Императорская система в массовом сознании 1 страница

Воздействие официальной идеологии на массовое сознание в современной Японии — актуальнейшая проблема. Мате­риалы для ее изучения предоставляют как опросы общест­венного мнения, обильно проводимые в Японии по всем буквально вопросам, так и произведения искусства и литературы. Но, поскольку анализ последних выходит за рамки жанра данной работы, мы ограничимся лишь анализом результатов опросов общественного мнения, позволяющим проследить определенные тенденции и сдвиги в отношении масс к институту императорской власти.

До поражения во второй мировой войне всеохватывающая система тэнноистской пропаганды, как говорилось выше, внедряла в сознание народа образ императора — «живого бога». В сентябре 1956 г. журнал «Тисэй» опубликовал итоги исследования общественного мнения, согласно ко­торым императора считали «ками» 33% опрошенных, представляли существом, обладающим сверхъестественными качествами, — 48%, обычным человеком, но подобным главе семьи император был в глазах 12%, а по мнению 8% опрошенных, он был обычным человеком [211, 1956, сентябрь]. В 1985 г. ответы на аналогичные вопросы распределялись так: император — «ками» — 2%; сверхъестест­венное существо — 19, подобен главе семьи — 33, обычный человек — 46% [143, с. 56]. Сравнение этих двух опросов свидетельствует о значительном скачке в массовом соз­нании — 79% опрошенных ныне относят императора к обычным смертным, тогда как в 1956 г. 81% опрошенных приписывали императору сверхъестественные качества.

Хирохиса Уэно, проанализировав данные опроса 1956 г. по возрастным категориям, пришел к выводу: вера в то, что император — «живой бог», больше всего свойст­венна тем респондентам, кому в момент окончания войны было менее 14 лет (до 25 лет в момент опроса). По его мнению, подобный результат говорит об эффективности тэнноистской обработки в школах. Вместе с тем лишь 23% продолжали верить в образ «арахито гами» среди тех, кому к окончанию войны было около 20 лет (до 31 года в 1956 г.). Дело в том, считает Уэно, что люди этого возраста стали жертвами войны и разочаровались в идеалах, связанных с «кокутай» [143, с. 57].

Проследим, как менялось в послевоенный период отно­шение японцев к императорской системе довоенного образца и к существованию монархии в Японии вообще. Почти сразу после капитуляции Японии «Асахи симбун» провела опрос среди пострадавших во время войны, и выяснилось, что за сохранение монархии выступали: в форме «ко­кутай» — 26% опрошенных, как обычай — 43, в форме «монархической демократии» — 5, в других формах — 4%. За ликвидацию же монархии высказалось всего 5% оп­рошенных (по сравнению с 78%, так или иначе поддер­жавшими ее) [197, 04.12.1945].

Приблизительно в то же время был проведен опрос среди студентов Университета Васэда. Результаты ока­зались следующими: за сохранение статус-кво выступали 36% опрошенных; за монархию, но несколько реформи­рованную, — 36; за монархию, но в другой форме — 16; за ликвидацию монархии — 3%. Иначе говоря, в под­держку монархии высказались 89% [143, с. 58].

Незадолго до публикации проекта новой конституции опрос общественного мнения выявил: за императорскую систему выступали 91% респондентов, а против — 9%. Из тех, кто ратовал за сохранение монархии, 45% объяс­няли свое мнение тем, что «император не имеет отно­шения к политике, отец всей нации, средоточие нрав­ственности»; 28% отстаивали императорскую систему из соображений, что «монарх и народ едины» и можно соз­дать такой строй, при котором «будут сосуществовать парламент, имеющий политическую власть, и император». Остальные 16% просто высказались за сохранение статус-кво [204, 04.02.1946].

Из неофициальных проектов новой конституции требо­вание ликвидации монархии содержал лишь проект Ком­мунистической партии Японии. Штаб оккупационных войск предложил проект, близкий к проекту Общества по изу­чению конституции (Кэмпо кэнкюкай), выступавшего за сохранение института императорской власти для испол­нения государственных ритуалов.

В ходе опроса общественного мнения, проведенного га­зетой «Майнити» в мае 1946 г., после опубликования проекта конституции, в поддержку «символической» мо­нархии выступило 85%, против — 13, против ликвидации монархии — 86, за ликвидацию — 11% [204, 27.05.1946].

Таким образом, массового движения против импера­торской системы в стране не наблюдалось. Практически не изменилась ситуация и после принятия новой кон­ституции. Это относилось и к личности императора Хирохито. Согласно данным исследования, организованного газетой «Иомиури», в 1948 г. ликвидировать император­скую систему предлагало лишь 4% опрошенных, передать трон наследному принцу — 18, а 69% считали, что «нет необходимости в смене императора» [202, 15.07.1948]. Среди японцев в результате эффективной пропаганды широко распространилось мнение, что император не был активным сторонником развязывания войны, а «благодаря высочай­шему соизволению императора во время окончания войны сто миллионов японцев были избавлены от необходимости предпочесть смерть бесчестью» [143, с. 59].

Во время воздушных налетов сгорел императорский дво­рец, что в глазах народа делало императора жертвой войны. Кроме того, с 1946 г. император, отказавшись от торжественной охраны довоенного времени, запросто ездил по стране и встречался с простым народом не как «арахито гами», а как «нингэн тэнно» («император-человек»). Все это повлияло на формирование у многих японцев дружеских, теплых чувств к императорской семье. К тому же официальная пропаганда стала привлекать внимание к наследному принцу, не имевшему отноше­ния к развязыванию войны, а после его женитьбы на девушке незнатного происхождения дружеские чувства к императорской семье еще более усилились.

В 1948 г. 90% опрошенных полагали, что положение императора должно быть определено по конституции в качестве «объекта поклонения народа» (акогарэ) и как «символа государства», и только 4% хотели отмены монархического строя (остальные 6% не дали ясного ответа) [202, 15.07.1948].

Перед подписанием Сан-Францисского мирного договора, в апреле 1952 г., 27% опрошенных желали усиления власти императора, 56% не хотели никаких перемен, 1% высту­пал за то, чтобы ослабить власть императора, и 1% — за то, чтобы совсем отменить императорскую систему [202, 16.04.1952].

В ходе опроса, организованного правительством в 1956 г., 82% респондентов высказали мнение, что император нужен Японии (из них 61% — из-за того, что без него будет «грустно», а 44% утверждали: «если есть император, есть и Япония»). Лишь 3% считали, что лучше бы было без императора, 2% не дали ясного ответа, 13% обнару­жили безразличие к этой проблеме [143, с. 60].

В феврале 1974 г. радиотелевизионная корпорация Эн-эйч-кей попыталась выяснить, как японцы оценивают роль императора. Она получила следующие результаты: импера­тор является центральной фигурой в политике — 4%, служит духовной опорой народа — 42, выполняет ритуальную роль — 41, не играет никакой роли — 7% (5% — неясные ответы) [143, с. 61]. Как видно из приведенных данных, в общей сложности 83% респондентов выступали за «симво­лическую» монархию.

Сравнение итогов опросов 1956 и 1974 гг. показывает, что в те годы подавляющая часть населения Японии (соответственно 82 и 83%) была убеждена в необходимости существования императора. Но значит ли это, что отно­шение японцев к императорскому дому оставалось неизмен­ным? Попытаемся ответить на этот вопрос, сопоставив данные опросов общественного мнения (%) (составлено по [143, с. 60]):

Приведенные данные показывают, что в 60—80-е годы неуклонно уменьшалось число японцев, воспринимающих императора как объект религиозного поклонения⁹. Несколь­ко снизилась и доля людей, дружелюбно относящихся к нему (с 64% в 1961 г. и 67% в 1975 г. до 48% в 1985 г.). При анализе рассматриваемых данных бросаются в глаза еще два момента. Во первых, удельный вес лиц, дружелюбно и почтительно относящихся к императору, особенно резко упал в 1975—1985 гг. (в 1961—1975 гг. он повысился с 64 до 67%, а в 1975—1985 гг. — уменьшился до 48%). Во-вторых, именно в указанный период доля неинтересую­щихся императорским институтом поднялась почти в 2 раза: с 24 до 46%. Казалось бы, подобные тенденции противо­речат описанным выше мерам правящих кругов по модер­низации и внедрению тэнноистской идеологии в массы. Однако, на наш взгляд, причинно-следственная связь здесь обратная: именно наметившаяся тенденция к ослаблению стереотипов традиционного мифомышления японцев в усло­виях повышения уровня жизни, интенсивного воздействия зарубежной буржуазной культуры побудила правящие круги предпринять шаги в направлении возрождения традицион­ного мировосприятия.

Такой вывод подтверждают данные других опросов. В частности, в ходе одного из них, проведенного в 1983 г. газетой «Асахи», 9% опрошенных заявили, что дружеские чувства к императорскому дому будут расти, 41% — что уменьшатся, а 43% — что не изменятся [197, 04.09.1983]. Скептическое отношение более чем 80% опрошенных к перспективам престижа императора среди японского народа вполне объяснимо: постепенно уходит из жизни поколение японцев, воспитанных на тзнноистской идеологии, а у поколения, родившегося и воспитанного в условиях новой конституции, наблюдается равнодушное отношение к импе­раторской семье. Согласно данным «Асахи симбун», среди лиц старше 60 лет 70% испытывают симпатию к императору, а среди лиц моложе 25 лет более 80% не испытывают к нему никаких теплых чувств [197, 03.01.1983]. Именно поэтому, чтобы усилить поддержку «символической» монар­хии со стороны молодежи, правящий класс активизирует пропаганду модифицированной тэнноистской идеологии.

Вместе с тем выявившееся некоторое падение религиоз­ного и духовного авторитета императора отнюдь не озна­чало, что японцы все больше склоняются к необходимости ликвидации института монархии. Вот какие результаты дали опросы общественного мнения, проводившиеся в 70—80-е годы с целью выяснения отношения населения к статусу императора (%) (составлено по [204, 15.08.1970; 204, 16.10.1975; 204, 26.12.1979; 204, 03.04.1981; 143, с. 60; 203,04.01.1985]):

Как можно судить по приведенным данным, поддержка населением императора в роли «символа» незначительно ослабла после 1975 г. Но в последнее десятилетие она все же поразительно стабильно держится на уровне 77%. За 1981—1985 гг. несколько уменьшилось число японцев, выступающих за ликвидацию монархии, и возросла доля лиц, считающих необходимым расширить политические прерогативы императора, что, видимо, объясняется до некоторой степени эффективностью тэнноистской пропаган­ды и общим подъемом националистических настроений в стране. В целом же совершенно очевидно, что подавляющая часть населения Японии одобряет существование «символи­ческой» монархии.

Этот вывод подтверждают и результаты опросов, про­водившихся с целью выяснить, как представляют себе японцы будущее императорской системы (%) (составлено по [204, 15.08.1970; 204, 16.10.1975; 204, 26.12.1979]).

В ходе исследования общественного мнения, осуществлен­ного «Майнити симбун» в 1972 г., о том, что поддерж­ка императорской системы со стороны народа будет рас­ширяться, заявили 8% опрошенных, а что будет ослабе­вать — 26% (66% либо не знали ответа, либо не запол­нили анкеты) [204, 03.05.1972]. В 1983 г. среди опрошен­ных газетой «Асахи» 77% считали, что роль монархи­ческого строя будет возрастать и впредь, а 12% — что императорская система будет ликвидирована [197,04.09.1983].

Профессор Хиросимского университета Хирохиса Уэно, проанализировавший огромный материал опросов, считает, что сохранение императора-«символа», активная роль «импе­раторской дипломатии», те функции, которые были сохра­нены за ним по конституции, и те, которые он выпол­няет в нарушение конституции, служат консервации в народе «сознания слуг его императорского величества» («синдзю-но исики»). Стремление правящих кругов предста­вить императора главой японского государства по отно­шению к иностранным державам, подчеркивает он, также не дает народу четко осознать себя как суверена страны. В результате, отмечает Уэно, в значительной мере сохра­няется консервативное сознание, а опирающееся на него стремление восстановить синто в его государственном ста­тусе чревато возрождением государственного национализма и милитаризма [143, с. 63].

* * *

Когда уже была написана эта книга, в Японии про­изошли события, самым непосредственным образом свя­занные с проблемами культа императора. 7 января 1989 г. после тяжелой и продолжительной болезни скончался 87-летний император Хирохито. Болезнь и смерть императора вызвали большой резонанс в Японии и на международной арене, пролив дополнительный свет как на отношение япон­цев к «символической императорской системе», так и на место и роль этой системы в политической жизни япон­ского общества. Разумеется, по свежим следам, когда еще продолжает поступать пестрая и обильная информа­ция, невозможно дать ее всесторонний научный анализ. Но некоторые тенденции имеющиеся сведения выявить все же позволяют.

С 19 сентября 1988 г., когда состояние здоровья Хиро­хито резко ухудшилось, атмосфера печали стала характер­ной для общественного климата. В буддийских храмах древ­них столиц страны Киото и Нара, связанных с император­ской семьей, а также в главном синтоистском храме Исэ проводились религиозные церемонии и молебствия за выз­доровление императора. Многие пожилые японцы приходи­ли к императорскому дворцу и, опустившись на колени, молились за выздоровление императора. В первые дни болезни императора сотни обеспокоенных граждан дежури­ли перед главными воротами его дворца. Вся страна, включая молодое поколение, старалась не пропустить са­мые последние сообщения о состоянии здоровья импера­тора Хирохито. Для передачи этих сообщений даже пре­рывались телерепортажи о ходе Олимпийских игр в Сеуле.

Члены императорской семьи, политические деятели, в том числе премьер-министр Нобору Такэсита и члены его кабинета, а также зарубежные дипломаты нанесли визиты в императорский дворец.

В эти дни многие японцы выстаивали под проливны­ми дождями в огромных очередях у императорского двор­ца, чтобы расписаться в книге пожеланий скорейшего выздоровления императору. Средства массовой информации вынесли тему здоровья монарха на передний план во внутриполитических новостях. Многие органы местного самоуправления призвали население отменить все крупные празднования, депутаты парламента не покидали столицу.

Но уже к концу октября стали заметны признаки того, что большинство населения устало от напряженной атмосферы, царившей в стране. Жизнь стала входить в свое обычное русло, а чрезмерный ажиотаж в печати и на телевидении в связи с перипетиями состояния импе­ратора стал раздражать многих жителей Японских остро­вов, видевших в них помеху собственным делам и излишнюю нервозность. Некоторые стали проявлять даже циничное отношение к умирающему Хирохито, получили распростра­нение довольно сомнительного содержания шутки и кари­катуры. Конечно, это не значит, что такого рода наст­роения были характерны для всех. Отмечалось, в частно­сти, усиление интереса к проблемам монархии, в большем, чем обычно, количестве раскупались серьезные исследова­ния императорской системы в стране. Одним словом, чем дольше затягивалась болезнь императора, тем более пест­рой была и реакция со стороны японцев, что свидетель­ствует об отсутствии монолитного единства мнений нации.

Болезнь императора Хирохито послужила поводом для во­зобновления общенациональных дискуссий по вопросу о роли монархии, начало которым положили публикации 21 сентяб­ря 1988 г. в английских газетах «Сан» и «Дейли Стар». Статья в «Сан» предрекала, что «ад ждет этого импера­тора зла», так как он умирает «ненаказанным за некото­рые из самых ужасных преступлений нашего жестокого века». В «Дейли Стар», также возлагавшей на императора ответственность за преступления Японии в войне, он назван «сыном зла, правившим империей крови».

Сочтя содержание этих статей «оскорбительным» для Хи­рохито, тем более в такой критический момент для его здоровья, правительство Японии потребовало от издателей этих газет публикации извинения. Посол Великобритании в Японии Джон Уайтхед выступил на страницах японской печати с заявлением, в котором подчеркнул, что статьи в «Сан» и «Дейли Стар» написаны в «дурном вкусе» и не отражают мнения большинства жителей Великобрита­нии. А посол Японии в Великобритании направил протест в адрес двух названных газет, в котором именовал импе­ратора японским монархом.

Последнее вызвало в Японии обострение многолетних дебатов между оппозиционными партиями и правительством ЛДП по вопросу о том, является ли в соответствии с действующей конституцией император главой государ­ства.

В начале октября 1988 г. представитель кабинета ми­нистров на слушаниях в парламенте заявил, что «импе­ратор является главой государства, когда дело касается внешнеполитических вопросов». Депутат от СПЯ Манаэ Кубота обратился с запросом по этому поводу к прави­тельству, и председатель Бюро по законодательным делам Ойдэ Такао подтвердил, что император считается главой государства, когда дело касается внешнеполитических воп­росов, но не обладает властью, как до войны. По мнению КПЯ, ссылка на императора как на главу государства даже в дипломатических протокольных процедурах явля­ется нарушением конституции. СПЯ также выразила обеспо­коенность в связи с тем, что такой прецедент может привести к отходу от конституционного статуса импера­тора как символа государства. Но высокопоставленный представитель МИД заявил, что, несмотря на протесты, министерство будет по-прежнему использовать этот термин в «некоторых обстоятельствах» [216, 12.10.1988].

Но в правящем лагере были высказаны и противопо­ложные мнения. В интервью агентству Ассошиэйтед Пресс депутат парламента от ЛДП Седзи Нисимура отказался назвать императора главой государства и заявил, что ему не нравится идея публичной схватки с оппозицией. «Кон­серваторы в ЛДП, как и многие японцы, выступают за сохранение императорской системы в ее нынешнем сос­тоянии, — заявил Нисимура, который возглавляет две груп­пировки в парламенте, выступающие в поддержку импе­ратора. — Поэтому у ЛДП нет необходимости начинать подобные дебаты в парламенте».

В октябре 1988 г. в пресс-центре для иностранных журна­листов была проведена серия из трех брифингов, посвящен­ных проблеме роли императора в истории и современном обществе. Наиболее типичными были мнения профессора литературы Масакадзи Ямадзаки и историка Нобору Код-зима. Ямадзаки построил свою позицию на том, что «им­ператор — это символ культурного единства», а его рели­гиозные функции не приходят в конфликт с конституцион­ным требованием отделения религии от государства, так как император — представитель религии «здравого смысла, а не институционализованной религии с ее догмами». Кодзима заявил, что «японцы видят в императоре носителя верховной власти, не связанной с властью политиче­ской» [217, 26.10.1988].

Одним из самых острых вопросов была постановка проблемы о степени персональной ответственности импера­тора Хирохито за агрессивные войны, которые вела Япония в первые 20 лет его правления. Наблюдалась крайняя поляризация точек зрения — от однозначного объявления Хирохито военным преступником (наиболее последовательно этой позиции внутри Японии придерживалась КПЯ) до стрем­ления представить его «миротворцем», пытавшимся сдержать милитаристов и проявившим решимость противостоять боль­шинству, ратовавшему за продолжение войны в 1945 г. Впер­вые в Японии эта тема дискутировалась столь остро и откровенно, хотя в значительной мере к этому япон­ское общественное мнение подталкивала реакция в зару­бежных странах, особенно ветеранов войны на Тихом океа­не.

В целом дебаты во время болезни императора показа­ли, что император Хирохито был важным символом для японцев: символом милитаристского величия Японии — для крайне правых, символом самобытности и сохранения культурных традиций — для умеренного большинства и символом тирании — для людей леворадикальных позиций.

Эти выводы подтверждаются опросами общественного мнения, проведенными 16—19 февраля 1989 г. компанией «Токио бродкастинг систем», а также газетой «Иомиури» 7 января 1989 г. Согласно данным первого исследования, 77% опрошенных поддержали императорскую систему. 73% считали императора национальным символом, и только 2% все еще относились к нему как к «человеко-богу». Многие японцы (42%) полагали, что император Хирохито был слишком удален от них, а большинство (59%) хотели бы, чтобы новый император Акихито был ближе к народу [217а, 23.02.1989].

Более подробные данные предоставил опрос, осуществ­ленный газетой «Иомиури»: свыше 80% респондентов одоб­рили роль императора — «символа наций», 9% хотели бы, чтобы функции императора были более четко определены и ему было бы предоставлено больше власти, 5% выска­зались за ликвидацию монархии. Интересно, что в этом опросе учитывалась партийная принадлежность. Из респон­дентов, поддерживающих правящую ЛДП, 87% выступили за сохранение символической роли императора, 10% хотели бы увеличения власти монарха, 1% высказался против импе­раторской системы. Сходные результаты дал опрос сторонников СПЯ: 77% — за статус-кво, 11% — за бóльшую власть императора, 9% — за ликвидацию монархии. Иной оказалась реакция сторонников КПЯ: лишь 56% высказа­лись за сохранение «символической императорской систе­мы», а 44% выступили за ее ликвидацию (214а, 10.01.1989). И вот 7 января 1989 г. император Хирохито умер. На престол вступил 55-летний Акихито. 64-й год эпохи Сева стал первым годом эпохи Хэйсэй. Новый девиз, который можно перевести как «достижение мира», был разрабо­тан специальной комиссией на основе весьма строгих пра­вил, а название эпохи Сева было присвоено в ходе тради­ционной церемонии во дворце 30 января 1989 г. как по­смертное имя (окурина) скончавшемуся императору, под которым он отныне войдет в историю. Название эры — это всего лишь один из вопросов в длинном перечне проблем, с которыми столкнулось правительство в связи с процедурами, сопутствующими похоронам и церемониям престолонаследования. Как считают многие японские ученые, проблемы возникли из-за недоработанности положений Закона об императорском дворе. В нем лишь констати­руется необходимость проведения церемоний похорон импе­ратора и престолонаследования, но не раскрывается содер­жание этих церемоний, в то время как в довоенный пери­од в специальном законе об императорском дворе подроб­нейшим образом излагался весь сложнейший этикет по этому поводу. Общественное мнение страны вновь всколыхнулось, высказывались самые различные точки зрения: от требова­ний провести церемонии строго, так же, как и при похо­ронах императоров Мэйдзи и Тайсе, до требований вовсе отменить отправление ритуалов. Однако большинство и уче­ных, и общественных деятелей, и простых японцев высту­пили за компромиссный вариант, чтобы сохранить дух традиции, не нарушая в то же время действующую кон­ституцию.

Но при самой первой церемонии престолонаследования «сэнсо», когда императору Акихито через три с полови­ной часа после смерти императора Сева вручались «бо­жественные регалии» хризантемового трона, а также госу­дарственная и императорская печати, крен был сделан ско­рее «вправо». Генеральный секретарь кабинета министров Кэйдзо Обути откровенно религиозную церемонию не при­знал таковой и этим объяснил решение правительства проводить ее как государственный акт.

Вторая церемония престолонаследования «сокуи-но го тё-кэн-но ги» — первый прием императором высокопоставленных должностных лиц и провозглашение перед ними своего «занятия трона» также в нарушение конституции была проведена как государственный акт. На церемонии, состоявшейся во дворце 9 января, присутствовали пред­ставители политических кругов во главе с премьер-минист­ром Нобору Такэсита. Однако 44 человека из 287 пригла­шенных на первую аудиенцию императора не явились. Большинство из них, включая пять представителей СПЯ и одного представителя КПЯ, выразили свое неодобрение церемонии как связанной с синтоистским ритуалом. В ходе этой церемонии новый император выступил с трехминут­ной речью, в которой заявил о своем стремлении к обес­печению всеобщего мира и дальнейшего развития страны, а также о желании «вместе со всем японским народом соблюдать конституцию, в которой провозглашается отказ Японии от войны на вечные времена, а император харак­теризуется как „символ государства и единства"». В отли­чие от своих предков император Акихито говорил не на церемониальном, а на обычном языке [214а, 10.01.1989].

Более гибкий подход, учитывая мнение общественности, проявило правительство при организации похорон и связан­ных с ними ритуалов (всего их было 34). Было формально разграничено проведение синтоистских обрядов и граждан­ской панихиды.

До 24 февраля (дня похорон) тело монарха хранилось в запечатанном кипарисовом гробу в тайных покоях дворца. Дело в том, что, по поверьям, именно около 45 дней необходимы, чтобы дух усопшего приобрел «небесный облик». За этот период проводилось множество мелких обрядов, таких, например, как перемещение гроба из одних покоев в другие, очищение места погребения и т.д.

В день похорон гроб с телом императора Сева был установлен на кубический паланкин, который нес 51 носиль­щик в черных одеяниях, отобранные из специальной поли­цейской части, охраняющей дворец. За ними шествовали синтоистские священники с оранжевыми и белыми штан­дартами, рядом с ними высший чиновник императорского дворца нес завернутые в парчовый чехол священные туфли, предназначенные, согласно синтоистским верованиям, для вознесения на небеса императора Сева. Звучала и похо­ронная придворная музыка флейт и барабанов, а также вдоль следования кортежа 10 оркестров «сил самообороны» играли мелодию «На вершине скорби».

Предполагалось, что проводить императора в последний путь придет около 1 млн. человек, но, по сообщениям полиции, собралось немногим более 570 тыс. участников. Конечно, свою роль сыграла и промозглая дождливая пого­да, но многие не вышли на улицу и потому, что смерть императора оставила их равнодушными и они решили исполь­зовать день похорон, объявленный выходным, для отдыха. Разумеется, реакцию токийцев трудно сравнить с тем, что творилось в 1927 г., во время похорон императора Тайсё, когда в полуторамиллионной толпе были раздавлены 7 че­ловек и несколько сотен получили ранения.

Ритуальный марафон в общей сложности продолжался 13 с лишним часов, начавшись у императорского дворца и закончившись церемонией опускания гроба под своды мавзолея Мусасино-но мисасаги на императорском клад­бище в токийском пригороде Хатиодзи. Крупнейшие цере­монии проводились в столичном парке Синдзюку гёэн. На траурном событии присутствовали более 10 тыс. го­стей, из которых около 700 представляли 163 страны, 27 международных организаций. 55 глав государств, 11 премьер-министров, 14 представителей королевских фамилий всего света отдали свой последний долг императору Сева. Это, безусловно, свидетельствует о возросшей роли Японии в международном сообществе.

Сначала в специальном траурном павильоне (Содзёдэн) состоялась синтоистская церемония (Содзёдэн-но ги), в ходе которой новый император, отвесив поклон, обратился с траурной речью к духу усопшего. Затем все остальные члены императорской семьи выполнили свой ритуальный долг. После этого понадобился десятиминутный перерыв, во время которого сняли синтоистское убранство — тем самым подчеркивался переход к государственной церемонии «тайсо-но рэй». Но новый император играл центральную роль и в этой церемонии, как было указано, в соответствии с конституционными полномочиями. Члены парламента от СПЯ ожидали окончания ритуала «Содзёдэн-но ги» в отдельном павильоне и приняли участие лишь в «тайсо-но рэй». Остальные присутствующие были свидетелями обеих церемоний, что фактически сделало разделение их формаль­ным. После окончания процедур в парке Синдзюку гёэн кортеж со скоростью 10 км в час двинулся в сторону мавзолея Мусасино-но мисасаги, где все кончилось только к 9 часам вечера [214а, 25.02.1989].

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: