Новость, пришедшая по полевому телефону, на командный пункт линкольновцев была печальной, как и большинство новостей во время битвы на Хараме.

добровольцы рассказали Райану, что винтовки были сделаны в Соединенных штатах в 1914 для российской императорской армии. Были там также ремингтоновские реплики сделанные в Советском Союзе. У них на прикладе были изображены серп и молот, а ствол был на семь сантиметров короче, чем у американской модели.

В дополнение к винтовке, каждый получил пояс для ношения патронов с тремя кожаными подсумками для патронов, трехгранный, типа стилета штык и французский шлем, типа того, который носили французские паулю в Великую войну. В шлеме не было никакой подкладки и чувствовалось, что металл тонкий как бумага. Последнее, что было роздано — это по 150 патронов на человека.

После того, как они были снаряжены, Андре Марти, политический комиссар всех интернациональных бригад, произнес зажигательную речь. Затем, узнав, что в рядах есть с полдюжины франко-канадцев — включая одного с непохожим именем Джо Кемпбелл — он подошел к каждому и предложил ему французские объятия.

Чувствуя себя неуклюжим под весом всего его нового оснащения, Райан присоединился к своему взводу, и они начали марш с арены для боя быков по темным улицам. Вскоре они подошли к целому флоту грузовиков, ожидавших с включенными моторами и выключенными фарами. Провожатые с фонариками помогли каждому взводу погрузиться.

Никто в машине Райана не имел ни малейшего понятия, куда они едут. Грузовики были покрыты тентами, поэтому они могли мало что видеть. Райан прикинул, что размеры кузова три на два метра, на которых двадцать пять человек со всем своим снаряжением должны разместиться. Поворочавшись некоторое время, они смогли достигнуть некоторой степени комфорта, часто переложив друг на друга руки и ноги.

Часами грузовики, двигаясь без огней, шли длинной извивающейся колонной в ночи. Наконец, ранним утром, они втянулись в деревню Чинчон и узнали, что они примерно в десяти километрах от линии фронта. Проехав через нее, грузовики остановились в широкой долине. Выгрузившись, Райан и остальные выстроились за холодным пайком. Затем, расположившись рядом с машинами, они пытались очистить свои винтовки от защитной смазки. Так как никакой ветоши не было, они вынуждены были отрывать куски от своих рубашек.

Вскоре после полудня взводы были выстроены в одну шеренгу и получили приказ выпустить по пять пуль в близлежащий холм. Было очевидно, что многие никогда до этого не стреляли из винтовки. Парень рядом с Райаном не прижал приклад к плечу и получил довольно сильный удар при отдаче. «Прижми ее крепче, чучело» сказал ему Райан, «Вообрази себя с подругой на диване, Прижми ее сильнее». Следующий выстрел новичка был лучше.

Когда стрелковая практика окончилась, они вновь погрузились, и колонна проследовала по дороге Валенсия-Мадрид. Их целью была позиция на линии фронта в тридцати трех километра от Мадрида и в паре километров от Мората де ла Тахуна.

Был уже вечер, когда грузовики спустились с холма в Мората. Высунувшись из машины взглянуть на деревню, Райан увидел большой земляной гейзер, поднявшийся около деревни, а затем услышал глухой хлопок разрыва. Глянув вверх, он увидел небольшую группу вражеских бомбардировщиков, возвращающихся к своим линиям. Бомбардировщики не принесли заметных разрушений и Райан смог увидеть только перевернутую землю в поле около поселка.

Но когда колонна проезжала через деревню, он заметил, что она частично разрушена предыдущими бомбардировками и артиллерийским огнем.

На окраине солдаты вылезли из машин и с радостью выстроились в очередь к полевой кухне за горячей едой. С ближнего холма можно было слышать винтовочную перестрелку, перемежаемую унылым грохотом артиллерийских снарядов.

В 4:00 линкольновцы получили приказ вновь садиться в грузовики. Когда они залазили, Райан увидел своего друга Томаса Бекета, карабкающегося в ближайший автомобиль. Хотя у Бекета не было никакого звания, Райан подумал, что рубашка цвета хаки молодого человека, такого же цвета бриджи и высокие ботинки придают ему командный облик. Пока грузовики осторожно поднимались на холм по направлению к линии фронта, наступил вечер. Скорчившись у заднего борта, Райан вглядывался в темноту. Неожиданно сверкнула ослепительная вспышка, за ней раздался оглушительный взрыв. Райан почувствовал, как верхняя часть его рта прыгнула вперед, а глаза вдавились в глазницы. Вскоре стало понятно, что республиканская батарея отрыла заградительный огонь. Пушки были хорошо замаскированы на фоне оливковых рощ, расположенных вдоль шоссе. Ударная волна от каждого залпа оглушала и вызывала звон в ушах.

Как раз позади расположения артиллерии находился белый дом, про который говорили, что там грузовики должны были остановиться. Свистки прозвучали негромко, и Райан собрал свои вещи и полез в темноту.

Ночь была холодной, земля под его ногами была твердой как лед. Солдаты двинулись вверх по холму. Около вершины железнодорожные рельсы делали полупетлю напротив дороги Мадрид-Валенсия, прежде чем разрезать плато, венчавшее холм и растянувшееся почти до окраин Мадрида. Батальон пересек рельсы и двинулся вверх к вершине холма. Дальше пересеченная местность тянулась до самых вражеских позиций. В темноте Райана и других офицеры развели на их позиции и приказали окапываться.

Райан устал. Они были в пути более тридцати часов без отдыха, не считая дремоты в грузовике.

Над головой свистели пули «звит, звит»,

звук, казавшийся Райану странно музыкальным и, следовательно, не угрожающим. Но некоторые ветераны Великой войны начали кричать, «Черт побери, держите ваши головы ниже». Райан последовал их совету. Внезапно он почувствовал себя менее усталым, и ему захотелось вырыть себе нору.

Солдаты работали всю ночь кирками и лопатами. Верхний слой был твердый как бетон, но ниже грунт был мягче. Но все равно это была тяжелая, до пота, работа.

Райан работал уже несколько часов, когда один канадец подошел к нему и сказал, что Томас Бекет пропал. Грузовик с Бекетом и двадцатью другими линкольновцами, вероятно проехал мимо белого дома, где должен был остановиться и попал за линию фронта. Фашисты сообщили, что казнили захваченных интернационалистов, так что можно считать, что Бекет мертв. Пораженный до того, что не мог говорить, Райан повернулся к парню спиной и продолжил копать. К утру линкольновцы создали пригодную для обороны линию траншей. Это было 17 февраля 1937, Канада потеряла своего первого сына в Испании — двадцатиоднолетнего Томаса Бекета.

* * *

17 февраля безработный бухгалтер из Калгари Лайонел Эдвардс еще только готовился выехать из Парижа в южную Францию. На этот раз не будет автобусов, пересекающих границу. Французское правительство только что закрыло франко-испанскую границу. С этого времени добровольцы должны были нелегально пересекать Пиренеи пешком.

Эдвардс покинул Калгари с двумя другими добровольцами в начале января и прибыл во Францию двумя неделями позже. Они приплыли из Нью-Йорка в Гавр. Группа из примерно сотни американских и канадских интернационалистов на корабле, вероятно, превышала численностью всех остальных пассажиров.

В Гавре представитель американского консульства поднялся на борт и постарался убедить американцев вернуться домой. Он заявил, что американцы нарушают закон США, запрещающий службу в иностранных армиях. Все отказались вернуться и, несмотря на их цель прибытия во Францию, таможенники быстро пропустили группу.

Они прожили десять дней в здании штаб-квартиры профсоюзов, пока шла подготовка по их тайной отправке в Испанию. Эдвардс провел время в Париже наилучшим образом, днем осматривая достопримечательности, а по вечерам наслаждаясь вином и едой в кафе.

Наконец целая группа в сто человек выехала из Парижа поездом в маленькую деревню около Перпиньяна, поблизости от испанской границы. Каждый человек предстал перед муниципальным чиновником, который выдал волонтеру небольшое количество денег во французских франках, в то время как начальник местной полиции наблюдал. Учитывая, что французское правительство старалось помешать волонтерам попасть в Испанию, это выглядело как курьезная демонстрация бюрократического братства.

Добровольцы пробыли в деревне только один день. После полудня они были посажены в автобус такого яркого красного цвета, что, как прикинул Эдвардс, его было видно за тридцать километров. Автобус следовал за садящимся солнцем по подножиям холмов. Когда автобус остановился, люди, как их проинструктировали, выскочили и побежали, как будто за ними гнались, через поля и ирригационные канавы в глубину оливковой рощи. Там они спрятались под деревьями до наступления ночи.

Было почти темно, когда появились два человека, одетых в грубую, тяжелую одежду. Они были профессиональными контрабандистами, членами признаваемого правительством профсоюза контрабандистов, организованного французской коммунистической партией. Чтобы показать международную солидарность, сказали они, они проводят волонтеров в Испанию по старинным контрабандистским тропам. С одним из контрабандистов во главе и другим в конце, люди двинулись длинной колонной в сгущающейся темноте. Вскоре они карабкались по крутым горным тропам. Темп был неустанным. Если кто-либо показывал малейший признак слабости, один из проводников появлялся рядом с ним и убеждал его держаться. Когда пара людей постарше, которые воевали еще на Великой войне, сказали, что они не могу идти дальше, они были оставлены позади. Проводники сказали, что заберут их на обратном пути и для них будет найден другой путь в Испанию. Примерно в 4:00 колонна остановилась. Было дано разрешение курить и разговаривать. Один из проводников сказал, что они уже в Испании. Эдвардс слишком устал, чтобы как-то отреагировать.

С рассветом стал виден милый городок, расположенный вдоль береговой линии. Примерно в 275 метрах ниже вершины группа дошла до

белого дома, где выглядевший грязным, бородатый часовой, вооруженный автоматом, остановил их. Часовой был анархистом. В доме у него ожидала целая кастрюля горячего кофе. Никогда еще Эдвардс не получал более приятного приветствия, чем эта чашка кофе. Он стоял около дома и смотрел вниз на Каталонию, позволяя солнцу согревать его испытывающее боль тело. Все смеялись и шутили, воспрянув духом. После короткого отдыха они начали спускаться. После ночного тяжелого подъема, спуск оказался удивительно легким.

Вскоре их встретили грузовики, и они поехали в Фигерас. После нескольких дней там, они поездом отправились в Альбасете. В Альбасете их собрали вместе на арене для боя быков, распределили по подразделениям и выдали каждому расчетную книжку и форму. Некоторые получили винтовки и были посланы на Хараму в качестве подкрепления для батальона Линкольна. Эдвардс не попал в эту группу. Так как он работал бухгалтером, он был назначен в бригадный штаб. Там он начал работать в персональном офисе, делая рутинную административную работу. Находясь в Калгари, это было последнее, что он мог вообразить себе о том, что выпадет ему в Испании. Но он был теперь солдатом и должен был выполнять приказы, поэтому он не выразил протеста. Все-таки, он завидовал соотечественникам, которые делали, то, что солдат должен делать.

* * *

Для Ларри Райана 27 февраля означало конец его войны. Раненый в дневной мясорубке и с первыми симптомами туберкулеза, которые появились в течение десяти дней проведенных в окопах Харамы, Райан начал путь обратно в Канаду. Его будущее, он знал, будет печальным — годы проведенные в санаториях в борьбе с ужасным недугом. Но несмотря на то, как прошла его служба в Испании, Райан не жалел о своем решении стать добровольцем.

Райан верил, что другие канадцы, павшие на харамском фронте разделили бы его чувства. Между 17, когда линкольновцы прибыли на линию фронта и их выводом как потрепанного подразделения, последовавшего после горьких событий 27 февраля, семь канадцев погибло. Томас Бекет также оставался пропавшим без вести и был, предположительно, мертв. Фредерик Лекей, один из

группы прибывшей из Торонто, который был первым солдатом прибывшим из Канады тоже был убит. Так же как и франко-канадец Джо Кемпбел, сорока одного года, старейший канадец, служивший в батальоне Линкольна.

Райан был искренне удивлен тем, что остался жив. Столь многие пали в эти горькие десять дней. Потери 21 и 27 февраля так же велики, как в сражениях Великой войны. После полудня 21 февраля офицеры прошли по линии и приказали приготовиться идти на вершину. Солдаты должны были взять винтовки, патроны, противогазы и фляги с водой. Ничего больше, ничего, что могло бы замедлить их.

Две пехотные роты двинулись вперед, наступая рядами вниз по усыпанному камнями склону, который находился перед их траншеями до оврага и через дорогу Мадрид-Валенсия.

Первая рота укрылась в наполовину выкопанных траншеях. Вторая рота, в которой служили Райан и большинство канадцев, нашла сомнительное укрытие в оливковой роще позади траншей. Они были в только в шести или семи сотнях метров от фашистских траншей. Вражеские пулеметы искали их пальцами смерти. Пули из пулеметов сбивали оливковые ветви над их головами, поэтому листья дождем сыпались на их каски и плечи. Пулеметная рота выдвинулась на правый фланг второй роты. Штаба батальона, включая Мерримана, проскользнул в траншею рядом с первой ротой.

Райан не имел понятия, какая общая стратегия диктовала необходимость атаки линкольновцев. Он только знал — ожидалось, что они выбьют фашистов из их позиций. Ему и не надо было знать больше.

С одной стороны несколько танков ползли на вражеские траншеи. Лежа на животе за деревом Райан грыз черствый кусок хлеба. Бог знает, когда будет еще шанс поесть. Группа испанских санитаров, несущих раненых на носилках проходила через оливковую рощу по пути в тыловой полевой госпиталь. Двое солдат положили свою ношу на землю, покрыли лицо раненого одеялом и побрели обратно к своим окопам. Сосед Райана поднял сжатый кулак в молчаливом салюте и двое испанцев подняли сжатые кулаки в ответ.

«Черт, почему мы не идем?» пробормотал Райан. Моментом позже

офицер отдал приказ примкнуть штыки. «Проверьте ваши затворы», добавил он, «Никакой стрельбы до команды».

Первая рота выскочила первой. Райан видел, как они шли — шеренга людей в форме цвета хаки, бегущая через открытое поле и виноградник. Затем и рота Райана получила приказ атаковать. Они выбрались из оливковой рощи, прошли открытое пространство и бросились в окопы, свободные после первой роты. Они были настолько мелкими, что Райан был вынужден совершенно скорчиться, что бы укрыться, а винтовку оставил на бруствере.

Быстро темнело. Впереди первая рота продолжала бежать вперед, солдаты падали на землю, вскакивали и бежали снова. Встать, вперед, ложись, встать, вперед, ложись. Все время вперед. Звук выстрелов с обеих сторон слился в нескончаемое крещендо. К непрерывному ружейно-пулеметному огню добавлялся грохот танковых пушек. Командир роты дал приказ «Вперед». Райан побежал в поле. Артиллерийские снаряды начали рваться над головами наступающей линии, пули шептали над головами свистящую симфонию, звучащую, как ему казалось, «сью, сью». Почему он об этом думал? Рядом кто-то издал задушенный «Ах». Это был гортанный звук, непроизвольно выпущенный удивленным тоном. Звук срывался снова и снова с губ людей, падавших на землю, некоторые, чтобы не подняться снова. Не было времени помогать им. Офицеры продолжали командовать «Вперед». Танк позади них взорвался. Пламя вырвалось из его корпуса. На фоне пламени силуэты людей стали очень хорошей целью для врага. Первая рота, неожиданно, как бы в ответ на единую мысль бросилась на землю. Некоторые стали стрелять из своих винтовок, другие скребли землю голыми руками в отчаянной надежде выкопать укрытие.

Когда рота Райана достигла места, где первая рота залегла, они тоже залегли. После наступления примерно на пятьсот метров, они были только в двухстах метрах от вражеских линий. Но эти двести метров были слишком длинными, они не могли идти дальше. Насколько мог видеть Райан, везде были вражеские пулеметные гнезда. Линкольновцы попали под перекрестный V-образный огонь.

Когда танк догорел, темнота закрыла поле боя. Без подсветки от танка, фашисты не могли точно вести огонь и пули стали лететь выше. Пока линкольновцы будут прижиматься к земле, понял Райан, они будут в безопасности. Офицер закричал: «Держите ваши головы ниже, товарищи и копайте. Делайте так же, как вы это уже делали».

«Копать! Чем?», крикнул солдат в ответ.

«Вашими руками, вашими ножами, вашими касками. Ваше тело должно быть ниже поверхности земли», отвечал офицер.

Райан копал. Вначале вражеский огонь продолжался над их головами. Затем, когда отсутствие целей стало очевидным, огонь стал спорадическим и беспорядочным.

Со всего поля слышались агонизирующие крики «Первая помощь, первая помощь». Райан мог видеть порхающие тени санитаров в темноте. Иногда пулеметы старались следовать за санитарами, яркие трассирующие пули падали завораживающей дугой по направлению к бегущим фигурам. Слишком часто, так как они проигрывали гонку с вражескими пулеметами, неясные фигуры падали. Райан, видевший как умирали эти люди, поклялся, что утром он не даст фашистам пощады.

Прямо за линкольновцами испанский рабочий батальон начал копать линию оборонительных траншей так быстро, как возможно. Линкольновцы держали свою позицию, охраняя рабочий батальон от любых контратак.

Позднее испанский батальон занял траншею и сменил линкольновцев. Они собирались в оливковой роще, из которой только несколько часов назад началась атака. Райан и другие канадцы радостно, но тихо приветствовали друг друга и обменивались рукопожатиями, найдя другого живым и здоровым. Потери оказались на удивление небольшими. По крайней мере, один канадец, русский эмигрант из Монреаля по имени Элиас Авиезер, погиб.

Шесть дней спустя XV-я интернациональная бригада заняла позиции перед склоном холма с глубоко вкопанными фашистскими пулеметными и стрелковыми ячейками. На этот раз они должны были атаковать без поддержки других республиканских частей, танков или артиллерии. Все могли видеть, что это безнадежная атака. Командир линкольновцев Роберт Мерриман испробовал все, за исключением мятежа, что бы отменить наступление. Когда вышестоящее командование отказалось отменить приказ, он неохотно отдал приказ наступать.

Несмотря на очевидную бессмысленность всего этого, люди показали себя с лучшей стороны. Некоторые американцы с глубокого юга даже пошли в атаку с криком мятежников. Их вопль сразу же сменился криками раненых и умирающих. Не успели они покинуть окопы, как попали под уничтожающий огонь. Мерриман был ранен всего в нескольких футах от парапета. Райан упал вскоре после этого. Невероятно, но горсть линкольновцев приблизилась на десять метров к вражеской колючей проволоки, прежде чем все они были убиты. Британский батальон был разорван на части, когда спешил поддержать атаку линкольновцев. Попытавшийся атаковать батальон Димитрова быстро отступил перед ужасным огнем.

При оказании первой помощи Райан узнал, что у него легкая рана, но доктор так же заподозрил у него туберкулез. Этот диагноз был подтвержден в полевом госпитале. Из 450 линкольновцев, вступивших в бой 27 февраля, 127 были мертвы, более 200 ранены.

Лежа в госпитале, Райан скоро услышал песню, написанную волонтером из Глазго Алексом Макдайдом. Названная «Есть долина в Испании», она была написана на мотив «Долина Красной реки». Слова точно описывали рану Райана, ужасный опыт войны.

Есть в Испании долина называемая Харама,

Это место мы все знаем очень хорошо,

Здесь мы сражались мужественно, но бесполезно

И многие из нас не дожили до старости.

Шестая ~ За дело