ТОР 5 статей: Методические подходы к анализу финансового состояния предприятия Проблема периодизации русской литературы ХХ века. Краткая характеристика второй половины ХХ века Характеристика шлифовальных кругов и ее маркировка Служебные части речи. Предлог. Союз. Частицы КАТЕГОРИИ:
|
ИДЕОЛОГИЯ ТЭННОИЗМА В СОВРЕМЕННОЙ ЯПОНИИ
Становление «символической императорской системы»
Разгром японского милитаризма в 1945 г., последовавшие за ним демократические преобразования общества означали существенный подрыв официальной идеологии тэнноизма. В первый послевоенный период под воздействием небывалого подъема демократического движения под контролем американских оккупационных властей проводился курс на искоренение главных проявлений милитаризма и тэнноизма, на развенчание мифов о «божественном» происхождении императора и Японии. Эти меры предусматривались в Потсдамской декларации 1945 г., а также во врученной 15 декабря 1945 г. японскому правительству директиве оккупационных властей об отделении синтоистской религии от государства. Среди шагов, предпринятых по реализации курса союзников-победителей, направленного против милитаризма и тэнноизма, в первую очередь нужно назвать отречение императора от «божественного» происхождения в его новогоднем обращении к народу 1946 г., демократическую реформу образования, отменившую «моральное воспитание» в духе тэнноизма в школах, наконец, принятие новой, демократической конституции в 1947 г., передавшей суверенитет в стране народу. Власти императора, согласно конституции, был придан номинальный характер — она была ограничена статусом «символа государства и единства нации» (о послевоенном статусе императора см. [30, с. 176—189; 29]. Это послужило в дальнейшем основанием для обозначения в японской литературе послевоенного государственного строя «сётё тэнносэй» — «символическая императорская система». Перечисленные и другие реформы общественной структуры Японии, хотя и знаменовали собой качественно новый этап в развитии страны, не были до конца последовательными в подрыве религиозных корней государственного национализма. Так, директива об отделении синто от государства оставляла возможность по-прежнему изображать императора духовным главой страны, давала ему право совершать в сопровождении государственных чиновников паломничества в синтоистские храмы, хотя формально и в качестве частного лица. Отречение императора от своего «божественного» происхождения начиналось с длинной цитаты из «Клятвы» императора Мэйдзи 1869 г., которая, по словам Хирохито, должна была послужить впредь «основой национальной политики» (см. [155, с. 179— 180]). О непоследовательности и противоречивости в политике демократизации послевоенной Японии говорит и попытка сочетать принципы конституционной монархии с принципом народного суверенитета, что до сих пор служит причиной дискуссий среди японских правоведов о характере государственного строя страны. Решительному курсу на отказ от традиций националистической идеологии мешало также то, что, как писал американский журналист М. Гейн, «осуществление демократизации было поручено недемократическому правительству» [12, с. 134]. Более того, в политике американских оккупационных властей уже к весне 1946 г. наметился поворот к сворачиванию многих направлений демократической перестройки Японии. В апреле 1946 г. в штаб генерала Макартура поступил секретный приказ Комитета координации иностранных, военных и морских дел в Вашингтоне, в котором указывалось на опасность укрепления позиции коммунистов в случае установления в Японии республики и давались инструкции по сохранению императорского строя. Макартуру приказывалось «тайно содействовать популяризации личности императора не как существа божественного происхождения, а как человека» (см. [12, с. 304—305]). Все это способствовало тому, что сразу же после принятия конституции 1947 г. правящие круги развернули массовую идеологическую кампанию за сохранение «кокутай», по-видимому рассматривая демократические реформы лишь как временную уступку и намереваясь сразу же приступить к деятельности по выхолащиванию демократического содержания преобразований в системе государственной власти, давая им интерпретацию в духе довоенных установок. Как заявил в ходе обсуждения этого вопроса на заседании парламента премьер-министр Сигэру Ёсида, новое положение об «императоре — символе государства и единства нации» совпадает с давно утвердившимся в сознании японского народа представлением о том, что император символизирует собой японскую государственность, и не противоречит традиционным воззрениям на монархическое правление в стране как «на возникшую естественным путем форму японского государства» (цит. по [154, с. 67]). В научных кругах развернулась дискуссия по поводу «ко кутай», основными оппонентами в которой выступали профессора Сойти Сасаки, указывавший на изменения в характере «кокутай» (см. [208]), и возражавший ему Тэцуро Вацудзи (см. [159]). Вацудзи, как и другие поборники сохранения «кокутай», уклоняясь от четкого определения этого понятия и пользуясь его многозначностью, доказывал, что новый статус императора вполне в русле довоенных традиций. Император, писал Вацудзи, символизирует не политическое, а культурное единство японского народа, который составляет «культурное сообщество в языке, истории, обычаях и других проявлениях культурной жизни» (цит. по [154, с. 65—67]). Именно этот тезис Вацудзи был подхвачен и развит последующими идеологами послевоенного тэнноизма. Таким образом, сразу же после отмены императорской системы, закрепленной в конституции Мэйдзи, начались поиск и разработка нового оформления тэнноизма в соответствии с изменившейся обстановкой. Термин «кокутай» со временем исчез из употребления в официальных доктринах, что, однако, не означало полного отказа от воплощенных в этом понятии националистических установок. С весны 1946 г. началась контролируемая правительством деятельность по восстановлению престижа императора, по приспособлению его к новой роли в новых условиях. Марк Гейн записал в своем дневнике после того, как он стал свидетелем массовой истерии во время одной из первых встреч императора Хирохито с простыми японцами 26 марта 1946 г.: «Это был памятный день, ибо я своими глазами наблюдал политическую реставрацию в действии. Смысл существования императора как божества был сведен на нет в день капитуляции. Теперь группа старых, проницательных людей, окружавших императора, создавала новый миф — миф о демократическом монархе, заботящемся о благе своего народа...» [12, с. 178]. Процесс возрождения тэнноизма после вступления в силу конституции 1947 г. можно разбить на три основных этапа. Первый этап можно условно обозначить временными рамками конца 40-х годов — первой половины 60-х годов. Это был период наиболее низкого падения престижа императора. В целом с точки зрения возрождения тэнноизма это двадцатилетие можно охарактеризовать как время поиска новых средств, форм и методов использования «символической императорской системы» и их апробирования в официальной политике идейно-психологического влияния на массы. Идеологическое оформление культа императора не принимает форму развернутой концепции, а ограничивается лишь популяризацией «нового» образа императора, непричастного к политике, стоящего над всеми классами и слоями японского общества. Изыскивались пути к налаживанию и укреплению модифицированных по сравнению с периодом милитаризма связей между отрекшимся от «божественного» происхождения императором и его бывшими подданными, превратившимися в суверенных граждан. В стране исподволь создавались условия для возрождения культа императора, но не «божественного» верховного правителя, окруженного мистическим ореолом, неприкосновенного, отделенного от простых японцев системой табу, обеспечивавшей «поклонение на почтительном расстоянии», как это было до 1945 г., а «скромного, близкого к народу конституционного монарха». С этой целью осуществлялась система мероприятий, главную роль в которых играли непосредственно император и члены его семьи и сводившихся преимущественно к обеспечению живого контакта императора с народными массами. Так, для создания среди населения образа «народного» императора в 40—50-е годы организуется целая серия прерванных в период оккупации поездок императора в сопровождении членов его семьи по стране, включая самые отдаленные ее уголки. Император, начав свое путешествие в 1949 г. с провинции Фукуока, завершил его в 1954 г., посетив Хоккайдо. С 1 января 1948 г. вновь вводится практика общения с народом, когда на Новый год и в свой день рождения император с императрицей и другими членами семейства приветствуют всех являющихся с поздравлениями в императорский дворец в Токио [154, с. 74]. Средствами массовой информации широко освещались возобновленные в 50-е годы традиционные дворцовые поэтические состязания, обставляемые с особым церемониалом торжественные приемы в императорском дворце знаменитых деятелей культуры и искусства, наиболее видных из которых император собственноручно награждает специально учрежденными почетными орденами. С октября 1951 г. император стал участвовать в «дне физкультуры» (тайику-но хи), с апреля 1952 г. — во «всеяпонском празднике посадки деревьев» (дзэнкоку сёку-дзюсай), с мая 1952 г. — во «всеяпонской церемонии поминовения погибших на войне» (дзэнкоку сэмбоцу цуйто сики), являвшейся одним из основных обрядов государственного синтоизма до окончания второй мировой войны. А с ноября 1953 г. для углубления связей с народом по инициативе императора стали устраиваться «вечера на открытом воздухе» (эн юкай) [159, с. 62]. Главным направлением возрождения тэнноизма в первые послевоенные годы было движение за восстановление синтоизма в статусе государственной религии. Поскольку синтоизм всегда делал упор не на догматику, а на ритуальную сторону, то сохранение после поражения в войне многих обрядов синтоизма, которые, как мы видели, служили распространению в массах культа императора, милитаристских шовинистических настроений, рассматривалось синтоистскими деятелями как важнейшая гарантия успешной деятельности по возрождению политической роли синтоизма. В документе, подготовленном Синтоистским комитетом публикаций для 9-го Международного конгресса по истории религий 1958 г., отречение императора от «божественного» происхождения расценивалось лишь как влекущее за собой изменения внешнего свойства, не затрагивавшие духовных основ синтоизма, так как не произошло больших изменений в мистических обрядах императорского двора и храмового синто. «Одна из достопримечательных особенностей синтоизма как религии состоит в том, что формы синтоистской веры не ограничены догматами и священными предписаниями, а воспроизводятся посредством традиционного ритуала, поэтому и раны, нанесенные этой переменой (публичным заявлением императора о том, что он простой смертный. — Т.С.-Н.), не являются глубокими по тех пор, пока нет больших изменений в отправлении религиозных ритуалов» (цит. по [185, с. 40]). В этой связи, поскольку император, формально выступавший как частное лицо, фактически продолжал отправлять обряды как первосвященник национальной религии Японии, и после его отречения от "божественного" происхождения оставалась база для почитания императора как хранителя традиционной духовной культуры, что позволяло конституционному монарху Японии сохранять в неявном виде важное место в системе националистической символики. Вместе с тем после окончания оккупации Японии в 1952 г. император стал публично выступать как символ независимой Японии. Кульминацией усилий в данном направлении стал «первый бум императорской семьи», начавшийся церемонией совершеннолетия и введения в сан наследного принца Акихито в 1952 г., когда синтоистскому обряду был, по существу, придан официальный статус. С этого момента молодой кронпринц должен был, по замыслу властей, выступать символом возрождения Японии. В марте 1953 г. наследный принц в качестве представителя императора присутствовал на коронации принцессы Великобритании Елизаветы, после чего совершил полугодовое путешествие по странам Европы. Поднятию престижа императорского дома служила и шумная идеологическая кампания, развернутая в 1959 г. пропагандистскими службами Управления императорского двора и средствами массовой информации по указанию правительства в связи со свадьбой принца Акихито и получившая название «второго бума императорской семьи», или «бума Митти» (по имени невесты — Митико). Синтоисткий ритуал «касикодокоро омаз-но ги», во время которого «ками» императорской фамилии оповещались о женитьбе наследного принца, был подан как дело государственной важности [180, с. 131], что явно нарушало конституцию. В апреле 1959 г. был организован свадебный парад, вызвавший широкий интерес простых японцев. «Символическая» монархия, используя этот бум, стала вновь завоевывать социальную опору в массах. В результате был практически преодолен кризис императорской системы, возникший в первые послевоенные годы: «символическая» монархия упрочила свои позиции. Одновременно под прикрытием пропаганды «неполитической роли императорской семьи» уже в первой половине 50-х годов, в условиях общего поворота к реакции после начала войны США против Корейской Народно-Демократической Республики (1950 г.), постепенно шаг за шагом император берет на себя многие политические функции, выходящие за рамки его обязанностей чисто процедурного порядка, предписываемых конституцией. В частности, приветственное слово императора (о-котоба) во время церемонии открытия сессии парламента все более наполняется реальными политическими оценками [154, с. 74]. В 1955 г. при Либерально-демократической партии (ЛДП) был основан комитет по пересмотру конституции, одной из основных его задач провозглашалось наделение императора прерогативами высшей политической власти. В интересах возрождения позитивного отношения масс в целом к императору как к личности и институту обыгрывались положения о «символической монархии». Еще в 1951 г. тогдашний министр просвещения Амано опубликовал документ под названием «Суть практики народа» («Кокумин дзиссэн ёрё»), в котором, в частности, говорилось: «Мы, как самобытная страна, имеем императора в качестве символа государства. В том, что в течение длительного исторического периода в нашей стране был император, особенность Японии. Положение императора в качестве символа государства обеспечивает ему значение сердцевины морали» (цит. по [133, с. 128]). Такого рода высказывания легко проникали в общественное сознание, прежде всего социальных слоев, не стремившихся к переустройству общества и нуждавшихся в утверждении преемственности в истории страны. Важнейшим направлением деятельности правящих кругов по реанимации культа императора было целенаправленное воздействие на сознание народа через сферу идеологии. Особое внимание обращалось на восстановление роли традиционных культурных ценностей, соответствующие реформы в области образования, создание необходимого общественного мнения при помощи средств массовой информации. В связи с заключением японо-американского «договора безопасности», ознаменовавшего окончание оккупации страны, все чаще стали раздаваться голоса, выступавшие с призывом к возрождению национализма. Начавшееся после отмены ограничений, наложенных оккупационными властями, заметное оживление традиционной японской культуры и резкое усиление интереса к классическим формам национальной культуры было использовано властями для пробуждения националистических настроений среди народа. В совместном заявлении, опубликованном после японо-американских переговоров 1953 г., признавалось в качестве одной из самых важных задач создание в Японии атмосферы, которая «усилила бы чувство ответственности японского народа по отношению к обороне страны». На японское правительство возлагалась «ответственность» за воспитание у населения при помощи образования и средств массовой информации «патриотизма и добровольного духа заботы об обороне» [133, с. 129]. Эта кампания должна была обеспечить расположение к «символической» монархии со стороны молодого поколения, среди которого в то время стали популярны настроения, созвучные распространившейся в 50-е годы концепции «майхомусюги» (от англ. «mу home»). Согласно указанной концепции, вместо довоенной морально-ценностной ориентации «мэсси хоко» («подчинение личного общественному») провозглашалась ориентация прежде всего на интересы своей семьи. В середине 60-х годов была организована целая идеологическая кампания, направленная на искоренение «майхомусюги» как «позорной» идеи. Эта проблема обсуждалась на заседании кабинета министров, где высказывалось мнение, что идеи «майхомусюги» вредны для общества, так как «мешают развитию стремления работать во имя общего блага, национальной обороны и патриотизма» (подробно о судьбе концепции «майхомусюги» см. [125]). С 50-х годов начинается осуществление государственной политики по введению централизованного контроля в сфере просвещения, выразившееся в принятии реакционных законов об образовании. Еще в декабре 1955 г. была изменена методика преподавания общественных предметов в начальных и средних школах. Министерство просвещения ввело в курс социальных предметов в начальных школах сведения об императоре и императорском строе. В школьное воспитание стали усиленно внедрять понятия об уникальности Японии, об особом положении императора, о государственных праздниках. А с 1958 г. методика преподавания была вновь пересмотрена и приобрела характер обязательной для всех школ, при этом подчеркивалась необходимость «воспитания блестящих японцев» для «процветания нации и развития государства» [159, с. 64]. В результате в школьном образовании стало обязательным изучение материалов об императоре как символе единства нации и в то же время начало замалчиваться положение о том, что суверенитет в стране по конституции принадлежит народу. Новый импульс к определенным идеологическим и политическим инициативам правительства дал 1960 год, когда подъем борьбы народных масс против «договора безопасности» показал высокий уровень накала классовых антагонизмов в стране. В этих условиях был принят «План удвоения национального дохода», наряду с задачей достижения высоких темпов экономического роста правящие круги поставили перед собой цель добиться единства народных масс на националистической основе. В 60-х годах в Японии получила широкое распространение «теория модернизации», разработанная американскими учеными и высоко оценивавшая особенности капиталистического развития Японии как модели для модернизации развивающихся стран. Эта теория содержала положительную оценку императорской системы и национализма как факторов, ускоривших модернизацию. Так послевоенная идеология тэнноизма «обогатилась» имевшими вполне научный вид положениями «теории модернизации»2. С начала 60-х годов было вновь введено табу на критику императора и «символической императорской системы». Отныне любое сообщение, статья или книга, касавшиеся в той или иной мере личной жизни императора и членов императорской семьи или их общественной деятельности, подвергались строгой цензуре Управления императорского двора, канонизировавшего образ императора. В японской литературе это явление получило образное название «табу на хризантему» (кику-но табу)3. В первой половине 60-х годов вновь на авансцену политической жизни выходит император, личный авторитет которого благодаря принятым в предыдущее десятилетие мерам был в значительной степени восстановлен, а наследный принц начинает играть вспомогательную роль. В ноябре 1960 г. впервые после окончания войны император дал в своем дворце аудиенцию высшему командному составу «сил самообороны». А чуть раньше, в октябре того же года, на любование хризатемами в императорском парке были приглашены командующие сухопутными, морскими и воздушными силами японской армии с женами. Другими словами, в некоторой степени восстанавливались связи императора и армии, бывшие столь близкими в довоенный и военный периоды. В 1963 г., 15 августа (в годовщину поражения Японии в войне), при поддержке правительства впервые после войны в национальном масштабе в храме Ясукуни были проведены поминальные службы по погибшим в войне («митама-мацури»), на которых присутствовали император и императрица. С тех пор этот ритуал довоенного тэнноизма справляется ежегодно как государственная церемония. Тогда же членами правого крыла ЛДП, правыми организациями, местными отделениями Лиги ветеранов войны (Гою рэммэй), Ассоциацией семей погибших на войне (Идзоку кай), Ассоциацией синтоистских святилищ (Дзиндзя хонтё), общественно-религиозными организациями Сэйтё-ноиэ и Ко-кутю кай была начата деятельность, направленная на восстановление государственного статуса храмов Исэ и Ясу-куни. В 1964 г. император выполнял роль почетного председателя во время открытия Олимпийских игр. С этого же года была восстановлена практика награждения орденами от имени императора лиц, достигших определенного возраста. Таким образом, к середине 60-х годов наметилась тенденция усиления власти «символической императорской системы», со стороны правых, реакционных сил начали поступать предложения о превращении императора в действительного главу государства. Однако на словах часто, напротив, подчеркивался «неполитический» характер деятельности императора как символа единства нации. Общим для выступлений многих политических деятелей ЛДП стали утверждения о том, что традиционно император не являлся обладателем реальной политической власти, а был «центром единства нации» как хранитель традиционной морали, и именно благодаря этой особенности института императорской власти он не только «гармонично сочетается» с принципом народного суверенитета, но даже может способствовать «взаимному процветанию» монархической власти и власти народа [159, с. 64—65]. В целом в период с конца 40-х до середины 60-х годов исподволь создаются предпосылки для возрождения националистических тенденций в стране в условиях новой демократической конституции, что в какой-то мере должно было заполнить тот духовный вакуум, который образовался в связи с разрывом привычных социальных связей в результате поражения Японии в войне.
Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском:
|