МИНИСТЕРСТВО ОБРАЗОВАНИЯ И НАУКИ РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ 3 страница

Принято УМУ__________________________________ Дата:_____________________

КРАТКОЕ СОДЕРЖАНИЕ КУРСА

Тема лекции 1: Предмет, задачи, методология дисциплины «Риторика права»

План

Предмет и задачи курса, место дисциплины «Риторика права» в системе юридического образования. Экспансизм современной лингвистики. Поиск нового знания на стыке наук. Основы семиотики. Основные функции языка.

Краткое содержание

В настоящее время сложились предпосылки к формированию новой отрасли лингвистических знаний, возникающей на стыке языка и права. Называется она термином «юрислингвистика» – по аналогии, с одной стороны, с терминами: психолингвистика, этнолингвистика, онтолингвистика и подобными - а с другой стороны с терминами: юриспруденция, юрисдикция, юрисконсульт и подобными. Разумеется, юридические аспекты языка и лингвистические аспекты права так или иначе рассматривались в лингвистике (например, проблема государственного языка) и лингвистические аспекты права (например, лингвистические вопросы толкования текстов закона, законотворческой техники).

Вопросы, возникающие на стыке языка и права, весьма разнообразны и сложны, многие из них требуют предварительных теоретико-лингвистических и теоретико-юридических разработок, а их реализация в юридической практике – создания прецедентной базы. В значительной мере системную разработку проблем на стыке языка и права стимулирует само общество, в котором активизировались явления, ранее мало востребованные в качестве предмета юридического разбирательства. Таковы дела о защите чести, достоинства и деловой репутации в связи с клеветой и оскорблением, конфликты с авторскими правами, рекламой, предвыборными технологиями и др. Практика выявила лингвистическую и юридическую неразработанность подходов к такого рода делам, отсутствие единых «правил игры» для всех их участников, включая самих лингвистов-экспертов, действующих во многом по своим собственным представлениям о правильности. Происходит постепенное осознание того, что в данной сфере нельзя рассчитывать на стихийное формирование единых «правил игры» по ходу накопления судебных решений и их использования в качестве аналогов (прецедентов) для экспертных действий. Стихийность в таких вопросах вряд ли конструктивна. Необходимы интеллектуальные и организационные волевые усилия ученых в разных областях науки, должных разработать таковые правила, и участников практических дел, в том числе лингвистов-экспертов, готовых или обязанных этим правилам следовать. Осознание такой необходимости становится действенным фактором очерченной языко-правовой ситуации в России. Думается, что именно эта необходимость приводят к учреждению в Москве Гильдии лингвистов-экспертов по документационным и информационным спорам. Одним из существенных результатов ее деятельности явился выпуск книги «Цена слова», в которой впервые публикуются материалы экспертиз по сложным социально-языковым конфликтам, приведших их участников к судебным разбирательствам. Другим закономерным следствием очерченных процессов является открытие Лаборатории юрислингвистики и развития речи на филологическом факультет Алтайского государственного университета. Она ставит своей главной задачей аккумуляцию практического опыта лингвистической экспертизы различных явлений на стыке языка и права, выработку научно обоснованных принципов их юридико-лингвистического анализа, учитывающего специфику обеих сторон таковых явлений – как языковой, так и правовой.

Прикладные аспекты языкознания обычно рассматриваются как периферическая сфера научных исследований. Между тем, лингвистика уже с самого своего возникновения была именно прикладной наукой, ее изначальное предназначение - толкование сакральных текстов (в частности, индийских Вед), а затем - обучение языку, риторике и пр. Теоретический подход к языку появился много позже. Сейчас наблюдается обратное движение – от теоретического языкознания к прикладному. Сегодня наука отвечает на запросы общества увеличением числа прикладных задач, требующих специальных исследований. В лингвистике это широкая лексикографическая практика, исследования по машинному переводу, автоматической обработке информации, моделированию искусственного интеллекта, нейролингвистические исследования, лингводидактика в ее многочисленных формах (например, русский язык как иностранный) и пр. Каждое из прикладных отношений формирует особый взгляд на сам язык как онтологическую сущность, позволяя видеть в нем то, что не видно изнутри, как глазу не видно себя без помощи зеркала.

Положение лингвистики в современном научном мире в этой связи обусловлено двумя взаимонаправленными тенденциями: во-первых, лингвистика характеризуется расширением своих пределов, ее нельзя считать дисциплиной с четко установленными границами; во-вторых, произошел общенаучный поворот в сторону языка - это значит, что лингвистика, по словам Александрова А.С., «стала для современных гуманитариев (и не только для них) и тем же, чем была, например, биология для интеллектуалов в 19 веке. Лингвистика - наука наук. Через язык, в языке пытаются найти ответы на свои вопросы философы, социологи, историки, психологи». Добавим к этому, что право также ищет ответы на многие свои вопросы в языке. И в этом поиске формируются особый общий подход к языку, его конфликтогенным свойствам, реализуемый в частных исследованиях (экспертизах как одном из инструментов судебных решений) конкретных конфликтных ситуаций, связанных с языком.

Право по происхождению связано с языком, оно объективируется в языке и через язык познается. Однако в настоящее время возникает и новый, нетрадиционный, неожиданный как для юриспруденции, так и для лингвистики аспект их связи - речь идет о проблемных вопросах, находящихся в пограничной сфере права и языка, прежде всего - о лингвистической экспертизе текстов, вовлеченных в юридическую практику. Работа лингвистов в пограничной с юриспруденцией зоне в теоретическом плане подтолкнула развитие новой области междисциплинарных исследований - юрислингвистики, или правовой (юридической) лингвистики. Она в своей практической сфере стимулирует становление лингвистической экспертизы естественных текстов, вовлеченных в юридическую практику, а также самих юридических текстов (законопроектов).

Научные исследования, проводимые в данной области, отвечают последним тенденциям языкознания. Разработка лингвистической экспертизы текстов, вовлеченных в юридическую практику, происходит на стыке лингвистики и юриспруденции, что отражает картину развития междисциплинарных связей, присущих современной науке. Уже сейчас становится понятно, что прикладные исследования лингвистов не приведут только к констатации уже известного и твердо установленного. Становление новой перспективной и многообещающей области прикладных исследований существенно расширяет традиционные горизонты лингвистики и сулит достижение интересных результатов лингвистической деятельности по объяснению как уже сформулированных проблем, так и ждущих своих формулировок. Какие же это проблемы?

Либерализация общественной жизни и провозглашение свободы слова породили массу конфликтов, связанных с использованием продуктов речевой деятельности. Это прежде всего конфликты, порожденные вербальными оскорблениями, клеветой, распространением сведений, порочащих честь, достоинство и деловую репутацию. Речевые конфликты стали постепенно входить и в сферу юридической регламентации, и в сферу лингвистических исследований. В науке о языке стали сначала робко и спорадически, а теперь все более настойчиво и регулярно появляться новые понятия, связанные с непривычными для классической лингвистики аспектами использования языка. Это такие понятия, как инвективное функционирование языка и его проявления - обида, оскорбление, языковой конфликт, а также понятия языкового манипулирования и суггестии, речевой агрессии и лингвистическая экологии и пр.. Некоторые из этих явлений (например, языковые конфликты, приведшие к оскорблению, распространению порочащих сведений и пр.) уже регулируется правом, другие (такие, как языковое манипулирование, суггестивное использование языка в рекламных и избирательных кампаниях и пр.) остаются пока вне сферы правового регулирования, по-видимому, не последнюю роль в этом играет то обстоятельство, что лингвисты не могут предложить надежных способов экспликации названных феноменов.

Язык потенциально конфликтен, но большинство «лингвистических» конфликтов язык «решает» внутренними средствами, прежде всего своей естественной «нормативной базой», которая регулирует речевое поведение носителей языка, обеспечивая взаимопонимание между ними. В первую очередь это конфликты, возникающие при социальном функционировании языка, например, те из них, которые связаны с разной интерпретацией речевых произведений их автором и адресатом. Некоторая их часть выходит за рамки внутренних регулятивных возможностей языка и их разрешение требует правового регулировании.. Традиционно языковые конфликты решаются либо за счет собственно языковых ресурсов, либо путем различного рода этических регуляторов. Новый путь разрешения языковых конфликтов – это путь их юридизации. Соотнесение естественно-языкового регулирования языко-речевых конфликтов с юридическим существенным образом расширяет границы такой лингвистической сферы, как ортология, углубляет представление о языко-речевых нормах, выявляя в них принципиально новые грани. Например, сама проблема перевода языковых признаков слова (в прикладном аспекте – словарных помет) типа «бранное», «пренебрежительное» в юридические типа «оскорбительное», «порочащее» предъявляет принципиальные требования к квалификации лингвистической сущности первых.

Поскольку правонарушение совершено с помощью языковых средств, то основным предметом юридического анализа становится лингвистический предмет - конфликтогенный дискурс (текст). В связи с этим странным кажется то обстоятельство, что лингвистика до последнего времени никак не реагировала на возможность совершения правонарушений с помощью языка.

Лингвистические экспертные исследования ведутся в русле антропологической парадигмы, в которой «язык мыслится не как некоторая безликая имманентная система, но как система, составляющая конститутивное свойство человека, формирующаяся в своих фундаментальных чертах под влиянием его общего биологического и нейрофизиологического устройства и тесно связанная с мышлением и духовно-практической деятельностью человека». Центр внимания лингвистов перенесен с изучения языковой системы на речевую деятельность и ее продукт - текст (дискурс).

В центре внимания лингвистической экспертизы оказывается центральные категории прагматики - категория субъекта (которая, кстати говоря, в идентификационной (фоноскопической) лингвистической экспертизе трансформируется в категорию языковой личности, стоящей за любым текстом), события, оценки. В связи с субъектом перед лингвистикой встают вопросы об интенции говорящего/ пишущего (в терминах юриспруденции – об умысле) и способах ее экспликации, перед юриспруденцией эти вопросы оборачиваются проблемами квалификации правонарушений по гражданскому или уголовному кодексу РФ (клевета, оскорбление или распространение не соответствующих действительности сведений, порочащих честь, достоинство и деловую репутацию). Лингвистические категории события и оценки трансформируются в принципиально важные для юриспруденции категории факта и мнения, от различения которых зависит квалификация тех или иных высказываний как соответствующих / не соответствующих действительности.

Необходимость объективного экспертного анализа конфликтогенных текстов обусловливает постановку вопроса о их исследования. Традиционно используемые в лингвистике методы исследования текста применительно к конфликтогенному тексту, на наш взгляд, не всегда приводят к достоверным результатам. Принятая логика суда и экспертизы исходит из презумпций классической (структурной, системной) лингвистики, а именно результат воздействия конфликтогенного текста оценивается не по самому воздействию, а по его возможности. Презумпции лингвиста-эксперта направляют его на поиски ответа на вопрос: может ли то или иное языковое средство оскорблять, порочить честь, достоинство и деловую репутацию, и это соответствует юридическим презумпциям. По существу, в таком случае экспертизе подвергается (речевое) средство, но не (речевое) действие, каковым является речевой акт, который в современной лингвистике рассматривается как полноценная деятельность со всеми ее компонентами – мотивом (намерением, интенцией), целью, способами и средствами осуществления, результатом. Однако употребление тех или иных слов (средств) не всегда достигает результата, иначе говоря, наличие в тексте негативных высказываний в отношении какого-либо лица не всегда приводит к унижению чести, достоинства и деловой репутации. Ср.: «Стоит различать два американские понятия, offensiveness и offendedness. Offensiveness можно перевести как «оскорбительность» в смысле содержания в слове отрицательного или вызывающего отвращение значения. Чем оскорбительнее слово, тем сильнее оно табуируется, запрещается к употреблению. Таким образом, «оскорбительность» есть свойство самого слова, изначально присущий ему оскорбительный смысл. Русский мат в компании воспитанных людей оскорбителен сам по себе, кто бы его ни произносил или слушал. Offendedness же есть реакция слушающего на оскорбление в его адрес, ощущение обиды или оскорбленности. Как видим, разница тут значительная, потому что объективная оскорбительность слова еще не обязательно вызывает субъективную оскорбленность…». Речевое действие подпадает под юрисдикцию закона о защите чести, достоинства и деловой репутации лишь потому, что оказывает воздействие. Автор конфликтогенного текста практически всегда, стараясь уйти от ответственности, предлагает, опираясь опять-таки на средство (текст, слово), выгодную ему интерпретацию текста, ссылаясь на то, что его не так поняли, что он не то имел в виду и пр. Ситуация становится практически неразрешимой, когда текст построен на импликации, невербализованных намеках, сравнениях, коннотативных значениях и пр., т.е. на тех способах передачи смысла, которые не подлежат непосредственному формальному определению. Адресат конфликтогенного текста, как правило, имеет возможность «выбора»: интерпретировать высказывания как порочащие его честь, достоинство и деловую репутацию, либо как вполне приемлемые с этой точки зрения. Для объективного исследования конфликтогенного текста необходимо применение определенного алгоритма экспертных действий, включающего в сложных случаях проведение эксперимента, нацеленного на исследование речевого действия как перлокутивного акта.

Честь определяется в праве как сопровождающееся положительной оценкой отражение качеств лица (физического или юридического) в общественном сознании (курсив наш - Н.Г., О.М.). Исходя из этого определения, исследователи приходят к выводу о том, что «унижение чести предполагает, что истец ощущает (или считает потенциально возможным изменение) общественного мнения о себе. Это сознательная дискредитация человека в общественном мнении». Однако судебная практика такова, что оценивает изменения в общественном сознании сам истец. Экспертиза, как мы уже отмечали, оценивает средство воздействия на общественное сознание, а результат воздействия оказывается вне всяких оценок. Ср.: «Как указывает Комментарий к УК РФ, «наличие унижения и его степень, глубину оценивает в первую очередь сам потерпевший»: объективных, тем более операциональных критериев для доказательства того, что «унижение чести» имело место, в законе и текстах права вообще нет». Разработка экспериментальной методики оценки результатов воздействия конфликтогенных текстов позволит исследовать наличие изменений в «отражении качеств лица в общественном сознании». Итак, мы можем констатировать тот факт, что на сегодняшний день отсутствует единая методика анализа конфликтогенного текста, позволяющая делать достоверные выводы о том, что текст порочит честь, достоинство и деловую репутацию определенного лица либо, наоборот, не делает этого.

Лингвистическая экспертиза текста высветила пробелы в теоретическом знании о языке. Так, инвективная функция языка, очевидная и бесспорная, не упоминается в академической лингвистике, в лексикографической практике отсутствует само понятие инвективности, не разработана система стилистических помет, отражающих инвективное функционирование слова. Суды воспринимают словари как наиболее легитимные источники, однако нам удалось лишь в одном словаре обнаружить тематическую группу слов «Брань, хула». На сегодняшний день эксперт не имеет другой возможности для обоснования своего мнения, кроме как обоснования с опорой на лингвистические источники, прежде всего – на пометы толкового словаря. Но филологический словарь не призван выполнять юридическую функцию, не «имеет законного права» быть основанием следственных и судебных решений. Автор словаря в данном отношении слишком волен, пометы в словаре слишком прихотливы и приблизительны, чтобы отвечать требованиям объективности, однозначности, системности, пригодности для принятия правовых решений.

Важнейшая функция языка – коммуникативная. Коммуникация – значит общение, обмен информацией. Вспомним два приводившихся выше определения языка: как системы знаков и как средства общения. Нет смысла противопоставлять их друг другу: это, можно сказать, две стороны одной медали. Язык и осуществляет свою коммуникативную функцию благодаря тому, что является системой знаков: по-другому просто нельзя общаться. А знаки, в свою очередь, и предназначены для того, чтобы передавать информацию от человека к человеку. Любой ли текст (напомним: это реализация языковой системы в виде последовательности знаков) несет в себе информацию?

Информация передается в пространстве и во времени. В пространстве – это значит от меня к вам, от человека к человеку, от одного народа к другому... Во времени – значит от вчерашнего дня к сегодняшнему, от сегодняшнего – к завтрашнему... И «день» здесь надо понимать не буквально, а фигурально, обобщенно: информация сохраняется и передается из века в век, из тысячелетия в тысячелетие. (Изобретение письма, книгопечатания, а теперь и компьютера совершило в этом деле революцию.) Благодаря языку осуществляется преемственность человеческой культуры, происходит накопление и усвоение опыта, выработанного предшествующими поколениями. Но об этом еще пойдет речь ниже. А пока заметим: человек может общаться во времени и... с самим собой. В самом деле: зачем вам записная книжка с именами, адресами, днями рождения? Это вы «вчерашний» направили себе «сегодняшнему» послание в завтра. А конспекты, дневники? Не надеясь на свою память, человек отдает информацию «на сохранение» языку, а точнее сказать, его представителю – тексту. Он общается с самим собой во времени. Подчеркну: для того чтобы сохранить себя как личность, человек обязательно должен общаться – это форма его самоутверждения. И в крайнем случае при отсутствии собеседников он должен общаться хотя бы с самим собой. (Данная ситуация знакома людям, на долгое время оказавшимся оторванными от общества: заключенным, путешественникам, отшельникам.) Робинзон в известном романе Д.Дефо, пока он не встречает Пятницу, начинает разговаривать с попугаем – это лучше, чем сойти с ума от одиночества...Именно так характеризует использование языка крупнейший американский лингвист Леонард Блумфилд. Язык, говорил он, позволяет одному человеку совершить действие (поступок, реакцию) там, где другой человек испытывает в этом действии потребность (стимул).

Но человек говорящий – это человек думающий. И вторая функция языка, теснейшим образом связанная с коммуникативной, есть функция мыслительная (по-другому – когнитивная, от лат. cognitio – ‘познание’). Нередко даже спрашивают: а что важнее, что первичнее – общение или мышление? Наверное, так ставить вопрос нельзя: эти две функции языка обусловливают друг друга. Говорить – значит выражать свои мысли. Но, с другой стороны, сами эти мысли формируются у нас в голове с помощью языка. А если вспомнить о том, что в среде животных язык «уже» используется для коммуникации, а мышления как такового здесь «еще» нет, то можно прийти к выводу о первичности коммуникативной функции. Но лучше сказать так: коммуникативная функция воспитывает, «взращивает» мыслительную. Как это следует понимать?

Иное дело, что слова и другие единицы языка выступают в ходе мыслительной деятельности в каком-то «не своем» виде, их трудно ухватить, выделить (еще бы: мы ведь думаем значительно быстрее, чем говорим!), и наша «внутренняя речь» (это термин, введенный в науку замечательным отечественным психологом Л.С. Выготским) фрагментарна и ассоциативна. Это значит, что слова здесь представлены какими-то своими «кусочками» и соединяются они между собой не так, как в обычной «внешней» речи, а плюс к тому в языковую ткань мысли вкрапливаются еще образы – зрительные, слуховые, осязательные и т.п. Получается, что структура «внутренней» речи намного сложнее, чем структура речи «внешней», доступной наблюдению. Да, это так. И все же то, что в ее основе лежат категории и единицы конкретного языка, не подлежит сомнению. Третья функция языка – познавательная (другое ее название – аккумулятивная, то есть накопительная). Большая часть того, что знает взрослый человек о мире, пришло к нему с языком, через посредство языка. Он, возможно, никогда не был в Африке, но знает, что там есть пустыни и саванны, жирафы и носороги, река Нил и озеро Чад... Он никогда не был на металлургическом комбинате, но имеет понятие о том, как выплавляется железо, а возможно, и о том, как из железа получается сталь. Человек может мысленно путешествовать во времени, обращаться к тайнам звезд или микромира – и всем этим он обязан языку. Его собственный опыт, добытый при помощи органов чувств, составляет ничтожную часть его знаний.Основной мыслительный «инструмент», с помощью которого человек познает мир, есть понятие. Понятие образуется в ходе практической деятельности человека благодаря способности его разума к абстрагированию, обобщению. (Стоит подчеркнуть: низшие формы отражения действительности в сознании – такие, как ощущение, восприятие, представление, есть и у животных. Собака, например, имеет представление о своем хозяине, о его голосе, запахе, привычках и т.д., но обобщенного понятия «хозяин», равно как и «запах», «привычка» и т.п., у собаки нет.) Понятие отрывается от наглядно-чувственного образа предмета. Это единица логического мышления, привилегия хомо сапиенса.

Как образуется понятие? Человек наблюдает множество явлений объективной действительности, сравнивает их, выделяет в них различные признаки. Признаки неважные, случайные он «отсекает», отвлекается от них, а признаки существенные складывает, суммирует – и получается понятие. К примеру, сравнивая различные деревья – высокие и низкие, молодые и старые, с прямым стволом и с искривленным, лиственные и хвойные, сбрасывающие листву и вечнозеленые и т.д., он выделяет в качестве постоянных и существенных следующие признаки: а) это растения (родовой признак), б) многолетние,
в) с твердым стеблем (стволом) и г) с ветвями, образующими крону. Так формируется в сознании человека понятие «дерево», под которое подводится все многообразие наблюдаемых конкретных деревьев; оно-то и закрепляется в соответствующем слове: дерево. Слово есть типичная, нормальная форма существования понятия. (У животных нет слов – и понятиям, даже если бы для их возникновения были основания, не на что

Еще одна чрезвычайно важная функция языка – номинативная, или назывная. Фактически мы уже касались ее, размышляя в предыдущем параграфе о функции познавательной. Дело в том, что называние составляет неотъемлемую часть познания. Человек, обобщая массу конкретных явлений, отвлекаясь от их случайных признаков и выделяя существенные, испытывает потребность закрепить полученное знание в слове. Так появляется название. Если бы не оно, понятие так и осталось бы бесплотной, умозрительной абстракцией. А при помощи слова человек может как бы «застолбить» обследованную часть окружающей действительности, сказать себе: «Это я уже знаю», повесить табличку-название и отправиться дальше.

Регулятивная функция объединяет те случаи использования языка, когда говорящий ставит своей целью непосредственно воздействовать на адресата: побудить его к какому-то действию или запретить ему что-либо делать, заставить ответить на вопрос и т.д. Ср. такие высказывания, как: Который час? Хочешь молока? Позвоните мне, пожалуйста, завтра. Все на митинг! Чтоб я этого больше не слышал! Ты возьмешь с собой мою сумку. Не надо лишних слов. Как видно уже из приведенных примеров, в распоряжении регулятивной функции находятся многообразные лексические средства и морфологические формы (особую роль тут играет категория наклонения), а также интонация, порядок слов, синтаксические конструкции и т.п.

Замечу, что различного рода побуждения – такие, как просьба, приказ, предостережение, запрет, совет, убеждение и т.п., – не всегда оформляются как таковые, выражаясь при помощи «собственных» языковых средств. Иногда они выступают в чужом обличье, с использованием языковых единиц, обслуживающих обычно иные цели. Так, обращенную к сыну просьбу не приходить домой поздно мать может выразить непосредственно, с использованием формы повелительного наклонения («Не приходи сегодня поздно, пожалуйста!»), а может замаскировать ее под вопрос («Во сколько ты собираешься вернуться?»), а также под упрек, предупреждение, констатацию факта и т.д.; сравним такие высказывания, как: «Вчера ты опять поздно пришел...» (с особой интонацией), «Смотри – теперь рано темнеет», «Метро работает до часу, не забудь», «Я буду очень волноваться» и т.п.

В конечном счете регулятивная функция направлена на создание, поддержание и регулирование отношений в человеческих микроколлективах, то есть в той реальной среде, в которой обитает носитель языка. Нацеленность на адресата роднит ее с коммуникативной функцией

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: