Глава 3 Джинни Уизли (Поттер).

Джинни Уизли (Поттер).

Гермиона, после всего случившегося, не спала почти всю ночь. Она просидела до часу ночи у постели сына, плакала, молчала, целовала в лоб… Что она может сделать? Как защитить беззащитное существо, навечно зависимое от неё?
Шесть лет она считала себя виноватой в том, что Матиас родился слепым… Виноватой во всём… Она не смогла родить его здоровым… Она не смогла.
Воскресенье, день, когда она должна обедать с друзьями. Матиас сидит рядом, пьёт молоко:
– Матиас, как ты смотришь на то, что бы сегодня не идти к дяде Гарри? – говорит Гермиона мальчику, – проведём день вместе, только я и ты?
– Давай… а тётя Джинни не обидится? – Мальчик всегда заботился об окружающих, никому не хотел причинять неудобств…
– Нет, не обидится, она поймёт… – Гермиона помогает сыну одеть курточку. – Мы пойдём в магазин, купим что-то вкусное…
– Приготовь пасту… мама…
– Хорошо, дорогой…

«Мне стыдно смотреть ей в глаза. Стыдно… А ведь раньше мы были лучшими подругами, до этого дня. Сегодня воскресенье, а мы, я, Гарри, Рон, Лаванда и Гермиона, ужинаем вместе… Эти шесть лет у нас обычай такой. А я теперь не знаю, придет ли она?
Вот и пришла сама, через каминную сеть. Стою и смотрю на неё. Гермиона Грейнжер, глава отдела Тайн, хладнокровная Железная Гермиона, она одета в серый домашний костюм, а отросшие волосы перевязаны чёрной лентой на затылке…
Мальчика нет, наверное, в комнате…
Она всегда берёт его… брала наверное… с собой на обеды, всегда брала, никогда от нас не скрывала его, просто – де-факто. Он есть, Гермиона его очень любит. И только я могу, наверное, представать себе, что чувствует Гермиона. Мне хватило одного сна, приснилось, что Гарри погиб, что бы я расплакалась во сне. А как сердце давило. Целый лень проходила с таким же лицом, как и Герми после того, как…
Я, наверное, была первой, кто узнал, а может быть – и последней. Нет, Гермиона не откровенничала, она вообще не очень любит откровенничать. Вообще, мало чувства проявляла и проявляет теперь. Она не умеет выразить эмоции, она не умеет любить пылко и дружить тоже…
Я просто жила с ней в одной комнате, в моей, то есть. Выучила я её хорошо. Она осталась одна на этом свете. А ведь всегда воспринимала магический мир как агрессивную для себя среду, чужая нам…
Я не знаю, что их связало, может быть – отчаянье? Ведь такое состояние меняет людей до корено, но знаю… Оба – не эмоциональные были, холодные как рыбёшки, расчётливые… Как я догадалась?
Она часто уходила ночью из комнаты.
– Герми, куда ты? – как-то спросила я.
– Мне не спиться Джин, – в темноте я не видела её лица. – Вот видишь, я разбудила тебя… – ведь она уходила так с начала изредка, а потом – каждую ночь, не возвращаясь, утром я находила её сидящей где-то.
Драко Малфой не разговаривал почти ни с кем, не реагировал на колкости и издевательства Рона. Он преуспел в этом, мне аж стыдно стало, что это – мой брат… Видит Бог, я ничего ему не сказал. Даже пыталась поговорить, а он – молчит.
Несколько, уважительным тоном, фраз и всё.
На собраниях – молчаливое согласие со всем, как бы ни было ему тяжело в бою. Он ни чем не проявлял их связь, Гермиона – тем более. Они под стать были, парафиновые свечечки. Таяли на глазах… Драко вот сгорел до конца… Герми ещё тлеет
Как-то я зашла в комнату, а Гермиона сидит перед моим маленьким, таким, зеркалом на столе. А рядом, на полу лежат отрезанные волосы, связанные узлом на конце… Она при мне отрезала второй хвост… Собрала волосы и уничтожила их…
Я, именно я, видела их рядом, единожды, чувствовала себя преступницей. Никогда не было пылких объятий, только взгляды, но если знать их значение, станет понятно, как они друг друга любили… Глаза в глаза. Огонь в огонь…
И теперь я стою и смотрю на неё, мой сын, МОЙ сын бьёт маленького, беззащитного, слепого, практически брата…
– Здравствуй Джинни, – наконец говорит мне Гермиона. – Ты что-то хотела?
– Гермиона.. я… ты придёшь сегодня? – стою и смотрю…
– Нет, – она смотрит на меня, – знаешь, я решила провести этот день с сыном… – как будто бы в подтверждение слов, в гостиную вышел мальчуган. Он по дому, как зрячий бегает, всё знает. Стоит в дверях, которые ведут на кухню:
– Мама, а тётя Джинни будет с нами обедать? – звонкий у него голосок, у Драко был такой, когда был ещё маленький, в Школе. Потом – глухой стал, тихий. У Гермионы тоже голос стал, таким тихим и холодным…
Гермиона молчит,… долго молчит,… не хочет меня обидеть…
– Матиас, а ты хочешь?
– Тётя не виновата, – взрослый он, давно уже взрослый, – не обижай её, она будет плакать…
– Джинни, ты прости, но… это же было не в первый раз, – Матиас ушёл на кухню, Гермиона села на диван…
- Видит Бог, мой сын… он глупец… ещё… я всегда говорила ему, что слабых нельзя обижать…
– Слабых??? – воскликнула Гермиона – он слабый?
– Ну… он же… – Видит Бог, я не хотела обидеть её…
– Слепой? Не жизнеспособный? – Гермиона встала…
– О нет… милая, прости, я не про это думала… просто... Боже, как Гарри кричал! На воспитывала я… Гермиона, что мне сделать, что бы ты простила меня?
Она сидит на диване и смотрит на пол, мрачная такая.
– Ты не виновата, Джин…
Как-то зашла я в гостиную в Норе, а она сидит на диване, и уже нож занесла, вены резать… ещё тогда не знала, что она беременная, как и я, собственно… только вот я радовалась, а она рыдала, рыдала и перебралась жить на чердак, там – вполне приличная комната была. Драко прибрался очень хорошо.
Я приходила к ней, сидела рядом, на настиле, служившем кроватью. Там был какой-то ящик, и на нём стояла лампа керосиновая, часы наручные, коробка сигарет и спички под стаканом, что бы не размокли. На балке старое, крапасчатое зеркало. Гвоздь изображает из себя вешалку, для робы и мантии.
Понятно, там жил Драко, так жил Драко. Сигареты его…
Стыдно то как… а Рон… он даже сына не ругал Я это знаю, даже не разговаривал с ним. Рон… он, глупец, любит, а может быть - уже и просто «Любил», Гермиону. Только вот она выбрала Драко… интересно, Рон догадывался?
Ну,… когда Матиас родился, светловолосенький сероглазенький, все поняли, кто отец,… но никто не думал, что они любили друг друга. А я вот знала, что любили… Матиас… слепой мальчик, белоголовый ангелочек, он ведь никому зла не причинил… дети не в ответе за грехи родителей… Когда же люди будут не только так говорить, но и делать?
– Да уж… ты то в чём виновата, – Гермиона встала. – Вот Матиас сказал мне, что заслужил такое отношение, – сколько сарказма. – Он – «хорёк недорощенный»…
Я стояла как вкопанная, Рон, именно он так называл Драко Малфоя, даже когда тот стал уже одним из Орденцов, командовал отрядом. Вот кто детей научил…
– Мама? – Матиас стоял в дверях.
– Прости… – Я смотрела на Гермиону.
– Матиас простил, я не виню, – она пригласила меня на кухню. Матиас, это он накрывал на стол тарелки. Слепой мальчик умел то, чего мои детки не умеют, зрячие…
На стене – рамка, в ней – открытка, розовая вся такая, золотистая. На ней – розовый кустик и голубки на нем, двое голубков… Такие шлют, как пригласительные на свадьбы. Но между приглашениями, что у меня есть, таких не было… Кухня – современная, магловская, наполненная далеко не дешевой кухонной техникой, между которой проворно перебирался Матиас.
На столе стояли голубые тарелки на синих салфетках, пара бокалов и стакан, видимо для Матиаса. Мальчик разогревал в микроволновке молоко… Мои дети такого не умеют, да я сама такого не умею…
Я по сей день помню, как Драко уходил на последнее в своей жизни задание. Через камин в нашей гостиной, один, сам один. И только она, стоя так, что бы никто на свете не увидел, пришла его проводить. Мне кажется, что она чувствовала, что Драко не вернётся. У неё было печальное лицо, все списывали на тяготы войны, а она горевала за любимым.
Потом она ещё раз хотела умереть. Она порезала себе руки… а лекарка сказала ей:
– Что же это вы делаете, женщина? – она была такая старая, что даже не узнала Гермиону. – У вас же ребёнок будет, а вы не только себя убиваете, но и его лишаете жизни…
Матиас сел за стол и сказал:
– Мама, а мы всё же будем кушать? – непосредственность мальчика меня убивала на месте. – Тётя Джинни?
– Да, мой хороший… – Гермиона подошла к кухонному столу и взяла блюдо, наплоенное вкусно пахнущей пастой. – Паста…
Я тоже села за стол. Гермиона раскладывала спагетти по тарелкам, а я смотрела на неё, теперь у меня больше нет подруги, она, конечно, будет общаться со мной, с Гарри, может быть, не захочет говорить с Роном. Но дружить, близко, не будет. А она и не дружила… Мы не спрашивали её про сына, а она и не говорила. Не доверяла нам, и не будет доверять. Теперь ещё и нелепый поступок детей. Скажи, что это просто дети – просто не могу – ведь звучит всё так лживо…
Звонок, дверной зуммер, Гермиона вздрогнула:
– Никто не должен был приходить, – говорит мне она, а может быть – Матиасу?
Она встаёт и идёт в гостиную, открывать двери. А я сижу и смотрю на Матиаса:
– Матиас, скажи мне, что там случилось?
– Ничего, тётя, всё в полном порядке… – Мальчик был полностью слеп, родился таким. Врачи только рукам разводили, глаза есть, а зрения – нет… Такие обычно даром особым обладают, но если он и есть у Матиаса, то я по него не знаю.
– Мой сын обидел тебя?
– Ударил… но… боль проходит, ме-м. Сегодня болит, а завтра – уже нет. Я не знаю, что я им сделал, я старался никому не мешать. Видимо им мешает моё существование. – Матиас улыбнулся мне, фамильной улыбочкой, немного кривоватой, одной стороной губы… Так улыбаются люди, которые в себе не уверены…
Матиас посмотрел на меня очень серьёзным взглядом, встал и пошёл в гостиную, узнать, кто там пришёл…
Я осталась сидеть за столом одна, и слёзы потекли по щекам, потому, что я сама воспитала сына жестоким и наглым, а ведь всегда страдала от насмешек со стороны других, более богатых например, вспомним того же Драко Малфоя… Теперь мой сын бьёт его сына…»
Гермиона подошла к двери и открыла, не смотря на то, что никто не должен был приходить, она решила узнать, кто там. Если комивуаяжор, то это – просто досадная помеха…
Она открыла двери настежь

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: