История Элис: протяни руку друзьям

Элис, вдова, чью историю я уже рассказывал в главе 3 (она страдала из-за необходимости продать дом и вме­сте с ним — дорогую ее сердцу коллекцию музыкальных инструментов), вот-вот должна была переехать в дом престарелых. Незадолго до ее переезда я взял короткий отпуск и на несколько дней уехал из города. Зная, что для Элис сейчас очень тяжелое время, я на всякий слу­чай оставил ей номер мобильного телефона. Когда пе­ревозчики мебели начали выносить ее вещи, Элис испы­тала парализующий приступ паники, с которым не смог­ли справиться ни ее друг-медик, ни врач-массажист. Тогда она позвонила мне, и мы проговорили двадцать минут.

— Я не могу спокойно сидеть, — начала она. — Я так взвинчена, что, кажется, скоро взорвусь. Не могу найти облегчения...

—Вглядитесь в самую сердцевину вашей паники. Что вы видите?

—Конец. Всему конец. Вот и все. Конец моему дому, всем моим вещам, моим воспоминаниям, моей связи с прошлым. Конец всему. Конец меня — вот что сидит в самой сердцевине. Хотите знать, чего я боюсь? Это про­ сто. Меня больше нет.

—Элис, мы с вами уже говорили об этом. Напомню вам, что продажа дома и переезд в дом престарелых — это очень серьезная травма, и, разумеется, вы должны испытывать ужасное смятение и жуткий шок. Я на вашем месте чувствовал бы именно это. Да и любой человек. Но давайте вспомним, о чем мы говорили. Что если про­ крутить время на три недели вперед, какой вам покажет­ ся эта ситуация?

—Ирв, — перебила она меня, — это уже не помога­ет. Боль слишком сильна. Меня окружает смерть. Смерть повсюду. Мне хочется кричать.

—Потерпите, Элис, поговорите со мной еще немно­го. Я задам вам один вопрос, который уже задавал: что именно страшит вас в смерти? Давайте сосредоточимся на этом. Все это мы уже проходили, — раздраженно и не­ терпеливо ответила Элис.

—Значит, недостаточно. Вперед, Элис. Пожалуйста, послушайтесь меня. Давайте продолжим работать.

—Ну, это не боль... Я доверяю своему доктору. Он подоспеет, когда мне понадобится морфин или что-ни­будь еще. Это никак не связано с загробной жизнью — я выбросила из головы подобную чушь полвека тому назад.

—Итак, вы боитесь не процесса умирания, и не того, что ждет вас после смерти. Двигаемся дальше. Так чего же вы боитесь в смерти?

—Не то что бы я чувствовала незавершенность... Нет, я прожила свою жизнь в полную силу. Я сделала все, что хотела сделать. Все это мы уже проходили...

—Элис, пожалуйста, продолжайте. Я уже все сказала — меня нет. Я просто не хочу уходить из жизни, вот и все. Хорошо, я скажу вам: я хочу увидеть окончание историй. Хочу знать, что произойдет с моим сыном, решится ли он наконец завести детей?
Мне больно сознавать, что я этого никогда не узнаю.

—Но ведь вы не будете знать, что вас нет. Не будете знать, что не узнаете... Вы говорили, что считаете, как и я, что со смертью полностью прекращается работа соз­нания.

—Да знаю, знаю, вы столько раз это говорили, что я уже могу продолжить наизусть: состояние небытия — это не страшно, потому что мы не будем знать, что не существуем, и т. д. и т. п. То есть я не буду знать, что пропущу что-то важное... Еще я помню, вы говорили о состоянии небытия, что это то же состояние, в котором я была до рождения. Раньше мне это помогало, а теперь перестало. Это ощущение слишком сильное, Ирв, ваши идеи тут не справятся, они даже не доходят до меня...

—Они все-таки могут вам помочь. Просто мы не должны останавливаться, нужно продолжать думать об этом. Мы сможем сделать это вместе. Я здесь, с вами, и помогу вам проникнуть вглубь.

—Это очень цепкий страх. В нем какая-то угроза, я не могу ее найти, не могу назвать...

—Элис, на самом дне наших чувств по поводу смерти всегда лежит чисто биологический страх, на уровне ин­стинкта. Это первобытный страх, и я тоже испытывал его. Словами его не выразить. «Все живые существа стремятся сохранить свою жизнь», — сказал Спиноза около 350 лет назад. Мы просто должны знать об этом, и быть готовы к тому, что первобытная сила нет-нет да и пробудите нас ужас. Это случается с каждым из нас...

Спустя двадцать минут голос Элис стал звучать спо­койнее, и мы закончили разговор. Через несколько часов она прислала короткое сообщение: она восприняла наш разговор как пощечину и что я был холоден и не проявил эмпатии. Тем не менее она добавила, что все-таки почувствовала себя лучше. На другой день она при­слала еще одно сообщение, в котором сообщала, что ее паника полностью улеглась — и вновь без видимых при­чин.

Итак, давайте посмотрим, как помог Элис наш разго­вор. Подействовали ли мысли, о которых я ей напомнил? Скорее всего, нет. Она отмахнулась от аргументов Эпику­ра о том, что с исчезновением сознания теряется воз­можность узнать, что она никогда не услышит, как за­кончились истории близких ей людей; что после смерти она вернется в то состояние, в каком была до рождения. Не подействовали и другие мои слова: ни предложение спроецировать себя на три недели вперед и взглянуть на ситуацию издалека, ни просьба продолжать «раскручи­вать» проблему. Она слишком сильно паниковала. Как пояснила сама Элис, «я знаю, что вы пытаетесь мне по­мочь, но идеям не под силу справиться с моей пробле­мой, они даже не достигают этой тоскливой тяжести у меня в груди».

Итак, идеи не помогли. Но давайте посмотрим на этот разговор сточки зрения отношений. Во-первых,я раз­говаривал с ней, находясь в отпуске, и дал ей понять, что полностью готов быть вовлеченным в ее ситуацию. В са­мом деле я сказал: давайте еще поработаем над этим, вы и я, вместе. Я не уклонялся от обсуждения всех аспектов ее страха. Я продолжал выяснять ее чувства по поводу смерти, признав, что этот страх знаком и мне. Я уверил ее в том, что в этом страхе мы с ней на равных, что страх смерти заложен на генетическом уровне — ив меня, и в нее, и во всех людей.

Во-вторых, кроме моего явного желания «присутст­вовать», в нашем разговоре содержалось еще и скрытое, но мощное послание: «Неважно, как силен ваш страх, я никогда не оттолкну и не покину вас». Я делал то же, что служанка Анна из фильма «Шепоты и крики». Я «обни­мал» ее, я был рядом с ней.

Хотя я чувствовал себя полностью вовлеченным в ее ситуацию, мне удалось сдержать ее страх. Я не позволил ему распространиться¹ на себя. Когда я просил ее про­должать исследовать и анализировать этот страх, голос мой звучал невозмутимо и деловито, что поддержало ее и помогло смягчить страх.

Этот урок прост: превыше всего — контакт с чело­веком. Кем бы вы ни приходились ему — другом, родст­венником или психотерапевтом, действуйте решитель­но. Попытайтесь приблизиться к нему тем способом, ко­торый считаете правильным. Говорите от чистого сердца. Расскажите о собственных страхах. Импровизи­руйте. Обнимите человека, который страдает. Делайте что хотите, лишь бы это принесло ему облегчение.

Однажды, много лет назад, я прощался с умирающей пациенткой, и она попросила меня немного полежать рядом с ней на ее кровати. Я сделал, как она просила, и, думаю, это стало для нее утешением (8). Самое большее, что вы можете сделать для умирающего, — просто по­быть с ним рядом (то же относится и к физически здоро­вому человеку в приступе страха смерти).

САМОРАСКРЫТИЕ

В обучении психотерапевтов центральная роль отво­дится установлению контактов. Более подробно я рас­скажу об этом в главе 7. Я считаю, что в обучении необ­ходимо делать акцент на готовность и желание психоте­рапевта углублять контакт, демонстрируя пациенту свою открытость.

Поскольку многие психотерапевты были обучены в традициях сохранения непроницаемости и нейтралите­та, то друзья, готовые раскрыться перед человеком, мо­гут иметь преимущества над специалистами.

В близких отношениях человек, который готов открыть другому свои мысли и чувства, тем самым облег­чает ему аналогичную задачу. Самораскрытие играет ключевую роль в построении глубоких отношений. Обычно они строятся путем поочередного взаимного са­мораскрытия. Один человек решает шагнуть в неизвест­ность и рассказывает другому очень интимные вещи, идя на известный риск. Затем другой делает шаг на­встречу и что-то раскрывает в ответ. Вместе они углуб­ляют отношения, выстраивая спираль самораскрытия.

Если же человек, который пошел на риск, не получает ответной откровенности, дружбе обычно приходит ко­нец.

Чем лучше вам удается быть истинно собой, делиться самыми сокровенными переживаниями, тем глубже и крепче будет дружба. Когда между людьми есть подоб­ная близость, любые слова, любые способы утешения и любые идеи приобретают гораздо большее значение.

Мы должны периодически напоминать нашим друзь­ям (и самим себе), что и нам приходилось испытывать страх смерти. Вот и я, разговаривая с Элис о неизбежно­сти смерти, подключил к этой теме свои чувства. Такие признания — не большой риск: мы просто делаем яв­ным то, что обычно лишь подразумевается. В конце кон­цов все мы — создания, которых страшит мысль «меня больше нет». Все мы сталкиваемся с ощущением собственной ничтожности и незначительности перед лицом бесконечной вселенной (иногда это ощущение обозна­чается словом «tremendum», т. е. «то, что, вызывает тре­пет»). Все мы — лишь песчинки в безграничном про­странстве космоса. В XVII веке Паскаль определил это так: «Это вечное молчание безграничных пространств ужасает меня» (8).

Потребность в близости с другими людьми перед ли­цом смерти ярче и мучительнее всего отражена в пьесе Анны Девер Смит (10). Одно из действующих лиц этой постановки — замечательная женщина, которая забо­тится об африканских детишках, больных СПИДом. Од­нако как мало она могла для них сделать! Дети умирали каждый день. Когда ее спросили, как она пытается об­легчить их страх, она ответила одной фразой: «Я нико­гда не оставляю их одних в темноте и говорю им: вы все­гда будете со мной, в моем сердце».

Даже люди, у которых стоит «блокировка» близких отношений и которые всегда уклоняются от глубокой дружбы, могут быть «разбужены» страхом смерти и на­чать стремиться к установлению близости, приклады­вать усилия, чтобы ее достичь. Многие люди, работаю­щие с умирающими пациентами, отмечают, что даже те, кто раньше держался очень отстраненно, внезапно ста­новятся поразительно доступными для контакта.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: