Расчет пулемета максим из состава XV-й интернациональной бригады во время операции по зачистке холмов около Квинто

Еще несколько дней ушло на очистку от фашистов окружающих холмов. Затем, 31 августа, линкольновцы ночью совершили тридцатидвухкилометровый марш к окраинам Бельчите, следующей деревни на дороге к Сарагосе.

В Бельчите узкие улицы мешали маневрам танков и противотанковых пушек, поэтому линкольновцы сражались маленькими группами по пять или шесть человек. Они несли с собой канистры с бензином. Если сопротивление было слишком сильным, они использовали огонь и выжигали защитников.

Скоро улицы кипели дымом от яростного огня. Почти каждый дом пришлось захватывать в жестоком бою. Фашистские снайперы оставались на своих позициях пока не были подавлены и убиты. Ни одна сторона не уступала ни шагу. Наконец, после шести дней бойни, Бельчите пал.

В последнем акте отчаяния, группа фашистских офицеров решила использовать захваченных гражданских в качестве живого щита, в своей попытке сбежать.

Если бы линкольновцы попробовали вмешаться, гражданские были бы перебиты в перекрестном огне, поэтому они могли только наблюдать, как националисты готовили прорыв. Но пока внимание фашистов было сфокусировано на линкольновцах, испанская часть обошла их сзади. Они бросились на офицеров-националистов, которые сообразив, что игра проиграна, бросили гражданских и бежали в оливковую рощу. Озлобленные испанские солдаты устроили за ними охоту и не брали в плен.

Бейли был назначен конвоировать группу пленных захваченных ранее, в Кодо, деревню в республиканском тылу. Он был одним из пяти конвоиров, сопровождавших примерно 250 пленных и пятерых светловолосых людей в гражданской одежде. По дороге конвоиры разрешили пленным остановиться и набрать винограда в винограднике около дороги. Пока пленные рвали виноградные грозди, Бейли увидел людей в гражданском. У них были короткие армейские стрижки и военная выправка. С их светлой кожей они явно были не испанцами. Бейли подошел к ним. «Вы не испанцы, немцы?», спросил он. «Да, синьор», ответили они, «Немцы». Бейли сообразил, что видит первых нацистских суперменов. Он был не очень впечатлен.

Неделю спустя Бейли был послан делегатом представлять линкольновцев в Альбасете во время ежегодного празднования вступления интернационалистов в войну годом ранее. Долорес Ибарури и

другие известные политики произнесли хвалебные речи. Бейли радовался их словам, но не так сильно, как обильному банкету. Прошло уже много времени с тех пор, когда он последний раз ел мясо, и он получил максимум возможного удовольствия.

Бейли был озабочен не найдя солдат батальона Маккензи-Папино на празднике. Он планировал потребовать перевода в новую канадскую часть. Но Мак-Папс отбыл, поэтому с переводом приходилось ждать.

* * *

9 сентября 1937, батальон Маккензи-Папино покинул Таразону де ла Манчу и выступил на Арагонский фронт. Республиканское наступление завязло. Обе стороны получили передышку, готовясь к новой фазе сражения.

Ливерседж обнаружил, что арагонский регион сильно отличается от приятной местности вокруг Альбасете. Местность была неровной и холмистой, покрытой глубокими оврагами, называемыми барранкас. Земля была твердой, коричневой и, обычно, без деревьев. Казалось, это одно огромное сухое пятно, растянувшееся под небом цвета стали. Даже деревни были того же пыльно-коричневого цвета, настолько хорошо сливавшиеся с ландшафтом, что увидеть их можно было только с близкого расстояния.

Первые три недели Мак-Папс провел в кочевьях. Они шли от одного неотличимого кряжа к другому, окапывались, наблюдали за противником, делающим то же самое на другой стороне узкой долины. Затем, через день или два, они собирались и переходили к другому равно безликому кряжу.

Когда они покидали Альбасете, Мак-Папсы собирались идти прямо в бой, но скоро поняли, что это была только финальная тренировочная фаза, что бы они почувствовали вкус фронтовых условий. Хотя они не видели боев, они понесли потери. Пневмония, желтуха, и случаи тяжелой дизентерии уменьшили их численность. Вши также были постоянной проблемой, наводнив одежду, волосы и одеяла.

Наконец Мак-Папс прибыли на операционную базу XV-й бригады в Азайлу. Канадцы нашли для себя удобную позицию в барранка около оливковой рощи. Зловещие тучи собирались над головами. Внезапно небеса разверзлись и дождь

хлынул. До того, как солдаты успели собрать свои вещи и бежать на высокое место, метровая стена воды промчалась по узкому оврагу. В то время как все пытались выбраться из мчащегося потока, многое из их снаряжения было смыто водой. Ливерседж и Джим Поллит вскарабкались в маленькую пещеру и укрылись там. Пока они смотрели, как внезапно возникший поток уносил тарелки, каски и ящики с патронами, они веселили себя песней: «Каждый раз, когда идет дождь, это дождь из пенни с неба».

Когда ливень прекратился, их веселое настроение также исчезло. Хотя ближайшие линкольновцы комфортабельно переждали ливень под прикрытием палаточных тентов, Ливерседжу и другим прибывшим из Мак-Папс скоро стало ясно, что бригада находится в тяжелом положении. Моральный дух был низким, люди были истощены после боев в Квинто и Бельчите, а потери сильно снизили боевую силу других батальонов XV-й бригады. Ливерседж был шокирован, узнав, что два его близких друга по союзу лагерей помощи в Ванкувере пали в Бельчите — Джим Вольф и Чарли Сенд. Оба погибли в конце боя, когда линкольновцы атаковали пулеметную позицию на колокольне. Ливерседж был сильно обеспокоен угрюмостью линкольновцев.

* * *

Все ворчали и бойцы Мак-Папс скоро присоединились к ним. Они скулили о своих древних русских винтовках, проклинали пакт о невмешательстве за нехватку оружия и продовольствия, ворчали о некомпетентности штаба, жаловались на плохую еду, нехватку табака и нерегулярность почты. Были придуманы и испытаны различные замены для табака. Лучшими оказались сушеные картофельные листья, но их было трудно найти на сухой арагонской равнине.

Офицеры Мак-Папс продолжали вести батальон по более строгой военной линии, чем было принято в XV-й бригаде. Каждое утро горнист трубил подъем. Он собирал людей на завтрак, обед и ужин. Вечером горн объявлял, что пора спать. После двух дней этого шума, линкольновское чувство братства

к их младшему батальону сработало. Ночью они похитили надоедливый горн и расплющили его под колесом автомобиля.

Даже бригадное командование восприняло этот акт вандализма по-доброму, как оно поступало с большинством нарушений дисциплины. Но несколько дней спустя произошел инцидент, от которого даже такой не авторитарный человек, как Ливерседж, едва ли отмахнулся бы. В середине ночи полдюжины человек похитили единственную санитарную машину батальона Маккензи-Папино и предприняли отчаянный побег в сторону французской границы. Они были пойманы и возвращены в бригаду.

Двое были из Мак-Папс — канадец Генри Шапиро и американец Роберт В. Эйзенберг. Еще один, Ричард де Витт Браун, был американцем из батальона Линкольна. Эти трое были быстро определены как главари заговора.

Был дезертир и раньше. Канадец Хью Гарнер, опасаясь, что он может пропустить испытание мужества в битве, оставил свой тыловой пост и отправился в боевую линию. Война ошеломила молодого писателя, совершенно лишив его силы духа. Он дезертировал из фронтовой роты и был задержан полицией в Мадриде. Командование бригады отправило его обратно в Канаду. Там он умело поддерживал своим пером республиканскую сторону. Ливерседж и все остальные в бригаде знали о дезертирстве Гарнера, но как люди, которые сами были под огнем, и кто видел неспособных перенести это ужасное испытание, они не видели преступления в том, что мужество человека треснуло в бою.

Шапиро, однако, был в Испании только два месяца и за это время не видел боев. Эйзенберг имел на пятнадцать дней небоевой службы больше чем Шапиро. Действуя исключительно из трусости, эти люди, украв санитарную машину, доказали, что поставили под угрозу жизнь будущих раненых для обеспечения своей безопасности.

Но интернационалисты все были добровольцами. Вне зависимости от обстоятельств, мог ли доброволец считаться дезертиром? В этом свете, может быть, Шапиро и другие могут считаться виновными в воровстве, но не виновными в более серьезном военном преступлении дезертирства.

Был созван военный трибунал для решения судьбы этих людей. В это же время батальоны были опрошены, каким должен быть приговор в случае обвинительного приговора.

Это была трудная моральна дилемма. После многих дебатов, в которых политические комиссары склонялись к смертному приговору, части проголосовали. Большинство отвергло смертный приговор. После того, как трибунал признал всех виновными в дезертирстве, некоторые были возвращены в свои подразделения. Единственным их наказанием были стыд и презрение от своих товарищей. Зачинщиков, Шапиро и Эйзенберга, больше никто не видел. Их судьба оставалась предметом гипотез, но большинство верило, что их перевели в другие части. (В официальном рапорте, извлеченном в Москве архивистами национальных архивов Канады в 1996, политический комиссар XV-й бригады Дейв Доран доносил, что Шапиро и Эйзенберг были казнены за дезертирство. В рапорте так же сообщалось, что де Витт Браун был приговорен к году тюрьмы, после того как дал показания против остальных двоих и просил дать ему шанс искупить свою вину в бою. Доран далее писал, что все части единогласно призвали приговорить дезертиров к смерти и распространить эту меру на других дезертиров. Принимая во внимание это доказательство, становиться ясно, что Шапиро и Эйзенберг были казнены, но бригадное командование пыталось скрыть их смерть от рядовых, вероятно из-за плохого состояния морального духа. Можно предположить, что Доран фальсифицировал результаты голосования, чтобы оправдать решение трибунала о казни).

Хотя Ливерседж сочувствовал тем, кто у кого сдали нервы, даже дезертирам, свою собственную решимость он никогда не ставил под сомнение. В августе 1937, когда заполнял вопросник испанской коммунистической партии, он написал, что коммунистическая партия «единственная способна освободить человеческую расу» и обещал после этой войны работать на мировое революционное движение.

С предстоящими батальону Маккензи-Папино в ближайшем будущем кровопролитными боями, у него было совсем мало времени для рассуждения о жизни после окончания войны. 10 октября 1937 XV-я бригада двинулась на грузовиках к Квинто. Был получен приказ приготовиться к атаке 13 октября на Фуэнтес де Эбро.

Когда опустилась ночь 12 октября, Ливерседж занял одиночную стрелковую ячейку, вырытую под редкими ветвями оливкового дерева. Скоро пошел дождь. Ливерседж провел ночь в холодной воде, ячейка

заполнилась дождевой водой. Дождь продолжался до раннего утра. Все были мокрыми, дрожали, чихали, кашляли и сморкались, простудившись от холода ночью. У всех была дизентирия, у Ливерседжа и многих других с кровью. Ему пришло в голову, что, вероятно, никогда армия была менее готова к бою.

Ливерседж едва мог дышать. Каждый раз, когда он вздыхал, он чувствовал острую боль справа. Обеспокоенный он обратился к батальонному врачу, который диагностировал плеврит. Доктор предписал Ливерседжу госпитализацию, Ливерседж отказался. Они начали спорить. Наконец доктор смягчился. Что бы уменьшить боль, он наложил повязку на правую сторону.

Остальную часть дня люди маялись без дела, ожидая грузовиков, которые возьмут их в бой. Повар батальона Перри Хилтон, которого Ливерседж знал по маршу на Оттаву, привел кухонный грузовик и раздал горячую пищу около полудня. Рагу помогло людям согреться, а неяркое солнце медленно высушило их одежду. Вечером прибыла длинная колонна грузовиков. Втискиваясь по сорок человек со всем имуществом в грузовик, все солдаты XV-й бригады смогли погрузиться.

Шестнадцатикилометровая дорога между Квинто и Фуэнтес была так забита машинами и колоннами солдат, что движение было очень медленным. Рассвет уже коснулся вершин холмов, когда грузовики, наконец, остановились и люди выбрались из них. Неглубокие ходы сообщения тянулись на несколько сотен метров от дороги до окопов на линии фронта. Широкая равнина простиралась от республиканских линий до Фуэнтес де Эбро.

Фашистская позиция была такой, что позволяла им как орлу на шесте, наблюдать за солдатами, нетерпеливо ожидавшими своей очереди вступить в относительную безопасность хода сообщения. Когда Ливерседж спустился в окоп, он удивился, почему фашисты не открывают огонь. Люди, как на дороге так и в ходе сообщения представляли собой превосходную цель. Ливерседж почувствовал мороз по коже, который возрастал с каждой минутой. Он вообразил, как фашисты смотрят на них из Фуэнтес, не спеша заканчивают свой утренний кофе, разминают мускулы, небрежно разворачивают свои пулеметы, вставляя ленты в патронники, медленно прицеливаются.

Половина батальона все еще была на дороге, когда разверзся ад. Дюжины пулеметов открыли сокрушительный, все усиливающийся огонь. Люди на дороге заметались. Солдаты в траншее заторопились вперед, чтобы освободить место для людей на дороге, но они только запутались, еще более замедлив свои шаги.

Воздух наполнился криками раненых и умирающих. Отделение Ливерседжа, наконец, добралось до передней траншеи. Офицер указал им назначенную позицию и приказал открыть заградительный огонь. Мак-папс могли обстреливать вражескую линию из винтовок и ручных пулеметов.

Стреляя очередями из своего ручного пулемета, Ливерседж старался сориентироваться по отношению к вражеской позиции. Находившийся за глубоким арройо (ручьем), Фуэнтес де Эбро выглядел замечательно похожим на средневековый замок. Хотя сейчас он был сухим, арройо напоминал крепостной ров. За ручьем фашисты выкопали линию траншей, связанную с деревней ходами сообщения. Ливерседж видел как фашистские солдаты двигаются вниз по этим траншеям к главной позиции. Сначала он стрелял не прицельно. Сейчас он установил на максимальную дальность прицел 7,62 мм пулемета Дегтярева и просигналил заряжающему приготовить другой шестидесяти патронный диск и начал короткими очередями обстреливать траншею. Обмен пулеметным огнем продолжался около часа, пока тяжелая тишина не повисла над линией фронта.

Сконцентрировавший раньше свое внимание на фашистских траншеях, Ливерседж теперь начал рассматривать сам Фуэнтес де Эбро. Он увидел пугающе безупречную крепость. На самом высоком месте города стоял огромный с толстыми стенами собор. Ниже располагались не менее грозные здания. Пока велся огонь, Ливерседж заметил, что почти в каждом окна в городе появлялись вспышки от выстрелов и дым.

Между городом и республиканскими линиями лежало добрых два километра открытой местности, которая была постоянно под наблюдением фашистских орудий. Ливерседж видел такую разновидность вещей, когда был британским Томми во время Великой войны. Он надеялся, что республиканские генералы имели несколько больше трюков в рукавах, чем британские генералы. Иначе Мак-Папсу предстоит классическая бойня.

* * *

План был, но Лайонел Эдвардс, зная его детали, не очень на него надеялся. Бывший безработный бухгалтер командовал взводом в третьей роте Мак-Папс. Он считал атаку Фуэнтес де Эбро тактически необоснованной. Республиканцы могли легко обойти его, оставив позади блокирующие силы и взяв противника измором, ускоряя наступление на Сарагосу. Вместо этого республиканское командование запланировало прямой штурм, который требовал координации авиации, артиллерии и пехоты в маневрировании, которое могло быть успешным только при выполнении всех действий в точные сроки. Такое маневрирование было бы проверкой на выучку для наиболее передовых армий мира. Эдвардс не мог поверить, что республиканская капризная, плохо подготовленная, гражданская армия способна на такие сложные действия.

Его предчувствие скоро подтвердилось. В середине утра запланированная артиллерийская подготовка заявила о себе несколькими спорадическими залпами двух 75-мм батарей. После нескольких минут пушки замолчали. Еще два часа солдаты толпились в траншеях под все более изнуряющим солнцем. Их языки распухли, в горле першило, но они старались ограничить себя только небольшими глотками из фляжек, сохраняя воду для атаки. Около полудня они получили приказ быть в готовности.

Эдвардс приказал своему взводу оставить свои вещи в окопе. Они навесили свои алюминиевые обеденные тарелки к поясам, рядом с флягами, подсумками с патронами и гранатами. Рядом с Эдвардсом Лауредин Рой, молодой франко-канадский траппер из Римауски, Квебек, мазал свою каску белой грязью, чтобы уменьшить ее блеск.

Неровная колонна примерно из восемнадцати одномоторных бомбардировщиков неуклюже пролетела над республиканскими окопами и бросила бомбы на обороняющихся фашистов. Самолеты были так высоко, что фашистские зенитные пушки даже не побеспокоились открыть огонь. Из-за большой высоты, бомбы упали на очень широком фронте и в городе и за городом, так что бомбежка была очень не эффективна. Взрывы закрыли Фуэнтес густыми клубами дыма и пыли.

Где же, черт побери, танки? подумал Эдвардс. Согласно плану от пятидесяти до ста изготовленных в России танков, в основном легко бронированных В-26, вооруженных 47-мм пушкой, должны были поддерживать атаку. На них даже должен был ехать 24-й испанский батальон прямо к фашистским траншеям. Танки должны были двинуться вперед немедленно после бомбового удара, поддерживаемые, конечно, зловеще молчащей артиллерией.

Солдаты ждали еще полтора часа. Затем с тыла послышался рев моторов. Земля задрожала, и позади послышался лязг и визг гусениц. Около пятидесяти В-26 перешли республиканские траншеи. На каждом танке было примерно по восемь испанских пехотинцев, зацепившихся за башню. В двух сотнях метров от линии траншей танки резко остановились, едва не сбросив пехотинцев. Танки сделали несколько выстрелов их своих орудий. Затем, без всякого предупреждения линия танков рванула вперед.

Солдаты XV-й бригады отчаянно разбегались, что бы дать дорогу танкам, пересекающим линию окопов. Целые участки стен окопов обрушились под весом бронированных машин. Двое молодых испанцев, служивших в батальоне Мак-Папс, были раздавлены. Пока бригада опомнилась и была готова к наступлению, первая волна танков была уже далеко, двигаясь без сопровождения пехоты к Фуэнтес.

Эдвардс старался кричать громко и уверенно, когда отдавал своему взводу команду двигаться вперед, но он был так напуган, что едва мог говорить. Мак-Папс выбрались из окопов и устремились вслед за танками. Впереди лежал арройо, по меньшей мере, на расстоянии в километр. Они должны были пересечь его и затем подняться по длинному подъему к фашистским траншеям. Эдвардс молча уговаривал себя, сопротивляясь почти непреодолимому желанию повернуться и бежать как черт. В одном месте он миновал молоденького испанского солдата, который лежал свернувшись в клубок, прикрывая залитый кровью живот. Паренек бормотал: «Мама, мама».

Некоторые танки горели, тела испанских солдат, ехавших на броне лежали в беспорядке на равнине. Уцелевшие танки с немногими солдатами, которые не были расстреляны вражеским пулеметным огнем на броне, прорвали колючую проволоку перед вражескими траншеями. Они перевалили

через траншеи и пропали на улицах Фуэнтес де Эбро.

В основном уцелевшие силы фашистов в траншеях, повернули свои пулеметы против наступающих частей XV-й бригады. Эдвардс знал, что танки и солдаты, ехавшие на них будут уничтожены, если XV-я не усилит их. Без пехоты для защиты их флангов, танки будут беспомощны в узких улицах. Испанских пехотинцев уцелело совсем мало после самоубийственной атаки через равнину для выполнения этой жизненно важной обязанности.

Но атака XV-й была остановлена ужасным, выворачивающим внутренности автоматическим огнем. Как и все остальные, Эдвардс старался бежать вперед зигзагом, иногда падая на землю, затем вскакивал и бежал снова. Несколько других танков подошли и старались наступать вместе с солдатами, но их было слишком мало для необходимой поддержки. Вокруг него люди кричали и падали. Командир третей роты лт. Джозе Дауер упал, его нога была оторвана пулей. В пятидесяти ярдах справа франко-канадец Рой упал с пулей в голове. Эдвардс бросился на землю, отчаянно пытаясь отдышаться. Позади ревел танк. Остановившись неподалеку от места, где он лежал, танк продолжил обстрел вражеских линий. С каждым пушечным выстрелом Эдвардс ожидал, что его барабанные перепонки лопнут. Что бы избежать звука выстрелов, Эдвардс заставил себя двинуться вперед. Горстка людей достигла края арройя. Здесь они начали окапываться. Эдвардс, царапая землю, подумал, как великолепна земля и удивлялся, почему он так долго не знал этого.

* * *

Билл Кардаш из Виннипега был в танки В-26, шедшем через клубы пыли, поднятой впереди идущими танками. Полученный приказ был прост. Кардаш должен был прорваться через фашистские линии, уничтожая их пулеметные и противотанковые позиции, стреляя по пехоте в траншеях и очистить путь для республиканского наступления.

Раньше на танке было восемь или десять испанских солдат, цепляющихся за корпус, пока они с ревом шли вперед со скоростью в сорок километров в час, но фашисты беспрерывно обстреливали танк пулеметным огнем, и после первых же очередей Кардаш заметил, что испанцы или спрыгнули с танка или были убиты и упали. Не было времени печалиться об их судьбе. Вражеские пули, ударяющие о броню, звучали как град, падающий на жестяную крышу.

Не имея возможности высунуть голову из командирской башенки, Кардаш старался обнаружить пулеметные гнезда через перископ, трудная работа, когда танк мчится с высокой скоростью по пересеченной местности. Внезапно танк фыркнул и остановился, из-за чего Кардаш ударился головой о перископ.

Водитель Хозе закричал: «Там крутой овраг впереди».

«Если ты сможешь это сделать, вперед!», ответил Кардаш. Рядом с ним Руис, заряжающий, ожидал, что бы перезарядить орудие. В танке был экипаж только из трех человек. Кардаш был и командиром и наводчиком.

Хозе повел танк вниз в арройо, а затем вверх по другой стороне. Когда они поднялись наверх, Кардаш увидел вражеские траншеи буквально в пяти метрах. Хозе повел танк вперед через траншеи. Пули барабанили по бронированным бокам. «Не останавливайся», крикнул Кардаш, но танк внезапно остановился. «Продолжай движение, Хозе». Танк не двигался. Они находились только в тридцати пяти метрах позади траншей. Внезапно мотор кашлянул и заглох. Кардаш мог слышать непрекращающийся стук пуль по танку. Близкий разрыв покачнул машину.

«Горим», крикнул Хозе. Кардаш взглянул внутрь танка. Дым наполнял машину. В траншее несколько фашистов стояли, видимо наблюдая пламя, горевшее снаружи танка. Он прикинул, что их подожгли зажигательной гранатой. Кардаш выпустил снаряд прямо по траншее, где стояли фашистские солдаты. Руис дослал следующий снаряд в орудие. Кардаш еще раз выстрелил в траншею.

Башня, в которой находились Руис и Кардаш, начала наполняться дымом. Пламя лизало расположенный ниже моторный отсек. Кардаш понимал, что если горючее взорвется, они сгорят. Но если они покинут танк за вражескими линиями, очень мало шансов, что они уцелеют.

Дав команду покинуть танк, Кардаш вернулся к орудию и выстрелил во вражескую траншею, что бы прикрыть выход ребят. Первым выпрыгнул из люка Хозе и соскочил с танка. Затем выбрался Руис. Через несколько секунд заело орудие. Кардаш переключился на пулемет и начал поливать траншею из него. Жар становился нестерпимым. Пора было уходить.

С пистолетом в руке, Кардаш выпрыгнул и побежал к дороге, ведущей обратно к республиканским линиям. Хозе и Руиса нигде не было видно. Либо им удалось убежать, либо они были убиты. Пять гранат упали рядом с ним, взорвавшись одна за другой. Затем пуля попала ему в правую ногу, из-за чего он упал лицом вниз. Кардаш был в пяти метрах от фашистской траншеи. Он поднял свой пистолет и начал в нее стрелять, стараясь попасть в кого-нибудь из фашистов. Кровь ручьем текла по его лицу и руке. Его брюки цвета хаки стали темно-бордовыми. Когда остался только один патрон, он перестал стрелять. Теперь он лежал спокойно и думал. Пока он не чувствовал боли, но знал, что боль скоро придет, так же точно, как и фашисты скоро найдут его.

Кардаш медленно повернулся и поднял пистолет к голове. Он имел три варианта выбора — истечь кровью, быть убитым фашистами или истратить последнюю пулю на себя. Когда ствол пистолета коснулся его головы, Кардаш увидел республиканский танк на дороге, к которой он бежал. Он слабо помахал рукой, стараясь привлечь его внимание. Танк повернул и остановился возле места где он лежал. Подтягивая свою поврежденную ногу, Кардаш вскарабкался на корпус и танк начал отходить. Вражеский ружейный огонь сбивал краску с бронированного корпуса вокруг него. Неподалеку падали гранаты, а шрапнель ободрала его правую руку. Несмотря на свои мучения, Кардаш отчаянно вцепился в танк и держался всю долгую неровную дорогу до пункта первой помощи в тылу.

* * *

Двадцатисемилетний Эдвард Комодовски из Кукс Грик, Манитоба, хотел бы никогда не начинать этот злосчастный бег по ничейной земле. Он полз в общем направлении к арройо, который был, кажется, предварительной целью атаки. Перед ним был молодой испанец. Парень снял свой

ботинок и держал его перед своими глазами. В каблук попала пуля и пробила в нем паз. Солдат непрерывно бормотал «Мамочка моя, мамочка моя...» Перемежая эти слова спокойным комментарием по-испански: «Вы знаете, они могли убить меня».

Комодовски был частью группы, которая наступала ползком около тридцати минут, но по-прежнему была далека от арройо, когда кто-то приказал им отступать. Как и остальные, он повернул назад. Скоро он был совсем дезориентирован. Когда они наткнулись на неглубокую траншею, то, казалось, ползли по ней, по меньшей мере, два часа. Кисти рук Комодовски кровоточили, брюки на коленях были мокрыми от крови. Его тело было покрыто грязью, а рабочие детали винтовки были покрыты копотью. Некоторые солдаты бросили свое оружие.

Позади Комодовски был молодой парень из Нью-Йорка, который не выполнил приказ оставить свой мешок на линии начала атаки. Мешок возвышался над краем траншеи и часто разрывался пулями. Это служило Комодовски предостережением оставаться внутри безопасного места в траншее.

Примерно когда Комодовски пришел к этому заключению, американский лейтенант поднялся с дубиной в руке, и стоя на краю траншеи, приказал всем встать и двигаться к гребню холма. Как мог видеть Комодовски, траншея шла примерно в том направлении, и они могли туда добраться более безопасно оставаясь в ней. Но офицер был тверд в том, что все должны встать и бежать вперед. «Неужели вы не понимаете на какой вы позиции? Вы все собрались здесь вместе. Это будет фатально, если фашисты откроют артиллерийский огонь». Комодовски согласился с мыслями офицера, но прикинул, что пулеметный огонь, под который они попадут, если выйдут на открытую местность, был более непосредственной угрозой. Поэтому фашисты не собирались стрелять из пушек. Внезапно из рукава офицера вылетел клок ткани. Он уронил дубину, зажал свою руку и сказал «Ох». Несмотря на рану, офицер отказался присоединиться к солдатам в траншее. Через секунду в него попала другая пуля. Он покачнулся, но остался на ногах, отвергая их просьбы укрыться. Однако, получив еще одну пулю, офицер упал на спину. Комодовски решил не рисковать, проверяя

мертв ли дурак, он продолжил ползти по траншее. Наконец они добрались до дороги пресекавшей гребень. По обеим сторонам дороги были выкопаны группы стрелковых ячеек. Комодовски и остальные забрались в них и стали ждать, пока бой не подойдет к неизбежному концу.

* * *

С момента, когда первая рота, частью которой был Рональд Ливерседж, покинула траншеи, они начали погибать. Через пятнадцать минут, половина людей пала. Оставшиеся пошатываясь, шли вперед под градом пуль с собора и домов Фуэнтес. Командир роты Уильям Неур и комиссар Джек Шифман оба были убиты.

Справа от Ливерседжа, батальонный комиссар Джозеф Даллет шагал вперед с тростью в одной руке и неизменной трубкой в другой. Ливерседж заметил у него на лице легкую улыбку. Как только он это заметил, Ливерседж

(LAC C67468)

Когда батальон Маккензи-Папино первый раз вступил в бой под Фуэнтес де Эбро все его командиры были американцы, такие как ньюйоркец Саул Веллман. Веллан вырос от комиссара роты до комиссара батальона после гибели Джо Даллета под Фуэнтес.

услышал звук попадания пули в тело. Даллет вскрикнул и рухнул на землю.

Затем погибли трое подносчиков боеприпасов из отделения Ливерседжа. Милт Херндон, американский негр упал. Исаак Шварц, санитар из Торонто подполз к Херндону, но когда он перевернул умирающего американца, пуля пробила плечо Шварца.

Ливерседж и другие уцелевшие ползли вперед, продолжая атаку. Когда они достигли пригорка земли, Ливерседж установил пулемет и выпустил несколько очередей по фашистским позициям.

Впереди, далеко за фашистскими линиями, Ливерседж мог видеть горящие республиканские танки. Некоторые экипажи спаслись из горящих танков только для того, что бы быть скошенными фашистским огнем. Несколько испанцев из 24-го батальона беспомощно сбились в кучу за горящими обломками.

Вражеский огонь стал настолько интенсивным, что часть Ливерседжа не могла продвинуться дальше. Они старались окопаться при помощи своих обеденных тарелок. Когда наступил вечер, вражеский пулеметный огонь стал еще сильнее, поэтому они вынуждены были покинуть свои убежища. Проползая обратно, они наткнулись на часть старых траншей, в которые с радостью скатились.

К их удивлению они обнаружили, что находятся на краю арройо, к которому стремились всю вторую половину дня. Глядя на него, Ливерседж понял насколько безнадежной была вся атака с самого начала. Он был глубже и шире, чем можно было представить. Форсирование его под интенсивным вражеским огнем было самоубийственно. Как бы для того, чтобы доказать насколько это верно, два человека попытались перейти через него. Они не прошли и ста метров, как один получил пулю в нос, а второй в руку. Оба приползли обратно в траншею. Джим Мензис, сержант из Ванкувера встал и приказал всем оставаться здесь до наступления ночи.

* * *

На противоположном фланге Мак-Папс Лайонел Эдвардс то же лежал на краю арройо. Когда ночь раскинула свой темный плащ над полем боя, от фашистских траншей донеслись крики радости.

Эдвардсу казалось, что враги говорили: «На сегодня все. Увидимся снова завтра».

Под прикрытием темноты поредевшие подразделения батальона Маккензи-Папино отходили назад, чтобы перегруппироваться. Они старались вынести с собой как можно больше мертвых.

Так как погибли или были ранены почти все командиры, было трудно координировать что-либо. Санитары ползли в поле в поисках раненых. Каждый раз, когда они возвращались, на носилках были один или больше убитый или раненый.

Не было еды или воды. Все были истощены. Партия испанских саперов пришла и начала копать траншею по краю арройо, который должен был стать новой позицией Мак-Папс.

В предрассветные часы солдаты двинулись в новые, плохо выкопанные окопы. Здесь они оставались, выдерживая концентрированный фашистский огонь еще одиннадцать дней. Было много бессмысленных потерь. 25 октября XV-я бригада была заменена испанской. Вначале выведенная в Квинто, бригада оставила арагонский фронт 1 ноября и отправилась на домашнюю базу интернационалистов в Альбасете. Усталые выжившие после крещения огнем Мак-Папс расположились по соседству с продуваевом сквозняками замком Пезуела де лас Торрес для восстановления.

[Танк В-26, это Т-26 с 45, а не с 47-мм пушкой. Но под Фуэнтес действовали не они, а танки БТ-5. Это было не рядовое сражение, а попытка переломить ход войны. Для этого из СССР было доставлено 50 танков БТ-5, которые еще не поставлялись в Испанию. Эти танки были одновременно брошены в наступление. Цифра для испанской войны громадная. Потери были большими, из боя не вернулись 16 танков и 37 танкистов.

Два танка БТ-5 сгоревшие в хоте атаки на Фуэнтес де Эбро - прим. перев.]

Десятая ~ Последствия