Мая 1937, тысячи ванкуверцев участвовали в майской демонстрации. Среди участников были и девушки из бригады помощи испанской демократии.

Судно было переполнено добровольцами и отчаянно необходимым продовольствием. Рональд Ливерседж и Джура Сарвас – восточноевропейский иммигрант из провинции Онтарио – ютились в небольшой каютке зажатой между двух переборок. Два дня назад, он и Ливерседж контрабандой проскочили на Ciudad de Barcelona, небольшой республиканский грузовой пароход, готовившийся идти из Марселя в Барселону. Ливерседжу и Сарвасу повезло. Некоторые добровольцы скрывались на борту уже в течение пяти дней. Их присутствие было нелегальным, нарушающим соглашение о невмешательстве. Судно могло перевозить в республиканскую Испанию только продовольствие.

Когда судно вышло из Марсельского порта 28 мая 1937, на нем находились 245 добровольцев вдобавок к разрешенному грузу продовольствия. На борту были болгары, венгры, чехи, поляки, итальянцы, несколько австралийцев, по меньшей мере, один новозеландец и около тридцати канадцев.

Вначале все шло хорошо, судно вошло в испанские территориальные воды около полудня на следующий день и следовало курсом на юг по направлению Барселоны. Прибытие в Барселону было намечено на 5 часов. Желая быть свежим и бодрым при высадке, Ливерседж

пошел вниз в 2 часа, что бы немного вздремнуть. Как только он снял ботинки, носки и рубашку, растянулся на кровати и закрыл глаза, ужасный взрыв поднял судно из воды. Когда судно рухнуло обратно в море, его корпус странно содрогнулся, как умирающее животное. «Господи, Иисусе», подумал Ливерседж, «в нас попали?». Но догадывась об ответе, Ливерседж торопливо связал оба спасательных жилета, находившихся в каюте и, не тратя время на одевание, бросился к двери. Сарвас, выглядевший испуганным, появился в дверях, как только Ливерседж ее открыл. Ливерседж бросил ему второй спасательный жилет, и они поспешили на палубу.

Широкая лестница, ведущая на палубу, была забита людьми, отчаянно пытающимися спастись. Прижатый к иллюминатору, Ливерседж выглянул наружу и увидел, что береговая линия, примерно в шести километрах, была перпендикулярной морю. «Иисусе Христе, что-то тут неправильно», пробормотал он, «Так быть не должно».

Наверху Ливерседж ужаснулся, увидев нос судна высоко в воздухе, а само судно стремительно уходящим под воду. Бочки, ящики, куски холста, сломанные доски и даже деревянные кровати, плавали вокруг тонущего судна. Вперемежку с обломками были видны головы выживших и слишком много тел мертвых. Вода вокруг большинства тел была красного цвета.

По правому борту пятьдесят человек набились в спасательную лодку, но комбинированный эффект судна, переворачивающегося налево и веса людей зажал лодку на шлюпбалке. Один человек торопливо рубил веревки пожарным топором. Вдруг он достиг критической веревки, и лодка рухнула в море, ушла под воду и затонула. Большинство людей избежали этого бедствия и плыли прочь от обреченного грузового судна.

Ливерседж поспешил вниз, где судно скользило под воду, перелез через ограждение и прыгнул в воду. Помня истории, как тонущие корабли затягивали под воду, все, что было к ним близко, он торопливо поплыл прочь. Пробковый спасательный жакет хорошо держал его, позволяя быстро плыть. Вокруг него все кричали в ужасе и звали на помощь. Ливерседж слышал и других, смело поющих «Интернационал», в то время как они медленно тонули.

После каждого гребка Ливерседж оглядывался назад, зачарованный ужасом зрелища тонущего судна. Во время одного взгляда назад Ливерседж узнал одного канадца по имени Карл Френсис, стоящего на баке. Человек поднимался на руках по ограждению на самый нос судна, где ухватился за маленькую мачту. Ливерседж и другие с моря начали ему кричать, чтобы он прыгал в море и отплывал, но он отказывался сдвинуться с места, отчаянно вцепившись в мачту. В одном плавном засасывающем движении Ciudad de Barcelona и Френсис исчезли.

Республиканские морские самолеты проревели над головами и начали сбрасывать линию глубинных бомб, пытаясь уничтожить подводную лодку, торпедировавшую судно. Однако с каждым взрывом Ливерседж чувствовал, что его ноги почти отрываются от подводного сотрясения. Когда бомбы закончились, самолеты сели на воду и начали подбирать выживших.

Ливерседж видел большого Айвора Андерсона, которого все звали Крошкой, тащившего другого канадца Джо Шона к самолету. Он помог затащить его на борт, а сам вцепился в деталь конструкции, когда самолет медленно двинулся к берегу с грузом спасенных.

Зная, что доплыть до берега не удастся, Ливерседж все равно поплыл. Задолго до того, как они смогут его достичь, они все погибнут от гипотермии или истощения. Их единственный шанс, если к ним придут на помощь.

Вскоре он услышал, как кто-то зовет его по имени. Оглянувшись вокруг, Ливреседж увидел маленького еврейского парня из Нью-Йорка по имения Сид Шостик, поддерживающего крупного финна, который весил около двухсот фунтов и не умел плавать. Ливерседж прикинул, что финн весит больше Шостика, по меньшей мере, на восемьдесят фунтов и удивился, что эти двое еще плывут. Он стал помогать Шостику поддерживать финна.

Несколько рыбацких лодок подошли и начали подбирать уцелевших, но спасательные лодки работали с другой стороны покрытого обломками места крушения, и Ливерседж подумал, что они не смогут увидеть его группу. Три человека поплыли через обломки, но поскольку они должны были держать финна на плаву, это казалось безнадежной задачей. Когда они обнаружили плавающие куски досок и полотна Ливерседж и Шостик попытались сделать из этих материалов, что-то типа плота, на который они положили финна. Плот оказался, однако, слишком неповоротливым, чтобы с грести с него или его толкать. Оба,

финн и Шостик были без спасательных жилетов и совершенно истощены, поэтому они настояли, чтобы Ливерседж попробовал добраться до лодок один.

Ливерседж отплыл. Плывя через обломки, он наткнулся на человека, цепляющегося за деревянную кровать. «Как ты?», окликнул его Ливерседж.

«Не очень хорошо», ответил человек слабым голосом. Он повернул голову, увидел Ливерседжа и воскликнул: «Боже, ты тоже здесь?». Это был Эллис Фромберг из Ванкувера. Они не знали, что плывут на одном судне. Эллис был в плохом состоянии. Он не умел плавать, не имел спасательного жилета и страдал от судорог рук и ног.

Ливерседж собрал несколько обломков что бы Фромберг мог на них забраться, но не нашел ничего, чтобы связать их и не смог сделать даже самого примитивного плота. Если он уплывет, парень точно утонет. Два часа они плавали медленно слабея. От Ливерседжа требовалась предельная концентрация, чтобы помешать контуженному Фромбергу соскользнуть с нескольких обломков в темную глубину. Глаза Ливерседжа горели от соли и яркого солнца, которое не грело, но только слепило. Он почти потерял надежду, когда услышал шум приближающейся рыбацкой лодки, движущейся примерно в их направлении.

Собрав свои последние силы, Ливерседж отчаянно махал и почти заплакал от радости, когда один из рыбаков помахал в ответ. Вскоре маленькая лодка была рядом, и рыбаки вытащили Ливерседжа и Фромберга из воды. Хотя лодка еще поплавала среди обломков, стало ясно, что выживших больше не осталось.

Рыбачья лодка добралась до берега около деревни Малграт. Ливерседж дрожал так сильно от шока и холода, что едва мог стоять. Один из рыбаков положил его на землю и при помощи ножа снял с него мокрые брюки. Дочь другого рыбака принесла бутылку коньяку. Она сунула большой стакан с коньяком в руки Ливерседжа. Хотя он выпил огненную жидкость одним глотком, она не согрела его, и он все еще бесконтрольно стучал зубами. Принесли кое-какую одежду, и Ливерседж с благодарностью натянул ее. Штаны были мешковатые и слишком короткие для его роста в пять футов, десять дюймов. Старая рубашка едва сходилась на груди. На ноги нашлись сандалии с веревочной подошвой, известные как альпаргаты, которые шнуровались до лодыжки.

Спасенные были собраны на центральной площади деревни, а мертвые размещены в церковном подвале. Ливерседжа попросили помочь в идентификации пятидесяти тел, подобранных рыбаками, он тщательно осмотрел все тела, но не нашел ни одного канадца. Однако Ливерседж скоро узнал, что пятеро его земляков были среди шестидесяти человек, которые утонули или были убиты, когда торпеда, выпущенная итальянской подводной лодкой ударила в корпус судна и отправила его в водяную могилу.

* * *

В 7:00 16 июня 1937, Уильям Крем услышал первые громкие удары в дверь здания ПОУМ в Барселоне. Когда один из иностранных членов ПОУМ отпер и открыл дверь, он был немедленно сбит с ног, а фойе наполнилось крепкими парнями в штатском. Половина из них были, очевидно, русскими из страшной секретной полиции НКВД. Остальные были испанцами. Все они выкрикивали приказы.

Крему и другим ПОУМистам не дали времени на сборы своих вещей. Они были затолканы прямо из дверей в ожидающие их грузовики. Вооруженные люди в грузовиках угрожали застрелить любого, попытавшегося бежать.

Кто-то спросил, за что их арестовали, «Шпионы, троцкисты», крикнул один из охранников. «Куда нас везут?» Громкий смех был единственным ответом.

Когда грузовик остановился, людей выгнали на маленький двор. Там было восемьдесят или девяносто человек - все иностранцы, связанные с ПОУМ. Крем услышал, что захвачен Андрес Нин, партийный секретарь. Так же как и большинство партийных руководителей. Другие бежали. Джорд Оруэл выскользнул из сетей, также как и двадцатитрехлетний немецкий беженец Вилли Брант. (Будущий канцлер Западной Германии, работавший в Испании корреспондентом нескольких норвежских газет, был близок к ПОУМ. Он бежал в Осло. Оруэл, прикинувшийся захудалым буржуазным туристом, уехал этой ночью поездом во Францию и вернулся в Британию, где быстро описал эти события в книге Памяти Каталонии).

Люди НКВД провели арестованных ПОУМистов во вновь созданную тюрьму. Стены камер блестели свежей краской. Крем попал в переполненную камеру с еще тремя людьми. Там были молодой албанец и пожилой грек. Когда их вталкивали в камеру, кто-то спросил: «Что это за место?».

С кривой ухмылкой один из охранников ответил: «Дверь ангелов» и закрыл замок.

Что бы это ни было, Дверь ангелов не была правительственной тюрьмой. Со времени ареста Крем не видел людей в форме. Ходили слухи, что НКВД создал совместно с коммунистической партией, тайные тюрьмы. Крем не сомневался, что они находятся в такой тюрьме. Люди, захваченные НКВД обычно оказывались мертвыми или исчезали без следа. [Численность советских граждан в Испании никогда не превышала тысячи человек, подавляющее большинство было военными советниками, техническими специалистами, летчиками и танкистами. На долю НКВД приходилось очень мало людей. Участие их в массовых арестах маловероятно из-за их малого количества и языкового барьера. Из тайных тюрем мне приходилось читать только об одной, в которой содержался Нин. Она находилась в доме Идальго Сиснероса, естественно в частном доме держать много заключенных было просто негде. - прим. перев.]

Крем опасался, что люди в его камере не проживут долго. Их страхи, отсутствие пищи со времен ареста и общее истощение из-за нехватки продуктов в Барселоне, обещали увеличение физического и психического износа после ареста. Ситуация с албанцем была еще хуже, так как он находился в середине десятидневного периода болезни, когда разрешается принимать в пищу только блюда из лука. Анархистский памфлет, высмеивающий диету, утверждал, что он может вылечить от всех болезней.

Состояние пожилого грека было причиной особого беспокойства. Социалист и давний троцкист, он долгие годы сидел в тюрьме в Греции до того как бежал в Испанию. Крем не знал, избили ли старика люди из НКВД или сказались травмы предыдущих лет заключения, но старик выплевывал кровь с момента, когда закрылись двери камеры.

Заключенные скоро погрузились в рутину тюремной жизни, которая фокусировалась на периодической доставке скудной пищи. Помимо раздачи и сбора обеденной посуды, охранники мало беспокоили заключенных, позволяя им гнить в камерах, но периодически врывались в камеры с угрозами, что скоро все они будут казнены.

Через неделю после начала заключения иностранцы были неожиданно переведены в государственную тюрьму. Условия были лучше, и не было больше разговоров о казнях. Некоторых

американских заключенных посетил консул США и заверил их, что их правительство работает над их освобождением. Крема также наскоро посетил британский консул, защищающий права канадцев, но он не гарантировал никакого быстрого освобождения.

Никаких обвинений никому из иностранных заключенных не было предъявлено, никто не предстал перед судом. Ходили слухи о судьбе разных испанских ПОУМистах. Как говорили, Нин был подвергнут пыткам и убит НКВД. (Это было правдой, хотя испанская коммунистическая партия, продолжая свою старую пропагандистскую линию, что ПОУМ является частью фашистского фронта, для прикрытия убийства запустила совершенно фальшивую историю, будто агенты немецкого гестапо подготовили его побег из тюрьмы и безопасного полета в Германию).

Вскоре стало очевидным, что правительство все больше беспокоится из-за арестованных иностранных ПОУМистов. Беспокойство проистекало из того факта, что коммунисты, совершенно очевидно, арестовали их без разрешения правительственного министерства юстиции.

В середине сентября, после трех месяцев заключения, Крем и группа иностранцев были освобождены и отправлены под вооруженной охраной на поезде к французской границе. Из поезда они были доставлены на пункт перехода и бесцеремонно вытолкнуты через границу вооруженными охранниками. Их паспорта им не вернули. Правительственная охрана утверждала, что у них никогда не было никаких паспортов. Крем горько задумался, какую ценность канадский паспорт мог представлять для сталинского НКВД, который, как он был уверен, конфисковал все иностранные паспорта для своих целей.

Потеря паспорта не стало реальной проблемой. Французское и британское правительства были настолько счастливы избавиться от Крема, что проигнорировали отсутствие у него документов и посадили его на судно до Канады.

Ко времени возвращения домой, огонь политического идеализма, который ярко горел в его голове и делал его святее святых, едва мерцал. Испания не была больше нацией, стоящей на пороге светлого будущего. Скорее, как считал Крем, это была нация, балансирующая на грани новой мировой войны, которая, судя по жестокости сражений имеющих место в Испании, будет более ужасной, чем мир когда-либо видел.

* * *

С момента, когда Люсьен Теллир вывалился из грузовика и увидел себя на обжигаемом солнцем гребне с видом на две деревни на скудно покрытой травой и изрытой оврагами равнине, девятнадцатилетний монреалец понял, что он вступил в нечто значительно худшее, чем он мог вообразить. Теллир был в группе войск, посланных для усиления XV-й интернациональной бригады, в настоящее время втянутой в главное сражение вокруг города Брунете. С 5 июля 1937 XV-я участвовала в республиканском наступлении нацеленном оттянуть силы националистов от их опорных пунктов к западу от Мадрида.

Потери были столь велики, что тренировочные базы в районе Альбасете были освобождены от всех свежих рекрутов, которые могли пополнить ряды XV-й бригады.

После двух месяцев тренировок, Теллир знал, как управляться с винтовкой, использовать гранаты и выполнять основные маневры на уровне взвода. Все это, однако, оказалось совершенно недостаточным, когда он попытался разобраться в сумятице боя. Прямо рядом с дорогой стреляли несколько тяжелых артиллерийских орудий. Каждый раз, как пушки стреляли, Теллир закрывал свои уши, но ударная волна была настолько сильна, что казалось, у него лопнут барабанные перепонки. Действуя по приказу, который Теллир не услышал, люди вокруг него двинулись прочь пешком. Теллир, предполагая, что они имеют какую-то идею, куда они идут, поспешил за ними.

Твердо держа свою винтовку обеими руками, Теллир побежал вниз по крутому склону к дороге внизу. Вдоль дороги были разбросаны небольшие группы солдат. Их форма была помята, лица черны и небриты. Никто не улыбался и не приветствовал их, когда Теллир проходил мимо. Там и тут лежали, как забытые узлы тряпья, окровавленные тела. Глядя на лица мертвых, Теллир узнал нескольких канадцев.

Подкрепление, идя по дороге, миновало маленькую деревушку, называвшуюся Виллануева де ла Канада. Название покоробило Теллира. Казалось плохим предзнаменованием воевать в местечке, носящем имя его страны. Виллануева де ла Канада была дымящимися руинами. Один из солдат, провожавших группу Телира к линии фронта, сказал, что бой здесь был ужасен — противник имел здесь пулеметные гнезда, прикрывавшие подходы, а церковь была сильно

укреплена. Много линкольновцев погибло или было ранено, очищая эти крысиные гнезда в бою за каждый дом.

Чем ближе они подходили к фронту, тем чаще Теллир слышал свист пуль над головой. «Что я, черт побери, тут делаю?» спросил он сам себя. Там, в Канаде, для него больного от лагерей помощи, обескураженного разгоном марша на Оттаву, поездка в Испанию казалась не только правильным делом, но также чем-то романтическим и приключенческим. Что это был за бред. Теперь все было реально и все чертовски страшно.

Сразу за Брунете они попали в глубокий овраг у подножия высокого холма. Москитный кряж, объяснил им проводник. В начале этого дня линкольновцы и вашингтонцы были разорваны в клочья, пытаясь его взять. Линкольновская рота Маккензи-Папино в сорок человек ушла вверх по склону. Девятнадцать пали, среди них треккер Падди О’Нейл. Одним из уцелевших был Юлиус Пайвио. Фино-канадец был все еще потрясен инцидентом, произошедшим позавчера, когда фашистский снаряд не взорвался, но отскочил от земли прямо у его ног, и вращаясь, пролетел прямо над его головой.

Пока ветераны рассказывали свои истории вновь прибывшим, Теллир заметил несколько офицеров и солдат, собравшихся вокруг черного американского солдата, лежащего на носилках. «Это Лоу», сказал один из солдат, «он ранен». Оливер Лоу, тридцатиоднолетний уроженец Чикаго и командир батальона Вашингтона был известен всем в XV-й. Теллир слышал как он говорил мягким, слабым голосом.

Из оливковой рощи на холме вражеские снайперы били в любого, кто высовывал голову выше спасительного края оврага. Теллиер узнал, что против них стояли легионеры-мавры, привезенные в Испанию Франко. К счастью они были, кажется, плохими стрелками.

Офицер отвел группу Теллиера к стопке металлических контейнеров с банками кофе, хлебом и жестянками с мармеладом. Вокруг них начали падать артиллерийские снаряды. Теллиер присел на корточки за контейнером, весьма сомнительным укрытием. После каждого взрыва по нему бил дождь осколков из жесткой глины.

Офицер приказал им подняться на ноги и нести контейнеры к линии огня.

(LAC PA194922)

Теллиер неохотно присоединился к другим солдатам с пепельно-серыми лицами в сборе банок и беге через открытое пространство. Артиллеристы перешли на стрельбу по четыре снаряда. Когда разрывался первый снаряд, все бросались на землю и прижимались к ней как можно сильнее. Когда переставала лететь шрапнель, они вставали и бежали как черти, до тех пор, пока приближающийся визг следующего снаряда не предостерегал, что пора опять падать в грязь. Везде были пыль и дым, вонь от сгоревшего пороха обжигала нос Теллиера. Наконец они дошли до линии огня и раздали продукты.

Затем Теллиер узнал, что будет участвовать в атаке объединенных вместе частей батальонов Линкольна и Вашингтона на гору Москито. Перед выступлением офицер объявил, что если вершина падет, фашистская линия будет разрушена и давление на Мадрид ослаблено. Без дальнейшего промедления солдаты с криками бросились вверх по склону. Теллиер присоединился к атаке. Они продвинулись на пару сотен метров, прежде чем огонь стал слишком интенсивным. Тогда офицер приказал им окопаться и держаться. Но копать, кроме штыков, было нечем, а земля была слишком твердой. Некоторые стреляли по вершине холма, Теллиер, подражая им, выстрелил пару раз, но видимых целей не было.

Больше всего Теллиер желал бы выкопать хорошую нору. Он хотел закопаться как можно глубже вглубь земли, поскольку все время пролетали пули и шрапнель из разрывающихся артиллерийских снарядов. Не имея возможности прокопать свой путь к безопасности. Теллиер старался как можно лучше приспособиться к земле, он извивался как змея, отыскивая положение на земле, которое обеспечивало хотя бы небольшое прикрытие. Скоро пришел приказ отступить. Солдаты карабкались вниз по склону, таща с собой раненых.

Когда опустилась ночь линкольновцы и вашингтонцы все еще были в низине, фашисты все еще удерживали вершину. Теллиер подумал о большом числе людей погибшим сегодня напрасно. В темноте, лежа под своим одеялом, Теллиер много размышлял. Что бы выжить он должен быть более внимательным, понимать вещи и делать все необходимое, что бы выполнить свою работу, без того, что бы он или кто-нибудь был убит. Если он будет блуждать как сегодня, он будет непременно убит. По какой-то причине эти мысли успокоили его, и вскоре на Теллиера опустился комфортабельный и спокойный сон.

После первого дня, для Теллиера было трудно вспомнить в каком порядке происходили события. Все перемещалось в одной картине: дым, огонь, шум, кровь и смерть. Они совершали марши и контрмарши, атаковали и отступали. Они пробовали пробиться на москитную гряду со всех флангов, пытались использовать все мыслимые пути к вершине. Во все прошедшие дни единственной константой была гряда. Москитная гряда разбила все их усилия. В довершении их мучений фашисты провели с гряды очень сильную контратаку, которая была отбита ценой многих жизней. Когда нацистские бомбардировщики и истребители подлетали атаковать их, они использовали гряду, чтобы заглушить звуки своего приближения. Солдаты, следовательно, имели меньше времени укрыться.

Каждую ночь, когда Теллиер ложился спать, он постепенно успокаивался, стряхивал с себя ужасное напряжение дня. Утром, в момент, когда он вылезал из-под одеяла, напряжение возвращалось вновь, жесткое и холодное. Оно находилось в нем как раковая опухоль прямо в горле и груди. Он мог звенеть от напряжения, нервы были сильно натянуты. Каждый день приносил новые уроки войны, но ощущение напряженности от полученного опыта не спадало. Теллиер был рад, что приехал в Испанию на пике своих возможностей. Годы

суровой жизни в лагерях и на дорогах хорошо послужили ему здесь. Без физической выносливости давление сломило бы его. Даже и так Теллиер чувствовал, что он сдает каждый день продолжающихся боев.

Когда он начал думать, что видел уже все, что война может предложить, появилось нечто новое. Бомбардировщики застали их на открытом месте, когда они шли колонной около Виллануева дель Пардилло. Все бросились с дороги в соседние пшеничные поля, когда появились самолеты, но там не было настоящего укрытия. Теллиер вцепился в землю, так глубоко как мог. Каждый бомбовой взрыв подбрасывал Теллиера над землей. Он хотел встать и бежать, как черт прочь отсюда, но сквозь пыль и дым он видел, как другие пытались убежать, но падали сраженные осколками или отбрасывались взрывной волной. Когда налет закончился, Теллиер поднялся, он увидел пару лежащих солдат. Их взгляды были стеклянными, одежда с них была целиком сорвана, а их тела покрыты кровью.

(LAC PA172401)

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: