов к централизации и исламизацию государства в единый процесс.

На первом этапе становления государства монгольская улусная аристократия была оторвана от управления оседлыми территориями. Сбор налогов производился иноземными (монгольскими, китайскими и среднеазиатскими) откупщиками, а налоги шли в Каракорум[74]. Но Улус Джучи, экономически и политически оторванный от Каракорума, стремился освободиться от его власти, следуя в русле сепаратистских тенденций, характерных для всей державы монголов в первой половине XIII века. Разделение Монгольской империи произошло в результате стремления феодалов к быстрейшему конкретному оформлению своей политической власти в новых государственных образованиях. С ослаблением власти Великого Каана в Орде, управление оседлыми территориями переходит в руки непосредственных владельцев прилегающих к ним юртов, что стимулировало восстановление старых городских центров и основание новых, поскольку феодалы стремились получить выгоды от эксплуатации оседлого населения[75]. Многие города, такие как Солхат, Азак, Сарай, Сарайчик, Хаджи-Тархан, Укек, Бельджамен и многие другие были обязаны своим возникновением и особенно развитием транзитной торговле и ремеслу.

Именно города становятся центрами притяжения купцов различных вероисповеданий, в том числе и мусульман. Причём мусульмане уже в годы правления хана Бату проникают в окружение хана. Рубрук упоминает о том, что по приезду в ставку Бату они остановились у «одного Саррацина»[76]. Можно предположить, что хан, оказавшись в окружении мусульман, покорив Болгарию и Хорезм, то есть страны с развитой мусульманской культурой, начал привлекать к себе на службу людей, сведущих в государственном управлении, грамотных и образованных. Напомним, что по всей Монгольской империи начинает создаваться государственный чиновничий аппарат, который испытывал нужду в образованных людях. Первоначальная «веротерпимость» монголов, без предвзятости относившихся к представителям различных религий, позволила образованным людям – христианам, буддистам и мусульманам – проникнуть в различные сферы управления[77]. Вот, например, что пишет о положении мусульман Джузджани: «Он (Бату) был человек весьма справедливый и друг мусульман; под его покровительством мусульмане проводили жизнь привольно. В лагере и у племён его были устроены мечети с общиной молящихся, имамом и муэзином....». И далее прибавляет совсем невероятное: «Некоторые заслуживающие доверия люди рассказывали следующее: Бату втайне сделался мусульманином, но не обнаруживал (этого) и оказывал последователям ислама полное доверие»[78]. Разумеется, никаким мусульманином Бату не сделался – далее у Джузджани приводится описание похорон Бату по языческому обряду. Просто это свидетельство того, в каком благоприятном положении оказались мусульмане в Орде. (Не будем забывать – как и представители других религий.) После смерти Бату в Орде возникает спор о престолонаследии между двумя партиями – партией Берке и партией Сартака, сына Бату.

Сартак и его формальные наследники - Улагчи и Туда-Менгу не были поддержаны основной массой аристократии из-за того, что Сартак был сыном, а Улагчи и Туда-Менгу внуками Бату. Напротив, Берке, брат Бату, получил поддержку из-за того, что именно он остался старшим в роде после смерти «Саин-хана»[79]. Сила патриархальных обычаев была на стороне кочевой аристократии, улусных правителей, которые всячески старались сохранить «лествичную систему» наследования, позволявшую им считать хана всего лишь «первым среди равных» и иметь в отдалённой перспективе права на приближение к престолу.

По мнению М.Г. Сафаргалиева, победа Берке в значительной мере была облегчена благодаря поддержке его кандидатуры со стороны мусульманских купцов, привлечённых ещё при Бату золотоордынской администрацией в качестве откупщиков дани. Одновременно он нашёл поддержку мусульманского духовенства Хорезма и Булгара, желавшего видеть на троне не язычника, а магометанина[80]. Со вступлением на трон Берке мусульмане действительно получили доступ ко всем государственных учреждениям, а перед мусульманским духовенством открылось широкое поле для миссионерской деятельности. Вскоре после воцарения Берке начался массовый переход золотоордынской правящей аристократии в ислам.

Мусульманское купечество было заинтересовано в стабилизации внутриполитического положения в Орде. Прежде всего, вероятно, это должно было выразиться в закреплении административных единиц – улусов - внутри Орды за конкретными владельцами, что упростило бы отношения городской верхушки с улусбеками и позволило бы им стабильно развиваться. Кроме того, купечество было заинтересовано в уничтожении системы откупов, принадлежавших представителям Каракорума с тем, чтобы доходы от торгово-ремесленной деятельности оставались бы в Орде, а значит, в руках самих купцов-мусульман. Обеспечить проведение подобных мероприятий могла лишь сильная ханская власть. Отчего же мусульмане выступили в данном случае на стороне улусной аристократии и родового порядка занятия престола? Действительно, здесь можно согласиться с М.Г. Сафаргалиевым, что дело в данном случае в том, что Орда была первым монгольским государством, где представилась возможность занятия престола ханом-мусульманином. И, как показало время, расчет оказался верным. Берке остался единственным царевичем из рода Чингиз-хана, который отказался признать Великим Кааном Хубилая и стал действовать самостоятельно, порвав с ним связи, отказавшись чеканить его имя на монетах и начав чекан имени последнего халифа Насыр-ад-Дина, подчёркивая, что он признаёт над собой только верховную власть халифов[81].

Восточные авторы превозносят благочестие и приверженность Берке исламу. Джузджани приводит легенду о рождении хана: «Когда мать родила Берка-хана, отец его (Джучи) сказал: «Этого сына я сделаю мусульманином, добудьте ему мусульманскую кормилицу, чтобы она его пуповину обрезала по-мусульмански и чтобы он пил мусульманское молоко, ибо этот сын мой будет мусульманином.» … По достижению им срока обучения и наставления собрали несколько мусульманских имамов и выбрали одного из них для обучения его (Берка) Корану. … Обучение его Корану происходило в Ходженде, у одного из учёных благочестивцев этого города, … а по достижении им возмужалости в войско его были назначены все мусульмане, находившиеся в стане Туши-хана»[82]. Обращение Берке в ислам произошло ещё при жизни Бату, об этом говорят слова Сартака, обращённые к Берке: «Ты – мусульманин. Я же держусь веры хрестьянской; видеть лицо мусульманское (для меня) несчастье»[83].

Египтянин Эннувейри сообщает: «Этот Берке сделался мусульманином и ислам его был прекрасный. Он воздвиг маяк веры и установил обряды мусульманские, оказывал почёт правоведам, приблизил их к себе, держал их вблизи от себя, сдружился с ними, и построил в пределах своего государства мечети и школы.... Жена его … (также) сделалась мусульманкой; она устроила себе мечеть из шатров, которую возила с собою»[84]. «Берке был расположен к мусульманам... Он уважал учёных и почитал благочестивых, которым у него оказывался почёт... Мечети свои, состоящие из шатров, они возят с собою. Есть у них имамы и муэдзины, и совершаются у них все 5 молитв (мусульманских)»[85]. Разумеется, исламизация при Берке коснулась лишь верхушки общества, причём, далеко не всей – лишь ханской гвардии и аристократии, приближённой к хану. О том есть прямое свидетельство Рукнеддина Бейбарса: «В 661 году (1262/1263) прибыли (в Египет) послы Берке, царя татарского, а именно эмир Джелаледдин, сын Элькади, и шейх Нуреддин Али (обратим внимание на мусульманские имена послов Золотой Орды – Д.В.) с известием, что он принял ислам…»[86]. Далее следует поимённое перечисление неофитов, которое даёт нам понять, что ислам приняло пока ограниченное число сторонников Берке. Знаменательно, что мусульманство проникает в армию – опору ханской власти. «Десятитысячный отряд», приняв ислам, сразу отправляется в набег на Хорасан, завоёванный Хулагу. Иранские монголы, остававшиеся язычниками, являлись врагами мусульманского Египта, поэтому Берке даёт понять в своём письме султану, что он намерен воевать с хулагуидами как с неверными и вступить в союз с Египтом не просто по политическим соображениям, но в стремлении объединиться со своими братьями по вере против язычников[87]. Обоим государствам этот союз был выгоден. Одновременно с агрессией на Кавказе против Ирана Берке предпринял ряд операций по отношению к Византии, восстановленной только что Михаилом Палеологом. Начиная с 1262 года войска Берке опустошают владения Византии, союзницы Хулагу. В 1265 году Берке планировал захватить Константинополь, но эти планы не осуществились из-за смерти хана[88].

Выше мы не напрасно обратили внимание на имена послов хана Берке. Мусульмане действительно проникают со времён хана Бату на государственные должности и уже не оставляют их в течение всей истории Орды. Так, например, известно об ордынских дипломатах – мусульманах в годы правления Туда-Менгу («кыпчацкие правоведы» «Медждеддин Ата со своим спутником Нуреддином»[89]) и Тохты (послы в Египет «Алаэддин Али и товарищ его, сын Ахиабкара»[90]). Из сочинения Эльмуфаддаля мы узнаём о посольстве египетского султана в Орду: «Когда они приблизились (к орде), то их встретил визирь Шерефеддин Эльказвини, который разговаривал по-арабски и по-тюркски...»[91] Даже такая важная государственная должность, как должность визиря, была отдана мусульманину, судя по нисбе, выходцу из Багдадского халифата.

Многочисленные свидетельства о благочестии Берке исходят из источников, настроенных происламски. А скептически настроенный Рубрук намекает на неискренность Бату в своих убеждениях. Он говорит, что «Берка выдаёт себя за Саррацина (курсив мой – Д.В.) и не позволяет есть при своём дворе свиное сало...»[92] Разумеется, обычаи ислама не могли сразу заменить языческие порядки при дворе хана Золотой Орды. Египетских послов, прибывших ко двору Берке уведомили, «что им следует делать при входе к нему,... не прикасаться ногами к порогу шатра,... не есть снега и не мыть платья в орде, а если (уже) случится мыть его, то делать это тайком»[93].

Из вышесказанного видно, что периоды начала градостроительства при Бату и бурного роста городов при Берке, выделенные В.Л. Егоровым[94], совпадают с периодом проникновения в Золотую Орду мусульман и закрепления их на ключевых должностях в ханской администрации. В годы правления Берке золотоордынские города приобретают «восточный облик», застраиваясь по среднеазиатским канонам[95].

1266 годом датируется следующее сообщение Ипатьевской летописи: «Бысть мятеж велик в самех татарех. Избихася промеж собою бесчисленное множество, акь песок морскы»[96]. Дата события позволяет его связывать со смертью хана Берке. Возможная же причина может вытекать, по мнению В.Л. Егорова, из последовавшей за этим борьбой за сарайский престол (детей у Берке не было) и из раскола золотоордынской аристократии на два лагеря – сторонников и противников введения в Золотой Орде ислама[97]. Попытка проведения Берке промусульманской политики вызвала явное противодействие кочевой монгольской аристократии. Каких-либо подробных данных об этой смуте не сохранилось. Одна «партия» стояла на стороне усиления ханской власти, и в неё, скорее всего, входили те мусульмане, которые были обращены в ислам при Берке, которые желали сохранения своих привилегий и продолжения исламизаторской политики. Противниками их являлись представители языческой кочевой аристократии. Принятие ислама нарушило бы привычные нормы кочевнической жизни, в определённой степени подорвало бы авторитет и значение Ясы, охранявшей права аристократии, внесло бы изменения в судопроизводство и т.д. Кроме того, происламская политика Берке показала, что многие феодалы могут лишиться своих привычных постов в государстве, ибо хан предпочитал назначать на эти посты куда более образованных мусульман - людей, называемых в наше время «selfmademen» – «сами себя сделавшие», энергичных и умных, в отличие от занимавших высокое положение по праву рождения аристократов. Золотоордынские эмиры рассматривали введение ислама как покушение на их права и как укрепление власти хана. Таким образом, верхушка феодалов вступила в борьбу за власть и влияние с ханом, но только в завуалированной религиозной форме.

В этот раз «языческой» партии удалось одержать победу – на трон взошёл Менгу-Тимур, внук Бату, старший брат Туда-Менгу, оставшийся старшим в роде. К этому периоду В.Л. Егоров относит период замедленного роста городов[98]. Однако, ислам сохраняет свои позиции и даже потихоньку набирает силу, к тому же, нам неизвестны сообщения о казнях мусульман или о запрете на религию. Просто прекращается политика протекционизма по отношению к интересам мусульман, что и отразилось на темпах развития городской культуры.

Тем не менее, Менгу-Тимур продолжал политику своего предшественника по отношению к Каракоруму и Ирану, не разорвал связи с Египтом, в годы его правления окончательно оформилась независимость Золотой Орды от Великого Каана. После смерти Менгу-Тимура на престол встал его брат, Туда-Менгу, который также был мусульманином. Однако, обстоятельства его прихода к власти были несколько иными, поскольку он являлся ставленником эмира Ногая – первого могущественного временщика в истории Золотой Орды[99]. Ногай, потомок Бувала, седьмого сына Джучи, являлся чингизидом и имел определённые права на престол. Он был начальником правого крыла войска, то есть был сюзереном западной части Орды[100]. При Бату, Берке и Менгу-Тимуре он занимал высокие военные должности, командовал ордынскими войсками на Кавказе, затем участвовал в походе на Константинополь[101]. Именно с этого момента появляются сведения о владении Ногаем землями на западной границе государства.

С самого начала он начал проводить независимую от Сарая политику. Уже при Менгу-Тимуре он посылал послов в Египет от своего имени; он слыл хранителем всех древних монгольских обычаев и сам говорил, что Бату завещал ему следить за порядком в государстве. Он известил султана Египта о переходе в ислам[102] и получил поддержку и признание из-за границы[103]. Возможно, однако, что Ногай принял ислам несколько раньше. Эннувейри, описывая боевые действия в Закавказье при хане Берке, говорит, что хан поставил во главе войска «Ису Ногая»[104]. Возможно, что Ногай уже в то время перешёл в ислам, приняв мусульманское имя Иса. Думается, что провозглашение Ногая себя мусульманином во всеуслышание было лишь тактическим ходом, целью которого было привлечение им на свою сторону не только представителей старой родовой аристократии, но и «homo novus» из влиятельных мусульман-горожан и ханской свиты. Несмотря на то, что вокруг Ногая начинают группироваться силы, стремившиеся к сохранению старых степных «вольностей», то есть язычники, мы видим, что ислам стал реальной политической силой. Даже такой ревнитель «старых вольностей», как Ногай не смел уже сломать репутацию Золотой Орды на международной арене как государства ислама. Безвольный и слабый хан Туда-Менгу, который оказался в стороне от большой политики и потерял значение в качестве авторитета внутри страны, окружает себя «шейхами, факирами, посещал богомолов и благочестивцев». Вероятно, мусульмане, стремясь восстановить своё влияние на хана, и будучи недопущены ко двору Ногая, легко проникли в окружение мистически настроенного Туда-Менгу. Когда братья и сыновья Менгу-Тимура возмутились таким его поведением и устранением от дел, он отрёкся от престола в пользу своего племянника Туле-Буги[105]. Ибн-Халдун пишет, что Туда-Менгу «сделался отшельником»[106].

Туле-Буга не пожелал подчиниться власти Ногая. Ногай выдал Туле-Бугу и его сторонников на расправу их сопернику – царевичу Тохте[107]. Тохта поклялся никогда не перечить Ногаю, как старшему в роде (ака)[108]. После этого «Ногай вручил ему царство и утвердил его на нём»[109]. Снова, как мы видим, власть переходит по праву «лествичного» наследования – фактически у власти остаётся старший в роде, возводя на престол угодного ему человека. При хане Тохте, в начала 90-х годов XIII века, могущество Ногая достигло своего апогея. К этому времени относится отпадение западной части Золотой Орды от Сарая. Арабские и русские источники величают Ногая титулами «мелек» и «царь»[110]. Ногай давно преследовал двоякую цель – либо отделить западное крыло орды и провозгласить себя самовластным ханом, либо захватить власть в Орде в целом, уничтожив царевичей старших ветвей дома Бату. Поэтому, когда разгорелась борьба уже между Тохтой и Ногаем, потомки старших детей Бату приняли сторону Тохты. Благодаря их поддержке Тохта смог одержать победу и централизовать государственную власть[111]. Тохта объективно выступал как носитель централизаторской тенденции. Он нашёл поддержку не только среди мусульман поволжских городов, но и среди всех слоёв общества, в чём выразилось преимущество его политики. На его сторону переходят эмиры Ногая, его поддерживают мусульманские круги городов и купечество, заинтересованные в создании сильной централизованной власти[112]. И мероприятия Тохты целиком направлены на оправдание надежд поддерживавших его группировок. Крупнейшим централизаторским мероприятием Тохты является денежная реформа 710 г.х. (1310/1311 гг.), в ходе которой многочисленные местные чеканы были заменены сарайским и гюлистанским – мера, способствовавшая развитию ремесла и торговли, а значит, явно выгодная городам и их мусульманским верхам[113]. Позиции ислама в Орде в годы правления Тохты были прочны, и об этом свидетельствует появление на золотоордынских монетах с 1293 года рядом с именем Тохты титула «Насир лид-дин Аллах» (помощник веры и Аллаха)[114]. Официальное провозглашение своего отношения к исламу и мусульманам было одним из проявлений выбранного Тохтой направления государственного развития. Помимо денежной реформы развитию торговли в улусе Джучи способствовали меры ханской администрации по обеспечению безопасности торговых путей, введение систем безналичного учёта денег, участие самого хана в торговых операциях купеческих объединений. Акцент, сделанный ханом на развитии торговли, означал покровительственное отношение к развитию мусульманских городов Орды. Приведённые выше факты постепенного укрепления позиций мусульманства в Золотой Орде в XIII веке свидетельствуют о складывании предпосылок, приведших к принятию ислама в 1312 году. Феодальные отношения, развивавшиеся в Орде и разлагавшие родовую систему, уже превалировали в экономике. В политике полностью доминировало государство, не оставляя родовой аристократии возможностей для манёвра. Дело осталось за малым – за выбором идеологии для нового феодального общества.

Наследником Тохты был объявлен его сын Илбасмыш[115]. Лагерь сторонников Тохты, объединившихся вокруг него против произвола Ногая, вновь раскололся на две части, устремления представителей которых были описаны выше. Илбасмыш поддерживался, как ни странно, представителями степной аристократии – по смерти отца он оставался старшим в роду. Другая же часть феодальной аристократии – городская верхушка, придерживающаяся ислама и преимущественно связанная с торговыми элементами города, выдвинула кандидатуру царевича Узбека, двоюродного брата Илбасмыша, стоявшего на одну ступень ниже него по родовой лестнице[116]. Следует особо отметить тот факт, что Узбек был возведён на престол при огромном содействии эмира Кутлуг-Тимура, (выходца из Хорезма, мусульманина) и главы хорезмийского духовенства Имам-ад-Дина Эльмискари[117]. Предварительно, разумеется, Узбеком и эмирами были уничтожены влиятельные сторонники Илбасмыша.

Знаменательно, что на рубеже веков власть в Орде зависит от Хорезмийской мусульманской группировки, и, в частности, от беклярибека Кутлуг-Тимура, помогавшего Тохте взойти на престол и возведшего Узбека[118]. В Сарае существовало купеческое и ремесленное землячество выходцев из Хорезма[119]. Кутлуг–Тимур заставил царевича Узбека присягнуть, что в случае его возведения на трон, он начнёт открыто исповедовать и распространять ислам. Большую роль в перевороте сыграли братья Кутлуг-Тимура Сарайтемир и Мухаммедходжа, а также хатунь Баялунь, жена покойного Тогрулджи, отца Узбека. Она позже выговаривала Узбеку: «Я добыла тебе царство, да давала коней, одежды для того, кто требовал одежд, улаживала этим дела того, кто требовал моих услуг...»[120]. Кутлук-Тимур был в почёте у Узбеке в течение всех лет его царствования – занимал пост беклярибека, был затем улусбеком Хорезма и Крыма и всегда оставался влиятельной фигурой при дворе[121]. Хамдаллах Казвини сообщает, что на нём «держалось государство Узбека (мамлякат-и-Узбеки)»[122].

Кроме того, царевича Узбека поддержало мусульманское духовенство. Так, шейх Номан, имевший большое влияние при дворе, уверял царевича ещё при жизни Тохты, что «царство перейдёт к тебе и ты (будешь) царём после Токтая»[123]. «История Шейх-Увейса» описывает приход Узбека к власти в виде неожиданного государственного переворота. Якобы, Узбек, сговорившись с Кутлуг-Тимуром в Хорезме, отправился к наследнику Тохты Илбасмышу с выражением скорби и соболезнований и во время аудиенции убил Илбасмыша.[124] Эннувейри излагает свою версию событий и описывает их как религиозную войну. Смерть Тохты породила раздоры в правящей верхушке и ситуацию двоевластия. Противостояние между двумя «партиями» приводит к вооружённой борьбе между противниками и сторонниками ислама[125]. Представляется возможным и даже более, чем вероятным вооружённое столкновение Узбека с противниками ислама, но уже после захвата им власти.

И вот «благочестивый царевич Узбек, сын Тоглука, сына Токтая, сына Менгу-Тимура, обладающий божественною верою и царским блеском, лаптою права угнал мяч царства и теперь знамя ханства поднимает до горнего неба как хоругвь ислама»[126]. Узбеку было на тот момент 30 лет (1312 год), о нём писали, что он «отличался умом, красивой внешностью и фигурой», «это был юноша прекрасной наружности, прекрасного нрава, отличный мусульманин и храбрец»[127]. Утвердившись на престоле. Узбек повёл борьбу с шаманистами, «ламами и волшебниками», требуя от подданных обращения в ислам. Вероятно, к этому времени силы мусульман в Орде были настолько велики, что Узбек решился начать борьбу со своими противниками именно под религиозными лозунгами.

Имеются сведения, характеризующие настроения противников Узбека: «Ты ожидай от нас покорности и повиновения, а какое тебе дело до нашей веры и нашего исповедания, и каким образом мы покинем закон (тура) и устав (ясак) Чингис-хана и перейдём в веру арабов?»[128] Подавив выступления знати, Узбек в течение почти 30-ти лет правил страной жёстко, удерживая знать от бунтов. Несомненно, происламская политика Узбека имела двоякую цель – во-первых, мусульманизация населения Орды, во-вторых, подрыв влияния кочевой аристократии. Деятельность Узбека была, в какой-то мере, продолжением и логическим завершением мероприятий Тохты по части централизации власти и удаления от престола представителей «степной» партии. Именно на годы правления Узбека приходится начало второго взлёта городской культуры в Орде по В.Л. Егорову[129]. Первая половина XIV века знаменовалась строительством многочисленных монументальных культовых сооружений в городах Золотой Орды. Хотя первые мечети и медресе стали строиться в Орде ещё при хане Берке, массовое возведение их относится ко временам хана Узбека. К наиболее ярким образцам монументального зодчества этого времени следует отнести соборные мечети Селитренного и Водянского городищ, хорошо сохранившиеся остатки Большой и Малой Пятничных мечетей Верхнего Джулата, мечети Старого Орхея, Кучугурского городища, «медресе Узбека» и мечеть Куршун-Джами в Старом Крыму, мавзолей Тюрабек-ханым в Ургенче, а также несохранившуюся соборную мечеть и знаменитый 60-метровый минарет, перестроенный в годы правления в Хорезме Кутлуг-Тимура[130]. Ибн-Баттута писал о Сарае времён Узбека, что это один «из красивейших городов мира, достигший чрезвычайной величины, на ровной земле, переполненный людьми, с красивыми базарами и широкими улицами... В нём 13 мечетей для соборной службы, из них одна шафиитская. Кроме того, ещё чрезвычайно много других мечетей»[131].

Насаждение ислама в Орде продолжалось и после правления Узбека – при хане Джанибеке, его сыне. «Весь улус Узбека он обратил в ислам, разрушил все капища идолов, воздвиг и устроил много мечетей и медресе. Много людей превосходных и учёных из разных краёв и сторон государств ислама направились к его двору. … Все обычаи стран ислама ввёл в том государстве он»[132].

Административная реформа хана Узбека не только централизовала управление государством, но она явно вычленила основные противоборствующие силы в стране и временно удовлетворила их интересы, дав каждому из противников материальную базу. Кочевая аристократия получила вожделенные права на наследственное владение своими ленами[133]. В.Л. Егоров описывает следующую картину государственного устройства Орды во времена Узбека: в каждом из 70-ти улусов власть получили аристократы, принявшие ислам. Они являлись полными наследственными владельцами своих улусов, представляя там всю полноту судебной и исполнительной власти. Всё управление государством было разделено между 4-мя высшими чиновниками государства – улусбеками или улусными эмирами, одним из них был беклярибек. Религиозные и военные дела были сосредоточены в руках беклярибека. Вторым по значению чиновником в государстве был везир – «государственный секретарь»[134]. Эмиры, стоявшие во главе отдельных областей, стали послушным орудием в руках ханской администрации. Источники больше не сообщают о созыве курултаев. Вместо них теперь собираются совещания при хане, в которых участвуют его ближайшие родственники, жёны и влиятельные темники. Кроме «семейных совещаний» подобного рода, был создан совещательный орган при хане – диван – для решения дел государственной важности[135]. Судя по титулу – «диванный» – возглавлял его везир. Появляются совершенно неизвестные доселе в Орде государственные должности[136]. Мощный бюрократический аппарат, составляющий опору теократического государства, по типу мусульманских султанатов Средней и Малой Азии, Ближнего Востока, Сирии и Северной Африки, формируется с принятием ислама и в Улусе Джучи.

Поскольку в исламе отсутствует привычная для христиан иерархическая церковная организация, жёсткая догматика в обрядовой сфере, он был приемлем качестве государственной идеологии для недавних язычников, которые не потерпели бы иерархичного подчинения не только в административном, но и в духовном плане[137]. Однако, быстро наметилась тенденция врастания мусульманских духовных лиц и представителей мусульманского права в государственный аппарат. Жалованные грамоты золотоордынских ханов показывают, что в обозначении адресата сразу после обозначения представителей ханской власти на местах – даруг, называют мусульманских духовных лиц – кадий (судья), муфтий (законовед), шейх-мишайит (старец духовный), суфий (отшельник-аскет)[138]. В отличие от времён хана Берке, когда шейх Сейф ад-Дин Бахерзи писал по поводу вмешательства светской силы в дела религиозные: «Когда дворец становится минбаром (то есть кафедрой имама), то лучше, чтобы минбара не было совсем», при хане Узбеке мусульманские духовные лица и правоведы начинают активно участвовать в политической жизни страны[139]. Иначе и не могло быть, ведь это обусловлено именно государственным характером насаждения ислама в Золотой Орде. Особую роль в мусульманском аппарате управления начинают играть кади – религиозные судьи. В их обязанности входило не только судебное разбирательство по искам, но и вообще контроль над отправлением культа, ходом повседневной жизни с точки зрения закона Корана и сунны Пророка, истолкованного в фикхе. Появление института кади свидетельствует, что шариат, наряду с Ясой, начинает использоваться в судебной практике. О востребованности мусульманского права в Орде свидетельствует просьба Узбека к султану Египта в 1323 году о присылке книг по вопросам фикха[140]. Исполнение судебных решений кади подтверждалось канцелярией беклярибека, представлявшего высшую судебную власть в Орде, или канцеляриями наместников ханов и знатных эмиров. И в то же время, сами кади были государственными служащими, находившимися в непосредственном подчинении у хана, беклярибека или эмира[141]. Это ещё один пример срастания государственного аппарата со структурами, обеспечивающими жизнь мусульманской общины – уммы.

Как бы то ни было, но Золотая Орда получает международное признание в качестве исламского государства. Так, в годы правления Джанибека в Иране, во владениях Мелик-Ашрефа случились беспорядки, и многие шейхи и ходжи из Ирана отправились искать спасения в Сарае[142]. Это говорит о том, что в Орде имелась развитая структура существования мусульманской общины, в которой данные лица смогли найти себе место.

Крупные феодалы, управляя городами, расположенными на территории их улусов, превращали их в свои оплоты, выжимая максимальный для себя доход из городской и транзитной торговли, ремесленного производства и сбора общегосударственных налогов. Судя по тому, что сепаратистские настроения в годы «великой замятни» наиболее быстро проявились в урбанизированных регионах Орды, города стали представлять собой реальную экономическую силу, позволившую в 1361-1380 гг. отдельным феодалам бороться за отделение от Орды или за захват престола. Поэтому взлёт городской культуры в годы правления ханов Узбека и Джанибека можно объяснить следующими причинами – во-первых, закреплением улусов вместе с городами за определёнными владельцами и во-вторых, централизацией власти в Орде и прекращением внутренних неурядиц, что привело к обеспечению безопасности торговли.

В.В. Бартольд связывает успехи проникновения ислама в степь ещё в домонгольское время в первую очередь, с активной деятельностью суфийских орденов и с колоссальным культурным давлением мусульманизированных стран на степные регионы[143].

Как известно, на территории Орды существовало несколько течений ислама. Наиболее влиятельным из них был суннитский толк ханифитского мазхаба[144], который и поныне преобладает в Поволжье, Северном Причерноморье, Средней Азии и Казахстане. Помимо этого, существовали ещё в Орде шафиизм (по сообщению Ибн-Баттуты о шафиитской мечети в Сарае) и мутазилитство (в Хорезме)[145]. Известно также о маликитском мазхабе в Орде, проникшем туда из Египта и о шиизме, проникшем в Орду из Азербайджана[146].

Господствующее положение ханифитского мазхаба в Золотой Орде объясняется огромным значением, которое имели для этого государства среднеазиатские его области, а также Волжская Булгария для становления золотоордынской культуры в целом. В XIII-XIV веках происходит восстановление разрушенной монгольским нашествием культуры Хорезма. Здесь идёт создание множества религиозных учреждений, строятся величественные мечети, минареты, мазары над могилами мусульманских авторитетов, создаются суфийские общины и для них выделяются вакфы. Суфизм процветает и активно влияет на культуру и идеологию Золотой Орды.

«Суфизм» или «ат-тасаввуф» – это мистико-аскетическое течение в исламе. Название его происходит от слова «суф» – «шерсть», поскольку грубое шерстяное одеяние издавна считалось обычным атрибутом отшельника-аскета, «божьего человека», мистика.

Учение суфиев не было единым, оно распространялось в среде последователей различных способов постижения «божественной истины», которым их учили наставники – шейхи или пиры[147]. Новичок-послушник (мюрид) всю жизнь должен был подчиняться воле своего шейха. У наиболее влиятельных и могущественных шейхов могло быть до нескольких десятков тысяч мюридов[148]. Обители суфиев как подвижников появились в Египте только во второй половине XII века. Значительно раньше обители эти – ханака – упоминаются в Азии. В биографиях известных суфиев обыкновенно говорится об обращении ими в ислам большого числа иноверцев; суфии отправлялись проповедовать ислам в степь, к тюркам, и всегда пользовались среди тюрков гораздо большим успехом, чем представители книжного богословия. Проповедники-суфии говорили в степи не о священной войне и райских наслаждениях, а о грехе и адских муках. Европейские путешественники в Средней Азии и Центральной Африке одинаково, независимо друг от друга, вынесли впечатление, что рассказы об аде больше всего способствуют распространению ислама[149].

Одним из виднейших шейхов Средней Азии явились Баязид Бистамский, поэт-суфий Ходжа Ахмед Ясеви, получивший от тюрков прозвание Ата Ясеви[150]. В Средней Азии прославился также Беха ад-Дин Накшбенд (1318-1389 гг.), живший в Бухаре и положивший начало широко известному ордену накшбендийа. Кроме того, известен орден кубравийа, основанный хорезмийцем Наджмеддином Кубра (1145-1221 гг.), погибшим во время монгольского нашествия. Благодаря деятельности орденов ясевийа, кубравийа и накшбендийа ислам всё больше распространялся на кочевую степь[151].

Насколько влиятельны были суфии в Орде с самого начала её существования, можно судить по многочисленным свидетельствам источников. Вот, например, что пишет Ибн-Халдун: «...он принял ислам от Шемседдина Эльбахерзи, ученика из числа последователей Наджмеддина Кубра,... Он (Берке) сделался мусульманином и отправил к нему грамоту с предоставлением полной свободы делать в прочих его владениях всё, что пожелает)»[152].

По Ибн-Баттуте, наставником Узбека был один из сейидов, Абд ал-Хамид. Есть рассказ, по которому Узбека обращал в ислам туркестанский шейх Сейид-Ата (его собственное имя было Ахмед), ученик похороненного близ Ташкента Зенги-Ата; это будто произошло в 720 году хиджры, в год курицы (1321 г.). Хан Узбек становится мюридом шейха. При этом рассказывается легенда, как святой потом увёл народ Узбек-хана в Мавераннахр, где эти люди по имени хана стали называться узбеками. В.В. Бартольд считал эту легенду маловероятной[153]. Однако, как считает А.И. Ракушин, нельзя исключить определённой собирательности образа святого как образа суфийского шейха, одного из сподвижников Узбека[154]. В пользу этого говорят не только общие рассуждения Ибндукмака о том, что хан Узбек «почитал факиров, обращался милостиво с ними, посещал шейхов и благодетельствовал им», но и вполне конкретные свидетельства Ибн Баттуты об известных суфийских подвижниках, почтительно называемых в Золотой Орде «ата» – «отец». Более того, известно, что одного из видных духовных мусульманских авторитетов Золотой Орды, имевшего почётное звание «сейид», что означает «потомок пророка», хан Узбек в знак своей милости называл «ата»[155]. Среднеазиатские шейхи оказывали влияние на золотоордынских ханов и после принятия ими ислама. Существует легенда о правившем некоторое время Азиз-хане (на монетах «Азиз-шейх»); хан вёл развратный образ жизни, за что подвергся упрёкам другого Сейид-Ата, именно сейида Махмуда Ясеви, потомка Ахмеда Ясеви. Хан раскаялся, послушался сейида, выдал за него свою дочь, но через три года вернулся к прежнему образу жизни и был убит[156].

Во время правления ханов Узбека и Джанибека, которые проводили исламизаторскую политику, значение суфизма резко возрастает, активность суфийских орденов также растёт. В восточной части улуса Джучи в середине XIV века благодаря суфийским шейхам Отрара, Саурана, Дженда и Барчкенда ислам проникает в кочевья кыпчаков и канглов[157]. В башкирских степях ислам в эти годы проповедовался туркменским шейхом Хусейн-беком, последователем тарика ясевийа. Успехи миссионерской деятельности Хусейн-бека признавал даже христианский монах Иоганка Венгр, который писал: «Сарацины же, рыскающие поблизости, нападают на них и стремятся совратить новообращённых из татар и других, а иногда отвращают от веры людей, которых некому научить христианскому закону. Сарацины, у которых свой Магометов закон, имеют некую секту, братьев которой зовут фалькариями (факирами); они носят обнажённые мечи, чтобы тотчас истребить тех, кто говорит против веры»[158]. Вклад шейха Хусейн-бека в дело исламизации башкирских племён был по достоинству оценен и золотоордынскими ханами. После смерти Хусейн-бека хан Джанибек даёт распоряжение возвести мазар на могиле святого-суфия. Очевидно, этим мазаром является мавзолей у пос. Чишмы недалеко от Уфы, который связывается с именем Хусейн-бека, умершего в 1242/43 году[159]. Правда, проведённые Г.Н. Гарустовичем исследования показали, что внутри него находится не одна, а несколько могил, в том числе и детские[160]. Г.Н. Гарустович правомерно датирует центральное захоронение в мавзолее, принадлежавшее пожилому мужчине и совершённое в деревянном гробу, XIV веком (по железным накладкам на гроб) и называет его захоронением самого Хусейн-бека[161]. Об активном проникновении мусульманской религии в башкирскую среду свидетельствует ярко выраженная тенденция уменьшения в XIII-XIV веках на территории Башкирии количества курганных захоронений языческого типа и увеличение числа грунтовых могильников, где умерших укладывали в соответствии с канонами ислама[162].

Главными форпостами ислама в кочевой степи становятся так называемые ханака (от персидского ханагах – странноприимный дом, обитель). Они представляли собой религиозно-культовое учреждение, являвшееся одновременно обителью странствующих дервишей, резиденцией шейха, а также благотворительным учреждением, где любой мусульманин мог получить кров и пищу[163]. Крупные ханака имели в феодальной собственности большой земельный надел с прикреплёнными к нему зависимыми крестьянами и рабами. Поэтому в ханака могли быть сосредоточены огромные материальные средства, которые позволяли шейхам, также, как и в Средней Азии, проводить свою политику, отчасти независимую от центрального правительства. Многие ханака пользовались покровительством и защитой ханов. Так, Вассаф сообщает о расправе хана Узбека над двумя грабителями, посягнувшими на имущество ханака в окрестностях могилы Пир-Хусейна в Азербайджане[164]. Известны ханака и по археологическим источникам. Одна из них была раскопана на Селитренном городище[165]. По письменным источникам они известны во многих городах Орды. Ибн Баттута описывает также ханака в Маджарах[166] и в Хорезме[167]. Суфийские обители строились обычно возле могил каких-либо местных святых – аулья, поэтому привлекали к себе паломников и больных, жаждущих излечения. Они становились центром формирующегося культа мусульманского святого и тем самым оказывали влияние на традиционные верования кочевавших в округе номадов, органично вплетая в них постулаты и требования ислама. Поскольку ханака строились, в основном, на территориях, окружённых кочевым миром, то кочевники составляли основную часть их «паствы». Отсюда и специфические особенности «степного» ислама, который формировался во многом именно в здесь, в ханака и завийа – допущение «громкого» зикра, допущение тюркского языка в церемониях, допущение женщин к участию в церемониях, особые способы жертвоприношения скота и т.д.[168] Принятие в Золотой Орде ислама положило начало длительному процессу вытеснения новой верой различных религиозных культов, существовавших у кочевников Дешт-и-Кыпчак. Главным противником ислама здесь выступает тюрко-монгольский шаманизм. Духовные лица и представители светской власти, насаждавшие ислам в кочевой степи, были вынуждены либо силой провести в жизнь свои идеи, либо трансформировать старые верования, придав им мусульманскую догматическую форму. «Перегибать палку» в деле насильственной исламизации и искоренения старых культов было опасно, поскольку это могло привести к социальным взрывам и новым столкновениям на религиозной почве. Однако, ислам очень «пластичная» религия, впитывающая в себя местные верования, неуступчивая в принципиальных основах веры, но лояльная по отношению к тем старым верованиям, которые могут вплестись в общую структуру культа и дополнить её. Именно суфизм стал тем катализатором, который подтолкнул процесс обращения в ислам огромных масс кочевников.

Можно выделить несколько основных предпосылок становлению именно ислама в качестве государственной религии в Золотой Орде. Прежде всего, выделим социально-экономические предпосылки. Они связаны с интересами купцов из стран ислама, издавна контролировавших караванную торговлю с Западом. Мусульманское купечество стало влиятельной силой в Золотой Орде. Крупные хорезмийские и, возможно, булгарские купцы, слившись с феодальной знатью Орды в роли откупщиков, советников, дипломатов, «писцов», получили влияние на политический курс страны. Идея исламизации Орды стала более популярна с ростом значения городской культуры и вклада её в экономику Улуса Джучи. Только централизованное государство с сильной ханской властью и исламом в качестве государственной религии могло обеспечить бесперебойную караванную торговлю на всём протяжении Дешт-и-Кыпчак.

С этим связана ещё одна причина принятия ислама – внутриполитическая. Ханы, стремившиеся к централизации государственного управления и абсолютизации власти, боролись с аристократией, выступавшей под лозунгом сохранения старой веры, но на самом деле стремившейся к сохранению своих феодальных привилегий. Спор этот временно был прекращён в 1312 году, с приходом к власти Узбека, обеспечившего временное удовлетворение интересов как своих, так и улусной аристократии. Расколов кочевую аристократию, он уничтожил своих противников – язычников и сторонников «лествичной системы» наследования, а союзников своих, согласившихся принять ислам, он поощрил неотчуждаемыми улусами. Этот компромисс позволил достичь мира в Орде почти на полвека, но «великая замятня», начавшаяся в 1361 году, показала, что центробежные тенденции в государстве так и не были преодолены окончательно.

Ещё одной – внешнеполитической – причиной принятия ислама, как мы уже видели, было стремление ханов Золотой Орды выглядеть в глазах своих геополитических союзников властителями цивилизованного государства. Прежде всего, это относится к мамлюкскому Египту, который, сдерживая продвижение хулагуидов в Палестину, провозгласил идею «джихада». Союз, заключённый при хане Берке, не был ни разу нарушен золотоордынскими ханами. Укреплявшиеся связи между Египтом и Ордой также способствовали развитию связей с другими странами ислама. Каир, стремясь гарантировать надёжность союзника против Хулагуидов, действовал не только путём дипломатии, но и прибегал к агентурной деятельности. Так, в источниках египетского происхождения часто мелькает имя Ала-ад-дина Айдогды ал-Хорезми, который, хотя и был послом египетского султана при дворе Узбек-хана, был тесно связан с хорезмийской колонией в Сарае, влиявшей на внутреннюю и внешнюю политику страны. Он всячески содействовал не только установлению дипломатических связей Египта с Золотой Ордой, но и родственных отношений между Узбек-ханом и ал-Маликом ан-Насыром путём женитьбы последнего на одной из наиболее видных золотоордынских царевен[169].

Кроме того, с самого момента своего создания, Золотая Орда оказалась в окружении исламских государств. Тесные контакты с ними, в том числе и с теми, которые вошли в Улус Джучи – Волжской Болгарией и Хорезмом, - обеспечили возможность проникновения мусульманства в Орду на раннем этапе его существования.

А.И. Ракушин в своём исследовании[170] выделяет три этапа становления ислама в Орде. Первый этап занимает хронологический период от воцарения первого хана-мусульманина Берке до принятия ислама в качестве государственной религии ханом Узбеком (1258-1312 гг.). Он характеризуется проникновением ислама в самые различные сферы социально-экономической и политической жизни улуса Джучи, что позволяет говорить о складывании целого комплекса предпосылок, приведших к приобретению исламом государственного статуса. Второй этап датируется периодом правления ханов Узбека и Джанибека (1312-1359 гг.). Этот этап характеризуется значительным изменением социальной роли ислама, обусловленным распространением влияния этой религии на общественные институты государства. Третий этап не имеет чётких хронологических рамок и датируется примерно концом XIV-XV вв. Его сущность заключается в окончательном утверждении ислама в Дешт-и-Кыпчак, в результате чего ислам становится этнокультурным явлением, то есть происходит врастание новой религии в самосознание и культуру народов, населявших постордынские государства. Можно, в целом, принять данную периодизацию за основу с небольшими уточнениями. Например, непонятно, почему начало первого этапа становления ислама в Орде связывается с приходом к власти Берке. На мой взгляд, ислам начинает завоёвывать властные позиции уже с самого момента образования Золотой Орды, если принять за таковой 1242/43 год, то есть год возвращения Бату из европейского похода. То есть, периодизация становления ислама в Орде будет выглядеть следующим образом: первый этап – 1242/43 – 1312, второй этап – с 1312 по конец XIV века, третий этап – XIV-XV века. Кроме того, первый этап, выделяемый А.И. Ракушиным, может быть разделён на более мелкие хронологические периоды. Первый период – период индифферентного отношения властей Орды к мировым религиям – время правления хана Бату (1243-1256 гг.), когда ислам завоёвывает значительные позиции в администрации хана[171]. Этот период совпадает с началом строительства городов в Орде по В.Л. Егорову. Второй период – период протекционизма ханской администрации по отношению к исламу – время правления Берке (1257-1266 гг.). По мнению В.Л. Егорова, в этот период происходит расцвет градостроительства в Золотой Орде. Третий период – языческая «реакция» и время подспудного роста влияния мусульманства в Орде в правление Менгу-Тимура, Туда-Менгу, Туле-Буги и Тохты (с 1266 по 1312 гг.). Именно с отсутствием мусульманского «лобби» в ханской администрации, с утратой мусульманами влияния на решения, принимаемые ханом (безвольный и не имевший реальной власти Туда-Менгу не в счёт) и с борьбой их за возвращение этого влияния, можно связать причины замедленного роста городов, который констатируется В.Л. Егоровым в этот период[172].

Хочется отметить, что с приходом к власти Узбека и официальной исламизацией ослабевает, а в конце XIV века полностью меняется основная социальная роль ислама как религии, выступающей в поддержку централизованного управления и жёсткой ханской власти. Теперь уже и сторонники и противники ханов Сарая выступают под знаменем ислама. Ислам для населения Орды становится уже не политическим течением, а религией в полном смысле этого слова[173].

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: